Шерлок Холмс в Вашингтоне

Премьера – апрель 1943 года
Производство компании «Юниверсал Пикчерс»
Продолжительность 71 минута
Черно-белый
Режиссер Рой Уильям Нилл



Шерлок Холмс (Бэзил Рэтбоун) пытается вернуть микрофильм, содержащий государственные тайны, который был спрятан в спичечном коробке Грейсоном (Джеральд Хеймер), британским агентом, направлявшимся в Соединенные Штаты. Грейсона убивают, но перед этим он передает коробок ничего не подозревающей молодой женщине Нэнси Партридж (Марджори Лорд). Холмс и Уотсон (Найджел Брюс) отправляются в Вашингтон по следам спичечного коробка. Нацистские шпионы тоже охотятся за микрофильмом и похищают девушку. Изучая одеяло, в которое было завернуто тело Грейсона, Холмс приходит к выводу, что оно применялось в антикварном магазине, поэтому они с Уотсоном обходят подобные заведения.
Расследования приводят их к фиктивному антикварному магазину, и, выдавая себя за эксцентричного коллекционера, Холмс знакомится с владельцем магазина Ричардом Стэнли (Джордж Зукко), который на самом деле герр Генрих Хинкль, «глава самой коварной шпионской сети». Холмс схвачен, но Уотсон и полиция как раз вовремя спасают его. В конце концов, детектив настигает Хинкля, который прячет в кармане неуловимый спичечный коробок, не подозревая, что в нем находится микрофильм.



«ШЕРЛОК ХОЛМС В ВАШИНГТОНЕ», один из наименее значимых фильмов серии «Юниверсал», является первым, где для вдохновения не используется рассказ Дойла. Сценарий, написанный Бертрамом Миллхаузером и Линн Риггс, вырывает Холмса и Уотсона из их уютного гнездышка на Бейкер-стрит и переносит их в Америку военного времени, что, без сомнения, казалось конечным шагом в модернизации персонажей. Кроме дедукции, там не осталось никаких знакомых элементов. Уотсон жует резинку и увлекается бейсболом, а Холмс в своем расследовании использует современное оборудование в лаборатории ФБР .


В «Юнверсал» ходили слухи о создании фильмов о дальнейших приключениях сыщика в Америке; в каком-то смысле это было вполне логично, ведь осовременив героя, почему бы не пройти весь путь до конца и не перенести детективные истории в Новый мир? С практической точки зрения это также означало бы сокращение бюджета студии, поскольку больше не было бы необходимости в старых декорациях для воссоздания сходства с Британией.
Но казалось, что «Юниверсал» зашла в своих предположениях слишком далеко, потому что вскоре стало очевидно, что большая часть очарования и привлекательности первых двух фильмов в американской обстановке была утрачена. И после этого фильма «Юниверсал» вернула Холмса на его излюбленное место и больше не вынуждала противостоять вражеским агентам. И, в самом деле, после следующего фильма «Шерлок Холмс перед лицом смерти» военная тема была полностью исключена.


В этом фильме коробок спичек с важным микрофильмом - это просто Макгаффин (термин, придуманный Альфредом Хичкоком для предмета вокруг которого раскручивается сюжет, хотя его реальную важность и ценность публике так никто и не поясняет, потому что, в сущности, это не важно – его единственное назначение быть объектом вожделения для обеих сторон.
Оператору Лестеру Уайту приходилось постоянно концентрироваться на спичечном коробке, пока он переходил от одного человека к другому, и никто из них не подозревал о его тайне. Эта процедура приводит к нескольким занятным ироническим эпизодам. Когда Холмс сталкивается лицом к лицу со злодеем Ричардом Стэнли, он насмешливо говорит, что документы, которые он ищет, могут быть для удобства уменьшены в размере, и в это же время Стэнли прикуривает сигарету от спички из того самого коробка, в котором спрятан микрофильм. – «Человек, у которого находятся документы, этого не знает», - усмехнувшись, замечает Холмс.



Джордж Зукко, универсальный жуткий злодей студии «Юниверсал», выступавший в роли Мориарти в "Приключениях Шерлока Холмса" (1939), играет нацистского агента во многом в той же манере, что и преступного профессора. К счастью, зловещее присутствие Зукко на экране помогает преодолеть довольно смехотворную иронию настоящего имени его героя, Генриха Хинкля, которое, к несчастью, напоминает о персонаже Чарли Чаплина Аденоида Хинкеля - его сатирического портрета Гитлера в недавно вышедшем фильме "Великий диктатор" (1940).
Генри Дэниэлл, игравший в двух предыдущих фильмах, в этой картине выступает в роли зловещего шпиона Уильяма Истера; но великий день Дэниэлла был еще впереди, когда он сыграет Мориарти в "Женщине в зеленом".
Долгожданным дополнением к репертуарной компании «Юниверсал» стал многогранный актер Джеральд Хамер, дебютировавший в этом сериале, не значившись в титрах, в роли обреченного агента Грейсона. Всего он снялся в пяти фильмах Рэтбоуна, особенно преуспев в роли убийцы в "Багровом когте".
В конце этого фильма Холмс и Уотсон проезжают мимо проецируемых назад видов Вашингтона, в то время как Холмс задумчиво говорит: "Это великая страна, Уотсон. Посмотрите, впереди Капитолий: сердце демократии. Нам не дано заглянуть за завесу будущего, но когда-нибудь американцы и англичане сумеют объединить усилия ради порядка и законности в мире. "Прекрасно, я совершенно с вами согласен", - говорит Уотсон. «Не со мной, - отвечает Холмс, - а с Уинстоном Черчиллем. Я цитировал речь, которую он произнес в этом самом здании.» Торжествующая музыка звучит все громче и возвещает: «Конец».
Один из выдающихся комментаторов шерлокианских фильмов, Майкл Пойнтер, заметил, что это сентиментальное чувство, по-видимому, было единственным мотивом для создания фильма "Шерлок Холмс в Вашингтоне".
В то время как фильм вызвал лишь прохладные отзывы — кто-то назвал его "тягомотиной" — Рэтбоун снова получил благоприятные рецензии. "Нью-Йорк пост" была просто в восторге: «Каким мыслителем предстает этот Рэтбоун! Вы практически можете видеть, как напрягаются могучие мускулы его разума, как на него нисходит озарение и он добирается до сути самой сложной тайны.»



***

И совсем немного от себя.
Я бы этот фильм тягомотиной не назвала, мне кажется, он где-то на грани между военными фильмами и теми, что снимались позже. А из военных он мне наиболее импонирует, несмотря ни на что, пафоса тут меньше и это вполне обычный детектив.

В самом начале вообще очень понравился этот Грейсон - и милый, и смешной, и при этом умный и мужественный.



Вот прибудет книжка Хоуи, надеюсь побольше узнать об этом актере Джеральде Хамере.



Вначале, помимо приятной домашней сцены, - где Холмс канонично со своей дедукцией об Уотсоне, а Уотсон не менее канонично со спортивными новостями - миссис Хадсон очень выразительно показывает свой характер, назвав нахалом посетителя, вошедшего без позволения.



Еще очень люблю сцену в доме Грейсона. Можно предположить, что и Холмс и Уотсон неоднократно бывали в этом доме и хорошо известны матери Грейсона (Петибола). Причем не известно, кого она лучше знает Холмса или Уотсона.



И Уотсон то и дело норовит проговориться: "- Он там, наверное, страдает...от погоды. Там , говорят, душно очень.



Мне еще нравится крошечный эпизод в этом доме, когда Холмс срывается на Уотсона за шум, и тут же извиняется, поняв, что доктор тут не при чем. Это к тому мнению, что Холмс никогда не извиняется.



И замечательна сцена на пороге со сброшенным с крыши кирпичом - поклон в сторону "Последнего дела Холмса"



Замечательная эта пара, будто случайно сюда попавшая из какой-то классической голливудской любовной истории



И характерно, что в минуту опасности лейтенант бросается к своей возлюбленной, а Уотсон - к Холмсу)

Посмотрев несколько серий "Аббатства Даунтон", решила все же попробовать перейти тут на "ты". Показалось, что когда на конюха кто-то орет, вряд ли называет его при этом на "вы") Потом посмотрю, как быть с предыдущими главами.

Есть там еще одно грубое выражение, практически непечатное, которое я оставила, как есть, ибо его никак культурно не передашь, а слов из песни не выкинешь.

Глава 11: Тяжелый путь

На следующее утро я был грубо разбужен.
От природы я не из тех, кто рано встает, за исключением тех случаев, когда того требует необходимость. Подъем на рассвете был чем-то таким, к чему я не испытывал ни склонности , ни какого-то воодушевления, и, не имея такой привычки, я вообразил, что меня вместе с остальными обитателями конюшенного двора разбудит звон колокольчика или крик петуха.
Чего я никак не ожидал, так это того, что мне на голову выльют ведро холодной воды.
Я закашлялся, хватая ртом воздух и, моргая, уставился в неулыбчивое лицо юного Дэнни Палмера. - Уже половина шестого, - сказал он. - Вставай.
Нет ничего страшнее ученика жокея, отстраненного от своих обычных обязанностей новичком. Вчера я вынес его молчаливую ярость; но, очевидно, меня было не так-то легко простить. Я должен был задаться вопросом о его привязанности к Екатерине Великой. Было ли это просто его привязанностью к лошади или чем-то более зловещим? И не было ли ему известно, что эта невзрачная кобылка выиграет в пятницу забег?
В этот час, когда я чувствовал себя несчастным из-за дурно проведенной ночи, когда я лежал, свернувшись калачиком на лошадиной попоне и тюках сена, и мучился от сквозняков из щелей под дверью, подобные соображения были выше моего понимания. Я мог думать только о том, как пережить следующие несколько часов работы, прежде чем наступит перерыв на обед.
Как бы то ни было, я, пошатываясь, вышел из сарая и присоединился к другим парням, чтобы приступить к утренней кормежке. Я начал с Грейфрайера, который приветствовал меня теплым носом и вопрошающим взглядом ярко блестевших глаз. Екатерина Великая была смелее и сунула нос в ведро еще до того, как я вылил содержимое в ее ясли. Следующим был Голиаф, и по стайке парней, собравшихся у дверей конюшни, я понял, что это будет непростой задачей.
Они ничего не сказали, но по их ухмылкам и понимающим взглядам я понял, что сейчас что-то произойдет.
Я осторожно отодвинул засов на двери стойла и распахнул ее. Голова жеребца рванулась в мою сторону, оскалив зубы. Я отскочил назад, и конь отступил в темноту конюшни. Это было встречено смехом зрителей.

читать дальше
-Он тебя поимеет, - сказал один из них. - Голиафу всегда нравится пускать первую кровь своему парню. Лучше всего, Генри, пойти туда и покончить с этим.
Я не собирался позволять жеребцу укусить меня. Но, в конце концов, мне все равно пришлось бы войти. Даже если бы я оставил ведро у двери, мне все равно пришлось бы зайти внутрь, чтобы пополнить запас сена. Пока я обдумывал, как лучше всего нам обоим выйти сухими из воды, мои глаза привыкли к тусклому освещению, и я смог разглядеть коня в задней части стойла. Он был начеку, готовый к следующей атаке. Были видны белки его глаз, а шея блестела от пота. В холодном утреннем воздухе от черной шкуры поднимался пар, а его дыхание вырывалось из ноздрей приметными струйками, делая его похожим на огнедышащего дракона.
Наблюдая за ним и слушая насмешки других парней, мне пришло в голову, насколько просты лошади по сравнению с их хозяевами-людьми. Любовь, голод, паника - побуждения, которые мы стремимся замаскировать предательством и обманом, - явно шаблонны. Мы сами виноваты в том, что не распознали знаки. Если они захотят убить из-за соперничества, самозащиты или страха, то они это сделают. Никто не пытается спрятаться за наемными сообщниками, которым щедро платят за то, чтобы они подсыпали наркотики в чью-то еду, и наблюдать, как человека лишают жизни. Оказавшись перед выбором между Майкрофтом и тысячью фунтов лошадиных мускулов, я знал, что предпочесть.
С учетом этого, ответ на нашу проблему был очевиден. К большому замешательству других парней, я оставил Голиафа и отправился на поиски мешка. Они озадаченно наблюдали, как я высыпаю в него корм из ведерка. Затем я снова открыл дверь конюшни.
Голиаф увидел меня, но не сделал попытки напасть. Он не сводил с меня глаз, пока я обходил конюшню, добирался до яслей и насыпал в них корма. Он проявил интерес и сделал несколько шагов вперед, обнюхивая мое подношение. Когда он обнаружил, что оно ему по вкусу, он начал есть с аппетитом, больше не обращая внимания на мое присутствие. Я насыпал в ясли сена и оставил его спокойно есть.
Парни качали головами и что-то бормотали между собой, когда я появился, и по выражению их лиц я понял, что заслужил невольное уважение. Лишенные утреннего развлечения, они вернулись к своим обязанностям. Следом за ними шел невысокий пожилой мужчина, который, как я заметил, слонялся по двору накануне. Постоянная ухмылка прочертила глубокие морщины на его загорелом лице вокруг глаз и рта, а мясистые скулы почти не скрывали впалых щек. Когда он улыбался, что делал довольно часто, становилось заметно, что у него отсутствуют передние зубы, как нижние, так и верхние, остались только клыки и один или два коренных с каждой стороны. Красный нос картошкой с лопнувшими венами не добавлял ему привлекательности, равно как и его внушительное брюшко. Самой характерной из всех его черт была хромота, придававшая ему покачивающуюся походку моряка.
-Это было впечатляюще, - заметил он.
Он стоял, прислонившись к двери конюшни, скрестив руки на груди и улыбаясь мне, пока я занимался утренней чисткой коня. Его слова и поза располагали к разговору, но в этот час, когда действие вчерашней дозы опия заканчивалось, я был не в настроении кому-либо угождать.
- Генри, не так ли? Ты новенький.
Этот вопрос заставил меня кивнуть в знак подтверждения его слов. В ответ он тихо рассмеялся.
- Другие парни делали ставки на то, сколько синяков поставит тебе Голиаф этим утром. И есть те, кто лишится своих денег. Ты не будешь пользоваться популярностью.
- Я к этому привык, - ответил я.
-В самом деле? - спросил он задумчиво. - Ты лучше ладишь с лошадьми, чем с людьми?
- Ну, скажем так, что я их понимаю.
- Не могу этого отрицать. Ты хорошо справился с Голиафом. Как ты узнал?
Я остановился и погладил рукой блестящую шерсть. Бок лошади дернулся, а копыто немного приподнялось над землей в знак некоторого неповиновения, но мы достигли взаимопонимания.
- Я могу распознать ужас, когда вижу его. Он боялся не меня. Вчера он сбросил меня, не задумываясь ни на секунду. Единственное, что изменилось с тех пор, - это то, что я держал в руке.
- Ведро.
Я кивнул.
- Я так понимаю, что его когда-то этим били? Я бы сказал, что по голове, потому что вижу небольшой шрам над его правым глазом.
- Это сделал первый парень, который о нем заботился. Он всегда был очень напорист, дерзок, был Голиафом. Всегда готов наброситься на свою еду. Этот первый парень совершенно не разбирался в лошадях. Как бы то ни было, однажды Голиаф переусердствовал и выбил ведро у него из рук. Парень взял это ведро и ударил им коня по голове. Тот чуть не лишился глаза, а он - призового жеребенка герцога. Когда Мильтон узнал об этом, он плетью погнал парня отсюда в Лоустофт.
- И теперь Голиаф боится ведер.
Старик хмыкнул.
- Другие парни обычно бросали его еду на пол и убегали. Нельзя так обращаться с лошадью.- Он долго смотрел на жеребчика, погруженный в свои мысли, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. - Для конюха, Генри, ты говоришь очень складно.
- Я работал в конюшнях лорда Роузлинна до того, как приехал сюда. Ты перенимаешь лондонские манеры, если какое-то время живешь в столице.
- Не знаю, парень, - печально сказал старик. - Я всю свою жизнь был рядом с лошадьми, и мужчиной и мальчиком. - Словно внезапно пораженный своей оплошностью, он протянул руку. - Кстати, ребята зовут меня старым дядей Томом.
Я пожал ему руку.
- Генри Холмс, - ответил я. - Ваша фамилия, случайно, не Кобли?
Впервые его улыбка померкла.
- Откуда ты это знаешь?
Это был рискованный шаг, но он принес мне поразительное удовлетворение. Когда моя проблема была под контролем, даже в свои плохие дни я все равно был лучше, чем кто-либо из сотрудников Скотленд-Ярда. Я ежедневно снижал дозу и преодолевал последствия при помощи тяжелой работы, как физической, так и умственной.
Воодушевленный и ободренный, я продолжил.
- А как еще следует называть человека, которого ласково называют "Старый дядя Том"? Отсылка к песне "Уайдкомбская ярмарка". Среди тех, кто ехал на серой кобыле, были "Старый дядя Том Кобли и все остальные"*. И все же вы родом не из тех краев. Я бы сказал, из Йоркшира.
- Да, когда я был мальчишкой... Но как, черт возьми…
- Акцент стерся, но следы все еще есть.
Он был застигнут врасплох.
- С кем ты разговаривал?
- Ни с кем. Я многое замечаю, - дипломатично ответил я.
- Что еще ты заметил? - осторожно спросил он.
Я расчесывал хвост Голиафу и не отрывался от своей работы. Я позволил своим выводам проистекать естественным путем, наслаждаясь моментом, о котором еще неделю назад думал, что он уже никогда не наступит.
-Вы были довольно успешным жокеем, пока травма не положила конец вашей карьере. Вы начали пить, от вас ушла жена, и с тех пор пробавляетесь тем, что продаете свои сведения о скачках.
Его рот раскрывался все шире, пока я говорил, и его челюсть должна была совсем отпасть при моем следующем утверждении.
- А еще вы отчим Мильтона.
Он смотрел на меня, как на существо демонического происхождения. Я постарался развеять его опасения.
- Вы лишились зубов совершенно особым образом. Передняя их часть, верхняя и нижняя, я бы сказал, выбиты при падении с лошади. На нижней челюсти я вижу небольшой кусочек корня, который все еще на месте. Значит, он был сломан, а не удален или сгнил. Вы также потеряли свои задние коренные зубы. Ограничения по весу, налагаемые на жокеев, обязывают их есть мало или исторгать съеденную пищу. Кислоты, применяемые в течение длительного периода времени, неизменно приводят к гниению зубов. Вы бы не подвергли себя такому испытанию, если бы оно того не стоило. Отсюда и ваш прежний успех.
- Да, это правда, - изумился он.
- Травма очевидна по вашей хромоте. У вас одна нога длиннее другой, перелом, который не сросся должным образом. То, что это произошло уже давно, видно по рисунку износа на ваших ботинках и вашей походке. Вас беспокоят боли в бедрах и спине, когда вы пытаетесь компенсировать вашу травму.
Он оцепенело кивнул.
- Это случилось во время забега. Лошадь опрокинула нас через ограждения. Сломала нам ногу, как морковку, обе кости, вот и все. Они так никогда и не срослись должным образом.
- Что объясняет ваше пристрастие к выпивке, о котором свидетельствует ваш цвет лица и распределение массы тела.
Он похлопал себя по внушительному животу.
- У меня нет никаких проблем с выпивкой.
- Но они были у вашей жены. То, что она ушла от вас, было следствием вашего пьянства, которому вы предались из-за потери вашей профессии. Когда человек теряет то, что ему дорого, на смену ему приходят отчаяние и еще худшие опрометчивые поступки.
Он взглянул на меня.
- Ты говоришь так, парень, как будто тебе самому такое известно.
Учитывая события последних нескольких месяцев, именно так и было. И у меня не было никакого желания к этому возвращаться.
- Что касается остального, вы снабжаете местных зазывал информацией о лошадях в этой конюшне. Мистер Мильтон не из тех, кто станет терпеть подобное поведение без веской причины. То, что он не отправил вас паковать свои вещи, говорит о том, что он сочувствует вашему тяжелому положению. Он сам был жокеем. Очевидно, он пытался подражать вам. Разница в фамилиях говорит о том, что вы могли быть только его отчимом.
- Честное слово, - сказал он, - если бы я не слышал этого собственными ушами, я бы никогда в это не поверил. Ты умный человек, Генри, и не ошибаешься. С такой проницательностью из тебя получился бы поистине хороший тренер.
Я покачал головой.
- Я был благодарен мистеру Мильтону за эту работу.
- Ты надолго не задержишься?
- Пока я не найду что-нибудь получше.
Улыбка снова озарила его лицо.
- Нет ничего лучше, чем работать с лошадьми, парень. Вот увидишь. - Он понизил голос. - Надеюсь, ты не будешь упоминать о том, что мистер Мильтон приходится нам пасынком. Никто не должен этого знать. Я был бы признателен, если бы ты держал это при себе.
- Почему он не признает вас?
Старик пожал плечами.
- Наверное, стыдится нас. Ты был прав. Я был действительно хорошим жокеем. Потом я сломал ногу, и никто больше не хотел, чтобы мы катались на их лошадях. Я не буду лгать. Это ожесточило нас. Жена ушла и забрала мальчика с собой. Однако он вспомнил старину Тома, и когда я пришел сюда, он сказал, что я мог бы задержаться и дать некоторые сведения, которые, по его мнению, должны быть известны зазывалам.
- Понимаю. И что он хочет, чтобы они узнали о Голиафе?
- Голиаф - конь герцога. Его светлость считает, что он мог бы стать чемпионом.
Я просил его продолжать.
- У герцога есть идея сделать из него племенного жеребца. На его счету несколько легких скачек , и за этого коня можно было бы получить неплохую цену за покрытие кобыл.
- Он выигрывает скачки? У него хорошая скорость.
- Да, - согласился Том. - Но не выносливость. Сейчас ему четыре, и он выиграл всего несколько скачек, будучи побежден гораздо чаще, чем он занимал первое место… Он был бы неплохим конем, если бы его кастрировали. Видишь ли, он падок на дамочек. В любом случае, этого не произойдет. Нет никакого смысла его кастрировать.
- А как насчет Екатерины Великой?
Он прищурился.
- А что насчет нее?
- Она приличная лошадь? Я спрашиваю только потому, что она тоже моя подопечная.
- Вполне приличная лошадь для кошачьего корма, - усмехнулся Том. - Я бы не стал ставить даже на то, что имя Екатерины Великой начинается с буквы "Е".
Мы оба услышали топот сапог, направлявшихся в нашу сторону. Том покинул свое место и побрел прочь, однако недостаточно быстро, потому что вновь прибывший в одно мгновение оказался рядом с ним.
- Ты же не отрываешь моих парней от работы, старина? - спросил Мильтон.
- Просто знакомлюсь, мистер Мильтон, - сказал тот, прикасаясь к своему кепи.
- Что ж, отправляйся своей дорогой. И возьми с собой эту грязную трубку. Я не позволю курить у себя во дворе. - Отправив его идти своей дорогой, Мильтон перевел свое внимание на меня. –Иди сюда, Холмс.
Я повиновался без возражений. Мильтон пристально посмотрел на меня.
- Что это у тебя на лице? - спросил он.
Я провел рукой по своему небритому подбородку, гадая, что же он увидел такого, чего не увидел я. Прежде чем я успел ответить, он ударил меня по лицу. Я пошатнулся от удара и почувствовал, как у меня застучали зубы.
- Мой тумак, вот что, - прорычал он. - В следующий раз, когда я увижу тебя, Холмс, я хочу, чтобы ты был выбрит и выглядел респектабельно. И чтоб я больше никогда не видел, что ты выглядишь, как бродяга. В будущем я хочу видеть, чтоб ты был на ногах уже в пять часов, в моей конторе и с чистым подбородком. Ты понял?
Я кротко ответил, что это больше никогда не повторится.
-Хорошо, проследи, чтобы этого больше не произошло. – Он частично остыл. - Итак, сегодня утром ты поведешь Грейфрайара и Екатерину Великую на тренировку. Но не Голиафа. Поскольку завтра у него скачки, я попросил его жокея приехать, чтобы проехаться на нем. Позаботься о том, чтоб он был оседлан и готов к выезду. Вигор не любит, когда его заставляют ждать.
Он умчался прочь, выкрикивая приказы и заставляя конюхов разбегаться во все стороны. Билли Уильямс с опаской приблизился ко мне с седлом и уздечкой в руках. Он посмотрел на мою кровоточащую губу с выражением, которое было чем-то средним между усмешкой и сочувствием.
- Ты должен следить за тем, чтобы Мильтон не ударил наотмашь, - сказал он. - Он довольно быстр, когда находится в задиристом настроении.
- Придется это запомнить.
- Вигор тоже малость распускает руки, особенно когда немного выпьет. Постарайся его не разозлить.
- Жокей Голиафа?
- Жокей конюшни, - поправил меня Уильямс. - Он ездит на всех лошадях герцога. Думает, что однажды он станет чемпионом. - Он фыркнул. - Сидни Вигор - его называют " Хаммерсмитским чудом" из-за его "мастерства" как в седле, так и вне его, если ты понимаешь, о чем я. Неприятная работенка, если можно ее так назвать. И очень самоуверенный при этом. Говорит, что он происходит из русского дворянства.- Он издал смешок. – По-моему, самое восточное место, где он когда-либо бывал, - это Саутенд-он-Си.
Он повернулся, чтобы уйти.
- Почему Хаммерсмит? – крикнул я ему вслед.
Он пожал плечами.
- Он говорит, что родился именно там. Но потом он много чего говорит. Полагаю, это звучит лучше, чем бордель в лондонском Ист-Энде. Аристократ, конечно, так я ему и поверил!
Вскоре я понял, что скептицизм Уильямса был оправдан. Сидни Вигор с важным видом появился во дворе почти в девять часов после того, как другие лошади были выведены на прогулку. Не слишком впечатляющий экземпляр, худой, как токарный станок, и ростом чуть более пяти футов, он имел нездоровый вид человека, который слишком много времени проводит в сомнительной компании.
У меня также были сомнения в его способности выполнить поставленную перед ним задачу. Он выхватил у меня поводья лошади, от него пахло алкоголем, и после того, как я подсадил его, все, что он мог сделать, это удержаться в седле. К тому времени, когда он вернулся после скачки, цвет его лица приобрел зеленоватый оттенок, а глаза закатились. Он упал с взмокшей лошади и поспешил к ближайшей стене, где его вырвало. Я увидел, что Мильтон наблюдает за ним, уперев руки в бока и раздраженно поджав губы.
- Вы будете достаточно здоровы, чтобы завтра ехать верхом? - спросил он.
Вигор пьяно ухмыльнулся, вытирая рот.
- Я и сейчас достаточно здоров. Просто дайте мне поспать, и я приведу вашего ленивого жеребца к финишу прежде, чем вы успеете сказать "Победитель Дерби".
С этими словами он, пошатываясь, направился в помещение Мильтона, как я предположил, в поисках кровати. Он случайно заметил, что я смотрю на него, и его губы неприязненно скривились.
- На что ты смотришь?- закричал он на меня. - Не стой там, разинув рот, парень. Убери за мной. А когда закончишь, можешь почистить мои ботинки.
- С удовольствием, сэр, - сказал я сквозь стиснутые зубы.
- Чертовски верно. И это честь - вот что это такое, говорю тебе, честь! Тебе следовало бы умолять меня позволить тебе начисто вылизать мои ботинки. И все же ты смотришь на меня так, как будто я ничто. Я научу тебя, я научу тебя, каково это - быть никем!
С этими словами, не глядя, куда идет, он наткнулся на дверной косяк и ударился головой. Я наблюдал, как он некоторое время пытался найти дверь. Открыв ее, он ввалился внутрь.
- Как я уже сказал, он действительно чудо, - сказал Уильямс, внезапно снова оказавшись рядом со мной. - Для меня удивительно, как он держится прямо.
- Почему Мильтон его терпит?
- Потому что он привозит домой победителей. Не спрашивай меня, как он это делает, но он лучший жокей, который у нас есть. Похоже, ты ему не понравился, так что будь осторожен с ним, Генри. Теперь он превратит твою жизнь в сплошное мучение.


***

*"Widecombe Fair », также называемая« Том Пирс »(иногда пишется« Тэм Пирс »), является известной девонской народной песней о человеке по имени Том Пирс, чья лошадь умирает после того, как кто-то одолжил ее, чтобы отправиться на ярмарку в Уайдкомбе со своими друзьями. Ее припев заканчивается длинным списком людей, отправляющихся на ярмарку: «Билл Брюэр, Ян Стювер, Питер Герни, Питер Дэви, Дэн'л. Уиддон, Гарри Хоук, старый дядя Том Кобли и все остальные. "Некоторые исследования показывают, что имена изначально относились к реальным людям.

В качестве фамилии в длинном списке" Дядя Том Кобли и все остальные "стало использоваться как юмористический разговорный язык, означающий "все и каждый ".
Иллюстрация к этой песне

Ужасно похоже на нашу террасу и на тахту там, которая только была более высокой и к ней вплотную примыкал обеденный стол. За едой я сидела на этой тахте и забиралась туда как-то кувырком, подобрав ноги.

Сегодня первый день отпуска, и мне далеко не десять лет, а в голове полно не самых веселых мыслей, но все равно есть впечатление начала каникул.

Из московской старины



В Москвѣ проживаетъ сынъ А. С. Пушкина, А. А. Пушкин, генералъ от кавалерiи. Бодрый и полный силъ старикъ несетъ трудную работу в Опекунском Совѣтѣ, где он состоитъ предсѣдателемъ Опекунскаго присутствiя. Москвичамъ прекрасно извѣстна симпатичная фигура старика-Пушкина, котораго нерѣдко можно видѣть гуляющимъ на Тверскомъ бульварѣ. Каждый разъ, когда онъ проходитъ мимо памятника Пушкину, старикъ бросает нѣжный и пытливый взглядъ на бронзовое изображение своего отца.

Вот сразу, наверное, скажу, что окончательное впечатление от эссе почти такое же, как от книги Джун Тмпсон "Досье на Шерлока Холмса". Что, наверное, естественно и это "горькая, но правда". Но от такого правдоподобия как-то сразу тянет на слэш)

Ну, и интересно, что оба автора, жен Уотсон традиционно искали среди клиенток Холмса. Только как-то уж слишком сомнительны обе кандидатуры - что мисс де Мервиль, что мисс Данбар(эта вообще была уже без пяти минут женой миллионера)

Но даю слово Робертсу:

Часть II

Какой бы ни была точная дата женитьбы Уотсона на мисс Морстен, казалось бы, ясно, что, по крайней мере, в первые годы своей супружеской жизни Уотсон достиг счастья, которого желал и заслуживал. То представление о своем очаге и доме, которое он дает нам, наводит на мысль о домашней богеме, которая полностью гармонировала с темпераментом Уотсона. До тех пор, пока он верил, что мисс Морстен может оказаться богатой наследницей, его тонкое чувство чести мешало ему признаться в своей страсти. Но когда, наконец, стало известно, что сокровища Агры были утеряны и что "золотого барьера" (по живописному выражению самого Уотсона) больше не было, Уотсон мог радоваться перспективе делить простой дом практикующего врача средних лет с той, которую даже Холмс назвал одной из самых очаровательных юных леди, которых он когда-либо встречал. Холмс, на самом деле, пошел дальше: он расценил брак с мисс Морстен как потерю для детективной профессии. "У нее несомненный талант сыщика", — признался он Уотсону - действительно, высокая похвала Холмса, превзойденная только его восхищением Ирэн Адлер, которая в глазах сыщика "затмевала" всех иных представительниц своего пола.

Но вернемся к браку Уотсона. О самой церемонии у нас нет никаких конкретных записей. Мы можем, однако, предположить, что она не была омрачена какой-либо вульгарной показухой. Если мисс Морстен во время своего первого визита на Бейкер-стрит произвела впечатление маленькой и изящной блондинки, "в безупречных перчатках и одетой с самым изысканным вкусом", мы можем с уверенностью предположить, что "простота и скромность", которые Уотсон тогда отметил в ее костюме, также были преобладающими чертами ее свадебного облика. Приглашение Холмса на роль шафера, по меньшей мере, сомнительно, поскольку Уотсон вряд ли стал бы опускать запись о столь личной дани уважения; за исключением одной тети, ни у Уотсона, ни у его невесты не было живых родственников; следовательно, представляется наиболее вероятным, что церемония прошла очень тихо в церкви Святого Марка или Святой Хильды в Камберуэлле, где присутствовали тетя мисс Морстен и миссис Форрестер, чтобы дать свое благословение.
Медовый месяц (проведенный, вероятно, в Хэмпшире, графстве, к которому Уотсон испытывал сильную сентиментальную привязанность), несомненно, был коротким, поскольку Уотсону предстояло многое сделать для преобразования своей карьеры. Инстинктивно обратившись к району, расположенному недалеко от Бейкер-стрит, он нашел то, что хотел, в Паддингтоне. Там у некого мистера Фаркуара была отличная общая практика, которая в лучшем случае приносила значительный доход в размере 1200 фунтов стерлингов в год. Но мистера Фаркуара настигла не только старость, но и нечто вроде пляски Святого Витта. Общество, как проницательно замечает Уотсон, "скептически относится к целителям, не способным победить свою собственную хворь", и, как следствие этого, практика сократилась примерно на четверть от радиуса своего действия и прибыльности. Вот такая возможность представилась Уотсону. Уверенный в собственной энергии и способностях, он купил практику с твердым намерением восстановить ее в прежнем процветающем состоянии.
читать дальше
Последовали три месяца напряженной работы. Уотсон был слишком занят даже для того, чтобы зайти в дом 221б по Бейкер-стрит. Шерлок Холмс "редко выходил из дому, если того не требовали дела". Кроме того, тот досуг, который у него был, Уотсон инстинктивно посвящал своей жене и своему дому. Совершенно счастливый и на полкило пополневший, он обнаружил, что его внимание полностью поглощено "домашними и семейными интересами, которые возникают у человека, когда он впервые становится хозяином собственного домашнего очага". Конечно, Уотсоны не были свободны от обычных проблем современной семейной жизни. В первые годы совместной жизни они, без сомнения, были вынуждены довольствоваться одной служанкой, Мэри Джейн; она, как пишет Уотсон, оказалась неисправимой и была уволена. Позже супруги сочли возможным увеличить штат, и Уотсон, естественно, пишет уже о "слугах". [Горбун]

Каким бы гармоничным он ни был, в браке Уотсона не было ничего такого, где муж чрезмерно зависел от жены и не мог без нее обходиться. В сентябре, последовавшем за свадьбой, миссис Уотсон поехала на несколько дней погостить к своей тете, а сам Уотсон переехал в свою старую квартиру на Бейкер-стрит. Очень естественно, что он оказался на своем старом месте у камина, уткнувшись в один из "прекрасных морских рассказов" Кларка Рассела, в то время как Холмс по другую сторону камина просматривал свои записи о преступлениях.

Но этот визит, хотя и был вполне дружеским, по-видимому, почти не оставил неизгладимого следа в памяти Уотсона. На самом деле, это не привело Холмса в орбиту супружеского счастья Уотсона. Без сомнения, поспешив вернуться к преданной спутнице своей новой жизни и к своей быстро растущей практике, Уотсон погрузился в работу, не испытывая никакого ощущения, что по-настоящему вернулся в прежнюю атмосферу Бейкер-стрит. Обладая определенной тонкостью такта, он не решался втягивать Холмса в круг общения, к которому " богемная душа" сыщика могла испытывать антипатию, и только 20 марта 1888 года им овладело острое желание навестить своего старого друга. Возвращаясь с визита к пациенту, он оказался напротив "хорошо знакомой двери" на Бейкер-стрит и через несколько минут вернулся в свою старую комнату. Уотсон едва ли мог выбрать лучший момент для своего возвращения на сцену Бейкер-стрит, поскольку Холмс только что получил записку, которая должна была возвестить о визите Вильгельма Готтсрейха Сигизмунда фон Ормштейна, великого герцога Кассель-Фальштайнского и наследственного короля Богемии. На следующий день Уотсон вернулся туда в три часа и остаток дня был занят исполнением важной роли в комедии "Фотография короля"; он переночевал на Бейкер-стрит, чтобы быть готовым к развязке на следующее утро.

Это периодическое возобновление партнерских отношений с Холмсом было характерно для ранней супружеской жизни Уотсона, и на первый взгляд могло показаться, что это указывает на элемент беспокойства в домашней обстановке Уотсона. Но более тщательное изучение записей показывает, что миссис Уотсон сохраняла постоянную симпатию к той связи Уотсона с великим детективом, что привела ее к мужчине, которого она любила. Холмс, со своей стороны, сохранял уважение к миссис Уотсон, и миссис Уотсон всегда поощряла своего мужа сотрудничать с его старым другом в любом расследовании, в котором он мог быть полезен. Таким образом, Холмс приходил к Уотсону около полуночи, просил приютить его на ночь и на следующее утро увозил своего друга одиннадцатичасовым поездом с вокзала Ватерлоо; если старый друг Уотсона попадал в беду, его жена немедленно соглашалась, чтобы он помчался к Холмсу; когда Уотсон получил телеграмму от Холмса, призывающую его приехать на запад Англии на два дня в связи с делом Боскомбской долины, именно жена настояла на том, чтобы он поехал - перемена, по ее словам, пошла бы ему на пользу.
Наряду с этой искренней симпатией миссис Уотсон к холостяцким связям ее мужа мы должны признать атмосферу семейной совместимости, которая характеризовала домашнюю жизнь Уотсона. Верно говорят, что есть два критерия счастливого брака: во-первых, гармоничный завтрак и, во-вторых, тихие вечера. У нас есть неопровержимые доказательства того, что Уотсон и его жена завтракали вместе; и не раз мы были свидетелями их вечерней гармонии. Уотсон после напряженного дня читал роман или свой Британский медицинский журнал; его жена занималась рукоделием; около половины одиннадцатого было слышно, как слуги запирают двери и окна; полчаса спустя миссис Уотсон уходила спать; а около одиннадцати сорока пяти Уотсон выбивал пепел из своей последней трубки. Это картина, над которой можно насмехаться как над скучной, прозаичной и буржуазной, но, тем не менее, она знаменательна. Познав опыт общения с разными женщинами Уотсон с удовольствием обосновался в этой тихой гавани домашнего уюта. Холмс, однако, никогда не переставал считать Уотсона "дамским угодником". "Итак, Уотсон, - говорил он, - прекрасный пол - это по вашей части"; и когда квартиру на Бейкер-стрит почтила визитом "самая очаровательная женщина Лондона", именно Уотсон в образных выражениях описал, как "за шорохом юбок послышался стук парадной двери".

Что касается медицинской практики Уотсона, то, к сожалению, у нас нет об этом связного отчета. Не может быть никаких сомнений в том, что, занявшись практикой, которая пришла в сильный упадок, он преуспел, благодаря неизменной преданности своим пациентам, в создании весьма удовлетворительной клиентской базы. Так, в апреле 1888 года он был поглощен очень серьезным случаем, проводя целые дни у постели тяжелобольного пациента (Установление личности); в июне того же года он отмечает, что "с головой ушел в работу" [Приключения клерка], и Холмс сделал вывод во время одного из своих внезапных визитов, что Уотсон был достаточно занят, чтобы ездить по вызовам в кэбе. И снова, год спустя, Уотсон отмечает, что поздним вечером он "только что вернулся после утомительного дня" [Человек с рассеченной губой]. К этому времени его практика неуклонно расширялась, а близость к Паддингтону привела к нему нескольких пациентов из числа чиновников Великой Западной железной дороги. Во время дела "Голубого карбункула" (вероятно, на Рождество 1889 года) Уотсон, очевидно, все еще был занят. Он не заходил к Холмсу, чтобы поздравить его с наступающим праздником до 27 декабря, и какое-то дело задержало его в тот день почти до половины седьмого. Однако к осени 1890 года профессиональная жизнь Уотсона полностью изменилась: "Сегодня я свободен (а буквально мне нечего делать)", - говорил он Холмсу. "У меня не слишком обременительная практика" [Союз рыжих], и когда Холмс шесть месяцев спустя пригласил его сопровождать его на континент, сообщив об этом за день до отъезда, сомнений не возникло: "Сейчас у меня мало больных, - сказал Уотсон, - а мой коллега, живущий по соседству, охотно согласится заменить меня. Так что я с удовольствием поеду с вами".

Готовность Уотсона уехать из дома, без сомнения, отчасти объяснялась тем фактом, что его жена тоже была в отъезде, и трудно удержаться от вывода, что примерно в это время здоровье миссис Уотсон начало ухудшаться. Возобновление Уотсоном профессиональной деятельности было настолько тесно связано с его преданностью жене и домашней жизни, что необходимо искать какую-то серьезную причину относительно внезапного снижения его интереса к своей практике. Миссис Уотсон умерла где-то между летом 1891 года и весной 1894 года, в период, в течение которого Уотсон полагал, что изуродованный труп его друга лежит у подножия Рейхенбахского водопада. Характерно, что о собственной потере Уотсон упоминает только вскользь. Холмс, вернувшись, сочувственно отнесся к тяжелой утрате своего старого друга и напомнил ему, что работа - лучшее противоядие от горя.
На самом деле, Уотсон уже последовал этому совету. Упадок его профессиональной деятельности, который мы уже отмечали, совершенно очевидно начался в 1891 году, и представляется вероятным, что фраза "моя жена в то время была в отъезде" имеет печальный и зловещий смысл. По всей вероятности, миссис Уотсон уехала в дом отдыха или санаторий на время лечения, которое, к несчастью, оказалось безрезультатным. Долгий период надежды на чудо, несомненно, препятствовал ее мужу энергично заниматься своей профессиональной деятельностью, но когда наступил конец (вероятно, в 1893 году), Уотсон очнулся от своего горя, как ранее очнулся от апатии офицера с половинным жалованьем, по инвалидности вернувшегося домой из Индии. К весне 1894 года его время было заполнено профессиональной деятельностью. То, что он хотел избавиться от грусти, навеваемой домом в Паддингтоне, было вполне естественно.

Соответственно, мы находим его обосновавшимся в Кенсингтоне, в маленькой холостяцкой квартире, с одной прислуживающей ему горничной. Несомненно, сказалось напряжение трех последних лет . Это правда, что возвращение Холмса была достаточно мелодраматичным, чтобы заколотилось самое вялое сердце, но вряд ли этого достаточно, чтобы объяснить, почему такой закаленный воин, как Уотсон, упал в глубокий обморок. Очевидно, его организм еще не полностью восстановился после разрушительных последствий недавнего горя и беспокойства. В конечном счете, ничто не могло бы внести столь ценный вклад в восстановление здоровья и энтузиазма Уотсона, как повторное появление Шерлока Холмса. "И правда, все было как в доброе старое время, - пишет он, - когда в назначенный час я очутился в кэбе рядом с ним. В кармане я нащупал револьвер и сердце мое сильно забилось в ожидании необычайных событий". Следующий шаг был неизбежен. Через несколько месяцев Уотсон продал свою практику в Кенсингтоне молодому врачу по имени Вернер и получил за нее удивительно высокую цену. Только несколько лет спустя Уотсон обнаружил, что Вернер был дальним родственником Холмса, который на самом деле и нашел деньги. Действительно, редко можно встретить упоминание о семье Холмса, но что еще более интересно в этом эпизоде, так это то, что он свидетельствует о стремлении Холмса вернуть Уотсона на Бейкер-стрит.

В течение следующих нескольких лет Уотсону, как летописцу, было суждено быть чрезвычайно занятым: записи, сделанные в год возвращения Холмса (1894) составляли "три увесистых рукописных тома" заметок о расследованиях, и Холмс никогда не был «в лучшей форме», чем в 1895 году. В то же время Уотсон сохранил некоторые из своих старых профессиональных интересов. Ноябрьским вечером, когда Холмс разбирался с палимпсестом, он погрузился в недавно опубликованный трактат по хирургии. [Пенсне в золотой оправе] Во многих отношениях Уотсон разделял вкусы Холмса: в частности, они оба получали огромное удовольствие от оперы и турецкой бани. С другой стороны, Уотсон оставался завсегдатаем клубов, в то время как Холмс предпочитал оставаться дома со своим микроскопом и картотеками. Однако очевидно, что Холмс, как старший брат, внимательно следил за склонностью Уотсона к азартным играм. Уотсон играл в бильярд только с одним человеком, и его чековая книжка была надежно заперта в ящике стола Холмса.

В целом период с 1894 по 1901 год был счастливым периодом в жизни Уотсона. На протяжении всего этого времени Холмс был очень занят; Он принимал участие в расследовании практически всех важнейших публичных дел и в сотнях частных расследований, и Уотсон, сам лично участвовавший во многих из них, сохранил " полные записи" всех этих дел. Приключения влекли за собой множество интересных путешествий: Уотсон мог в кратчайшие сроки оказаться в отеле "Националь" в Лозанне или в меблированных комнатах в старинном университетском городке; исследования Холмсом ранних английских хартий привели их в Оксфорд и к болезненному скандалу со стипендией Фортескью; внезапный визит Сирила Овертона из Тринити ("дести фунтов крепких мускулов и костей" и "капитана команды кембриджского университета по регби") привел их в гостиницу (рядом с велосипедным магазином) в Кембридже и к печальному концу (в Трампингтоне) дочери хозяйки, "ум и доброта которой могли сравниться только с ее красотой". [Пропавший регбист] Холмс, со своей стороны, радовался тому, что Уотсон был рядом с ним, когда он занимался расследованием. " Партнер, - писал он, - пытающийся предугадать ваши выводы и способ действия, может лишь испортить дело, но человек, который удивляется каждому новому обстоятельству, вскрытому в ходе расследования, и считает загадку неразрешимой, является идеальным помощником. который предвидит ваши выводы и образ действий, всегда опасен, но тот, для кого каждое развитие событий становится постоянным сюрпризом и для кого будущее всегда является закрытой книгой, действительно является идеальным помощником".

С течением времени Холмс все больше и больше проявлял привязанность к Уотсону, которая сильно отличалась от непринужденного товарищества, царившего в их прежнем общении. В критический момент дела "Чертежей Брюса-Партингтона" Холмс поблагодарил Уотсона за преданность теплым пожатием руки, и Уотсон увидел "в его глазах что-то очень похожее на нежность"; в "Дьяволовой ноге" именно внезапная храбрость Уотсона помогла ему спасти Холмса от "леденящего ужаса" его эксперимента. Нетвердым голосом Холмс выразил свою благодарность. Уотсон никогда раньше не видел, чтоб Холмс проявлял столько сердечности...

Осенью 1902 года Холмс достиг того, что Уотсон называет, в некотором смысле, кульминационным моментом его карьеры. Это касалось «Знатного клиента», инкогнито которого сохранилось по сей день. Следует вспомнить, что Уотсон сыграл жизненно важную роль в том, чтобы перехитрить печально известного барона Адельберта Грюнера, и получил личную похвалу от Холмса, который, получив возможность предъявить мисс де Мервиль неопровержимые доказательства зловещего прошлого барона, в конце концов, смог добиться расторжения помолвки. Теперь важно отметить, что запись о следующем деле [Человек с белым лицом], принадлежит перу не Уотсона, а самого Холмса. Почему? Отчасти потому, что Уотсон со свойственным ему упорством уговаривал его попробовать себя в писательстве, а отчасти потому, что, по собственным словам Холмса, «старина Уотсон в то время [то есть в январе 1903 года] покинул меня ради жены – единственный эгоистический поступок, совершенный им за все время, что мы знали друг друга». Вот категорическое свидетельство первостепенной важности, и имеется точная дата. [Ссылка Холмса на женитьбу Уотсона с этой датой ввела в заблуждение некоторых комментаторов (например, мистера А. А. Милна в его работе "В порядке введения", стр. 9). Предположение о том, что Уотсон женился во второй раз, впервые высказал мне мой друг мистер Чарльз Эдмондс, и тщательное изучение хронологии дало достаточное подтверждение этого.]

Кто была вторая миссис Уотсон? И снова сдержанность Уотсона сбивает с толку. Помимо указания на то, что после этой даты он больше не жил на Бейкер-стрит, Уотсон ничего не сообщает нам о своем втором супружестве, и биограф вынужден вернуться к догадкам. Для размышлений напрашиваются две основные альтернативы: либо Уотсон в течение некоторого времени обдумывал второй брак, либо это было внезапное решение, ускоренное драматическим кризисом в его жизни. В пользу первой теории можно утверждать, что в сентябре 1902 года Уотсон уже переехал в комнаты на Куин-Энн-стрит [Знатный клиент], что вполне может свидетельствовать о том, что у него уже были планы на какие-то жизненные перемены; с другой стороны, он все еще наслаждался "приятной расслабленностью" комнаты отдыха в турецких банях в обществе Холмса. Вторая теория основывается на более интересном предположении: второй брак Уотсона состоялся в конце 1902 или в начале 1903 года, через несколько месяцев после дела «Знатного клиента». Этот случай, должно быть, произвел на Уотсона более сильное впечатление, чем обычно. Рыцарственный от природы, он был мужчиной, который особо чутко воспринимал призыв женщины, попавшей в беду. [Примечательно, что, выбирая из очень большого числа дел Холмса, Уотсон явно отдавал предпочтение тем, в которых была замешана попавшая в беду благородная леди.] Более того, Вайолет де Мервиль была "красивой, образованной, одним словом, чудо- а не девушка". После ужасного разоблачения истинного характера ее жениха, что может быть более естественным, чем то, что Уотсон после подходящего промежутка времени наведет справки о восстановлении ее здоровья и бодрости духа? Более того, разве Уотсон не овладел, так сказать, своеобразной техникой во время своего предыдущего ухаживания за мисс Морстен? Можно возразить, что мисс де Мервиль вращалась в высших кругах, и что у удалившегося от дел практикующего врача не было доступа в ее общество. Но здесь необходимо учитывать важный факт. Отец мисс де Мервиль был солдатом, причем солдатом, отличившимся в Афганистане — "герой Хайберского перевала". С таким тестем Уотсон сразу нашел бы общий язык. В любом случае, со вторым браком Уотсона его тесному и непрерывному общению с Холмсом пришел конец. Но их отношения продолжали носить самый дружеский характер, и Холмс без колебаний посылал за своим старым коллегой, «когда речь шла об активных действиях и ему нужен был товарищ, на выдержку которого можно более или менее спокойно положиться». [Человек на четвереньках]

О собственном образе жизни Уотсона после его второго брака у нас, к сожалению, мало свидетельств или их вообще нет. Был ли его переезд на Куин-Энн-стрит результатом решимости в третий раз заняться медицинской практикой, не совсем ясно. Многое зависит от каноничности «Камня Мазарини». Если отчет об этом приключении принять за подлинную компиляцию из заметок Уотсона, то ясно, что этот случай относится к периоду, имевшему место спустя некоторое время после "Пустого дома", а также после второго переезда Уотсона с Бейкер-стрит; столь же ясно, что в то время Уотсон был занятым практикующим врачом. Возможно, Уотсон теперь обратил свое внимание на хирургию, и, конечно, его практика в сентябре 1903 года была "весьма значительной". [Человек на четвереньках]

С другой стороны, относительно дальнейшей карьеры Холмса достаточно ясен один факт: к 1907 году он определенно отошел от профессиональной деятельности. Хотя Уотсон редко вступал с ним в контакт, старая дружба сохранялась, и иногда Уотсон проводил выходные в сассекском коттедже Холмса. Но и здесь нет никакого намека на то, как или где жил Уотсон.

Только 2 августа 1914 года мы снова — в последний раз — видим Уотсона. Здесь все зависит от руки редактора, хотя трудно поверить, что вступительный абзац «Его прощального поклона» не взят дословно из заметок Уотсона:

«Было девять часов вечера второго августа - самого страшного августа во всей истории человечества. Казалось, на землю, погрязшую в скверне, уже обрушилось Божье проклятие - царило пугающее затишье, и душный, неподвижный воздух был полон томительного ожидания».

Как и следовало ожидать, в течение года, предшествовавшего войне, Холмс не был упущен из виду правительством Его Величества. Не только сэр Эдвард Грей, но и сам премьер-министр прибыли в его скромный коттедж в Сассексе, и в течение двух лет Холмс трудился над тем, чтобы перехитрить печально известного фон Борка.

То, что великий детектив вызвал своего старого товарища сыграть роль в заключительном акте шпионской драмы, является одним из самых поразительных воздаяний должного силе старой дружбы. Ясно, что в течение нескольких лет до 1914 года у них не было никаких встреч. "Ну, как обошлось с вами протекшее время? " - спрашивает Холмс. Уотсон, в свою очередь, как всегда, быстро и с энтузиазмом откликнулся на телеграфное приглашение встретиться с Холмсом в Харвиче, и не может быть никаких сомнений в том, что его второй брак был удачен. К тому времени он был владельцем автомобиля, и Холмсу он показался "таким же жизнерадостным юнцом, каким был всегда" — замечательная дань уважения старому шестидесятидвухлетнему солдату. В чем состояло дальнейшее участие Уотсона в войне, остается неизвестным. Сомнительно, что в таком возрасте ему было разрешено поступить на дипломатическую службу, но мы можем быть уверены, что, возможно, он находился при исполнении служебных обязанностей в штате военного госпиталя...

В августе 1763 года Джонсон спустился на побережье в Харвиче со своим другом Джеймсом Босуэллом; там друзья "нежно обнялись и расстались". В августе 1914 года Шерлок Холмс и доктор Уотсон смотрели на залитое лунным светом море в Харвиче и вели "доверительный разговор":
- Скоро подует восточный ветер, Уотсон.
- Не думаю, Холмс. Очень тепло.
- Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь.

***

"Сейчас такая рейтинговая конкуренция, что полчаса не шутишь — могут забыть. Гонка за круглосуточностью приводит к бессмысленности".

Александр Ширвиндт

***

Я не Ширвиндт, но по себе знаю, что так оно и есть. И, да, это бессмысленно.

Иногда ты вдруг непосредственно ощущаешь уроки жизни. Ну, может быть, не просто жизни, понимаешь, что тебе кто-то что-то показывает. Когда ты глядишь вслед уходящему поезду, а он давно ушел. И если вернется, то это будет уже другой поезд.

И что касается этого дневника, то вообще,наверное, нет смысла чего-то ждать и о чем-то расстраиваться, ничего не будет. Наверное, я как-то устала от надежд и ожиданий.

Насчет того, что поезд ушел. Ну, по крайней мере отчасти. Вот было время, когда народ искал книги по Холмсу 221b.diary.ru/p168720757_poisk-knig-o-sherloke-... Сейчас я днем с огнем этих людей, - которым оно надо - найти не могу. И вот здесь, когда Тенар перевела первую часть эпопеи о молодом Холмсе shbb.diary.ru/p184961134.htm?from=30 , как все мечтали о продолжении. Теперь обратная ситуация, все это есть, но никому не надо.

Но это я уже как бы задним числом, выдохлась.

***

По ходу перевода всплывает очень много вещей, которые хочется записать отдельно, но, наверное, все же все напишу в примечании к будущему посту. С Фелпсом все оказалось довольно запутано)


***
Еще такой момент по поводу дайри. Раньше, когда я не только писала посты, но и много писала комментариев и отвечала них, все было намного проще. Написал комментарий, значит, тебе точно будут приходить уведомления о всех последующих комментариев к тому посту. Сейчас все сложнее, ничего удивительного, что общение сходит на "нет". Ты должен сам следить за ответами и прочими комментариями. Это при большом желании общаться. Если его нет, то народ просто пишет коммент и спокойно об этом забывает. О каких уж беседах тут можно говорить.

***
Последнее время все чаще стала пользоваться электронным переводчиком, чаще всего от Яндекса. Ну, то есть как? Я его беру и начинаю, как скульптор с ним работать, исправлять, убирать ненужное , переписывать человеческим языком и т.д. Чаще всего, там менять надо почти все, но это все же легче, чем строить все заново самой, хотя и такое бывает и очень часто, хотя бы потому, что не все можно отсканировать. Или, когда я с придыханием) отношусь к оригиналу и хочу его чувствовать всеми фибрами и заниматься этим для меня отдельное удовольствие. Но это все опять таки говорит о том, что я выдохлась и на все меня не хватает. Преследуют мысли, что я чего-то не успею, а иногда - вот как на прошедшей неделе - думаешь, что успеешь вообще очень немного... Это, конечно, не самые радостные мысли, но по-любому помогаю себе вот таким способом. Благодаря ему, и на работе легче что-то сидеть редактировать, нежели писать заново. В отношении сканирования иногда очень жаль портить новые или , наоборот, очень старые книги и журналы, но говорю себе, что зато так их можно быстрее прочитать, иначе, что толка от их идеального состояния.

Всякое разное после минувшего дня.

А день был, конечно, очень тяжелый, я все же совсем не ходок, пусть даже и большей частью по траве. И я после ужина свалилась совершенно без сил, но потом в ночи ненадолго встала)
День тяжелый, но в определенном плане удачный. Удалось получить на почте два набора журналов - общества Норвежских исследователей Миннесоты и "Holmes&Watson report". Автор этих последних Брэд Кифовер, у него еще и свой блог есть "Sherlock Peoria" и он в одном стиле с журналами - чисто рассуждения на шерлокианские темы, ничего лишнего, и несмотря на шутливо оформленные обложки, содержание показалось вполне себе серьезным. Но с разбегу что-то большее об этих журналах сказать трудно, надо просто браться за дело и читать.



***

Еще впечатления последних дней.
Посмотрела "Путешествия с моей тетей" с Мэгги Смит. Первую половину фильма была не в восторге и казалось, что картина слишком бредовая с этой авантюрной, какой-то слишком острохарактерной тетушкой, но в итоге все же досмотрела и была этому рада. Там играл и Роберт Стивенс и мне по ходу пришла мысль, как интересно распорядились гены во внешности их с Мэгги Смит сына, Тоби Стивенса. Наверное, он все же похож на мать, хотя пронзительность ее взгляда у него смягчилась.

Кадр из фильма



***

Еще с большим удовольствием посмотрела, может, уже и не впервые "Три жизни Томазины" со Сьюзен Хэмпшир в одной из главных ролей.



Сьюзен Хемпшир для меня навсегда останется в первую очередь Флер из "Саги о Форсайтах", хотя, конечно, помню ее и в "Идеальном муже" с Джереми Бреттом и еще какие-то более возрастные роли, и еще к тому же в одной из экранизаций "Дэвида Копперфильда" она сыграла Агнес.



А одно время я мечтала посмотреть с ней "Ярмарку тщеславия" , но, увы...

В "Томазине" она играет "колдунью" Лори, которая своей любовью и сочувствием к животным как бы противопоставляется ветеринару Эндрю Макдуи, который не смог (или не захотел) вылечить кошку своей маленькой дочери. Очень понравился сыгравший его Патрик Макгуэн, никак не могла вспомнить, где его видела и он мне почему-то показался ужасно похожим на Тоби Стивенса)



Изучив "Кинопоиск", поняла, что, видимо, видела его в "Коломбо"


***
Не шибко много удалось в ночи посидеть над "Доктором Уотсоном", а на работе я вообще лишь только вскользь его читала, потому что там сплошные цитаты и надо переводить, обложившись книжками. Ну, и вот сразу опять всплыла интересная подробность расхождения в советском переводе. Запомнившаяся даже еще и по Гранаде фраза Уотсона про Фелпса, которого "забавно было вывалять в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой пониже спины". На самом деле, все несколько иначе. Во-первых, не вывалять, а гонять его по спортивной площадке, и ударить по голеням, то бишь по ногам. Ноги, они, конечно, ниже спины, но почему бы так их и не назвать?)

Перевожу "Доктора Уотсона" Робертса.

Но пишу на предмет трудностей перевода. Я, конечно, не профи, но когда тебе важно все, что написано в оригинале, даже пустяки, то хочется максимальной точности.
В "Медных буках" в поезде Уотсон буквально восклицает: "Разве они не свежи и не прекрасны?" - про зелень и домики за окном. А у нас и раньше и теперь это переводят "До чего приятно на них смотреть!" Ну, да, но есть все же некоторая разница.


Это, наверное, не каждый поймет, но когда тебе очень фигово, причем не только физически, но ты входишь в комнату и открываешь "Знак четырех", чтоб посмотреть цитату, это как будто какая-то лазейка в другой мир, где ты можешь укрыться.

Тэнкервилльский ужас

Рассказ Westron Wynde - по-прежнему буду называть ее так - опубликованный в 22 выпуске сборников Маркума.

***

- Боже правый- воскликнул я, когда однажды утром поздней осенью 1889 года мы засиделись за завтраком. - Холмс, в «Таймс» упоминается ваш брат. Что-то насчет благотворительного завещания?
- Да, Майкрофт действительно говорил о чем-то в этом роде. - Он лениво пробежал глазами статью, которую я ему передал. Читая дальше, он издал сухой смешок.-- Послушайте это: "Мистер Майкрофт Холмс, передавая пожертвование в Фонд для впавших в бедность писателей от имени клуба "Диоген" на Пэлл-Мэлл, сказал о том, как нужна щедрость в это трудное для многих время. “Это прискорбная истина нашего века - что бедные всегда с нами”, - сказал мистер Холмс. “Поэтому на нас возложена обязанность следовать библейскому примеру - быть великодушными по отношению к своим братьям, а также к беднякам и нуждающимся на нашей земле”. Боже мой, до чего же Майкрофт напыщенный малый!
- По-моему, это звучит очень великодушно.
- Мой дорогой Уотсон, - ровным голосом произнес Холмс, - вы когда-нибудь видели, чтобы члены “Диогена” преодолевали свою леность ради чего-то, кроме собственных интересов? Разве вы не видели в последнее время в прессе рассуждений о натуре человека, который мог бы поскупиться дать полпенни девочке, продающей спички, но при этом потратить пять гиней на бутылку кларета? Несколько соседних клубов уже подверглись критике за то, что было названо «беспрепятственным падением». Без сомнения, Майкрофт пронюхал, что «Диоген» будет следующим.Это не более чем попытка подлить масла в огонь.
- Тем не менее, сумма, о которой идет речь, весьма значительна.
- Они могут себе это позволить, - пренебрежительно сказал Холмс. - И, осмелюсь заметить, чтоб держать волков на расстоянии от их дверей,это тоже чего-то стоит.
- Вы это не одобряете, - заметил я.
Холмс со вздохом поставил чашку на блюдце.
- У меня есть основания считать возможность своего членства в таких институтах на уровне нуля. Как можно стремиться разгадать тайны мира, удалившись от него?
- Это очень ограниченный взгляд на этот вопрос, - возразил я. - Дело не только в этом.Ведь общение со своими ближними…
- Привлекает меня еще меньше, за исключением присутствующих. Простите меня, Уотсон, но вы говорите как завсегдатай клубов. Вы привыкли к заведенному там порядку. Но будь у вас хотя бы половина моего опыта общения с подобными местами, вы бы никогда больше не переступили их порог.
Я улыбнулся.
- Вы, конечно, преувеличиваете, Холмс.
- Вовсе нет. Некоторые из моих самых интересных случаев были связаны с теми, кто считался завсегдатаями клубов.
- Например?
- Майор Прендергаст.
читать дальше
Это имя мне что-то напомнило, и через минуту я вспомнил, где слышал его раньше.
- Из Тэнкервилльского клуба? Он порекомендовал вас этому бедняге Опеншо. Я припоминаю, вы говорили что-то об обвинении в шулерстве .
- Дело было не только в этом.
Холмс встал и набил трубку. Я понял, что он был в беспокойном настроении и,не имея под рукой никакого дела, соизволил просветить меня об ошибочности моего поведения и о недостатках клубов в целом. В окна барабанил дождь, и при отсутствии клиентов или каких-то иных визитеров, я не мог придумать лучшего способа скоротать однообразное утро кроме, как послушать об одном из ранних расследований Холмса. За годы нашего общения он не раз подразнивал меня мимолетными упоминаниями о каком-нибудь малоизвестном деле, о котором мне было ничего не известно, и о котором позже от него нельзя было добиться ни слова. Настолько редкими были моменты, когда он был в настроении поделиться воспоминаниями, что он теперь
полностью завладел моим безраздельным вниманием.
- Обвинение в мошенничестве было достаточно серьезным, чтобы оправдать страдания майора, но не это привело его к моей двери. Этот человек боялся за свою жизнь! - Струйка голубого дыма поднялась из его трубки к потолку, когда Холмс лукаво посмотрел на меня. - Не хотите ли послушать об этом деле? Я понимаю, что миссис Уотсон в отъезде, но не хотелось бы быть причиной вашего пренебрежительного отношения к своему домашнему очагу.
- С моим домом все будет в порядке, - сказал я, устраиваясь на диване и ожидая, когда он начнет. - И я сгораю от любопытства.
- Итак, - начал он, - вы выразили удивление, увидев в газете имя моего брата. Однако, если бы вы были подписчиком "Таймс" в марте 1877 года, вы бы увидели имя Майкрофта, как приложение к моему в качестве моего ближайшего родственника в уведомлении о моей внезапной смерти, наряду с какими-нибудь витиеватыми словамио том, что подающая надежды молодость оборвалась, или еще какой-нибудь подобной чепухой. Насколько я помню, это была строчка из "Доктора Фаустуса" Марлоу: «Обломана жестоко эта ветвь. Которая расти могла б так пышно. Сожжен побег лавровый Аполлона…». Помнится, Майкрофт тогда был особенно доволен своим выбором этих строк. Он все еще цитирует их мне, когда пребывает в одном из своих менее великодушных настроений.
- Но, мой дорогой Холмс, вы хотите сказать, что он верил в то, что вы были мертвы?
- Ну, якобы верил. И половина Лондона вместе с ним.
- А другая половина лондонцев?
- Они не читают "Таймс". И, смею заметить, их ни на йоту не волнует гибель никчемных молодых людей, которые любительски расследуют преступления и оказываются их жертвами. Тем не менее, моя добыча в это поверила, и это того стоило. - На его лице появилось выражение легкого триумфа. - Не говоря уже о том факте, что это было ближе к истине, чем того хотелось бы Майкрофту или мне.
- Вашей жизни грозила смертельная опасность?
- Совершенно верно, - задумчиво произнес он. - Если бы не удача, моя "ветвь"действительно была бы "обломана", как выразился Марлоу. Таково безрассудство юности.
Он уселся в свое обычное кресло у камина.
- Признайтесь, что вы заинтригованы, Уотсон.
- Я, безусловно, потрясен.
- “Приходится идти, когда дьявол гонит”, - мрачно сказал он. - И никогда на свете не было такого дьявола, как полковник Фрэнсис Афтон. - Он задумчиво затянулся. - Видите ли, Уотсон, ваше влияние пагубно. Я перенял у вас привычку начинать рассказ с конца и пренебрегать фактами по делу.
- Вы не будете возражать, если я буду делать заметки? - спросил я, потянувшись за своим блокнотом.
- Ни в коей мере. Может, кому-то это как-нибудь позже пригодится. «Пусть нас судят по нашим поступкам », как сказано у Овидия. Хотя, - добавил он, - если судить обо мне по моим
поступкам в данном случае, любой здравомыслящий человек порекомендовал бы менее опасное
занятие, чем работа детектива-консультанта. Вы готовы?
Я кивнул, занеся ручку над страницей.
-Превосходно!
Его взгляд стал мечтательным и отстраненным, когда он углубился в свои воспоминания.
- Это началось, как и многие из моих ранних дел, со случайной встречи с человеком, который должен был предоставить мне возможность проявить свои способности. Вы, наверное, помните, что в те дни я был не так хорошо известен. Поэтому, я был вынужден браться за все, что попадалось мне на пути. Не стану отрицать, это несколько охладило мой пыл. Представ перед миром, я ожидал, что мир обратится ко мне за помощью. Вместо этого я часто испытывал разочарование и был обременен долгами.
Следствием этого была необходимость прибегнуть к щедротам моего брата. До некоторой степени он это терпел. К его чести надо сказать, что он ни от чего меня не отговаривал, хоть и не поощрял. Исключением из этого правила был случай с майором Прендергастом.
Так уж случилось, что я пошел к брату на поклон, когда у меня ни оказалось ни угля для растопки, ни даже теплого пальто. Я ожидал, что последует еще одна лекция о разумности моего выбора профессии. Вместо этого я обнаружил, что Майкрофт пытается утешить джентльмена, который, казалось, был на грани нервного срыва. Только те, кто когда-либо был свидетелем жалких
усилий моего брата на этом поприще, поймут, когда я скажу, что он потерпел прискорбную неудачу .
Едва я оказался в комнатах Майкрофта, как этот малый закрыл лицо руками и начал рвать на себе волосы.
- Мужайтесь, сэр!–пожурил Майкрофт своего несчастного гостя. – Нельзя допускать нарушения стандартов, из-за того, что вам грозит разорение. Если вы будете продолжать в том же духе, другие жильцы будут жаловаться. - Холмс тихонько рассмеялся. –Как я уже сказал, Майкрофту несколько не достает сочувствия.
Познакомившись с его братом, я вполне мог в это поверить.
- Вы должны понимать, что это был не тот обычный прием, которого можно ожидать, когда кто-то
наносит визит Майкрофту, - продолжил Холмс. – Мое любопытство, естественно, было возбуждено - особенно когда его домовладелица напомнила о своем присутствии и настоятельно попросила не шуметь.
- Что, черт возьми, происходит? – спросил я, когда он выпроводил ее и закрыл дверь, отгораживаясь от любопытных глаз.
Майкрофт повелительно взглянул на меня свысока.
- Какое вам до этого дело, сэр? Хотя, судя по твоему виду, Шерлок, причина твоего
пребывания здесь очевидна. Назови мне сумму, и я вышлю тебе чек. А теперь ступай отсюда.
Я не собирался позволять мелким финансовым заботам остановить меня. Я стоял на своем.
- Кто это? - спросил я.
- Майор Прендергаст, - сказал он наконец, с неохотой. -Прендергаст, это мой младший брат Шерлок. Прендергаст ведет праздный образ жизни ради королевы и страны, и, следовательно, у него никогда не бывает денег. Это то, что объединяет вас двоих.
Мужчина лет сорока пяти с исхудавшим лицом и волосами песочного цвета, треволнения которого были вполне очевидны, майор достаточно взял себя в руки, чтобы заметить мое присутствие.
- Что касается меня, то это моя собственная вина, - сказал Прендергаст, поднимаясь на ноги.
- Простите меня, мне не следовало приходить. Я не знал, к кому еще обратиться.
- И в самом деле. Спокойной ночи, майор, - сказал Майкрофт, открывая перед ним дверь.
- И тебе, Шерлок. Для одного вечера волнений вполне достаточно.
Я пропустил это мимо ушей. Терпение никогда не было сильной стороной моего брата.
- Что это за проблема? – спросил я.
- Карточный долг, - сказал Прендергаст, - или вернее, его последствия. Если я покину этот дом, думаю, что не доберусь до конца улицы живым .Он убьет меня, мистер Холмс.
Никогда не следует упиваться страданиями других, но я должен признать, что это открывало передо мной некоторые возможности.
- Кто хочет вас убить? - продолжил я свои расспросы.
- Полковник Афтон! - Он подавил сдавленное рыдание. - Я вижу, вам не знакомо его имя. Это перед ним я в долгу, и боюсь, , что он потребует выплатить долг кровью!
Я обратился за объяснением к своему брату, потому что Прендергаст был почти без чувств от ужаса.
- Прендергаст - троюродный брат одного министра , - устало сказал Майкрофт. –Мы немного знакомы, поскольку являемся членами того же клуба, где образовался этот злополучный долг.
Это мне ни о чем не говорило. В те дни Майкрофт менял клубы так же регулярно, как и свой воротничок. Не сумев найти тот, который отвечал бы его требованиям, он в конце концов решил создать свой собственный. Таким образом по необходимости родился клуб«Диоген».
- Мой клуб - "Тэнкервиль», - сказал майор, когда я попросил его рассказать свою историю. - Я проиграл много денег в карты. Немалую сумму, мистер Холмс. Фактически, немногим меньше 5000 фунтов стерлингов.
Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох и начал поигрывать небольшим золотым кольцом с осколком алмаза, которое носил на безымянном пальце. Оно было довольно безвкусным,сильно изношенным и поцарапанным, как я заметил, и совершенно не сочеталось с покроем и стилем его одежды. Он, явно, хранил его из каких-то сентиментальных чувств, поскольку кольцо было слишком мало для него и предназначено для леди, но все же оно не было напоминанием о минувшей любви, которое можно было бы надежно хранить на цепочке для часов, а чем-то таким, что ему нужно было немедленно вручить. Исходя из этого и из того немногого, что он мне рассказал, я сделал вывод, что Прендергаст зарабатывал свои деньги за игорными столами, и это кольцо он считал своим талисманом "на удачу". Возможно, вы заметили, что даже обычный игрок подвержен множеству суеверий. Где сесть, в какую сторону повернуться, входя в заведение, предметы, которые, по его мнению, увеличивают его"удачу", – все это может иметь значение для приверженца азартной игры. Если вам интересно, я написал монографию на эту тему.
- Мне говорили, что белому вереску или кроличьей лапке приписывают те же самые свойства, - заметил я, - которые, как я полагаю, обладают почти такой же эффективностью.
- Значит, вы отрицаете, что у вас есть испытанный ритуал, когда дело доходит до ваших собственных ставок? - сказал Холмс, бросив взгляд в мою сторону. - Когда вы выбираете этот стул и тот же огрызок карандаша, с которым не хотите расставаться, я знаю, что вы делаете свой выбор для дневных забегов.
Я смущенно заерзал на стуле. Он был, как обычно, прав. Я и не подозревал, что это настолько очевидно.
- Что касается майора Прендергаста, - продолжал Холмс, - он с готовностью подтвердил те выводы, к которым я уже пришел.
- Мой доход зависит от карт и лошадей, - сказал он. - Бог свидетель, я мало в чем еще преуспел, кроме как в военном деле,но те дни давно прошли. Ранение в печень в колониях положило этому конец. Что ж, в последнее время мне немного не везло, и когда несколько парней из клуба пригласили меня сыграть с ними в вист, я ухватился за эту возможность. Однако вскоре я оказался без гроша в кармане. Никогда еще меня не постигала такая неудача. В конце концов, я подумал, что удача отворачивается от меня.Я ошибался.
Он покачал головой, уж не знаю - с сожалением, или с недоверием, хотя и то, и другое было применимо к ситуации Прендергаста.
- Я не знал, что делать, джентльмены, - продолжал он. - У меня не было такой суммы, чтобы заплатить им. Мне грозил крах и разорение, так же, как и моей репутации. И тогда, когда я был в полном отчаянии, Афтон предложил мне спасательный круг. Он был готов покрыть долг.
- Это было очень великодушно с его стороны, - сказал я. - А что он хотел взамен?
- Определенные гарантии. У меня есть незамужняя тетка преклонных лет, на которую я возлагал большие надежды. Афтон предложил мне аванс в счет любого будущего наследства, из которого он получил бы свою первоначальную сумму и плюс еще половину в качестве процентов.
- Крайне неразумно, - сказал Майкрофт. - А что, если бы леди изменила свое завещание?
- Афтон думал об этом, - сказал Прендергаст. - Он был готов пойти на этот риск в обмен на то, что я соглашусь застраховать свою жизнь.
Я взглянул на Майкрофта. Это звучало как сомнительное соглашение, если таковое вообще существовало.
- Что ж, я согласился, - сказал майор. - А что еще мне оставалось делать?
В тот же вечер мы подписали договор и сделали необходимые приготовления. На следующее утро я посетил офис страховой компании, и полис был оформлен.
- Вам не показалось странным, что незнакомый человек захотел помочь вам таким образом? – спросил я.
- Боюсь, что нет, - признался он. - Я был несказанно благодарен ему. И он был так добр. "Все, что угодно, лишь бы помочь члену клуба«Тэнкервиль» и офицеру", - сказал он. Он был готов поверить мне на слово относительно ситуации с моей тетей и заключил нашу сделку еще до того, как получил подтверждение моих слов.
Что ж, вот тут-то и начались мои проблемы. Моя тетя была в ярости, когда получила письмо от Афтона, в котором сообщалось о нашей договоренности. Она в тот же день вычеркнула меня из своего завещания. Оставался полис страхования жизни.
У него задрожали руки.
- Только когда я выяснил более точные детали, я осознал, в какую опасную ситуацию невольно попал. В случае моей смерти, каким бы образом она ни произошла, Афтон получит 20 000 фунтов стерлингов. Святые небеса! - причитал он. - Мертвый я стою больше, чем живой!
- Вы поступили очень глупо, - сказал Майкрофт. - Это совершенно очевидно.
- Я пошел к Афтону, предложив вернуть все, что я был ему должен, - сказал Прендергаст. -Я был уверен, что смогу выиграть в карты достаточно, чтобы выплатить свойдолг. Я объяснил свое затруднительное положение, и он был готов принять мои условия о выплате первоначальной суммы с процентами. Он действительно отнесся к этому довольно разумно, учитывая обстоятельства. Однако полис по-прежнему действовал. Что ж, я больше не думал об этом до сегодняшнего дня.
Он прервал свой рассказ и взволнованно стиснул руки.
- Мне было брошено обвинение в шулерстве, - сказал он с надрывом. - Я клянусь, что оно совершенно беспочвенно, но до тех пор, пока я не буду оправдан, на мой единственный источник дохода наложен запрет. А если я не смогу выплатить долг, то я покойник. - На его лице выступили капельки пота. -Джентльмены, в своей жизни я сталкивался с такими ужасами, что не буду даже пытаться их описывать. Но должен признаться, что перспектива того, что может произойти в ближайшие несколько часов, наполняет меня невыразимым страхом. Сегодня вечером, когда я направлялся домой, я был уверен, что за мной следят.
- Вы видели, кто это был? – спросил я.
- Нет, я боялся оглянуться назад, - сказал он. - Я пробежал всю Пэлл-Мэлл, не зная, куда лучше пойти, пока я не вспомнил, что видел, как мистер Холмс входил в это здание. Ваш брат был настолько добр, что предложил мне убежище в трудную минуту. Но одному богу известно, что теперь со мной будет!
- И с тех пор он здесь, - хрипло сказал Майкрофт.
Я отвел своего брата в сторону, так, чтоб нас не слышал Прендергаст.
- Что ты намерен с ним делать? - поинтересовался я.
- Я не несу за него ответственности, - возразил мой брат.
- Его родственнице – тете – нужно обо всем сообщить.
- Он уже это сделал. Но она не хочет иметь с ним никаких дел. Она хочет держаться вдали от любого скандала.
- Тогда нужно найти деньги.
- Шерлок, что ты хочешь, чтобы я сделал, усыновил его? -Майкрофт выглядел оскорбленным. - Содержать тебя и так достаточно обременительно, не говоря уже о том, чтобы брать на себя заботы о еще каких-то обездоленных. Неужели ты считаешь, что я запросто могу достать такую сумму?
- Если ты отошлешь его, то подпишешь ему смертный приговор.
- Это не моя забота. И я склонен считать, что долги человека - это его собственное дело, - заявил Майкрофт. - Надеюсь, что однажды ты усвоишь этот урок.
- Ты не оставляешь мне выбора, - сказал я. - Если ты ничего не предпримешь, то я провожу его до дома.
Мой брат на два дюйма выше меня ростом, когда он делает себе труд воспользоваться этим. В тот вечер он попытался сделать это, но без особого эффекта, потому что я не намерен был отступать. У Майкрофта есть свои недостатки, но обычно можно быть уверенным, что в кризисной ситуации он поступит по справедливости, почувствовав угрызения совести.
-Очень хорошо, - сказал он, раздраженно вздыхая. - Я попрошу кого-нибудь отвезти его в Дувр. Поездка на континент сделает его недосягаемым для этого Афтона.
Холмс вытянул ноги и устремил взгляд на огонь. Дождь за окном становился все сильнее, размывая грань между серым небом и серыми зданиями.
- Ну что ж, Уотсон, - сказал он, снова набив трубку, - дело было сделано, и нам удалось увести Прендергаста без происшествий. Он покинул Англию обесчещенный, без единого пенни за душой, если не считать одежды, которая на нем была и этого маленького золотого кольца. То, что он остался жив, было еще большей удачей. Однако я не сбрасывал со счетов, что страхи Прендергаста были не более чем плодом его собственного воспаленного воображения. В конце концов, ничто не говорило о том, что Афтон планировал совершить убийство, чтобы возместить свои траты.
Именно настойчивость в оформлении страхового полиса подсказала мне, что мои инстинкты были верны. Я задумался о том, сколько было других, которым не настолько повезло. Что были и другие – в этом я был уверен. Когда преступнику удается достичь успеха, действуя в установленном им порядке, он уже далее неизменно придерживается выбранного курса.
Мне было нелегко напасть на след Афтона. Скандалы такого рода, как правило, остаются внутри семей, так что мне показалось, что первым делом я должен обратиться в сами страховые компании. Я сбросил со счетов более крупные ассоциации – потери порядка 20 000 фунтов стерлингов вызвали бы немало недоумения и потребовали бы тщательного расследования. Они также с большей вероятностью отклонили бы такое заявление. Поэтому я обратился именно к более мелким компаниям.
И в пятнадцатом из обойденных мной офисов, я, наконец, нашел свою цель. Агент, мистер Мартин Уорнер, побледнел при упоминании имени полковника Афтона, и мне потребовалось некоторое время, чтобы убедить его в том, что у нас общие интересы, прежде чем он рассказал мне все, что ему известно об этом джентльмене.
Три года назад, как сказал мне Уорнер, на Симеона Генри Финна был оформлен полис страхования жизни на сумму 30 000 фунтов стерлингов.
Премия была выплачена Афтоном, и он был назван единственным бенефициаром.
В то время Финну было двадцать восемь лет, и он вполне мог рассчитывать на то, что переживет действие полиса, в котором были оговорены точные обстоятельства, при которыхконтракт был бы расторгнут. У Уорнера не было никаких проблем с этим. Со времени принятия Закона об азартных играх 1744 года юридически невозможно застраховать жизнь другого лица, если не может быть продемонстрирован законный страховой интерес. Долг принес Афтону эти проценты, и он заплатил более высокую премию, чем обычно, чтобы включить пункт, оговаривающий, что выплата будет гарантирована даже в случае самоубийства застрахованного. Он также потребовал, чтобы полис был бесспорным, в результате чего у компании было изъято право оспаривать
претензию.
- Все было хорошо, пока несчастный Финн не был найден мертвым в своих комнатах в Олбани, с пустой склянкой лауданума под кроватью. Чтобы пощадить семью, следствие вынесло официальный вердикт о несчастном случае, и полис был выплачен. По словам Уорнера, эта сумма поставила компанию на грань банкротства. Другим, по его словам, повезло меньше.
В то время у него были свои подозрения, но поскольку Финн был найден в запертой комнате и ключ был при нем, расследование оказалось безрезультатным.
Однако, я был готов довериться впечатлениям Уорнера. Почему, по его словам, ключи находились при убитом? Зачем человеку, собирающемуся свести счеты с жизнью, прятать их в карман? И почему лауданум оказался под кроватью? Если, как он утверждал, склянка выпала из мертвой руки, то почему положение его рук был отдалено от кровати, когда его нашли?
В высшей степени проницательный человек, Уотсон! Проведя собственное расследование, он узнал о, по меньшей мере, восьми других компаниях, в отношении которых Афтон проводил подобную политику в течение десяти лет. После того, как он затребовал свои деньги, они были вынуждены закрыть свои двери.
Все это, по-видимому, указывает на какое-то преступление со стороны Афтона. Однако в выявленных случаях пять человек покончили с собой, а с остальными тремя произошли несчастные случаи. Кроме того, благодаря моим собственным усилиям я смог идентифицировать шесть других компаний, действие полиса которых было прекращено путем немедленной выплаты долга и процентов, без сомнения, родственниками, опасающимися последствий.
Вы поймете мою дилемму. Тот факт, что в некоторых случаях Афтон был готов принять платеж , в сочетании с характером долга и присущим человеку страхом позора, который заставляет его покончить с собой, мог бы свидетельствовать о том, что мы оклеветали человека, который, по сути, не сделал ничего плохого, кроме как протянул ближнему щедрую руку помощи.
Поэтому я был вынужден навестить всех оставшихся в живых родственников Симеона Генри Финна, чтобы узнать их впечатления об этом человеке.
Из всей семьи со мной разговаривала только его мать . Отец умер через год после сына, по словам миссис Финн, от «разбитого сердца». Когда речь зашла о полковнике Афтоне, эта дама была тверда в своих убеждениях.
- Мой сын никогда бы не покончил с собой! - заявила она.
- Долг был значительным, - сказал я. - Почему вы так уверены в этом?
- Потому что у него не было понятия о чести, мистер Холмс. Долг для него ничего не значил. Действительно, в то утро, когда его нашли мертвым, я получила от него письмо, в котором говорилось, что он намерен покинуть страну, чтобы бежать от своих кредиторов.
По моей просьбе она предъявила это письмо. Несмотря на заверения миссис Финн в обратном, я мог видеть, что слова Финна о его "уходе" могут быть истолкованы и в другом значении.
- Он был прожигателем жизни, - сказала миссис Финн. - Он был знаком со всеми грехами этого мира и упивался ими. Мы ничего не могли с ним поделать. Но, несмотря на все это, он был моим младшим сыном. Мы нашли бы деньги. Если бы он рассказал нам о своем затруднительном положении, я бы продала все, что у меня было, чтобы избавить его от этой участи.
- А потом, когда я уже думал, что все уже сказано, миссис Финн сделала мне последнее откровение.
- Его смерть убила его бедного отца, в этом я уверена, - сказалаона. - Он был шокирован тем, что Симеон осмелился рассчитывать на наследство. Он оставил его без единого пенни. Затем последовало обвинениев мошенничестве. Это привело его в ярость. Но у него было доброе сердце, мистер Холмс. Он бы простил Симеона, будь у него время.
Наконец-то появилась закономерность.
- Мошенничестве? – спросил я.
- В карточной игре, - объяснила эта леди. - Из-за этого он был исключен из своего клуба. Он умер в ту же ночь.
- И как назывался этот клуб?
- Тэнкервилль.
Кто-то скажет, что совпадения происходят с гораздо большей частотой, чем могла бы позволить Вселенная. Однако я утверждаю, что все это не может происходить в одном и том же клубе с одним и тем же обвинением в адрес члена клуба, который был в долгу перед одними и теми же джентльменами. Согласитесь, что это было чересчур. И поскольку по прошествии стольких лет след уже оборвался, стало очевидно, что с моей стороны необходимо провести тщательное расследование. Как и следовало ожидать, Майкрофт был менее в этом убежден.
- Не может быть и речи! - сказал он, когда я задал ему этот вопрос.
- Все, что мне нужно, - это твоя рекомендация для моего вступления вТэнкервилльский клуб, - сказал я ему. – В свое время потребуется еще и письмо, лишающее меня наследства.
Какими бы вескими ни были его аргументы в пользу обратного, он был во власти более могущественных сил. Премьер-министр узнал о роли Майкрофта в оказании помощи человеку, обвиняемому в мошенничестве, покинуть страну, и это произвело на него не самое лучшее впечатление. Это, вкупе с разрастающимся скандалом, который угрожал высокопоставленному члену правительства, в конечном счете повлияло на его решение.
Итак, несколько дней спустя я вошел в "Танкервиль", приняв вид праздного прожигателя жизни при полном параде и совершенно беспечного, когда дело доходило до денег. Если я все оценил правильно, то был уверен, что привлеку внимание Афтона. И действительно, после недели, проведенной за карточными столами, ко мне подошли двое и пригласили меня присоединиться к ним за игрой в баккара. Я могу постоять за себя за игрой в карты, но играя против этих двоих я вскоре почувствовал себя не в своей тарелке.
Более прекрасной пары карточных шулеров я никогда не встречал. О, это было сделано очень искусно. Ложные тасовки, сдача снизу, дёржка (замена карт, заключающаяся в том, чтобы первую карту положить на место второй, а вторую - на место первой) – в ту ночь я кое-чему научился.
Я продолжал играть, безрассудно удвоив свои ставки из чистой бравады, подозревая, что это был первый акт в драме Афтона, и к концу вечера я проиграл 6000 фунтов стерлингов. Я написал им записки с обещанием расплатиться к завтрашнему дню и удалился в курительную комнату, чтобы утопить свои печали в бренди. Именно тогда ко мне подошел человек, который представился полковником Фрэнсисом Афтоном.
Афтон был высоким и жилистым, ему было около шестидесяти лет, с худым, но красивым лицом, пытливым взглядом карих глаз и седеющими волосами, начинающими редеть у висков. Ранение поставило крест на его военной карьере, ибо у него была нетвердая походка, и он с некоторым трудом занял свое место напротив меня. На золотой цепочке от часов он носил крупный опал, грубо ограненный и отполированный - прекрасная любительская работа.
Существует распространенное мнение, что опалы приносят несчастье, но здесь был человек, который либо смеялся в лицо суевериям, либо имел какие-то личные причины держать их при себе. Я пришел к выводу, что тут было и то, и другое, и в последнем случае я позже узнал, что он нашел опал, о котором идет речь, в Австралии и сам попытался разрезать его на части. Опять же, это немалый подвиг, поскольку в ходе этой операции опалы могут быть повреждены. Итак, перед нами был человек незаурядной отваги. Его послужной список подтверждал это наблюдение. Он был в Крыму, в Инкермане, в составе 20-го пехотного полка, где служил с отличием. История о том, как он стал одалживать деньги бедным молодым людям, стоила того, чтобы ее выслушать.
- Мистер Шерлок Холмс, не так ли? - спросил он. Я жестом пригласил его присоединиться ко мне.
- Я слышал, вам сегодня немного не повезло за игорным столом.
- Пустяки, сэр, - ответил я.
- Возможно, для вас. Но для других это небольшое состояние. - Он сделал глоток бренди и задумался. - У вас есть средства, чтобы заплатить?
- Рано или поздно заплачу.
- А. - Он осторожно поставил свой стакан на стол. - По моему опыту, мистерХолмс, такие люди не считают терпение добродетелью.
- Возможно, это и так. Однако у меня нет другого выбора.
- Хорошо, - сказал он, подавшись вперед в своем кресле с видом человека, собирающегося
поделиться сокровенным, - что, если я скажу вам, что в состоянии покрыть ваш долг?
- Зачем вам это делать? - спросил я.
Он пожал плечами.
- Когда-то я был молод. Я знаю, каково это - быть стесненным в средствах из-за нехватки
денег. Кроме того, если джентльмен не может помочь члену своего клуба, то какой, к дьяволу, прок от членства?
Все это было очень правдоподобно и совершенно невероятно. Как я и ожидал, приманка вот-вот должна была повиснуть передо мной, и паук был готов к прыжку.
- И что вы хотите получить взамен этого? – спросил я.
Он достал свой портсигар и предложил мне сигарету.
- Компенсацию.Скажите, рассчитываете ли вы получить какое-нибудь наследство от ваших родственников?
- У меня есть только брат, - сказал я, прикуривая сигарету от спички, которую он поднес мне. – Возможно, вы знаете его – это Майкрофт Холмс. Он тоже член Танкервильского клуба.
Он прищурился, пытаясь вспомнить.
- Это такой крупный малый, обычно сидящий где-то в углу и жалующийся на шум?
Я кивнул.
- Он выплачивает мне небольшую ренту. Он так скуп, что я жил бы в бедности, если бы не имел преимущества жить своим умом.
- Вы его единственный родственник, - задумчиво произнес Афтон. - А что, если мы будем рассматривать это как ссуду под залог вашего будущего наследства? Надеюсь, вы упомянуты в его завещании?
- Я подтвердил, что да, и таким образом дело было сделано, - сказал Холмс, поднимаясь со своего места, чтобы размять затекшие конечности. Он прошелся по комнате, что позволило мне закончить свои записи, и к тому времени, когда он выглянул в залитое дождем окно и с отвращением задернул штору, я был готов записывать следующую главу его рассказа. Он встал перед камином и неторопливо продолжил.
- В тот вечер мы составили временный контракт, и деньги были выплачены.
На следующее утро я явился в офис страховой компании.
Мое беспокойство по поводу того, что они узнают меня, было необоснованным, несмотря на то, что эта компания была одной из многих, которые я посетил во время своего предварительного расследования. Требования были выполнены, и полис был должным образом оформлен и заверен печатью.
Следующим этапом в этом мрачном фарсе стало письмо, которое Афтон отправил Майкрофту. Я был у него, когда он получил его. Он прочел мне свой ответ, тут же лишивший меня наследства. Поставив свою подпись, он вздохнул, отложил ручку и ущипнул себя за переносицу.
- Я только что дал Афтону мандат на твое убийство, - с трудом вымолвил он.- Скажи мне, что ты знаешь, что делаешь, Шерлок.
Я обрисовал ему свой план. Я пойду к Афтону, чтобы предложить альтернативу, с помощью которой я вернул бы ему эту сумму в рассрочку плюс проценты. Афтон, естественно, согласился бы, чтобы не вызывать подозрений. Затем, вскоре после этого, было бы выдвинуто ложное обвинение в мошенничестве, чтобы лишить меня единственного источника дохода. Когда -и если он, в самом деле, попытается убить меня,- то сработает наша собственная ловушка.
Все прошло именно так, как я и ожидал. Соглашение было заключено, и я продолжил свое необдуманное поведение. Прошло несколько вечеров, и ко мне снова подошли те же джентльмены, что и раньше в клубе. Мы сыграли несколько конов, в ходе которых мне позволили выиграть, а потом поднялся шум. В колоде была обнаружена крапленая карта, и на меня был направлен указующий перст.
В тот же вечер меня выгнали из клуба с запретом возвращаться туда впредь. Таким образом, я оказался в том же положении, что и несчастный майор Прендергаст.
Чтобы придать достоверности моему новому образу жизни, я снял комнаты в одном из лучших районов Вестминстера. Именно в них я сейчас и возвращался. Я шел пешком, чтобы дать тому, кто следовал за мной, шанс показать свою силу. Однако я был разочарован. В отличие от Прендергаста, я не смог обнаружить присутствие бесшумного убийцы и добрался до своей двери незамеченным и невредимым. Я уже начал думать, что у майора был причудливый нрав, пока, пошарив у себя под кроватью, не обнаружил, что пустая бутылочка из-под лауданума уже была на месте. Им не нужно было следовать за мной. Они знали, где я жил. Место моего убийства было подготовлено.
Чего я не знал, так это того, как они этого добьются. Я принял меры предосторожности, проверив, надежно ли закрыто окно, и вынул ключ из входной двери. Это не спасло юного Финна, но не было никакого смысла предоставлять моим потенциальным убийцам легкий доступ в комнату, поворачивая ключ в замке с другой стороны. Удовлетворенный тем, что в комнате не скрывалось никаких затаившихся существ, готовых вонзить отравленные клыки в мою плоть, или газа, вытекающего из поврежденной каминной полки, я лежал в темноте на своей кровати и ждал.
Я был убежден, что покушение будет предпринято в ту ночь, последовав за моим позором и изгнанием из клуба. Если бы я не совершил прыжок по собственной воле, то меня бы столкнули. Стрелки отсчитывали проходящие часы, и время шло. Затем, когда далекие удары курантов Биг-Бена пробили три часа, я услышал слабое шипение. Я сел, прислушиваясь, чтобы определить
источник звука. Уверенный, что он доносится из окна, я попробовал направиться в том направлении. Именно в этот момент у меня вырвался совершенно непроизвольный хохот.
Холмс затянулся, выпустив большое облако дыма, которое повисло перед лампой, приобретя янтарный оттенок.
- Я думаю, вы знаете меня достаточно хорошо, Уотсон, чтобы понимать, что я не из тех, кто склонен хохотать.
-Я много раз слышал, как вы смеетесь, - признался я.
- Совершенно верно. Но смеяться в момент крайней сосредоточенности мне совсем не свойственно. От одного смешка я мог отмахнуться, но потом за ним последовал другой и еще один, пока я совсем не обессилел от смеха. Я осознал серьезность своего положения. Меня целенаправленно травили оксидом азота. Как я поднялся на ноги, я никогда не узнаю. Я помню, что был слаб, как новорожденный младенец, и простое усилие встать было совершенно изнурительным. Каким-то образом я добрался до окна, но обнаружил, что оно закрыто точно так, как я его оставил. Я стал возиться с запором, но мои пальцы одеревенели и, казалось, были из свинца. Сама комната как будто накренилась на бок, странное ощущение, которое только усилило мое чувство замешательства.
Я умирал, Уотсон, и если бы в те последние минуты у меня не осталось хоть крупицы здравого смысла, я бы наверняка погиб. Вместо этого я схватил стул и швырнул его в оконное стекло.
При этом дыхание Холмса, словно заново переживавшего этот момент, участилось, и легкий румянец окрасил его бледные щеки.
- Никогда еще я не был так благодарен за глоток лондонского воздуха, проникший сквозь это разбитое стекло, - продолжал он. – Я сделал глубокий вдох, и туман в моем разуме начал проясняться. У меня был свой ответ на вопрос, как юный Финн встретил свой конец. Можно было бы надеяться, что среднестатистический врач сможет отличить смерть, вызванную лауданумом, от другой, вызванной оксидом азота. Однако в данном случае масса улик указывала на первое, и все, что не соответствовало этому, было отброшено как аномалия.
Что касается способа исполнения, то при осмотре я обнаружил на полу небольшую деревянную пробку. В мое отсутствие в углу оконной рамы было просверлено отверстие,которое было скрыто этой заглушкой и тонким слоем краски и сажи. Когда снаружи вставлялась трубка или небольшой патрубок, заглушка вынималась, и газ проникал в помещение. Если бы не ковер под окном, меня бы насторожил звук от ее падения на пол. Не часто мне приходится признавать ошибку, Уотсон. Однако,если бы не величайшая удача в ту ночь, я должен был понести высшую меру наказания за то, что оказался не на высоте положения. Это был полезный урок о необходимости наблюдения.
Не было у меня и преступника. Кто бы это ни сделал, он взобрался по водосточной трубе с баллоном оксида азота к моему окну на третьем этаже.Немалый подвиг для обычного человека, не говоря уже о полковнике с его старым ранением. Я уже знал, что он нанимал лакеев – присутствие карточных шулеров в клубе было достаточным доказательством, но этот проворный малый, очевидно, был кем-то другим. Взяв это на вооружение, я убедил своего брата согласиться сделать вид, что покушение на мою жизнь было успешным. Он идеально сыграл роль скорбящего родственника. Сообщение о моей смерти должным образом появилось в прессе и дало мне еще один день для завершения моего расследования.
Оксид азота - это не то, что можно найти на полках местной аптеки. Должно быть, он был похищен по заказу, потому что это явно не то, что вор мог бы решить похитить в первую очередь. К середине утра, за счет хорошей кожаной обуви, я нашел пострадавшего дантиста в Челси, заведениекоторого было ограблено несколькими днями ранее. Был украден баллон с оксидом азота, а вместе с ним и маленький кусочек золота, который в тот день был удален из зуба пациента.
На это легко не обратить внимание, но это ценная подсказка! Я дал задание своим Нерегулярным отрядам , и к концу дня у меня было имя ростовщика в Олдгейте, который принял золото в счет погашения долга. Личная просьба и соверен облегчили его совесть , и за эту цену я узнал личность вора, Джона Финча, бывшего акробата в бродячем цирке, выступавшего под псевдонимом «Летающий зяблик», пока ослабление здоровья не положило конец его карьере. Перспектива попасть в петлю палача вскоре развязала ему язык, как только прибыла полиция. Если требовалось дополнительное подтверждение его причастности к преступлению,то в его комнатах был обнаружен пустой баллон с оксидом азота. Он сохранил его для того, чтобы продать по цене металлолома. Видите, Уотсон, как пагубна бывает бедность. Даже с учетом суммы, которую он должен был получить от полковника Афтона, он сохранил компрометирующие его улики, чтобы заработать еще несколько пенни.
После этого оставалось только ждать, пока Афтон сделает свой ход.
Соответственно, на следующее утро я отправился в офис страховой компании с двумя констеблями и инспектором Монкрифом из Скотленд-Ярда. Полковник не замедлил явиться с подачей заявки по страховому полису.
На этом месте своего повествования Холмс удовлетворенно улыбнулся.
- Можете себе представить его удивление, когда он увидел меня. От пустых угроз полковник быстро перешел к оскорблениям, когда Монкриф сказал ему, что его сообщник обвинил его в смерти Симеона Генри Финна и нескольких других людей, погибших в результате отравления оксидом азота, несчастных случаев и убийств, обставленных как самоубийство.
-Будьте вы прокляты, Холмс! - бушевал он, пока они надевали на него наручники.
- Зачем вы это сделали, полковник? - спросил его Монкриф.
Видя, что игра проиграна, Афтон успокоился и усмехнулся. –Из-за денег, из-за чего же еще?
- С вашего позволения, сэр, должен сказать, что это довольно безжалостно.
- Какая еще от них польза? - заявил Афтон с раздражением, предназначавшимся мне. - Я видел, как на поле боя погибли тысячи человек, каждый из которых стоил десяти этих бездельников. Лучше, чтобы их смерть принесла мне хоть какую-то выгоду, чем чтобы они растрачивали свое бессмысленное существование в ущерб всем остальным!
Таков был конец этого дела. Сообщники Афтона в клубе были задержаны, а Прендергаст оправдан. Позволю себе заметить, у него действительно есть веская причина ,чтобы помнить меня. Что касается меня, то этот опыт меня обогатил. Пренебрежение мельчайшими деталями - это ошибка, которую я больше никогда не совершу.
Тут Холмс вздохнул, и его взгляд переместился далеко за пределы нашей прокуренной комнаты, куда-то в далекое прошлое.
- Когда они уводили Афтона, я увидел отблеск огня в его прекрасном опале, когда на него попал свет. Знаете, Уотсон, римляне верили, что опал наделяет своего владельца даром невидимости, что делает его привлекательным талисманом для воров и грабителей? Точно так же в средневековье его приравнивали к"Дурному глазу" из легенд и приписывали ему способность приносить несчастье. Какая ирония, что полковник Афтон выбрал для себя именно этот драгоценный камень.
Он выбил табак из трубки и бросил ее на каминную полку.
- Но хватит этого уныния. Дождь прекращается. Пора обедать,мой дорогой друг, после этого прогуляемся по парку, а затем концерт.
- Сегодня вечером в ”Савойе" идет комическая опера, - предложил я.
- Не самый лучший выбор на мой вкус, - сказал Холмс, - но подходящий, учитывая историю, которую вы только что услышали. В конце концов, добровольный смех - лучшее лекарство!


«- Я слышал о вас, мистер Холмс. Я слышал от майора Прендергаста, как вы спасли его
от скандала в клубе Тэнкервилл.”
- А-а, помню. Он был ложно обвинен в нечистой картежной игре.”

Джон Опеншо и Шерлок Холмс
“Пять зернышек апельсина”

Новая выставка Габриэля Маццони.
Конечно, не сильно что-то новое, но просто для настроения





Сначала засомневалась, но, видимо все же, это постер к "Спящему кардиналу"







Вот такие Холмсо-шахматы