Но несколько дней назад рыскала по тумблеру и случайно напоролась на несколько гифок Джереми Бретта из фильма " The Wild and The Willing" и вдруг увидела в них как раз этого юного Холмса, серьезного и ребячливого одновременно, решительного , но временами еще по-детски открытого.
суббота, 05 октября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Я уже много раз говорила, что молодой Холмс в фанфиках Westron Wynde порой представляется мне ужасно инфантильным. Это скорее подросток, где-то наивный, где-то лишенный даже каких-то элементарных знаний и порой он даже не может похвастать хорошим воспитанием. Сейчас вот только в "Постернской тюрьме" мне видится что-то уже более зрелое. Но, возможно, это из-за слишком драматичных обстоятельств.
Но несколько дней назад рыскала по тумблеру и случайно напоролась на несколько гифок Джереми Бретта из фильма " The Wild and The Willing" и вдруг увидела в них как раз этого юного Холмса, серьезного и ребячливого одновременно, решительного , но временами еще по-детски открытого.
Но несколько дней назад рыскала по тумблеру и случайно напоролась на несколько гифок Джереми Бретта из фильма " The Wild and The Willing" и вдруг увидела в них как раз этого юного Холмса, серьезного и ребячливого одновременно, решительного , но временами еще по-детски открытого.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 4
Но свою роль я играл только до этого момента, поэтому отклонил предложение тюремщика научить меня обращаться с водой и мылом, и безропотно принял ванну. Вода была холодной, потому продлять такое удовольствие особо не хотелось, и на то, чтоб отдраить с себя грязь и, наконец, выскочить из этой ледяной купели, мне понадобилось меньше времени, чем доктору на то, чтоб меня осмотреть.
Меня ждал более или менее новый комплект тюремной одежды, состоящий из куртки, жилета, рубашки и брюк; все эти вещи были сделаны из очень грубой на ощупь ткани, и по ощущениям она сильно напоминала дерюгу, и была такой же шершавой и колючей, что особенно было ощутимо там, где кожа не была защищена нижнем бельем из фланели. Пара носков и прочных башмаков не по размеру завершали это снаряжение; носки также были сделаны из самой грубой шерсти, какую только можно представить, и у меня так чесалась и зудела от них кожа на лодыжках, что в конечном итоге я расчесал ее до крови.
Последним предметом тюремного туалета была кепка, но тюремщик не отдавал мне ее до тех пор, пока цирюльник не закончил свою работу. Скоро я понял, что имел в виду доктор, говоря о «тщательном бритье». Выйдя от цирюльника, я был пострижен наголо, очень грубо и неумело, потому был весь в порезах, которые сильно кровоточили, а то, что осталось от моих волос, лежало небольшой черной горкой возле моих ног.
До сих пор внешность была для меня в некоторой степени предметом гордости, и внезапно оказаться с совершенно голым черепом было довольно неприятно. Теперь здесь казалось еще холоднее и меня повсюду преследовали сквозняки. Чтоб избавиться от них я нахлобучил кепку на самые уши и старался не обращать внимание на дискомфорт от ворсинок, прилипавших к моим порезам, отчего те вновь начинали кровоточить.
Теперь, когда я был должным образом оформлен, вымыт, обут , одет и побрит, интерес ко мне иссяк. Меня отвели в камеру и предоставили самому себе. Хотя вряд ли человек способен найти себе множество развлечений в таком ограниченном пространстве, разве что ходить взад и вперед по камере, передвигать с места на место и приводить в порядок те немногие предметы, что находятся в его распоряжении,( а именно, шаткий стол, ведро для нечистот с крышкой, которое также служило и стулом, полку с Библией, книгой общих молитв и псалмов)и оплакивать свою долю, что привела его сюда.
Мне же это дало возможность впервые оглядеться и начать разрабатывать план побега. Грегсон дал мне неделю. И я не собирался отбывать тут полный срок.
Эта камера была меньше, чем в Ньюгейтской тюрьме, и это была самая жалкая темница, какую только можно себе представить. К афоризму «Жесткая постель, скудное питание, каторжный труд» здесь отнеслись очень серьезно и восприняли его буквально, стараясь искоренить любые уступки комфорту.
Если прежде у меня было что-то типа гамака, то теперь моя голова покоилась на трех деревянных досках. Пол был мощен плитами, так плотно прилегающими друг к другу, что между ними нельзя было бы протиснуть и ноготь. Стены были изготовлены из твердых каменных глыб, они приглушали все звуки и сами также безмолвствовали, как бы сильно я ни молотил по ним кулаками. Нечего было и думать о том, чтоб наладить связь с соседними камерами. Единственной брешью в этой однообразно-белой стене было небольшое оконце с крепким стеклом и железной решеткой, выходящее на внешнюю стену, а напротив него располагалась дверь , крепко запертая снаружи.
Я отбросил мысль о побеге из камеры еще до того, как ступил за ее порог. Образ узника, роющего подземный ход наружу, хорош был только в качестве любимого приема авторов дешевых романов. Об окне не стоило даже помышлять, оно было слишком мало, чтоб я мог пролезть через него, даже если б смог каким-то образом удалить стекло, имея в качестве подсобных средств только одну деревянную ложку.
Если я и выйду из этой камеры, то лишь тем же путем, каким и вошел – через дверь. А это значит, что мне придется либо одолеть тюремщика и, надев его одежду, просто выйти отсюда, либо найти способ уйти из камеры задолго до того, как кто-то узнает, что я бежал. Ни одна из этих возможностей не была мне по душе. Первая всецело зависела от того, смогу ли я найти тюремщика, похожего на меня настолько, чтобы меня легко могли принять за него. Сейчас, когда у меня был совершенно голый череп, это было совсем нелегко. Второй способ предполагал, что я должен буду открыть камеру изнутри, или – еще лучше – смогу каким-то образом вообще находиться за ее пределами.
Это было не настолько невероятно, как может показаться на первый взгляд. Я не буду проводить все свое время в тюремной камере. Доктор упомянул о ступенчатом колесе, и, несомненно, будут и другие причины находиться вне этих четырех стен. Одной из них может быть посещение церкви, а другой – прогулка на внешнем дворе. Я был уверен, что так или иначе, где-то там мне представится возможность ускользнуть отсюда.
С моей стороны требуется лишь проявить ловкость и изощренную наблюдательность, но я никогда и не сомневался, что способен на это. Постерн был не первой тюрьмой, из которой сбегал заключенный, и, наверняка, не будет последней. Если же моя попытка кончится неудачей, то виной тому будет никак не отсутствие изобретательности с моей стороны. И тогда-то я и узнаю, что Вамбери удалось избежать заслуженного им наказания не потому, что он был умнее меня, а потому что ему помогли и вероятнее всего, помощь эта исходила от тех, кто находился в тюрьме, а не за ее пределами. Я еще не видел начальника, но он возглавлял мой список подозреваемых. Ибо плох тот комендант, что не ведает, что творится в вверенной ему тюрьме.
Однако, надо признать, что уединение и нехватка табака для того, кто привык, чтоб он всегда был под рукой, действуют на ваш ум самым странным образом.
В ваши мысли, незаметно, точно влага, прокрадывается сомнение, подтачивая уверенность и разрушая незыблемость вашей убежденности. Я подумал об Эндимионе и его странностях, и мне трудно было представить его в таком месте, куда он, якобы, пришел, чтоб дать последнее утешение приговоренному к смертной казни. Можно ли было положиться на показания такого пылкого эксцентричного неврастеника, каким был мой кузен? Я бы не стал полагаться на такого свидетеля в суде, однако теперь сидел за решеткой, положившись на его слово, и пытался доказать то, что было невозможно по словам официальных представителей закона.
Я сказал себе, что положился на свидетельство не одного только Эндимиона, но и продавца с Жермен-стрит. Чем больше я думал об этом, тем мне казалось все более невероятным, что человек, избежавший виселицы, будет болтаться по стране, где был арестован, вместо того, чтобы поспешить за границу, где его почти никто не знает. Если б нечто такое появилось в каком-нибудь романе, ему бы не поверили даже самые доверчивые читатели, не говоря уже о том, чтобы принять на веру тот факт, что он задержался в Лондоне, чтоб обновить свой гардероб.
Возможно, Вамберри, в самом деле, был повешен, как и говорится в газетных отчетах. Возможно, этот продавец ошибся, так как фотография, которую я ему показал, была , мягко говоря, неважного качества. Может быть ,Эндимион был буйно помешанным, как любил говорить его старший брат, и в тщетной надежде занять подобающее мне в этом мире место я позволил себе обмануться.
Если это в самом деле так, то теперь надо мной будет смеяться весь Скотланд Ярд. Но что еще хуже, это значит, что я пошел по ложному следу. И я не знал, что мне будет труднее проглотить – насмешки полицейских или осознание собственной глупости.
Однако, в настоящий момент это было наименьшим из всех зол, ибо моя изоляция и уединение продолжались не долго. Вскоре после двенадцати – так я, по крайней мере, решил, судя по громкому звону тюремного колокола, раздававшемуся где-то во дворе – меня посетило несколько человек, и все они были не прошенными и уж точно не желанными гостями. Единственным положительным моментом здесь было то, что это отвлекло меня от тягостных раздумий.
Первый гость представился мне, как мистер Барнетт, учитель; это был циник с помутневшим взором, бледный, как мертвец, и мрачный, как могильщик. Он задал всего несколько вопросов о моем образовании, все они сводились к тому, грамотен я или нет.
В целом, я решил, что невежество было бы предпочтительнее, нежели образованность. Если верить истории, то когда-то это сослужило добрую службу римскому императору Клавдию, и я подумал, что пусть уж лучше думают, что я совсем немного знаю из латыни и еще меньше по-гречески, чем узнают, что я обучался в лучших учебных заведениях Британской империи.
Таким образом, Генри Холмс ответил отрицательно на все вопросы мистера Барнетта, а Шерлоку было велено держать язык за зубами, когда учитель поднял вверх табличку, на которой было написано «Я грешник» и спросил, знаю ли я, о чем здесь говорится. К моему (прекрасно разыгранному) смущению он раздраженно фыркнул и сделал пометку в моих документах. Если бы он знал, что я прекрасно мог прочитать вверх ногами написанное слово «тупой», то, возможно, вел бы себя более осмотрительно.
Он также хотел знать, есть ли у меня профессия. Так как Гильдии Частных Детективов-Консультантов еще не нашлось места среди гильдий Лондонского Сити, то я подумал, что лучше будет сказать, что я не знал другого ремесла, кроме воровства.
- Что, совсем никакого? – спросил он с явным отвращением.
- Нет, сэр.
- Гордиться нечем, - был его ответ. - Ну, ничего , и для вас найдется какая-нибудь работа, можете не сомневаться. Вам ведь известно, наверное, что такое нитка с иголкой? Отлично. Тогда вы можете начать шить брюки. Если вы сможете пришивать друг к другу два куска ткани, то сможете потом перейти и к другим занятиям. У нас есть сапожники, колесные мастера, штукатуры и многие другие – можно будет уговорить кого-нибудь из них взять вас в ученики.
Под конец он зачитал мне перечень правил тюрьмы и установленного здесь распорядка; главным среди них было строгое соблюдение тишины в любое время суток, которое можно было нарушить, лишь имея особое разрешение от кого-нибудь из персонала. В течение трех первых месяцев было запрещено любое сношение с внешним миром, а по истечении этого срока у меня было право принять одного посетителя или послать одно письмо, если я найду здесь кого-нибудь, кто захочет написать его для меня, но это могло быть только одно письмо в течение полугода. Далее, я должен был ежедневно мыться – он особо это подчеркнул; доктор явно нелицеприятно отозвался о моей нечистоплотности – и меня будут еженедельно снабжать сменой белья.
А в конце прозвучало предостережение. Каждый нарушивший данные правила будет подвергнут наказанию по усмотрению начальника тюрьмы и в зависимости от тяжести проступка. Я должен быть благоразумен, сказал мистер Барнетт, подчиняться правилам, и не нарываться на неприятности, ибо начальник тюрьмы мистер Мерридью был не тот человек, что станет терпеть глупцов или потворствовать бунтарям. И я не должен слишком тут обустраиваться, мое уединенное пристанище здесь было временным, как это заведено здесь в отношении новоприбывших и завтра меня разместят с остальными заключенными.
Последнее известие было для меня неожиданностью. Все мои планы придется отложить до тех пор, пока у меня не сложится четкое представление о том, что это будет за место и какие там будут порядки. Побег из камеры это одно, а бежать, когда ты на виду у других заключенных и тюремщиков, совсем другое.
Но уныние было роскошью, которой я не мог себе позволить, ибо едва только ушел Барнетт, принесли обед. Это был суп, хотя густое варево из бурых овощей, бурого мяса и бурой подливы в моей жестяной миске совсем не походило на те супы, что приходилось мне раньше отведывать.
Говорят, что наслаждение едой начинается с ее аппетитного вида, и, исходя из этого, я был настроен не слишком оптимистично. Но поскольку со вчерашнего дня я почти ничего не ел, за исключением хлеба с сыром, что раздали нам во время нашей поездки, я не мог позволить себе особенно привередничать. Я приступил к еде и был слегка удивлен, обнаружив, что вкус этого супа намного приятнее его вида. Правда, он был настолько щедро приправлен специями, что это заставило меня усомниться в свежести этого мяса, но чего глаз не видит, о том сердце не болит, по крайней мере, до тех пор, пока не дадут о себе знать первые неприятные признаки пищевого отравления.
После обеда я предпочел бы отоспаться, но у тюремщика были другие планы на этот счет. Мне вручили шестифунтовый мешок с просмоленным канатом и сказали, что оставшуюся часть дня я должен был «трепать» его. Это значило расплести канат на отдельные пряди и скатать их в клубки. Полученную в результате этого пеньку потом станут продавать и использовать в дальнейшем, как материал для заделки различных швов в строительстве и в стыках между трубами.
Я не настолько был несведущ в тюремных порядках, чтоб удивиться столь бессмысленному занятию. Но при моем нынешнем настроении перспектива провести три с половиной часа за производством пеньки меня совсем не привлекала, не говоря уже о бесцельности этого занятия. И то, что я поступал вразрез со своими внутренними импульсами, говорило не о моей самодисциплине, а о стремлении еще глубже вжиться в эту роль. Если я начну бунтовать в первый же день, это ничего не даст, и есть в этом мире вещи и похуже , чем распутывание веревки. Барнетт упомянул о коленчатом рычаге – который надлежит вращать – и порке, как видах наказания, которые применяют здесь к провинившимся, и я вовсе не собирался испытывать терпение начальника этого заведения.
Не буду подробно задерживаться на рассказе об этом монотонном занятии. Единственное, что можно сказать об этой работе, это то, что воздух тут же наполняется витающими пыльными хлопьями и запахом конопли, пальцы покрываются ссадинами и ломаются ногти. После такого труда вы вправе рассчитывать на плотный ужин. Я же получил лишь хлеб и немного какой-то кашицы, и это было самое жирное и липкое варево, какое я когда либо пробовал.
За этим последовали еще три часа работы, но в это раз я уже не трепал пеньку, теперь меня усадили за самое примитивное шитье. Мне дали несколько кусков ткани, скроенных по размеру тех серых одежд, что были на мне надеты, и велели сшить из них брюки.
А молодого человека благородного происхождения, между тем, ни в детской, ни в школе, отнюдь не учат держать в руках иголку с ниткой. Если только он не засиделся на материнских коленях, чтоб постичь премудрости вышивания крестиком. За последнее время нужда заставила меня самому научиться чинить свою одежду, но я не стал бы причислять это умение к числу своих талантов. Все дело сильно осложняло слабое освещение, и я с трудом что-то различал при тусклом свете фонаря. К тому времени, когда я закончил, у меня болели от напряжения глаза, ныла спина, ибо я сидел, согнувшись в три погибели, чтоб быть поближе к единственному источнику света, а пальцы были исколоты и кровоточили.
Результат моей трехчасовой работы был отнюдь не впечатляющим. Каким-то образом я ухитрился на одной паре полностью зашить низ брюк, а еще у одних брюк одна брючина была короче другой. Тюремщик заявил, что это никуда не годится, и мне придется их распарывать и начинать все по новой. К моему облегчению он сказал, что это может подождать до завтра. В конце дня я упал на свою койку и постарался устроиться настолько удобно, насколько это было возможно для человека, матрасом которому служили три плоские доски.
Спал я скверно. И не уверен, что мне удавалось сомкнуть глаза более, чем на десять минут к ряду. Доски были неумолимо твердыми, у одеяла был странный, затхлый запах и в камере стоял жуткий холод. В предутренний час, когда окна покрылись инеем и огонь фонаря, наконец, потух, я лишился вместе с ним последнего источника тепла. Лежа в темноте, я дрожал и кашлял, от чего сильно болела грудь, и стучало в голове.
Когда, наконец, я начал засыпать, дойдя до полного изнеможения и задеревенев от холода, тюрьма начала просыпаться. Едва я успел закрыть глаза, как зазвонил тюремный колокол. Морозным январским утром я должен был подниматься в шесть часов утра, умываться водой настолько холодной, что ее поверхность подернулась тонкой корочкой льда, прибрать камеру и целый час распарывать то, что я нашил накануне вечером. Занимаясь этим, я то и дело клевал носом, и пришел в чувство как раз к завтраку, который состоял из хлеба, который предлагалось запить кружкой чуть теплого какао. В восемь часов меня, наконец, вывели из камеры, и я присоединился к торжественному строю одетых в серое людей, которые с мрачными лицами, зеркально отражающими пасмурное небо над их головами, толпой направлялись в сторону церкви.
Когда мы вошли, то от тепла аж защипало щеки. Кто-то счел нужным затопить там камин, отчего тамошняя атмосфера более напоминала адское пекло, чем рай небесный. Ряд скамей, предназначенных для заключенных, был отделен от прочего церковного пространства массивной зубчатой оградой; и под надзором тюремщиков, стоящих с обеих сторон нашей шеренги, мы, теснясь, уселись на узких скамьях и, молча, возносили свои молитвы к небесам под заунывный голос священника.
Я не особенно прислушивался к проповеди. Полагаю, что она призывала грешников к праведной жизни. В голосе священника явно читалась скука, говорившая о разочаровании этого служителя бога, который множество раз произносил эти слова, не возымевшие никакого действия на его слушателей. От жары и недосыпа веки мои отяжелели и я , вздрагивая, несколько раз просыпался, когда кто-нибудь резко толкал меня локтем в бок. В правилах ничего не говорилось о наказании тех, кто засыпал во время церковной службы, хотя это, несомненно, не поощрялось. Я кивнул соседу, мускулистому здоровяку со сломанным носом, благодаря его за хлопоты и, надеясь, что мой промах больше никто не заметил.
Но ничто не укрылось от зорких глаз тюремщиков и едва мы вышли из церкви, как я был отделен от прочих заключенных и был отконвоирован через лабиринт множества коридоров к кабинету начальника тюрьмы. Там было тепло и пахло воском для мебели, табаком и кофе, что было подлинным мучением для человека, лишенного этих благ цивилизации. У стены стоял светловолосый мужчина лет тридцати пяти в форме охранника, с военной выправкой и неизменной усмешкой на губах. За большим столом сидел темноволосый человек постарше, он писал, склонив голову вниз, и увидев на столе табличку с его именем, я узнал, что это был начальник тюрьмы Джордж Мерридью.
Он был высокий и коренастый, с широким лицом и аккуратно причесанными темными, но уже седеющими волосами. Его глаза были слишком близко посажены на таком широком лице, для того, чтоб его можно было назвать привлекательным, но невозможно было не заметить властность , сквозившую в его взгляде, которым он окинул меня с головы до пят, когда, наконец, положил ручку и пытался самолично составить мнение о стоявшем перед ним узнике. Несколько долгих минут прошло в неловком молчании, пока он смотрел на меня поверх сцепленных в замок пальцев; взгляд его темных глаз, взиравших на меня из-под насупленных бровей, был холодным и оценивающим.
-Холмс, заключенный номер 221Б, - сказал он, читая лежавший перед ним документ с легким акцентом уроженца Сомерсетшира. – Новый арестант, мистер Вебб?
Блондин кивнул.
- Поступил к нам вчера, сэр.
- И уже причинил нам неприятности? Это дурное начало, не так ли? – Он пробуравил меня своим взглядом, заставив опустить глаза. – Вы атеист?
Я медлил с ответом. Он решил, что я его не понимаю и попытался изменить вопрос.
- Вы безбожник?
- Нет, сэр, - ответил я.
- Я потому спрашиваю, - мягко сказал Мерридью, - что, человек, который спит во время проповеди либо знает все, о чем там говорится, либо не желает знать. – Его взгляд стал жестким. – Почему же спали вы?
- Я устал, сэр.
- О, вы устали. Ну, это совсем другое дело. Мистер Вебб, кажется, к нам под опеку в кои то веки попала утонченная натура. – Он улыбнулся злой , хищной улыбкой, и это заставило его прищуриться, а его взгляд потемнел, став угольно-черным. – Я скажу вам, Холмс, что я намерен для вас сделать. У вас есть право на выходной день, и вы можете отдохнуть. Как вам такое предложение?
- Может, порка его разбудит, начальник? – сказал Вебб, кажется, слишком уж смакуя предстоящую экзекуцию. – В десять часов Ригану полагается получить двадцать отборных плетей. Но у позорного столба всегда найдется место для еще одного смутьяна.
- Первый проступок, мистер Вебб, - укоряющим тоном заметил ему Мерридью. – И ведь есть же презумпция невиновности. Не правда ли, Холмс?
Я кивнул.
- Я очень сожалею, сэр.
- Да, вы будете сожалеть. Я не оставлю такой проступок безнаказанным. Ведь вы же понимаете, что подаете дурной пример другим. Вы проведете день в темной камере на хлебе и воде. И сможете отдыхать там, сколько угодно. Проследите за этим, Вебб.
Разговор был короток и подошел к концу. С Веббом, что шел впереди, и с двумя конвоирами, что шли по обе стороны от меня, мы спустились в подземную часть тюрьмы, где первые заключенные этой тюрьмы содержались в подвалах, полностью погруженных в болотистую почву, и строили там фундамент глубокого заложения, возводя его на массивных каменных блоках, на которых уже образовались трещины от напряжения и оседания грунта. Среди сломанных стульев и табуреток, плавающих в лужах прибывающей болотистой воды, в стене виднелись пять железных дверей, тускло посверкивающих, когда на них падал свет фонаря.
-Дом , милый дом, - сказал Вебб, открывая ближайшую дверь и осветив фонарем помещение этой камеры, где не было ни мебели, ни каких-либо предметов утвари. -Темно, а? –Он засмеялся. – Вот почему ее называют темной камерой. Ну, же сделайте одолжение, войдите.
Меня подтолкнули вперед в открывшуюся передо мной темноту. Когда я поворачивался, куда-то мне под ноги быстро сунули кувшин и жестяную тарелку с половиной буханки хлеба на ней. Я , было, остановился, но было уже поздно. Кувшин закачался и упал, залив поблескивающие плиты пола своим бесценным содержимым.
Улыбка Вебба стала еще шире.
- Какой неуклюжий, - сказал он. – Этой воды вам должно было хватить до утра. Ну, я желаю вам доброй ночи. Отдыхайте… сладких снов.
Но свою роль я играл только до этого момента, поэтому отклонил предложение тюремщика научить меня обращаться с водой и мылом, и безропотно принял ванну. Вода была холодной, потому продлять такое удовольствие особо не хотелось, и на то, чтоб отдраить с себя грязь и, наконец, выскочить из этой ледяной купели, мне понадобилось меньше времени, чем доктору на то, чтоб меня осмотреть.
Меня ждал более или менее новый комплект тюремной одежды, состоящий из куртки, жилета, рубашки и брюк; все эти вещи были сделаны из очень грубой на ощупь ткани, и по ощущениям она сильно напоминала дерюгу, и была такой же шершавой и колючей, что особенно было ощутимо там, где кожа не была защищена нижнем бельем из фланели. Пара носков и прочных башмаков не по размеру завершали это снаряжение; носки также были сделаны из самой грубой шерсти, какую только можно представить, и у меня так чесалась и зудела от них кожа на лодыжках, что в конечном итоге я расчесал ее до крови.
Последним предметом тюремного туалета была кепка, но тюремщик не отдавал мне ее до тех пор, пока цирюльник не закончил свою работу. Скоро я понял, что имел в виду доктор, говоря о «тщательном бритье». Выйдя от цирюльника, я был пострижен наголо, очень грубо и неумело, потому был весь в порезах, которые сильно кровоточили, а то, что осталось от моих волос, лежало небольшой черной горкой возле моих ног.
До сих пор внешность была для меня в некоторой степени предметом гордости, и внезапно оказаться с совершенно голым черепом было довольно неприятно. Теперь здесь казалось еще холоднее и меня повсюду преследовали сквозняки. Чтоб избавиться от них я нахлобучил кепку на самые уши и старался не обращать внимание на дискомфорт от ворсинок, прилипавших к моим порезам, отчего те вновь начинали кровоточить.
Теперь, когда я был должным образом оформлен, вымыт, обут , одет и побрит, интерес ко мне иссяк. Меня отвели в камеру и предоставили самому себе. Хотя вряд ли человек способен найти себе множество развлечений в таком ограниченном пространстве, разве что ходить взад и вперед по камере, передвигать с места на место и приводить в порядок те немногие предметы, что находятся в его распоряжении,( а именно, шаткий стол, ведро для нечистот с крышкой, которое также служило и стулом, полку с Библией, книгой общих молитв и псалмов)и оплакивать свою долю, что привела его сюда.
Мне же это дало возможность впервые оглядеться и начать разрабатывать план побега. Грегсон дал мне неделю. И я не собирался отбывать тут полный срок.
Эта камера была меньше, чем в Ньюгейтской тюрьме, и это была самая жалкая темница, какую только можно себе представить. К афоризму «Жесткая постель, скудное питание, каторжный труд» здесь отнеслись очень серьезно и восприняли его буквально, стараясь искоренить любые уступки комфорту.
Если прежде у меня было что-то типа гамака, то теперь моя голова покоилась на трех деревянных досках. Пол был мощен плитами, так плотно прилегающими друг к другу, что между ними нельзя было бы протиснуть и ноготь. Стены были изготовлены из твердых каменных глыб, они приглушали все звуки и сами также безмолвствовали, как бы сильно я ни молотил по ним кулаками. Нечего было и думать о том, чтоб наладить связь с соседними камерами. Единственной брешью в этой однообразно-белой стене было небольшое оконце с крепким стеклом и железной решеткой, выходящее на внешнюю стену, а напротив него располагалась дверь , крепко запертая снаружи.
Я отбросил мысль о побеге из камеры еще до того, как ступил за ее порог. Образ узника, роющего подземный ход наружу, хорош был только в качестве любимого приема авторов дешевых романов. Об окне не стоило даже помышлять, оно было слишком мало, чтоб я мог пролезть через него, даже если б смог каким-то образом удалить стекло, имея в качестве подсобных средств только одну деревянную ложку.
Если я и выйду из этой камеры, то лишь тем же путем, каким и вошел – через дверь. А это значит, что мне придется либо одолеть тюремщика и, надев его одежду, просто выйти отсюда, либо найти способ уйти из камеры задолго до того, как кто-то узнает, что я бежал. Ни одна из этих возможностей не была мне по душе. Первая всецело зависела от того, смогу ли я найти тюремщика, похожего на меня настолько, чтобы меня легко могли принять за него. Сейчас, когда у меня был совершенно голый череп, это было совсем нелегко. Второй способ предполагал, что я должен буду открыть камеру изнутри, или – еще лучше – смогу каким-то образом вообще находиться за ее пределами.
Это было не настолько невероятно, как может показаться на первый взгляд. Я не буду проводить все свое время в тюремной камере. Доктор упомянул о ступенчатом колесе, и, несомненно, будут и другие причины находиться вне этих четырех стен. Одной из них может быть посещение церкви, а другой – прогулка на внешнем дворе. Я был уверен, что так или иначе, где-то там мне представится возможность ускользнуть отсюда.
С моей стороны требуется лишь проявить ловкость и изощренную наблюдательность, но я никогда и не сомневался, что способен на это. Постерн был не первой тюрьмой, из которой сбегал заключенный, и, наверняка, не будет последней. Если же моя попытка кончится неудачей, то виной тому будет никак не отсутствие изобретательности с моей стороны. И тогда-то я и узнаю, что Вамбери удалось избежать заслуженного им наказания не потому, что он был умнее меня, а потому что ему помогли и вероятнее всего, помощь эта исходила от тех, кто находился в тюрьме, а не за ее пределами. Я еще не видел начальника, но он возглавлял мой список подозреваемых. Ибо плох тот комендант, что не ведает, что творится в вверенной ему тюрьме.
Однако, надо признать, что уединение и нехватка табака для того, кто привык, чтоб он всегда был под рукой, действуют на ваш ум самым странным образом.
В ваши мысли, незаметно, точно влага, прокрадывается сомнение, подтачивая уверенность и разрушая незыблемость вашей убежденности. Я подумал об Эндимионе и его странностях, и мне трудно было представить его в таком месте, куда он, якобы, пришел, чтоб дать последнее утешение приговоренному к смертной казни. Можно ли было положиться на показания такого пылкого эксцентричного неврастеника, каким был мой кузен? Я бы не стал полагаться на такого свидетеля в суде, однако теперь сидел за решеткой, положившись на его слово, и пытался доказать то, что было невозможно по словам официальных представителей закона.
Я сказал себе, что положился на свидетельство не одного только Эндимиона, но и продавца с Жермен-стрит. Чем больше я думал об этом, тем мне казалось все более невероятным, что человек, избежавший виселицы, будет болтаться по стране, где был арестован, вместо того, чтобы поспешить за границу, где его почти никто не знает. Если б нечто такое появилось в каком-нибудь романе, ему бы не поверили даже самые доверчивые читатели, не говоря уже о том, чтобы принять на веру тот факт, что он задержался в Лондоне, чтоб обновить свой гардероб.
Возможно, Вамберри, в самом деле, был повешен, как и говорится в газетных отчетах. Возможно, этот продавец ошибся, так как фотография, которую я ему показал, была , мягко говоря, неважного качества. Может быть ,Эндимион был буйно помешанным, как любил говорить его старший брат, и в тщетной надежде занять подобающее мне в этом мире место я позволил себе обмануться.
Если это в самом деле так, то теперь надо мной будет смеяться весь Скотланд Ярд. Но что еще хуже, это значит, что я пошел по ложному следу. И я не знал, что мне будет труднее проглотить – насмешки полицейских или осознание собственной глупости.
Однако, в настоящий момент это было наименьшим из всех зол, ибо моя изоляция и уединение продолжались не долго. Вскоре после двенадцати – так я, по крайней мере, решил, судя по громкому звону тюремного колокола, раздававшемуся где-то во дворе – меня посетило несколько человек, и все они были не прошенными и уж точно не желанными гостями. Единственным положительным моментом здесь было то, что это отвлекло меня от тягостных раздумий.
Первый гость представился мне, как мистер Барнетт, учитель; это был циник с помутневшим взором, бледный, как мертвец, и мрачный, как могильщик. Он задал всего несколько вопросов о моем образовании, все они сводились к тому, грамотен я или нет.
В целом, я решил, что невежество было бы предпочтительнее, нежели образованность. Если верить истории, то когда-то это сослужило добрую службу римскому императору Клавдию, и я подумал, что пусть уж лучше думают, что я совсем немного знаю из латыни и еще меньше по-гречески, чем узнают, что я обучался в лучших учебных заведениях Британской империи.
Таким образом, Генри Холмс ответил отрицательно на все вопросы мистера Барнетта, а Шерлоку было велено держать язык за зубами, когда учитель поднял вверх табличку, на которой было написано «Я грешник» и спросил, знаю ли я, о чем здесь говорится. К моему (прекрасно разыгранному) смущению он раздраженно фыркнул и сделал пометку в моих документах. Если бы он знал, что я прекрасно мог прочитать вверх ногами написанное слово «тупой», то, возможно, вел бы себя более осмотрительно.
Он также хотел знать, есть ли у меня профессия. Так как Гильдии Частных Детективов-Консультантов еще не нашлось места среди гильдий Лондонского Сити, то я подумал, что лучше будет сказать, что я не знал другого ремесла, кроме воровства.
- Что, совсем никакого? – спросил он с явным отвращением.
- Нет, сэр.
- Гордиться нечем, - был его ответ. - Ну, ничего , и для вас найдется какая-нибудь работа, можете не сомневаться. Вам ведь известно, наверное, что такое нитка с иголкой? Отлично. Тогда вы можете начать шить брюки. Если вы сможете пришивать друг к другу два куска ткани, то сможете потом перейти и к другим занятиям. У нас есть сапожники, колесные мастера, штукатуры и многие другие – можно будет уговорить кого-нибудь из них взять вас в ученики.
Под конец он зачитал мне перечень правил тюрьмы и установленного здесь распорядка; главным среди них было строгое соблюдение тишины в любое время суток, которое можно было нарушить, лишь имея особое разрешение от кого-нибудь из персонала. В течение трех первых месяцев было запрещено любое сношение с внешним миром, а по истечении этого срока у меня было право принять одного посетителя или послать одно письмо, если я найду здесь кого-нибудь, кто захочет написать его для меня, но это могло быть только одно письмо в течение полугода. Далее, я должен был ежедневно мыться – он особо это подчеркнул; доктор явно нелицеприятно отозвался о моей нечистоплотности – и меня будут еженедельно снабжать сменой белья.
А в конце прозвучало предостережение. Каждый нарушивший данные правила будет подвергнут наказанию по усмотрению начальника тюрьмы и в зависимости от тяжести проступка. Я должен быть благоразумен, сказал мистер Барнетт, подчиняться правилам, и не нарываться на неприятности, ибо начальник тюрьмы мистер Мерридью был не тот человек, что станет терпеть глупцов или потворствовать бунтарям. И я не должен слишком тут обустраиваться, мое уединенное пристанище здесь было временным, как это заведено здесь в отношении новоприбывших и завтра меня разместят с остальными заключенными.
Последнее известие было для меня неожиданностью. Все мои планы придется отложить до тех пор, пока у меня не сложится четкое представление о том, что это будет за место и какие там будут порядки. Побег из камеры это одно, а бежать, когда ты на виду у других заключенных и тюремщиков, совсем другое.
Но уныние было роскошью, которой я не мог себе позволить, ибо едва только ушел Барнетт, принесли обед. Это был суп, хотя густое варево из бурых овощей, бурого мяса и бурой подливы в моей жестяной миске совсем не походило на те супы, что приходилось мне раньше отведывать.
Говорят, что наслаждение едой начинается с ее аппетитного вида, и, исходя из этого, я был настроен не слишком оптимистично. Но поскольку со вчерашнего дня я почти ничего не ел, за исключением хлеба с сыром, что раздали нам во время нашей поездки, я не мог позволить себе особенно привередничать. Я приступил к еде и был слегка удивлен, обнаружив, что вкус этого супа намного приятнее его вида. Правда, он был настолько щедро приправлен специями, что это заставило меня усомниться в свежести этого мяса, но чего глаз не видит, о том сердце не болит, по крайней мере, до тех пор, пока не дадут о себе знать первые неприятные признаки пищевого отравления.
После обеда я предпочел бы отоспаться, но у тюремщика были другие планы на этот счет. Мне вручили шестифунтовый мешок с просмоленным канатом и сказали, что оставшуюся часть дня я должен был «трепать» его. Это значило расплести канат на отдельные пряди и скатать их в клубки. Полученную в результате этого пеньку потом станут продавать и использовать в дальнейшем, как материал для заделки различных швов в строительстве и в стыках между трубами.
Я не настолько был несведущ в тюремных порядках, чтоб удивиться столь бессмысленному занятию. Но при моем нынешнем настроении перспектива провести три с половиной часа за производством пеньки меня совсем не привлекала, не говоря уже о бесцельности этого занятия. И то, что я поступал вразрез со своими внутренними импульсами, говорило не о моей самодисциплине, а о стремлении еще глубже вжиться в эту роль. Если я начну бунтовать в первый же день, это ничего не даст, и есть в этом мире вещи и похуже , чем распутывание веревки. Барнетт упомянул о коленчатом рычаге – который надлежит вращать – и порке, как видах наказания, которые применяют здесь к провинившимся, и я вовсе не собирался испытывать терпение начальника этого заведения.
Не буду подробно задерживаться на рассказе об этом монотонном занятии. Единственное, что можно сказать об этой работе, это то, что воздух тут же наполняется витающими пыльными хлопьями и запахом конопли, пальцы покрываются ссадинами и ломаются ногти. После такого труда вы вправе рассчитывать на плотный ужин. Я же получил лишь хлеб и немного какой-то кашицы, и это было самое жирное и липкое варево, какое я когда либо пробовал.
За этим последовали еще три часа работы, но в это раз я уже не трепал пеньку, теперь меня усадили за самое примитивное шитье. Мне дали несколько кусков ткани, скроенных по размеру тех серых одежд, что были на мне надеты, и велели сшить из них брюки.
А молодого человека благородного происхождения, между тем, ни в детской, ни в школе, отнюдь не учат держать в руках иголку с ниткой. Если только он не засиделся на материнских коленях, чтоб постичь премудрости вышивания крестиком. За последнее время нужда заставила меня самому научиться чинить свою одежду, но я не стал бы причислять это умение к числу своих талантов. Все дело сильно осложняло слабое освещение, и я с трудом что-то различал при тусклом свете фонаря. К тому времени, когда я закончил, у меня болели от напряжения глаза, ныла спина, ибо я сидел, согнувшись в три погибели, чтоб быть поближе к единственному источнику света, а пальцы были исколоты и кровоточили.
Результат моей трехчасовой работы был отнюдь не впечатляющим. Каким-то образом я ухитрился на одной паре полностью зашить низ брюк, а еще у одних брюк одна брючина была короче другой. Тюремщик заявил, что это никуда не годится, и мне придется их распарывать и начинать все по новой. К моему облегчению он сказал, что это может подождать до завтра. В конце дня я упал на свою койку и постарался устроиться настолько удобно, насколько это было возможно для человека, матрасом которому служили три плоские доски.
Спал я скверно. И не уверен, что мне удавалось сомкнуть глаза более, чем на десять минут к ряду. Доски были неумолимо твердыми, у одеяла был странный, затхлый запах и в камере стоял жуткий холод. В предутренний час, когда окна покрылись инеем и огонь фонаря, наконец, потух, я лишился вместе с ним последнего источника тепла. Лежа в темноте, я дрожал и кашлял, от чего сильно болела грудь, и стучало в голове.
Когда, наконец, я начал засыпать, дойдя до полного изнеможения и задеревенев от холода, тюрьма начала просыпаться. Едва я успел закрыть глаза, как зазвонил тюремный колокол. Морозным январским утром я должен был подниматься в шесть часов утра, умываться водой настолько холодной, что ее поверхность подернулась тонкой корочкой льда, прибрать камеру и целый час распарывать то, что я нашил накануне вечером. Занимаясь этим, я то и дело клевал носом, и пришел в чувство как раз к завтраку, который состоял из хлеба, который предлагалось запить кружкой чуть теплого какао. В восемь часов меня, наконец, вывели из камеры, и я присоединился к торжественному строю одетых в серое людей, которые с мрачными лицами, зеркально отражающими пасмурное небо над их головами, толпой направлялись в сторону церкви.
Когда мы вошли, то от тепла аж защипало щеки. Кто-то счел нужным затопить там камин, отчего тамошняя атмосфера более напоминала адское пекло, чем рай небесный. Ряд скамей, предназначенных для заключенных, был отделен от прочего церковного пространства массивной зубчатой оградой; и под надзором тюремщиков, стоящих с обеих сторон нашей шеренги, мы, теснясь, уселись на узких скамьях и, молча, возносили свои молитвы к небесам под заунывный голос священника.
Я не особенно прислушивался к проповеди. Полагаю, что она призывала грешников к праведной жизни. В голосе священника явно читалась скука, говорившая о разочаровании этого служителя бога, который множество раз произносил эти слова, не возымевшие никакого действия на его слушателей. От жары и недосыпа веки мои отяжелели и я , вздрагивая, несколько раз просыпался, когда кто-нибудь резко толкал меня локтем в бок. В правилах ничего не говорилось о наказании тех, кто засыпал во время церковной службы, хотя это, несомненно, не поощрялось. Я кивнул соседу, мускулистому здоровяку со сломанным носом, благодаря его за хлопоты и, надеясь, что мой промах больше никто не заметил.
Но ничто не укрылось от зорких глаз тюремщиков и едва мы вышли из церкви, как я был отделен от прочих заключенных и был отконвоирован через лабиринт множества коридоров к кабинету начальника тюрьмы. Там было тепло и пахло воском для мебели, табаком и кофе, что было подлинным мучением для человека, лишенного этих благ цивилизации. У стены стоял светловолосый мужчина лет тридцати пяти в форме охранника, с военной выправкой и неизменной усмешкой на губах. За большим столом сидел темноволосый человек постарше, он писал, склонив голову вниз, и увидев на столе табличку с его именем, я узнал, что это был начальник тюрьмы Джордж Мерридью.
Он был высокий и коренастый, с широким лицом и аккуратно причесанными темными, но уже седеющими волосами. Его глаза были слишком близко посажены на таком широком лице, для того, чтоб его можно было назвать привлекательным, но невозможно было не заметить властность , сквозившую в его взгляде, которым он окинул меня с головы до пят, когда, наконец, положил ручку и пытался самолично составить мнение о стоявшем перед ним узнике. Несколько долгих минут прошло в неловком молчании, пока он смотрел на меня поверх сцепленных в замок пальцев; взгляд его темных глаз, взиравших на меня из-под насупленных бровей, был холодным и оценивающим.
-Холмс, заключенный номер 221Б, - сказал он, читая лежавший перед ним документ с легким акцентом уроженца Сомерсетшира. – Новый арестант, мистер Вебб?
Блондин кивнул.
- Поступил к нам вчера, сэр.
- И уже причинил нам неприятности? Это дурное начало, не так ли? – Он пробуравил меня своим взглядом, заставив опустить глаза. – Вы атеист?
Я медлил с ответом. Он решил, что я его не понимаю и попытался изменить вопрос.
- Вы безбожник?
- Нет, сэр, - ответил я.
- Я потому спрашиваю, - мягко сказал Мерридью, - что, человек, который спит во время проповеди либо знает все, о чем там говорится, либо не желает знать. – Его взгляд стал жестким. – Почему же спали вы?
- Я устал, сэр.
- О, вы устали. Ну, это совсем другое дело. Мистер Вебб, кажется, к нам под опеку в кои то веки попала утонченная натура. – Он улыбнулся злой , хищной улыбкой, и это заставило его прищуриться, а его взгляд потемнел, став угольно-черным. – Я скажу вам, Холмс, что я намерен для вас сделать. У вас есть право на выходной день, и вы можете отдохнуть. Как вам такое предложение?
- Может, порка его разбудит, начальник? – сказал Вебб, кажется, слишком уж смакуя предстоящую экзекуцию. – В десять часов Ригану полагается получить двадцать отборных плетей. Но у позорного столба всегда найдется место для еще одного смутьяна.
- Первый проступок, мистер Вебб, - укоряющим тоном заметил ему Мерридью. – И ведь есть же презумпция невиновности. Не правда ли, Холмс?
Я кивнул.
- Я очень сожалею, сэр.
- Да, вы будете сожалеть. Я не оставлю такой проступок безнаказанным. Ведь вы же понимаете, что подаете дурной пример другим. Вы проведете день в темной камере на хлебе и воде. И сможете отдыхать там, сколько угодно. Проследите за этим, Вебб.
Разговор был короток и подошел к концу. С Веббом, что шел впереди, и с двумя конвоирами, что шли по обе стороны от меня, мы спустились в подземную часть тюрьмы, где первые заключенные этой тюрьмы содержались в подвалах, полностью погруженных в болотистую почву, и строили там фундамент глубокого заложения, возводя его на массивных каменных блоках, на которых уже образовались трещины от напряжения и оседания грунта. Среди сломанных стульев и табуреток, плавающих в лужах прибывающей болотистой воды, в стене виднелись пять железных дверей, тускло посверкивающих, когда на них падал свет фонаря.
-Дом , милый дом, - сказал Вебб, открывая ближайшую дверь и осветив фонарем помещение этой камеры, где не было ни мебели, ни каких-либо предметов утвари. -Темно, а? –Он засмеялся. – Вот почему ее называют темной камерой. Ну, же сделайте одолжение, войдите.
Меня подтолкнули вперед в открывшуюся передо мной темноту. Когда я поворачивался, куда-то мне под ноги быстро сунули кувшин и жестяную тарелку с половиной буханки хлеба на ней. Я , было, остановился, но было уже поздно. Кувшин закачался и упал, залив поблескивающие плиты пола своим бесценным содержимым.
Улыбка Вебба стала еще шире.
- Какой неуклюжий, - сказал он. – Этой воды вам должно было хватить до утра. Ну, я желаю вам доброй ночи. Отдыхайте… сладких снов.
пятница, 04 октября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Восстановила один старый удаленный клип. Автор - Ольга Маношкина специализировалась на наших мушкетерах. Видимо, канал удален полностью, но некоторые любители кое-что восстанавливают . И я вложу свою лепту, но пока не на ю-тубе
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Думала, что сегодня закончу с Планше, но внезапно нашла огромное продолжение, так что пока продолжение следует
15 ноября 162..г
Первый раз за эти дни у меня есть свободная минутка.
Я очень устал. Я так устал. А ведь война еще и не началась. Мы все еще не осадили Ла-Рошель. Мы так медленно тащимся. Будь я на месте гугенотов - давным-давно готовился бы к осаде. Если они подготовятся, да еще пригласят к себе на помощь англичан, то мы их никогда не возьмем.
Лично мне гугеноты не нужны. Пускай бы себе жили. Я уже рассуждал об этом.
Подобные мысли все чаще лезут в голову.
Верно, это от недоедания. И от усталости. Моя задница не приспособлена к тому, чтобы по пол-дня сидеть в седле. Седло новое и неудобное. Боюсь, что через неделю я не смогу сидеть нигде.
Мне не с кем общаться. Когда не с кем общаться - это ужасно.
Господин тоже скучает.
А еще говорят, что на войне бывает весело.
Если бы я не так устал и если бы не боялся подцепить дурную болезнь - пошел бы в обоз к девкам. Там есть миленькие. Но я боюсь. Потому иду чистить сапоги себе, хозяину и его приятелю.
читать дальше
15 ноября 162..г
Первый раз за эти дни у меня есть свободная минутка.
Я очень устал. Я так устал. А ведь война еще и не началась. Мы все еще не осадили Ла-Рошель. Мы так медленно тащимся. Будь я на месте гугенотов - давным-давно готовился бы к осаде. Если они подготовятся, да еще пригласят к себе на помощь англичан, то мы их никогда не возьмем.
Лично мне гугеноты не нужны. Пускай бы себе жили. Я уже рассуждал об этом.
Подобные мысли все чаще лезут в голову.
Верно, это от недоедания. И от усталости. Моя задница не приспособлена к тому, чтобы по пол-дня сидеть в седле. Седло новое и неудобное. Боюсь, что через неделю я не смогу сидеть нигде.
Мне не с кем общаться. Когда не с кем общаться - это ужасно.
Господин тоже скучает.
А еще говорят, что на войне бывает весело.
Если бы я не так устал и если бы не боялся подцепить дурную болезнь - пошел бы в обоз к девкам. Там есть миленькие. Но я боюсь. Потому иду чистить сапоги себе, хозяину и его приятелю.
читать дальше
четверг, 03 октября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Вдвоем
Ольга Новикова
Поздно. Бокалы уже пусты.
Путанней, тише речи.
Спор горячий уже остыл –
Студит голову вечер.
Двое в креслах перед огнём –
Взгляды туманит дрёма.
Важно то, что они дома.
Важно то, что они вдвоём.
В окна немо глядит луна.
В бликах теней и света
Слишком истина не видна –
Может, её и нету.
Может истина просто в том,
Что нам с детства знакомо:
Истина в том, что они дома,
Истина в том, что они вдвоём.
Было всякое – видит Бог –
Кошку б сожгло на крыше.
Много сложностей, драк, дорог –
Можно бы и потише.
Но в запасе есть ход конём –
Ах, не новы приёмы
Спорить с тем, что они дома,
Спорить с тем, что они вдвоём.
Ладит старый сверчок смычок,
Маятник делит время.
Это тоже пойдёт в зачёт,
Облегчив наше бремя.
Дождь ли, ветер ли за окном,
Снег ли, раскаты грома –
Главное в том, что они дома.
Главное в том, что они вдвоём
Ольга Новикова
Поздно. Бокалы уже пусты.
Путанней, тише речи.
Спор горячий уже остыл –
Студит голову вечер.
Двое в креслах перед огнём –
Взгляды туманит дрёма.
Важно то, что они дома.
Важно то, что они вдвоём.
В окна немо глядит луна.
В бликах теней и света
Слишком истина не видна –
Может, её и нету.
Может истина просто в том,
Что нам с детства знакомо:
Истина в том, что они дома,
Истина в том, что они вдвоём.
Было всякое – видит Бог –
Кошку б сожгло на крыше.
Много сложностей, драк, дорог –
Можно бы и потише.
Но в запасе есть ход конём –
Ах, не новы приёмы
Спорить с тем, что они дома,
Спорить с тем, что они вдвоём.
Ладит старый сверчок смычок,
Маятник делит время.
Это тоже пойдёт в зачёт,
Облегчив наше бремя.
Дождь ли, ветер ли за окном,
Снег ли, раскаты грома –
Главное в том, что они дома.
Главное в том, что они вдвоём
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
15 октября 162..г
Мы с барином сегодня ночевали в одном и том же месте, но в разных комнатах.
Барин ничего не знает, потому что пришел домой на четверть часа позже меня. Не иначе заходил в кабачок пропустить стакан вина. На меня даже не обратил внимания: сразу в кровать. Едва сапоги скинул.
Интересно, это его миледи до себя допустила, или кем из служанок занялся попутно?
Я начинаю ворчать как Базен. Я становлюсь пуританином.
Если уж я кого люблю, то мне хватает одной. Если мне сказали "нет", я тотчас выбрасываю эту вертихвостку из головы. Я не святой. Но кое-что понимаю.
Если хорошенькая Кэтти положила глаз не на меня (дура), а на моего барина - это ее право. Мое право не печалиться по этому поводу и найти замену. Замену я нахожу не раньше, чем забуду предыдущую красотку. Два романа одновременно- это не для меня. С двумя я запутаюсь. И денег на ухаживания у меня не водится.
На Кэтти я уже не смотрю. Она надышаться не может на барина. Барин ее в упор не видит, хотя тут не разглядел бы только слепой. А фиалковая вода и небо над морем Бретани окончательно свели ее с ума. Теперь она сама первая на барина вешаться вздумала.
Пусть барин сам теперь разбирается, в кого он влюблен: в галантерейщицу Констанцию, в миледи или в Кэтти.
Не моего это ума дело. Мое дело - не разочаровать малютку Жаклин, вторую камеристку леди Кларик. Сегодня я ее не разочаровал.
Господин, судя по всему, тоже был на высоте. Сейчас храпит и что-то бормочет во сне. Даже не вертится, как обычно. Лежит как бревно.
Пойду и я спать!
День будет не самый легкий.
читать дальше
Мы с барином сегодня ночевали в одном и том же месте, но в разных комнатах.
Барин ничего не знает, потому что пришел домой на четверть часа позже меня. Не иначе заходил в кабачок пропустить стакан вина. На меня даже не обратил внимания: сразу в кровать. Едва сапоги скинул.
Интересно, это его миледи до себя допустила, или кем из служанок занялся попутно?
Я начинаю ворчать как Базен. Я становлюсь пуританином.
Если уж я кого люблю, то мне хватает одной. Если мне сказали "нет", я тотчас выбрасываю эту вертихвостку из головы. Я не святой. Но кое-что понимаю.
Если хорошенькая Кэтти положила глаз не на меня (дура), а на моего барина - это ее право. Мое право не печалиться по этому поводу и найти замену. Замену я нахожу не раньше, чем забуду предыдущую красотку. Два романа одновременно- это не для меня. С двумя я запутаюсь. И денег на ухаживания у меня не водится.
На Кэтти я уже не смотрю. Она надышаться не может на барина. Барин ее в упор не видит, хотя тут не разглядел бы только слепой. А фиалковая вода и небо над морем Бретани окончательно свели ее с ума. Теперь она сама первая на барина вешаться вздумала.
Пусть барин сам теперь разбирается, в кого он влюблен: в галантерейщицу Констанцию, в миледи или в Кэтти.
Не моего это ума дело. Мое дело - не разочаровать малютку Жаклин, вторую камеристку леди Кларик. Сегодня я ее не разочаровал.
Господин, судя по всему, тоже был на высоте. Сейчас храпит и что-то бормочет во сне. Даже не вертится, как обычно. Лежит как бревно.
Пойду и я спать!
День будет не самый легкий.
читать дальше
среда, 02 октября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Позволю себе все-таки немного критики в адрес этого последнего еще не написанного фика Ольги Новиковой. Понятное дело, что хозяин -барин, и у автора свой взгляд на героев и то, как должны развиваться события. Но здесь могло быть чрезвычайно захватывающее в своей трагичности и трогательности произведение. Ведь это же в некотором роде аналог "Пустого дома". Спивающийся Уотсон, потерявший память Холмс, живущий в лесах под именем полуодичавшего Магона.
На мой взгляд здесь точно много лишнего - вся эта куча родни Холмса, еще целый ряд действующих лиц, через все это нужно продираться, чтоб дойти до главного. Сейчас посмотрела и обалдела - фик пишется с 2016-го (!) Интервалы между главами по нескольку месяцев. Конечно, понятно, у всех у нас куча дел. Я вон главу перевожу уже больше двух недель, Чужой текст, а со своим еще сложнее, гораздо. Но как-то все размыто... и очень трепетные эпизоды как бы отодвинулись на время. Вот это было совершенно неправильно, на мой взгляд. Ну, это если бы в "Пустом доме" Холмс явился перед Уотсоном, тот потерял бы сознание , а у Холмса в этот момент появились другие дела и Уотсон, видимо, пришел в себя, но нам этого не показали. Вот такое у меня создалось впечатление. Главная нить, которая была очень тонкой и трепетной, утеряна. Но там были все же эти трогательные минуты, и сейчас я приведу здесь несколько выдержек оттуда.
Все это происходит на протяжении одного вечера, хоть и занимает несколько глав.
"- Вы терзаетесь прошлым, это вызывает сочувствие. Ну а я… Прошлое моё сгинуло. В настоящем я не уверен, будущего просто нет. А вы рассказываете мне о своём друге в тайной надежде получить ответ. Швейцария? Франция? Россия? Да хоть Филиппины! Я не помню себя, не помню вас, не помню вашей Мэри…
- Стоп! – крикнул я, и мой голос изменил мне, сорвался в хрип. - А ведь я не называл вам её имени, Магон.
Я увидел, как его лицо побелело в мел, а потом…
Голова его вдруг начала запрокидываться так, словно кто-то схватил в кулак волосы на его затылке и тянет, борода задралась, я увидел острый кадык, вздыбившийся, как нос корабля, и весь он выгибался, выгибался назад, как будто в жестоком приступе тетануса, а потом вдруг резко оборвавшейся струной вскрикнул и забился в коротком судорожном припадке, так пронзительно всверлившись в глубину моих воспоминаний, что я сам чуть было не повалился без сознания рядом с ним. Не позволяя себе узнать человека, я узнал припадок, узнал болезнь узнаванием врача, припомнил, как в самые тяжкие наши дни не раз удерживал это страшно напряжённое тело, мягко растирая сведённые мышцы, пока спазм не разрешится, и Холмс с глухим стоном не откинется на мои руки, закрыв глаза и приходя в себя. Это была не эпилепсия – это была истерия, преследовавшая его с детства, после семейной трагедии, и обострявшаяся во времена неудач, кокаиновых «запоев» и напряжения всех душевных сил.
- Холмс… - выдохнул я.
Он ещё раз вздыбился дугой, касаясь земляного пола логова только затылком и пятками – и повалился набок без сознания, вызвав, между прочим, этим обстоятельством, самую чёрную мою зависть."
" Холмс:
Он сказал, что его зовут Джон Уотсон. Это имя ничего не сказало мне, но на языке оно было приятно. «Уотсон», - сказал я на пробу, и он сильно вздрогнул и выронил из рук оселок, на котором собирался править бритву.
- Я вас напугал?
Он крупно переглотнул и покачал головой:
- Не это слово.
Он был слишком взволнован для лгуна или даже комбинатора.
- Дайте мне бритву, - сказал я. – Я сам побреюсь. Ничему это не поможет, конечно, но я вам жизнью обязан, так что потакать вашим желаниям – пожалуй, мой долг. Но бритву дайте в руки мне.
- Вы мне не доверяете? – казалось бы, сразу самую суть ухватил он.
Но он ошибался.
- Вы меня порежете не по злому умыслу, -ответил я. – Но порежете непременно – у вас руки трясутся.
Он усмехнулся уголком рта:
- И у вас. К тому же, здесь нет зеркала.
- Оно мне и не нужно. Давайте бритву сюда "
"В то же время меня одолевало странное и навязчивое искушение дотронуться до него. Это было глупо - я представил себе, как он, почувствовав прикосновение вскочит и… Хотя нет, он - городской житель, он не умеет просыпаться и вскакивать одновременно. А всё-таки интересно, он, действительно, доверяет мне или это часть игры?
Я протянул руку и коснулся его волос. Странно, они оказались жёсткими, как на головке репейника, а издалека выглядели, как пух одуванчика. «Может, и весь он такой же? - подумал я, продолжая ощупывать его волосы. - Нужно держать ухо востро. С другой стороны, терять мне нечего, а как бы было хорошо – как бы несбыточно прекрасно было бы, окажись его слова правдой. Как бы мне хотелось, действительно, оказаться хоть кем-то любимым, как я устал от всеобщей ненависти! Просто заснуть вот так , рядом, и не бояться ножа в горло, пока спишь… да может ли наступить такое счастье? Но… ведь он кормил меня, мыл, скрывая брезгливость, перевязывал. Он не выдал меня егерям… пока. Он сам спит без страха рядом со мной, диким зверем. Доверяет? Или понимает, что дикий зверь совершенно беспомощен?»
Доктор между тем глубоко вздохнул во сне, а потом вдруг мучительно застонал и вслух назвал то самое имя, которым окрестил меня. Оно прозвучало, как… Я не могу найти слов, но у меня к горлу подкатило от его интонации - в ней были отчаянье, мольба, робость, как будто он боялся, что никто не ответит, а ответ ему был так нужен. Он положительно умирал без этого ответа. И прежде, чем что-либо сообразить, просто не в силах выносить этот шёпот, я взял его за руку и тихо сказал:
-Да. Я здесь. Всё хорошо.
Пальцы спящего вдруг сильно стиснули мою руку.
-Холмс… - простонал он уже с огромным облегчением. – Господи, Холмс… - и притянул мою руку, лёг на неё щекой. Щека была мокрой и очень тёплой.
И снова что-то дрогнуло во мне. Осторожно, стараясь не потревожить его и не отнимая руки, я пристроился рядом и закрыл глаза. Его дыхание щекотало мне подбородок, непривычно чувствительный после бритья. Почему-то это не тревожило, а, наоборот, успокаивало. И я, дурак, расслабился – заснул необыкновенно крепко."
На мой взгляд здесь точно много лишнего - вся эта куча родни Холмса, еще целый ряд действующих лиц, через все это нужно продираться, чтоб дойти до главного. Сейчас посмотрела и обалдела - фик пишется с 2016-го (!) Интервалы между главами по нескольку месяцев. Конечно, понятно, у всех у нас куча дел. Я вон главу перевожу уже больше двух недель, Чужой текст, а со своим еще сложнее, гораздо. Но как-то все размыто... и очень трепетные эпизоды как бы отодвинулись на время. Вот это было совершенно неправильно, на мой взгляд. Ну, это если бы в "Пустом доме" Холмс явился перед Уотсоном, тот потерял бы сознание , а у Холмса в этот момент появились другие дела и Уотсон, видимо, пришел в себя, но нам этого не показали. Вот такое у меня создалось впечатление. Главная нить, которая была очень тонкой и трепетной, утеряна. Но там были все же эти трогательные минуты, и сейчас я приведу здесь несколько выдержек оттуда.
Все это происходит на протяжении одного вечера, хоть и занимает несколько глав.
"- Вы терзаетесь прошлым, это вызывает сочувствие. Ну а я… Прошлое моё сгинуло. В настоящем я не уверен, будущего просто нет. А вы рассказываете мне о своём друге в тайной надежде получить ответ. Швейцария? Франция? Россия? Да хоть Филиппины! Я не помню себя, не помню вас, не помню вашей Мэри…
- Стоп! – крикнул я, и мой голос изменил мне, сорвался в хрип. - А ведь я не называл вам её имени, Магон.
Я увидел, как его лицо побелело в мел, а потом…
Голова его вдруг начала запрокидываться так, словно кто-то схватил в кулак волосы на его затылке и тянет, борода задралась, я увидел острый кадык, вздыбившийся, как нос корабля, и весь он выгибался, выгибался назад, как будто в жестоком приступе тетануса, а потом вдруг резко оборвавшейся струной вскрикнул и забился в коротком судорожном припадке, так пронзительно всверлившись в глубину моих воспоминаний, что я сам чуть было не повалился без сознания рядом с ним. Не позволяя себе узнать человека, я узнал припадок, узнал болезнь узнаванием врача, припомнил, как в самые тяжкие наши дни не раз удерживал это страшно напряжённое тело, мягко растирая сведённые мышцы, пока спазм не разрешится, и Холмс с глухим стоном не откинется на мои руки, закрыв глаза и приходя в себя. Это была не эпилепсия – это была истерия, преследовавшая его с детства, после семейной трагедии, и обострявшаяся во времена неудач, кокаиновых «запоев» и напряжения всех душевных сил.
- Холмс… - выдохнул я.
Он ещё раз вздыбился дугой, касаясь земляного пола логова только затылком и пятками – и повалился набок без сознания, вызвав, между прочим, этим обстоятельством, самую чёрную мою зависть."
" Холмс:
Он сказал, что его зовут Джон Уотсон. Это имя ничего не сказало мне, но на языке оно было приятно. «Уотсон», - сказал я на пробу, и он сильно вздрогнул и выронил из рук оселок, на котором собирался править бритву.
- Я вас напугал?
Он крупно переглотнул и покачал головой:
- Не это слово.
Он был слишком взволнован для лгуна или даже комбинатора.
- Дайте мне бритву, - сказал я. – Я сам побреюсь. Ничему это не поможет, конечно, но я вам жизнью обязан, так что потакать вашим желаниям – пожалуй, мой долг. Но бритву дайте в руки мне.
- Вы мне не доверяете? – казалось бы, сразу самую суть ухватил он.
Но он ошибался.
- Вы меня порежете не по злому умыслу, -ответил я. – Но порежете непременно – у вас руки трясутся.
Он усмехнулся уголком рта:
- И у вас. К тому же, здесь нет зеркала.
- Оно мне и не нужно. Давайте бритву сюда "
"В то же время меня одолевало странное и навязчивое искушение дотронуться до него. Это было глупо - я представил себе, как он, почувствовав прикосновение вскочит и… Хотя нет, он - городской житель, он не умеет просыпаться и вскакивать одновременно. А всё-таки интересно, он, действительно, доверяет мне или это часть игры?
Я протянул руку и коснулся его волос. Странно, они оказались жёсткими, как на головке репейника, а издалека выглядели, как пух одуванчика. «Может, и весь он такой же? - подумал я, продолжая ощупывать его волосы. - Нужно держать ухо востро. С другой стороны, терять мне нечего, а как бы было хорошо – как бы несбыточно прекрасно было бы, окажись его слова правдой. Как бы мне хотелось, действительно, оказаться хоть кем-то любимым, как я устал от всеобщей ненависти! Просто заснуть вот так , рядом, и не бояться ножа в горло, пока спишь… да может ли наступить такое счастье? Но… ведь он кормил меня, мыл, скрывая брезгливость, перевязывал. Он не выдал меня егерям… пока. Он сам спит без страха рядом со мной, диким зверем. Доверяет? Или понимает, что дикий зверь совершенно беспомощен?»
Доктор между тем глубоко вздохнул во сне, а потом вдруг мучительно застонал и вслух назвал то самое имя, которым окрестил меня. Оно прозвучало, как… Я не могу найти слов, но у меня к горлу подкатило от его интонации - в ней были отчаянье, мольба, робость, как будто он боялся, что никто не ответит, а ответ ему был так нужен. Он положительно умирал без этого ответа. И прежде, чем что-либо сообразить, просто не в силах выносить этот шёпот, я взял его за руку и тихо сказал:
-Да. Я здесь. Всё хорошо.
Пальцы спящего вдруг сильно стиснули мою руку.
-Холмс… - простонал он уже с огромным облегчением. – Господи, Холмс… - и притянул мою руку, лёг на неё щекой. Щека была мокрой и очень тёплой.
И снова что-то дрогнуло во мне. Осторожно, стараясь не потревожить его и не отнимая руки, я пристроился рядом и закрыл глаза. Его дыхание щекотало мне подбородок, непривычно чувствительный после бритья. Почему-то это не тревожило, а, наоборот, успокаивало. И я, дурак, расслабился – заснул необыкновенно крепко."
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Небольшой клип на историю мушкетеров. Даже скорее не клип, а слайд-шоу
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Продолжаю.
Мы еще к ночи добрались до Амьена. Я все думал, как там бедный Мушкетон. Он же оставался в лесу, и его могли убить те окаянные землекопы, которые так ловко стреляли.
Когда я посмотрел на рожу трактирщика, про Мушкетона думать расхотелось. Зачем я сразу не сказал господину Атосу и своему барину, что из этого трактира нужно немедленно бежать?
Бежать нам пришлось на следующее утро. Трактирщик оказался настоящим канальей и обвинил наших господ в том, что они фальшивомонетчики! Это господина Атоса, который выглядит как вельможа! Это господина д`Артаньяна, который хоть и не вельможа, но благородный дворянин!
Какая началась заварушка! Господин Атос кричал, что он убьет трактирщика! В этот момент из дверей на него набросились сразу несколько человек в черном! Господин Атос выстрелил из пистолета! Я ему перекинул свой, и он разрядил его в еще одного из нападавших!
Мы с господином ждать не стали. Было ясно, что это засада. К счастью, удалось дать деру сразу, на чужих лошадях. Ничего, господин Арамис, когда станет аббатом, отпустит нам этот грех. Мы же не хотели воровать, мы только для пользы дела!
До Кале доехали без приключений. Барин объяснил мне по пути, что мы едем в Англию.
Конечно, в Англию! К настоящему Бекингему! Получается, что он в самом деле побывал в Париже и виделся с нашей королевой. Кому ж не известно, что он в нее влюблен? А мой господин д`Артаньян влюблен в хорошенькую Констанцию, которая служит у королевы! Королева подарила милорду герцогу какое-то украшение. Кардинал узнал про это. Вот ужас! Он ведь тоже влюблен в королеву Анну и страшно ревнует! Сплошная любовь!
Только про нашего короля почему-то никто не думал.
Нет. Про короля думал я. И решил, что даже если бы ко мне подошли и сказали: «Планше, мы дадим тебе много денег. Ты будешь спать на мягкой кровати в своей спальне, у тебя будет большой красивый дворец, ты будешь есть из серебряной посуды золотой ложкой! Ты будешь франтом еще круче, чем господин Портос! Ты будешь сам себе господин! Только стань нашим королем!», я бы им отказал! Нет уж! Да посмей моя жена крутить романы со всякими там англичанами, будь они трижды герцоги! Я бы ее побил хворостиной как следует! Но ведь король хворостину не возьмет. Благородным господам в некоторых вопросах труднее, чем нам.
О чем я?
Да, про Кале. У самого города мы остались без лошадей.
читать дальше
Мы еще к ночи добрались до Амьена. Я все думал, как там бедный Мушкетон. Он же оставался в лесу, и его могли убить те окаянные землекопы, которые так ловко стреляли.
Когда я посмотрел на рожу трактирщика, про Мушкетона думать расхотелось. Зачем я сразу не сказал господину Атосу и своему барину, что из этого трактира нужно немедленно бежать?
Бежать нам пришлось на следующее утро. Трактирщик оказался настоящим канальей и обвинил наших господ в том, что они фальшивомонетчики! Это господина Атоса, который выглядит как вельможа! Это господина д`Артаньяна, который хоть и не вельможа, но благородный дворянин!
Какая началась заварушка! Господин Атос кричал, что он убьет трактирщика! В этот момент из дверей на него набросились сразу несколько человек в черном! Господин Атос выстрелил из пистолета! Я ему перекинул свой, и он разрядил его в еще одного из нападавших!
Мы с господином ждать не стали. Было ясно, что это засада. К счастью, удалось дать деру сразу, на чужих лошадях. Ничего, господин Арамис, когда станет аббатом, отпустит нам этот грех. Мы же не хотели воровать, мы только для пользы дела!
До Кале доехали без приключений. Барин объяснил мне по пути, что мы едем в Англию.
Конечно, в Англию! К настоящему Бекингему! Получается, что он в самом деле побывал в Париже и виделся с нашей королевой. Кому ж не известно, что он в нее влюблен? А мой господин д`Артаньян влюблен в хорошенькую Констанцию, которая служит у королевы! Королева подарила милорду герцогу какое-то украшение. Кардинал узнал про это. Вот ужас! Он ведь тоже влюблен в королеву Анну и страшно ревнует! Сплошная любовь!
Только про нашего короля почему-то никто не думал.
Нет. Про короля думал я. И решил, что даже если бы ко мне подошли и сказали: «Планше, мы дадим тебе много денег. Ты будешь спать на мягкой кровати в своей спальне, у тебя будет большой красивый дворец, ты будешь есть из серебряной посуды золотой ложкой! Ты будешь франтом еще круче, чем господин Портос! Ты будешь сам себе господин! Только стань нашим королем!», я бы им отказал! Нет уж! Да посмей моя жена крутить романы со всякими там англичанами, будь они трижды герцоги! Я бы ее побил хворостиной как следует! Но ведь король хворостину не возьмет. Благородным господам в некоторых вопросах труднее, чем нам.
О чем я?
Да, про Кале. У самого города мы остались без лошадей.
читать дальше
вторник, 01 октября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Моменты, которые можно как следует разглядеть только на гифках
Уотсон в спешке кидает свой саквояж, видимо, прямо на колени Холмсу и , влезая в кэб, едва не наступает ему на ногу. А, может, и не едва
Уотсон в спешке кидает свой саквояж, видимо, прямо на колени Холмсу и , влезая в кэб, едва не наступает ему на ногу. А, может, и не едва
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Тайный дневник Планше
Часть 2
Продолжаю.
Мы еще к ночи добрались до Амьена. Я все думал, как там бедный Мушкетон. Он же оставался в лесу, и его могли убить те окаянные землекопы, которые так ловко стреляли.
Когда я посмотрел на рожу трактирщика, про Мушкетона думать расхотелось. Зачем я сразу не сказал господину Атосу и своему барину, что из этого трактира нужно немедленно бежать?
Бежать нам пришлось на следующее утро. Трактирщик оказался настоящим канальей и обвинил наших господ в том, что они фальшивомонетчики! Это господина Атоса, который выглядит как вельможа! Это господина д`Артаньяна, который хоть и не вельможа, но благородный дворянин!
Какая началась заварушка! Господин Атос кричал, что он убьет трактирщика! В этот момент из дверей на него набросились сразу несколько человек в черном! Господин Атос выстрелил из пистолета! Я ему перекинул свой, и он разрядил его в еще одного из нападавших!
Мы с господином ждать не стали. Было ясно, что это засада. К счастью, удалось дать деру сразу, на чужих лошадях. Ничего, господин Арамис, когда станет аббатом, отпустит нам этот грех. Мы же не хотели воровать, мы только для пользы дела!
До Кале доехали без приключений. Барин объяснил мне по пути, что мы едем в Англию.
Конечно, в Англию! К настоящему Бекингему! Получается, что он в самом деле побывал в Париже и виделся с нашей королевой. Кому ж не известно, что он в нее влюблен? А мой господин д`Артаньян влюблен в хорошенькую Констанцию, которая служит у королевы! Королева подарила милорду герцогу какое-то украшение. Кардинал узнал про это. Вот ужас! Он ведь тоже влюблен в королеву Анну и страшно ревнует! Сплошная любовь!
Только про нашего короля почему-то никто не думал.
Нет. Про короля думал я. И решил, что даже если бы ко мне подошли и сказали: «Планше, мы дадим тебе много денег. Ты будешь спать на мягкой кровати в своей спальне, у тебя будет большой красивый дворец, ты будешь есть из серебряной посуды золотой ложкой! Ты будешь франтом еще круче, чем господин Портос! Ты будешь сам себе господин! Только стань нашим королем!», я бы им отказал! Нет уж! Да посмей моя жена крутить романы со всякими там англичанами, будь они трижды герцоги! Я бы ее побил хворостиной как следует! Но ведь король хворостину не возьмет. Благородным господам в некоторых вопросах труднее, чем нам.
О чем я?
Да, про Кале. У самого города мы остались без лошадей.
В порту мы выяснили, что мы остались без судна. Потому что бумажки с указанием от кардинала у нас нет. Это было плохо. Впрочем, мы даже не успели огорчиться по этому поводу! Лошадям по морю все равно не проскакать, да еще через Ла-Манш! А бумагу мы добыли тут же. Посланец от кардинала продемонстрировал ее капитану. Нашим делом было устроить засаду в лесочке и обработать тех двоих: кардиналиста и его слугу. Я настолько привык к военным подвигам, что справился быстро. Куда нормандцу против пикардийца! Кардиналист успел слегка пырнуть своей шпагой господина д`Артаньяна, но это его не спасло. Господин славно разделался с ним!
Остальное было совсем просто. Пока господин заверял пропуск у начальника порта, я сторожил дверь. Потом мы бегом припустили к городу.
Море вспоминать не хочу. Это оказалось довольно противно. Если у меня появится такая возможность, я больше никогда не поеду в Англию по морю! Ветер, брызги, качка… чуть было не остался без уже съеденного обеда.
Снова прерываюсь. Пришел Гримо, Ему что-то велено передать господину д`Артаньяну от господина Атоса.
29 сентября 16.. г
Англию не помню.
Не видел я Англии. Когда ехали в Лондон за почтальоном, меня мутило после корабля и страшно хотелось спать. Дорога была ровная – вот все, что могу сказать.
Затем я только отдыхал. Господина почти не видел: он жил в комнатах рядом с милордом герцогом.
Из Англии мы привезли алмазные подвески для ее величества.
Настоящего живого Бекингема я не видел. Только его секретаря, Патрика. Но господин Патрик из благородных, так что я к нему тоже не подходил.
Зато теперь я могу немного понимать англичан!
Ох, Планше. Говори правду. Не только англичан, но и англичанок.
Господин увез подвески для королевы, а я – вышитый платочек. Для себя.
Подвески вернулись к королеве ровно за сутки до бала. Очень хотелось посмотреть, какое лицо будет у кардинала. Я просился вместе с господином д`Артаньяном пойти на бал, но он мне отказал.
Сказал потом, что лицо было очень кислое.
Ему не до того. Я его не трогаю и не тревожу. После бала пропала мадам Бонасье. Ее явно похитили люди кардинала.
Тоже была не самая веселая ночка и для меня, и для господина. Он искал маленькую Констанцию, а я пил дрянное вино в каком-то кабачке. До шести утра.
Про королеву больше говорить нечего. Пусть теперь думает, прежде чем кому-то давать свои драгоценности! Сейчас мы ее спасли.
Потом поехали спасать господ мушкетеров. Господину д`Артаньяну требовалось развеяться и найти друзей: в конце-то концов, они рисковали своей шкурой ради него! А я, честно говоря, соскучился по Мушкетону. Да и по Гримо тоже. Он один терпит нашу с Мушкетоном болтовню безропотно.
Проехали той же дорогой. Я ее теперь без содрогания видеть не могу!
Господина Портоса ранили. Мушкетон его нашел сам. У Мушкетона теперь шов на том самом месте... он мне его показал, и сказал, чтобы я никогда не позволил сделать с собой такого же. Говорит, что пулю извлекать было не очень больно, но зато потом надоело стоять навытяжку целыми сутками.
Я пообещал. Пострадавшее место у Мушкетона выглядит не лучшим образом.
Базен со мной даже не поздоровался! Хотя что он него ждать? В ту минуту он думал, что его господин вот-вот перестанет быть мушкетером! Базен даже не предложил мне пропустить по стаканчику вина за встречу!
А господин Арамис взял да и не стал аббатом! Господин д`Артаньян привез ему письмецо, которое живо вылечило господина Арамиса. Уж надо полагать, не родители ему написали! Судя по тому, как это письмо пахло... Если точнее, так не пахло, а благоухало!
Когда мы оттуда утром уезжали, Базен был совсем кислый. Сразу вспомнил, кто я такой, и даже угостил бисквитами и мускатом!
Опять прерываюсь. Никакого покоя.
Явился господин Портос. Звать моего барина секундантом на дуэль. Пойду и я посмотреть, как они драться будут. Люблю смотреть на господские драки!
30 сентября 162..
Хорошо господам. У них много свободного времени. Я обычный слуга (не люблю слово лакей!) и потому занят с утра до ночи. То одно, то другое. Мне еще повезло, что у меня не самый требовательный хозяин. Думаю, что с других моих собратьев требуют гораздо больше.
За две недели со мной и моим господином произошло столько, что в один прием и не опишешь! Мушкетон сказал, что раз у меня язык чешется рассказывать о наших приключениях, то нужно их описать. Рассказывать никому нельзя - я могу сильно навредить всем, включая самого себя.
Я второй раз в жизни был в Амьене. Про первый я уже написал. Теперь буду рассказывать, как мы там были во второй, когда приехали за господином Атосом. Честно сказать, мы за него сильно опасались. Его могли убить или арестовать как заговорщика. Господин д`Артаньян сыпал проклятьями в адрес тех, кто мог бы причинить господину Атосу вред. Я же думал о том, что мне жаль этого дурака Гримо. Он и слова в свою защиту не скажет. Про него могут подумать, что он вовсе немой!
Потому когда мы доехали до Амьена, нам хотелось разнести в клочья весь город. Или хотя бы трактир, где мы оставили господина Атоса и Гримо.
Но оба были там, в трактире. То есть не в самом трактире, а в погребе. Они туда сами себя заключили. Господин д`Артаньян учинил хозяину настоящий допрос. Я стоял за его спиной и все прекрасно слышал. Хозяин плакал и валялся в ногах у моего барина.
Потом явились знатные англичане. Все разодетые в шелка и бархат. Они ничем не отличались от наших дворян, разве что по-нашему говорили с акцентом. Я их с трудом понимал. Английский акцент это еще хуже чем гасконский.
Мы все вместе пошли к погребу. Один англичанин был уже там, и колотил по двери погреба. Ему хотелось еды и вина.
Я еще тогда подумал, что вина в погребе осталось немного. Если вообще осталось. Потому что не первый день знаю господина Атоса. Ну, и Гримо тоже. Англичанин стучал сначала рукой, а потом как даст ногой по двери! Я запомнил этот приемчик. При случае сделаю так же. Дверь треснет сверху донизу - красиво получится.
Но дверь вышибать не пришлось. С одной стороны стояли мы со своими пистолетами, с другой - господин Атос и Гримо. Англичане сразу успокоились и ушли. Тем более, что господин Атос пообещал, что сейчас выйдет. Сам. Больше ему в погребе делать нечего.
Затем мы встретили господина Атоса и Гримо. Господин Атос обычно такой аккуратный. Тут он выглядел как перебравший сидра виллан с нечесанными волосами. Барин решил, что господин Атос ранен. Я-то сразу смекнул, что он целехонек, только больно пьян. Просто мертвецки! Удивительно, как он еще на ногах стоял! Гримо выглядел ничуть не лучше. Даже хуже. У него и голова тряслась. Несло от него не хуже, чем от вонючего козла. Он увидел меня и расплакался. Я насилу его успокоил. Господа ушли в комнаты, а я повел Гримо отмываться и переодеваться. С этим мы провозились два часа. Я жутко устал, весь мне все пришлось делать самому. После я уложил Гримо спать, а сам пошел прогуляться. Все равно за господами ухаживал сам трактирщик. Вино и грудинка у них были. Они только ели и пили. Трактирщик удивлялся и говорил, что господин Атос - настоящая бочка.
Меня он накормил бесплатно. Я еще доедал цыпленка, когда явился мой барин. Пьяный - ужас! Пришлось снимать с него сапоги и укладывать на кровать. Чуть не надорвался! Барин тощий, но такой тяжелый!
Я про английских лошадей забыл сказать. Их милорд герцог моему барину и господам мушкетерам подарил. Мы их от самого Парижа в поводу вели. Одну оставили у господина Портоса (он, правда, с постели встать не мог. Говорил, что вывихнул ногу) , другую у господина Арамиса. Еще две были с нами. Господа англичане все засматривались на наших лошадок. Красивые - что правда, то правда. А быстрые уж! Как ветер! Отродясь такого дива не видывал.
И вот с утра господин Атос от нечего делать наших лошадок проиграл. Это еще что! Он чуть было Гримо не проиграл! Слыханное ли дело - людей в карты проигрывать! Он еще играл на алмаз моего барина.
Я шибко уважаю господина Атоса, но тут бы на месте моего барина прибил его.
Закончилось все тем, что господа оставили себе седла, а лошадей отдали англичанам. Мою лошадь и лошадь Гримо пришлось отдать господину д`Артаньяну и господину Атосу. Мы тоже пешком не шли: в этом же трактире нашелся помощник винодела из Мелюна. Он должен был доехать до Парижа, и фургон у него был совсем пустой. Мы договорились, что будем возчика кормить и поить, а он с нас за это не возьмет ни су за проезд.
Парень он оказался честный. Даже потерпел, когда мы господина Арамиса забирали (он лошадь продал), и потом господина Портоса (он лошадь тоже продал). Оба уже были здоровехоньки.
Вот. Больше про поездку рассказывать нечего.
Теперь мы снова сидим без денег.
Настроение у нас хуже некуда. Король сказал, что предстоит военный поход. А у господ нет средств, чтобы обновить экипировку.
Гримо мне сказал, что его господин дал слово никуда с места не тронуться, чтобы купить себе снаряжение. Вот я и думаю: на что он надеется? Что это снаряжение на него с неба упадет?
Пришел Базен. Даже странно. Мы с ним не больно-то ладим. Но сейчас он позвал меня на ужин. Думаю, что пойду.
1 октября 16.. г.
Стало холодно. Почему в холодное время года хочется есть в два раза чаще?
Погода мерзкая. Дождь поливает с ночи. Париж похож на большую помойку. Сейчас я сижу у окна и жду, когда придут мой барин и господа Портос и Арамис. В окно видно, что по улице можно ходить только на деревянных палках. Вроде тех, что используют бродячие артисты. У них больно ловко получается. Но я однажды попробовал так же ходить, и с тех пор больше не желаю.
Хочу сидеть дома и смотреть в окно на дождь. Но господин наверняка пошлет меня в казармы чистить лошадь. Он сегодня с утра сам не свой. Уже куда-то ездил. Кажется, галантерейщица понравилась ему больше, чем я думал.
Зато господин Бонасье про жену даже не вспоминает. Подозрительный он тип, этот господин Бонасье. Раньше я считал его испанским шпионом, а теперь знаю, что он шпион кардинала. Нужно его остерегаться.
3 октября 162.. г
Кажется, господин Арамис будет экипирован раньше всех.
Сейчас бегал на улицу Вожирар в кондитерскую лавку. Это теперь мое любимое место во всем Париже. Там такие сладости выставлены в окнах! Я уже несколько раз переносил служанок знатных дам на руках через грязь. Помимо удовольствия держать на руках хорошенькую девушку, получаешь мелкую монетку. Это мне нравится очень. К тому же для здоровья полезно. И для желудка тоже.
Так вот, такая хорошенькая девушка сначала приобрела у мэтра Рошена сдобы на десять пистолей. Полная корзинка, и тяжелая! Тут подскочил я и предложил свои услуги. Перенести, значит, через улицу, и донести корзинку куда ей нужно. Она засмеялась. Я на нее сам как дурак засмотрелся. Такая беленькая, пухленькая. Лет двадцати пяти, не больше. Я таких красивых уже давно не видел.
И вот эта красавица со сладостями дошла до дверей господина Арамиса, сунула мне в ладонь монетку и сказала, что я ей здорово помог! Я, значит, стою и смотрю, как она берется за молоток и в дверь начинает стучать! Да не простым стуком, а как-то мудрено!
Тут я сообразил отойти в сторону, чтобы Базен меня не увидел! Но так, чтобы все слышать и видеть самому. Дверь отворил сам господин Арамис. Эта красавица ему корзинку подает и говорит со смехом: "Ваша кузина посылает вам утешение. И утешительницу!".
Я все ждал, что сейчас господин Арамис корзинку возьмет, и дверь закроет. А я с девушкой знакомство продолжу.
Но господин Арамис весь в лице изменился, и говорит: "Графиня, как вы неосторожны...". Дальше он еще что-то говорил, только я не разобрал. Дама в дом вошла, дверь они закрыли.
Я как раскрыл ладонь - а там монетка! Золотая! Пресвятая Дева, столько денег!
Значит, точно графиня. Даром, что одета как субретка. Вот я и думаю: если она мне столько денег ни за что отвалила, сколько же она господину Арамису может дать?
4 октября 162.. г
Дождь продолжается.
Переношу субреток через лужи.
Господин пропадает неизвестно где. Даже ни разу не спросил меня, где пропадаю я, и чем я питаюсь.
Мушкетон сушит сухари и говорит, что наше дело плохо.
Базен зол как цепная собака. Уверяет, что у него зубы болят. Не иначе - от графиньиных сладостей. Поделом. Делиться надо с ближними своими.
6 октября 162.. г
Дождь закончился.
Делать нечего. Смотрю в окно. Пытаюсь сочинять стихи. Не получается. Мушкетон бы посоветовал мне пожрать что-нибудь. Я пробовал уже - сегодня у меня есть кусок сыра, хлеб и вино. Графиньины деньги трачу понемногу. Господину ничего не сказал.
Как бы еще подработать? Уходить со службы не хочу. Привязался я к этому чертову гасконцу. К тому же скоро война. Там человек со смекалкой (вроде меня или Мушкетона) голодным не останется никогда!
Часть 2
Продолжаю.
Мы еще к ночи добрались до Амьена. Я все думал, как там бедный Мушкетон. Он же оставался в лесу, и его могли убить те окаянные землекопы, которые так ловко стреляли.
Когда я посмотрел на рожу трактирщика, про Мушкетона думать расхотелось. Зачем я сразу не сказал господину Атосу и своему барину, что из этого трактира нужно немедленно бежать?
Бежать нам пришлось на следующее утро. Трактирщик оказался настоящим канальей и обвинил наших господ в том, что они фальшивомонетчики! Это господина Атоса, который выглядит как вельможа! Это господина д`Артаньяна, который хоть и не вельможа, но благородный дворянин!
Какая началась заварушка! Господин Атос кричал, что он убьет трактирщика! В этот момент из дверей на него набросились сразу несколько человек в черном! Господин Атос выстрелил из пистолета! Я ему перекинул свой, и он разрядил его в еще одного из нападавших!
Мы с господином ждать не стали. Было ясно, что это засада. К счастью, удалось дать деру сразу, на чужих лошадях. Ничего, господин Арамис, когда станет аббатом, отпустит нам этот грех. Мы же не хотели воровать, мы только для пользы дела!
До Кале доехали без приключений. Барин объяснил мне по пути, что мы едем в Англию.
Конечно, в Англию! К настоящему Бекингему! Получается, что он в самом деле побывал в Париже и виделся с нашей королевой. Кому ж не известно, что он в нее влюблен? А мой господин д`Артаньян влюблен в хорошенькую Констанцию, которая служит у королевы! Королева подарила милорду герцогу какое-то украшение. Кардинал узнал про это. Вот ужас! Он ведь тоже влюблен в королеву Анну и страшно ревнует! Сплошная любовь!
Только про нашего короля почему-то никто не думал.
Нет. Про короля думал я. И решил, что даже если бы ко мне подошли и сказали: «Планше, мы дадим тебе много денег. Ты будешь спать на мягкой кровати в своей спальне, у тебя будет большой красивый дворец, ты будешь есть из серебряной посуды золотой ложкой! Ты будешь франтом еще круче, чем господин Портос! Ты будешь сам себе господин! Только стань нашим королем!», я бы им отказал! Нет уж! Да посмей моя жена крутить романы со всякими там англичанами, будь они трижды герцоги! Я бы ее побил хворостиной как следует! Но ведь король хворостину не возьмет. Благородным господам в некоторых вопросах труднее, чем нам.
О чем я?
Да, про Кале. У самого города мы остались без лошадей.
В порту мы выяснили, что мы остались без судна. Потому что бумажки с указанием от кардинала у нас нет. Это было плохо. Впрочем, мы даже не успели огорчиться по этому поводу! Лошадям по морю все равно не проскакать, да еще через Ла-Манш! А бумагу мы добыли тут же. Посланец от кардинала продемонстрировал ее капитану. Нашим делом было устроить засаду в лесочке и обработать тех двоих: кардиналиста и его слугу. Я настолько привык к военным подвигам, что справился быстро. Куда нормандцу против пикардийца! Кардиналист успел слегка пырнуть своей шпагой господина д`Артаньяна, но это его не спасло. Господин славно разделался с ним!
Остальное было совсем просто. Пока господин заверял пропуск у начальника порта, я сторожил дверь. Потом мы бегом припустили к городу.
Море вспоминать не хочу. Это оказалось довольно противно. Если у меня появится такая возможность, я больше никогда не поеду в Англию по морю! Ветер, брызги, качка… чуть было не остался без уже съеденного обеда.
Снова прерываюсь. Пришел Гримо, Ему что-то велено передать господину д`Артаньяну от господина Атоса.
29 сентября 16.. г
Англию не помню.
Не видел я Англии. Когда ехали в Лондон за почтальоном, меня мутило после корабля и страшно хотелось спать. Дорога была ровная – вот все, что могу сказать.
Затем я только отдыхал. Господина почти не видел: он жил в комнатах рядом с милордом герцогом.
Из Англии мы привезли алмазные подвески для ее величества.
Настоящего живого Бекингема я не видел. Только его секретаря, Патрика. Но господин Патрик из благородных, так что я к нему тоже не подходил.
Зато теперь я могу немного понимать англичан!
Ох, Планше. Говори правду. Не только англичан, но и англичанок.
Господин увез подвески для королевы, а я – вышитый платочек. Для себя.
Подвески вернулись к королеве ровно за сутки до бала. Очень хотелось посмотреть, какое лицо будет у кардинала. Я просился вместе с господином д`Артаньяном пойти на бал, но он мне отказал.
Сказал потом, что лицо было очень кислое.
Ему не до того. Я его не трогаю и не тревожу. После бала пропала мадам Бонасье. Ее явно похитили люди кардинала.
Тоже была не самая веселая ночка и для меня, и для господина. Он искал маленькую Констанцию, а я пил дрянное вино в каком-то кабачке. До шести утра.
Про королеву больше говорить нечего. Пусть теперь думает, прежде чем кому-то давать свои драгоценности! Сейчас мы ее спасли.
Потом поехали спасать господ мушкетеров. Господину д`Артаньяну требовалось развеяться и найти друзей: в конце-то концов, они рисковали своей шкурой ради него! А я, честно говоря, соскучился по Мушкетону. Да и по Гримо тоже. Он один терпит нашу с Мушкетоном болтовню безропотно.
Проехали той же дорогой. Я ее теперь без содрогания видеть не могу!
Господина Портоса ранили. Мушкетон его нашел сам. У Мушкетона теперь шов на том самом месте... он мне его показал, и сказал, чтобы я никогда не позволил сделать с собой такого же. Говорит, что пулю извлекать было не очень больно, но зато потом надоело стоять навытяжку целыми сутками.
Я пообещал. Пострадавшее место у Мушкетона выглядит не лучшим образом.
Базен со мной даже не поздоровался! Хотя что он него ждать? В ту минуту он думал, что его господин вот-вот перестанет быть мушкетером! Базен даже не предложил мне пропустить по стаканчику вина за встречу!
А господин Арамис взял да и не стал аббатом! Господин д`Артаньян привез ему письмецо, которое живо вылечило господина Арамиса. Уж надо полагать, не родители ему написали! Судя по тому, как это письмо пахло... Если точнее, так не пахло, а благоухало!
Когда мы оттуда утром уезжали, Базен был совсем кислый. Сразу вспомнил, кто я такой, и даже угостил бисквитами и мускатом!
Опять прерываюсь. Никакого покоя.
Явился господин Портос. Звать моего барина секундантом на дуэль. Пойду и я посмотреть, как они драться будут. Люблю смотреть на господские драки!
30 сентября 162..
Хорошо господам. У них много свободного времени. Я обычный слуга (не люблю слово лакей!) и потому занят с утра до ночи. То одно, то другое. Мне еще повезло, что у меня не самый требовательный хозяин. Думаю, что с других моих собратьев требуют гораздо больше.
За две недели со мной и моим господином произошло столько, что в один прием и не опишешь! Мушкетон сказал, что раз у меня язык чешется рассказывать о наших приключениях, то нужно их описать. Рассказывать никому нельзя - я могу сильно навредить всем, включая самого себя.
Я второй раз в жизни был в Амьене. Про первый я уже написал. Теперь буду рассказывать, как мы там были во второй, когда приехали за господином Атосом. Честно сказать, мы за него сильно опасались. Его могли убить или арестовать как заговорщика. Господин д`Артаньян сыпал проклятьями в адрес тех, кто мог бы причинить господину Атосу вред. Я же думал о том, что мне жаль этого дурака Гримо. Он и слова в свою защиту не скажет. Про него могут подумать, что он вовсе немой!
Потому когда мы доехали до Амьена, нам хотелось разнести в клочья весь город. Или хотя бы трактир, где мы оставили господина Атоса и Гримо.
Но оба были там, в трактире. То есть не в самом трактире, а в погребе. Они туда сами себя заключили. Господин д`Артаньян учинил хозяину настоящий допрос. Я стоял за его спиной и все прекрасно слышал. Хозяин плакал и валялся в ногах у моего барина.
Потом явились знатные англичане. Все разодетые в шелка и бархат. Они ничем не отличались от наших дворян, разве что по-нашему говорили с акцентом. Я их с трудом понимал. Английский акцент это еще хуже чем гасконский.
Мы все вместе пошли к погребу. Один англичанин был уже там, и колотил по двери погреба. Ему хотелось еды и вина.
Я еще тогда подумал, что вина в погребе осталось немного. Если вообще осталось. Потому что не первый день знаю господина Атоса. Ну, и Гримо тоже. Англичанин стучал сначала рукой, а потом как даст ногой по двери! Я запомнил этот приемчик. При случае сделаю так же. Дверь треснет сверху донизу - красиво получится.
Но дверь вышибать не пришлось. С одной стороны стояли мы со своими пистолетами, с другой - господин Атос и Гримо. Англичане сразу успокоились и ушли. Тем более, что господин Атос пообещал, что сейчас выйдет. Сам. Больше ему в погребе делать нечего.
Затем мы встретили господина Атоса и Гримо. Господин Атос обычно такой аккуратный. Тут он выглядел как перебравший сидра виллан с нечесанными волосами. Барин решил, что господин Атос ранен. Я-то сразу смекнул, что он целехонек, только больно пьян. Просто мертвецки! Удивительно, как он еще на ногах стоял! Гримо выглядел ничуть не лучше. Даже хуже. У него и голова тряслась. Несло от него не хуже, чем от вонючего козла. Он увидел меня и расплакался. Я насилу его успокоил. Господа ушли в комнаты, а я повел Гримо отмываться и переодеваться. С этим мы провозились два часа. Я жутко устал, весь мне все пришлось делать самому. После я уложил Гримо спать, а сам пошел прогуляться. Все равно за господами ухаживал сам трактирщик. Вино и грудинка у них были. Они только ели и пили. Трактирщик удивлялся и говорил, что господин Атос - настоящая бочка.
Меня он накормил бесплатно. Я еще доедал цыпленка, когда явился мой барин. Пьяный - ужас! Пришлось снимать с него сапоги и укладывать на кровать. Чуть не надорвался! Барин тощий, но такой тяжелый!
Я про английских лошадей забыл сказать. Их милорд герцог моему барину и господам мушкетерам подарил. Мы их от самого Парижа в поводу вели. Одну оставили у господина Портоса (он, правда, с постели встать не мог. Говорил, что вывихнул ногу) , другую у господина Арамиса. Еще две были с нами. Господа англичане все засматривались на наших лошадок. Красивые - что правда, то правда. А быстрые уж! Как ветер! Отродясь такого дива не видывал.
И вот с утра господин Атос от нечего делать наших лошадок проиграл. Это еще что! Он чуть было Гримо не проиграл! Слыханное ли дело - людей в карты проигрывать! Он еще играл на алмаз моего барина.
Я шибко уважаю господина Атоса, но тут бы на месте моего барина прибил его.
Закончилось все тем, что господа оставили себе седла, а лошадей отдали англичанам. Мою лошадь и лошадь Гримо пришлось отдать господину д`Артаньяну и господину Атосу. Мы тоже пешком не шли: в этом же трактире нашелся помощник винодела из Мелюна. Он должен был доехать до Парижа, и фургон у него был совсем пустой. Мы договорились, что будем возчика кормить и поить, а он с нас за это не возьмет ни су за проезд.
Парень он оказался честный. Даже потерпел, когда мы господина Арамиса забирали (он лошадь продал), и потом господина Портоса (он лошадь тоже продал). Оба уже были здоровехоньки.
Вот. Больше про поездку рассказывать нечего.
Теперь мы снова сидим без денег.
Настроение у нас хуже некуда. Король сказал, что предстоит военный поход. А у господ нет средств, чтобы обновить экипировку.
Гримо мне сказал, что его господин дал слово никуда с места не тронуться, чтобы купить себе снаряжение. Вот я и думаю: на что он надеется? Что это снаряжение на него с неба упадет?
Пришел Базен. Даже странно. Мы с ним не больно-то ладим. Но сейчас он позвал меня на ужин. Думаю, что пойду.
1 октября 16.. г.
Стало холодно. Почему в холодное время года хочется есть в два раза чаще?
Погода мерзкая. Дождь поливает с ночи. Париж похож на большую помойку. Сейчас я сижу у окна и жду, когда придут мой барин и господа Портос и Арамис. В окно видно, что по улице можно ходить только на деревянных палках. Вроде тех, что используют бродячие артисты. У них больно ловко получается. Но я однажды попробовал так же ходить, и с тех пор больше не желаю.
Хочу сидеть дома и смотреть в окно на дождь. Но господин наверняка пошлет меня в казармы чистить лошадь. Он сегодня с утра сам не свой. Уже куда-то ездил. Кажется, галантерейщица понравилась ему больше, чем я думал.
Зато господин Бонасье про жену даже не вспоминает. Подозрительный он тип, этот господин Бонасье. Раньше я считал его испанским шпионом, а теперь знаю, что он шпион кардинала. Нужно его остерегаться.
3 октября 162.. г
Кажется, господин Арамис будет экипирован раньше всех.
Сейчас бегал на улицу Вожирар в кондитерскую лавку. Это теперь мое любимое место во всем Париже. Там такие сладости выставлены в окнах! Я уже несколько раз переносил служанок знатных дам на руках через грязь. Помимо удовольствия держать на руках хорошенькую девушку, получаешь мелкую монетку. Это мне нравится очень. К тому же для здоровья полезно. И для желудка тоже.
Так вот, такая хорошенькая девушка сначала приобрела у мэтра Рошена сдобы на десять пистолей. Полная корзинка, и тяжелая! Тут подскочил я и предложил свои услуги. Перенести, значит, через улицу, и донести корзинку куда ей нужно. Она засмеялась. Я на нее сам как дурак засмотрелся. Такая беленькая, пухленькая. Лет двадцати пяти, не больше. Я таких красивых уже давно не видел.
И вот эта красавица со сладостями дошла до дверей господина Арамиса, сунула мне в ладонь монетку и сказала, что я ей здорово помог! Я, значит, стою и смотрю, как она берется за молоток и в дверь начинает стучать! Да не простым стуком, а как-то мудрено!
Тут я сообразил отойти в сторону, чтобы Базен меня не увидел! Но так, чтобы все слышать и видеть самому. Дверь отворил сам господин Арамис. Эта красавица ему корзинку подает и говорит со смехом: "Ваша кузина посылает вам утешение. И утешительницу!".
Я все ждал, что сейчас господин Арамис корзинку возьмет, и дверь закроет. А я с девушкой знакомство продолжу.
Но господин Арамис весь в лице изменился, и говорит: "Графиня, как вы неосторожны...". Дальше он еще что-то говорил, только я не разобрал. Дама в дом вошла, дверь они закрыли.
Я как раскрыл ладонь - а там монетка! Золотая! Пресвятая Дева, столько денег!
Значит, точно графиня. Даром, что одета как субретка. Вот я и думаю: если она мне столько денег ни за что отвалила, сколько же она господину Арамису может дать?
4 октября 162.. г
Дождь продолжается.
Переношу субреток через лужи.
Господин пропадает неизвестно где. Даже ни разу не спросил меня, где пропадаю я, и чем я питаюсь.
Мушкетон сушит сухари и говорит, что наше дело плохо.
Базен зол как цепная собака. Уверяет, что у него зубы болят. Не иначе - от графиньиных сладостей. Поделом. Делиться надо с ближними своими.
6 октября 162.. г
Дождь закончился.
Делать нечего. Смотрю в окно. Пытаюсь сочинять стихи. Не получается. Мушкетон бы посоветовал мне пожрать что-нибудь. Я пробовал уже - сегодня у меня есть кусок сыра, хлеб и вино. Графиньины деньги трачу понемногу. Господину ничего не сказал.
Как бы еще подработать? Уходить со службы не хочу. Привязался я к этому чертову гасконцу. К тому же скоро война. Там человек со смекалкой (вроде меня или Мушкетона) голодным не останется никогда!
понедельник, 30 сентября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Небольшой клип для бодрости духа для Гориан и меня. Может, он и не самый бодрящий, но ничего лучше мне сейчас в голову не пришло))
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
У меня сложилась какая-то совершенно трагическая ситуация. Пишу опять таки не для того, чтоб вызвать сочувствие, а, чтоб отметить этот день в своей памяти.
Мне кажется, что у меня так еще не бывало. Реально был момент, когда ситуация представлялась почти безвыходной. Я практически бездомная. И как Иван Царевич - поеду домой, могу чего-то лишиться , начиная со здоровья, и кончая может даже и... А не поеду, куда денусь? Вспомнила, что диван, который долго стоял на работе, неподалеку от моей двери, убрали. А я стала уже строить на него планы...
Выбежав из дома в 7 утра с несчастным ноутом под мышкой, я совсем была не уверена, что вернусь туда вечером. И сейчас не уверена, во сколько возвращаться: рано и попробовать поспать впрок, совсем поздно или как? Сегодня я спала минут пятнадцать, если эта картина повторится, то мне реально придется что-то придумать хотя бы на одну ночь. Спать до сих пор совсем не хочу. Наверное, это психоз и адреналин.
И по-любому, вечер у меня будет, как в доброе старое время - никаких интернетов (кроме планшета) - оставлю все на работе, чтоб не переживать еще и за это. А то я и так стала уходить по утрам, как с явочной квартиры - что-то незаметно убрать, что-то быстро сунуть в сумку.
Я уже совсем собралась идти к психиатру, пойду послезавтра, уже знаю, к кому надо идти, но боюсь, что толку мало, ибо мне даже по телефону сказали тащить все документы пациента. А какое там документы!? Сказали: ну, попробуйте так...
Но я пока при всей той ситуации, когда я уже реально рискую,( потому что маман меня уже реально пугает), чувствую ужас при мысли, что мать могут забрать туда, хотя грожу ей этим и этим же успокаиваю себя.
Если честно, я как трус, просто сбежала бы - вроде приглядела кое-что адекватное среди жилья. Ну, то есть как адекватное.. Это реально будет очень скромное существование. И на самом деле, надо тащить с собой все сокровища, а их немало. Хотя для начала, конечно, речь идет о жизни и здоровье, имущество даже самое любимое) - это вторично.
Сейчас мне просто уже страшновато там спать, если спать вообще получится...
В общем, на перепутье я... Боюсь, как не крути, без слез не обойдется.
Но когда увидела, что бывают квартиры и не в половину моей зарплаты, мне реально полегчало. Но мне это все равно пока представляется чем-то нереальным.
Куча советчиков на работе, но советовать-то легко. Когда почитала где-то на форуме, как мать, несмотря ни на что, не жаждет класть в лечебницу совершенно невменяемого сына, опять призадумалась.
Настроена я довольно пессимистично. Никого сдавать в клинику не хочу, но не хочу и сама пострадать от последствий
Ну, посмотрю, как пройдет эта ночь...
Мне кажется, что у меня так еще не бывало. Реально был момент, когда ситуация представлялась почти безвыходной. Я практически бездомная. И как Иван Царевич - поеду домой, могу чего-то лишиться , начиная со здоровья, и кончая может даже и... А не поеду, куда денусь? Вспомнила, что диван, который долго стоял на работе, неподалеку от моей двери, убрали. А я стала уже строить на него планы...
Выбежав из дома в 7 утра с несчастным ноутом под мышкой, я совсем была не уверена, что вернусь туда вечером. И сейчас не уверена, во сколько возвращаться: рано и попробовать поспать впрок, совсем поздно или как? Сегодня я спала минут пятнадцать, если эта картина повторится, то мне реально придется что-то придумать хотя бы на одну ночь. Спать до сих пор совсем не хочу. Наверное, это психоз и адреналин.
И по-любому, вечер у меня будет, как в доброе старое время - никаких интернетов (кроме планшета) - оставлю все на работе, чтоб не переживать еще и за это. А то я и так стала уходить по утрам, как с явочной квартиры - что-то незаметно убрать, что-то быстро сунуть в сумку.
Я уже совсем собралась идти к психиатру, пойду послезавтра, уже знаю, к кому надо идти, но боюсь, что толку мало, ибо мне даже по телефону сказали тащить все документы пациента. А какое там документы!? Сказали: ну, попробуйте так...
Но я пока при всей той ситуации, когда я уже реально рискую,( потому что маман меня уже реально пугает), чувствую ужас при мысли, что мать могут забрать туда, хотя грожу ей этим и этим же успокаиваю себя.
Если честно, я как трус, просто сбежала бы - вроде приглядела кое-что адекватное среди жилья. Ну, то есть как адекватное.. Это реально будет очень скромное существование. И на самом деле, надо тащить с собой все сокровища, а их немало. Хотя для начала, конечно, речь идет о жизни и здоровье, имущество даже самое любимое) - это вторично.
Сейчас мне просто уже страшновато там спать, если спать вообще получится...
В общем, на перепутье я... Боюсь, как не крути, без слез не обойдется.
Но когда увидела, что бывают квартиры и не в половину моей зарплаты, мне реально полегчало. Но мне это все равно пока представляется чем-то нереальным.
Куча советчиков на работе, но советовать-то легко. Когда почитала где-то на форуме, как мать, несмотря ни на что, не жаждет класть в лечебницу совершенно невменяемого сына, опять призадумалась.
Настроена я довольно пессимистично. Никого сдавать в клинику не хочу, но не хочу и сама пострадать от последствий
Ну, посмотрю, как пройдет эта ночь...
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Решила таки все же продолжить эпопею с мушкетерами. У меня были очень нелегкие выходные, хотя, наверное, по моему дневнику этого не скажешь) Озабоченность собственной участью и судьбой у меня возникает не часто, наверное, в слилу легкомыслия. А тут как раз появились не очень хорошие мысли с оттенком философии. Короче, пусть будет здесь, ведь это то, что я люблю
Сейчас будет еще одна попытка лакейского дневника, а потом пойдем дальше
Тайный дневник Планше (Автор Капустя)
Часть 1
9 мая 162.. года
Сегодня я начинаю вести свой дневник. Сейчас все ведут дневники, чем я хуже других?
Тетрадку мне подарил господин Атос, а перо и чернила – господин Арамис. Правда, они об этом не знают. Просто Гримо решил, что тетрадка его господину незачем, а Базен сказал, что у господина Арамиса такого добра навалом. Мушкетон узнал, что я буду вести дневник и пришел в дикий восторг. Он сказал, что мне нужно попрактиковаться, и я, чего доброго, стану известным. От Мушкетона мне тоже есть подарок, но он тетрадке только повредит. Мушкетон принес мне кусок грудинки. Это мой первый гонорар. Полезно вести дневник.
Я не хочу быть писакой вроде господина Малерба, о котором намеднись говорил господин Арамис. Я хоть и простого происхождения, но слишком умный для этаких страстей.
Добавка: Гримо прочитал, что я тут написал, и сказал, что я дурак. Сам он дурак. Двух слов связать не может.
Приписка рукой Гримо: а смысл?
13 мая 162..
Сегодня барин и господин Портос дрались на дуэли против двух кардиналистов. Мы с Мушкетоном тоже дрались. С их слугами. Вроде как были тоже секундантами, как господа Атос и Арамис.
У нас получилось лучше: мы не только оттузили кардиналистских слуг, но и быстрее господ смылись от патруля. Им пришлось бегать по улицам и отрываться от погони. А мы спокойно пошли в кабачок и отметили это дело бутылкой вина.
Вечером господин д`Артаньян выдал мне половину месячного жалованья. Это с ним редко бывает. И всегда не к добру.
14 мая 162..
Говорил же, что не к добру. Мы с Мушкетоном ходили на Сен-Жерменскую ярмарку смотреть на бородатую женщину. Посмотрели.
Теперь на мои деньги кто-то славно проживет половину месяца, если не просадит все за пару часов в кабачке.
28 мая 162...
Хочется есть. Денег нет.
Можно занять у Базена, но он норовит всякий раз прочитать мне проповедь.
Впрочем, проповедь Базена стоит тех пяти пистолей, которые я хочу у него занять.
На голодный желудок почему-то в голову не приходит ни одной умной мысли. Думаешь только о еде.
Вечер.
Я сегодня сочинил философское стихотворение. И набрался наглости показать его господину Атосу. Это мое первое стихотворение на такую тему. До этого я сочинял только про женщин.
Цыпленок на птичьем дворе
В душе считает себя лебедем.
Творческая натура.
Господин Атос прочитал. Потом прочитал еще раз. И дал мне пять пистолей. Это мой второй гонорар. Я могу зарабатывать творчеством!
читать дальше
Сейчас будет еще одна попытка лакейского дневника, а потом пойдем дальше
Тайный дневник Планше (Автор Капустя)
Часть 1
9 мая 162.. года
Сегодня я начинаю вести свой дневник. Сейчас все ведут дневники, чем я хуже других?
Тетрадку мне подарил господин Атос, а перо и чернила – господин Арамис. Правда, они об этом не знают. Просто Гримо решил, что тетрадка его господину незачем, а Базен сказал, что у господина Арамиса такого добра навалом. Мушкетон узнал, что я буду вести дневник и пришел в дикий восторг. Он сказал, что мне нужно попрактиковаться, и я, чего доброго, стану известным. От Мушкетона мне тоже есть подарок, но он тетрадке только повредит. Мушкетон принес мне кусок грудинки. Это мой первый гонорар. Полезно вести дневник.
Я не хочу быть писакой вроде господина Малерба, о котором намеднись говорил господин Арамис. Я хоть и простого происхождения, но слишком умный для этаких страстей.
Добавка: Гримо прочитал, что я тут написал, и сказал, что я дурак. Сам он дурак. Двух слов связать не может.
Приписка рукой Гримо: а смысл?
13 мая 162..
Сегодня барин и господин Портос дрались на дуэли против двух кардиналистов. Мы с Мушкетоном тоже дрались. С их слугами. Вроде как были тоже секундантами, как господа Атос и Арамис.
У нас получилось лучше: мы не только оттузили кардиналистских слуг, но и быстрее господ смылись от патруля. Им пришлось бегать по улицам и отрываться от погони. А мы спокойно пошли в кабачок и отметили это дело бутылкой вина.
Вечером господин д`Артаньян выдал мне половину месячного жалованья. Это с ним редко бывает. И всегда не к добру.
14 мая 162..
Говорил же, что не к добру. Мы с Мушкетоном ходили на Сен-Жерменскую ярмарку смотреть на бородатую женщину. Посмотрели.
Теперь на мои деньги кто-то славно проживет половину месяца, если не просадит все за пару часов в кабачке.
28 мая 162...
Хочется есть. Денег нет.
Можно занять у Базена, но он норовит всякий раз прочитать мне проповедь.
Впрочем, проповедь Базена стоит тех пяти пистолей, которые я хочу у него занять.
На голодный желудок почему-то в голову не приходит ни одной умной мысли. Думаешь только о еде.
Вечер.
Я сегодня сочинил философское стихотворение. И набрался наглости показать его господину Атосу. Это мое первое стихотворение на такую тему. До этого я сочинял только про женщин.
Цыпленок на птичьем дворе
В душе считает себя лебедем.
Творческая натура.
Господин Атос прочитал. Потом прочитал еще раз. И дал мне пять пистолей. Это мой второй гонорар. Я могу зарабатывать творчеством!
читать дальше
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Утащено с тумблера вместе с подписью
Тот случай, когда вы пытаетесь держаться чинно и благородно, и внезапно ваш бой-френд портит вам всю малину))
Тот случай, когда вы пытаетесь держаться чинно и благородно, и внезапно ваш бой-френд портит вам всю малину))
воскресенье, 29 сентября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Василий Ливанов в фильме "Слепой музыкант"
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Пост в первую очередь адресован моим новым читателям. Я хочу немного рассказать о Большой игре.
Нет, я не буду здесь приводить какие-то исторические факты "о том, как это началось и почему это не кончилось")) Просто расскажу о своем отношении ко всем этим исследованиям и изысканиям.
Когда-то для меня это было только несбыточной мечтой. Читала в предисловии к "Запискам" о том, что на Западе есть энциклопедия "Шерлокиана" и что некоторые энтузиасты пишут эссе о Холмсе, его отношении к музыке, химии, детям и т.д. и т.п. Знала, что скорее всего никогда ничего такого не увижу, мечтательно вздыхала и особо не заморачивалась на сей счет.
И даже с появлением интернета в моей жизни мне долго приходилось довольствоваться какими-то фанатскими исследованиями, встречавшимися на тумблере.
Ну, а потом первой ласточкой стала книга "Шерлок Холмс с Бейкер-стрит" Баринг Гоулда.
Она, правда, меня слегка разочаровала своими слишком уж большими фантазиями, и я точно не являюсь страстной поклонницей автора, хотя это, конечно, классик. Очень уж не понравилась мне идея о том, что чуть ли не все детство Холмс провел в дороге. Ну, и насчет Ирэн там, конечно, перебор. И если честно, немного разочаровала и книга Винсента Старретта "Частная жинь Шерлока Холмса". Как мне показалось, ничего нового.
Среди моих первых покупок шерлокианской литературы были два тома Канона с аннотациями все того же Баринг Гоулда и, наверное, это был, наверное, мой самый первый шаг на пути к Большой игре. Потому что там можно было воочию увидеть, что она из себя представляет.
Что касается покупки самих книг, то у меня был повод убедиться в порядочности продавцов Амазона. Я ж совсем темная была , прислали одну огромную книгу, естественно, б/у, потому что она 1975 года, и я была счастлива и даже подумала, что что-то дешево для такого большого тома
А потом мне пришло сообщение с извинением, что прислали только один том. Прислали второй, совершенно безвозмездно) А я даже не сразу врубилась, что их два)
Ну, так вот. Помимо самого текста канона, там огромное вступление, состоящее из множества статей и о Дойле, и о Холмсе, и об истории и истоках Большой игры. Собственно, одна из частей называется "Два доктора и один сыщик", а впоследствии можно увидеть, как очень солидные люди совершенно серьезно обсуждают встречи и сотрудничество между доктором Уотсоном и сэром Артуром Конан Дойлем.
Там немало фотографий и иллюстраций, не только Пейджета, но и многих других художников, но все это очень плохого качества, вообще, наверное, это что-то типа репринтного издания. Но, тем не менее, есть фото и иллюстрации совершенно уникальные. Вот, например, вот эта фотография секретаря Конан Дойля майора Альфреда Вуда, в котором шерлокианцы пытались разглядеть возможного прототипа доктора Уотсона
Или, например, портрет Джона Уотсона (1887 г.) Рисунок Гарри Экмана из "Общества нищих-любителей", шерлокианского общества Детройта
А здесь в статье "Он сейчас переводит на французский мои брошюры" приведены обложка "Шести Наполеонов"
- эта книжка вышла в библиотечке журнала "Красноармеец" за 1945 год - и обложка датского издания, в которое вошли "Морской договор" и "Конец Чарльза Огастеса Милвертона" 1961 года
Там же я впервые увидела вот такой фотопортрет Уотсона
Само содержание страниц выглядело примерно так, как здесь на страницах с "Обрядом дома Месгрейвов"
Идет сам текст, а на полях слева и справа находятся многочисленные комментарии и иллюстрации. Здесь в частности размещен портрет Месгрейва, а также дом на Монтегю-стрит, который считают как раз тем домом, где жил Холмс, а ниже изображен читальный зал Британского музея.
Но самое главное, когда ты читаешь эти комментарии, ты невольно проникаешься той неповторимой атмосферой. Все эти исследования стали появляться уже в самые первые годы после смерти Конан Дойля, а может быть и раньше. И есть в них что-то подлинное, чувствуется, что Холмс , и правда, существовал в том мире, в котором живут эти первые шерлокианцы, которые пишут эти исследования. Я процитирую тут для примера небольшой отрывок, который уже выкладывала где-то раньше.
"В самом начале "Этюда" значится ( Being a Reprint from the Reminiscences of John H. Watson, M.D., Late of the Army Medical Department).Здесь у Барринг-Гоулда фигурирует следующий комментарий.
"Представтьте, - как писал в своих библиографических заметках покойный Эдгар Смит, -эту книгу, какой она должна бы быть. Это чудесный том, в твердой обложке, с тиснением и прекрасно отпечатанный в какой-то частной типографии где-то около 1885 года. Наряду с его отчетом о первом приключении, которое он разделил со своим другом, мы найдем здесь также ряд ранних работ доктора: конечно же что-то о его встречах на трех континентах с женщинами многих национальностей, и более детальный отчет о том, свидетелем чего он был в Индии, в котором, будем надеяться, будет подробно описано о боевых заслугах доктора. Он должен был рассказать о многом: ему было около тридцати трех, когда он это писал, но будучи тем, кем он был, можно предположить, что у него было достаточно оснований, чтобы уже тогда назвать это "Воспоминания" Большинство исследователей, однако , предполагают, что эти "Воспоминания" никогда не выходили в печати. "В последние годы, - пиал мистер Джон Болл, - было проведено тщательное исследование, дабы определить местонахождение всех доступных изданий , но ни один экземпляр вышеупомянутых "Воспоминаний" так и не был найден.
"Как Уотсон познакомился с Конан Дойлем? - задавался вопросом мистер Блисс Остин в рождественском выпуске "Бейкер-стрит" 1962 года. Он предполагает, что сам Конан Дойль , возможно, пролил свет на это вопрос, когда написал в своей автобиографии: "К самым моим приятным воспоминаниям о периоде с 1880 по 1893 относится время, когда я был представлен, как начинающий писатель литературным кругам Лондона." "Затем он перечисляет авторов, с которыми познакомился - Редьярд Киплинг, Джеймс Стивен Филлипс, Уотсон... и многие другие. Значит, он встречался с Уотсоном в литературных кругах! Но что написал Уотсон, чтобы самому получить туда доступ? Очевидно, эти самые воспоминания, а "Этюд в багровых тонах" является лишь выдержкой из них."
Потом были еще не изученные до конца "Семнадцать ступенек на Бейкер-стрит" и "Когда Франция в крови"(не в смысле кровавая Франция)), а в смысле, что Сами знаете у кого, в крови не только артистичность, но и Франция) Вот эта последняя книга
оказалась более, чем удачным приобретением, поскольку в ней была совершенно замечательная статья о связях между Холмсами и Верне morsten.diary.ru/p215367514.htm . На мой взгляд, одна из лучших статей о Холмсе.
Сама книга посвящена вообще всей французской теме , прозвучавшей в Каноне. А совсем недавно я обратила внимание на то, что она выпущена Лондонским Обществом Шерлока Холмса. Для меня это знак качества)
Здесь же не могу не отметить книгу "Священные улики" Стивена Кендрика
Сейчас, правда, могу сказать, что ждала от этой книги чего-то большего, хотя я, конечно, ее еще не дочитала. Главы находятся вот под этим тэгом morsten.diary.ru/?tag=5570895
Просто у меня самой были какие-то бессвязные и путанные мысли о связи истории Холмса , возможно, с библейской историей, с жизнью Христа и надеялась найти что-то на эту тему в этой книге. Но я еще в самом начале ее, посмотрим что там дальше...
Следующей ступенью к Большой Игре стал сборник статей "Sherlock Holmes by Gas Lamp". Я ее заказала через фирму-посредник и мне ее прислали с самодельным переплетом, хотя, по-моему, о таких вещах предупреждают заранее. Ну, да ладно. А в натуральном виде книга выглядит так
И, возможно, если б там была родная обложка, то мне не могло бы не броситься в глаза название Baker Street Journal, ну, а поскольку ее не было, на титульном листе я особо внимания не задержала. И для меня эта книга была просто сборником статей. Но каких! "Религиозный Холмс", "Холмс-гастроном", "Холмс - коллекционер редких книг", "Не вините Уотсона", "Сочинения мистера Шерлока Холмса" и т.д. Скажу честно, до сих пор еще только проглядывала, потому что всему свое время, но была очень рада тогда этой книге.
А потом на Амазоне появились два тома The Grand Game. И это было совсем недешево. Я вообще это сочла за страшный раритет, ибо был у меня список книг одного шерлокианца, который написал, что у него есть второй том, а первый - не достать. И для меня это были не просто книги... Приведу опять таки перечень некоторых статей
1 том
Дата "Знака четырех"
Первые дни на Бейкер-стрит
Оксфорд или Кембридж
Доктор Уотсон и Британская армия
Тайна Майкрофта
2 том
Доктор Уотсон в Нетли
Свидание в Монтенегро:июнь 1891 года
Баскервилль-холл
Правда о Мориарти
Ранние годы Шерлока Холмса
Корнуолл и Дьяволова нога
Книги были очень дорогие, и я колебалась, но желание прочесть все вышеперечисленное победило. Это были самые дорогие книги, которые я купила. Дороже книги о Джереми Бретте "Сгибая иву", которая до этого занимала первенство по этой части. Они были в прекрасном состоянии, но потом я уже поняла, что цена была сильно завышенной, потому что там были автографы издателей Лесли Клингера и Лори Кинг. А сами книги и сейчас можно приобрести на сайте журнала Бейкер Стрит.
Тем не менее, это конечно, было очень ценное и замечательное приобретение. Вот они эти книги
Вышеупомянутый автограф
Но я, конечно, не просто приобрела эти сокровища, чтоб положить в сундук, а уже перевела ряд статей оттуда. Все, что связано с Большой игрой, можно найти здесь morsten.diary.ru/?tag=5587154
Еще добавлю, что безусловно к теме Большой Игры относится и брошюра "Холмс в Оксфорде" Николаса Утехина, выложенная здесь. Так я впервые услышала это имя. Это почетный член Лондонского общества Шерлока Холмса и редактор журнала этого общества "Sherlock Holmes Journal"
Я собственно-то говоря и хотела повести речь о журналах, но что-то расписалась)) Не буду мешать все в кучу. Здесь речь шла в основном о книгах и книгах старых. В следующей части речь пойдет о новом витке в шерлокианских исследованиях
Нет, я не буду здесь приводить какие-то исторические факты "о том, как это началось и почему это не кончилось")) Просто расскажу о своем отношении ко всем этим исследованиям и изысканиям.
Когда-то для меня это было только несбыточной мечтой. Читала в предисловии к "Запискам" о том, что на Западе есть энциклопедия "Шерлокиана" и что некоторые энтузиасты пишут эссе о Холмсе, его отношении к музыке, химии, детям и т.д. и т.п. Знала, что скорее всего никогда ничего такого не увижу, мечтательно вздыхала и особо не заморачивалась на сей счет.
И даже с появлением интернета в моей жизни мне долго приходилось довольствоваться какими-то фанатскими исследованиями, встречавшимися на тумблере.
Ну, а потом первой ласточкой стала книга "Шерлок Холмс с Бейкер-стрит" Баринг Гоулда.
Она, правда, меня слегка разочаровала своими слишком уж большими фантазиями, и я точно не являюсь страстной поклонницей автора, хотя это, конечно, классик. Очень уж не понравилась мне идея о том, что чуть ли не все детство Холмс провел в дороге. Ну, и насчет Ирэн там, конечно, перебор. И если честно, немного разочаровала и книга Винсента Старретта "Частная жинь Шерлока Холмса". Как мне показалось, ничего нового.
Среди моих первых покупок шерлокианской литературы были два тома Канона с аннотациями все того же Баринг Гоулда и, наверное, это был, наверное, мой самый первый шаг на пути к Большой игре. Потому что там можно было воочию увидеть, что она из себя представляет.
Что касается покупки самих книг, то у меня был повод убедиться в порядочности продавцов Амазона. Я ж совсем темная была , прислали одну огромную книгу, естественно, б/у, потому что она 1975 года, и я была счастлива и даже подумала, что что-то дешево для такого большого тома
А потом мне пришло сообщение с извинением, что прислали только один том. Прислали второй, совершенно безвозмездно) А я даже не сразу врубилась, что их два)
Ну, так вот. Помимо самого текста канона, там огромное вступление, состоящее из множества статей и о Дойле, и о Холмсе, и об истории и истоках Большой игры. Собственно, одна из частей называется "Два доктора и один сыщик", а впоследствии можно увидеть, как очень солидные люди совершенно серьезно обсуждают встречи и сотрудничество между доктором Уотсоном и сэром Артуром Конан Дойлем.
Там немало фотографий и иллюстраций, не только Пейджета, но и многих других художников, но все это очень плохого качества, вообще, наверное, это что-то типа репринтного издания. Но, тем не менее, есть фото и иллюстрации совершенно уникальные. Вот, например, вот эта фотография секретаря Конан Дойля майора Альфреда Вуда, в котором шерлокианцы пытались разглядеть возможного прототипа доктора Уотсона
Или, например, портрет Джона Уотсона (1887 г.) Рисунок Гарри Экмана из "Общества нищих-любителей", шерлокианского общества Детройта
А здесь в статье "Он сейчас переводит на французский мои брошюры" приведены обложка "Шести Наполеонов"
- эта книжка вышла в библиотечке журнала "Красноармеец" за 1945 год - и обложка датского издания, в которое вошли "Морской договор" и "Конец Чарльза Огастеса Милвертона" 1961 года
Там же я впервые увидела вот такой фотопортрет Уотсона
Само содержание страниц выглядело примерно так, как здесь на страницах с "Обрядом дома Месгрейвов"
Идет сам текст, а на полях слева и справа находятся многочисленные комментарии и иллюстрации. Здесь в частности размещен портрет Месгрейва, а также дом на Монтегю-стрит, который считают как раз тем домом, где жил Холмс, а ниже изображен читальный зал Британского музея.
Но самое главное, когда ты читаешь эти комментарии, ты невольно проникаешься той неповторимой атмосферой. Все эти исследования стали появляться уже в самые первые годы после смерти Конан Дойля, а может быть и раньше. И есть в них что-то подлинное, чувствуется, что Холмс , и правда, существовал в том мире, в котором живут эти первые шерлокианцы, которые пишут эти исследования. Я процитирую тут для примера небольшой отрывок, который уже выкладывала где-то раньше.
"В самом начале "Этюда" значится ( Being a Reprint from the Reminiscences of John H. Watson, M.D., Late of the Army Medical Department).Здесь у Барринг-Гоулда фигурирует следующий комментарий.
"Представтьте, - как писал в своих библиографических заметках покойный Эдгар Смит, -эту книгу, какой она должна бы быть. Это чудесный том, в твердой обложке, с тиснением и прекрасно отпечатанный в какой-то частной типографии где-то около 1885 года. Наряду с его отчетом о первом приключении, которое он разделил со своим другом, мы найдем здесь также ряд ранних работ доктора: конечно же что-то о его встречах на трех континентах с женщинами многих национальностей, и более детальный отчет о том, свидетелем чего он был в Индии, в котором, будем надеяться, будет подробно описано о боевых заслугах доктора. Он должен был рассказать о многом: ему было около тридцати трех, когда он это писал, но будучи тем, кем он был, можно предположить, что у него было достаточно оснований, чтобы уже тогда назвать это "Воспоминания" Большинство исследователей, однако , предполагают, что эти "Воспоминания" никогда не выходили в печати. "В последние годы, - пиал мистер Джон Болл, - было проведено тщательное исследование, дабы определить местонахождение всех доступных изданий , но ни один экземпляр вышеупомянутых "Воспоминаний" так и не был найден.
"Как Уотсон познакомился с Конан Дойлем? - задавался вопросом мистер Блисс Остин в рождественском выпуске "Бейкер-стрит" 1962 года. Он предполагает, что сам Конан Дойль , возможно, пролил свет на это вопрос, когда написал в своей автобиографии: "К самым моим приятным воспоминаниям о периоде с 1880 по 1893 относится время, когда я был представлен, как начинающий писатель литературным кругам Лондона." "Затем он перечисляет авторов, с которыми познакомился - Редьярд Киплинг, Джеймс Стивен Филлипс, Уотсон... и многие другие. Значит, он встречался с Уотсоном в литературных кругах! Но что написал Уотсон, чтобы самому получить туда доступ? Очевидно, эти самые воспоминания, а "Этюд в багровых тонах" является лишь выдержкой из них."
Потом были еще не изученные до конца "Семнадцать ступенек на Бейкер-стрит" и "Когда Франция в крови"(не в смысле кровавая Франция)), а в смысле, что Сами знаете у кого, в крови не только артистичность, но и Франция) Вот эта последняя книга
оказалась более, чем удачным приобретением, поскольку в ней была совершенно замечательная статья о связях между Холмсами и Верне morsten.diary.ru/p215367514.htm . На мой взгляд, одна из лучших статей о Холмсе.
Сама книга посвящена вообще всей французской теме , прозвучавшей в Каноне. А совсем недавно я обратила внимание на то, что она выпущена Лондонским Обществом Шерлока Холмса. Для меня это знак качества)
Здесь же не могу не отметить книгу "Священные улики" Стивена Кендрика
Сейчас, правда, могу сказать, что ждала от этой книги чего-то большего, хотя я, конечно, ее еще не дочитала. Главы находятся вот под этим тэгом morsten.diary.ru/?tag=5570895
Просто у меня самой были какие-то бессвязные и путанные мысли о связи истории Холмса , возможно, с библейской историей, с жизнью Христа и надеялась найти что-то на эту тему в этой книге. Но я еще в самом начале ее, посмотрим что там дальше...
Следующей ступенью к Большой Игре стал сборник статей "Sherlock Holmes by Gas Lamp". Я ее заказала через фирму-посредник и мне ее прислали с самодельным переплетом, хотя, по-моему, о таких вещах предупреждают заранее. Ну, да ладно. А в натуральном виде книга выглядит так
И, возможно, если б там была родная обложка, то мне не могло бы не броситься в глаза название Baker Street Journal, ну, а поскольку ее не было, на титульном листе я особо внимания не задержала. И для меня эта книга была просто сборником статей. Но каких! "Религиозный Холмс", "Холмс-гастроном", "Холмс - коллекционер редких книг", "Не вините Уотсона", "Сочинения мистера Шерлока Холмса" и т.д. Скажу честно, до сих пор еще только проглядывала, потому что всему свое время, но была очень рада тогда этой книге.
А потом на Амазоне появились два тома The Grand Game. И это было совсем недешево. Я вообще это сочла за страшный раритет, ибо был у меня список книг одного шерлокианца, который написал, что у него есть второй том, а первый - не достать. И для меня это были не просто книги... Приведу опять таки перечень некоторых статей
1 том
Дата "Знака четырех"
Первые дни на Бейкер-стрит
Оксфорд или Кембридж
Доктор Уотсон и Британская армия
Тайна Майкрофта
2 том
Доктор Уотсон в Нетли
Свидание в Монтенегро:июнь 1891 года
Баскервилль-холл
Правда о Мориарти
Ранние годы Шерлока Холмса
Корнуолл и Дьяволова нога
Книги были очень дорогие, и я колебалась, но желание прочесть все вышеперечисленное победило. Это были самые дорогие книги, которые я купила. Дороже книги о Джереми Бретте "Сгибая иву", которая до этого занимала первенство по этой части. Они были в прекрасном состоянии, но потом я уже поняла, что цена была сильно завышенной, потому что там были автографы издателей Лесли Клингера и Лори Кинг. А сами книги и сейчас можно приобрести на сайте журнала Бейкер Стрит.
Тем не менее, это конечно, было очень ценное и замечательное приобретение. Вот они эти книги
Вышеупомянутый автограф
Но я, конечно, не просто приобрела эти сокровища, чтоб положить в сундук, а уже перевела ряд статей оттуда. Все, что связано с Большой игрой, можно найти здесь morsten.diary.ru/?tag=5587154
Еще добавлю, что безусловно к теме Большой Игры относится и брошюра "Холмс в Оксфорде" Николаса Утехина, выложенная здесь. Так я впервые услышала это имя. Это почетный член Лондонского общества Шерлока Холмса и редактор журнала этого общества "Sherlock Holmes Journal"
Я собственно-то говоря и хотела повести речь о журналах, но что-то расписалась)) Не буду мешать все в кучу. Здесь речь шла в основном о книгах и книгах старых. В следующей части речь пойдет о новом витке в шерлокианских исследованиях
суббота, 28 сентября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Ощущение, что открываю новую страницу, и жизни, и дневника.
Все же кое-какие знания об энергетике и прочих таинственных делах вроде посыла любви очень полезны. Запустила для себя процесс энергетической чистки. Из-за этого (впрочем не только из-за этого) чувствую себя немного нездоровой, но это такая приятная слабость, когда понимаешь, что идут целительные процессы.
Ко всему прочему была жуткая ночь. Не буду сильно распространяться на эту тему, мне и так уже неудобно писать об этом и вызывать сочувствие к себе, скажу лишь, что меня подняли с постели в 3 утра и до 5 лечь не давали. Ну, в общем проехали.
Дрыхла потом до одиннадцати, и еще после завтрака подремала, но сейчас чувствую себя, как выздоравливая после тяжелой болезни, и в положительном (благодаря чистке) и в отрицательном смысле.
На работе уже два дня не бралась за перевод. Это, конечно, не есть хорошо. Но в четверг был вообще трудный день, и с поездками по работе, и с клиентами, которые ждали и были страшно недовольны. А вчера я все это расхлебывала, ну и еще ноут был с собой и я чего-то с ним немножко проковырялась и руки до перевода так и не дошли.
Причем я знаю, что эту очередную главу "Постернской тюрьмы" никто и не ждет, просто я сама хочу поскорее покончить со всем циклом, не потому, что сама его не люблю, но просто этот процесс уже затянулся, хочется перейти к другим вещам. Но у меня все строго по хронологии, не считая слэша, конечно))
По поводу Холмса сейчас, наверное, напишу еще один пост, чтоб все не мешать в одну кучу. Но все же отмечу несколько моментов.
Не так давно взялась посмотреть один свой самодельный диск с Холмсом Уонтнера. Диск оказался бракованным, надо будет переделать и посмотреть все заново, но Уонтнер на меня произвел впечатление. Даже сразу не скажешь чем. Естественно, качество у этого "Спящего кардинала", который я смотрела, оставляет желать лучшего. Ведь это же еще тридцатые годы, еще до Ретбоуна вроде бы. Если смотреть на этого Холмса совсем вблизи, то может впечатление и не очень, ну, или если смотреть на него, как на немолодого уже Холмса времен Первой Мировой или даже еще более позднего периода. Но чуть поодаль и в профиль он мне ужасно напоминает, что-то от то того образа, который всегда был у меня в голове. Впечатление близкое к Ричардсону в "Собаке Баскервилей". И фильм-то с субтитрами, если уж я его стала смотреть и не выключила, отложив на потом, это уже о многом говорит
У меня последнее время не простые отношения с холмсианским кинематографом, но вот этот Холмс меня заинтересовал, захотелось смотреть еще фильмы с ним, их вообще несколько штук.
Его нельзя назвать красавцем, и думаю, что сэру Артуру это бы понравилось) Я сама никак не вижу Холмса красивым, ну, если только своей, особой красотой А Холмс Уонтнера какой-то очень естественный: спокойный, с прекрасным чувством юмора, более, чем хладнокровный при встрече с Мориарти. Тут он даже даст фору Ливанову)
И Уотсон понравился. Я бы его в чем-то назвала предшественником Соломина. Он тут явно не простофиля, а вполне адекватный помощник Холмса, естественно, крайне обходительный с дамами.
Ну, я посмотрела собственно только полфильма, разберусь с диском и досмотрю. Там еще есть "Знак четырех" и вроде даже "Убийство у Баскервилей", так это называется. Посмотрю, отчитаюсь.
Проглядывала тут на работе свой дневник. Не просто так, а чтоб еще подкорректировать тэги. И да, поняла, что он мне нужен) Порой это просто эстетическое удовольствие - поглядеть на те же иллюстрации, к примеру. Ну, и еще напоролась на свой рассказ о фике, о котором совсем забыла и который вроде хотела, как минимум цитировать - "Рейхенбах: история любви" Помню, что он очень старый и что я начинала его читать, а больше ничего не помню)) Надо, наверное, к нему вернуться и поглядеть, что там такое и , может, сохранить, его пока не поздно.
И много, чего другого встретилось. Я, наверное, повторюсь, если скажу, что дневник этот хорош именно при наличии, что называется, обратной связи, сама по себе я вряд ли смогу сильно искрить , потому последнее время он был довольно аскетичен. Но я постараюсь, потому что, и правда, многое приятно было почитать и даже посмотреть свои старые клипы.
Пошла по горячим следам и достала книжку с пастишем "Университет". Это продолжение "Трещины в линзе" . Если, кто не в курсе, об этой книге вот здесь morsten.diary.ru/?tag=5554554
Почему-то захотелось вернуться к этой книге,несмотря на не совсем вхарактерного Холмса. Я все больше и больше вижу в нем Рауля де Бражелона. Вот если б он взял себя в руки и не поехал бы сводить счеты с жизнью в Африке, смог бы стать как раз таким Холмсом)) Печальным, разбитым, но все таки с какой-то волей к жизни..
При всех недостатках книга все же уникальна тем, что аналогов нет, так же как у "Детства ШХ" Моры Морстейн. И есть рассказ об университетской жизни Холмса - встречах с Тревором, Месгрейвом, первыми попытками расследования преступлений. Вот думаю, может все же надо ее перевести. По поводу первой книги такого желания нет, потому что там Холмс совсем все же Ромео, и я его там просто не вижу - это просто любовный роман с плохим концом и каким-то непонятным театральным Мориарти.
А вот насчет "Университета" подумаю. Ну, и его продолжение "На сцене". О театральном периоде жизни Холмса , по Баринг Гоулду. Где есть довольно интересный Лэнгдейл Пайк и инспектор нью-йорской полиции Уилсон Харгрив, упомянутый в "Пляшущих человечках". Надо отдать автору должное, она очень как-то искусно соединила театральный период с университетскими годами Холмса, одно очень плавно и логично перетекает в другое. Скажу честно, опять мне очень хочется сделать авторский перевод)) Потому что там все очень неплохо, кроме главного героя. Может все же, меня это заставит потихоньку самой взяться за перо... Посмотрим
Ну, а в завершение чисто для поднятия настроения небольшой клип по старым (и не только) фильмам
Все же кое-какие знания об энергетике и прочих таинственных делах вроде посыла любви очень полезны. Запустила для себя процесс энергетической чистки. Из-за этого (впрочем не только из-за этого) чувствую себя немного нездоровой, но это такая приятная слабость, когда понимаешь, что идут целительные процессы.
Ко всему прочему была жуткая ночь. Не буду сильно распространяться на эту тему, мне и так уже неудобно писать об этом и вызывать сочувствие к себе, скажу лишь, что меня подняли с постели в 3 утра и до 5 лечь не давали. Ну, в общем проехали.
Дрыхла потом до одиннадцати, и еще после завтрака подремала, но сейчас чувствую себя, как выздоравливая после тяжелой болезни, и в положительном (благодаря чистке) и в отрицательном смысле.
На работе уже два дня не бралась за перевод. Это, конечно, не есть хорошо. Но в четверг был вообще трудный день, и с поездками по работе, и с клиентами, которые ждали и были страшно недовольны. А вчера я все это расхлебывала, ну и еще ноут был с собой и я чего-то с ним немножко проковырялась и руки до перевода так и не дошли.
Причем я знаю, что эту очередную главу "Постернской тюрьмы" никто и не ждет, просто я сама хочу поскорее покончить со всем циклом, не потому, что сама его не люблю, но просто этот процесс уже затянулся, хочется перейти к другим вещам. Но у меня все строго по хронологии, не считая слэша, конечно))
По поводу Холмса сейчас, наверное, напишу еще один пост, чтоб все не мешать в одну кучу. Но все же отмечу несколько моментов.
Не так давно взялась посмотреть один свой самодельный диск с Холмсом Уонтнера. Диск оказался бракованным, надо будет переделать и посмотреть все заново, но Уонтнер на меня произвел впечатление. Даже сразу не скажешь чем. Естественно, качество у этого "Спящего кардинала", который я смотрела, оставляет желать лучшего. Ведь это же еще тридцатые годы, еще до Ретбоуна вроде бы. Если смотреть на этого Холмса совсем вблизи, то может впечатление и не очень, ну, или если смотреть на него, как на немолодого уже Холмса времен Первой Мировой или даже еще более позднего периода. Но чуть поодаль и в профиль он мне ужасно напоминает, что-то от то того образа, который всегда был у меня в голове. Впечатление близкое к Ричардсону в "Собаке Баскервилей". И фильм-то с субтитрами, если уж я его стала смотреть и не выключила, отложив на потом, это уже о многом говорит
У меня последнее время не простые отношения с холмсианским кинематографом, но вот этот Холмс меня заинтересовал, захотелось смотреть еще фильмы с ним, их вообще несколько штук.
Его нельзя назвать красавцем, и думаю, что сэру Артуру это бы понравилось) Я сама никак не вижу Холмса красивым, ну, если только своей, особой красотой А Холмс Уонтнера какой-то очень естественный: спокойный, с прекрасным чувством юмора, более, чем хладнокровный при встрече с Мориарти. Тут он даже даст фору Ливанову)
И Уотсон понравился. Я бы его в чем-то назвала предшественником Соломина. Он тут явно не простофиля, а вполне адекватный помощник Холмса, естественно, крайне обходительный с дамами.
Ну, я посмотрела собственно только полфильма, разберусь с диском и досмотрю. Там еще есть "Знак четырех" и вроде даже "Убийство у Баскервилей", так это называется. Посмотрю, отчитаюсь.
Проглядывала тут на работе свой дневник. Не просто так, а чтоб еще подкорректировать тэги. И да, поняла, что он мне нужен) Порой это просто эстетическое удовольствие - поглядеть на те же иллюстрации, к примеру. Ну, и еще напоролась на свой рассказ о фике, о котором совсем забыла и который вроде хотела, как минимум цитировать - "Рейхенбах: история любви" Помню, что он очень старый и что я начинала его читать, а больше ничего не помню)) Надо, наверное, к нему вернуться и поглядеть, что там такое и , может, сохранить, его пока не поздно.
И много, чего другого встретилось. Я, наверное, повторюсь, если скажу, что дневник этот хорош именно при наличии, что называется, обратной связи, сама по себе я вряд ли смогу сильно искрить , потому последнее время он был довольно аскетичен. Но я постараюсь, потому что, и правда, многое приятно было почитать и даже посмотреть свои старые клипы.
Пошла по горячим следам и достала книжку с пастишем "Университет". Это продолжение "Трещины в линзе" . Если, кто не в курсе, об этой книге вот здесь morsten.diary.ru/?tag=5554554
Почему-то захотелось вернуться к этой книге,несмотря на не совсем вхарактерного Холмса. Я все больше и больше вижу в нем Рауля де Бражелона. Вот если б он взял себя в руки и не поехал бы сводить счеты с жизнью в Африке, смог бы стать как раз таким Холмсом)) Печальным, разбитым, но все таки с какой-то волей к жизни..
При всех недостатках книга все же уникальна тем, что аналогов нет, так же как у "Детства ШХ" Моры Морстейн. И есть рассказ об университетской жизни Холмса - встречах с Тревором, Месгрейвом, первыми попытками расследования преступлений. Вот думаю, может все же надо ее перевести. По поводу первой книги такого желания нет, потому что там Холмс совсем все же Ромео, и я его там просто не вижу - это просто любовный роман с плохим концом и каким-то непонятным театральным Мориарти.
А вот насчет "Университета" подумаю. Ну, и его продолжение "На сцене". О театральном периоде жизни Холмса , по Баринг Гоулду. Где есть довольно интересный Лэнгдейл Пайк и инспектор нью-йорской полиции Уилсон Харгрив, упомянутый в "Пляшущих человечках". Надо отдать автору должное, она очень как-то искусно соединила театральный период с университетскими годами Холмса, одно очень плавно и логично перетекает в другое. Скажу честно, опять мне очень хочется сделать авторский перевод)) Потому что там все очень неплохо, кроме главного героя. Может все же, меня это заставит потихоньку самой взяться за перо... Посмотрим
Ну, а в завершение чисто для поднятия настроения небольшой клип по старым (и не только) фильмам
пятница, 27 сентября 2019
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сейчас говорю просто сама с собой.
Плохо все. Причем везде.
Ну, прежде всего, конечно, дома. Никогда еще не была так близка к намерению уйти отсюда. Целую неделю между мной и матерью был полный лад, правда, после того, как две недели назад я почти добежала до участкового и психиатра. По моему, мать испугалась. И больше недели была просто идеалом. А потом все рухнуло прямо на глазах. Опять угрозы, чтоб не смела... открывать ноутбук. И сейчас она такая... я ее почти боюсь, чувствую Зло. Несмотря ни на что, сижу сейчас за ноутом, уже почти полночь, еще не ужинала, она на кухне, смеется, тычет в меня пальцем, говорит : Во какое лицо! Сама совсем другая...
Но она хитрая. Никуда ее не заберут, меня она и то обманывает, врачей с ментами и подавно обманет. Вчера просила прочистить внезапно возникший засор в ванной, сегодня уже говорит, что этот засор я сама организовала.
Вот честно, не уверена, что кто-то может помочь. Она очень обходительная и вменяемая, когда захочет. Не знаю, есть ли смысл идти к вышеупомянутым ментам и в психдиспансер, я туда уже звонила дней десять назад, хотела пойти, но она стала просто ангелом... Но, наверное, все же пойду, хотя бы отмечусь там как-то для начала. То, что я иду уже и на это, о многом говорит.
Сейчас здесь уже не жизнь, в любую минуту может войти... И сейчас пообещала, что не даст мне спать, если я подниму ей ночью давление. Сейчас уже думаю, что это все игра и ничего там не поднимается.
Если б была хоть немного больше зарплата, я не колеблясь, свалила бы. Хотя , боюсь, ей только того и надо. Я все же не могу отогнать еще мысль, что она одержима. Это какое-то другое существо, и тут, возможно, вообще нужен священник.
Возможно, мне все же придется съехать, но как тогда и на что жить, не представляю. Но она мне стала уже сниться со своими внезапными приходами ко мне в комнату. Это может быть в любую минуту, а теперь , видимо, и ночью. И поняла, что стул у двери меня не спасет. В общем, очень хреново и даже страшно. И все время ругаю себя, какая дура, что каждый раз верю, что теперь будет все хорошо. Я тут уже как-то опоздала на работу, потому что она приперлась ко мне в 6 утра и следила за тем., чтоб я не приближалась к ноуту, и в то же время она таким несчастным голосом спрашивала меня, что она мне сделала, что я навожу на нее порчу?....
Не знаю, что будет дальше. Я уже просто не могу, но не уверена, что будет толк, если пойти в соответствующие инстанции. Она двулична, и может, я не права, но у меня подозрение, что могу еще и огрести за все хорошее.
Вчера на нервной почве болело все, что может болеть, и кажется еще выросла шишка на щеке...
На работе сегодня тоже как-то тяжко, нарвалась на сплошные неприятности. И от начальства, и даже от клиентов.
Ну, и здесь вот... такая пустыня. Если честно, это добивает. Я и в школе и дома могу встать на уши и сделать невозможное.... если буду знать, что это кому-то надо. Но вот так в пустое пространство не могу. Никогда не могла. Потому что не видела смысла и сил не находила что-то писать для кого-то, кто появится тут лет через цать и оценит .
Поэтому очень рада чувствовать, что я здесь все же не одна.
Сейчас надо будет добавить кое-что в тему с тэгами. Кое-что усовершенствовала
Плохо все. Причем везде.
Ну, прежде всего, конечно, дома. Никогда еще не была так близка к намерению уйти отсюда. Целую неделю между мной и матерью был полный лад, правда, после того, как две недели назад я почти добежала до участкового и психиатра. По моему, мать испугалась. И больше недели была просто идеалом. А потом все рухнуло прямо на глазах. Опять угрозы, чтоб не смела... открывать ноутбук. И сейчас она такая... я ее почти боюсь, чувствую Зло. Несмотря ни на что, сижу сейчас за ноутом, уже почти полночь, еще не ужинала, она на кухне, смеется, тычет в меня пальцем, говорит : Во какое лицо! Сама совсем другая...
Но она хитрая. Никуда ее не заберут, меня она и то обманывает, врачей с ментами и подавно обманет. Вчера просила прочистить внезапно возникший засор в ванной, сегодня уже говорит, что этот засор я сама организовала.
Вот честно, не уверена, что кто-то может помочь. Она очень обходительная и вменяемая, когда захочет. Не знаю, есть ли смысл идти к вышеупомянутым ментам и в психдиспансер, я туда уже звонила дней десять назад, хотела пойти, но она стала просто ангелом... Но, наверное, все же пойду, хотя бы отмечусь там как-то для начала. То, что я иду уже и на это, о многом говорит.
Сейчас здесь уже не жизнь, в любую минуту может войти... И сейчас пообещала, что не даст мне спать, если я подниму ей ночью давление. Сейчас уже думаю, что это все игра и ничего там не поднимается.
Если б была хоть немного больше зарплата, я не колеблясь, свалила бы. Хотя , боюсь, ей только того и надо. Я все же не могу отогнать еще мысль, что она одержима. Это какое-то другое существо, и тут, возможно, вообще нужен священник.
Возможно, мне все же придется съехать, но как тогда и на что жить, не представляю. Но она мне стала уже сниться со своими внезапными приходами ко мне в комнату. Это может быть в любую минуту, а теперь , видимо, и ночью. И поняла, что стул у двери меня не спасет. В общем, очень хреново и даже страшно. И все время ругаю себя, какая дура, что каждый раз верю, что теперь будет все хорошо. Я тут уже как-то опоздала на работу, потому что она приперлась ко мне в 6 утра и следила за тем., чтоб я не приближалась к ноуту, и в то же время она таким несчастным голосом спрашивала меня, что она мне сделала, что я навожу на нее порчу?....
Не знаю, что будет дальше. Я уже просто не могу, но не уверена, что будет толк, если пойти в соответствующие инстанции. Она двулична, и может, я не права, но у меня подозрение, что могу еще и огрести за все хорошее.
Вчера на нервной почве болело все, что может болеть, и кажется еще выросла шишка на щеке...
На работе сегодня тоже как-то тяжко, нарвалась на сплошные неприятности. И от начальства, и даже от клиентов.
Ну, и здесь вот... такая пустыня. Если честно, это добивает. Я и в школе и дома могу встать на уши и сделать невозможное.... если буду знать, что это кому-то надо. Но вот так в пустое пространство не могу. Никогда не могла. Потому что не видела смысла и сил не находила что-то писать для кого-то, кто появится тут лет через цать и оценит .
Поэтому очень рада чувствовать, что я здесь все же не одна.
Сейчас надо будет добавить кое-что в тему с тэгами. Кое-что усовершенствовала
вторник, 24 сентября 2019
22:36
Доступ к записи ограничен
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра