четверг, 09 января 2020
02:57

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Оказалось, что вчера был день рождения Дугласа Уилмера. И я сама того не зная в некотором роде отметила его, впервые посмотрев не которые из серий


Сериал мне очень нравится, но тут такая забавная штука - мне нравится весь сериал целиком и Уилмер в роли Холмса, как часть сериала) Пока я его еще не оценила. На мой взгляд, он прекрасно бы подошел на роль Холмса в какой-нибудь комедии, потому что иногда есть что-то забавное в его вгляде и том, как он складывает губы. Ну, так мне показалось. Я проглядела половину всего, что есть, поэтому еще все-таки рано выносить окончательный вердикт. Но старые шерлокианцы ценили его работу очень высоко. Меня заинтересовало в первую очередь это и захотелось составить свое мнение о сериале. И тут еще на Амазоне долго мозолил глаза журнал, посвященный целиком ему. С довольно претенциозным названием


В конце концов, я не выдержала и купила его, надеюсь, где-то через неделю получить.

Я надеюсь позже сделать копии с дисков и, главное, извлечь субтитры. Первое мне делать уже приходилось, а вот насчет субтитров не уверена, но надеюсь, что разберусь. Хотелось бы для удобства перевести их. Хотя я сегодня, как лентяйка, уже написала на рутрекер с вопросом не хотел бы кто-нибудь взять на себя сей труд, а заодно и выложить там сериал. Ну, там видно будет.
Когда сделаю копию, то естественно проиллюстрирую все фотками. Но пока бегло отмечу то, что посмотрела.

"Пестрая лента". По моему, вот эта фотка оттуда



Ну-во первых, действие там происходит в Рождество. Как я уже писала, Эллен в этом сериале очень мужественная девушка. Кстати, многие леди в этом сериале довольно сильные личности. Мне понравилось внимание к мелочам. Ройлотт тут действительно очень жесток, и он не просто велит падчерице занять комнату умершей сестры, а тщательно следит за тем, чтоб она ночевала именно там. В доме присутствует еще старая умственно отсталая экономка, чего , кстати, не было ни в одной экранизации. И леопард с бабуином там довольно конкретные. Бабуин лезет в окна, леопард просто ходит по коридорам)

"Знатный клиент". Никакой хронологии. После "Пестрой ленты" "Знатный клиент". Барон Грюнер здесь явно очень опасный тип, обольститель, и не менее жестокий, чем Ройлотт. Он открыто жесток со своей невестой и та отчаянно боится потерять его. Она гордо говорит с Холмсом и Китти , но на самом деле, сама ни в чем не уверена. Китти довольно реалистична. По сравнению с Китти из Гранады это довольно вульгарная женщина самого низкого пошиба. Она вроде играет в каком-то дешевом варьете, ну, и вид у нее соответствующий. Это ни разу ни леди, крикливая, грубо накрашенная.

Дьяволова нога
Очень понравилась серия. Здесь место действия не только прибрежная скалистая местность, но и небольшой городок. Должна сказать, что в сериале не уделяется особого внимания отношениям Холмса и Уотсона, и даже здесь все очень скупо. В ответ на предложение Холмса провести опасный эксперимент у Уотсона не возникает никаких сомнений. Но надо сказать, что Холмс усаживает его на дальний диван, а сам садится вплотную к лампе. Далее все по книге. На лице у Холмса именно маска ужаса, Уотсон вытаскивает его и они оба падают на траву. Доктор Стерндейл тут довольно зловещий, и очень подробно показана сцена убийства Триджениса.

Завтра постараюсь продолжить

@темы: Шерлок Холмс, Кино-Холмсы, Дуглас Уилмер

URL
вторник, 07 января 2020
17:57

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Вместо того, чтобы публиковать в январском выпуске рождественские рассказы, кое-кто мог бы и написать про день рождения своего друга, который был шестого числа



-Это, что, рождественский рассказ?



- Нет, ну, если хотите, я могу написать о том, как мы напились на вашем дне рождения...
- Не смейте

@темы: Шерлок Холмс, ДР, Арт

URL
17:14

Рождество мистера Холмса

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой



Я прервусь немного с моим рождественским переводом, который по любому затянется . И просто отмечу сегодняшний день.

Этот пост был экспромтом. Села утром смотреть "Голубой карбункул" и как-то вот рука сама потянулась поискать что-нибудь рождественское.

Давненько я не переводила никаких зарисовок. Эта рождественская зарисовка принадлежит Alleine Skyfire, прекрасному автору, о которой я писала, когда рассказывала о своем знакомстве с фиками. Она автор большого фика о борьбе Холмса с Мориарти, увы не законченного, но тем не менее, заслуживающего внимания. Одно время на Рождество она часто писала целые циклы зарисовок. Это одна из них. Живо напомнила мне о том времени, когда я заново открыла для себя Холмса и весь мир под названием "Бейкер-стрит"

Отцовская любовь

- Я возьму его, миссис Хадсон.
-О, дай бог тебе здоровья, Дэви!
- Прошу прощения, джентльмены…
- Осторожнее, Уиггинс…
- Все в порядке, мэм!
- На этом свертке нет бирки… Уотсон, это вы его заворачивали?
- Гм… О, это Коллину.
- Спасибо.
Уотсон вздохнул и плюхнулся на диван, в то время, как Холмс, миссис Хадсон и Дэви Уиггинс хлопотали вокруг.
- С каждым годом на этот обед приходит все больше и больше гостей…
- Потому что отряд моих Нерегулярных войск увеличивается с каждым годом, - бодро сказал Холмс, наклеивая бирку на подарок для Коллина и ставя его к другим таким же сверткам под рождественскую елку.
- Ну, если так пойдет и дальше, ваша организация скоро достигнет таких размеров, с которыми не сможете управиться не вы, не Уиггинс, - предостерег Уотсон, массируя занывшее плечо.
Уиггинс как раз проходил мимо дивана, неся гуся, но остановился и наклонился к доктору.
- Тогда мы просто будем самоорганизовываться, как Скотланд Ярд, - произнес он театральным шепотом. Уотсон рассмеялся, увидел, как нахмурился Холмс, и засмеялся еще громче.
- Мистер Холмс, - вмешалась в разговор миссис Хадсон, - как же нам усадить в этой комнате тридцать семь мальчиков?
- Очевидно, что это невозможно, - беззаботно ответил Холмс. – Но мы усадим их между гостиной и моей спальней, тогда все получится.
- Ну, если вы так считаете, сэр… - было заметно, что миссис Хадсон это не убедило.
- Да, я так считаю, - твердо ответил Холмс.
Каким-то чудом он оказался прав. Конечно, было тесновато, но всем хватило места.
Уотсон смотрел, как они едят и смеются, и сейчас они в тепле и сыты. Члены Нерегулярного Отряда с Бейкер-стрит отличались друг от друга по возрасту, национальности , внешности и характеру. Братья Уиггинсы были исконными англо-саксами, но Шон Югэл был чистокровным ирландцем – и он был здесь не единственным ирландским мальчишкой. Аллен Рис был одним из немногих членов Нерегулярного отряда, которые вовсе не были уличными мальчишками, собственно говоря, он был племянником жены Лестрейда. В семье миссис Лестрейд было редкое смешение уэльской и еврейской крови. Джейкез был бретонцем. Томас – итальянцем. Николас – русским.
Большинство этих мальчишек роднила общая бедность, и всех их вместе – любовь. Все, от самого старшего до самого младшего, они любили друг друга, и своего отца.
А их отец любил их.
Уотсон видел это, когда наблюдал, как Холмс играет с самыми младшими мальчиками, боксирует с ребятами постарше, учит их писать, поет с теми из них, что обладали звонкими голосами… Он помнил, как впервые увидел, как Холмс обнял одного из мальчишек. Холмс был человеком , тщательно оберегавшим свое уединение и личное пространство, и когда этот маленький прихрамывающий чумазый чертенок обхватил вдруг его руками, Уотсон думал, что его компаньон тут же раздраженно отпрянет. Однако, к его удивлению, Холмс в ответ тепло обнял мальчика.
Шерлок Холмс любил детей и они отвечали ему тем же. В нем было что-то неподвластное времени, в чем-то он был гораздо старше своего возраста и в то же время оставался вечно молодым, это внушало ему любовь к детям, позволяло лучше понимать их, сопереживать им. Уотсону не раз случалось видеть, что Холмсу гораздо проще общаться с детьми, чем с иными взрослыми.
Подарки, как и всегда, были практичными, но мальчики были довольны. Уотсон смеялся, видя, как один новичок бегал вокруг своих товарищей, размахивая новым шарфом. Доктор перевел взгляд на Холмса, наблюдающего за детьми, взгляд его серых глаз был ласковым и серьезным. Уиггинс встал с пола, перешагивая через одного из малышей, чтобы подойти к своему наставнику; он наклонился и шепнул что-то ему на ухо. Легкая, мимолетная улыбка скользнула по губам Холмса, он покачал головой и пожал плечами. Он двинулся вперед сквозь это живое море детских головок, и протянул руку к своему Страдивариусу, лежавшему высоко на полке, подальше от шаловливых детских ручонок.
Мальчишки храбро спели «Вести ангельской внемли», «Украшайте залы», «Веселого Рождества» и «Тихую ночь» . Уиггинс с его неплохим тенором, как мог, старался вести за собой хор, но тщетно. Это было нестройное слияние голосов разного тембра и к тому же певших с самым разным акцентом, но Холмсу это ничуть не мешало, и он ни разу не запнулся, ведя их за собой, одну песню за другой.
Уотсон встретился с ним взглядом и Холмс улыбнулся. Уотсон улыбнулся в ответ.
Человек, старавшийся преподать себя миру в качестве холодного, бездушного автомата, был настоящим отцом для этих тридцати семи мальчишек, который очень любил их и много о них думал. Уотсон знал, что об этом будут вспоминать потом дети этих детей, а потом и их дети. И в то же время он понимал, что ему не стоит писать об этом.
Есть вещи слишком священные для того, чтобы предавать их гласности.

И в завершение маленькая фантазия на тему "Голубого карбункула".



@темы: Шерлок Холмс, Пост, Aleine Skyfire, Голубой карбункул, Нерегулярные войска с Бейкер-стрит, Клипы, Рождество, Гифки

URL
13:13

С Рождеством!

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Давно хотелось поделиться этим . И вот как раз более, чем подходящий случай. Эта книга когда-то была настоящим откровением. Чуть позже расскажу о ней.

На мой взгляд одно из самых прекрасных описаний русского старинного Рождества.

Иван Шмелев "Лето Господне"


"Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же... Не поймешь чего - подскажет сердце.

Как будто я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он - редко, выпадет - и стаял. А у нас повалит - свету, бывало, не видать, дня на три! Все завалит. На улицах - сугробы, все бело. На крышах, на заборах, на фонарях - вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит - и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай - увязнешь. Тихо у нас зимой и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз визжат полозья. Зато весной услышишь первые колеса... - вот радость!..

Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней подвозят, - скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче - белугу, осетрину, судачка, наважку; победней - селедку, сомовину, леща... У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество - свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, - мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, - разводы розовые видно, снежком запорошило.

А мороз такой, что воздух мерзнет - Инеем стоит; туманно, дымно. И тянутся обозы - к Рождеству. Обоз? Ну, будто поезд... только не вагоны, а сани, по снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары. Везут свинину, поросят, индюшек - "пылкого морозу". Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь... Знаешь - рябчик? Пестренький такой, рябой... ну, рябчик! С голубя, пожалуй, будет. Называется - дичь, лесная птица. Питается рябиной, клюквой, можжевелкой. А на вкус, брат!.. Здесь редко видишь, а у нас - обозами тянули. Все распродадут, и сани, и лошадей, закупят красного товару, ситцу - и домой, чугункой. Чугунка? А железная дорога. Выгодней в Москву обозом: свой овес-то и лошади к продаже своих заводов, с косяков степных.

Перед Рождеством на Конной площади в Москве - там лошадями торговали - стон стоит. А площадь эта... - как бы тебе сказать?.. - да попросторней будет, чем... знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся - в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи - как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да... с комнату, пожа-луй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает... - розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, - наплевать! Нищий подберет. Эту свиную "крошку" охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой - поросячий ряд, на версту. А там - гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия - без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни - большие сани - везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины... Богато жили.

Перед Рождеством, - дня за три, на рынках, на площадях лес елок. А какие елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь" - тычинки. У нашей елки... как отогреется, расправит лапы, - чаща. На Театральной площади, бывало, - лес. Стоят, в снегу. А снег повалит - потерял дорогу! Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках - будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбом. Сбитенщики ходят, аукаются в елках: "Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!.." В самоварах, на долгих дужках, - сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С медом, с имбирем - душисто, сладко. Стакан - копейка. Калачик мерзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, граненый, - пальцы жжет. На снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар - клубами, как из паровоза. Калачик - льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет. До ночи прогуляешь в елках. А мороз крепчает. Небо - в дыму - лиловое, в огне. На елках иней, мерзлая ворона попадется, наступишь - хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а... тепло!..

В Сочельник, под Рождество, - бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар - из чернослива, груша, шептала... Ставили под образа, на сено. Почему?.. А будто - дар Христу. Ну... будто. Он на сене, в яслях. Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла. На стеклах лед, с мороза. Вот, брат, красота-то!.. Елочки на них, разводы, как кружевное. Ноготком протрешь - звезды не видно? Видно! Первая звезда, а вон - другая... Стекла засинелись. Стреляет от мороза печка, скачут тени.

Ко всенощной. Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок - мороз и не щиплет. Выйдешь - певучий звон. И звезды. Калитку тронешь - так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-тонко. По улице - сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А воздух... - синий, серебрится пылью, дымный, звездный. Сады дымятся. Березы - белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко, до звезд. Звездный звон, певучий - плывет, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних - Рождество.

Зайдешь к Бушую. Это у нас была собака, лохматая, большая, в конуре жила. Сено там у ней, тепло ей. Хочется сказать Бушую, что Рождество, что даже волки добрые теперь и ходят со звездой... Крикнешь в конуру: "Бушуйка!" Цепью загремит, проснется, фыркнет, посунет мордой, добрый, мягкий. Полижет руку, будто скажет: да. Рождество. И - на душе тепло, от счастья.

Мечтаешь: Святки, елка, в театр поедем... Народу сколько завтра будет! Плотник Семен кирпичиков мне принесет и чурбачков, чудесно они пахнут елкой!.. Придет моя кормилка Настя, сунет апельсинчик и будет целовать и плакать, скажет: "Выкормочек мой... растешь..."

И в доме - Рождество. Пахнет натертыми полами, мастикой, елкой. Лампы не горят, а все лампадки. Печки трещат-пылают. Тихий свет, святой. Окна совсем замерзли. Отблескивают огоньки лампадок - тихий свет, святой. В холодном зале таинственно темнеет елка, еще пустая, - другая, чем на рынке. За ней чуть брезжит алый огонек лампадки-звездочки, в лесу как будто... А завтра!..


А вот и - завтра. Такой мороз, что все дымится. На стеклах наросло буграми. Солнце над Барминихиным двором - в дыму, висит пунцовым шаром. Будто и оно дымится. От него столбы в зеленом небе. Водовоз подъехал в скрипе. Бочка вся в хрустале и треске. И она дымится, и лошадь, вся седая. Вот мороз!..

Позванивает в парадном колокольчик и будет звонить до ночи. Приходит много людей поздравить. Перед иконой поют священники, и огромный дьякон вскрикивает так страшно, что у меня вздрагивает в груди. И вздрагивает все на елке, до серебряной звездочки наверху.

Приходят-уходят люди с красными лицами, в белых воротничках, пьют у стола и крякают.
Гремят трубы в сенях. Сени деревянные, промерзшие. Такой там грохот, словно разбивают стекла. Это - "последние люди", музыканты, пришли поздравить.

Вот уже и проходит день. Вот уж и елка горит - и догорает. В черные окна блестит мороз. Я дремлю. Где-то гармоника играет, топотанье... - должно быть, в кухне.

В детской горит лампадка. Красные языки из печки прыгают на замерзших окнах. За ними - звезды. Светит большая звезда над Барминихиным садом, но это совсем другая. А та, Святая, ушла. До будущего года.

@темы: Рождество, Цитаты

URL
понедельник, 06 января 2020
17:54

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Еще одна деньрожденческая запись)



Ну, во-первых, я кажется, только раздразнила всеобщее любопытство своими восторгами по ричардсоновской "Собаке" . Вот здесь ссылка на фильм с тем самым дубляжом



А вот тот самый фик, о котором я говорила. Не лишенный известной доли слэша)

Маэстро


Мой друг Шерлок Холмс – не человек.
Такое замечание может показаться шокирующе жестоким. Но это, напротив, самый лучший комплимент, который я могу сказать самому великому из всех известных мне людей. Само собой разумеется, что это не просто какое-то обособленное научное наблюдение, а оживленное оттенком чувства. Но сделано оно не в шутку, я совершенно серьезен. Ну и какой же может быть вывод при отсутствии соответствующего доказательства? Я побывал на трех континентах и в силу особенностей мой профессии , будучи военным и медиком , имел дело с людьми различных культур в самых лучших и худших их проявлениях. Я был связан с людьми различными видами отношений: приятельскими отношениями, страстными романтическими чувствами, страстным соперничеством. И, однако, даже теперь, когда в круг известных мне людей входят члены преступных организаций и работники полицейского ведомства, и мне случается вступать в контакт с самыми экстраординарными личностями – от членов королевской семьи до бездомных, от простофиль до садистов – никого из них нельзя даже пытаться сравнивать с необыкновенной личностью первого в мире детектива-консультанта.
Меня бы совсем не удивило, если бы даже на продолжении столетий, он так бы и остался единственным представителем этой придуманной им самим профессии. Возможно, он единственный в мире человек, счастливо повенчанный с наукой и искусством. Многие великие мужчины и женщины могут сказать, что являются экспертами в той или другой из этих сфер, но едва ли в обеих, ибо требования, предъявляемые логикой науки прямо противоположны артистическим причудам творчества.
Это касается других, но не Холмса. Он кажется исключением из общего правила, без усилий демонстрируя гармоничную связь интеллекта и артистизма. Он с одинаковым мастерством играет на скрипке и делает логические выводы, одинаково сосредоточенный как на своих музыкальных композициях , так и на химических экспериментах, в равной мере с головой погружаясь в свои скрипичные концерты и в свои криминальные расследования.
Хитросплетения его ума все так же бесконечно очаровывают меня. Я и не надеюсь когда-нибудь постичь его сложное многообразие, но я вижу его отблеск во взгляде Холмса, ибо его глаза, как стекло – холодные, ясные , и пронизывающие. Метафора о глазах, как зеркале души, никогда бы не была столь уместной, как в отношении моего друга, ибо они демонстрируют мельчайший отблеск гениальной умственной работы. Никогда я не наблюдал в его глазах такой живости, как в те минуты , когда он распутывает какую-нибудь тайну; и когда он каким-то чутьем предугадывает ответы на вопросы, на которые казалось бы совершенно невозможно ответить, глаза его поистине сияют.
И, однако, в виду того, что я могу видеть это маленькое окошко в его ум , внутренняя полупрозрачность его глаз изнутри с трудом компенсируется их внешней просвечивающей насквозь силой, столь поразительной, что ею решительно не может обладать человек. Одним взглядом он узнает о вас столько, словно из долгого разговора с вами, и потом фактически знакомит вас с самими собой.
Это не всегда вызывает благосклонность окружающих, ибо, таким образом, он невольно вытаскивает на свет самые тщательно хранимые тайны. Он не просто видит вас, он видит сквозь вас, и у него не возникает сомнений в том, что он должен объявить это вслух.
Однако, я верю, что его откровенная и безжалостная честность не бестактна и не имеет своей целью манипулировать людьми, и правда, которую он открывает не является предметом шантажа или намерением обидеть. Я думаю, что он просто не в силах удержать это в себе. Когда в его глазах загорается этот знакомый мне маниакальный свет, то это явный знак, что его мозг работает со скоростью, в сотни раз превышающей его собственную и он не может его удержать . Зачастую, он лишь начинает понимать смысл своих выводов, когда слова уже сорвались с его губ, и они говорят о скрываемой до сих пор слабости того, кто перед ним.
И не то, что бы он был совершенно безразличен и равнодушен по отношению к людям. И публику, знающую, что в своих манускриптах я описываю его, как бесчувственную машину, удивит, что таково наше соглашение . Он просил меня об этом. И со И я готов подчинить его скромной просьбе все скудные возможности своего пера .
И как могу я поступить иначе, когда вижу, как печален он каждый раз, когда я с грустью (и часто украдкой) являюсь единственной аудиторией на его скрипичных концертах? Как могу я выставить на обозрение публики эту уязвимость? Если его глаза – маленькое окно в его исключительный ум, то его руки – отражение глубины его души. Ибо он не играет на скрипке – он становится с ней одним целым.
Музыка, что плывет из его искусных, легких пальцев, всего лишь намек на тот водоворот эмоций, что он сдерживает, не давая им прорваться наружу, однако, даже тогда я ошеломлен их силой. Мои конечности дрожат в такт его вибрирующим нотам, его смычок затрагивает струны моего сердца, мое тело начинает качаться в одном ритме с ним в тактах крещендо и аллегро, и вся моя душа тянется к нему, когда он затихает в тональности анданте.
Потеряв способность дышать, когда он играет глиссандо, словно это какая-то рана в его груди, и он прилагает все силы души, чтобы сдержать рыдания, пока , наконец, не издает последнюю ноту, как прерванный стон отчаяния, я могу лишь беспомощно смотреть, как рассыпаясь на части , он разбивается вдребезги.
Я завидую этой скрипке.
Не по самой очевидной из причин – в том, как чувственно скользит по ее струнам смычок, как его щека ласкает ее полированную поверхность, как его искусные пальцы нажимают, тянут и скользят – хотя я солгал бы, если бы сказал, что это не производит на меня никакого эффекта. Производит и очень сильный. Настолько сильный, что, когда Холмс исполняет свои не предназначенные для широкой публики концерты, я благодарен за уединение нашей квартиры на Бейкер-стрит. Если бы Холмс играл так прилюдно, я не сомневаюсь, что какой-нибудь полицейский, взглянув на меня, немедленно угадал бы соответствующие намерения за моим горящим взглядом и тут же застегнул на моих запястьях наручники за несомненную любовь и нежность, которые читались на моем лице столь же ясно, как и в моих рассказах. И все эти чувства, конечно, к нему; из-за него. И зная его острую наблюдательность, я иногда поражаюсь, как он не видит, что я почти боготворю его.
Однако, у меня нет желания оказаться разлученным со своим дорогим другом. Я не могу допустить, чтобы кто-то оторвал меня от него, даже если это будет кто-то вроде Лестрейда. Особенно , в этом случае. Не думаю, что смогу вынести предательский и обвиняющий взгляд на лице инспектора, если самый мудрый из всех известных мне людей, будет погублен лишь из-за того, что я не смог совладать со своим проклятым сердцем.
Особенно теперь… теперь, когда он снова погружен в свою музыку.
Вот… вот почему я завидую этой скрипке.
Мой друг гордо и величаво предстает перед лицом публики. Он вызывает восхищение, но он недоступен – божество, на которое можно взирать и призывать. И если он сочтет вас стоящим его внимания, то на вас, видимо, снизошло благословение небес. Его ум не от мира сего, и я считаю , что мне не вероятно повезло, что я удостоился чести ежедневно находиться в его обществе, не говоря уже о его дружбе.
Но здесь… Когда он играет на своей любимой скрипке с обожанием любовника, он полностью обнажен.
Исчезло божество холодной логики. Сошел внешний лоск, чтобы открыть нечто гораздо более прекрасное. Гораздо более божественное.
Здесь, в стенах нашего общего дома… Шерлок Холмс позволяет себе быть человеком.
Я не верю, что мой друг настолько лишен эмоций, насколько он убедил в этом публику и себя. Возможно, наука – это его страсть, но артистичность у него в крови. Обычный человек не может играть менуэты и сонаты так, чтобы они звучали, словно песни души и частички этой вселенной. Человек, столь поглощенный своей игрой, идущей от самого сердца, не может быть лишен чувств.
Такая сосредоточенная совершенная увлеченность может исходить лишь из поистине великого сердца.
И мне было интересно… Господи, как бы мне хотелось знать, когда он вот так закрывает глаза и слегка раскачивается в такт своей собственной музыки и погружается в крещендо и арпеджио, витающие вокруг него…
Мне интересно, что питает его страсть, его благоговение, на чем он сосредоточен, чем увлечен.
И когда он позволяет скрипке унести его, быть с ним единым целым, взмывать с ним ввысь к недостижимым высотам…
Вот. Вот, почему я завидую этой скрипке.

@темы: Шерлок Холмс, Ютуб, ДР, Собака Баскервилей, Ричардсон, Скрипка Мастера, Собака Баскервилей (1983), Кино

URL
17:01

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Для праздничной атмосферы нужно немного музыки, особенно если речь идет о таком празднике, как День рождения Шерлока Холмса.

Это один из моих любимых клипов. Из тех времен, когда я только начинала изучать дневники.

Клип Логастр - "Сказка о молчании". Ну, он, конечно не об одном только Шерлоке Холмсе. И прекрасно передает дух и атмосферу Гранады. Говорит о том, что о самом главном там молчат...




@темы: Гранада, Джереми Бретт, Шерлок Холмс, Клипы

URL
16:08

С Днем рождения, мистер Холмс!

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сегодня хочу что-то вспомнить, о чем-то напомнить и кое-чем поделиться

Вообще-то, на самом деле, я о многом из этого писала. И если вдруг кому интересно, то вот здесь morsten.diary.ru/?tag=5526281 буквально вся история, только читать лучше с более ранних записей, чтоб все по порядку - там и про книги, и про кино, и про фанфики.

Ну, а я сейчас больше для себя напишу. Я нашему с мистером Холмсом знакомству веду отсчет с 1981-го - это год издания моей самой главной книги



До этого тоже, конечно, слышала о нем и мне даже читали когда-то вслух отдельные рассказы, но первое более-менее самостоятельное осознанное знакомство началось с этой книги. И так получилось, что еще до разных фильмов. Наш сериал уже показывали, но я тогда, видно, до него не доросла и помню только ужастик с "Пестрой лентой". Поэтому Холмс был для меня сразу книжным и можно сказать, что я не столько представляла, сколько скорее чувствовала его - по интонациям, по манере, по каким-то отдельным эпизодам. И почти сразу для меня стал очень важен Уотсон, ощутив и осознав его восхищение и привязанность к Холмсу, я потом , наверное, почти всегда уже смотрела на сыщика его глазами. И с тех пор всегда предпочитаю повествование от лица Уотсона - для меня самое правильное. И вот как сказал в одном фанфике Холмс: Ты показал мне меня...

Первый раз я эти рассказы читала здесь, в этой квартире, где живу, и прекрасно помню, как "Последнее дело Холмса" читала на кухне сидя спиной к темному, зловещему коридору, а страницы из дневника Уотсона в "Собаке" читала, взобравшись с ногами на тахту в маленькой комнате.

Через несколько лет случай свел меня с другой книгой, где были новые рассказы и в том числе и "Этюд", в котором была иллюстрация, которая потом стала важной и одной из любимых. И вот они иллюстрации, которые , наверное, сыграли свою роль в том образе Шерлока Холмса, что сложился у меня в голове







В этой второй книге был, наверное, какой-то зловещий оттенок и, наверное, в чем-то она была более взрослая. И это был уже следующий этап, когда я сама начала писать в уме какие-то фанфики.
А потом была "Собака". Это был 1983 или 1984-й. Лето. И в "Арктике" появилась огромная афиша "Собака Баскервилей" США. Это, конечно было ошибкой - фильм-то английский. Я пошла просто из интереса - знала, что у буржуев эффектные, яркие фильмы. И вот прямо цитата из "Горбуна": "Миссис Барклей вышла из дома счастливой, беззаботной женщиной. Вернулась она туда другим человеком"
Вот это мой случай) Только вот вернулась я как раз счастливой)
Это, конечно, сугубо индивидуально. Но передо мной тогда появился Холмс из книги - спокойный, хладнокровный, язвительный, смелый. Не красавец. А вот почти точно такой, каким мне и представлялся, ну или почти таким.
Начальные титры - особенно с копии, которую я потом приобрела в Госфильмофонде - всегда напоминают о том времени, о трепете, который вызывали эти кадры.

И как я чувствовала себя в том фильме) - почти как дома. И ... со мной такое случилось впервые - я пошла на него на следующий день. Потом еще, и еще. Это было сильнее меня. Я просто не могла не ходить на сеансы, пока "Собака" шла в нашем кинотеатре. А потом уже через несколько лет, увидев, что фильм идет где-то в Москве - для это было как зов боевой трубы.
Потом уже, конечно, ощущения были не такими яркими. Возможно, кадры этого фильма просто очень точно легли на мои собственные впечатления от книги. Возможно, дело в том, что это был мой первый "холмсовский" фильм. Я не знаю. Но он всегда будет для меня чем-то особенным. Хотя бы потому, что будет напоминанием о тех прекрасных днях.
Позже, как я сказала, купила копию в Госфильмофонде, и потом умельцы с рутрекера соединили великолепный советский дубляж с нее с качественным изображением.
Сериал с Ливановым был уже позже, и я не сразу привыкла к нашему Холмсу, но тут свою роль, наверное сыграл Виталий Соломин, на мой взгляд, один из лучших Уотсонов

Я сейчас пишу только о тех первых впечатлениях. Не стану расписывать все вехи моей "холмсовской" биографии. Просто, чтоб отметить сегодняшнюю знаменательную дату.

Позже выложу один фик, который я, кажется, переводила на прошлый или позапрошлый день рождения Холмса. Потому что там много прекрасных слов о нем, сказанных Уотсоном, что как нельзя более подходит для этого дня.

Конечно, неплохо было бы что-то сделать и в этом году, но я погрязла в рождественском переводе, а к тому же еще в переводах о молодом Холмсе, да еще и была в растрепанных чувствах,так что, увы. Но, надеюсь, что все еще будет)

А сегодня я начала смотреть довольно редкий сериал о Холмсе с Дугласом Уилмером. Только начала. Вот за своим поздним обедом продолжу. Насколько я поняла, шерлокианцы ценят этого актера очень высоко. Хочу посмотреть, хоть и не очень люблю с английскими субтитрами. У нас его не переводили, и даже на ю-тубе я его не нашла.
Справедливости ради скажу, что внешность у него не самая холмсовская, но хочу посмотреть все, что есть, чтоб составить свое мнение.


Начала с "Пестрой ленты". Надо сказать, что я еще не видела более подробного рассказа о жизни сестер Стоунер. Впечатлило, как Ройлотт чуть ли не пинками загоняет Эллен в спальню умершей Джулии. А потом была подробная иллюстрация к ее словам, что "даже тот, к кому я имею право обратиться за советом и помощью, считает все мои рассказы бреднями нервной женщины". И эта Эллен показалась мне очень мужественной. По крайней мере , в сравнении с героинями нашего и гранадовского сериала. Правда, надо сказать Холмс с Уотсоном были не слишком галантны, они, конечно, предложили ей позавтракать, она выпила только кофе, а потом она рассказывала свою историю, а они в этот момент ...завтракали))) Ну, в общем, буду смотреть дальше.
И поделюсь дальнейшими впечатлениями. А если кого заинтересует, постараюсь поделиться и самим сериалом

Ну, а всех шерлокианцев и холмсоманов с праздником, с Днем рождения Мастера!

@темы: Шерлок Холмс, ДР, Кино-Холмсы, Дуглас Уилмер, Собака Баскервилей (1983)

URL
13:43

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Начинаю выкладывать этот сериал. У него нет определенного автора, насколько помню, это было совместное творчество. Части будут весьма условны

Трудное детство Рауля де Бражелона

Часть 1



Типа пролог

Прекрасное июльское утро только-только вступало в свои права. День обещал быть жарким и ясным.
Но слуги, суетившиеся во дворе замка Ла Фер, уже не замечали ни солнышка, ни чистого неба.
После полуторамесячной отлучки неожиданно явился хозяин замка, граф де Ла Фер. Явился не один, а в сопровождении шевалье, одетого в сутану, но державшегося в седле с непринужденностью человека военного.
Какая поднялась суматоха! Графа ждали, но на целую неделю позже. Естественно, слуги позволили себе расслабиться, и сейчас с тревогой ожидали наказания. Надо сказать, что граф наказывал кого-либо исключительно в состоянии подпития, а такое случалось нередко.
Но сейчас граф был трезв. Более того, он явно пребывал в отличном настроении.
- Мои скромные владения! – сказал он, делая жест в сторону парка, окружавшего особняк.
- Здесь очень мило! – шевалье, сопровождавший графа, не без любопытства оглядел только что отремонтированный фасад замка. – Хорошее вложение английских денег, граф. Я вас поздравляю.
Граф сдержанно кивнул. Но видно было, что ему приятно.
Подошел управляющий домом.
- Приготовьте комнату для аббата д`Эрбле. И накрывайте стол для завтрака! – распорядился хозяин. – Где Гримо?
- Господин Гримо с господином виконтом сейчас выйдут!
И вправду: спустя пару минут на крыльце дома показалась долговязая худая фигура Гримо. Верный слуга вел за собой мальчика лет пяти, который сонно потирал глазенки. Увидев графа, мальчуган вырвал руку из руки Гримо и побежал вперед:
- Господин граф, господин граф вернулся!
- Виконт, я рад вас видеть! – сказал тот, кого мы знаем под именем Атоса.
Мальчуган церемонно поклонился, не без любопытства поглядывая то на опекуна, то на его спутника.
Малыш был похож на маленького ангелочка.
- Прелестное дитя! – сказал аббат, улыбаясь.
Виконт поклонился и ему.
На этом приветствия прекратились.
- Гримо, я жду вас после завтрака в столовой. Вы расскажете мне, как обстоят дела и как вел себя Рауль.
Последовал молчаливый кивок. С хозяевами не спорят. Кроме того, Гримо привык молчать даже тогда, когда ему было, что сказать.
Все проследовали в дом…


Завтрак нельзя было назвать изысканным, ведь графа, тем более с гостями, здесь не ждали, но сервирован он был безукоризненно. По окончании трапезы граф пригласил шевалье осмотреть свои владения.
Час спустя они вернулись. Жаркое июльское солнышко побуждало искать укрытия в прохладном каменном доме. Граф проводил друга в его комнату, где тот собирался отдохнуть и заняться корреспонденцией, и спустился в столовую. Там его уже ожидал Гримо.
- Итак, Гримо, расскажите мне, что произошло за время моего отсутствия, - сказал Атос, усаживаясь на стул. – Прежде всего, всё ли в порядке с Раулем?
Гримо, немного подумав, кивнул.
- Что-то не так, Гримо? – встревожился граф, хорошо знающий, что у его слуги каждый взгляд и каждая секунда промедления исполнены смысла. – Здоров ли виконт?
На этот раз Гримо кивнул уверенно.
- Что же тогда? Что случилось?
Гримо пожал плечами и указал на внушительных размеров буфет, расположенный в углу столовой. Атос подошел поближе и увидел, что нижние дверцы не висят на петлях, а отломаны и стоят рядом.
- Качался, - лаконично сообщил Гримо.
Атос улыбнулся:
- Он же ребенок!
Гримо приблизился к буфету и из самого дальнего угла достал нечто, напоминающее покорёженный серебряный блин. В этом предмете после тщательного изучения Атос узнал свою лучшую вазу для фруктов, которой так дорожил его отец.
- Перевернул и прыгал, - поведал Гримо.
Атос уже не улыбался. Он хмурил брови.

— Гримо, друг мой, помнится, перед отъездом я приказывал вам хорошенько приглядывать за поведением моего воспитанника, не так ли?— всё ещё спокойным, ровным тоном осведомился граф де Ла Фер.
— Но я, сударь… — как бы не были обыкновенно коротки реплики Гримо, на этот раз Атосу удалось его перебить:
— Как же могло случиться это безобразие, Гримо?! Выходит, мальчик был оставлен без присмотра? — в голосе Атоса появились суровые требовательные нотки.
Гримо, собрался было в двух словах поведать графу о том, как сложно ему, немолодому уже человеку, уследить за пятилетним, полным сил и выдумки ребёнком, о своей занятости, как старшего слуги в доме, — ведь ему, помимо выполнения своих обязанностей няньки приходилось в отсутствие хозяина контролировать работу и всех остальных слуг, иначе эти лентяи окончательно запустили бы дом… В общем, Гримо, мог бы многое рассказать своему господину о тяготах своей жизни, но едва открыв рот, он тут же сжал губы и молча, покаянно кивнул. Действительно, какими бы весомыми не выглядели оправдания, возразить на главное обвинение было нечего: в тот злополучный вечер, «мальчик был оставлен без присмотра».
Немного полюбовавшись видом своего преданного слуги, который стоял сейчас перед ним в выражавшей раскаянье позе, Атос проговорил:
- Пришлите виконта в мой кабинет, Гримо. Я хочу побеседовать с ним. — И, прихватив с собой бесформенные остатки старинной вазы, Атос направился на второй этаж.

Через несколько минут задумчиво расхаживавший по кабинету из угла в угол граф услышал в коридоре приближавшиеся шаги, после чего в дверь робко постучал детский кулачок. Атос подошёл к двери, распахнул её, жестом пригласил Рауля войти. Плотно прикрыв дверь, граф повернулся к своему воспитаннику. Начинать «беседу» он не спешил. Атос прошёл за стол, опустился в кресло и сделал Бражелону знак подойти.
Мальчику, который бывал в кабинете Атоса лишь изредка, так как ему запрещалось самовольно переступать порог сей «священной комнаты», было явно не по себе. Граф призывал его сюда, как правило, чтобы сообщить о своём очередном отъезде и взять с него обещание во всём слушаться Гримо во время своего отсутствия, либо для строгих внушений после шалостей и объявления наказания. Поскольку предположить, что граф собирается покинуть имение, едва вернувшись из долгой поездки, не мог даже пятилетний ребёнок, а водружённая на стол испорченная ваза служила ярким напоминанием об одном недавнем очень весёлом вечере, после которого, правда, Гримо укладывал виконта спать с весьма мрачным видом, догадаться о причине официального вызова пред ясные очи обожаемого опекуна было нетрудно. Виконт в тревожном предчувствии грозы остановился посреди кабинета, растерянно глядя на графа.





- Рауль, - начал Атос, - это сделали вы?
И он качнул головой в сторону остатков вазы. Мальчик взглянул на них, потом на графа и прошептал:
- Да...
- Рауль, ответьте, я разрешал вам брать столовое серебро?
- Нет... - виноватый и трогательный взгляд из-под пушистых ресниц.
- Зачем же вы это сделали, Рауль? - голос Атоса стал строгим и настойчивым.
Юный виконт помедлил и тихо сказал:
- Я хотел сделать землю для моих солдатиков. Чтобы они победили всех врагов на земле и были самыми смелыми...
На минуту воцарилось молчание. Атос был поставлен в тупик. Наконец он вымолвил:
- А кто сказал вам, что земля плоская, виконт?
- Кормилица...
- Земля круглая, Рауль. Круглая, как яблоко. Когда вы подрастете, вам об этом расскажут учителя.
Мальчик очень удивился. Но тут же вспомнил, что граф знает всё на свете, и сразу поверил.
- Однако зачем же, - продолжал Атос, - вы сломали серебряную вазу?
Рауль, почувствовав, что граф не очень сердит, стал объяснять, как он попытался расплющить корзинку для хлеба, но в результате получил лишь обломки веточек. Как он соорудил землю из салфеток, но она всё время прогибалась и солдатики сыпались с неё, что не пристало самым победоносным воинам в мире. И как он наконец догадался сделать землю из старой вазы, какая она была большая и устойчивая, и как его солдатики победили всех неприятелей!
Атос почувствовал, что он не может сердиться на этого ребенка. Однако дисциплина - прежде всего, поэтому он сказал:
- Виконт, вы поступили очень дурно. Вы будете наказаны и в течение недели не получите ваших любимых персиков и слив.
Рауль потупился, сознавая свою вину. Затем, взглянув на опекуна и прочитав на его лице, что аудиенция окончена, шагнул к двери.
- Рауль! - окликнул его Атос. Мальчик обернулся и увидел, что граф улыбается.
- Кто же был врагами ваших солдатиков, Рауль?
- Кто был врагами? - переспросил мальчик, пораженный тем, что самый умный в мире человек не может догадаться о такой простой вещи. - Конечно же, ложки из буфета!

Получасом позже этого признания мажордом и Гримо проводили ревизию столового серебра из буфета.
- Вилки. Сорок штук.
- Двадцать семь, - вытирая холодный пот с лица, констатировал факт мажордом.
- Ложки. Сорок штук.
- Тринадцать. Боже, граф убьет меня за растрату, а я ведь ничего не трогал! Пресвятая Мадонна, спаси и сохрани! Святой Антуан, сжалься!
Гримо покосился на товарища и продолжил зачитывать опись.
- Ножики столовые. Сорок штук.
- Девять! Я опозорен!!!
- Малые десертные ложки на длинной ручке. Десять штук.
- Ни одной!!!
Когда они дошли до конца списка, мажордом рвал на себе волосы. Он бурно выражал свое отчаяние, в то время как Гримо сохранял полнейшую невозмутимость.
- Что делать? - всхлипывал мажордом. - Что делать? Посуды на три с лишним тысячи ливров! Вилки, ложки, бокалы, тарелки... Никогда не расплачусь!!!
- Не будешь! - сказал Гримо, захлапывая тетрадь. - Незачем.
- Но почему?
- Солдаты.
- При чем тут солдаты?! Что вы несете?!
- Похоронил! - ответил Гримо. - Трупы - похоронил. Играл в войну. Одержал победу. Врагов хоронят. Хороший мальчик.


..."Трупы врагов" были захоронены в "кургане", насыпанном на берегу пруда.
Извлекая их из могилы, мажордом плакал как ребенок.

@темы: Атос, Трудное детство Рауля де Бражелона, Рауль

URL
11:15

В городе Рождество. Глава 4

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Дописала эту главу, теперь можно ее дочитать)


Глава 4



Я совсем не удивился, когда примерно за час до закрытия (о, еще один час всеобщего временного помешательства!) я увидел этого высокого типа. Кажется, его звали Холмс, если я, конечно, правильно запомнил его среди нескольких десятков покупателей, которых имел честь обслужить в течение дня. Итак, я увидел, что он вновь появился в магазине и вид у него был еще менее радостный, чем в прошлый вечер. А если точнее, то его настроение было средним между слегка раздраженным и крайне расстроенным.
Я потерял его из виду, ибо даже его высокую фигуру заслонили стальные объятия шкафов и стеллажей с одеждой. А потом мое внимание было полностью сосредоточено на матроне в крикливо-бордовом бархатном платье и, на мой взгляд, чрезмерно надушенной , так что нечем было дышать. Она тут же заворковала надо мной, лепеча, что ей так бы хотелось увидеть моего дядю Гарольда. И , ну, разве же не прекрасен этот его магазин ( то есть деньги, которые он с него имеет), а я , должно быть, самый прекрасный племянник, о котором только можно мечтать ( то есть, она хотела бы стать моей тетей; ох прошу прощения, что-то меня замутило), и , может, я мог бы представить их друг другу на Рождественском приеме в Вестминстере в доме лорда Никак-не –упомню-его-чертовски-длинное-имя и т.д. и т.п., можете продолжать эту речь по своему вкусу.
Я так сильно хотел спастись от этой доморощенной обольстительницы, что так и кинулся к этому Холмсу, когда он бесшумно приблизился к прилавку, взирая на женщину, стоявшую у него на пути, с отрешенным видом ученого, изучавшего чучело какого-нибудь мутанта.
- Да, конечно, мисс Вестлейк, я скажу об этом дяде, - поспешно произнес я, церемонно поклонившись. – А теперь прошу меня извинить, но я должен заняться покупателем. И не околачивайтесь тут, пожалуйста, уйдите…
Женщина (я не могу назвать ее леди, ибо она ею не была) одарила меня напоследок целой гроздью своих жеманных улыбок, и отправилась взглянуть на дамские туалеты (естественно, больших размеров). Мистер Холмс с минуту смотрел ей вслед, а затем повернулся ко мне, насмешливо приподняв бровь.
Взглядом я дал ему понять, чтоб даже не начинал. Я определенно был не в том настроении, а завтра еще предстояла круговерть рождественского вечера; мне было крайне необходимо сохранить здравомыслие еще хотя бы на один день. Но джентльмен просто понимающе улыбнулся, и с доверительным видом перегнувшись через прилавок, понизил голос до шепота:
- Не позволяйте дяде жениться на этой женщине; за последние десять лет она четыре раза была замужем, и все ее мужья нашли свой конец в результате очень удобного «несчастного случая», сказал он совершенно серьезно.
Если этот странный тип смог каким-то образом выяснить, что последнюю неделю отпуска я провел в Брайтоне, то он видимо мог неким (законным или незаконным) способом узнать, что эта женщина была охотницей за богатыми мужьями и/или убийцей. Как бы там ни было, я для памяти записал себе, что должен поговорить с дядей, когда у него будет время и почувствовал себя довольным от того, что оказался прав в своем отвращении по отношению к этой старой кляче.
- Я должен извиниться за то, что буквально удрал отсюда прошлый раз, - продолжал мой собеседник. Надо же, оказывается, когда хотел, он мог быть очень вежлив – я же знал, что он джентльмен, хоть и весьма эксцентричный. – Дело… не терпело отлагательств.
- Так я и понял, - сухо отозвался я.
- Да, я подумал, что вы должны это понять, - рассеянно пробормотал он и в задумчивости стал постукивать по губам своим длинным пальцем.
- Все еще не решили, что подарите, сэр?
- Нет. И у меня есть только полчаса, я ужинаю неподалеку отсюда с этим моим другом… У вас, наверное, вряд ли есть какие-нибудь предложения? Я знаю, что я...
Вместе с проходящей мимо нас семьей из четырех человек – мать испуганно охнула, отец, как мог, прикрыл своим близнецам уши – потрясенный, я смотрел, как мой покупатель резко оборвал свою речь , очень громко и яростно выругавшись. Он смотрел на вход в магазин с непередаваемым выражением, которое я не могу назвать никак иначе, как только испуганным.
- Сэр?
- Какого черта он здесь оказался? – простонал мистер Холмс, и вид у него был такой, словно либо его сейчас стошнит (а я уж точно не хотел, чтоб такое произошло в моем отделе), либо, он, того гляди, провалится сквозь пол, точно призрак, и исчезнет ( а вот это , может и было бы хорошей рекламой, но вряд ли могло принести пользу достойной репутации нашего заведения).
- Кто здесь оказался?
- Этот человек!
И мистер Холмс довольно бесцеремонно указал на джентльмена, медленно и осторожно пробиравшегося сквозь шумную толпу – и я тут же узнал в нем того странного доктора, который был здесь в вечер понедельника. И он же как раз и был человеком, для которого мой нынешний покупатель выбирал подарок; а он , очевидно, вообще, был новичком в делах приобретения и вручения подарков, и теперь впал в настоящую панику, а ведь все можно было исправить при помощи достоверной выдумки и непроницаемого выражения лица.
А поведение мистера Холмса было именно паническим, хотя он, кажется, так не думал.
- Он не должен меня здесь увидеть! – обезумев, зашипел этот странный человек, а его взгляд стремительно метался по сторонам, ища куда бы можно ускользнуть из этой давки, и понимая, что он окружен со всех сторон радостными, улыбающимися покупателями. Внезапно в его взгляде появилось что-то дикое , что напоминало о попавшем в западню олене, заметавшимся во все стороны , чувствуя приближение охотника.
Я собирался предложить ему спрятаться за стойку с шляпами (ибо даже при его росте она с легкостью могла бы полностью скрыть его), но вскрикнув, тут же забыл об этом, крайне ошеломленный; ибо бросив еще один взгляд в сторону доктора, который сквозь толкотню осторожно пробирался к нашему прилавку, мистер Холмс , не успел я и глазом моргнуть, обежал вокруг меня, на минуту замер и , согнувшись, оказался под прилавком!
-Ой! Нет, вы не можете! – я был в полном ужасе, ибо он нарушил все правила, какие только существовали в этом магазине (а я при этом вероятно – еще и полдюжины неписанных законов профессионала), и дядя вышвырнет меня отсюда, если я допущу подобное нарушение.
Помимо этической стороны дела, этот джентльмен выглядел крайне смешным со своими длинными руками и ногами, походя на огромного черного паука, спрятавшегося от кухарки, охотящейся за ним с тряпкой в руке. Несмотря на весь ужас, который я испытывал перед тем, как явно игнорировал этот человек все правила и нормы поведения в обществе, мне ужасно хотелось рассмеяться ребячливым выходкам этого странного типа.
- Обещаю, что ничего не буду трогать, - прошипел он, и его лицо вспыхнуло от напряжения, - но я не могу допустить, чтоб он меня здесь увидел!
- А я не могу пустить вас за этот прилавок! – отозвался я столь же воинственно. Наглость этого человека была просто потрясающей! Очевидно, он совершенно не привык к тому , чтоб ему прекословили.
- Даю вам честное слово джентльмена, что от моего пребывания здесь ничто и никто не пострадает.
Кажется, теперь он уже почти меня умолял, и я чуть не рассмеялся, но вовремя остановился; не стоит принимать его сторону, по крайней мере, так уж явно.
- Знаете, есть и более легкие способы сделать сюрпризом свой рождественский подарок, - я выразительно поглядел на согбенную фигуру этого малого и в ответ получил его гневный взгляд, способный расплавить стекло витрины , стоявшей неподалеку.
Хорошо одетый, седовласый джентльмен, проходящий мимо прилавка, остановился и окинул меня подозрительным взглядом, как видно, недоумевая, почему я разговаривал с полом под прилавком, а не с раздраженными покупателями, толпившимися вокруг.
- Мой мальчик, вы просто не понимаете! – простонал мистер Холмс, горестно опустив голову на руки и мучительно сжимая ими лоб.
- Нет, это вы, сэр, не понимаете, что я просто не могу допустить… - я откашлялся и поспешно поднял голову с (надеюсь) обаятельной улыбкой, и увидел, что передо мной остановилась молодая леди, года на два -на три старше меня.
- Да, мисс, могу я помочь вам?
Я рассеянно прикидывал, кому предназначались те носовые платки, что она покупала – ее отцу или брату, ибо она была довольно хорошенькой… пока не увидел кольцо с бриллиантом, сверкавшее на ее левой руке. Черт.
Наконец, она ушла, а я вернулся к тому, на чем закончил разговор с тем сумасшедшим, что самодовольно сидел у меня под прилавком.
- Я не могу позволить вам там остаться, меня вышвырнут отсюда, если только это станет известно дяде!
- А я думал вы так или иначе хотите избавиться от этого вашего ученичества? – вполне разумно заметил он, и когда он поднял на меня взгляд , в нем засверкали серебряные искорки. Вот наглец!
- Я… я… ну, да… но я все равно не могу позволить вам просто сидеть тут и… - о! - У меня перехватило дыхание, когда прямо передо мной из праздничного полумрака вдруг материализовалась знакомая фигура. – Добрый вечер, доктор.
Я услышал приглушенное восклицание человека, сидевшего подле моих ног, и слегка пнул его ботинком , надеясь вопреки всему, что попал в более или менее чувствительное место. Увы, этот тип был таким худым, что можно было весь день пинать наугад пространство под столом, но так в него и не попасть.
- Добрый вечер, - довольно приветливо ответил этот эскулап. Он снял перчатки и, аккуратно сложив их, засунул в карман пальто. – Сожалею, что у вас столь горячая пора и столько народу делает покупки в последнюю минуту. Да еще и я свалился вам на голову?
Этот малый так и светился золотистыми лучами добродушия, что было весьма приятным после этого долгого дня, и я вдруг понял, что улыбаюсь, несмотря на то, что был полумертвым от усталости и своих усилий скрыть под прилавком самого странного покупателя в Лондоне.
- Все в порядке, доктор. Собственно говоря, сегодня был только один покупатель, который причинил мне много хлопот. – Я изо всех сил сопротивлялся порыву бросить испепеляющий взор на тихо посмеивающегося джентльмена, припавшего к полу у моих ног, но вместо этого просто прикусил язык и заставил себя безмятежно улыбаться. – Я приготовил для вас то, что вы просили, доктор, и вы сможете взглянуть на этот товар, если будете столь любезны и минутку подождете.
Он кивнул и начал хоть и рассеянно, но с заметным благоговением листать прекрасное издание Шекспира в кожаном переплете, что лежало на ближайшем к нему столике с книгами, а я, молча, сделал знак мистеру Холмсу ничего не трогать, или я немедленно выдам его, после чего ушел, чтобы принести со склада тяжелую трость. Я почти уже дошел обратно, до своего отдела, когда мне внезапно пришло в голову, что, по всей видимости, это был подарок как раз для этого смешного мистера Холмса; ведь он как раз выше шести футов и вполне похож на человека, который будет очень рад получить на Рождество смертоносное оружие.
С каждой минутой вся эта ситуация становилась все более забавной и странной.
Когда я вернулся, мистер Холмс имел довольно смущенный вид и едва не окосел, пытаясь, не двигаясь и не производя ни малейшего шума, увидеть, что делает доктор. И если б такое и впрямь случилось с его глазами, то это послужило бы ему хорошим уроком. Когда я вернулся, и подал доктору трость, чтоб он смог хорошо разглядеть ее, он осторожно закрыл книгу и отложил ее в сторону. Он поднял трость и тут внезапно ойкнул и поспешно переложил трость из левой руки в правую… странно, возможно, его левая рука по какой-то причине была слабее. С минуту он взвешивал ее на руке, не обращая ни малейшего внимания на настороженные взоры проходящих мимо мужчин и восхищенные взгляды женщин. Затем доктор улыбнулся и одобрительно мне кивнул.
- Она просто идеальна, - сказал он со вздохом облегчения, столь знакомым мне у покупателей в это время года. – А уже, наверное, слишком поздно надеяться сделать на ней гравировку, если учесть, что завтра уже канун Рождества?
- Вовсе нет, - ответил я, начиная подсчитывать сумму на листке бумаге и высчитывать разницу в стоимости с учетом цены за гравировку. – Но она будет готова только завтра днем, а в шесть мы закрываемся, так как завтра предпраздничный день.
- Отлично. У вас есть какая-нибудь бумага, чтобы я написал то, что нужно?
- Вот, пожалуйста. Только я бы ограничился тремя строчками или даже меньше, учитывая размер пластины для гравировки, - посоветовал я, пододвигая ему соответствующий бланк для заполнения.
Мистер Холмс изо всех сил вытягивал шею, чтоб увидеть, за что платил доктор, но в этот раз я таки попал в него ботинком, он приглушенно вскрикнул и вернулся в исходное положение, посулив мне своим свирепым взглядом медленную и мучительную смерть.
Доктор перестал писать и склонил голову на бок, словно щенок, услышавший свист хозяина.
- Вы ничего не слышали, мастер Тимоти?
- Нет, сэр, - ответил я с самым невинным видом. – Может быть, это шумел какой-нибудь ребенок, вон там, в отделе игрушек, они бывают очень шумными, когда сильно возбуждены.
- Готов поспорить, что вы устаете от всего этого в это время года, не правда ли?
Он сочувственно кивнул, быстро, но аккуратно набрасывая что-то на бумаге (аккуратно особенно для доктора, ибо те врачи, которых я знал, писали такими же каракулями, как и семилетний Дэвид)
Я пожал плечами.
- Это моя работа. И откровенно говоря, бывают взрослые, которые еще хуже – можно подумать, что это мальчишки в теле взрослого мужчины, так они себя ведут. Ой! – я закончил свою речь, позорно взвизгнув, когда кто-то ущипнул меня за ногу в ответ на мой завуалированный намек в адрес эксцентрика, сидевшего под моим прилавком.
При этом моем восклицании доктор приподнял бровь на целый дюйм.
- С вами все в порядке, мой мальчик?
- Гм… да, абсолютно, - проговорил я. Я чувствовал, как вспыхнуло мое лицо; я убью этого Холмса, как только получу с него деньги. – Мне показалось… показалось, что кто-то пробежал у меня по ноге; у нас тут, увы, есть мыши из-за шоколада, которым мы торгуем и некоторых других товаров.
Смешное и унизительно девчоночье объяснение, но это было лучшее оправдание, что я мог придумать за столь короткий отрезок времени. Однако, мне не стоило беспокоиться, ибо , очевидно, доктор был настолько честен, что готов предоставить любому презумпцию невиновности; он просто кивнул и продолжал писать, временами закусив губу, когда, видимо, не мог подобрать подходящее слово.
Я воспользовался тем, что он отвлекся, дабы бросить мрачный, угрожающий взгляд (который, обычно, повергал Эстеллу в слезы в течение трех-четырех секунд – я усовершенствовал этот навык до автоматизма) на маньяка, скорчившегося под моим прилавком, а в ответ получил совершенно безумный взгляд , сопровождаемый какой-то смешной жестикуляцией, значение которой я никак не мог интерпретировать. Видя мое замешательство, мистер Холмс шумно выдохнул через нос, придя в совершенно беспричинное раздражение, а затем сжал руку в кулак и стал делать им движения вверх и вниз, будто качает воду насосом.
Оу! Нужно выкачать из доктора информацию о подарке на Рождество? Я не собирался выставлять себя дураком ради эксцентричного гения, прячущегося у меня под прилавком; нет уж, хоть я, конечно, сделаю, что смогу, пусть скажет спасибо и за это.
- Ну, вот, я думаю так подойдет… как вы считаете? – неуверенно спросил доктор, передавая мне лист бумаги. Я приготовился внимательно его изучить и тут же про себя усмехнулся: надпись гласила Мистеру Шерлоку Холму.
Господи, какая же это мать ухитрилась дать своему сыну имя Шерлок? Говорю сразу: я никогда больше не стану роптать, что ношу имя Тимоти Крэтчетт.
- Очень хорошо, доктор. Может, я могу вам предложить купить что-нибудь для себя? – закинул я удочку, прикрепляя к трости этот листок бумаги и начиная подсчитывать общую стоимость покупки.
- Это после того, что я потрачу на этот подарок? И думать об этом нечего, - невесело рассмеялся он.
- Совсем ничего?
- Нет, мой мальчик. Сожалею, что вы напрасно потратили на меня свое красноречие, но боюсь, что большинство товаров здесь мне совершенно не по карману, - усмехнулся он и вытащил чековую книжку из внутреннего кармана своего все еще припорошенного снегом пальто.
Я получил удар локтем по колену и беспомощно посмотрел на этого идиота под прилавком. Что, черт возьми, я еще мог сделать? Сказать: кстати, доктор, тут один ваш друг спросил меня, какой подарок вы хотите получить на Рождество? Так что ли, да?
Я думал, что не могло быть более странного вечера, но, кажется, у меня уже вошло в привычку каждый раз ужасно ошибаться , когда я так думал, и этот вечер уже начал превращаться в настоящее безумие, еще более странное и неудержимое.
Когда мистер Шерлок Холмс решил поменять позу, чтоб дать отдых затекшим ногам, этот, так называемый, гений случайно опрокинул вешалку с шляпами , и она с грохотом рухнула – прямо на доктора, меня и весь представленный ассортимент рождественских музыкальных шкатулок.

@темы: Шерлок Холмс, KCS, В городе Рождество, Первые годы на Бейкер-стрит, Рождество

URL
воскресенье, 05 января 2020
22:15

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Просто захотелось написать обычную дневниковую запись.

Сегодня сделала вылазку. Честно говоря с неохотой, домосед я, а на горизонте уже маячит выход на работу - то есть метро, автобусы, трамваи, масса нервотрепки на работе и один сплошной недосып. Но как-то бодренько пробежалась-проехалась до магазина и еще салатик после этого нарезала. И как сказали в одном фильме: ну, вот, выглянуло солнышко, и нам как будто нечего бояться.

Перед Новым годом настроение было сильно подпорчено крайне неприятной и очень болезненной ссорой, услышала массу пренеприятных эпитетов в свой адрес, как всегда расстроилась и даже решила на дневнике поставить точку, тем более, что в нем как раз был мертвый сезон. Безрадостное настроение усугубило 31-е число, проведенное на работе, с которой я с трудом смогла уйти только в пять часов. Все оставшееся время до полуночи я бегала, как та белка в колесе. И можно сказать, что только-только пришла в себя.

От довольно напряжной работы в предпраздничный день был один положительный момент - поняла, что самостоятельно научилась ориентироваться в новом для меня участке работы. И в экстренных условиях справилась со всем быстро и без ошибок

Ну, и постепенно все как-то налаживается. Пишутся переводы), ожил дневник, и даже думаю, что надо сделать его поярче в плане картинок, фоток и гифок. Постараюсь чередовать приятное с полезным: фанфики, исследования, фотки, рассказы о книжках и кино

Закончила смотреть французский сериал "Николя Ле Флок" Когда-то начинала, но досмотрела только сейчас. Люблю главного героя с его смешливостью, несмотря на все опасные повороты. Как всегда и тут нахожу какое-то сходство с Холмсом, в этом маркизе, служащем в парижской полиции времен Людовика ХV , с его уличными мальчишками, верными друзьями и заботливой хозяйкой, балующей его разными вкусностями. Понравилось, что он покинул Францию перед самой революцией, можно надеяться, что у него все будет хорошо



Теперь вот смотрю "Зверинец". Сериал не первой свежести, но у меня много пробелов)

@темы: Про меня, Кино

URL
суббота, 04 января 2020
18:09

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Ну, вот решила взяться за ум, и пока я долго и трудно перевожу свои холмсовские фики, взяться за любимые мной фики о детстве Рауля. Вообще, в послемушкетерский период тема Атоса и Рауля для меня самая любимая и дорогая. И надо сказать, что в этих "детских" фиках Рауль предстает очень живым и энергичным мальчиком, что, возможно, даже не особенно канонично)

Сразу скажу, что есть несколько многосерийных фиков и есть отдельные рассказики. И сначала я выложу как раз такой рассказ, который когда-то убедил меня в том, что детство Рауля это тоже очень интересно. А потом уже перейду к сериалу о детстве виконта)

Большая прогулка

Автор пожелал остаться неизвестным

Рауль сидел в парке, забравшись с ногами на скамейку и обхватив колени. После всего, что произошло за последние сутки, впервые в жизни, за все 8 лет он боялся идти домой. Боялся не наказания, он даже ждал его как избавления от всех бед,Рауль боится посмотреть в глаза опекуна, боялся, что его не простят, никогда. Вчера, нет теперь уже позавчера, Антуа и Жанно-дети фермера Питу, нашли в кустах у реки большой и довольно крепкий плот, а Андре де Сете и Шарль де Лулон – внуки герцога де Барбье предложили совершить настоящее плаванье вниз по течению реки. За завтраком Рауль очень осторожно попросил разрешение на эту прогулку, но господин граф решительно отказал.
--Не вздумайте, Рауль! Я не только запрещаю вам, но и предупрежу господина герцога, что бы лучше смотрел за детьми!
--Но почему?..
--Воды Луары коварны, а вы еще слишком малы, что бы играть на реке, у вас не хватит сил, чтобы справиться с ней.
--Антуану скоро будет 12… Он очень сильный.
--Рауль, я сказал НЕТ! Кстати метр Дидье не доволен вами, что у вас с географией, сударь? Почему не выучили острова Нового света?
--Выучил. Он неинтересно рассказывает…
--Рауль, в библиотеке есть книги, возможно там более полная информация и более интересное изложение. По-моему, виконт, вы просто ленитесь.
--Нет, господин граф. Я хотел бы заниматься с вами, пожалуйста, а метр Дидье... ну пусть только латынь…
--У меня не хватает на все времени, друг мой. Вот и сегодня я вынужден уехать с утра и вряд ли вернусь к обеду. Я очень надеюсь на вас виконт, на ваше благоразумие и послушание.
Рауль кивнул.
Благоразумия ему хватило только на уроки, а послушания - до визита Андре де Сете.
--Мне нельзя - угрюмо сообщил Рауль, ковыряя носком башмака песок на дорожке парка
-- А мы и не спрашивали! Не трусьте, виконт к обеду будем дома!
Перспектива была заманчивой. Прогулка могла не только состояться, но и стать тайной. Рауль решился.
– Идём!



Плот медленно ползёт от берега, под рулевым веслом скрипел песок. Внезапно дно исчезло, плот попадал в течение и его понесло к середине реки. Дети радостно завизжали и запрыгали на мокрых бревнах. Антуан с огромным усилием пытался ворочать лопастью весла. Вода несется стремительно, рядом возникают водяные ямы, на брёвнах быстро оседает пена. Веселье утихает так же внезапно, как и началось, запоздало просыпается здравый смысл
--Домой пора… - тихо шепчет Шарль, беспомощно оглядываясь кругом.
Рауль согласно кивнул, поняв, что место отплытия давно растаяло вдали.
Вдруг снизу что-то страшно ударило плот, и он подпрыгнул, как конь, Рауля бросило плашмя, что возможно спасло ему жизнь потому что плот вдруг раскалывает, и одно из брёвен, описав дугу в воздухе, как пушинку смахнуло в воду стоящего рядом Жанно. Антуа прыгнув следом, схватил брата за одежду. «Крак»- и от весла остался обломок, едва достающий до воды. Плот покружил еще не много и начал спокойно покачиваться на волнах.
Все вместе помогли Жанно и Антуа забраться назад. Антуа цедил проклятия - плот чуть не на середине реки, рулевого весла нет, вокруг пустынно, разбитый нос брата распухает на глазах.
--Что теперь делать?
--Теперь только ждать когда прибьет к берегу…
--А если никогда?
--Значит, уплывем в океан - поделился познаниями в географии Рауль. Перспектива дальнейшего путешествия не обрадовала никого.
--Я домой хочу!- Шарль чуть не плакал.
--Помолчи уж! - зло оборвал его кузен.



Плот снесло к берегу только под вечер. На отмели дети спрыгнули в воду, и медленно побрели к песчаной косе.
В лучах заходящего солнца высущили одежду, развесив её на прибрежных кустах. Как же теперь домой? Через лес, по берегу, куда? Скоро совсем стемнеет…
--Будем до утра здесь - твердо произносит Антуа.- Ночью на реке опасно. Русалки…
Устраивая ночлег, они рвали траву и ветки кустов. Разговоры смолкли быстро, уставшие и голодные дети начали засыпать. Рауль тихо шептал молитву, вспоминая сегодняшнее приключение. Что ждет завтра? А дома …Лучше не думать об этом.



Атос бросил поводья подбежавшему слуге. Темнело. Он задержался в Блуа намного дольше планируемого, устал и совершенно забыл о визите к де Барбье. К тому же с обеда гнело чувство непонятной тревоги…Но вот он дома, а где же Рауль? Обычно он первым несется к нему навстречу. Хлопнули двери террасы, но из дому к нему спешила Жоржета
--Господин граф! Господин Рауль... он пропал, сразу после занятий и до сих пор нет дома! Господин Гримо уже собирает людей для поисков…

Атос похолодел, сразу вспомнился утренний разговор
--Быстро пошлите кого нибудь к Питу. Может быть, Рауль заигрался там.
--Его сорванцов тоже нет дома...
Граф вновь сел в седло, намереваясь ехать к Барьбье. Но в ворота уже въезжала карета герцога.
--Мои внуки гостят у вас, господин граф?-Сосед был так взволнован, что забыл о вежливости
--Добрый вечер, господин герцог! Нет и Рауля тоже нет дома.
--Ума не приложу, куда они могли деться! Был у де Насон и Лавальер…
--Утром Рауль просил позволения поиграть на реке, на плоту. И я боюсь даже предположить, что он нарушил запрет!
--Господи Исусе! Пресвятая дева Мария! Мои и словом не обмолвились!



Граф де Ля Фер сидел в своем кабинете, облокотившись на стол, подперев голову руками, закрыв глаза.
Воспоминания цветным калейдоскопом проносились в памяти.
Вот он осторожно берёт ребенка на руки в доме священника в Рош-Лябейль, вот улыбающийся малыш размахивает погремушкой сидя в подушках в комнате замка, встает на ножки, первые осторожные шаги на встречу протянутым рукам, первые слова…. Уже удирает от кормилицы, забирается на колени «я хочу с вами», капризы, игры, первые шалости, болезни …жар, свистящее дыхание… он спит только на руках, сколько же лье пройдено по комнате…Первые буквы на листе бумаги, разлитые чернила, утопленный в пруду учебник. Первые уроки верховой езды «Держите спину, виконт!» Первые, первое, впервые…Неужели всё останется лишь в воспоминаниях терзающих душу? Нет! Воспоминаний не будет, вместе со смертью Рауля прекратится и его жизнь…Нет! Надо ждать и надеяться! Надеяться и ждать. Ждать…Светает. Еще час, два и он отправится вначале к Барбье скоординировать поиски, затем на берег реки.
Надеяться…По течению плот могло унести на несколько лье, дети и не подумали, как будут возвращаться назад. Надо отправить людей выяснить есть ли прибрежные селения. Может быть, дети нашли приют на ночь там. А когда сын будет дома…Ох, господин виконт, изобретать наказание не придётся! Розги! Розги…Хватит пальцев на руке что бы пересчитать, как часто он пользовался этим «методом воспитания» А поводов было более чем достаточно!
«Кто жалеет розги, тот портит дитя»- учит библия. Вот и получается, это он виноват в непослушании мальчика. На многое закрывает глаза, прощает, ограничивается внушениями. Да, долг воспитателя должен быть сильнее любви, но подчас рука не поднимается выпороть ребенка.
Черт же его дернул вновь заняться Ла Фер! 10 лет не переступал порог родового замка и в мыслях не желал возвращаться туда. И вдруг письмо мажордома, планы по ремонту. Совсем забросил занятия с Раулем. Когда последний раз смотрел тетради сына? Дидье жалуется…. Управление поместьем месяц как полностью сложил на Гримо. Немыслимо было требовать присматривать еще и за виконтом. А малыш, пользуясь относительной свободой, нашел приятелей среди детей вилланов, и приехали внуки де Барьбье. Вот и... Но не запрещать же было! Нельзя всю жизнь водить мальчишку за руку! Господи лишь бы с ним ничего не случилось! Лишь бы был жив. Какие обеты дать? Если бы было возможно, отдал бы свою жизнь в обмен…



Светало - летняя ночь коротка. Тепло, даже у реки не ощущается сырости. Дети спали, тесно прижавшись друг к другу. По воде почти бесшумно скользили рыбачьи лодки. Плеск весел: одна из шаланд подходит к берегу. В лодке мальчик лет 10 и старик.
---Эй!
Рауль медленно открыл глаза, сел, сонно потянулся, недоуменно осмотрелся кругом. Лодка! Он затормошил остальных. Вот он - путь домой!



Возвращение заняло больше времени, чем хотелось бы. К счастью у дядюшки Роже нашелся каравай хлеба и кислые яблоки, это показалось самой вкусной едой на свете. К полудню лодка достигла порогов, где накануне потерпел крушение плот.
--Вон! Смотрите! Наши слуги на берегу!- Андре радостно подскочил на сидении - Ой отец…
Лодка тяжело повернула к берегу.
Они понуро стояли, не говоря ни слова в ответ на сыплющиеся на них упреки и радостные восклицания слуг.
--Домой!- грозно приказывает граф де Сете. Шарля и Андре как ветром сдувает с глаз. Известите графа де Ля Фер о прекращении поисков.
Это вам за труды! - кошелёк графа полетел в лодку и дядюшка Роже низко поклонился, подбирая монеты и бормоча слова благодарности.
--Я отвезу вас домой! - Де Сете сел на лошадь и направился к Раулю.
--Благодарю вас, я сам дойду!-Рауль опасливо отступил к кустам, за которыми уже скрылись Антуа и Жанно. Но сосед, особо не церемонясь, за шиворот поднял его в седло.



--Господина графа еще нет дома! К нему уже убежал посыльный сказать, что дети нашлись.
Де Сете передал Рауля в руки подбежавшей кухарки.
—Скажешь графу де Ла Фер, что я навещу его позже.- на ребенка он даже не смотрел. Как только сосед скрылся из виду, Жоржета на правах бывшей няньки напустилась на Рауля.
---Господин Рауль, что вы наделали! Вся округа поднята на ноги! Господин граф всю ночь – договорить она не успевала, Рауль сорвался с места, и, не разбирая дороги, помчался к парку.
--Куда?! Вернитесь сейчас же! Вот приедет господин граф – остальное она добавляет почти шепотом - шкуру он с вас спустит. И поделом!



Заслышав приближающиеся голоса, Рауль поднял голову. По дорожке парка к нему быстро шел опекун. Рауль кинулся к нему навстречу и словно натолкнулся на невидимую преграду. Вид у графа де Ля Фер был очень суровый, брови нахмурены, губы плотно сжаты. Рауль замер, не смея поднять головы. Граф тоже замедлил шаги…Они молча стояли друг перед другом - взрослый человек и 8 летний мальчик, воспитатель и воспитанник, отец и сын. Наконец руки Атоса легли на детские плечи. Он чуть встряхнул ребенка и крепко прижал к груди. В какой то момент Рауль успел взглянуть ему в лицо и увидел, что в глазах графа стояли слезы.



Не смея поднять глаза и перебирая пальцами кружева манжет, Рауль стоял у стола в кабинете графа. Он уже вдоволь наплакался в парке, уткнувшись, в грудь опекуна и сейчас только судорожно всхлипывал, слушая суровый выговор.
--Бражелон, не молчите! Я услышу от вас хотя бы подобие объяснения вашего поведения?
--Я не смею господин граф…Я очень виноват. Я знаю, что заслуживаю наказания. Накажите, как вам будет угодно, только простите, простите меня, пожалуйста…
--Рауль, вы заслуживаете розог. Я более не представляю, как еще добиться вашего послушания.
--Да господин граф… я больше никогда не буду…



Уткнувшись в подушку, Рауль рыдал навзрыд. Больно, очень больно, стыдно и горько. Но всё справедливо, он сам виноват во всём…. Очень хотелось вынести наказание молча - без крика и слёз. Тщетно. А еще предстояла неделя домашнего ареста, когда граф будет заходить только вечером перекрестить и пожелать спокойного сна. Может быть, и задержится на четверть часа, но… Он не слышал шагов опекуна, обращенных к нему слов и потому замер на секунду, когда сильные родные руки подняли с постели, и сжали в объятиях.

@темы: Атос, Рауль

URL
17:35

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой

Вот такой подарок сделал всем сэр Артур!

Всех с Новым годом , бодрого настроения и прекрасных новых впечатлений!

@темы: Шерлок Холмс, Конан Дойль, Арт, Новый год

URL
суббота, 28 декабря 2019
17:27

В городе Рождество. Глава 3

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 3



- Как покупают рождественские подарки?
У меня аж прямо дыхание перехватило, но нечеловеческим усилием воли я ухитрился сохранить хладнокровие; он не мог говорить это всерьез! Но пронзительный взгляд этого джентльмена был слишком напряженным, чтобы решить, что он подшучивает надо мной… просто это было так странно…
- Гм… ну, вы сперва выбираете подарок, а затем платите за него продавцу, - проговорил я несколько суховато.
- Нет, нет, я имею в виду, как решить, что подарить человеку? – спросил он, бесстрастно махнув своей тонкой рукой в ответ на мой завуалированный сарказм.
От удивления я прикусил нижнюю губу, ибо этому человеку, должно быть, было около тридцати, ну, может, чуть меньше – но ведь наверняка прежде ему уже случалось покупать рождественские подарки??
- Вам не часто приходилось делать покупки на Рождество, сэр? – осторожно поинтересовался я.
Я не хотел, чтоб этот тип решил, что я сую нос не в свое дело, но я сгорал от любопытства и не мог не задать этот вопрос.
- Для брата, да, но для друга – никогда.
Смущенно бормоча и не зная, что еще сказать, он неловко переминался с ноги на ногу; и вообще вел себя, как нерадивый ученик, которого вызвали к директору.
Никогда? Я не сразу смог осознать произнесенную им фразу. Минуту спустя я отверг мысль о сумасшествии, ибо его ум был столь же острым, как игла для подкожных инъекций – и очевидно, он был весьма проницателен – хоть и совсем беспомощен в этом магазине. Значит, не сумасшедший. Но разве такие одинокие недружелюбные личности, как Скрудж, существуют и в реальной жизни?
- Поистине, - продолжал он, - я сделал все, что было в моих силах, чтобы узнать, какой подарок был бы подходящим в данной ситуации и доставил радость моему другу. Но, несмотря на все свои способности, даже я оказался бессилен и не смог установить, что можно подарить ему на Рождество. Я даже установил за ним слежку в последние три дня …
Я отступил назад, чувствуя, как мои брови взлетели вверх, а по спине, словно мокрый дождевой червь, поползли мурашки. Слежку? Господи, да что это за человек, он, что, психопат?
- …три дня, но мальчишки не могли проникнуть в те места, где он бывает, и кроме того, он, наконец, на днях застал Берти врасплох , когда он следил за ним…
Этот человек продолжал свою бессвязную речь, и либо, не обращал внимания на то, каким подозрительным он выглядит в моих глазах, либо, говоря языком моей матушки, совсем рехнулся. Правда, я больше склонялся к первому.
- Так что в этом отношении я натолкнулся на совершенно глухую стену, - подытожил он свою речь, раздраженно повысив голос.
Внезапно этот субъект гневно хлопнул ладонью по прилавку с такой силой, что я так и подпрыгнул, а стоящая неподалеку музыкальная шкатулка заиграла дребезжащую вариацию «Доброго короля Венцеслава».
- Сэр, может быть, - осторожно начал я, специально стараясь говорить более спокойно, чем он, (ибо он и так уже привлек к нам излишнее внимание, слишком открыто демонстрируя свою досаду), - если бы вы что-нибудь рассказали мне о нем, то я, возможно, смог бы предложить вам наиболее подходящий подарок, если, конечно, вы не хотите просто вручить ему денежную сумму и, таким образом, покончить с этим делом.
В серых глазах незнакомца неожиданно вспыхнула искра довольно трогательной надежды, и, склонив голову, он посмотрел на меня.
- А это приемлемо в подобных случаях? – доверительно поинтересовался он.
- Откровенно говоря, на такое поздравление обычно смотрят неодобрительно, как на самое простое и обезличенное, - признался я.Выражение лица этого бедняги стало совсем несчастным. – Так, расскажите мне о нем, - продолжал я, - и, может быть, вместе мы сумеем что-нибудь придумать.
Вынужденный согласиться, он кивнул и смотрел, не отрывая взора на музыкальную шкатулку, пока она играла и, наконец, постепенно умолкла на втором четверостишии, предоставив «бедняку» собирать свой хворост целую вечность, (или, по крайней мере, до тех пор, пока еще кто-нибудь не заведет эту штуковину)
- В общем, - начал джентльмен, приложив к своим тонким губам указательный палец, - он… примерно моего возраста, чуть-чуть старше, собственно говоря… он врач и участник войны, и ему приходится много писать.
- Может, подойдет шариковая ручка или письменный прибор? – предложил я. – У нас прекрасный выбор ручек, канцелярских принадлежностей и прочего в этом роде. – Хмурый взгляд. – А новый блокнот для записей? У нас есть блокноты в прекрасном кожаном переплете, которые пользуются большим спросом.
- Но у него уже и так полно таких вещей – они попадаются в нашем доме на каждом шагу; причем в самых непредсказуемых местах, к примеру, на лестнице или в моей коллекции зубов и клыков животных, - сердито возразил он.
Я с трудом проглотил комок в горле… этот малый был чучельщиком или он просто эксцентричный тип? Я пытался избавиться от пугающих картин, возникших в моей голове, относительно того, какими могли быть другие его коллекции.
- Вы сказали, что он врач? Может, подарить ему новую медицинскую сумку? – в отчаянии вопрошал я. К той минуте у меня иссякли и идеи, и терпение.
- Его собственная еще совсем новая.
Это было сказано низким ворчливым тоном, показывающим, что его настроение ухудшается с каждой минутой.
Я поморщился, когда какой-то ребенок неподалеку завопил, что было сил (которых? на мой взгляд? не должно быть так уж много), и внезапно раздавшийся грохот сказал мне, что этот сорванец или один из его непослушных собратьев взобрался на самый верх сооружения из деревянных кубиков в отделе для детей, и вся эта башня, обрушившись, в беспорядке рассыпалась по полу.
Однако, мой собеседник едва заметил этот каскад кубиков, ибо стоял встревожено закусив губу, и его отчаянное стремление найти подходящий подарок с каждой секундой становилось все более сильным. И я поневоле спрашивал себя, каким должен быть человек, который в свои тридцать лет, впервые покупал подарок другу на Рождество.
Меня поразило и немало позабавило, когда вышеупомянутый чудак негромко, но довольно отчетливо разразился целым набором французских ругательств, сопровождаемых стоном, полным безысходного отчаяния.
- А может быть, несколько книг, сэр? Многие бывают очень рады новой книге, - предложил я, мое раздражение сменилось жалостью, ввиду крайне безутешного вида этого малого.
- Полагаю, что это так. – На его лице появилась довольно скорбная мина. – Но это так…
- Банально? – подсказал я с пониманием.
Он кивнул, прищурился и его взгляд, перескакивая с одного предмета на другой, стал пронизывающим, и я невольно поежился, надеясь, что он не направит его в мою сторону; я готов был поверить, что он способен проникнуть сквозь кожу и кости и вообще через любую преграду, встретившуюся у него на пути.
- Проклятие, если б я только знал, что нужно этому человеку! – воскликнул этот тип. – Я знаю, что он недавно был здесь, вчера вечером Берт видел, как он заходил в один из магазинов на этой улице.
Интересно, что еще за Берт.
- Тогда может быть, я тоже видел его, мистер… - я выжидающе замолчал, ибо всегда легче иметь дело с человеком, зная его имя. Но я не хотел, чтоб он решил, что мне в силу моего возраста не хватает воспитания и умения себя вести; хотя почему ребенок должен быть вежливее взрослого для меня загадка. И, кроме того, я, на самом деле, совсем не хотел в ответ назвать ему свое имя, благодарю покорно.
- Гм, - рассеянно пробурчал мой покупатель. Он как раз рассматривал набор фолиантов в кожаной обложке и лишь минуту спустя понял, что я обращаюсь к нему. – Ах, да. Холмс. Шерлок Холмс.
- Так вот, мистер Холмс, я работаю за этим прилавком возле самого входа каждый вечер по будням – может быть, я его и видел.
Отшатнувшись назад, я ударился об стену (и , черт возьми, едва не насадил себя на один из крюков, на которых висели рулоны коричневой бумаги) , ибо этот ненормальный в своем нетерпении почти набросился на меня. Мне это неприятно напомнило домашнего садового ужа Оливера, и то, как он безо всякого предупреждения кидался в ноги ничего не подозревающим людям, когда был голоден.
- Вы его видели? – воскликнул этот мистер Холмс. Охваченный порывом едва сдерживаемой нервной энергии, он быстро забарабанил по прилавку пальцами.
- Я смог бы сказать это вам, если б вы мне его описали, - произнес я.
- Ну, да, конечно. Как я и сказал, ему около тридцати, он на несколько дюймов ниже меня, у него светло-каштановые волосы и усы, он по-военному чеканит шаг, но слегка прихрамывает на правую ногу. Одет обычно в коричневое пальто и котелок… вы его видели?!
Он, должно быть, заметил, как в моих глазах отразилась искра узнавания, ибо это описание просто идеально подходило тому странному доктору, с которым я только вчера говорил за этим же самым прилавком. Доктор… а, может, этот чудак был один из его пациентов с психическими отклонениями? Это бы все объяснило…
- Думаю, да – как его имя? – спросил я, пытаясь найти тот клочок бумаги, что чуть раньше вручил мне Хиггинс.
- Уотсон, Джон Уотсон, - выпалил этот тип по имени Холмс, нетерпеливо вглядываясь в мое лицо.
- Да, собственно говоря, он был здесь прошлым вечером, - объявил я, победоносно подняв листок бумаги с именем доктора. - И он должен прийти завтра взглянуть на ту вещь, что я отложил для него.
Услышав эту информацию, мистер Холмс оживился, и на его лице появилась взволнованная улыбка.
- Послушайте, мой мальчик, а как вы считаете, могли бы вы… ну…выудить из него нужную информацию, скажем, завтра, когда он придет? – спросил он с видом отъявленного заговорщика.
Я взглянул на него с подозрением – почему он сам не мог так поступить, если тот малый, действительно, был его другом?
- Информацию о подарке на Рождество?
- Да, конечно.
Все это было слишком странным. Этот доктор хотел прошлым вечером приобрести оружие, а этот тип следит за ним три дня, якобы для того, чтобы выяснить, какой подарок он хотел бы получить на Рождество…
Близкий друг, ну, конечно. Я заподозрил, что тут дело не чисто – других таких странных людей, как эти двое, просто не могло быть, по крайней мере, в реальной жизни.
- И я, конечно же, заплачу вам за хлопоты, только помогите мне, - поспешно добавил этот тип, видя, что я колеблюсь.
- Я не занимаюсь подобными вещами!
Я постарался держаться подальше от прилавка и от этих рук, которые казались довольно сильными, ибо я понятия не имел, каким был на самом деле характер этого человека, и у меня отнюдь не было желания узнать это на собственной шкуре.
- Ну, послушайте. – Его густая черная бровь изогнулась дугой. – Сомневаюсь, что ученики сейчас получают плату, и для вас это шанс честного заработка, к тому же довольно легкого. Уверяю вас, тут все по-честному. Ну, что скажете?
Моя настороженность отошла на задний план, ее сменило крайнее удивление – как, черт возьми , он узнал, что я был не служащим, а учеником (ибо выглядел я лет на восемнадцать и даже старше и ввел этим в заблуждение уже немало человек до него). Такой фокус был выше моего понимания, но очевидно, он каким-то образом ему все же удалось это выяснить.
- Но как же вы узнали…
- Точно так же, мастер Тимоти, как узнал, что у вас два брата и сестра; что ваш дядя по материнской линии – владелец этого магазина; что ваши любимые предметы – математика и история; что вы предпочли бы готовиться к поступлению на юридический факультет, нежели заниматься делами магазина; что вы очень любите шоколад и апельсины; и что последнюю неделю своего отпуска вы провели в Брайтоне.
Я почувствовал, как мой подбородок уперся в воротник, и этот человек рассмеялся, видя мое изумление – да кто он, черт возьми, такой, чтоб подобным образом вмешиваться в мою личную жизнь? И как он узнал все это, включая и мое имя? Он не мог узнать всех этих подробностей обо мне законным образом!
Так я ему и сказал, и довольно сердито, но вновь вызвал только смех, и это была первая улыбка на его лице за весь вечер. Он продолжал нести какой-то вздор о цепочке логических выводов, на которые его натолкнули мои колени, ботинки и мой маленький ранец позади прилавка, вздор, на который я не обращал ни малейшего внимания, так как уже сама эта идея была слишком абсурдной, чтоб относиться к ней серьезно. Я сложил руки на груди и гневно взирал на этого человека, ибо мне совсем не по вкусу быть объектом таких глупых салонных фокусов, но это лишь еще больше развеселило его.
К черту вежливое обхождение! Я уже собирался сказать ему, куда он может идти вместе со своей агрессивной «дедукцией», когда вдруг внезапно в дверь ворвался полисмен в форме в сопровождении маленького оборвыша в поношенном пиджаке и стоптанных ботинках. Мальчишка указал в нашу сторону, и констебль бросился вперед сквозь толпу, моментально оказавшись рядом с нами.
- Мистер ‘Олмс! – крикнул паренек во всю мощь своих легких юного кокни еще до того, как они оказались подле нас, и мой джентльмен сию же минуту круто обернулся, чтоб увидеть, кто кричал.
- Прошу прощения, сэр, - выдохнул констебль, запыхавшись на бегу и быстро приложил руку к шлему, точно отдавая честь, - но доктор сказал, чтоб вы немедленно шли туда, если он не выйдет из дома через десять минут, а этот мальчик говорит, что он там уже все двадцать…
Я был поражен тому, как внезапно побледнел этот Холмс.
- Я же сказал ему ждать меня, или уж, по крайней мере, Лестрейда! - воскликнул он в запальчивости, с характерным шуршанием надевая на свою тонкую руку перчатку. – Черт возьми, это же был единственный раз, когда я мог заняться своими делами!
- Инспектор придет, мистер Холмс, но доктор сказал, что не станет дольше ждать, раз в доме находится пострадавшая женщина, - нетерпеливо произнес чумазый мальчишка, а я удивился, заметив, что он не обращает никакого внимания на праздничное убранство, в отличие от большинства своих сверстников.
- Я убью его, - проворчал высокий джентльмен (я надеялся, что он говорил не буквально, но меня бы это не удивило; по крайней мере, на этот случай с ним был констебль, который будет свидетелем, если до этого действительно дойдет), и, не сказав больше ни слова, бросился к двери, а я лишь в полном изумлении смотрел ему вслед и раздумывал, не стоит ли мне избавиться от этого мальчишки, пока с дражайшим дядюшкой не случился апоплексический припадок от того, что в его заведение вторгаются подобные бродяги, какими бы юными и относительно невинными они ни казались.
Мне не пришлось этого делать, так как мальчишка кинулся бежать за Холмсом, а за ним по пятам следовал констебль – это странное трио привлекло внимание всех присутствующих. На минуту праздничная суета замерла, и все благовоспитанное общество испытало подлинный ужас и потрясение от того, что в эту атмосферу праздничного веселья посмело вторгнуться такое приземленное существо, как лондонский полисмен, а затем в одно мгновение место действия вновь стало таким, каким было до этих странных событий и время вновь потекло с привычной неторопливостью.
Понятия не имею, кто был этот джентльмен, знаю лишь, что он был очень странным и прежде не имел ни единого друга. И что интересно связывало его с тем, не менее странным, доктором, что приходил сюда в вечер понедельника?
У меня по спине вновь побежали мурашки, и появилось ужасное предчувствие, что, как это ни прискорбно, по всей вероятности, завтра я получу ответы на все свои вопросы…

@темы: Шерлок Холмс, KCS, В городе Рождество, Первые годы на Бейкер-стрит, Рождество

URL
пятница, 27 декабря 2019
21:43

В городе Рождество. Глава 2

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 2



У моей праведной матушки, упокой Господь ее душу, была раздражающая привычка изрекать пословицы, что больше пристало бы старым девам, нежели разумной матери четверых детей, но любимой ее поговоркой была «Беды всегда приходят троицей».
Кажется, последний раз она произнесла ее после того, как родился Дэвид, и вопящих мальчишек в нашем доме стало уже трое. Что до меня, то после рождения годом позже моей сестры Эстеллы, я был уверен, что для любого человека, желающего сохранить ясность рассудка, наличие одной сестры более, чем достаточно; трех не нужно, благодарю покорно. Но возможно, в словах матери была доля истины; к примеру, три Духа Рождества – это, наверняка, больше среднего числа эфемерных призраков, что может вынести простой смертный.
Однако, я очень надеюсь, что мать была не права, постоянно настаивая на неизменной верности этих старых пословиц, ибо совсем не хочу появления третьего столь же странного предрождественского покупателя, какими были первый и второй, что удостоили меня своим посещением в эти последние два дня. Я уже начинаю думать, не преследуют ли меня призраки, как это случилось с Эбенезером Скруджем в этой проклятой книге. Однако, оба они должны вернуться сюда завтра, и я очень надеюсь, что Бог любит троицу (как гласит еще одна из аксиом, которой руководствовалась матушка) и что потом я избавлюсь от них и им подобных.
Доктор, явившийся сюда в вечер понедельника, был довольно странным, но этот тип, что был здесь сегодня вечером… Я не нахожу слов, чтоб описать его, по крайней мере, таких, какие мог бы использовать в приличном обществе.
Я как раз только что вернулся, поужинав с Гилбертом в кафе неподалеку – нет ничего лучше старого горячего пастушьего пирога в такую холодную ночь, когда замерзают уши даже у лорда Нельсона, стоящего на Трафальгарской площади – и обнаружил Хиггинса, поджидающего меня в моем отделе. На обратной дороге я едва не замерз и теперь очень хотел выпить чашку дядюшкиного колумбийского кофе (к которому не дозволялось прикасаться никому кроме него самого, и Господь свидетель, что этот напиток не в силах был растопить его ледяную душу).
- Здесь был один малый, он хотел тебя видеть.
Персиваль Хиггинс лишь на два года старше меня по возрасту, но, по меньшей мере, на три года младше по смекалке; вот почему дядя назначил его продавцом детской одежды; ни малыши, ни их бестолковые родители, которые верят, что их милым ангелочкам нужны новые свитера и белье к Рождеству, не достаточно сообразительны для того, чтоб понять, что их клерк туповат.
- Кто?
Я ловко увернулся отчрезвычайно грузной дамы, тащившей за собой орущего пятилетку, а затем вынужден был перескочить через деревянную машинку, что укатилась из отдела игрушек и теперь весело неслась по паркету, коварно пытаясь сбить с ног любого, кто встанет у нее на пути.
- Гмм… Доктор. Высокий, усатый, лет тридцати, - лаконично протянул Хиггинс.
Он вручил мне листок бумаги, на котором он записал имя, а рядом наспех было нацарапано, что доктор придет следующим вечером взглянуть на трость, которую я отложил для него, что у него сегодня поздний вызов к больному и он не может ждать моего возвращения.
Что ж, меня это вполне устраивает; чем меньше безумных покупателей в рождественскую пору, тем лучше для бедного клерка.
- Очень хорошо. Спасибо, Хиггинс, - терпеливо ответил я, пытаясь потихоньку вытеснить этого улыбающегося простака из своего отдела, так как его неизменная улыбка начинала раздражать меня. Кроме того, такая безмозглая общительность больше приличествовала детскому отделу, но никак не моему.
- Ты видел новую рождественскую елку в отделе Якобсона?
- Да, Хиггинс. Почему бы тебе не вернуться туда и не посмотреть на нее поближе, если уж она тебе так нравится?
- Ну, тогда я возвращаюсь в свой отдел, - продолжал он, наклоняясь, чтобы поднять заблудшую деревянную машинку и ласково хлопая по ней. – Ты знаешь, что эти машинки сейчас пользуются большим спросом? – спросил он через плечо, пытаясь принять умный вид.
Я покачал головой и стал наводить порядок в журнале регистрации и разбирать прочие документы, пока после обеда сюда не хлынула толпа. Еще три дня до Рождества, и судя по поведению людей можно подумать, что все другие лавки и магазины в городе распродали все рождественские подарки. Полагаю, что я должен быть благодарен судьбе, что не работаю на Бонд-стрит; говорят, что там просто убийственная толчея.
Не прошло и трех минут, как ко мне обратились два джентльмена, желающие купить сигары для своих работодателей; они были слишком привередливы в отношении упаковки этого товара. После того, как я помог молодой паре, что искала подарок для отца леди, двух молодых дам интересовало мое мнение относительно цвета галстука, который лучше бы подошел к жилетам, которые они выбрали для своих мужей. Я , что, похож на франта?Это определенно не мое ведомство, в прямом и переносном смысле слова. Какой-то мужчина, как видно презиравший Рождество со всей его мишурой, схватил первую же вещь, предложенную мной в качестве подарка для его брата (и это были не носки), а я глубоко вздохнул и на короткую минуту передышки прислонился к стене перевести дух перед следующей атакой.
Тогда-то я и заметил его.
Его было бы трудно не заметить, так как он, безусловно, возвышался над большинством людей в магазине, включая и меня. И я считаю, что со стороны Матери Природы крайне несправедливо кому-то даровать чрезмерный рост шесть футов, а прочих оставить слишком низкорослыми. Это не правильно.

Этот человек бросался в глаза не только из-за своего роста, но также благодаря выражению его лица, на котором читался сильный дискомфорт… словно он пришел с сильнейшей зубной болью в приемную дантиста, а не в наполненный праздничной суетой большой лондонский магазин. Я хотел, было, рассмеяться, но передумал. У этого малого был такой несчастный вид, что за весь день я не видел ничего комичнее, за исключением утреннего эпизода, когда Гилберт уронил часы , стоящие семьдесят гиней, а затем наступил на них, расколов циферблат на три части. Его лицо выглядело довольно забавным, хотя я уверен, что сам он вовсе не находил все это столь занятным.
У моего прилавка на тот момент, слава богу, никого не было, и я мог свободно наблюдать, как этот человек украдкой двигался вдоль стены, пробираясь между стеллажами, предметами меблировки и рождественскими украшениями, прилагая все усилия, чтобы не коснуться никого из смеющейся толпы, теснившейся вокруг него среди моря упакованных в яркую обертку и перевязанных цветными лентами подарков. И все это время с его весьма примечательного худощавого лица не сходило выражение крайнего отвращения.
Я забавляясь наблюдал, как он бросился сквозь проход, образовавшийся в толпе, как карась за водяным клопом, и оказался уже почти у моего прилавках, и тут его чуть не сбил с ног полный мужчина, одетый в клетчатый жилет крикливого зеленого оттенка, который спешил к двери, держа в своих пухлых руках сверток длиной почти в три фута. Джентльмен – ибо по его изысканному костюму я видел, что он, в самом деле, джентльмен – гневно посмотрел вслед толстяку, который пробормотал какие-то извинения и пошел своей дорогой. Затем он повернулся и пробрался к витрине с великолепными золотыми и серебряными булавками для галстука. Некоторое время этот человек вяло изучал представленные там предметы, а затем без особой цели направился к следующей витрине с шелковыми носовыми платками разных цветов.
Он издал возглас отвращения, хотя я сомневаюсь, что этот звук относился к выставленным товарам, а следующие его действия были скрыты от меня толпой галдящих покупателей, которые, очевидно, не желали обращать внимания на указатели, которые ясно говорили на чистейшем английском языке, где находится какой отдел, а вместо этого ждали, когда я оставлю свой пост и провожу их в нужном направлении. Я клерк, а не экскурсовод, и если они не в силах прочесть совершенно понятные указатели, то им лучше не бродить по городу в такой час, а сидеть дома и читать букварь.
Этого я им не сказал, хотя хотел сказать, и в весьма недвусмысленных выражениях. Поистине, иногда меня поражает идиотизм современного человечества.
К тому времени, когда я вернулся к своему прилавку, высокий, худощавый джентльмен бродил по магазину, порой он наталкивался на какого-нибудь одинокого покупателя и тогда извинялся, но не более, чем того требовали правила вежливости; было видно, что ему не по себе и покупка подарков к празднику доставляет ему подлинные мучения.
Тут передо мной остановился паренек едва ли старше меня, заслонив мне всю панораму, и покраснев до корней своих светлых волос, спросил, не могу ли я сказать ему, где находится отдел обручальных колец. Я вздохнул и указал молодому болвану в направлении Гилберта, а затем вновь обернулся – и обнаружил, что высокий джентльмен появился вблизи и меланхолично рассматривал товары, выставленные на прилавке передо мной.
Я сразу увидел в нем несомненные признаки человека, который терпеть не может делать покупки, тем более, если он не знает, что купить в качестве подарка. На мой взгляд, худшее, что несет с собой это время – это то, что люди вынуждены выказать свое уважение к родным и близким неким материальным, денежным путем вместо того, чтобы просто продемонстрировать им свою любовь и бескорыстие, нечто, имеющее более продолжительные последствия, чем все безделушки этого корыстного мира.
Джентльмен тер виски с гримасой, предвещавшей приступ мигрени (как я заметил, это еще один симптом периода праздничных покупок), и, наконец, я сжалился над беднягой и, перегнувшись через прилавок, спросил его с самой дружелюбной улыбкой:
- Сэр, могу ли я вам помочь что-нибудь здесь найти?
Он впервые взглянул в мою сторону, и, признаюсь, пронзительный взгляд его серых глаз заставил меня слегка занервничать–для приятного собеседника у него был слишком потенциально опасный вид. Однако, речь его отнюдь не была пугающей, чувство неловкости быстро прошло , и теперь этот человек поневоле забавлял меня.
- Что-нибудь найти…да, это было бы неплохо, - задумчиво проговорил он, с беспокойством оглядываясь на толпившихся вокруг нарядных мужчин и женщин.
- Полагаю, вам нужно купить подарок?
- Зачем бы еще мне бродить по этому… зверинцу? – проворчал он. Я наблюдал за ним с осторожной улыбкой, но к моему веселью примешивалась и известная доля ужаса, когда я увидел, как свирепо он взглянул на ангелочка лет пяти, который разгуливал по магазину, держа в руке большую, наполовину съеденную шоколадную фигурку, которая до того, как ей откусили голову, видимо, была снеговиком.
- А, ну…хорошо, - осторожно ответил я, ибо хотя сантименты (вернее, их отсутствие) были весьма нетипичны для покупателей в это время года, я всем сердцем разделял его взгляды после долгой недели, выведенный из себя назойливыми покупателями и надоедливыми домашними. – Значит, подарок. Сэр, какого рода подарок вы решили приобрести?
Этот пронзительный взгляд вдруг стал совершенно отрешенным, и он смотрел пару минут в одну точку, словно не мог понять, о чем я ему говорю – чего не могло быть, человек с такими глазами не мог не быть гением.
- Э… да какой угодно. – Он неловко потер сзади шею. – Во всяком случае, у меня нет на сей счет никаких идей. Послушайте, здесь всегда такая безумная толчея?
Я усмехнулся, наблюдая за ссорой, вспыхнувшей между двумя сварливыми бабушками, которые не могли поделить последнюю игрушечную трубу , оставшуюся в отделе Якобсона.
- Нет, только в праздники. Если б вы пришли сюда в рождественский вечер, сэр – готов биться об заклад, что на полях самых яростных сражений Афганистана гораздо спокойнее, чем здесь в этот вечер.
Тонкие губы джентльмена чуть дернулись, словно он хотел улыбнуться, но не мог, потому что из-за отсутствия практики не знал, как это делается. А затем его лицо стало печальным, так как он, видимо, вспомнил причину, по которой стоял сейчас передо мной.
- Да… мне нужен подарок, - отрывисто сказал он.
Я кивнул.
- Рождественский подарок, - добавил он, поясняя, как если бы я до сих пор еще этого не понял.
Странный тип, но судя по изысканности его костюма, он, очевидно, мог себе позволить потратить немного денег по своему выбору; и кто я такой, чтоб осуждать его за эксцентричность?
Я снова кивнул.
- Может быть, я смогу лучше помочь вам, сэр, если вы скажете мне, для кого покупаете подарок? – попробовал подтолкнуть его я.
- Для кого?
Он заморгал, словно только что проснулся, и поморщился, когда вдруг на весь магазин раздался чей-то хриплый смех.
- О, да, да, конечно. Это подарок для друга.
Ну, это существенно сузило поле моих поисков.
Я подавил в себе желание раздраженно закатить глаза и просто терпеливо вздохнул, (благодарение богу!) редко имея дело с подобными вещами. Которые были довольно предсказуемы теперь, когда осталось уже так мало дней до Рождества – времени, которое мы вполне справедливо называем «Двенадцатью днями паники», во время которых большинство людей либо так стремятся просто купить подарок, что их уже не волнует, каким он будет, лишь бы только он был красиво упакован и перевязан ленточкой; или же они , не обращая внимания на весь паникующий мир вокруг них, от открытия до закрытия магазина,не нуждаясь в подсказках вашего покорного слуги, рассуждают о том, каким должен быть идеальный подарок,.
Этот последний тип покупателей неизменно присутствовал сейчас в магазине и вечер заканчивался их рассуждениями, а за спиной у них стояли другие раздраженные покупатели, готовые расправиться с ними за то, что не могут приблизиться к прилавку, либо с продавцом за то, что тот позволяет этим чудакам стоять и неторопливо раздумывать, галстук какого цвета больше подойдет для подарка их сыну, внуку, племяннику или троюродному брату мусорщика.
- Ваш друг мужчина или женщина?
Понятия не имею, почему мои слова вызвали у него такой ужас, но худощавое лицо этого джентльмена внезапно исказила гримаса отвращения, и оно стало пунцовым.
- Конечно же, мужчина! – возмущенно воскликнул он, бросая неприязненный взгляд на парочку влюбленных, стремительно направлявшуюся к дверям оптимистично поглядывая на притолоку в надежде увидеть там омелу.
Я раздраженно ущипнул себя за кончик носа – неужели надо клещами вытягивать из него информацию?
- Насколько близкий друг, сэр? От этого может зависеть, какой подарок вы хотели бы ему преподнести, - вздохнул я обреченно, пытаясь обуздать свое нетерпение; никаких других покупателей меня не осаждало, и я не спешил избавиться от этого человека. Пока.
Он вновь посмотрел на меня взглядом без всякого выражения.
-Насколько близкий? – повторил этот джентльмен.
Он провел пальцем за воротником, словно нервничая, а затем поспешно отступил от прилавка, когда какой-то старик прошел вдоль витрин, жадно разглядывая их и совершенно безучастный ко всему, что происходило вокруг.
- Да, - ответил я, когда старикан пошел дальше своей дорогой. Высокий джентльмен вновь приблизился к прилавку, а я продолжал. – Это просто знакомый?
- Нет, думаю, что …больше, чем просто знакомый, - поспешно произнес он, глядя на прекрасный письменный прибор в бархатном футляре, который стоял на прилавке, отложенный для одного покупателя.
- Значит, близкий друг.
- Я… я полагаю, что можно сказать и так, да, - смущенно пробормотал он.
Я заметил, что этот человек продолжал оглядываться вокруг, словно боясь, что его кто-то услышит. Если б подобная мысль о столь самоуверенном человеке не казалась столь нелепой, то я бы решил, что у него паранойя. Поистине, этот тип был очень странным.
- Но у вас есть хоть какая-нибудь идея относительно того, что вы хотели б ему подарить? – терпеливо спросил я.
- Ни малейшей.
Я чуть было не рассмеялся, но вовремя спохватился. Этот малый вздохнул и устремил на меня полу-беспомощный, полу-раздраженный взгляд, и выглядело это довольно забавно. Я уже собирался предложить ему какой-нибудь дешевенький подарок, когда вдруг мой покупатель, перегнувшись через прилавок, понизил свой резкий тон до заговорщического шепота. Я наклонил голову, ибо он был значительно выше меня (еще одна причина, по которой мне так сильно не нравился этот человек) , и настороженно слушал.
- Вы кажетесь мне смышленым пареньком, мой мальчик, так , пожалуйста, скажите мне, - сказал он совершенно серьезно и его пристальный взгляд, направленный на меня, выражал неподдельную тревогу.- Скажите мне, как…как покупают рождественские подарки?
Я прикладывал все усилия, чтоб не уткнуться лицом в железную крышку кассового аппарата или просто спрятать его в ладонях. Неужели он говорил серьезно? Нет, это невозможно.
Почему, почему, ну, почему все…. психи – иного слова не подберу – приходят именно ко мне?

@темы: Шерлок Холмс, KCS, В городе Рождество, Первые годы на Бейкер-стрит, Рождество

URL
четверг, 26 декабря 2019
23:23

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
По просьбам трудящихся выкладываю статью Николаса Утехина о фильме "Частная жизнь Шерлока Холмса"








@темы: Шерлок Холмс, Кино-Холмсы, Sherlock Holmes Journal, Николас Утехин, Статьи

URL
22:19

В городе Рождество Глава 1

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Итак, приступим. Это многострадальный рождественский фик KCS. Я его когда-то, когда только начинала переводить, не закончив бросила, а потом потеряла. Мне он тогда показался довольно стебным, ну, может, так и есть. Сама автор о нем в двух словах написала буквально следующее:

"Это безумие ни в коей мере не задумывалось, как серьезный канонический фик. Я вас предупредила; читайте на свой страх и риск. Веселого Рождества!"

Фанфик в пяти главах и в настоящий момент перевожу четвертую, постараюсь не затягивать. Ну, в крайнем случае, дочитаем это в каникулы.

Теперь еще хочу сказать о таком моменте. В фанфике не последнюю роль играет "Рождественская песнь" Диккенса и ее маленький герой Тим Крэтчит. Надеюсь, что большинство из нас читали эту книгу, или смотрели многочисленные экранизации.



Глава 1



Сего дня, настоящим, торжественно клянусь, что если какой-нибудь самодовольный остряк сделает в моем присутствии ещехоть одно мудрое замечание на тему «Рождественской песни», я тут же схвачу первый попавшийся нож для вскрытия конвертов и пришпилю этого молодчика к ближайшей стене, увитой остролистом. Так сказать, в духе праздника.
Однако, я отнюдь не расположен особо верить в то, что это время любви и бескорыстия, уже по той простой причине, что жестокой Судьбе было угодно, чтобы шестнадцать лет назад я родился в семье гордо носящей фамилию Крэтчетт. И я представить не могу, какой бес заставил мою семью пойти еще дальше и, поддавшись какому-то извращенному чувству юмора, дать мне имя Тимоти.
(Несомненно, в этом повинен все тот же злой дух, что заставил моего отца отдать меня учиться этому чертовски скучному ремеслу, которое я против собственной воли теперь уже освоил и работаю клерком в большом магазине на СэвилРоу. То , что мой единственный, чрезвычайно богатый дядюшка, был владельцем этого магазина, несомненно, имеет самое непосредственное отношение к делу.)
Будучи самым низкорослым среди сверстников, до тех пор пока в седьмом классе мой рост не догнал в развитии мой ум (который довольно внушителен и поистине является моим единственным оружием в противостоянии этому миру) , я, конечно же, счел целесообразным избрать себе другое имя до того, как ко мне навеки привяжется прозвище «Крошка Тим».Моя фамилия даже писалась совсем иначе, чем фамилия моего так называемого литературного тёзки, но это, увы, не имело значения, когда кто-то обращался ко мне или обо мне говорил.
К сожалению, несмотря на то, что я весьма разумно выбрал имя Генри, которым и представляюсь теперь незнакомцам, то первое имечко, к несчастью, прилипло ко мне с самого раннего детства. Все мои школьные годы были довольно плачевны, все они прошли в одной сплошной попытке избавиться от тени литературного героя, что влекла за собой одни насмешки.
Я подумал, что уже сбросил с себя плащ вечного праздничного уныния моего литературного тёзки, когда стал уже достаточно взрослым и высоким для того, чтобы защитить себя от грубых нападок глупцов каким-то иным способом, кроме силы своего разума; но потом настала пора моего обучения профессии клерка в заведении моего одиозного дяди Гарольда,в этом чудовищно огромном магазине, который он любит больше, чем своих родных и близких. Почему меня не могли выучить на переплетчика, или бухгалтера или какой-то другой профессии, где ум ценился бы больше, чем проворство и ловкость продавца?
Думаю, что тот вечер, когда мне сказали об ожидающей меня участи, был единственным в моей жизни моментом, когда я в серьез подумал о том, сбежать и уйти в матросы. Или совершить проступок настолько серьезный, чтоб меня выгнали из дома; позор, определенно, был предпочтительней ожидающей меня скуки.
Гарольд Игнасиус Рауботтом был единственным братом моей покойной матери. Единственная причина, по которой женщина, пусть даже и не самого острого ума, могла выйти за человека по фамилии Крэтчетт, несомненно, состоит в том, что она желала избавиться от собственной фамилиии не особенно задумывалась о том, какую фамилию получит вместо девичьей. Мой дядя – напыщенный, высокомерный старый болван, который куда лучше разбирается в расчетах и в особах прекрасного пола, чем в благопристойности и здравом смысле. Это нахальный, крикливый скряга, который может быть капризным, как трехлетний ребенок, когда не может сделать все по-своему. Его работники выполняют его прихоти и подчиняются его странным причудам больше из жалости, нежели из страха лишиться места, хотя это соображение также нельзя сбрасывать со счетов.
Будучи не служащим, а учеником, я не боюсь лишиться зарплаты и, собственно говоря, был бы счастлив более не служить под его начальством. В силу этого я обращаю внимания на своего эксцентричного дядюшку только в случае крайней необходимости. Пусть его подчиненные пресмыкаются перед ним, как пожелают; я же постигаю основы его бизнеса, а не подробности его личной жизни (большинство из которых отвратительны, учитывая получаемые им прибыли).
Однако, худшее в этой неприятной ситуации то, что дядя питает странное отвращение к прозвищам или кличкам и настаивает, чтобы покупателем я представлялся под тем именем, что было дано мне при рождении. Я уже смирился со странными взглядами в мою сторону в это время года, но только не с искаженным диккенсовским юмором в устах паяцев, считавших, что их остроумие превышает мое терпение.
Дядя был расстроен, узнав, сколько покупателей жаловалось на мою дерзость, хотя у любого адвоката был бы повод начать процесс о моей самозащите. Но общество всегда неодобрительно относится к детям, которые умнее взрослых, не правда ли?
Но в этот вечер в магазине присутствовал один джентльмен, который выказал немало здравого смысла и столько же вежливости и благопристойности – и то и другое было подлинной редкостью в это до смешного торгашеское время года -, и следует отметить, что он был воплощением так называемого Духа Рождества (несомненно, Духа Настоящего Рождества, если процитировать моего рокового литературного приятеля); морем спокойствия в безумной толпе раздраженных мужчин и женщин, громко требующих внимания к себе в один из немногих последних дней, оставшихся до Рождества.
Этот малый терпеливо ждал, хотя в тот момент я едва его заметил, так как был чрезвычайно занят, принимая заказы на гравировку от целой толпы молодых женщин, что были лишь немногим старше меня и которые хихикали и шептали друг другу мое имя, когда я отворачивался с чувством вежливого отвращения, делая вид, что к тому же абсолютно глух. Когда мне, наконец, удалось чуть ли не пинками выставить их на улицу, где кружились хлопья падающего снега, я промокнул лоб платком и прислонился к стене, желая, чтоб этот адский праздник поскорее закончился.
Столпотворение, что продолжалось тут в течение последнего часа, начало иссякать, когда люди отправились домой обедать. Тут я и увидел, что тот человек, которого я заметил перед тем, как был атакован толпой требовательных дам, бродил по отделу канцтоваров, тщательно изучая витрины, где были выставлены приборы для письма и модные авторучки. Это был мужчина крепкого телосложения, довольно высокий, с небольшими усами, и аккуратно одетый; и, похоже, этот джентльмен делал большинство своих покупок в менее дорогих кварталах, чем район Бонд-стрит.
Значит, он, вероятно, искал рождественский подарок или хотел потратить недавний выигрыш. Как бы там ни было, в настоящий момент он направился ко мне, и теперь я заметил, что он слегка прихрамывает и держит в руке типичный «докторский» чемоданчик. Видимо, зашел сюда по дороге домой после посещения больных.
Моя ленивая привычка (пытаться сбежать от этой скуки, наблюдая за людьми, либо смеясь про себя над их нелепостью, либо подмечая детали их наружности) была прервана этим доктором, который шел прямо ко мне, осторожно обойдя женщину, державшую за руки двух маленьких детей, которые неудержимо вопили, к моей радости и глубочайшему огорчению этой леди. Чего же она ожидала, таская маленьких паршивцев по магазину, бог знает, сколько томительных часов?
- Простите, мальчик, но может, у вас найдется немного времени, чтоб помочь мне?
Я удивленно поднял голову, не ожидая столь нетипичной вежливости и такого спокойного тона (в это время года большинство людей просто кричит «Клерк!» и ждет, когда я брошусь к ним со всех ног). Какая-то часть меня возмутилась от того, что меня назвали мальчиком – ибо мне было шестнадцать! – но, по всей видимости, этот человек не хотел меня обидеть. Кроме того, покупатель – это покупатель, обижает он вас или нет, и вежливый клиент гораздо лучше надменного.
- Я здесь специально для этого, - ответил я, с моей обычной (абсолютно показной) праздничной жизнерадостностью. Сколько еще часов оставалось до закрытия? Даже меньше часа, хвала Духу Будущего Рождества. – Ищете подарок, сэр?
- Да, именно, - ответил джентльмен и осторожно опустил на пол свой чемоданчик, который как-то глухо звякнул при этом. Я вдруг заметил, внимательный взгляд его ясных глаз, устремленный на меня из-под котелка, и решил понаблюдать за своими манерами; очевидно, незнакомец был джентльменом, и вероятно, я смогу уговорить его что-нибудь приобрести, если буду достаточно учтив.
- Для члена семьи? Пациента? – осторожно спросил я, стараясь выказать должный клерку энтузиазм, без напора и грубости (дяде Гарольду уже немало жаловались на подобное обхождение со стороны Гилберта из ювелирного отдела).
- Для друга, - довольно дружелюбно ответил доктор, очевидно, не имея ничего против моих вопросов в отличие от того ворчливого старого индюка, что приходил чуть раньше, и который едва не проткнул меня своей тростью, когда я спросил предназначены ли те сережки, что он покупал для его внучки (благодарение богу, он, не настолько стар, чтоб иметь внуков и т.д.)
- Вы уже решили, что хотите ему подарить?
- Видите ли… - Доктор задумчиво пригладил усы. – Для него довольно трудно выбрать подарок, если вы понимаете, о чем я. Казалось бы, у него вроде есть все, что ему нужно, и он никому не говорит, чего бы ему хотелось.
Я хорошо знал такой тип людей. Точно таким был мой старший брат , Оливер, - весьма раздраженный, когда речь заходит о таких вещах. И я всегда просто покупаю ему шерстяные носки.
- Да, конечно, сэр, - коротко отозвался я, перебирая в уме список того, что обычно дарят на Рождество. – У нас есть прекрасный выбор сигар и портсигаров…
Я умолк, когда он меланхолично покачал головой.
- Он предпочитает трубку.
- Тогда, может, новую пенковую трубку?
Усы доктора слегка дернулись, и по его губам скользнула мимолетная, ласковая улыбка.
- Нет, он слишком любит свои старые трубки, чтобы пользоваться новой.
- А, может быть, что-то из отдела канцелярских принадлежностей? – предложил я, указывая на новейшие авторучки и изысканно украшенные чернильницы.
- Ммм, - этот врач нахмурился, очевидно, погрузившись в раздумья. Я подумал, не предложить ли ему купить носки, но потом придумал кое-что получше.
- А что если какой-нибудь популярный роман? – Лично я и не пожелал бы в качестве рождественского подарка ничего лучше хорошей книги (только, пожалуйста, не Диккенса), ибо нет ничего лучше, чем новая книга. Но, очевидно, этот «непостижимый» друг совсем не ценил приятное чтение, ибо в ответ на мое предложение доктор заулыбался, а потом рассмеялся.
- Нет,- решительно сказал он, посмеиваясь, глядя на аккуратный ряд серебряных фляжек на прилавке у меня за спиной, словно взвешивая в уме, не купить ли одну из них.
- Доктор, вы всегда можете остановить свой выбор на запонках, - улыбнувшись, сказал я уже смелее. Он скорчил гримасу, и напомнил мне этим моего младшего брата Дэвида, когда тот ел недозревшую сливу. И мы оба рассмеялись.
- Я надеюсь, что смогу придумать что-нибудь более оригинальное, - сказал доктор и его глаза азартно сверкнули. Затем он вопросительно поднял бровь. – Вы – наблюдательный молодой человек.
И он выразительно указал на чемоданчик, стоявший у его ног.
Я пожал плечами, чувствуя себя несколько неловко из-за этого комплимента, если можно его считать таковым.
- Я стараюсь. И это полезно, если и не для беседы, то для дела. И потом надо же что-то делать, чтобы нарушить монотонное однообразие этого времени года.
Доктор вновь дернул усом и еще раз огляделся по сторонам нарочито медленно.
- Послушайте, а у вас есть трости? – спросил он внезапно, вновь поворачиваясь ко мне.
- Да, доктор. Вон там, за углом. – И я сделал ему знак следовать за мной.
Он поднял правой рукой свой черный чемоданчик и пошел за мной в отдел аксессуаров, где я остановился у стойки с чудесными тростями, которые скорее были декоративным добавлением к внешнему облику, нежели реальной опорой для ходьбы. Я снял со стены прекрасную трость с серебряным набалдашником, и, вновь опустив свой чемоданчик, доктор взял ее у меня из рук, взвесил в правой руке с видом знатока – почти как если бы выбирал оружие.
Странно. Несомненно, это было очень странно.
- Чудесная вещь, но есть ли у вас трость потяжелее?
- Насколько тяжелее? – осторожно спросил я, ибо мне очень не понравилась оборонительная поза, которую он принял, держа в руках этот наш товар – это было больше похоже на то, что он присвоил себе эту трость, нежели просто проверял ее качество.
- Может, у вас есть утяжеленная? Свинцом или чем-то в этом роде?
Я невольно отступил назад, когда он сказал это с самым невинным лицом, совершенно не понимая, что, в сущности, он только что спросил меня, продаем ли мы оружие в качестве рождественских подарков для друзей и близких.
Пока я раздумывал, как бы так ответить, чтоб потом не пришлось спрашивать его, был ли этот его друг убийцей или вымогателем, или тем и другим одновременно, доктор, должно быть, заметил мою нерешительность, ибо подняв голову, вгляделся в мое лицо. Затем рассмеялся и ободряюще мне кивнул, осторожно вернув трость на место.
- Это не то, о чем вы подумали, мой мальчик, - посмеиваясь, сказал он; без трости в руке вид у него был гораздо безобиднее. – У моего друга опасная профессия и порой он оказывается в ситуации, когда вынужден защищаться, вот и все. Уверяю вас, что все это честно и законно.
У меня, должно быть, был все еще сомневающийся вид, так как доктор продолжал, несомненно, желая меня успокоить.
-Ну, если б мне нужен был не подарок, а оружие, разве бы я пошел для этого в магазин на СэвилРоу?
Верно подмечено, но все равно все это было чертовски странно. Лично я все еще уверен, что этот человек слегка не в себе, а, может, и не слегка, и не важно, врач он или нет. И то, как он обращался с этой тростью… я ни за что не хотел бы перейти дорогу этому малому.
Странно.
- Полагаю…что, нет, сэр, - произнес я, наконец, хотя из предосторожности встал так, чтоб нас разделяла вешалка. – Значит, вы предпочли бы трость?
- Да, эта бы прекрасно подошла – но лучше бы потяжелее, если у вас такие есть, - бодро ответил доктор, вытаскивая из кармана небольшие карманные часы и сверившись со временем.
- Доктор, мне нужно будет сходить на склад и посмотреть там, и это может занять время, - пояснил я. Вынув блокнот, я стал записывать в него для памяти необходимые подробности.
- Прекрасно, так как через полчаса у меня назначена встреча, -и этот джентльмен вновь надел перчатки.
- А какой она должна быть высоты, сэр? - спросил я.
- Самая высокая, какая у вас есть – мой друг выше шести футов.
- Хорошо. Что-нибудь еще?
- А у вас случайно там нет трости с вкладной шпагой?
Неожиданно я прищемил руку ящиком стола и охнул. Этот врач обеспокоенно взглянул на меня, но я энергично замахал рукой, не желая, чтоб этот человек приближался ко мне. Трость с вкладной шпагой? Почему все сбежавшие из Бедлама маньяки приходят только ко мне, а не к Гилберту, Якобсону или Хиггинсу?
- Я…не думаю, что у нас такая есть, доктор, но я проверю, - запинаясь , проговорил я, стараясь как можно незаметнее вглядеться в его проницательные глаза, ища в них признак безумия. Ничего такого я там не увидел, но ведь и тетя Гермиона не выказывала ни малейшего признака того, что сошла с ума, пока однажды утром не пришла к завтраку, спокойно заявив, что она Лукреция Борджа, и тут же рухнула на пол, выпив лошадиную дозу лауданума. Этот доктор – если он, конечно, и правда, доктор, - может быть столь же безумным, как самые буйные обитатели Бедлама, а я могу узнать об этом лишь тогда, когда будет уже слишком поздно.
Вздохнув, я продолжал записывать в блокнот дополнительную информацию; в том числе, и описание сего джентльмена на тот случай, если что-нибудь случится и полиции понадобится точное описание внешности этого малого.
- Хорошо, - выдохнул я, наконец, пытаясь привести свои нервы в порядок. – Когда в следующий раз вы зайдете, у меня уже будет, что сообщить вам, доктор…?
Я вопросительно посмотрел на него.
- Что? – Он поспешно отвернулся от большой витрины, содержимое которой с интересом изучал и обратил ко мне свой внимательный взгляд. – Ах, да, конечно. Уотсон, Джон Уотсон.
С сознанием долга перед общественностью я записал это имя, а в уме решил, что прежде чем мы закроем магазин, надо будет посмотреть, где находится трость – то бишь орудие убийства, так как если отложить это до завтрашнего дня, я, несомненно, об этом забуду.
- Я могу вам еще чем-нибудь помочь, доктор? – спросил я, незаметно подталкивая его к выходу – осталось десять минут до закрытия, еще только десять минут…
- Нет, благодарю вас. Вы и так мне очень помогли, - вежливо сказал доктор. – Я вернусь завтра около полудня… то есть, конечно, если мы не весь день будем гоняться вниз по реке за тем фальшивомонетчиком, - последние слова он пробормотал себе под нос, и я вновь с подозрением взглянул на этого человека. И прежде, чем я успел отойти от этого странного типа, он выпрямился, явно, выходя из задумчивости, и улыбнулся мне с самым благостным видом.
- А как ваше имя, мальчик? – с любопытством спросил он, но, похоже, безо всякого злого умысла.
Несмотря на это, я невольно поморщился. Однако, профессиональная вежливость – это профессиональная вежливость, и мне удалось надеть на себя сияющую улыбку продавца рождественских подарков и произнести вымученное «Крэтчетт. Тимоти Крэтчетт.»В глазах моих при этом вспыхнул воинственный огонек, бросая вызов тому, кто осмелился бы пошутить на тему проклятия моего имени.
В ответ доктор приподнял бровь и вновь дернул усом.
- Я… прошу прощения, - сказал он с едва заметной улыбкой, совсем не смеясь, а скорее сочувствуя – это было совсем новое, непривычное ощущение после довольно долгого и уж точно совсем не рождественского дня.
Я облегченно вздохнул, и доктор с понимающим видом засмеялся.
- Уж поверьте, от меня вы не услышите цитат из Диккенса, - добавил он, надевая на голову котелок и быстро застегивая пальто.
- Благодарю вас, доктор, - ответил я, опираясь на прилавок. Этот человек только что сильно вырос в моих глазах за это проявление обычного (или не такого уж обычного) здравого смысла; возможно, он и не был таким уж сумасшедшим, просто немного странным.
Когда он исчез за снежной пеленой улицы, на прощание поздравив меня с наступающим праздником, мой взгляд упал на стеклянную витрину, которую он изучал перед тем, как мне представиться, и по спине у меня побежали мурашки – но совсем не от холодного ветра с улицы. Я содрогнулся, спрашивая себя, почему имею несчастье притягивать таких эксцентричных покупателей.
То, что он изучал с таким интересом, оказалось коллекцией старинного оружия.
Я не думал, что покупатель рождественских подарков может быть более странным, чем этот доктор – вернее, не думал так до следующего вечера, когда в магазин зашел крайне необычный посетитель, дабы нарушить монотонное течение моего вечера еще более странным образом.

@темы: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, KCS, В городе Рождество, Первые годы на Бейкер-стрит, Рождество

URL
06:43

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Возвращение в мир
Автор Стелла

Последнего пассажира, поднявшегося на борт небольшого судна, никто не провожал. Он был один и пришел пешком. Капитан, видимо, ждал именно его, потому что едва он поднялся по трапу, судно тот час отчалило.
Было этому господину лет тридцать пять, хотя нетрудно было заметить, что следы пьянства наложили на его внешности ту несмываемую печать, которая остается от чрезмерно тесного общения с бутылкой. Но былая красота все еще оставалась. Осанка выдавала человека, привыкшего повелевать. Все портило мрачное выражение лица и непрерывно кривившая губы презрительная гримаса. Господин был не в духе, и связываться с ним не хотелось никому. А он между тем явно искал повода, чтобы сорвать на ком-то или на чем-то свое дурное настроение.
Похоже было, что он изрядно приложился к бутылке в одном из портовых кабачков. Пока он шел за капитаном к своей каюте, его несколько раз качнуло столь явственно, что это никак нельзя было списать на едва заметное покачивание суденышка на волне.
- Ваша милость желает чего-нибудь? - спросил шкипер, открывая дверь перед пассажиром.
- Да, вина и получше. И что-нибудь поесть.
- Что изволите?
- Мне все равно. У тебя, как я понимаю, не трактир.
- Я скажу коку, он приготовит, что прикажете.
- Я прикажу только вина, а остальное - на твое усмотрение. И пусть до утра меня никто не беспокоит, слышишь? - господин с пьяной злостью пнул пустой бочонок в углу каюты.
Капитан подхватил бочонок и, с опаской покосившись в сторону сердитого господина, поспешил убраться из каюты.
«Что-то он сегодня не в себе. Таким пьяным я его еще ни разу не видел. А таким сердитым - и подавно. Может к нему по дороге кто-то пристал, или какая ссора вышла. Да кто их поймет, этих господ? - закончил он вслух. - Лишь бы нас не трогали!»
Убедившись, что дверь закрылась, неизвестный пассажир, как-то сразу утратив всю свою злость, добрался до гамака, заменявшего морякам на корабле кровать, и не сняв сапог и камзола, повалился в него.
Он и в правду изрядно поусердствовал, чтобы довести себя до такого состояния. И как всегда в подобных случаях, результат был не тот, которого он добивался. Ноги его плохо держали, но голова, дьявол ее побери, голова оставалась до противного ясной. А ему так хотелось довести себя до состояния, когда все видится в розовом свете, как сквозь бокал шамбертена. Не получилось - и в этом была причина его омерзительного настроения.
Он был зол на весь мир, и прежде всего - на самого себя. Увы, он опять оказался последним дураком, ослом, болваном! И еще - трусом. Да, трус, трус - вот он кто! Себе-то он может в этом признаться! Не может заставить себя жить так, как живут те, к чьей среде он принадлежит. Плоть от плоти их, а жить по их правилам не-мо-жет! Даже если бы пожелал.
- Господи! - он со стоном сжал голову руками.
Ну почему все могут, а у него сразу начинает работать совсем другая логика: а не противоречит ли такое существование его принципам? Вот два года назад логика не сработала - сработал инстинкт; и теперь по замку уже разносится детский плач.
«Пожалел сироту, а что ты сможешь ему дать в жизни? И нужно ли тебе отдавать кому-то свою душу? Может хватит тратить остаток душевных сил на тех, кому это вообще не требуется? Ребенок сыт, здоров, у него есть кормилица, его любят все обитатели замка. Ему не нужен этот вечно пьяный опекун. Который даже поухаживать за дамой не может - боится, видите ли, что его ПРАВИЛЬНО поймут!»
Он даже головой замотал в тщетной попытке отогнать эти дурацкие воспоминания. И зачем потащился он к родственникам в Шотландию? Это для всех он поехал развеяться. А на самом деле отлично понял, для чего его позвали в гости. Завидный жених - краса и гордость рода. Единственный наследник, владетельный граф, потомок Роанов, Куси и прочая, прочая - гуляет холостяком? Это нельзя так оставлять!
Он бы тоже хотел, очень хотел, наконец, покоя. Семьи, жены, пусть и не любимой, детей, пусть и не слишком обожаемых. Но так, чтобы все было, как принято в знатных семьях - с соблюдением всех приличий. Чтобы было, кому передать титул и имя. Чтобы вся его родня, наконец, успокоилась и отстала от него. Он им, в конце концов, ничего не должен. Он сделал все, чтобы отмыть свое имя от грязи. Сделал это в первую очередь для себя - не для других.
Семья его вообще ни о чем не догадалась. И все кануло в небытие. Вот только он и остался - живое свидетельство былого кошмара. Его долго гоняло по жизни, как сухой осенний лист, пока не прибило к Бражелону.
Как хорошо, что дядя подумал о нем и оставил ему это именьице. Если бы не старый граф де Бражелон, что бы он сейчас делал? По-прежнему служил в мушкетерах? Скорее всего, гнил бы на каком-то заброшенном кладбище. Он бы нашел повод попасть туда.
Интересно, это качка на море или он допился до такого состояния, что все плывет перед глазами? Хватит, на сегодня хватит. Он не возьмет больше ни капли вина в рот сегодня.
Ох, как ему не хватает Гримо! Но Гримо сторожит Рауля. Не мог же он оставить мальчика только на слуг. Ребенка он может доверить только верному, испытанному другу.
На чем он остановился? Ах да, Шотландия.... Как они все слетелись к кузине - все эти красавицы. Эти рыженькие, беленькие... Хватит с него и одной!
Но как они все мечтают выйти замуж. А на что они еще и годны, как не на продолжение рода? От мысли, что под боком у него постоянно будет находится вечно кудахчущая безмозглая курица, просто воротит. А что - умная, талантливая, красивая оказалась лучше? Один раз он уже попробовал. Ну и как - понравилось? До сего дня в себя не пришел после этого брака. И не придет...
«Эх, дурак, дурак! Ну почему тебе везет? Не проще было бы ввязаться в заведомо безнадежную авантюру и найти достойную смерть?»
Его предыдущая авантюра закончилась тем, что он получил в наследство это голубоглазое и кудрявое сокровище, которое, наверное, уже научилось бегать и гоняет по дому.
Ах, черт побери! Ну почему о чем бы он ни думал, ход мысли непременно приводит его к мальчику? Он же обещал себе, что НИКОГДА БОЛЬШЕ никого не впустит к себе в сердце. У него даже друзей не осталось, он один. Он больше не хочет боли расставаний и потерь.
Атос вскочил на ноги. Лежать в таком состоянии - пытка. Поток мыслей и воспоминаний с такой силой захлестнул его, что он должен был двигаться, чтобы управиться с этим шквалом эмоций. Только сейчас он заметил, что на столе его ждет ужин. Но мысль о еде, а тем более о вине вдруг стала неприятна.
«Здесь душно! Наверх, на воздух!» - он схватил плащ и в несколько прыжков оказался на палубе. Со всех сторон его окружало только море. Английский берег скрылся вдали. Берега Франции тонули во мраке. Дул несильный, ровный ветер. Здесь, наверху, он почувствовал, как улетучивается весь хмель, и мысли замедляют свой стремительный бег. Здесь можно все спокойно обдумать. Он остро чувствовал: так дальше продолжаться не может.
Он мечется, как загнанный зверь. Франция, Шотландия, Лондон. Лондон - и этот процесс.

Судьбе угодно было столкнуть его еще раз с лордом Винтером. Надо признать, что ни Атос, ни Винтер поначалу не пришли в восторг от этой случайной встречи. Слишком тяжелые воспоминания связаны были у них друг с другом. Но званый обед выдался на славу и постепенно оба перестали делать вид, что они незнакомы.
У Винтера было поместье в горах, и он позвал Атоса к себе. Несколько дней, проведенных наедине друг с другом, неожиданно сблизили двух аристократов. Винтер знал многое об Атосе из того, что не подлежало огласке. И граф, с трудом пересиливая себя, стал рассказывать лорду Винтеру, что произошло до появления миледи в Англии.
Тогда они просидели всю ночь. Винтер, поначалу видевший в Атосе только бывшего мушкетера, задиру и игрока, после Армантьера понял, какая бездна скрывается под маской холодного безразличия.
Выпитое вино развязало языки. Перед Винтером сидел одинокий, мятущийся человек, оставшийся без семьи, без друзей, без привязанностей в жизни. В разговоре промелькнуло имя Рауля, и Винтер не удержался, спросил: «Это ваш сын?»
Атос тут же ушел в себя, словно ледяной водой его окатили.
- Нет, вы ошибаетесь, - неохотно сказал он. - Это просто мальчик, которого подкинули сельскому священнику. Я забрал его, все же у меня дома ему будет лучше, чем в этой глуши и нищете.
Лорд посмотрел на своего старого знакомого. Граф явно что-то не договаривал, но он не посмел расспрашивать его.
Однако, само упоминание о ребенке вернуло его к занимавшей Винтера теме. Они встретились с Атосом случайно, но англичанин на самом деле собирался разыскивать бывшего мушкетера. Дело, так занимавшее лорда в последнее время, требовало серьезного участия графа де Ла Фер. Именно граф, а не мушкетер Атос нужен был ему сейчас.
Винтер изложил суть дела. От Атоса требовалось только одно: выступить свидетелем на процессе, который Винтер вел за свои права наследования.
У миледи оставался малолетний сын. Был ли мальчик действительно плодом брака Анны и лорда Винтера-старшего - этот вопрос мог и не рассматриваться. Право на его наследование оспаривалось уже тем, что его мать вышла замуж, состоя в браке во Франции. Ни одна церковь не признала бы такой брак действительным. Атос понимал, что его свидетельство ставит ребенка вне закона, обрекая на жалкое существование. Но тут было дело принципа, и он согласился. К тому же, сам будучи в силу своего положения отличным законником, не мог отказать лорду. Оставалось только рассчитывать на порядочность и человечность Винтера по отношению к ребенку. Он не должен его бросать на произвол судьбы.
Слово Атоса было решающим. Теперь для Джона Френсиса не было будущего. Он стал просто бастардом - без средств, без имени, без семьи.
Этот суд заставил графа посмотреть на своего Рауля с другой стороны. Надо уметь быть объективным: он не имеет морального права бросить своего сына, не обеспечить ему будущее. Винтеру он помог, этого требовал от него долг, чувство справедливости, необходимость восстановить истину. Но по отношению к СВОЕМУ ребенку ему не хотелось истины. Ему захотелось, чтобы у мальчика был не просто приют – нет, настоящий дом! И пусть не совсем настоящая, но своя семья.
Пусть он никого не умеет и не может любить, но проявлять самую обычную заботу о ребенке, не сбрасывая его на слуг и не устраивая запоев, цель которых - доказать самому себе, что он никому и ему никто не нужен, - это он может. И не прятаться от мысли, что в доме ребенок, с которым он просто не знает, как себя вести.
Несколько дней, проведенных в Лондоне после суда, перевернули многое в его сознании. В последней попытке убежать от самого себя, от решения .которое зрело в нем, он напился. Мертвецки. Как в первые годы, как пил, когда приехал в Бражелон.
Но, кажется, и этот бег по кругу подходил к концу. Впереди забрезжил свет. И решение изменить все - вначале робкое, неуверенное - теперь захватило его целиком. Рассвет над морем пробудил в нем желание жить, воскресил силы, которые он посчитал утраченными навек.
Он хотел жить. Жить не для себя, этого он не умел. Но там, на берегах родной Франции был его дом, а в нем - маленький росток, который мог стать для него всем в жизни. Если ему не суждено полюбить женщину, любовь к сыну станет для него новым божественным предначертанием.
Он должен решить для себя основное - :вернуться к сыну, полностью очистившись от скверны прошлого.
А еще он должен рассказать все другу. Он ощущал свою, пусть и невольную, вину перед ним.
И последнее: он бросит, нет, он УЖЕ бросил пить! Рауль никогда не увидит своего отца пьяным. Он всегда будет для мальчиком человеком, у которого нет недостатков.

Когда судно вошло в порт, с его борта на берег уверенной походкой сошел уже другой человек. Ночь в море возродила графа де Ла Фер. Он хотел жить с такой же силой, с какой еще сутки назад стремился к смерти.
На почтовой станции он купил коня. Предстоявшая дорога домой - в полном одиночестве - теперь не тяготила его. В одной из приморских деревушек ему приглянулась скромная церквушка. Простой кюре выслушал просьбу заезжего господина об исповеди. Если и изумился, то не подал вида.
Исповедь вышла длинной и непростой для обоих. Но глядя на то, как легко, расправив плечи, оттряхнув с себя муку полутора десятков лет, идет этот красивый, еще молодой господин, кюре испытал нечто похожее на благодать: он помог этой непростой, но такой возвышенной душе найти свое место в мире и благословил его.
Атос возвращался домой - в мир живых, где любят и умеют быть счастливыми.

@темы: Атос

URL
06:38

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Еще один портрет Джереми



@темы: Джереми Бретт, Арт

URL
среда, 25 декабря 2019
16:35

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Совершенно неожиданно для себя разболелась. То бишь прямо на работе. Небольшая простуда, кажется, переросла во что-то вирусное, и я тут тихонько помирала. Моя отдельная комната - это, конечно, счастье, но мне реально было плохо. Не пыталась отпроситься. Может, и отпустили бы, но я просто так уйти не могу, надо кому-то сдавать дела, а на это у меня точно сил нет.
Сразу все встало и работа, и -ёлки!- мой несчастный перевод.
Редко такое бывает, что я вообще ничего делать не могу, и это как раз такой случай. Короче , их бин больной

@темы: Про меня

URL
06:42

Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Ну, и с Рождеством тех, кто отмечает, а всех остальных с наступающим!

Этот клип когда-то был заблокирован, хорошо, что сейчас все в порядке



@темы: Новый год, Клипы, Рождество

URL
Яндекс.Метрика