Сначала я представлю сам фанфик и то, что к нему прилагается)), а потом скажу еще кое-что от себя.
Артистичность в крови (Автор silverfoxstole)
За все годы моей дружбы с Шерлоком Холмсом я почти ничего не узнал о его семье и практически ничего о его детских и отроческих годах, если не считать рассказов о странном братском соперничестве, о котором заходила речь почти всегда, когда Холмс упоминал своего брата. Я убежден, что если бы Майкрофт не обратился за помощью к своему брату в связи с «Делом греческого переводчика», я остался бы в полном неведении о его существовании. Холмс был (и есть) патологически скрытен, и настолько, что это граничит с умышленным умалчиванием, которое способно скорее разжечь любопытство у окружающих его людей, нежели подавить его. После стольких лет нашей дружбы мне так и не было известно графство, в котором он вырос или даже имя его отца. Прилагая усилия к тому, чтобы выглядеть уникальным в глазах всего мира, Холмс, словно специально скрыл все, что могло бы рассказать о том, какая среда смогла породить такое поразительное существо. Однако, порой какая-то случайная информация все же пробивалась на свет, несмотря на все его усилия.
Признаюсь, что я был далек от таких мыслей в то утро в конце 1897 года, когда во время завтрака нам принесли телеграмму. Холмс вскрыл ее ножом для масла, не отводя глаз от передовицы «Таймс», и едва взглянул на ее содержание.
- От брата Майкрофта, - сказал он в ответ на мой молчаливый вопрос.
- Что-то важное? – поинтересовался я. Старший Холмс редко писал, не имея на то веских оснований, и никогда не заходил к брату, если только речь не шла о безопасности государства.
- Навряд ли. Он предлагает мне взглянуть на новую выставку французских художников в Мэйфере.
Холмс бросил телеграмму на середину стола, где она едва не попала на тарелку с недоеденной яичницей с ветчиной, и вернулся к своей газете, не проявив явного интереса к посланию старшего брата.
Я взял желтый бланк. Сообщение было коротким и строго по существу, что было типично для человека, который предпочитал не тратить энергию там, где можно было этого избежать:
КОЛЛЕКЦИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ ЖИВОПИСИ, В ТОМ ЧИСЛЕ БАТАЛЬНЫЕ ПОЛОТНА, ВЫСТАВЛЕНА В ГАЛЛЕРЕЕ КРУКШЕНКА. РЕКОМЕНДУЮ ПОСЕТИТЬ. М.
- Звучит интересно, - заметил я, потянувшись за кофейником. – Возможно, в особенности стоит взглянуть на батальные картины.
Холмс бросил на меня поверх газеты удивленный взгляд.
- Вы хотите пойти?
Я пожал плечами.
- Сегодня у меня нет особых дел. А вы заняты?
Он взял у меня телеграмму своими длинными пальцами и прочитал ее еще раз.
- Что, черт возьми, хочет этим сказать мой брат ? – произнес он. – Уверен, что сам он не доковылял туда, чтобы увидеть эти картины самому.
Некоторое время он смотрел на телеграмму, постукивая по столу пальцами и нахмурив брови. Наконец, видимо, что-то пришло ему в голову и он, отбросив телеграмму в сторону, снова вернулся к «Таймс» и стал листать газету, пока не наткнулся на какую-то статью, и на его лице появилась улыбка. Зашелестев страницами , Холмс сложил газету, бросил ее на диван и резко встал со стула.
- Ну, что, доктор, пойдем? Я вижу, вы закончили свой завтрак?
- Конечно, но, Холмс, что все это значит? – спросил я, стараясь не обжечься, поспешно допивая остатки своего кофе. Холмс скрылся в своей спальне, чтобы одеться, и я услышал, как он выдвигает там ящики и хлопает дверями своего гардероба. Через несколько минут он появился в пальто и шляпе, держа в руках перчатки и трость.
- Немного озорства со стороны моего выдающегося брата, - ответил мой друг, увлекая меня к выходу.
***
За время нашего недолгого пути к галерее Холмс не сказал ни слова, несмотря на все мои попытки его расспросить.
Было все еще довольно рано, и всего несколько посетителей почтили своим визитом эти элегантные залы, давая нам возможность свободно изучать выставленную коллекцию. Как я и ожидал, картины, изображающие поля сражений, в особенности победные битвы Наполеона, были довольно впечатляющи, так же, как и морские пейзажи более раннего периода, полные волнения и драматической игры света. Однако, Холмса, кажется, больше заинтересовали несколько портретов, висевших немного в стороне от больших батальных полотен. Я понятия не имел о том, кто там был изображен, ибо Холмс не дал мне возможности пробрести на входе каталог выставки, но они были прекрасны. Постепенно я уловил между ними определенное фамильное сходство и что-то еще, чего я не мог пока полностью понять. В этих лицах было что-то знакомое, что было довольно странно, так как я знал, что никогда прежде не видел ни одного из этих портретов.
- Холмс, что происходит? – спросил я, наконец, последовав за ним в последний зал выставки. – Видимо, есть причина, по которой Майкрофт предложил вам сюда прийти, но я никак не могу себе представить, в чем она может состоять. Вы знаете этого художника?
- Точнее, это три художника, из одной семьи, - и нет, лично я их не знал. Они умерли довольно давно.
- Тогда почему мы здесь? Ваш брат специально спровоцировал это?
- Как всегда. Ему это свойственно. Но взгляните вон туда, мой дорогой друг, а потом скажите мне, что вы все еще не понимаете, почему мы здесь.
Он указал тростью на полотно, находящееся в центре противоположной стены и жестом показал мне, чтобы я подошел поближе.
Так я и сделал, хотя мой друг остался на месте, наблюдая за мной с улыбкой сфинкса. Я повернулся к картине, на которую он указал, и когда взглянул на нее, то не смог сдержать невольного восклицания – в ту же секунду я немедленно понял, почему Майкрофт послал нас сюда.
Человек в центре этой картины смотрел назад, на публику, практически через плечо, очевидно потревоженный в тот момент, когда просто курил сигарету. Налево от него стояла стремянка, лежали кисти и палитра художника, направо был вид, судя по всему , итальянский. Он носил синий халат и щегольские бакенбарды того же каштанового оттенка, что и его волосы, но это лицо… это лицо я знал очень хорошо. Эти черты с орлиным носом и пронзительным взглядом я узнал бы где угодно, и я оглянулся на Холмса, чтобы убедиться, что он,и в самом деле, все еще стоит у меня за спиной.
Он подошел ко мне и тоже посмотрел на портрет.
- Орас Верне, мой двоюродный дед, - пояснил Холмс. – Полагаю, он написал этот портрет где-то в тридцатых годах, когда был директором Французской Академии в Риме.
Я изумленно уставился на него.
- Это брат вашей бабушки?
- Он самый. На самом деле, Уотсон, в вашем художественном образовании ощущаются заметные пробелы, - сказал мой друг, смеясь.- Вся эта выставка состоит из работ моих предков – Наполеоновское сражение – работа моего прадеда, а морские пейзажи принадлежат кисти его отца. Майкрофт, изолированный от мира в своей башне из слоновой кости, то бишь в Уайт-холле, подумал, что я не узнаю о том, что картины привезены в Лондон.
- Боже милостивый… Но какое сходство, Холмс – вы так похожи на него!
- Уверяю вас, это замечали и прежде. Мою мать все боле и более раздражало, когда говорили, что во мне нет ничего от ее родни.
Я покачал головой.
- Я и понятия не имел.
- Конечно, старина, потому что я не говорил вам об этом. Однако, когда мои предки выставлены на обозрение перед широкой публикой , наверное, с моей стороны было бы довольно неучтиво самому не показать их вам. - Он взмахнул рукой, описывая незримый круг по выставочному залу.- И вот теперь вы их увидели.
- Я вам благодарен, - сказал я, и это было искренне. Судя по тому, как скрытен был Холмс во всем, что касалось его семьи, это дорогого стоило.
- Но у меня есть одно условие, - продолжил он.- Чтобы вы ни разу не упоминали об этом ни в одном из ваших романтических повествований о моей деятельности. Конечно, временами известность может быть и полезна , но у меня нет никакого желания лицезреть, как огромные толпы лондонского населения выстраиваются в очередь, дабы полюбоваться на моих предков.
- Ваша тайна останется между нами, - заверил я его, надеясь, что Холмс забыл, что я ранее упоминал о его бабушке в рассказе о деле мистера Меласа.
Мой друг улыбнулся.
- Отлично, Уотсон! Теперь, когда мы выполнили желание брата Майкрофта, мы можем немного развлечься. Чашка кофе и на концерт в Сент-Джеймс-холл?
- Отличная идея, Холмс, - согласился я, и мы покинули галерею.
Проходя мимо портрета Ораса Верне, я, молча, поблагодарил его и его семью за то, что они позволили мне еще немного приблизиться к моему другу. Взгляд на Холмса в контексте с его предками ничуть не преуменьшил его уникальность, ибо в целом мире не было другого такого человека. Напротив, это делало его более человечным, и всего на мгновение, более похожим на любого из нас. Мне стало вдруг интересно, что бы они подумали о нем. Не сомневаюсь, что они бы им гордились, также как и я.
Артистичность, когда она в крови, закономерно принимает самые удивительные формы…
Вот он этот портрет.
![](http://static.diary.ru/userdir/2/9/0/2/2902872/85224907.jpg)
Возможно, я очень впечатлительна, но он почему-то произвел очень сильное впечатление. И впечатление у меня было такое же, как у Уотсона, как это ни странно. Что-то знакомое... И не то, чтобы он был похож на кого-то из актеров, игравших Холмса, но вот что-то именно неуловимое. Может быть, этот образ как-то напомнил тот образ, что сложился еще в детстве, еще до всех фильмов. В общем, словами я свое впечатление описать не могу. Фанфик прочла впервые на работе пару недель назад и сразу полезла искать портрет. Раньше видела только тот, что с длинной трубкой. И очень быстро нашла вот этот. Очень долго сидела и просто смотрела на него. Что-то в нем такое было...
И после этого я полезла искать другие портреты этого Ораса Верне. Нашла вот еще несколько, где почему-то он мне скорее напомнил Ливанова.
![](http://static.diary.ru/userdir/2/9/0/2/2902872/85224992.jpg)
![](http://static.diary.ru/userdir/2/9/0/2/2902872/85224988.jpg)
![](http://static.diary.ru/userdir/2/9/0/2/2902872/85224991.jpg)
Потом я уже заинтересовалась этим человеком и почитала о нем то, что смогла найти.
Орас Верне (1789-1863) - французский художник и дипломат. Сделал блестящую карьеру художника и дипломата, входя в политическую элиту страны как при Бонапарте, так и во время Реставрации. Был директором Французской академии в Риме (1829—1835). Побывал вместе с французской армией в Алжире (1833), в 1836 и 1842—1843 приезжал с дипломатическими поручениями в Россию, где написал несколько картин по заказам двора. Любил писать яростные схватки и бурные пейзажи, нередко сочетая их в едином образе (Битва на море, 1825, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Испытывал влечение к остродраматической экзотике (Мазепа, преследуемый волками, 1826—1827, Музей Кальве, Авиньон). Его североафриканские мотивы оказали большое влияние на развитие ориентализма.
Орас Верне умер 3 декабря 1863 года в родном городе. Умирая он сожалел: «Стоило ли так любить армию и флот, чтобы умереть в кровати, как какой-нибудь лавочник». Сильный этой любовью, он необычайно популяризировал батальную живопись. Он нравился публике, в изображении близких патриотическим сердцам событий он просто, понятно, без придворных или классических условностей, но корректно, с чисто французским шармом, рисовал войну. Историческая заслуга Верне в том, что он окончательно порвал с классицизмом и утвердил в батальной живописи, если не вполне еще реальный, то всё же простой, свободный стиль, ставший основой дальнейшего прогресса этого направления в искусстве.
Это описание также произвело на меня впечатление. Есть в нем некоторые особенности, которые напоминают о другом человеке. И эти биографические данные вызывали в памяти "артистичность в крови", которая может принимать разные формы.
И еще я в который раз подумала о Дойле. Что же он все-таки такое написал? И вот эта семья художников... Похоже, что она выбрана не наобум. И ладно бы , если упоминание о Верне было бы в самом начале, в "Этюде"... Я даже не могу точно описать всех мыслей, которые у меня промелькнули при сопоставлении этих портретов, жизнеописания и того, что Дойль указал вот этих реально существующих художников. Короче, информация к размышлению...