Смотрела "Союз рыжих".
Интересно бывает, как при разных просмотрах взгляд сосредотачивается на разных моментах, и соответственно возникают какие-то параллельные мысли и впечатления. Приятный был просмотр), потому что где-то в сцене в подвале банка у меня появилось "чувство Холмса", которое раньше возникало при просмотре шерлокианских фильмов довольно часто, а вот в последнее время с этим было все печально. И я даже прокрутила немного назад)

А потом зависла на сцене, где Холмс говорит о Мориарти. Меня всегда завораживает, когда у него порой взгляд устремляется вдаль, словно он что-то вспоминает и думает о чем-то своем.



И сейчас тут же всплыл в памяти и недавний фанфик "Эклиптика", и даже немножко вспомнилась история первых столкновений с Мориарти в той же эпопее о молодом Холмсе Westron Wynde.
Ну и еще... Мне всегда казалось, что вся история борьбы Холмса с профессором довольно драматична и, наверняка, длилась не один год. Ведь даже он сам говорил, что " если бы подробное описание этой безмолвной борьбы могло появиться в печати, оно заняло бы свое место среди самых блестящих и волнующих книг в истории детектива". Но нас тут, конечно, волнует не только детективная составляющая.
И я снова вспомнила о тех временах, когда я с жадностью изучала фанфики Элейн Скайфайр и , главным образом, "Избави нас от Дьявола". Вот она взялась за дело с размахом. Ее Холмсом движет не просто любовь к справедливости и стремление воздать Мориарти по заслугам, но и чувство благородной мести. В голове автора явно был проработан подробный план, потому что она где-то даже выкладывала названия всех частей, из которых будет состоять этот сериал и временами делилась какими-то отдельными фразами, наподобие зарисовок. Вот у нее эта борьба действительно выглядела драматичной и, как говорится, не на жизнь а на смерть. И сам поединок у водопада был где-то в центре всего повествования. Он был роковым исходом всего того, что ем у предшествовало, но потом , судя по всему автор собиралась не менее подробно остановиться на хиатусе и преследованиях со стороны Морана.
Уж лучше бы не было этого анонса, потому что я раскатала губы) А она остановилась на самом интересном месте. Но несмотря на это, я очень рада, что есть хотя бы что-то и можно фантазировать относительно того, что могло бы быть - ибо остались коротенькие тезисы автора на эту тему)
Ну, и это я к чему - люблю, когда один задумчивый взгляд Холмса Джереми Бретта в Гранаде может вызвать целую вереницу собственных мыслей и фантазий. Не зря же именно Гранада породила целый ряд фанфиков и оказала на этот вид шерлокианского творчества огромное влияние

"– Сарасате играет сегодня в Сент-Джемс-холле, – сказал он. – Что вы думаете об этом, Уотсон? Могут ваши пациенты обойтись без вас в течение нескольких часов?
– Сегодня я свободен. Моя практика отнимает у меня не слишком много времени.
– В таком случае, надевайте шляпу и идем. Раньше всего мне нужно в Сити. Где-нибудь по дороге закусим. Смотрю, в программе сплошь немецкая музыка, а ее я люблю больше, чем итальянскую или французскую. Она помогает углубиться в себя и это как раз то, что мне нужно. Пошли!"

"Союз рыжих"

Проглядывала тут свой дневник. Зашла в пост, посвященный "Аббатству Даунтон"morsten.diary.ru/p217016788.htm
Глянула, а клип-то заблокирован(

Клип не мой, но по счастью, "у тети Сони все есть")

Поэтому выложу здесь. Люблю его

Вы не правы

Ужасно устала.
Выматывает и работа, потому что не получается, что называется, работать в команде. Делаем одно дело, но после того, как моя функция выполнена, я могу до вечера ждать, чтоб кто-то сказал: "Все хорошо. Ошибок нет. Можно расслабиться". Сижу на стреме, пока не понимаю, что никто уже ничего не скажет.

И вообще немало причин для расстройства. Даже когда о них не думаю, они присутствуют незримо, снятся по ночам. Стараюсь делать хорошую мину при плохой игре, пытаюсь обманывать себя, да и других тоже, но в душе знаю то, что знаю.

Чтоб забыть о грустном, пусть будет немного красоты.

Второй день какое-то трагическое настроение. Все время слезы где-то близко. Писать сейчас толком ничего не могу. Вспомнились эти стихи Цвтаевой о Жанне д'Арк, когда-то одни из любимых




И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила — голос,
Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

И был Руан, в Руане — Старый рынок…
— Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый
Опять шепнет: — Терпение, сестра!
— Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.





Как-то так вышло, что когда-то в детстве Жанна д' Арк для меня началась тоже со стихов. Совсем других)
На самом деле это было стихотворение "Рабфаковке" Светлова, вернее, отрывки из него в детской энциклопедии "Что такое? Кто такой?" и вот эта иллюстрация.


И то и другое запало в память. Приведу чуть более полные куски о Жанне и не только о ней...

Барабана тугой удар
Будит утренние туманы,-
Это скачет Жанна дАрк
К осажденному Орлеану.

Двух бокалов влюбленный звон
Тушит музыка менуэта,-
Это празднует Трианон
День Марии-Антуанетты....

***
Громкий колокол с гулом труб
Начинают «святое» дело:
Жанна дАрк отдает костру
Молодое тугое тело.

Палача не охватит дрожь
(Кровь людей не меняет цвета),-
Гильотины веселый нож
Ищет шею Антуанетты.

***

Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.

Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана…
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.

Когда-то я уже говорила об этой книге



Я когда-то давно, купив "Сомерсетскую охоту", ужасно хотела приобрести всю серию, чуть ли не в издательство хотела обращаться. Но потом как-то это все забылось. Первая книга потом оказалась совершенно ужасной, а третья - это "Секретные дела " Джун Томпсон. В отличие от ее же "Досье на Шерлока Холмса", на мой взгляд, они совершенно не интересны.
А потом случайно увидела на Озоне вот эту, и хотела уже забить, потому что по опыту знаю, что изданные фанфики это почти всегда шлак, по крайней мере, с некоторых пор - потому что были и исключения. Но потом решила таки купить, хотя бы в память о своей старой мечте)
И, в принципе, не пожалела.


В книге три повести.

Вэл Эндрюс Кража из Тауэра
Ян Уокер Дело о двойнике Холмса
Джон Норт Похищение герцогини

Как детективы и вообще книги о Холмсе они, в общем-то, не представляют ничего особенного. Но там встречаются довольно забавные эпизоды. Вот хоть комедию снимай. Я сначала хотела даже просто что-то сюда выписать, потому что в сети книгу не нашла. Но потом поняла, что кусочки большие, а поделиться и зафиксировать их здесь хочется, так что я сделаю потихоньку серию сканов. Начну с первой книги "Кража из Тауэра". В этой главе речь пойдет о том, как доктор Ватсон заменял Шерлока Холмса









Наверное, поставлю тэг "Дело о двойнике Холмса" - по названию всего сборника

Это второй из фанфиков Professor Pangaea, который я решила здесь привести и он связан с предыдущим, по крайней мере, некоторыми загадочными фразами

Summary:

«Все чувства… были ненавистны его холодному, точному, но удивительно уравновешенному уму. По-моему, он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир»

Так когда-то написал о своем друге, мистере Шерлоке Холмсе, доктор Уотсон. Миссис Хадсон подумалось, что это описание в равной степени подходит и другому Холмсу.

Примечания:

На написание этого фанфика автора вдохновила зарисовка "The other brother" автора serenissima. Она есть у меня в дневнике под названием "Другой Холмс"
morsten.diary.ru/p218135205.htm

Хотя, на мой взгляд, два этих фанфика совсем разные, и, наверное, главное, что их связывает, это ведущая роль миссис Хадсон.

Оригинал находится здесь archiveofourown.org/works/982488

Наблюдения


Холодным, дождливым утром в начале января 1891 года на Бейкер-стрит неожиданно появился мистер Майкрофт Холмс.
Миссис Хадсон провела наверх мистера Майкрофта – так она называла его про себя , ибо присутствие еще одного мистера Холмса могло бы быть довольно затруднительной ситуацией, способной ее порядком обескуражить – , надеясь, что он не принес с собой каких-нибудь новых дилемм для мистера Холмса. Он считала, что в последнее время ее жилец и так работал слишком много; даже его костюм выглядел каким-то тусклым и уставшим.
- Сэр, к вам пришел мистер Майкрофт Холмс, - возвестила миссис Хадсон, открывая дверь. Мистер Холмс повернул голову от пламени камина, к которому до того был прикован его взгляд, и слегка прищурился, услышав эту весть.
- Приготовить чай, мистер Холмс? – спросила она, когда мистер Майкрофт начал стаскивать пальто со своей внушительной фигуры, что, несомненно, было в высшей степени утомительной задачей.
- Я не…
- О, да, думаю, это было бы отличной идеей, моя дорогая, - шумно выдохнув, прервал брата мистер Майкрофт, вешая свое пальто на крючок у двери. – В холодный день я никогда не откажусь от чашки чая, как вы, наверняка, можете догадаться, и, похоже, что немного подкрепиться совсем не помешало бы и моему брату.
Мистер Холмс нахмурился, но возражать не стал. Миссис Хадсон лишь на минуту заколебалась прежде, чем ответить.
- Очень хорошо, джентльмены. Чай будет готов через несколько минут.
Когда вода начала закипать, она доверху нагрузила поднос бисквитами и маленькими сэндвичами, и вскоре, осторожно неся свою ношу, уже поднималась по лестнице, ведущей наверх, к гостиной. Когда она приблизилась к верхней площадке, то услышала резкие, нетерпеливые возгласы. Она вздохнула. Всегда так трудно было угадать подходящий момент во время жаркого спора, когда лучше постучать в дверь.
- … все твои дальнейшие нравоучения, Майкрофт, не заставят меня передумать. Сейчас я занят чрезвычайно важной работой.
-Да, да. Уж я-то, Шерлок, все знаю о твоей «важной работе». Я пришел предложить тебе заняться чем-то более достойным, нежели гоняться по стране в надежде , что какой-то счастливый случай поможет тебе исправить прошлые прегрешения. Подумай хотя бы об Империи.
- Почему я должен беспокоиться об Империи? Господи, Майкрофт, если после сорока лет жизни на этой печальной земле все, что у тебя есть это «За нас - Господь и Англия, и сам Святой Георг», то ты в еще более отчаянном положении, чем я.
- Ты, в самом деле, так считаешь, Шерлок? Медленно убивая себя из-за старой ошибки, чтоб забыть нынешнюю? Скажи, когда в последний раз ты виделся с доктором?
- Ну, хватит, Майкрофт. – Голос мистера Холмса был резким и пронзительным, как осколок стекла. – Будь так добр, и освободи это помещение.
- Подумай о том, какую пользу ты мог бы принести столь многим людям в то время, когда ты растрачиваешь свой интеллект на эти мелкие незначительные преступления…
-Уходи.
Миссис Хадсон замерла на лестничной площадке, не зная , как поступить – с таким тяжелым подносом ей ни за что бы не удалось спуститься вниз прежде, чем откроется дверь, но остаться там, где она сейчас была, равносильно было признанию, что она явно что-то слышала из разговора своего постояльца, чего намеренно она никогда бы делать не стала. Тут, бог знает откуда, ей в голову пришла внезапная мысль попробовать встать так, чтоб создалось впечатление, что она только что поднялась наверх, но прежде, чем она успела ее осуществить, дверь гостиной распахнулась и оттуда с холодным невозмутимым лицом вышел Майкрофт, и, не обращая внимания на миссис Хадсон с ее подносом, стал спокойно спускаться вниз.
Мистер Холмс стоял в дверях, провожая холодным взглядом своего брата, в его лице не было ни кровинки. Она увидела, как у него раз или два дернулся подбородок, а потом он взглянул на нее и сказал:
- Нам уже не нужен этот чай, миссис Хадсон.
Через два дня мистер Холмс уехал во Францию, и после этого миссис Хадсон видела его еще только два раза, прежде, чем получила ту ужасную телеграмму от доктора Уотсона (Я хотел вам сообщить прежде, чем вы прочтете об этом в газетах…); в день того рокового разговора мистера Холмса с профессором Мориарти, и на следующий день, рано утром, когда он стоял на темной улице, тихо смеясь, в то время, как языки пламени лизали окна его комнаты.
В последующие годы миссис Хадсон часто вспоминала о том визите мистера Майкрофта и думала о том, что все могло бы быть иначе, если бы мистер Холмс принял его предложение, в чем бы оно ни заключалось.
Она думает об этом визите и теперь, когда мистер Холмс, совершенно бесстрастный, стоит перед ней , окидывая взором комнату. Все в ней осталось таким же, как в тот день, когда он покинул ее три года назад; все следы пожарища убраны и вычищены; все картины, безделушки, записные книжки, фотографии, химические препараты и инструменты лежат на своих привычных местах, за исключением перочинного ножа, который просто лежит на каминной полке. Все так же, как было всегда, привычно покрытое пылью и ожидающее своего владельца, словно мистера Холмса не было всего три дня, а не три года.
Мистер Холмс медленно идет по комнате, неуверенно, словно вернулся в дом недавно умершего друга и не хочет потревожить скорбящее семейство. И миссис Хадсон думает , что, вероятно, ему столь же странно видеть эту комнату, как ей видеть здесь его. От того, что сейчас она видела его вот таким, здесь, где он всегда был столь властным, столь уверенным, казалось еще более невероятным, что это действительно мистер Холмс смотрит на старые царапины вокруг замка углового письменного стола, хотя в том не было ни малейших сомнений.
- Почему… - Какую-то минуту он в нерешительности колеблется, проводя пальцем по спинке своего старого кресла. – Как вы можете позволить себе не сдавать новым жильцам такие прекрасные комнаты?
Она поражена, думая, что это, должно быть, очевидно.
- Мистер Майкрофт, сэр.
Он слегка мрачнеет.
- А…
Следует долгое молчание. Потом мистер Холмс откашливается и направляется к камину и коллекции трубок, аккуратно пристроенной над каминной полкой.
- Где моя старая трубка из вишневого дерева? Может быть, Майрофт проявил сентиментальность и оставил ее себе?
- Нет, сэр, ее взял доктор Уотсон.
- А… - вновь говорит он, уже гораздо мягче. Он стоит там, спиной к ней так долго, что миссис Хадсон начинает казаться, что она вторглась во что-то очень личное, и она поворачивается, чтоб уйти.
- Миссис Хадсон, - говорит он, и она поворачивается и видит устремленный на нее взгляд этих серых глаз. – Я бы очень оценил, если б вы помогли мне сегодня вечером.
- Конечно, сэр, - говорит она, улыбаясь ему. – Разве могут быть сомнения? И это так волнующе, я ни за что бы ни пропустила такую возможность. После того, как вы так долго были моим квартирантом, минувшие три года показались мне такими серыми и безрадостными... – Она с радостью заметила, что ее слова вызывают у него улыбку, и это дает ей смелость продолжить.
- Пока вас не будет, я все устрою и, конечно, приготовлю вашу комнату. И… может быть, мне приготовить и старую комнату доктора Уотсона? Хотелось бы знать, вернутся ли сюда мои джентльмены, хотя бы на ночь, так чтоб я могла позаботиться о том, чтоб все было на высшем уровне.
- Вам придется самой спросить его об этом, – говорит он, и она не может сдержать широкой улыбки, даже когда мистер Холмс добавляет, - Если он придет сюда сегодня вечером.
- А когда вы спросите его об этом?
- Теперь же. Я, собственно, уже ухожу.
- О, сэр, тогда не буду вас задерживать! Позвольте, я только дам вам новый адрес доктора…
- Я его знаю, - говорит он, и она вновь вспоминает стоящего у двери Майкрофта Холмса, и доктора Уотсона, рухнувшего в свое старое кресло, уронив голову на руки. Мистер Майкрофт сказал ей тогда: Пусть он возьмет здесь все, что пожелает, мне все равно.
- Благодарю вас, миссис Хадсон, - и мистер Холмс на мгновение опускает ладонь на ее маленькое плечо. – Значит, сегодня вечером я на вас полагаюсь.
- Он придет, мистер Холмс. Я знаю, что он просто не сможет поступить иначе.
Мистер Холмс смотрит на нее несколько мгновений, затем выскальзывает за дверь и уходит.

Сейчас будет депрессивный пост. Этому, наверное, в немалой степени способствовали соседи, начавшие стучать в десятом часу.
Мои соседи - отдельный разговор. Самое худшее, что их боится милиция. У этой прокурорши, видно, такие лапы, что ей ничто не страшно.
Их очередной ремонт длится с небольшими перерывами с прошлой осени. И иногда это продолжается с самого утра и до самого самого позднего вечера, а потом уже до ночи там начинает ржать ремонтная бригада и слышно все так, словно мы в одной квартире.

Но часто бывает и так, что кто-то в восемь утра включит минут на десять дрель, и потом весь день тишина, а ты просто ходишь мрачный и не выспавшийся. Так и сегодня, стук был совсем не профессиональный, а ихняя маман тоже не шибко здоровая в психическом плане, она это может, чисто, чтоб порадовать соседей. В общем, утром не задалось.
А вчера виртуально проводила в отпуск коллегу и стала морально готовиться к тяжелым будням после праздников. Работа будет в бешеном темпе, а она и без того довольно напряженная.
Ну, и с моими переводами все очень грустно. В течение рабочего дня с этим почти ничего не получается, длится он бесконечно, а потом отходняк. К вечеру-ночи я совсем никакая, и это я даже без дороги на работу...

Возможно, на следующей неделе вообще забуду о том, что есть интернет.
Планов-то вагон, а вот осуществлять их становится трудновато.
Ладно, не буду о грустном

Посмотрела фильм "Две жизни". Кажется, уже второй раз.

Вскользь расскажу, если вдруг кто не слышал и кому-то будет интересно



Фильм советский, 60-х годов. Раньше в детстве, его никогда не видела, хотя я, наверное, не видела многое из старых фильмов. Но подумала, что тут еще может быть вот какая причина. В одной из небольших ролей Лев Круглый. А он кажется, уехал в свое время за границу и фильмы с ним могли положить на полку. Возможно, такое случилось с телеспектаклем "Собака Баскервилей" 1971 года, где он играл Уотсона (или Ватсона, не помню как там было)

Играют наши самые прославленные звезды: Николай Рыбников, Алла Ларионова, Вячеслав Тихонов. Ну, это что касается самых главных ролей

Ну, в двух словах о сюжете. Советские туристы на теплоходе прибывают во Францию и там в ресторане отмечают очередную годовщину Октября. Пожилой турист Востриков (Николай Рыбников) делится со своими молодыми спутниками воспоминаниями о былом. Ну, и вот тут надо сразу отметить забавную ситуацию. Потому что сидит он за столиком между Шерлоком Холмсом (Василий Ливанов) и доктором Ватсоном (Лев Круглый). Нет, я не до такой степени холмсоман, просто сейчас отметила для себя этот факт. А вчера, когда смотрела, вновь почувствовала себя семиклассницей, которая счастлива была хоть в маленьком эпизоде увидеть Ливанова и услышать его уникальный голос.



Ну, а наш пожилой турист стал рассказывать, как для него, солдата русской армии, революция началась с того, что он влюбился, совершенно внезапно, производя арест в доме князей Нащокиных. Влюбился в гордую и надменную сестру этого самого князя (М.Володина).



Которая , как легко можно догадаться, отнеслась к любви простого солдата с большим презрением, хоть и пыталась иногда воспользоваться его чувством.
Антипод героя Рыбникова - князь Нащокин (Вячеслав Тихонов)



Можно сказать, что вся эта история показывает их своеобразное противостояние. "Классовое", так сказать.
Параллельно в фильме показаны еще несколько сюжетных линий. Среди героев присутствуют и Николай Второй и Ленин. Тут собственно показан переход от февральской революции 1917 -го до Октябрьской. Не буду расписывать, у всех может быть разное отношение к этому периоду, но фильм безусловно достоин просмотра, хотя бы для того, чтоб посмотреть на игру наших звезд. Помимо уже тех, что я указала, здесь снимались такие мастера старой школы, как Л. Свердлин и О. Жизнева (они здесь играют супружескую чету , и мне это сразу напомнило фильм "Разные судьбы"), Е. Гоголева, В.Дружников, Г. Юматов
Ну, а что касается главных героев фильма, в финале можно оценить верность выбранного каждым пути. Но я не буду сбиваться на идеологию)

Еще немного скриншотов

Неудачное начало

- Инспектор Лестрейд – никудышное яблоко, гнилое до самой сердцевины!
Сэр Руперт Брэдли, комиссар полиции, излагая свою точку зрения, со всей сил стукнул кулаком по столу. Несколько бумаг, шурша, съехали при этом на край стола, подтолкнув другие листы, которые разлетелись по полу. К еще большему его раздражению, чашка чая сэра Руперта подпрыгнув на блюдце, опрокинулась, пролив свое содержимое ему на колени.
По правде сказать, в тот дождливый день в конце весны 1879 года его пренебрежительный тон вызывал у меня крайнее раздражение. Апрельские дожди сменились майскими ливнями, и Лондон пал жертвой безжалостной непогоды. Люди и мостовые промокли насквозь , и все было подавлено тяжелыми серыми тучами. Так было пять месяцев в году, и зима еще не ослабила своих ледяных объятий. Дождь все продолжался и продолжался, а температура никак не желала подниматься вверх.
Даже в уютном кабинете комиссара, где в камине все время полыхал огонь, было чертовски холодно. Но учитывая тему нашей беседы, я не мог возложить вину за то, что меня периодически охватывала дрожь, на одну лишь погоду.

***
Я откладывал эту встречу так долго, как только мог, частично по необходимости, частично по собственному желанию. В те месяцы, что прошли после моего выхода из Постернской тюрьмы, меня преследовала одна беда за другой. Страшный холод и мое изнуренное состояние подействовали на мое здоровье самым прискорбным образом и на несколько дней приковали меня к постели. Когда одна долгая неделя сменялась другой, а никакого улучшения в моем состоянии не последовало, Майкрофт задался вопросом, стоило ли ему оплачивать мое проживание, так как, по его мнению, он выбрасывал деньги на ветер, ибо, возможно, единственное, в чем я нуждался, это место в семейном склепе.
Сам он не приходил ко мне с визитами. По традициям нашей семьи болезней следовало избегать любой ценой и тех, кто выходил из строя, лучше было оставить в покое и не трогать. Однако, он все же присылал ко мне одного врача за другим; ни один из них так и не пришел к выводу о том, как меня нужно лечить, и они то предлагали мне ежедневно наедаться до отвала, то употребить совершенно непристойное количество алкоголя.
Худшим из всех был медик, который предложил мне лечиться при помощи патентованного средства, которое должно было «мгновенно вернуть мне румянец». Я апатично провел несколько дней, исследуя этот так называемый «чудесный эликсир» , и выяснил, что среди его ингредиентов были свинец, мышьяк и ртуть. Я передал результаты своих изысканий общему медицинскому консилиуму, и с облегчением услышал, что врач , прописавший мне это средство, больше не практикует.
Доктора были смущены своей неудачей, но вина за нее частично лежала и на мне. Были вещи, о которых я не сказал им, или, вернее, не мог им сказать.
Я даже ничего не сказал Майкрофту. Сказать ему все, значило признать то, что ему уже давно было хорошо известно, а именно то, что я совсем не годился на роль детектива-консультанта.
Я уже тоже начал верить в это. События, произошедшие в Постернской тюрьме, потрясли меня более, чем я готов был признать. И они заставляли меня сомневаться в своих способностях, и даже в моем собственном суждении. Еще шесть месяцев назад такое было бы совершенно невозможно.
Даже в самые худшие минуты я никогда не страдал от этого недостатка уверенности в себе.
Что-то изменилось.
И это что-то случилось в то утро, когда меня накачали наркотиками и вытащили из камеры самой отвратительной тюрьмы Англии, надели петлю мне на шею и сбросили в люк для висельников. Эта сцена вопреки моей воле вновь и вновь всплывала в памяти. Мягкое прикосновение капюшона к щеке, гулкое биение крови в ушах, острое чувство беспомощности и тщетности всего, что ни есть в этом мире. Мои сны всегда заканчивались одним и тем же, это всегда было падение в никуда, в пустоту без конца и края. И в эту минуту я обычно просыпался, дрожа и весь в поту.
Смерть сама по себе меня почти не пугает, но пусть кто-нибудь попробует взглянуть смерти в лицо и так, чтоб это ни капли на нем не сказалось. Это заставит вас признать некоторые истины. Никогда мы не бываем настолько честны, как в те минуты, когда заглядываем в бездну.
В моем собственном случае такой истиной оказалось осознание того факта, что мое последнее дело стало моим очередным промахом. Мне не удалось соответствовать собственным высоким стандартам, и, в конечном счете, Вамберри нашел Майкрофт, не ломая зубы и не меряя ногами ступальное колесо.
Это была горькая пилюля. Затем помпезно спустившись с небес подобно Юпитеру-громовержцу, Майкрофт имел наглость заявить мне, что единственный человек, коего я могу назвать своим союзником, имеет самое непосредственное отношение к тому что, что мой брат назвал «червоточиной в самом сердце Скотланд Ярда». Он запретил мне связываться с Лестрейдом, и что еще хуже – усомнился в его действиях во время моего последнего дела. Он, как Дамокловым мечом ,размахивал у меня над головой судьбой инспектора , и подобно этому несчастному древнему придворному, оказавшемуся в подобной ситуации, я понял, что мое положение весьма ненадежно.
Я подумал, что на этот раз знаю больше Майкрофта. Каковы бы ни были недостатки Лестрейда в качестве сыщика, я доверял этому человеку. Если б не его своевременное вторжение на место казни, я был бы уже мертв. А теперь меня просили заняться его делом, в результате чего его можно было бы оправдать или осудить. Мне легко было поверить в первое, чего не могу сказать о втором. Проблема была в том, чтоб доказать это, тем или иным способом, и я знал, что такая задача мне не по плечу.
Проще говоря, я утратил те навыки, благодаря которым мог заработать на жизнь.
Там, где некогда в людской толчее по лицам и одежде я легко мог опознать любовника, банкира, мошенника, лжеца, жулика или клерка, теперь я видел лишь мужчин и женщин, спешащих по своим делам. Грязь на брюках оставалась просто грязью, и лопатовидные кончики пальцев обычного пассажира значили для меня столь же мало, как запах табака, который он курил.
Я говорил себе, что это было временное затмение. По мере того, как ко мне возвращалось физическое здоровье, я решил, что за этим последует и умственное восстановление. Мало помалу я окреп, но тайная жизнь Лондона по-прежнему была для меня закрыта. Я решил взглянуть правде в глаза и признать, что был детективом-консультантом, не имеющим никаких данных для того, чтоб заниматься этой профессией и, будучи не в силах хоть как-то исправить сложившуюся ситуацию. Врачи не поймут, Майкрофт будет злорадствовать, и я буду вынужден принять одну из тех синекур в правительственном департаменте, что были в распоряжении моего брата.
Я увидел свое будущее, словно на ладони, во всех его пугающих подробностях. Медленно тянувшиеся дни, когда я буду заточен в безымянном департаменте, где стану перекладывать бумаги и тасовать чужие жизни. Потом удалюсь в клуб, а затем отправлюсь в постель, чтобы спать и проснуться на следующее утро, дабы начинать весь этот муторный процесс снова и снова до тех пор, пока не умру от скуки.
Такая перспектива терзала мою душу, мучая меня днем и неотступно являясь мне в ночных кошмарах. Мои сны были ускользающими и неуловимыми и в самые лучшие времена, теперь же я стал всерьез бояться их появления. В результате я был совершенно изнеможден. Мой ум был в полном беспорядке, мои мысли были мне совершенно неподвластны. И я говорил себе, что нуждаюсь в сне, но, что было бы еще лучше, в сне без сновидений.
Под давлением одного из моих докторов я признался ему, что страдаю от бессонницы. В ответ он прописал мне лауданум. Долгое время я противился, затем в отчаянии сдался. Сперва это снадобье принесло облегчение, я пытался не обращать внимания на те дни, когда был в смятении и не в силах был отличить свои грезы наяву от ночных кошмаров. И лишь когда я увеличил дозу, чтоб достигнуть желаемого эффекта, я понял свою глупость. Я немедля вылил эту дьявольскую смесь. Бессонница вернулась с новой силой, и я взял за правило бродить по улицам после наступления темноты, чтобы избавиться от своей летаргии.
Эти ночные прогулки заводили меня далеко, то в совсем новые места, то в более знакомые. Однажды вечером я оказался в Хокстонском ипподроме, где танцовщицы отплясывали так же весело, как всегда, и поддразнивали впечатлительных молодых людей, стоящих в кулисах. Расфуфыренный фокусник занимался своим делом , вытаскивая цветы из рукавов и карты – из кармана. Следующим номером был телепат, утверждающий, что может узнать самые сокровенные тайны совершенно незнакомых ему людей. Я завидовал ему. Даже при вполне очевидной помощи ассистента, сидящего в зале, он, по крайней мере, исполнял все то, о чем говорил. Если б на его месте был я, если б я вновь стоял на этой сцене и на меня были устремлены глаза всех этих людей, сомневаюсь, что мои несчастные усилия удостоились бы столь восторженного приема.
В тот вечер, когда я понял, что больше не могу откладывать неминуемое, мои странствия завели меня в район Уайт-холла, где я наткнулся на знакомую фигуру. На углу улицы, ведущей к Скотланд Ярду собралась толпа полицейских, и среди них я увидел нескольких инспекторов. Я поднял воротник и попытался пройти незамеченным. В этот момент собравшиеся стали расходиться, громко смеясь, и один из них натолкнулся прямо на меня.
Сбежать было не так-то просто. Мы тут же узнали друг друга. У Лестрейда был возбужденный вид, который был, видимо, весьма заразителен и его широкая улыбка зеркально отражалась на лице его собеседника, неприметного , невысокого мужчины того же возраста и комплекции.
- Черт меня раздери, если это не мистер Шерлок Холмс! – воскликнул Лестрейд, хлопнув меня по спине. – Черт возьми, я не видел вас целую вечность. И уж , по крайней мере, с тех пор, как вытащил вас из этой чертовой тюрьмы.
- Осужденный? – спросил его спутник.
- Нет, мистер Холмс помогал там Грегсону.
- О, видит бог, он в этом нуждается.
Эти двое громко расхохотались. Я попытался ускользнуть, но Лестрейд крепко вцепился в мою руку.
- Этот молодой человек настоящий счастливчик.
Я почувствовал в его тоне некоторую оскорбительную вольность. Стоя совсем рядом, я уловил исходящий от него резкий запах спиртного.
- Чуть было не сломал себе шею и теперь сможет рассказывать об этом своим внукам. «Везунчик» - вот как я говорю о нем в Скотланд Ярде.
- Я слышал, как ты по-разному называл разных непутевых малых, а вот чтоб так – никогда.
- О, но ведь мистер Холмс – это особый случай, - беспечно продолжал болтать Лестрейд. – Он был повешен и ….
- Лестрейд, - прервал его я. – Что, так необходимо об этом говорить?
Он рассмеялся и приложил палец к губам.
- Это секрет, Джеральд. Мы не должны говорить об этом.
Не было особого вреда в том, чтоб говорить об этом. Меня гораздо больше беспокоило, что это могли услышать. Но Лестрейда это явно совсем не волновало; он и его приятель продолжали пьяно смеяться, привлекая к себе внимание прохожих.
Я не склонен был здесь задерживаться. В поведении Лестрейда было нечто такое, что я находил глубоко оскорбительным для себя. Пока я страдал от мучительной неуверенности в себе, Лестрейд , подобно моему брату, совершенно исчез из моей жизни. Но Майкрофт, по крайней мере, присылал телеграммы; от Лестрейда же не было никаких вестей. Я знал, что он был свободен, и, судя по газетным отчетам, дела его шли прекрасно. Едва ли неделя проходила без того, чтоб его имя не упоминалось в связи с разоблачением какой-нибудь очередной лондонской шайки. Я мог только вообразить ярость Грегсона из-за того, что столь ненавидимый им соперник захватил пальму первенства.
Что до меня, то этот недостаток интереса с его стороны я приписывал его работе. В этом не было ничего хорошего. Ведь мне уже приходилось работать с инспектором, и этот его внезапный успех приводил меня в замешательство.
Я утешался, убеждая себя в том, что, возможно, так же, как и мне, ему отсоветовали иметь со мной дело. Майкрофт весьма недвусмысленно изложил мне свои условия, и последствия, что ждут меня в случае неповиновения. Я подумал, что возможно, кто-то поступил соответственно в отношении Лестрейда. Однако, теперь, когда я встретил его, я понял, что событие, лишившее меня средств существования, его просто забавляло.
- Рад был повидать вас, Лестрейд, - резко сказал я. – Я должен идти.
- Ну, ладно вам. – Он еще крепче сжал мою руку. – Мистер Холмс когда-то помог мне разрешить пару очень странных дел.
Если учесть обстоятельства этих расследований, «очень странные» было самое подходящее определение для них.
- А потом он поселился в прекрасной квартире в Блумсберри и считает, что теперь он слишком хорош для нас, не так ли, мистер «Сильный мира сего» Холмс? Он не станет водить компанию с такими, как мы, теперь, когда работает под руководством своего брата в правительственном департаменте самого высшего порядка. К нему теперь и не подобраться, Джеральд.
Я пристально взглянул на Лестрейда.
- Вы пьяны.
Он слегка призадумался, чтоб собраться с мыслями, и пошатнулся, пытаясь жестом показать в каком он состоянии.
- Не совсем. Но я намерен этого достичь еще до наступления ночи. – Он притянул к себе своего приятеля и похлопал его по щеке. – Это мой шурин, Джеральд. Он славный малый, не правда ли, Джеральд? И мы празднуем.
- Это я вижу. Что именно?
Лестрейд выпрямился в полный рост.
- Я стал отцом. Опять.
Я попытался вспомнить, сколько детей было до этого у Лестрейда.
- Это уже четвертый или пятый ваш ребенок?
- Фактически шестой и седьмой. Прошлой ночью моя жена родила двойню. Это девочки. Рэчел и Ребекка. – Он широко улыбнулся. – И более красивой парочки вам не найти во всей старой доброй Англии.
- Готов спорить, что они красивее, чем были вы в этом возрасте, - засмеялся Джеральд.
Я почтительно поздравил его.
- Полагаю, миссис Лестрейд здорова?
- Она в полном порядке. За ней приглядывает ее мать. И ее отец также сейчас с нами.
- Это тот джентльмен, что держит хорьков?
- Премированных хорьков, - поправил меня Лестрейд, строго погрозив мне пальцем. – Фактически, хорьков-чемпионов. Вы думаете, что знаете все на свете, но это не так. И мой тесть, он теперь очень важный человек в мире хорьков, имейте в виду о ком вы сейчас говорите.
Мне это показалось весьма сомнительной честью. Однако, этот мир был бы ужасно скучен, если бы все мы были одинаковыми.
- Вы пойдете с нами сейчас, мистер Холмс, и поможете нам отпраздновать рождение моих малюток или мне для этого нужно арестовать вас?
Мне стало интересно, какое обвинение можно предъявить тем, кто откажется пить с инспектором Скотланд Ярда, и учитывая счастливое событие и настроение Лестрейда, я решил, что не стоит проверять это на собственном примере. К тому же кое-что из сказанного им пробудило мой интерес.
Я не стал сопротивляться, когда он потащил меня вместе с Джеральдом в ближайший паб. Там была довольно жаркая и даже зловонная атмосфера, что вполне объяснимо, если массу людей, не в меру злоупотребляющих алкоголем, втиснуть в довольно тесное пространство сомнительной чистоты. Лестрейд , таща нас за собой, протиснулся сквозь толпу к бару. Нас сопровождали недовольные восклицания, когда локтями мы задевали чьи-то стаканы, пиво из которых выплескивалось на покрытый опилками пол.
- Хозяин! – позвал Лестрейд. – Выпивку для двух моих друзей. Мне и Джеральду ваше лучшее пиво, а что будете пить вы, Холмс?
Я взглянул на заляпанные стаканы и грязновато-коричневый цвет эля с изрядным осадком на дне.
- Виски, если оно здесь есть.
Лестрейд приподнял брови, а Джеральд захихикал.
- О, виски, вот как? Старый английский эль для вас недостаточно хорош? Думаю, что потом вы потребуете и содовой. Что ж, хозяин, вы слышали, что сказал этот джентльмен, подайте двойную порцию вашего лучшего виски. – Он бросил на меня испепеляющий взгляд. – Это взбодрит вас, мистер Холмс.
Перед нам поставили три стакана, и Лестрейд радостно поднял свой.
- Ваше здоровье, джентльмены, и за здоровье этого последнего пополнения нашего семейства.
- За нас, - откликнулся Джеральд. Он залпом опрокинул свой стакан и сморщился, точно проглотил раскаленный уголь. – Что ж, не так плохо. По мне, так только немного вязкое.
- Тогда его должны пить все. – И к изумлению хозяина Лестрейд вдруг вскарабкался на барную стойку и обратился к удивленной толпе. – Джентльмены, у меня родились близнецы, и мы отмечаем это событие. Налейте всем, я угощаю!
Раздались громкие одобрительные возгласы, и толпа бросилась вперед. Под их натиском меня едва не раздавило, прижав к стойке, и мне пришлось порядком побороться и оттолкнуть несколько человек, прежде чем я смог вырваться и удалиться в укромный угол. Герой дня, Лестрейд, смеялся и шутил вместе со своими собутыльниками, а через некоторое время присоединился ко мне. Джеральда нигде не было видно, и его деверь, кажется, был обеспокоен тем, что с ним сталось.
- Вам нравится? – спросил Лестрейд, опускаясь рядом со мной на скамью и кивнув на мой все еще полный стакан.
- Да, очень приятный. Благодарю вас.
Он фыркнул.
- Да выпейте же, Холмс. Вам это пойдет на пользу. У вас такой вид, словно вы в этом нуждаетесь. Вы что промокли насквозь, на все восемь футов вашего роста?
Я был гораздо ниже, но Лестрейда это не касалось.
- Вас, очевидно, совсем не кормят в этом Уайт-холле. На вас же просто лица нет. Знаете, - сказал он, делая глоток пива, - я всегда говорил, что все эти лощеные типы из Уайт-холла просто сборище кровопийц.
- Вопреки тому, что вы слышали обо мне, инспектор…
Он замахал рукой.
- Я много чего слышал, мистер Холмс. И я могу это понять. Перед вами предстали новые перспективы, так же, как и предо мной, а в семействе прибавление и все такое прочее, и я должен позаботиться и о себе. Я не могу погубить все надежды на лучшее, имея дело с любителями, которые появляются и исчезают, когда им вздумается.
- Вы, значит, считаете, что я веду себя именно так?
Лестрейд отвел взгляд в сторону.
- Полагаю, вы были заняты.
- И вы тоже не прохлаждались без дела.
- Именно так. И со всем был вынужден справляться собственными силами. Без какой-либо помощи от вас или Грегсона. И что вы теперь скажете на это, мистер Холмс?
- Аплодирую вашему усердию, Лестрейд. Если так пойдет и дальше, вы очень быстро получите место Главного инспектора.
- Меня гораздо более устроила бы прибавка жалования.
Я перевел взгляд на веселую толпу выпивох, наслаждающихся щедротами Лестрейда.
- Похоже, вы вполне преуспеваете и на своем месте.
- А, - протянул он, и его лицо озарила улыбка. – Последнее время мне немного улыбалась удача. И учитывая рождение близняшек, это было весьма кстати.
Чтоб оплатить выпивку полусотне собутыльников требовалось нечто большее, чем простое везение, о котором говорил Лестрейд. И во мне зашевелились первые подозрения.
- И что же это был за счастливый случай? – поинтересовался я.
- Из тех, что не одобрила бы моя жена.
Ну, вот теперь все было понятно.
- Тогда я того же мнения, что и она. Вы играете своим семейным счастьем.
- Да нет же, я делал совсем небольшие ставки, - начал оправдываться Лестрейд. Он увидел, как я смотрю на него. – И мне вовсе и не нужно ваше одобрение.
- Есть гораздо лучшие способы потратить ваши деньги, и более безопасные.
- При обычных обстоятельствах я бы согласился с вами, но я знаю, что делаю. Возьмем Джеральда. – Его шурин, шатаясь, направлялся к нам, взгляд его был мутным, а в руке он держал пустой стакан. – Он игрок, и скажет вам, что все зависит от случая.
- Я ни разу не выиграл, - сказал незадачливый Джеральд, едва не плюхнувшись мимо скамейки, когда у него подкосились ноги. – Уж не знаю почему.
- Вероятно, это потому что тебе вечно не везет.
У Джеральда был самый несчастный вид.
- Хотел бы я, чтоб ты рассказал свой секрет. Как тебе удалось выиграть?
- Я не могу этого сделать, Джеральд.
- Но мы же одна семья!
- Ну, семья или нет, но я должен быть совсем безумным, чтоб придушить гусыню, несущую золотые яйца, разве не так?
Я слушал их разговор, чувствуя, как растут мои опасения. Разговор о секретах азартных игр не сулил ничего хорошего. Тем не менее, я был заинтригован и склонен был надавить на Лестрейда и узнать то, что он пытался утаить. А он как раз был близок к тому состоянию, когда у нетрезвого человека развязывается язык и он может выболтать любой свой секрет.
- Ну, давайте, просто скажем, что в данный момент мне вдвойне благоволит удача, - сказал он в ответ на мои настойчивые вопросы. – Ну, а я считаю, что дареному коню в зубы не смотрят. – Он ткнул Джеральда в бок. – Ведь так?
Смысл сказанного был весьма прозрачен. И я не стал льстить себе, что такой элементарный логический вывод возвещал триумфальное возвращение моих умственных способностей.
- Что, сделали свой вывод, да? - Лестрейд мгновенно помрачнел. – Надо сказать, что вам на то потребовалось время. Видишь ли, Джеральд, мистер Холмс считает себя сыщиком – ох, прошу прощения – консультирующим сыщиком. Он может взглянуть на человека и сказать тебе, когда тот в последний менял носки.
Джеральд явно выглядел озадаченным.
- И зачем вам это знать?
- Это у него такой фокус. Думает, что это делает его умнее всех нас. Ну, что ж, посмотрим. Эй, Гарри, поди-ка сюда на минуту.
На зов Лестрейда подошел бородатый мужчина средних лет, в поношенном пальто, твидовых брюках и желтом жилете. С раскрасневшимися щеками и мутным взглядом, он стоял перед нами, пошатываясь из стороны в сторону.
- Так вот, Джеральд, - произнес Лестрейд. – Мы со стариной Гарри хорошо знаем друг друга еще с тех дней, когда я носил форменный мундир полисмена. И я готов поставить на кон полкроны, что мистер Холмс, и глазом не моргнув, скажет нам , какова профессия этого джентльмена.
Джеральд, прищурившись, окинул взглядом этого человека.
- Идет. Покажи только свои деньги.
На столе появилось несколько монет. Разговор о пари привлек к нам внимание, и я увидел, как деньги пошли по рукам.
Тем временем я взглянул на стоявшего передо мной человека и внутри у меня все сжалось. Я смотрел, я пытался заметить все детали и мне это ничего не дало. Его одежда знавала и лучшие дни; попытка казаться респектабельным, при помощи не слишком чистого галстука, мозоли на руках; странная потертость на плече, где уже намечалась дыра; небольшие бурые волоски, прилипшие к его пальто и поношенной шляпе – когда –то все это что-то значило, теперь же это был просто ряд ничего не значащих деталей. В этом городе проживало сотни тысяч таких же мужчин, и меня просили рассказать об одном из них.
Когда пауза уже слишком затянулась, я почувствовал на себе взгляд Лестрейда. Все смотрели на меня, ожидая, когда я вынесу свой вердикт. Горькая истина состояла в том, что мне нечего было сказать. Мои мысли кричали во весь голос, перебивая друг друга, так же громко, как мое колотящееся сердце. Грудь мне сдавило, и я мог думать лишь о том, как сбежать отсюда как можно быстрее.
- Ну? – подтолкнул меня Лестрейд.
Надо было что-то сказать. Я решил ухватиться за волоски – явно, животного происхождения и опустился до домыслов.
- Кэбмен, - сказал я, наконец.
У нескольких человек вырвался стон.
- Нет, он шарманщик, - сказал Лестрейд. – Я думал, что это очевидно. Где твоя обезьянка, Гарри?
-У барной стойки, она отведала полпинты самого лучшего пива, - ответил тот. – А прежде никто еще не принимал меня за кэбмена. Хоть я бы и не имел ничего против.
- Я пойду, - сказал я, поднимаясь на ноги. – Еще раз поздравляю вас с рождением дочек.
Я прямо таки выскочил из паба. Оказавшись на улице, остановился, чтобы перевести дух. И это было ошибкой. Через минуту меня нагнал Лестрейд.
- Мистер Холмс, постойте. – Я хотел повернуться, чтоб уйти, но Лестрейд схватил меня за руки и вынудил поднять на него взгляд. – Что произошло?
- Ничего.
- Вот только мне этого не говорите. Вы побелели полотно и покрылись потом, точно испугались за свою жизнь.
Он пристально взглянул на меня, и в эту минуту я увидел в его взгляде понимание. Выражение его лица каким-то неуловимым образом изменилось, и когда мне показалось, что я увидел в нем что-то , очень напоминающее жалость, я вырвался и поспешил домой. Мое унижение было полным.
Я провел беспокойную ночь и к утру принял окончательное решение. Я послал Майкрофту телеграмму, объясняя, что не гожусь для того исследования, которое он собирался мне поручить. Я сказал не более того, чем это было необходимо, и надеялся, что он припишет это моему все еще слабому состоянию здоровья.
Его ответ был краток, вроде того, что он уже дал слово и надеется его сдержать. Брат заявил, что кое-кто уже устал ждать. Если я не гожусь для этой задачи, то мне придется объясняться самолично.

***

И вот именно такое прискорбное положение дел и послужило причиной моего присутствия в офисе комиссара полиции, где я наблюдал сейчас за тем, как Брэдли осторожно вытирал пролитый им чай, а его лицо с каждой минутой становилось все более багровым.
- Ну, мистер Холмс, и что вы предлагаете с этим делать? – спросил он. – Я терпеливый человек, но ситуация обострилась. Ваш брат говорит, что вы просто очень осмотрительны и осторожны, но я хотел бы услышать ваш собственный ответ.
- Вы слишком уж полагаетесь на мои методы работы, - начал я.
- Может быть, и так. Но я не могу спорить с премьер-министром. Он сказал, что вы способный малый. Но, похоже, он был неправ. Я не стану больше ждать. Я арестую Лестрейда, и будь что будет!
Он показал жестом, что разговор окончен и мне пора уходить. Я колебался. Сдаваться так легко было не в моей натуре. Я подумал о Лестрейде, о том добром расположении духа, в котором он был накануне, и о семье, с которой он будет разлучен, если его, и в самом деле, посадят под замок. Я вспомнил его слова о кровопийцах Уайт-холла и усомнился в том, что смогу с ними ужиться.
Пока я предавался этим размышлениям, мой взгляд упал на висевший на стене гобелен в раме с вышитыми на нем словами В БОГА ВЕРУЕМ. Вера, это как раз то, чего мне сильно не хватало последнее время. Если я не мог доверять даже себе, чем я могу кому-то помочь? Но тут мне на ум пришла строка из Притч: Семь раз упадет праведник и встанет, а нечестивые впадут в погибель. Я упал один раз и уже размышлял о другом, гораздо большем падении. Возможно, это был мой долг перед самим собой и перед Лестрейдом - проверить, не осталось ли у меня в запасе еще шесть падений в бездну.
- Вы все еще здесь? – раздраженно спросил Брэдли.
Я попытался вспомнить, как ответил бы на такую дерзость еще шесть месяцев назад. Я заглянул в самую глубь своего существа и нашел там остатки былой гордости.
- Позвольте заметить, комиссар, что вы слишком поспешны в своих выводах.
Он резанул по мне пронзительным взглядом.
-Никаких уверток, мистер Холмс. Вы хотите сказать, что готовы заняться этим делом?
-Я могу лишь попытаться.
- Тогда мне остается лишь положиться на ваше благоразумие.
- Естественно. А теперь, сэр Руперт, может быть , вы расскажете мне все поподробнее? В конце концов, вы сообщили мне очень немного. Не имея глины, я не могу делать кирпичи.