Мэрилин Симандл Вместе


Последние два дня были щедры на кино-впечатления.
Во-первых, посмотрела "Знак четырех" с Уонтнером, который здорово поднял мне настроение. Даже выругала себя, что сидела, дурочка, в депресняке - а вот же оно под рукой такое великолепное средство) Ну, я, наверное, позже выложу статью из книги и может, там что-то напишу, но пока просто хочу сказать, что , на мой взгляд, Уонтнер все-таки один из лучших Холмсов. И я, конечно, повторяюсь, но мне ужасно импонирует его выдержка и спокойствие. И его отношение к Уотсону, с такой доброй насмешливостью. Но подробнее напишу об этом, наверное, все же позже.


А вчера посмотрела "Белые ночи " Висконти. Ну, не в первый раз вообще-то) В свое время, помнится, покупала и кассету , но тогда по молодости сочла фильм слишком грустным и депрессивным. Позже смотрела как-то еще, а сейчас вот пытаюсь смотреть-пересматривать некоторые фильмы с Жаном Марэ и таким вот образом добралась и до "Белых ночей". И посмотрела его с большим удовольствием. Все три главных персонажа необыкновенно хороши.
Мастрояни там такой привычный Мастрояни) Он так гармонично вписывается в этот итальянский ночной городок

И несмотря на всю драму , он вносит в фильм какие-то очень светлые ноты, даже с оттенком юмора.

И в этот раз как-то особенно поразила игра Марии Шелл. Насколько она была непосредственна, открыта и искренна в своей любви к Жильцу, которого играл Жан Марэ. Вот это просто какое-то воплощение любви с первого взгляда.



Причем все эти ее движения души при всей их открытости и какой-то детской непосредственности были настолько знакомы и близки, что иногда ощущалось какое-то чувство стеснения, так бывает когда вдруг увидишь что-то почти интимное. Она, так сильно горюющая по своей утраченной любви, может так загораться надеждой и по детски радоваться жизни.










Ну, и, конечно, прекрасен Жан Марэ)


Его герой тут одновременно вроде и главный и в то же время находится где-то на дальнем плане. И мы его в общем-то не знаем. И, наверное, даже можем сомневаться в искренности его чувств. Но при всем этом немногословная и даже почти совсем молчаливая и скупая игра Марэ подкупает и заставляет тебя невольно сопереживать его герою. По крайней мере, для меня это так)





***

Не так давно еще раз убедилась в необходимости копировать-сохранять из сети все, что хоть как-то ценно и необходимо. Кажется, накрылся медным тазом форум Альдебаран. Так-то я давно туда не ходила, но в свое время он был для меня ценнейшим источником информации в книжном и литературном мире. Списки книг на ту или иную тему, отзывы, воспоминания о книгах детства. Кое-что , правда, сохранила, то бишь распечатала, теперь, значит, это раритет. Может, сюда чего выложить, чтоб было...
Но вот точно в сети нет ничего вечного.

Намедни, готовясь после отпуска выйти на работу , вспомнила фразу "смывал с себя летнюю безалаберность". И уже не в первый раз за последнее время вспомнилась книжка Фролова "Что к чему".


Прочитала я ее первый раз, наверное, классе в четвертом. Думаю так потому, что именно там впервые столкнулась в какой-то степени с пушкинской "Капитанской дочкой" да и не только с ней. А саму повесть Пушкина мы проходили, кажется, в пятом классе. А Капитанской дочкой там называли учительницу литературы)
Но вообще книгу эту перечитывала потом неоднократно, возвращаясь к ней, когда и сама уже стала понимать, что к чему. Скажу в двух словах, что герой повести Саша оказывается в непростой семейной ситуации - вообще очень бы не хотелось спойлерить) и в школе у него тоже все складывается непросто. Книга о взрослении, когда мальчик именно только начинает понимать, что к чему в сложном мире взрослых и сам стоит на пороге первой любви и влюбленности.
Я тут как-то почитала отзывы об этой книге в сети и у меня создалось впечатление, что сейчас на все это смотрится как-то иначе. В отзывах ругали родителей Саши, а про него писали, что он и сам уже не знает в кого влюблен: не то в Наташу, не то в соседку Лельку, а то есть еще и его старый друг Ольга. Короче, всех под одну гребенку, а в книге все гораздо сложнее.
Я, наверное, пишу сумбурно. Но попробую остановиться на некоторых моментах, приводя любимые цитаты. Некоторые фразы оттуда запомнились на всю жизнь и отдельно приведу мой любимый рассказ о "Данае")
Но начну сначала. Вот прямо с этой "летней безалаберности".


"…Я отмывал с себя, как любила говорить мама, «летнюю безалаберность» и из ванной крикнул:

– Батя, а где наши женщины?

Папа появился в дверях ванной. Во рту у него торчала трубка, он взялся одной рукой за притолоку, другой потер лоб.

– Слушай-ка, – сказал он, – ты вымылся? Ну иди сюда.

Он усадил меня за свой письменный стол, а сам стал у меня за спиной. Молчал, молчал, а потом сказал:

– Красики вы, Красики… дальняя дорога… Вот что. Мама уехала на гастроли… надолго, а Нюрочка у дяди Юры. Так что пока мы поживем с тобой вдвоем. Что из этого следует?

– Железная флотская дисциплина согласно уставу корабельной службы, – ответил я.

– Точно. Вопросов нет?

– Нет, – сказал я, хотя вопросы у меня на этот раз были. Вообще-то мы и раньше иногда оставались вдвоем – ничего особенного. Только на этот раз я уж очень давно не видел маму – даже соскучился. Но я подумал, что не сто́ит сейчас задавать ему вопросы. Спрошу в другой раз, подумал я."




Ну, и сразу, наверное приведу вот этот мой любимый кусок про "Данаю" Рембрандта. Наверное, эта картина у меня всегда будет ассоциироваться вот с этим маленьким и немного забавным эпизодом.



"Мы остановились у картины знаменитого голландского художника Рембрандта. Она называется «Даная» и там нарисована лежащая под балдахином женщина. Она лежит на боку и протягивает руку вбок и вверх, как будто ловит что-то. А откуда-то сверху и сзади просвечивает солнечный луч… Эта Даная, по-моему, не очень красивая, но нарисована она так, что кажется совершенно живой и даже теплой. Когда мы рассматривали эту картину, сзади кто-то вздохнул громко и протяжно. Я обернулся. За нами стоял здоровый дядька в украинской рубашке и в брюках, заправленных в сапоги. У него были маленькие черные глазки и большие седоватые усы, как у одного из запорожцев на картине Репина.
– Цэ женщина! – сказал дядька и опять вздохнул. – Необыкновенной силы женщина!

Мама улыбнулась так приветливо и спросила:

– Правда? Вам нравится?

– А то нет? – сказал дядька. Он даже зажмурился и покачал головой. – А скажи, доченька, что это она? Так нежится или какое видение у нее? Уж больно она светится вся…

– Вы правильно поняли, – обрадовалась мама и начала рассказывать про Данаю. Была, значит, такая древнегреческая легенда о том, как самый главный греческий бог Зевс полюбил дочь греческого царя, но так как богу неудобно было запросто встречаться с простыми смертными, то он спустился к Данае в виде золотого дождя. Многие художники так и рисовали: Даная, а на нее сверху сыплется дождь из золотых монет. Но Рембрандт решил, что монеты это грубо, и вместо золота нарисовал солнечный луч – он ведь тоже золотой по цвету.

– Правильно, – сказал дядька, – при чем тут деньги, колы тут любовь. Ай, умные ции греки!

– Рембрандт – голландец, – сказала мама, – но, в общем, вы правы.

– А зачем он спустился к ней? – спросил я.

– Тю, малый, – засмеялся дядька, – хиба ж не понимаешь?

Мама чуть-чуть покраснела и быстро сказала:

– Ну зачем, ну зачем?.. Ведь он любит ее, ну вот и… пришел.
– Конечно. На свиданку, – подтвердил дядька. – А у них дети были? – Он показал на картину.

– У них родился сын Персей, который стал потом героем и совершил много подвигов… – сказала мама.

– А он, художник этот, – не унимался дядька, – из головы рисовал или срисовывал с кого? Уж больно у него здорово все похоже. Вон, смотри – все… как настоящее, так и хочется погладить…

Мама засмеялась, и я фыркнул тоже. Тогда мама посмотрела на меня и сказала, что я дурачок. Но, честное слово, я засмеялся совсем не потому, что подумал что-нибудь такое. Просто мне нравился этот забавный дядька и то, как он по-хорошему говорил об этом.
Дядька не смеялся, но глаза у него были веселые и хитрущие, а когда мама рассказала, что Рембрандт рисовал Данаю со своей жены, он совсем обрадовался.

– Ишь ты! – сказал он с уважением. – Не побоялся, значит, свою супругу выставить. Ну и правильно: раз красиво, чего стесняться. Вот, скажем, беременная баба многим не нравится. Так то дураки и ни беса не понимают. А я кажу – в беременной женщине самая высокая красота есть. Так я понимаю?

– Очень правильно вы говорите! – сказала мама. – И вы, по-моему, очень хороший человек…

Мама даже растрогалась.

– Хороший-то, хороший, – сказал дядька, и глаза у него опять стали хитрущими, – только свою старуху я в голом виде не выставил бы. Ей-богу, не выставил…

Мама снова засмеялась, потом взяла под руки меня и дядьку и быстро повела в другой зал."




Ну, и возвращаясь к сюжету, помимо непростых отношений в семье у Саша действительно впервые сталкивается с миром чувств и понимает, какая сложная штука жизнь. Ему нравится Наташа, очень примерная и вся такая образцовая из себя девочка.


"И дальше она очень рассудительно начинает говорить, что нам еще мало лет, чтобы думать о любви, что нам надо думать об учебе, и что, конечно, мы можем дружить и она очень хочет со мной дружить, но надо, чтобы я стал серьезнее, и что про любовь в таком возрасте сочиняют только писатели, которые не знают жизни, и что… словом, все в таком же роде. Она говорит и говорит, а я потихонечку отпускаю ее руку, и она даже не замечает этого, а я начинаю чувствовать, как неудобно сидеть на краешке этой скамейки, и постепенно разваливаюсь с полным удобством и думаю, что вот сейчас она скажет, что мне надо больше заниматься физкультурой.

– По-моему, тебе надо записаться в какой-нибудь кружок, чтобы как можно больше времени было занято, – говорит она и смотрит на меня вопросительно.

– И заняться физкультурой, – говорю я.

Она кивает и чуточку краснеет. Ага, наверно, и ей говорили о физкультуре. Сердце у меня уже не замирает. Но мне довольно-таки плохо. Вот и все, думаю я. Из литературы я знаю, что, когда не любят, всегда предлагают дружбу, и от этого мне становится невесело. А на что ты, собственно рассчитывал? А не знаю, на что я рассчитывал. На все, что угодно, только не на то, что мне предложат… заниматься в кружке…"




Но есть еще и соседка Лелька, уже довольно взрослая девушка, которая вроде Сашке и не нравится, но вызывает у него весьма определенные чувства и они просто молча начинают целоваться. Сейчас бы такое назвали чем-то вроде совращения малолетних)))

Но еще есть и Ольга. С которой они просто друзья. "Мальчишка в юбке", как говорит про нее тетя Люка. В трудную минуту Ольга всегда оказывается рядом: и борщом накормит, и посуду помоет, и замолвит слово перед учительницей.

Ну, и вот тут прекрасная была сцена, и я опять думаю, что сейчас она выглядела бы довольно "опасной". Но она такая человеческая, что мне захотелось привести ее полностью, хотя она довольно большая.

" Ольга посмотрела на меня и заплакала. Только этого мне и не хватало! Она всхлипывала и сморкалась, а в промежутках между всхлипываниями бормотала, что она все глаза выплакала из-за меня, дурака, и что все ребята переживают, а ему, дураку бесчувственному, хоть бы что, чурбан настоящий, и плакать-то из-за него не стоит, и ни одной самой маленькой слезинки он не стоит – чурбан проклятый, и пусть его выгонят, и черт с ним – так ему и надо, чурбану бесчувственному, и еще что-то она бормотала.
А я ходил вокруг нее и тоже бормотал, что не надо, ну, не надо плакать, что все обойдется, – и злился на себя и на нее, и на всех злился, и жалел себя, и ее, и всех, кто за меня переживает, и то хотел ее выгнать, то приласкать и успокоить, как маленькую Нюрочку. И стал гладить ее по голове и чего-то приговаривал, как маленькой Нюрочке, а она прижалась ко мне и постепенно затихла, а я все еще продолжал гладить ее по голове, а потом вдруг почувствовал, что сам чуть не плачу.

Я отошел от нее и лег на свой диванчик и уткнулся головой в подушку, все время думая, как бы не заплакать, и, конечно, заплакал. Тогда она села рядом и стала гладить меня по голове и что-то приговаривать, как маленькому, но я уже разошелся и плакал чуть не в голос и никак не мог остановиться, злился на себя, а она все гладила и гладила меня, и хоть я злился, но мне было приятно, что она меня гладит, и от плача мне становилось как будто легче, как будто комок, который сидел все время в груди, таял и постепенно исчезал. Но я все еще плакал, и тогда Ольга легла со мной рядом, обняла меня, и я обнял ее, а она все что-то шептала и шептала.

…Я проснулся, когда в комнате зажегся свет. За окнами было уже темно, и в дверях стоял батя и как-то странно смотрел на меня. Я почувствовал, как что-то щекочет мне лицо, и вдруг понял, что лежу в обнимку с какой-то девчонкой и это ее волосы, рассыпавшись, лежат у меня на щеке. Я лежал, ничего не соображая, а батя все так же стоял в дверях, держа руку на выключателе, и все так же странно смотрел на меня. Я пошевелился, и девчонка вздохнула и повернулась на спину, и я узнал Ольгу и сразу все вспомнил. Я тихонько потрогал ее за плечо, и она проснулась. Она некоторое время смотрела в потолок, потом повернулась ко мне, вначале удивилась, но сразу же улыбнулась и погладила меня по голове, а батя все стоял и смотрел. Я тоже смотрел на него, и Ольга заметила мой взгляд и увидела батю. Я думал, она сразу же вскочит и завизжит или еще что-нибудь, ну хоть покраснеет, что ли, а она потянулась, вытащила свою руку из-под моей спины, еще раз потянулась, помахала затекшей рукой в воздухе и улыбнулась бате.

– Здравствуйте, Николай Николаевич! – сказала она. – Ух, и здорово мы заснули!
И батя засмеялся так весело и хорошо, что у меня сразу отлегло от сердца, и я подумал, какая все-таки мировая и хи-и-трая девчонка эта Ольга.

– Ну, сони, – сказал батя, – давайте чай пить. Голодные небось…
И мы пили чай, и батя шутил и смеялся над Ольгой, и мы говорили о разных пустяках, как будто не было никакого Валечки и того, за что я его избил, и завтра будет обычный день, и я пойду в школу, а потом скоро приедет мама и… Я встал из-за стола и ушел к себе в комнату.
Потом Ольга ушла. Я слышал, как она подходила к моей двери, но батя тихо сказал ей: «Не надо», и за это я был благодарен ему. Она ушла, а он зашел ко мне.
– Прелесть девчонка эта твоя Ольга, – сказал он задумчиво. – И умница. А ты – лопух."

Вот сейчас пока цитаты искала очень перечитать захотелось. Оказалось, что я почти ничего там не помню

Замечательная картинка на тему трости и отражения манипуляций Уотсона в кофейнике

Мэрилин Симандл. Комо коттедж.

***
Я вот тут путем чтения и каких-то воспоминаний, может, таки приду к правильной концепции этого дневника. Чтоб это был именно дневник, с каждодневными событиями и мыслями. Плюс ко всему с отдельными страницами о том, о чем хочу вспомнить и говорить: книжках, фильмах, просто воспоминаниях о чем-то своем. Просто вспоминать то, что мне дорого. Ну, и отдельно пойдут страницы о Холмсе. Я надеюсь, что пойдут)

***

Все таки работать в общем зале мне нечеловечески тяжело. Может, все дело во мне, но я вообще отрубаюсь там...Не знаю, может от гула голосов кругом, помимо тех, что очень громко звучат в непосредственной вблизи. Одновременно могут разговаривать не менее трех групп людей. То есть у меня в ушах звучат одновременно три разговора. Не слушать практически невозможно. Ну, и вот вчера я снова поняла, что засыпаю во время работы. О недосыпе тут пока говорить рано - я только что из отпуска. И это как-то болезненно что ли... Иногда понимаю, что ни фига не соображаю, что делаю. Такого со мной не бывало ни дома, ни в моем старом кабинете.
Плюс - врубили кондиционеры. Святое дело - когда на улице становится прохладно, они почему-то начинают работать на всю мощь. Не совсем понимаю такой логики, но это у нас каждый год, только вот теперь в зале деваться некуда, только бегать греться в свою будку.

***

Вообще вот вроде пронесло и я опять работаю дома. Спала, как белая женщина - больше восьми часов. Потому разные сны, и как у меня это часто бывает, сны с участием близких людей и каких-то мыслей, которые не дают покоя. Снилась мама, и если задуматься, то как-то не очень хорошо. Постараюсь об этом не думать.

Есть много мыслей и в голове имеются задумки относительно нескольких записей в этом дневнике. Но всему свое время.
Вчера, воспользовавшись отсутствием начальства, немного перевела на работе 3 главу. Она небольшая, и в принципе, не особо содержательная. Надо ее закончить. И останется еще одна.
Но когда на работе сижу и перевожу - чувствую себя другим человеком. Правда, сейчас могу там себе это позволить только один раз в неделю.

Сегодня День рождения у Вениамина Смехова

Услышала об этом с утра по телеку, хотела запостить что-то из клипов, но, может, позже, этот ютуб ничего не хочет искать.

Ну, а вообще Вениамин Борисович - с детства кумир и властитель дум. Чем бы ни горела в этот момент, о чем бы ни думала, при взгляде на его Атоса всегда ёкает сердце.



С днем рождения Вас, господин Атос!

Как я уже говорила, это еще один вариант детства и юности Холмса. Это 2 глава из имеющихся четырех.

Первая глава находится здесь morsten.diary.ru/p220812879.htm

Глава 2

Поезд с легким шипением остановился на железнодорожной станции Голуэя. Двери его вагонов начали открывать еще до его полной остановки, и некоторые из наиболее смелых пассажиров спрыгнули на платформу, чтобы выйти на главную дорогу. Среди них мог бы быть и Холмс, но тащить чемодан, дорожный баул и скрипичный футляр было не так легко, не говоря уж о том, чтоб спрыгнуть вместе со всем этим с еще не остановившегося поезда.
Когда закончился семестр, он отправил домой большую часть своего багажа, оставив себе лишь те вещи, которые могли ему понадобиться в оставшиеся пару недель. На что он не рассчитывал, так это на то огромное количество книг по разным предметам, которые он время от времени покупал, и которые скопились за последние пару лет в его маленькой комнате в колледже Тринити. Его брат сказал, что он сильно расстроится в тот день, когда обнаружит, что его книжная коллекция переросла размер его книжной полки. И, к сожалению, он был прав. Дорожный баул пришлось купить специально для того, чтобы вместить все тома, которые он нашел в своей комнате; на полке, в комоде, под кроватью… Некоторые из них даже использовались в качестве импровизированного прикроватного столика после того, как у него сломался настоящий столик, и по иронии судьбы случилось это из-за того, что он водрузил на него слишком много книг.
Холмс с любовью окинул взглядом относительно пустую платформу, но при этом он все же ощущал в душе какую-то пустоту. Его детство по большей части прошло на окраине Голуэя, вдали от городской суеты; семья переехала сюда из Йоркшира, когда он был еще младенцем, и тишина оживленного портового города, хоть временами и довольно тошнотворная, напоминала о тех днях, когда он вместе с семьей скитался по миру, ни о чем не заботясь. Но это также было напоминанием о том, каким невероятно скучным стал этот город. К тому времени, когда ему исполнилось восемь, мысль о том, чтобы отправиться в деревни с зарослями петунии, окружающие Голуэй, или спуститься по пыльным сельским тропам к морю, вызывала у него смертную скуку. Он слышал, как взрослые говорили, что цинизм - странная черта для мальчика, но он был циничен. От всего необычного у него буквально все сжималось внутри, настолько оно казалось до боли прекрасным. Поэтому для него не представляло ни малейшей трудности покинуть свой дом.
Но теперь, когда с его последнего приезда прошло уже полтора года, он вернулся и без всякого удивления смотрел на платформу, не встречая там ни единого знакомого лица. Его брат Майкрофт сказал, что приедет погостить на две недели и с радостью подвезет его в шарабане. Но учитывая то, каким «занятым человеком» был его брат, Холмс никоим образом не удивился, обнаружив, что на станции Майкрофта не было. Он без труда дошел до главной дороги и опустил на землю свой нехитрый багаж. Усевшись на чемодан, он уперся локтями о колени и уныло подпер голову рукой, являя собой картину воплощенной скуки. Он даже не удосужился достать портсигар.
читать дальше
Его брат был невероятно ленив, что в некоторой степени было свойственно и ему самому. После окончания учебы в университете Майкрофту удалось устроиться на довольно непритязательный пост в одном правительственном учреждении, и он наслаждался тем , что по большей части это была сидячая работа. Сидеть, видимо, надо будет за столом, но, как бы там ни было, работа была все же сидячей. У Шерлока никогда не было желания вникать в то, что из себя представляла его работа, по той простой причине, что его нисколько это не волновало, но он знал, что Майкрофту она подходит просто идеально.
Эта мысль напомнила ему о том, как в детстве утомительна была игра в прятки, ибо будучи гораздо старше Шерлока и его сестры Шарлотты, Майкрофт всегда вызывался водить тогда, как Шерлок с Шарлоттой должны были прятаться где-то в доме. Эти игры заканчивались ничем уже просто потому, что Майкрофт не давал себе труда до конца придерживаться своей роли «искателя». К тому времени, когда Шерлоку исполнилось семь, с этими «детскими шалостями» было покончено, и только из-за врожденной вялости его брата. Не то, что бы Шерлок был против. Он предпочитал сидеть в библиотеке и наблюдать за тем, на каких полках скапливается больше пыли.
Из задумчивости Шерлока Холмса вывел подъехавший довольно старый четырехколесный экипаж, явно принадлежавший старой усадьбе. Он заметил, что колеса были уже не в лучшем состоянии, а подвеска тоже явно знавала и лучшие дни, и, тем не менее, обшивка была практически новой. Должно быть, отец пытается произвести этим на кого-то хорошее впечатление… или он уволил старого кучера.
Он сидел, приняв самую вызывающую позу, на какую был способен, всем видом демонстрируя свое презрение из-за того, что ему пришлось ждать. Он ожидал теперь, когда из экипажа покажется Майкрофт, неторопливо двигаясь в своей обычной манере, и как будет развеваться на ветру его пальто, когда он, наконец, окажется на покрытой гравием дороге. Но он так и не появился.
Из экипажа вышел высокий худощавый мужчина, на нем было темно-коричневое дорожное кепи и такого же цвета костюм-тройка, который еще более подчеркивал его стройную фигуру, придавая ему вид деревенского сквайра. Когда он неторопливо двинулся вперед, его короткий плащ заколыхался в такт его ходьбе, а узкое худощавое лицо еще более подчеркивало размах его широких плеч. Резко очерченные черты его лица с высокими скулами , казалось, еще более усиливали пронзительность его взгляда. Шерлок тут же узнал его.
- Шерринфорд, - сказал он, ни на дюйм не двигаясь с места. На старшего Холмса это не произвело особого впечатления.
-Шерлок, - монотонно произнес он, крепко сцепив руки за спиной. Шеринфорд нахмурился, и Шерлок посмотрел на него, стараясь не щуриться на солнце, которое светило своим летним сиянием поверх плеча его старшего брата. – Садись.
- Вообще-то, думаю, я подожду Майкрофта, - сказал Шерлок, отводя взгляд от импозантной фигуры Шерринфорда. – По крайней мере, встречу лучший прием.
- Ну, я приехал, чтоб забрать тебя. Вставай и неси свои вещи.
Повернувшись на каблуках, он направился к экипажу, и через пару секунд уже исчез внутри. Шерлок раздраженно вздохнул и встал, отряхнувшись, прежде чем взять свои вещи и передать их вознице. Было совершенно очевидно, почему Шерринфорд был расстроен (без сомнения, все дело было в его жене), но от последствий этого придется страдать Шерлоку. Так было всегда.
Убедившись, что с его багажом все в порядке, он забрался в экипаж и устроился напротив своего брата, пристально смотревшего на него.
Шерлок Холмс гордился тем, что за 19 лет своей жизни он доказал многим людям, в том числе и себе самому, что его не так легко смутить. Но и он был не безгрешен, оказавшись в неловкой ситуации, и непреклонный взор старшего брата слишком сильно ему сейчас напомнил те суровые взгляды, что устремляли на него родители. Он принял надменный вид и отпустил замечание, которое должно было застать Шерринфорда врасплох.
- Знаешь, не стоит вымещать на младших свое расстройство из-за Лоры. – Он попытался сказать это снисходительным тоном. Но это возымело лишь частичный эффект. – Думаю, тебе очень идет эта шляпа.
Шерринфорд раздраженно закатил глаза.
- Я даже не собираюсь потакать тебе, спрашивая, как ты об этом узнал.
Шерлок мысленно ухмыльнулся, зная, что одержал над братом верх.
Шерринфорд был умным человеком. Очень умным человеком, способности которого не знали границ, и был прирожденным лидером . Он обладал удивительной способностью запоминать и систематизировать самые разные факты, что было впору какому-нибудь ученому, но в отличие от его младших братьев именно этим и ограничивались его интеллектуальные способности. Он был более открыт, чем его младшие братья, и они постоянно приводили его в замешательство своей наблюдательностью и внезапными выводами там, где он ровным счетом ничего не видел, и вынужден был смириться с тем, что они превосходят его в проницательности. Майкрофт считал, что он слишком скромен и это ему не на пользу, и когда Шерлок подрос, он года три твердил ему, чтоб тот не пытался как-то одурачить Шерринфорда, ибо это дурно скажется на других его способностях, в которых он превосходил своих братьев. И когда он все же как-то обвел Шерринфорда вокруг пальца, то получил порядочный нагоняй от отца, и угроза была слишком серьезной, чтоб пытаться повторить что-то подобное.
Однако, Шерлок ожидал сейчас услышать в ответ нечто большее… поэтому он слегка отдвинулся, пытаясь ослабить таким образом силу этого взгляда.
- Если ты обижен на Майкрофта за то, что он оставил тебя в трудную минуту…
- Он вернулся и сейчас дома, ждет тебя вместе с отцом. Им надо было кое-что обсудить.
Его стальной взгляд при этом ни на секунду не дрогнул.
Шерлок посмотрел на свои руки, лежавшие на коленях.
- Я все же не думаю, что тебе следует срывать свой гнев на…
- Да ради всего святого! – внезапно проревел Шерринфорд, заставив Шерлока вздрогнуть от этой неожиданной вспышки. – Это вообще никак не связано с какими-то неуместными переживаниями! Я сердит на тебя из-за возникшей у тебя ситуации!
- Моей ситуации? – произнес Шерлок, манерно растягивая слова.
- Утром отец получил письмо касательно своего прошения о продолжении твоих занятий в колледже. – Шерринфорд издал безрадостный смешок. – С отказом.
Шерлок, не ответив ни слова, пристально посмотрел на брата.
Шерринфорд уныло покачал головой.
- Ты знаешь, как сильно отец хотел, чтобы ты продолжал там свои занятия? Тебе надо было только сделать свою чертову работу!
- Я выполнил ее, брат! Как смеешь ты намекать, что я с этим не справился?! – взорвался тут Шерлок.
- Потому что ты, не желающий трудиться лентяй, который предпочтет весь день бездельничать и курить, ожидая, когда ему принесут все готовенькое на серебряном подносе! – рявкнул Шерринфорд. – И всегда таким был.
Шерлок холодно усмехнулся.
- Полагаю, ты путаешь меня с идеальным братом Майкрофтом… - последние слова он произнес с таким презрением, что Шерринфорд невольно хмыкнул, не веря своим ушам.
- И, тем не менее! – безжалостно продолжил Шерлок. – У него хорошая работа и он занимает достойный пост. Тогда как ты имеешь лишь половину того, чего мог бы достичь.- Шерринфорд вздохнул. - Почему ты упустил свой шанс?
Теперь братья сидели молча. Шерлок не мог вынести такого отношения к себе со стороны брата, но понимал, чем оно может быть продиктовано. Когда Шерлок появился на свет, Шерринфорду было десять, и на протяжении всего его детства он был чем-то вроде третьего родителя. Майкрофт был его братом, а Шерринфорд – скорее любящим заботливым дядюшкой в силу большой разницы в возрасте.
Шерлок выпрямился и мягко спросил:
- А разве вы не получали других писем? Касательно моего образования?
Глядя в окно, Шерринфорд медленно покачал головой.
- А что?
Шерлок отметил, что он стал язвителен в противовес своей обычной разговорчивости.
- Ну… возможно, другое письмо объяснит, почему я не буду продолжать учебу в Дублине.
Шерринфорд посмотрел на сидящего перед ним мальчишку – каким он собственно и был. Еще не прошло и двух лет, как он начал бриться, и уже считает себя властелином мира – и он шумно выдохнул.
- О? Еще какие-то оправдания?
Шерлок откинулся назад и улыбнулся.
- Думаю, учеба в Оксфорде может послужить неплохим оправданием. - Он наблюдал за тем, как Шерринфорд снова медленно повернул к нему голову, но на этот раз широко распахнув свои серые глаза. – Ты так не считаешь?
-Что?
Сложив на груди руки с видом триумфатора, младший Холмс широко улыбнулся, выразительно подняв бровь и подчеркивая тем самым сказанное им. Затем Шерлок увидел, как его брат заливисто рассмеялся.
- Ты хочешь сказать, - спросил Шерринфорд, - что позволил мне наброситься на тебя с упреками, когда у меня не было на то ни малейшей причины?
- Ты же не дал мне вставить ни слова! – засмеялся Шерлок, радуясь, что к Шерринфорду вернулось хорошее настроение.
- Почему ты просто не мог сказать этого, глупый мальчишка? – воскликнул Шерринфорд, наклоняясь вперед, чтоб потрепать Шерлока по волосам.
- Я собирался объявить это всем сегодня вечером за ужином, но, конечно, - бросил он с напускной воинственностью, - тебе надо было выбить из меня эту новость и испортить мой триумф! – произнося это , он театрально взмахивал руками, насколько это могли позволить размеры их экипажа.
- Твоя вечная склонность все драматизировать! – улыбнулся Шерринфорд. – Она когда-нибудь сведет меня в могилу.
- Да, она обладает поразительной способностью вызывать остановку сердца у лиц, достигших тридцати лет… учти, я тебя предупредил.
Шерринфорд откинулся назад и снял кепи, обнажив густые темные пряди своей шевелюры, теперь он уже больше походил на того разумного человека, которого так хорошо знал Шерлок.
- Итак… Оксфорд
Шерлок лишь кивнул.
- Я не знал, что ты обратился к ним с таким заявлением.
- Не я… как бы сказать … они предложили мою кандидатуру. Когда я говорю« они », то имею в виду факультет естественных наук колледжа Тринити.
Шерринфорд какое-то время молчал, и свойственное ему выражение молчаливой задумчивости вновь вернулось к нему, когда , глядя из окна экипажа, он стал смотреть на подернутый дымкой летний пейзаж.
- Отец будет доволен.
Шерлок хмыкнул в знак согласия.
Шерринфорд искоса взглянул на него, и теперь на его лице появилось насмешливое выражение.
- Нужно отвести тебя к хорошему портному. Эти тряпки болтаются на тебе, как на вешалке.

***
Холмс спрыгнул на подъездную дорожку, покрытую гравием, и бросил на дом недовольный взгляд. Он не был здесь 18 месяцев… и многое изменилось. Фасад был полностью переделан, а клумбы перед домом были покрыты дерном. А с восточной стороны были возведены внешние стены для дополнительного крыла. Расположенный за городом, дом утопал в зелени. Это невольно придавало всему дому довольно уединенный вид .
- Отец был занят… - пробормотал он еле слышно, но Шерринфорд счел нужным ответить.
- Отец возложил на меня ответственность за поместье. И мое слово здесь решающее, - он улыбнулся, гордясь своим новым статусом, но Холмс ответил лишь легкой гримасой, заменив ею улыбку.
- Это ты предложил? – спокойно спросил Холмс, и Шерринфорд прожег взглядом его затылок.
- Вообще-то, нет. Но «старик» сказал, что мне пора уже нести хоть за что-то ответственность. «В твои годы я уже был за старшего», - последние слова Шерринфорд произнес надменным, напыщенным тоном.
Шерлок улыбнулся и, собирая свои вещи, продолжил изображать отца.
- В мооое время…
- Точно, - по губам Шерринфорда мелькнула тень улыбки. Затем он постучал по двери экипажа. – Перкинс, ты можешь ехать.
- Хорошо, мистер Олмс! – и Шерлок едва успел отскочить от экипажа, как он тронулся с места. Ругнувшись, он заметил, что Шерринфорд уже идет к двери, даже не собираясь предложить ему помощь. Хоть, конечно, он в ней и не нуждался.
- Поторопись, - бросил ему Шерринфорд. Он сказал это совсем беззлобно, но это слишком напомнило Шерлоку его отца, чтобы воспринять реплику брата, как должное.
- Не надо так рявкать, - огрызнулся Шерлок, с саркастичной улыбкой проходя в дом мимо брата, стоявшего в дверях.
- Мастер Шер-хлок! - раздался из передней дома Холмсов пронзительный крик. Это была домоправительница, жившая в доме столько, сколько его помнил Шерлок. Ее протяжное ирландское произношение добавляло лишнюю «х» к ее мягкому «р».
- Миссис О’Лири, - спокойно произнес Шерлок.
- Уж, как я рада, что вы вернулись. Надеюсь, сэр, поездка была приятной?
- Я же воспользовался лучшим железнодорожным сообщением Ирландии, - просто сказал он. По счастью, она не уловила сарказма.
- Хорошо. Я скажу Тимоти, чтобы отнес наверх ваш багаж. – И она поспешила на поиски мальчика-слуги.
Холмс внезапно сообразил, что он не курил уже почти 2 часа, и теперь начинал чувствовать в этом необходимость. Даже те несколько шагов, что он сделал, войдя в переднюю , оказались слишком тяжким бременем. Он хотел вернуться к своим книгам, к наблюдениям за людьми, входящими в библиотеку, уже по одному взгляду на которых он уже знал, что они делают, что собираются делать и почему. Он испытывал что-то вроде комфорта, имея такое превосходство над всеми, кого встречал. За исключением, вот разве что, Майкрофта. Он вынул сигарету из портсигара, быстро зажег ее и выдохнул облако сигарного дыма.
-Значит, отец в своем кабинете? - наконец спросил он Шерринфорда, который повесил свой плащ и шляпу на свободный крючок.
Шерринфорд пренебрежительно посмотрел на сигарету, зажатую в пальцах младшего брата.
- Право же, Шерлок, как это обыденно.
- Не думаю, что они так уж обыденны, сказал Шерлок, бросив взгляд на сделанные на заказ сигареты. – Это ручная работа.
- У них совершенно ужасный запах, - Шерринфорд поморщился.
- Я люблю крепкий табак, - насмешливо сказал Холмс. Но он не смог сдержать изумления , когда Шерринфорд вытащил сигарету буквально у него изо рта. Старший Холмс внимательно изучал марку сигарет.
- Гм… довольно престижный табачный магазин, - сказал он многозначительно. Затем оглядел Шерлока с головы до ног. – А средств на приличную одежду, как я вижу, нет…
Холмс усмехнулся и потянул за фалды сюртука, словно собираясь сделать реверанс.
- Со своей работой он справляется. Студенты должны выглядеть не богато, а лишь прилежно. Но ты так и не ответил на мой вопрос.
- Да , он должен быть там. И я предлагаю тебе быть осторожным, когда будешь здороваться с матерью. Не уверен, что она в курсе.
- Боже мой!
Восклицание, прозвучавшее с верхней площадки лестницы, заставило братьев обернуться и увидеть поразительную, высокую фигуру, вырисовывающуюся на фоне отливающих золотом окон, сквозь которые проникали лучи полуденного солнца. Когда она спустилась ближе к ним, то оказалась вполне знакомой. Медленно и спокойно, спустившись по лестнице своей элегантной походкой, Вайолет Холмс Старшая грациозно протянула руки на встречу своему младшему сыну.
- Ты вырос, как минимум на два дюйма, с тех пор, как я видела тебя в последний раз. - Опустив руки на плечи сына, она разгладила его помятый сюртук. – Конечно, если судить по твоим брюкам и по тому, что этот сюртук не доходит тебе до колен. А все это так хорошо сидело на тебе, когда ты был здесь в прошлый раз.
Она нежно улыбнулась Шерлоку, но обнимать его не стала.
Она знала, что не стоит этого делать. Две ее дочери были очень открыты в своей привязанности друг к другу и своей матери, но ее мальчики всегда испытывали неловкость перед изъявлением эмоций и простым человеческим общением. Это печалило ее, но она знала, что это являлось частью их интеллекта; вы можете знать все на свете и обладать таким умом, что проведете самого Господа Бога, но будете беспомощны там, где речь пойдет о знании человеческой души. Было вообще чудом, что Шерринфорд женился, чтоб продолжить род, иначе у его отца случился бы апоплексический удар.
В мгновение ока она выкинула из головы эту мысль и сейчас миссис Холмс была просто заботливой матерью.
- Как ты доехал, дорогой?
Но тут ей пришлось, сделав усилие, скрыть свое удивление, когда ее младший сын, будучи самым сдержанным и неловким в общении из троих ее сыновей, вдруг взял ее за руки с выражением такой сыновней привязанности, какого ей никогда не приходилось видеть.
-Здравствуй, мама. Извини за выражение, но это был просто ад. - Шерлок улыбнулся реакции матери на то, как он пытался ответить на ее вопрос. – Но только так можно описать это шумное, утомительное путешествие, полное самых неприятных неожиданностей.
Вайолет Холмс повернулась, чтоб пойти в гостиную.
- Ты сможешь рассказать мне обо всем потом, правда? После того, - и она вновь обернулась к нему, совершив полуоборот, который сделал бы честь прима балерине, - как ты поговоришь со своим отцом. – И пройдя в гостиную, она скрылась из вида.
Холмс младший замер на месте и схватил за руку брата, который хотел идти следом за матерью.
- Она знает! – прошипел он.
- По-видимому, да. Я не знаю, почему ты так волнуешься. На этот раз у тебя есть отличное оправдание.
По лицу Шерринфорда скользнула дьявольская усмешка, и он прошел в гостиную, оставив брата в холле.
Холмс вздохнул, повернулся и направился к комнате, порог которой осмеливались переступить лишь немногие: к кабинету своего отца. Пока он шел, с каждым шагом в его памяти вспыхивали воспоминания о том, как ему велено было явиться к отцу в кабинет в тех случаях, когда он что-то натворил или наоборот чего-то не сделал, чтоб отец мог попытаться «вбить хоть немного здравого смысла» в мальчугана, который маялся от скуки. В детстве его никогда не били (по крайней мере, дома), ибо отец не верил в такие меры воспитания, а вот бранили на каждом шагу, и это было гораздо хуже порки - когда тебе говорят , что ты обманул надежды своих родителей, причем даже в тех случаях, когда ты совершил нечто такое, что дает право гордиться собой.
Холмс подошел к двери кабинета и остановился. Он замер; сердце ёкнуло, когда он поднял руку, чтоб постучать в большую дубовую дверь. Смешно, взрослый человек и боится постучать . Он поднес руку к дубовой панели, и тут дверь внезапно дрогнула под его ладонью и медленно отворилась. Холмс, чертыхаясь и паникуя, отскочил к дверной притолоке.
Когда дверь полностью открылась, он услышал два знакомых голоса, и застыл, прижавшись к стене.
- Сказать ему, чтобы он пошел прямо к вам, когда он приедет? – произнес более молодой собеседник, который явно был весьма образован, а в звуке его голоса слышались успокаивающие нотки.
- Да, я хочу, чтоб он дал мне здесь ответ прежде, чем переступит порог гостиной.
Последние слова были произнесены голосом, который являлся более зрелой версией предыдущего. И изначально это был гневный вопль, который говоривший смог сдержать, превратив в грозную тираду. Шерлок тихо застонал.
Из кабинета вышел высокий молодой мужчина, притворив за собой дверь. Его фигура была, если и не массивной, то все же значительно выросла в объеме с тех пор, как Шерлок видел его в последний раз; и единственным, что выдавало в нем довольно молодого человека, были его темно-каштановые волосы. Он повернулся, чтоб плотнее прикрыть дверь, и тут его взгляд упал на застывшую фигуру его младшего брата, который, казалось, прилип к дубовым панелям, покрывавшим стены.
- И давно ты здесь находишься? – Лицо Майкрофта Холмса вспыхнуло от гнева, когда он смотрел, как его брат постепенно оживает и уже не так похож на статую.
- Не больше 10 секунд, - проговорил Шерлок.
- Не прилипнув к этой стене, а вообще в этом доме?- властно прошептал Майкрофт, взгляд которого был столь же тверд, как и взгляд его младшего брата.
- Около пятнадцати минут, - сказал Шерлок, сверившись с карманными часами.
- Что ж, сделай вид, что ты только что приехал, и входи, - произнес Майкрофт и постучал в дверь. Они услышали, как из кабинета раздалось приглашение войти, подобное приглушенному рычанию льва. Майкрофт повернул ручку и распахнул перед братом дверь.

Наверное, могла бы сказать, что у меня тоже какой-то челлендж, но нет, просто вроде надо что-то написать.
Кончается отпуск, это всегда грустно. Но когда есть и другие причины для грусти, то это уже до кучи, так что нет худа без добра. Внутренний голос, конечно, вопит о том, как я не хочу возвращаться к привычному бегу по кругу, но я стараюсь его заглушить.
Есть много грустных вещей, с которыми уже ничего нельзя сделать и можно только научиться жить с ними, как бы ни было больно.


Вчера , наконец, попробовала разобраться со своими бумагами. Я чуть было не забыла, что у меня лежит еще напечатанная глава на тему детства Холмса из монографии Келвина Джонса, как я понимаю, весьма уважаемого автора. Хорошо, что вспомнила о ней. И еще напомнила о себе большая папка с последней частью "Молодого Холмса" Надо двигаться вперед, хотя бы для того, чтобы убрать все эти бумаги, которых уже неприлично много.
И надо читать, читать, читать... Очень много накопилось не самых нужных книг, возможно, надо прочесть и избавиться хотя бы от части.

Смотрела намедни "Скандал в Богемии" И интересно, как ты выхватываешь из фильма (или текста) именно те реплики, которые сейчас имеют для тебя особый смысл.

- Вы правы, я король! Зачем скрывать это?
- Действительно, зачем? - ответил ему Холмс.

И мелькнула мысль, что он не спроста с ходу узнал короля Богемии.


Читаю 2 часть "Дождевых трущоб". Очень медленно. Но внезапно вот остановилась на таком моменте. Седрик специально ранил и без того слабую драконицу, чтоб потом продать ее кровь и чешую, и попутно сделал несколько глотков этой крови, сам того не зная соединившись с ней. И он ее ранил, а она после этого, телепатически проникая в его сознание, заботливо спрашивала, все ли с ним в порядке и что она может сделать для него. Вот так бывает и в жизни...

Проглядывала сегодня старые клипы. И вот снова взгляд упал на клип по "Властелину колец". Сама книга вообще практически прошла мимо меня, прочла, но, наверное, надо было раньше. А кино, конечно, люблю.
Но этот клип сейчас как-то созвучен моему душевному настрою, причем вот весь целиком, и видеоряд и прекрасные слова песни




А еще звучат сейчас в голове слова Шута:

"Когда обдумываешь мотивы человека, помни, что ты не должен мерить его зерно своей меркой. Он может даже не знать, что такая мера существует"

Ну, и в связи с таким обломом тем, и обращаясь главным образом к своим новым читателям, предлагаю, если есть желание поглядеть, что у меня есть, вот эту ссылку на содержание morsten.diary.ru/p218276649_ob-jetom-dnevnike-c.... Вот же пригодилась все таки)
Там основные темы более-менее подробно с ссылками - правда, не уверена, что они все рабочие, но можно попробовать посмотреть

Еще в дополнение к предыдущему посту по Дикси. Но это уже собаки и их хозяева)