Так все начиналось...

Вспомнила сейчас одну песню Боярского. Мне кажется, не самую известную, но щемящую. И когда он ее поет он такой... Боярский)
Правда не нашла ту запись, в какой она у меня на видеокассете, может потом найду, там было дело еще в окружении, помню, как со слезами на глазах его слушала Лариса Голубкина. Но сейчас той записи пока нет - есть другая.

И это настоящий рассказ, он просто сыграл эту песню. Пусть она будет здесь

Рассказ подвыпившего бомбардира

Вот почему иногда говорю о гениальной здесь игре Смехова. У него тут иногда такая улыбка... В моем понимании чисто атосовская, которая со страниц книги проглядывала. Причем мне кажется у него это получилось как-то само собой)

Глава 5


Долгое время, час за часом, целые дни напролет, дядя вбивал мне в голову правила обхождения с покупателями, как должно их обслуживать и достойно представлять свой магазин, как умиротворить их, если вдруг нужный товар закончился, какова политика магазина, когда возвращают товар, которым явно пользовались и поломали и т.д. и т.д…. И готов поклясться на собственной «Рождественской песне», что я бы очень желал, чтоб среди множества всех этих уроков хоть где-нибудь вскользь говорилось о том, как должно обходиться с покупателем, прятавшимся под прилавком, а потом перевернувшим тяжелую дубовую вешалку, и уронившим при этом , по меньшей мере, двадцать шляп и несколько позолоченных музыкальных шкатулок.
В результате чего, мои конечности точно сковало льдом; это был один из тех моментов, когда заклинание – Господи, со мной такое не может случиться, и если я закрою глаза, наверняка, все это исчезнет – не сработало, и все превратилось в жуткий хаос; очевидно, грань между хаосом и Бедламом очень тонкая и давно уже стала едва различима.
Мои скованные льдом руки растаяли очень вовремя, чтобы не дать разбиться трем музыкальным шкатулкам позади моего прилавка (хоть я и не успел помешать их разноголосице и они, перебивая друг друга, одновременно заиграли, ужасно фальшивя, «Храни вас Бог, веселые господа» и «Тихую ночь», привлекая к этой свалке всеобщее внимание); а доктор аккуратно подхватил две других – в каждой руке по шкатулке, предотвратив порчу этих праздничных товаров с их мишурным блеском и ценой в двадцать фунтов и шесть шиллингов.
Мой глубокий вздох облегчения перешел в горестный стон, ибо вешалка продолжала падать и ударила доктора по голове и плечу, после чего он беспомощно растянулся на полу, словно нокаутированный прославленным боксером.
Из-за собравшейся толпы я удержался от сильного желания выругаться, и повернувшись к виновнику всех бед, обнаружил, что мистер Холмс решил удалиться (вот трус!) до того, как я обрушу ему на затылок вот эту тяжелую трость. Я застонал, отчаявшись привести все в порядок, не привлекая всеобщего внимания, ибо толпа любопытных уже начала собираться вокруг моего прилавка, точно уличные псы вокруг брошенной кости. Я выскочил из-за прилавка и поспешил на помощь упавшему покупателю.
- Все хорошо! Леди, джентльмены, пожалуйста, освободите проход! – кричал я, пытаясь успокоить ротозеев. – Просто небольшой инцидент, такое случается, когда магазин так переполнен. Прошу вас, займитесь своими покупками – у нас все под контролем. Если не трудно, мэм, пожалуйста, отойдите в сторону.
Кровожадные стервятники и назойливые сплетники. Что за несчастье столь волшебным образом привлекло всех к этому бедняге, которому так не повезло?
После того, как я вновь закричал, толпа задвигалась и мало-помалу рассеялась, увидев, что на полу нет кровавых пятен и никто (пока) не собирается вызывать ни врачей, ни полицию. Наконец, мне удалось оттолкнуть в сторону полного пожилого джентльмена в твидовом костюме, который спокойно подобрал две упавшие шляпы и не спеша направился с ними к зеркалу.
Тут гора из шляп на полу задвигалась, и когда я вернул вешалку в вертикальное положение, кепи и котелки рассыпались по полу, открывая взору моего покупателя, с пылающим от стыда лицом. Бедняга, он вовсе не был виноват в том, что его безумный приятель был так скверно воспитан.
- Ну, по крайней мере, мне удалось спасти шкатулки, - уныло проговорил он, а я опустился рядом с ним на одно колено, чтобы удостовериться, не нужна ли ему медицинская помощь (правила магазина, если это, в самом деле, потребуется, не сулили ничего хорошего…).
Я поспешно поблагодарил доктора и взял у него из рук шкатулки, поставив их на прилавок, а затем вновь повернулся к нему. Бедняга морщился и потирал правое плечо, точно оно болело – что было совсем не удивительно, ибо вешалка была чертовски тяжелой – и тряс головой, словно чувствуя головокружение.
- Доктор, вы поранились? – я взял его под локоть, чтоб помочь ему, шатаясь встать.
- Не думаю, если и так, то несерьезно, - проговорил он через минуту, хотя я заметил, что для того, чтоб сохранять равновесие, он вынужден придерживаться за прилавок. Он был немного бледен и имел измученный вид, и я засомневался в правдивости его слов. Я вспомнил, как его друг сказал, что он участвовал в сражениях; так что, возможно, он привык мужественно переносить боль. И тем не менее…
- Мне ужасно жаль, доктор, - начал, было, я извиняться, хотя я-то в этом был совсем не виноват! Ответ за это должен нести мистер Холмс; если он решил, что я попадусь на эту уловку, то он еще безумнее тети Гермионы во время полнолуния.
И кем надо быть, чтобы содеять подобное со своим другом – если доктор, в самом деле, был другом этому негодяю, что само по себе было бы чудом – и тут же исчезнуть со сцены?
Я наклонился, чтоб поднять столько шляп, сколько только могло уместиться у меня в руках, и начал сваливать их за прилавок, чтоб освободить проход; беззаботные покупатели, спешащие сделать до закрытия все необходимые покупки, уже натыкались на некоторые кепи и отшвыривали их ногами в сторону другого отдела. Мой покупатель взялся помочь мне, но внезапно выпрямился, приглушенно застонав, и я поспешил отказаться от его помощи.
- Нет, нет, доктор, пожалуйста. Я должен извиниться перед вами, сэр, кто-то опрокинул вешалку и имел наглость убежать.
Я говорил искренне, ибо этот человек сильно побледнел, возможно, он, и в самом деле, серьезно поранился. Собственно говоря, я бы удивился, если б это было не так, ибо кого-нибудь ростом с меня эта здоровенная вешалка запросто могла просто расплющить на месте (хоть я, конечно, не пытался убедиться в этом на собственном опыте).
- Нет, нет, вы ни в чем не виноваты, мой мальчик.
Доктор вздохнул и стал рассеянно ставить шкатулки на их прежнее место. Затем он правой рукой потянулся через прилавок за своей чековой книжкой, и я заметил, как он внезапно побледнел; по всей видимости, у этого малого теперь были покалечены оба плеча. Обеспокоенный, я одной рукой передал ему книжку и вернул на место последнюю шляпу – другой.
- Благодарю вас, - выдохнул он, отрывая чек и протягивая его мне.
- Пожалуйста, доктор, всегда рад помочь, чем могу. Завтра к полудню все будет готово, - ответил я, опуская чек в соответствующее отделение кассы и запирая его на замок. – Прошу прощения, сэр, но я бы предложил вам взять кэб; позвольте заметить, что эта вешалка со всего размаха упала прямо на вас, и вы , кажется, еще не совсем пришли в себя.
Неожиданно ясный взгляд доктора заискрился улыбкой, столь же теплой и уютной , как чашка горячего какао и такой же приятной в этот холодный вечер.
– Спасибо, мой мальчик, но я должен встретиться со своим другом, мы договорились вместе поужинать неподалеку отсюда… о, боже, я уже опаздываю. – Он нахмурился и весьма заметно поморщился, убирая в карман часы. – Благодарю вас за помощь, мастер Крэтчетт, вы поистине были Духом Рождества для одного совсем неопытного в подобных делах джентльмена, - добавил он с насмешливой улыбкой, надевая перчатки.
Я улыбнулся, ни капли не обидевшись.
- Если завтра вы меня тут не застанете, сэр, - ибо меня могут послать на склад или даже еще куда-нибудь похуже из-за сегодняшнего инцидента, - то позвольте прямо сейчас пожелать вам счастливого Рождества.
Доктор засмеялся и ответил на мое поздравление с такой сердечной улыбкой, что не оставляла ни малейшего сомнения в его словах; верилось, что он говорит от чистого сердца, а не просто произносит формальное поздравление, как большинство других граждан в это время года. Он быстро поднес трость к своей шляпе, отсалютовав мне таким образом на прощание и затем поспешил к двери. Я смотрел ему вслед и чуть-чуть подвинулся влево, чтоб иметь обзор из окна и удостовериться, что на улице с ним все будет в порядке. Хотя такому сильному джентльмену, видимо, не грозило упасть в обморок, но, несомненно, его походка все же была не слишком уверенной.
Однако, он все же без приключений вышел на улицу, и , кажется, был в прекрасной форме. Я видел, как он медленно приподнял шляпу, приветствуя двух улыбающихся молодых леди, закутанных в свои меха, а затем, осторожно лавируя между проезжающими экипажами, пересек улицу и исчез за пеленой падающего снега.
Я отвернулся от окна с улыбкой и вздохом облегчения (и то и другое было непривычно, ибо обычно меня ни капельки не беспокоит, когда или куда или как ушли мои покупатели, если только они, в самом деле, ушли) и уже в более приподнятом настроении вернулся к своей работе. Я только повесил на крюк последний оставшийся цилиндр (эти цилиндры чертовски неудобно вешать, они так и норовят свалиться и приходиться прикладывать немало усилий, чтоб пристроить их более или менее устойчиво), и, повернувшись, наткнулся на человека, с которого-то и начались все неприятности.
Я точно не пришел в восторг, увидев уважаемого мистера Шерлока Холмса (о, да, это еще мягко сказано), и, видимо, мой взгляд был весьма красноречив, так как он сразу занял оборонительную позицию, еще прежде, чем я успел раскрыть рот и попросить его удалиться.
- Я совсем не собирался опрокидывать эту чертову штуковину! – сердито выпалил он, бросая на меня гневный взгляд, невольно заставивший меня поежиться и удержаться от этого порыва, несмотря на мое раздражение. Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что этот тип обладал чем –то вроде гипноза, который автоматически вызывал у вас страх и чувство вины, даже если вы не сделали ничего плохого. Я уверен, что, работай он в школе, из него вышел бы крайне грозный наставник для провинившихся учеников, уж вы мне поверьте.
Однако, в ту минуту я был слишком рассержен на него, чтобы думать о таких вещах. Или еще о чем-то вежливом и благообразном, как и пристало клерку накануне праздника.
- Ну, как бы там ни было, а вы все же это сделали, и ваш друг – если только он, и правда, ваш друг, хотя почему, это только богу известно – несомненно, поранил при этом, по меньшей мере, одно плечо, - возмущенно ответил я. К черту вежливость! Кто-то должен был сказать этому человеку, как он невыносим, и, судя по его поведению, на это осмеливались лишь немногие. Ну, что он мне сделает, задушит на глазах двадцати свидетелей? Да вот еще.
Мое раздражение немного утихло, когда я увидел, как нахмурились его брови, сойдясь в одну угрожающую темную линию, а ладонь, до того спокойно лежавшая на прилавке, внезапно сжалась в кулак.
- Что?
Его взгляд готов был прожечь дыру у меня в голове, и я сделал шаг назад, чтоб охладить ее.
-Вешалка упала прямо на него, - сухо ответил я. – Хотя вы даже не удосужились взглянуть на последствия своего поступка.
- Я не…то есть, я хочу сказать…оххх – он застонал и тихо ругнулся (на этот раз по-английски). Я видел, как он ущипнул себя за тонкий нос и вновь поднял взгляд на меня. В его взгляде не осталось и следа от оборонительной настороженности, и сейчас у него был крайне огорченный вид, что было вполне оправданно. Но была ли это реакция искренней или это такой же фарс, как и многое другое, это еще не известно.
- Он сильно ушибся?
Я пожал плечами и сложил руки на груди, и тут мне как раз вовремя пришла в голову мысль опереться о прилавок, чтоб закрыть собой трость доктора.
- Сказал, что нет, но, на мой взгляд, он еще не совсем пришел в себя, когда уходил отсюда. Он сказал, что спешит, так как он с одним другом договорился вместе поужинать где-то неподалеку отсюда – это случайно не с вами? – Мистер Холмс вздрогнул, а я ухмыльнулся. – Вешалка ударила его по голове и по плечу.
- По левому?
- Нет, по правому.
Я вздрогнул, когда он издал еще один стон, а проходящий мимо пожилой джентльмен стал пристально вглядываться в него с выражением крайнего отвращения и проговорил что-то вроде «да, вот такие теперь молодые люди». Холмс горестно припал к прилавку, грозная стена его надменности рухнула у меня на глазах, уступив место беспомощности, которую я увидел впервые с того момента, как вчера он появился в нашем магазине. Он сгорбился с самым несчастным видом, закрыв лицо рукой.
- Поразительно… - простонал он, рассеянно массируя виски. – И теперь из-за меня все стало еще хуже.
- Да, из-за вас, - со злорадством подтвердил я, наслаждаясь тем обреченным взглядом, что он бросил на меня после этих слов. Но он получил по заслугам, и я остался совершенно равнодушен к его печалям.
- И я теперь еще и опаздываю на нашу встречу, - угрюмо проговорил мистер Холмс, бросая гневный взгляд на свои карманные часы, словно это они были причиной всей этой вереницы несчастий. – Что, черт возьми, мне теперь делать?
- Я бы предпочел, чтоб вы купили рождественский подарок, после чего отправились бы дальше сеять хаос и разрушение, но только не здесь, а в каком-нибудь другом отделе, - заметил я, выразительно приподняв бровь.
- А знаете, вы весьма дерзкий юноша.
Я спокойно посмотрел на этого угрюмого типа, ни капли не расстроившись.
- А вы - весьма проблемный покупатель, сэр. Итак, что мне вам завернуть?
Какую-то минуту этот человек смотрел на меня, не отрывая глаз, а затем грозовые черные тучи в его взгляде рассеялись, и его глаза вновь приобрели спокойный серый цвет. Наконец, он рассмеялся, отбросив в сторону свое раздражение и без колебаний переходя к спокойному и доброжелательному расположению духа так быстро, что я тут же решил, что на него подействовали какие-то перемены, происходящие в атмосфере или что-то в этом роде. Я знавал людей, склонных к резким перепадам настроения (например, мою тетю Гермиону, которая могла только что ласково гладить свою кошку, а в следующую минуту уже гнаться за дядей по биллиардной с раскаленной кочергой в руке, причем без малейшего подстрекательства с его стороны), но мне еще никогда не приходилось видеть, чтоб настроение менялось так быстро, как это произошло с этим малым.
- Мне, и правда, ничего не приходит в голову, - задумчиво произнес он, рассматривая одну из позолоченных шкатулок, стоявших на прилавке, презрительно скривив губы и быстро отдергивая руку, когда пружина предостерегающе звякнула. – Вы уверены, что доктор ничего не говорил о том, что ему чего-то хотелось бы или, может, заметили, как что-нибудь неоднократно приковывало к себе его взгляд?
- Кроме старинного оружия?
Мистер Холмс вздрогнул и приподнял бровь, но потом засмеялся.
- Это на него похоже. Да, что-нибудь кроме этого; сомневаюсь, что кому-нибудь из нас стоит иметь дома еще какое-нибудь оружие. Наша хозяйка, вероятно, выставит вон нас обоих, если я куплю еще какое-то оружие, после того, как в прошлый четверг выстрелом я порядком повредил перила на лестнице…
Я решил пропустить мимо ушей его последнюю фразу, ибо сомневался в том, что у нас было еще достаточно времени до закрытия, чтоб этот человек мог объяснить это так, чтоб это поняли мои бедные мозги. Тут мой взгляд внезапно упал на ближайший столик с книгами.
- Мистер Холмс, а вот на ту книгу он посматривал и не раз, - заметил я, подходя к столику и указывая на издание Шекспира в кожаном переплете.
- В самом деле? - Мой покупатель, казалось, был сильно озадачен. – У него ведь есть, по меньшей мере, одно полное издание Шекспира. Хоть и немного потрепанное.
Я засмеялся и провел пальцем по красивому переплету, наслаждаясь свежим запахом кожи, типографской краски и бумаги.
- Мистер Холмс, писатель, или пусть даже, на тот момент, обычный читатель радуется уже тому, что у него есть такие книги. У подлинного ценителя есть набор книг, предназначенный для чтения, книги, в которых он может делать пометки на полях или загибать страницы, а есть книги, что являются для него предметом гордости, и он получает радость уже от одного обладания ими.
Для постоянного чтения этот том был слишком тяжел, но книга была очень красивой и стала весьма популярным подарком среди знатных лордов, покупавших эти издания с единственной целью поставить их в шкаф, где они станут собирать пыль в переполненных прозаичных библиотеках их поместий. Я постарался объяснить это своему покупателю, но ответом на мои усилия был лишь пустой, лишенный всякого выражения взгляд.
- Радуется чему? – недоверчиво повторил он. Судя по выражению его тонкого лица с орлиным носом, он причислял меня к той же категории, к которой я, в свою очередь относил и его – то есть, в лучшем случае, к лицам умственно отсталым, а в худшем - к буйно-помешанным обитателям Бедлама.
- Поверьте мне, мистер Холмс; если он любит книги…
- О, уж поверьте, у него их и так слишком много, - прервал он меня тем же тоном, каким говорила матушка, найдя под диванными подушками мой блокнот для записей.
- В таком случае он будет очень рад этой книге. Выписать вам чек?
Он посмотрел на ценник, лицо его совсем по-детски вытянулось, и на минуту он даже закусил губу. Ему оставалось лишь проворчать : Вздор! - и это был бы вылитый Скрудж.
- Сказать вам полную стоимость с гравировкой того подарка, который, как вы слышали, он купил для вас? – коварно спросил я.
Лишь за один этот праздничный сезон я узнал, что чувство вины (равно, как и желание превзойти другого) часто является мотивирующим фактором, заставлявшим людей покупать такой рождественский подарок, на который вначале они не собирались тратить слишком много денег.
Нечто вроде краски стыда залило худощавое лицо этого джентльмена, и он поспешно покачал головой.
- Нет, нет, я возьму его, - торопливо произнес он. Мистер Холмс приподнял том и пробормотал что-то о том, что «книга не должна быть такой чертовски тяжелой» и «не дай бог, если он найдет ее среди своих химических препаратов» - уж не знаю, что он под этим подразумевал.
- Очень хорошо, - сказал я. – Поскольку вы и сами спешите, да и магазин закрывается через пятнадцать минут, то я потороплюсь. Завернуть ваш подарок в особую бумагу?
Я сопровождал слова действиями и стал быстро выписывать чек, так как знал, что в последние пять-десять минут работы магазина порой начинается настоящая паника и в любую минуту мой прилавок могли обступить жаждущие покупатели.
- В особую бумагу?
- В рождественскую оберточную бумагу? Красную или золотистую или с каким-нибудь рождественским узором? – Я поднял голову, поражаясь, что этот человек может быть настолько бестолковым. Это был совершенно безнадежный случай, ну, почему я должен о нем беспокоиться?
- Гм… нет, не стоит, вполне подойдет обычная оберточная бумага. Коричневая, - пробормотал он, теребя пуговицы пальто и барабаня по прилавку своими длинными пальцами. – У меня нет никакого желания привлекать к этой штуке ненужное внимание.
Пока я заканчивал с подсчетами, он рассеяно открыл книгу и осторожно перелистнул несколько страниц.
- Не забудьте подписать ее, сэр, когда придете домой, - напомнил я, ибо сомневался - увы , я совсем разуверился в этом человеке – что он способен подумать о таких вещах.
- Не забыть что?
- Подписать ее – напишите на внутреннем форзаце какое-нибудь пожелание вашему другу.
Я взял у него деньги и стал отсчитывать сдачу, не смотря на то, что он, плотно сжав губы, уставился на меня в некотором замешательстве,.
- Написать в книге? С какой же стати я буду портить новую книгу?
- Да не портить, - ответил я с тяжким вздохом. – Вот, сэр, возьмите сдачу три шиллинга шесть пенсов. Это не испортит ее, мистер Холмс. Есть старинная традиция – писать какое-нибудь личное обращение внутри таких подарков.
- О… в самом деле?
Он с сомнением посмотрел на книгу.
Я сокрушенно покачал головой, взял у него этот пухлый том и начал поспешно заворачивать в коричневую бумагу, ибо уже стали объявлять, что магазин скоро закрывается (слава Духам Рождества!) На минуту я замешкался, чтоб найти бечевку и кивнул своему покупателю.
- Ну, вот, мистер Холмс. Осталось лишь добавить несколько слов, чтоб сделать подарок более личным.
- Понимаю. А… вы не подскажете, что обычно пишут в таких случаях, кроме Счастливого Рождества?
Я несколько мгновений смотрел на этого типа поверх его подарка, забыв убрать палец с завязанного мной узелка, от чего в результате порезал палец. – Вы могли бы начать с извинения за то, что опрокинули на беднягу вешалку.
Я усмехнулся, видя его смущение, и подвинул к нему сверток.
- Но… - с губ этого странного человека сорвалось, было, что-то бессвязное, но, наконец, он уныло вздохнул и покорно кивнул. – И теперь я должен весь вечер таскать с собой эту огромную книгу?
- Мы можем доставить ее вам , за отдельную плату, - ответил я, - но большинство нормальных людей получают удовольствие , уходя отсюда с подарками.
Мистер Холмс определенно либо не услышал, либо не обратил внимания на том, как я подчеркнул слово «нормальные».
- Да почему , скажите на милость? – воскликнул он. Его брови взлетели почти до корней волос, после чего вновь вернулись в свое нахмуренное положение.
Я улыбнулся и похлопал пальцем по посылке.
- Зная, что ты несешь подарок для друга, на душе становится теплее и чувствуешь, что скоро Рождество. Попробуйте – в этом как раз главное удовольствие этого праздника.
- Прошу прощения?
- Попробуйте, мистер Холмс, - сказал я с усмешкой, пододвигая сверток все ближе и ближе к нему. – Возможно, вы сами удивитесь, почувствовав нечто новое.
За свои попытки объяснить этому человеку, в чем смысл Рождества ( и ощутив себя при этом в дурацкой шкуре небезызвестного литературного героя; ведь едва ли, подобные вещи часто случаются с обычными клерками в реальной жизни?) я получил лишь раздраженное восклицание. И мой покупатель, произнеся что-то неразборчивое, взял свой сверток, сунул его подмышку, совсем как Якобсон, как раз несущий манекен в отдел готового платья. Минуту мой джентльмен стоял там, выжидая, и я с удивлением заметил, как он напряжен.
Наконец, на его лице появилась легкая улыбка, и он обернулся ко мне, глаза его сияли, а в голосе не осталось и следа от былого раздражения, и это вновь заставило меня поразиться резкой смене его настроений.
- Что ж, мастер Тимоти, я благодарен вам за многое, и в том числе и за то, что вы не вышвырнули меня отсюда после того беспорядка, что я здесь учинил. – Кончики его губ чуть дернулись, и его улыбка стала еще шире. – Если когда-нибудь вам понадобятся услуги частного детектива-консультанта, пожалуйста, обращайтесь ко мне. Шерлок Холмс. Бейкер-стрит,221 б.
Когда, черт возьми, и для чего могла мне понадобиться помощь частного детектива? Но с сознанием своего долга я важно кивнул и записал эту информацию, на тот случай, если меня выгонят отсюда за нарушения, которые я совершил по его вине; и я всегда смогу заняться шантажом, если окажусь без средств к существованию.
Мистер Холмс крепче прижал к себе свою ношу, плотнее надвинул на лоб свой цилиндр, чтоб защититься от порывов ветра, быстро кивнул мне, и, не обращая внимания на мое неуверенное «С праздником, сэр!», вышел на улицу, даже не бросив прощального взгляда на праздничную кутерьму магазина.
Несколько минут я смотрел ему вслед, спрашивая себя, может ли быть более странным предрождественский сезон в нашем магазине, до тех пор, пока меня не отвлекли другие посетители, которые (благодарение богу!) были гораздо ближе к привычному для меня стереотипу покупателя, нежели мистер Холмс и доктор Уотсон.
К тому времени, когда, несколько лет спустя я понял, кого я обслуживал в том декабре 1881 года, имя мистера Шерлока Холмса стало притчей во языцех, как в Лондоне, так и по всей стране; и больше я уже не удивлялся гениальному уму и эксцентричным привычкам этого человека, которые пятнадцатилетнему мальчишке показались столь возмутительными.
Позднее слова «Игра началась!» стали так же известны любому начитанному человеку, как и неизменно благочестивая фраза моего литературного тёзки: «Господи, благослови всех людей!», и двое этих джентльменов вызывали такую любовь к себе со стороны самых обычных людей, о какой и не могли мечтать герои Чарльза Дккенса.
И спустя шесть лет, случилось так, что и мне отчаянно потребовались услуги эксцентричного сыщика, и я имел честь и привилегию обратиться за помощью к мистеру Шерлоку Холмсу. И он, и доктор оказали мне неоценимую помощь и поддержку, очистив мое доброе имя от ужасного обвинения, и я до сих пор в неоплатном долгу перед ними за все, что они для меня сделали.
Но это уже совсем другая история.

Прошло более полутора месяцев, сентябрь подходил к концу. Осень выдалась теплая, со звездными безветренными ночами. Трава, скошенная в августе, снова пошла в рост и вытянулась изрядно – так, что крестьяне, глядя на стерню, прикидывали перспективы еще одного покоса.
Но в последнюю неделю первого осеннего месяца зарядили дожди. Дождь шел постоянно – разный. Мелкая морось, висящая в воздухе, сменялась ливнем, который оглушительно стучал по черепице крыши и превращал дорожные колеи в болото. Дороги развезло настолько, что даже ближайшие соседи ездили друг к другу только в случае крайней надобности.
Рауль поневоле сидел дома. Вынужденное заточение в четырех стенах действовало на него не слишком-то хорошо: он стал капризным, постоянно вис на Марион, плохо ел и вечером сам, без всяких там упрашиваний, шел в постель. Дом наполнялся промозглостью – печи топили не слишком сильно, потому что еще не пришло время, а потому сырость проникала повсюду.
В тот вечер, с которого мы начнем наш рассказ, в доме графа де Ла Фер были гости, которые разъехались только перед наступлением полной темноты. Марион с облегчением вздохнула, когда цокот копыт и поскрипывание колес кареты слились с шумом бушевавшей за окнами непогоды. Рауль, которого утомили гости, тер глаза и еле сдерживал зевоту.
- Отведите виконта спать, Марион! – сказал Атос, заметив состояние малыша.
Рауль, часто моргая, подошел к опекуну и поцеловал его в щеку. Рука графа ласково потрепала виконта по волосам.
- Храни вас Господь нынешней ночью, Рауль!
- Благослови вас Пресвятая Дева Мария, сударь!
Марион ограничилась почтительным поклоном.
Атос отпустил их, какое-то время смотрел на дверь столовой, которая закрылась за спиной нянюшки, затем направился к себе.
Наступали часы, которые он мог посвятить самому себе и своим нуждам. Обычно граф читал допоздна, и это никого не удивляло. Библиотека в замке была богатой и разнообразной, а Атос – внимательным читателем, который неторопливо и вдумчиво относится ко всякому напечатанному слову. Граф мог засидеться за понравившейся ему книгой до полуночи, и тогда Гримо молчаливо возникал на пороге комнаты, бесшумно снимал нагар со свечей и вставлял взамен огарков новые.
В дождь Атосу всегда не спалось.
Граф переоделся в домашний халат и некоторое время сидел, прикрыв глаза рукой. Затем встал, решительно расправил плечи и направился к столу – настало время заняться перепиской.
Атос едва успел потянуться за листом бумаги, как оконное стекло странно задребезжало: словно в него попал какой-то легкий предмет. Менее внимательный, чем граф, человек просто не обратил бы на это внимания – мало ли что происходит на улице в такую непогодь.
Атос же встал и подошел к окну, которое не закрывали ставни. Но, как он не силился вглядеться в то, что происходило снаружи - на дворе царила полная чернота. По водостоку грохотали струи воды – дождь даже не собирался прекращаться.
В подоконник снова ударило нечто твердое.
Атос подхватил со стола подсвечник и решительно распахнул окно.
читать дальше
Порыв ветра едва не потушил свечу.
Атос на мгновенье прикрыл глаза, когда в лицо ему брызнули холодные капли воды, но тут же еще раз быстро обвел глазами двор.
- Кто здесь? – негромко, но решительно окликнул он.
- Это я, друг мой! – Ответ, казалось, исходил из ветвей старого клёна, растущего прямо напротив окон кабинета.
- Д`Эрбле?! – воскликнул Атос с изумлением. – Что вы там делаете?
- Тсс! - предостерёг Арамис, выглядывая сквозь резные бордовые листья таким образом, чтобы не попасть на свет. – Мне совершенно необходимо поговорить с вами, граф, но так, чтобы никто этого не видел. Разрешите, я переберусь к вам по этой ветке?
Атос покачал головой и с сомнением ответил:
- Вам не удастся… Она слишком тонка. За домом есть лестница, с помощью которой слуги сегодня собирали груши. Сейчас Гримо принесёт её.
Разбуженный Гримо, как всегда, без лишних вопросов разыскал в саду лестницу и после того, как Арамис взобрался в окно второго этажа, отнёс её обратно.
Атос подал руку, чтобы помочь своему ночному гостю переступить через подоконник, и заметил, что рукав Арамиса в крови.
- Вы ранены, дорогой друг! - с тревогой воскликнул он. – Я пошлю за врачом!
- Нет-нет, не стоит, - поспешно сказал Арамис. – Это просто царапина. Пусть Гримо перевяжет её, и не будем больше о ней говорить.
Атос подвинул кресло к камину, и Арамис сел или, вернее, почти упал в него.
Вид несчастного аббата был, мягко говоря, весьма потрёпанным. По волосам, всегда так тщательно завитым, стекали струйки холодной воды, одежда промокла насквозь, изящный камзол и штаны украшали дыры, словно Арамис пробирался через густой колючий кустарник. Ноги чуть ли не до колена были сплошь покрыты грязью, а на правом рукаве расплывалось пятно крови. К тому же сейчас, когда Арамис почувствовал себя в безопасности и позволил себе расслабиться, стало видно, что он едва передвигает ноги от усталости.
Быстро охватив взглядом эту картину, Атос молча налил Арамису стакан вина. Арамис так же молча выпил и бессильно прикрыл глаза.
В это время в комнату вошел Гримо.
- Ванну для шевалье д`Эрбле, - вполголоса распорядился Атос, - сухую одежду и что-нибудь поесть.
- Только устройте так, чтобы никто из слуг не знал о моём присутствии, - добавил Арамис.
Гримо кивнул и отправился выполнять распоряжения.
- Знаете, Атос, - вздохнув, сказал Арамис, когда они остались одни, - я попал в неприятную историю. Я уже уезжал в Испанию, когда меня выследили люди кардинала. Уж не знаю, как им это удалось. В общем, я не мог рисковать письмами, которые мне доверили, и пришлось удирать из Блуа пешком через лес и вашу рощу. У вас там слишком много шиповника, дорогой друг, - со слабой улыбкой прибавил Арамис. – И теперь мне нужно где-то переждать, пока поиски в округе затихнут.
- Вы можете оставаться у меня так долго, как сочтете нужным, - сказал Атос. – Не волнуйтесь, Арамис, никто не узнает, что вы здесь. Я поселю вас в своей спальне, куда никто, кроме Гримо, не смеет входить без моего позволения, а сам буду ночевать здесь, в кабинете.
И он ободряюще протянул другу руку, которую тот с благодарностью пожал.

...Первый вопрос, который Рауль задал своей нянюшке утром, был:
- А что за люди приходили к нам ночью?
Марион, которая спала сном праведницы и ничего не слышала, недоуменно подняла брови:
- Какие люди?
- Чужие люди. Много. Они ходили по дому.
Марион в первую секунду не на шутку встревожилась, а затем применила тактику, к которой взрослые обычно прибегают для того, чтобы отвлечь ребенка - она улыбнулась, потрепала Рауля по спутанным после сна волосам и сказала самым ласковым тоном:
- Тебе это приснилось. Никого не было. Гости уехали вчера, и не возвращались. Это дождь грохотал по крыше.
- Дооооождь... - разочарованно протянул Рауль.
Дождь - это было совсем неинтересно. Это было очень даже привычно и успело надоесть. Мальчик вскочил с постели и босыми ножками прошлепал к окну. Его личико скривила гримаска разочарования.
- Снова не пойдем гулять...
- Будем делать из бумаги кораблики и пускать их в тазу! - предложила Марион.
- Позавчера делали... - Рауль, как взрослый, тяжело вздохнул и наморщил лоб. - Марион, давай придумаем что-нибудь ещё!
- Сначала я принесу тебе что-нибудь перекусить, и нагрею воду для умывания.
- У тебя в коробочке закончился толченый мел! - с неким злорадным оттенком произнес маленький виконт. Он, как и большинство детей, терпеть не мог чистить зубы, и приложил немало усилий к тому, чтобы некоторая часть порошка, которым заботливая нянюшка ежедневно заставляла его натирать зубки, оказывалась в тазике с теплой водой. Как бы невзначай. Коробочка появилась одновременно с прибытием Марион, и, как казалось Раулю, была единственной.
Каково же было его разочарование, когда Марион, усмехнувшись, достала из своего сундучка туго набитый мешочек, пересыпала часть содержимого в коробочку и плотно прикрыла ее крышкой.
- Благородный дворянин, да и просто думающий о своем здоровье человек обязан заботиться о своих зубах. Это не забава, Рауль, это очень серьезно. Множество людей в детстве пренебрегают этой простой процедурой, чтобы потом, повзрослев, стать постоянными клиентами цирюльников. Я лично знала одну девочку, которая ленилась чистить зубки, и к двадцати годам у нее не осталось ни одного целого зуба!
Рауль испуганно пискнул и послушно протянул руку к серебряному кувшину, где плескалась чистая вода.
- Ни одного? – переспросил он, расширенными от страха глазами глядя на нянюшку.
- Ни одного! – серьезно подтвердила Марион. – Ну, полежите еще минутку, сударь, а я схожу за теплой водой.

Рауль нырнул под теплое одеяло, укрылся с головой и стал представлять себе, что он сидит в темной пещере.
Марион тем временем оделась и направилась на кухню.
По пути она встретила графа. Атос был бледен и чем-то озабочен.
На кухне женщина узнала все последние новости. Оказывается, посреди ночи в дом постучались незваные гости: десять солдат и два офицера. Разговаривали офицеры, естественно, только с графом. Но и то, что поведали после стаканчика-другого солдаты, заслуживало внимания - оказывается, велись поиски ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРЕСТУПНИКА!
Марион, заслышав такое, сочла нужным осенить себя крестным знамением.
- Он убежал из тюрьмы? Он убил кого-то?
- Ничуть не бывало! - важно пояснил Блезуа, которому не терпелось показать себя самым осведомленным. - Просто этот человек принял участие в заговоре против кардинала и короля. Он испанский шпион. Я так понял, что где-то в окрестностях Блуа состоялась его встреча с сообщниками, которые передали ему очень важные бумаги. Его должны были арестовать, едва бумаги окажутся у него в руках...
- А ты-то откуда знаешь? - подозрительно переспросила Марион, наливая горячую воду в кувшин. - Солдаты вряд ли знали такие подробности!
Блезуа стушевался и обиженно засопел.
- Так и есть: подслушивал! - констатировала факт Марион. - Ну, раз начал рассказывать, заканчивай. Значит, ищут шпиона? Ну, хорошо, что не убийцу! Иначе бы я совсем покой потеряла...
- Ну так вот... - Блезуа продолжил свой рассказ. - Хотели арестовать, но проворонили! Шпион получил письма, и сбежал прямо из-под носа людей Ришелье! За ним бросились в погоню, только было уже почти совсем темно! Вот, теперь ищут. Говорят, он ранен, под ним убили лошадь, так что далеко уйти он не мог. Где-то тут прячется. Ни лошадей достать не сможет, ни поесть. Солдаты у нас переночевали, сейчас ушли прочесывать лес у замка Лавальер.
- Ну-ну... - Марион с достоинством кивнула, и удалилась, унося с собой кувшин. Она еще не решила: говорить Раулю или нет о том, что солдаты действительно были.

Войдя в комнату с кувшином, Марион застала своего питомца на подоконнике. Рауль стоял на коленях, прижавшись носом и лбом к оконному стеклу. Весь его вид выражал крайний восторг:
- Там солдаты! В красивых мундирах! И офицер со шпагой! На нем почти такой же красивый мундир, как тот, с чердака, помнишь?
Марион со стуком поставила кувшин на стол и подошла к окну. Ну вот, вопрос «говорить – не говорить» решился сам собой. Да разве утаишь такую новость от мальчишки! Глазенки разгорелись, щеки пылают румянцем наивного восторга, нижняя губка прикушена: не иначе, как представляет себя в солдатской кирасе!
- Я тоже буду солдатом! У меня будут мушкет и шпага! – решительно заявил Рауль, и, не дожидаясь препинаний с нянюшкой, спрыгнул с подоконника вниз. Потом он подумал немного и добавил. – Нет, я буду офицером. И у меня будут пистолеты, шпага и красивый мундир!
Марион слегка вздохнула. Она не любила, когда в доме появлялись незваные гости. Тем более – солдаты. Ох, да кому же это понравится! Особенно если ты честная женщина и свято соблюдаешь свое вдовство, а эти парижские вертихвосты только и думают о том, как распустить руки.
Она настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что почти не замечала, что Рауль балуется и брызгает водой по сторонам. Очнулась она от голоска Рауля. Малыш, оказывается, заваливал ее вопросами.
- Марион, а что они здесь делают? Они надолго сюда приехали? Они будут завтракать в комнате для слуг или за столом в столовой? А где их лошади?
- Не знаю! – ответила Марион, решительно вытирая мордашку Рауля льняным полотенцем. – Узнаю – скажу.
- Неужели началась война? На нас напали испанцы? Марион, у них мушкеты. Дай посмотреть! – Рауль снова рванул было к подоконнику, но Марион его удержала.
- Никуда они не денутся. Уж позавтракать вы точно успеете.

… - Черт бы их побрал! – негромко ругнулся Арамис, осторожно опуская край занавески. – Атос, почему они выбрали именно ваш замок?
- Не только мой. Столько же солдат в замке Лавальер, в Блуа – три роты. Вас намерены искать на славу, мой друг.
- Пусть ищут! – аббат д`Эрбле криво усмехнулся. – Я боюсь за ваш замечательный лес с шиповником: его вытопчут.
- В вашем положении шиповник меня волновал бы меньше всего! – граф передал своему гостю бокал вина. - Видимо, ваши испанские письма весьма интересуют господина кардинала.
Арамис помолчал некоторое время.
- Атос, мне, право, неудобно, что я стал причиной для беспокойства…
- Вы никогда не доставляете мне никакого беспокойства. Напротив, мы с вами прекрасно проведем время. Вы никуда не спешите, я – тоже! – граф, улыбнувшись, опустился в кресло. – О вашем пребывании здесь знают только Гримо и я. Но мы не из болтливых.
- Да, Атос. Я все равно что у Христа за пазухой – хотя внизу горят адовы сковородки. Но ваши домочадцы…
- Сюда никто не заходит без моего позволения.
- А юный Рауль?
- И он тоже. Он послушный мальчик, к тому же у него есть Марион.
- Вы говорили, что у этой женщины хорошо получается присматривать за Раулем?
- Да, это именно так. Потому что без нее все гораздо хуже.
Арамис не удержался от легкого смешка.
- Атос, женщины – это палка о двух концах. Они часто избавляют нас от многих хлопот, но сами же эти хлопоты и доставляют. Я к тому, что женский глаз часто подмечает то, что не увидит мужской. Например, сегодня вы из-за меня приказали подать завтрак к вам в кабинет. Это изменение ваших привычек. Повару приказано готовить больше еды…
- Потому что в доме – больше людей. Благодарите кардинала, который позаботился о вашей безопасности, дорогой друг!
Оба друга невольно расхохотались, но тут же смех угас.
- Я проявил неосторожность! – заметил Арамис, отламывая кусочек от бисквита. – Простите меня, Атос. Постараюсь впредь производить как можно меньше шума…

…Поиски «государственного преступника» велись на славу: одна группа солдат отдыхала, другая прочесывала окрестности. И, судя по всему, проявляла немалое рвение: к Атосу потянулись за защитой его арендаторы, возмущенные вмешательством в их дела. Солдаты требовали, чтобы их впускали в дома для обыска, разрывали стога сена, нахально топтали еще не до конца убранные поля с выросшим овсом или ячменем, портили виноградники.
Так продолжалось в течение двух или трех дней. Местные дворяне глухо роптали, но никто не смел оказать хотя бы малейшее неповиновение представителям закона.
Наконец, случилось то, что должно было случиться: люди, не заинтересованные лично в поимке беглеца, устали.
Дождливая погода немало способствовала этому. Кому же захочется мокнуть понапрасну?
Вечером четвертого дня Марион, поддавшись на непрестанные уговоры Рауля, привела его вниз – в кухню, где горел очаг и пахло жареным мясом и бобовой похлебкой. Граф не одобрял такого рода вылазки, но Марион порой было приятно поговорить с кем-то из слуг. К тому же она выбрала минуту, когда на кухне сидели те трое из солдат, которые неизменно вели себя пристойно и кланялись ей, как важной госпоже.
Рыжеусый Батист, посмеиваясь, показывал молодому барину свое вооружение. Рауль настолько увлекся расспросами, что можно было быть уверенным: полчаса свободных у нянюшки наверняка есть. И Марион, поставив ноги на деревянную низкую скамеечку, присела у очага с вязанием.
Разговор, начатый до ее прихода и прерванный появлением нянюшки и виконта, понемногу вошел в прежнее русло.
Садовник, старый Мишель Пике, рассказывал очередную страшную легенду. Он знал их огромное множество, на любой вкус. И сейчас явно был в ударе.

- Было это… - папаша Пике посмотрел в потолок и прищурил один глаз. – А было, почитай, лет двести назад. Не меньше того… Здешний сеньор… не Бражелон, другие хозяева были, как звали - запамятовал… словом, здешний сеньор задумал жениться. Было ему уже хорошо к пятидесяти годам. Иные в это время уже правнуков на руках держат, а этот только выбрал себе жену. Жена была из местных дворяночек, дочка барона Жеана де Вилльера. Молоденькая девочка, сама ему во внучки годилась. Семнадцать лет, красавица неописуемая… да сами можете посмотреть: в часовне Блуасского замка с нее картина на стене написана, святая Агнесса. И ее, бедняжку, Агнессой звали. Словом, выдали ее замуж и не спросили даже, хочет она этого или нет.
- Бывает… - сочувственно вздохнула внучка садовника, шестнадцатилетняя Люсиль Пике, определенная нынче летом в помощницы кухарки. Дед бросил на внучку пристальный взгляд и многозначительно покачал головой.
- Хозяйкой Агнесса стала очень неплохой, дом вела твердой рукой. Все ее уважали. Но с супругом у нее так и не ладилось. Хоть ты тресни… Но верность ему она соблюдала. До тех пор, пока не появились в округе комедианты. Известно, что театр посмотреть все мы любим. Актеришки те хорошо играли, народ валом валил. В замок их, ясное дело, никто не пустил, а вот сарай для представлений дали. Актеры хоть и отлучены от святой нашей церкви, но тоже люди живые, под дождем кому хочется мокнуть?
Садовник сделал паузу и хлебнул яблочного сидра из большой глиняной кружки. Затем подтянул к себе прохудившуюся корзину из ивовых прутьев и принялся ловко чинить дырявый бок. Его большие, жилистые руки делали свое дело, а сам папаша Пике продолжал рассказ.
- И вот среди этих комедиантов был один… не то жонглер, не то еще кто… говорят, тезка мой был, тоже Мишель. Хорош был… словно и не комедиант, а из благородных дворян. И манеры такие же, и повадки, и стать. А лицо – прямо ангельское, хоть и с него святого в церкви пиши.
- Конечно же, она в него втрескалась… - сказал Блезуа. Марион выразительно кашлянула, и Блезуа тотчас поправился, - влюбилась, в смысле…
- Так дело молодое… - улыбнулся садовник. – Конечно, влюбилась. Да так влюбилась, что в ночь летнего преполовения изменила мужу. Прямо в супружеской спальне.
- А муж? – спросили сразу несколько голосов.

- А что – муж? – папаша Пике хихикнул. – Разве мужей о таком в известность ставят? У обманутого мужа одна забота – рога растить.
Раздался нервный смех. Люсиль покраснела и пододвинулась поближе к Марион.
- Нечего было на молоденькой жениться старому кабану! – решительно выразил общее мнение Батист. – Выбирай себе ровню, или оставайся холостяком!
- Разве у людей растут рога? – спросил Рауль. В паузе тонкий детский голосок прозвучал особенно отчетливо. Взрослые дружно покатились от хохота.
- Да вот, сударь… бывает, что и начинают расти… когда женщина обманывает мужчину.
Рауль испуганно провел ладошкой у себя по голове, от этого жеста хохот усилился.
- Вам, сударь, рано об этом думать! – успокоил малыша Батист. – И с чего бы это вас озаботило?
- Меня вчера Люсиль обманула… - чистосердечно признался Рауль. – Сказала, что на обед будет кисель, а сама принесла молоко… да еще и с пенкой!
Люсиль жалобно прикрыла лицо руками, остальные присутствующие от души хохотали. Наконец, общее веселье прекратилось, и садовник мог продолжить свой рассказ.

- Никто про их любовь не знал. Но – известное дело! – шила в мешке не утаишь. Аккурат в день праздника сбора винограда случилась беда. Граф был в отлучке, вернулся неожиданно, и попал как раз на праздник. Ну, как полагается: сеньор первые ягоды срывает, затем начинается сбор винограда, потом самая красивая женщина округи с помощником вместе лезет в бочку и начинает ягоды топтать. Тут граф и смекнул, что дело неладно. Что первая красавица – молодая графиня, никто и спорить бы не стал. А что помогает ей красивый незнакомец, и слишком нежно за талию держит – вот тут разговор особый. Весь вечер граф злобу копил и за женой наблюдал. Ну, и вино пил.
- Дурак! – резюмировал Блезуа.
- Напрасно! – не одобрила Марион. – Пьяный – что безумный, никакого толку, одни неприятности.
- Вот-вот! – поддакнул ей садовник. – Агнесса нездоровой сказалась, ушла в замок. И граф за ней. Взял аркебузу, сел к окну, что на виноградники выходило, и стал ждать: когда там к жене любовник придет…
Последовал добрый глоток сидра, во время которого слушатели едва ли не подпрыгивали на табуретках и скамьях от нетерпения. Папаша Пике, как опытный актер, выждал паузу, полюбовался произведенным впечатлением, и приступил к самой трагической части истории.
- Дождался, когда луна взошла. В лунном свете забирался по стене молодой комедиант, цепляясь за лозы дикого винограда. Сначала граф в него выстрелил. Угодил в руку, но тот был ловким, и не сорвался вниз. Тогда граф, обезумев от ревности, стал палить по нему почем зря. С такой скоростью, какую трезвым никогда не показывал. Трезвому человеку ни за что бы так не суметь, да еще с приличного расстояния. Зато на пьяный глаз куда как ловко получилось!
Люсиль ахнула.
- Изрешетил всего. – безжалостно констатировал факт папаша Пике, и снова потянулся к сидру. Но кружку у него из-под носа вытащила Марион:
- Сначала доскажи, а потом будешь горло освежать!

- Да что там рассказывать! – садовник недовольно фыркнул. – Покойник он и есть покойник. Да еще убитый в лунную ночь. Да еще без покаяния. Да еще и комедиант. Графиня увидела, что случилось, и успела убежать. Когда граф к ней в спальню ворвался, там никого уже не было. Убежала, и драгоценности дареные с собой унесла. Больше про нее никто ничего не слышал. Граф пить стал неумеренно… И вот в годовщину этой ночи выглядывает он в окно… а там по стене… по дикому винограду… к окну графини… лезет кто-то!
Женщины охнули. Рауль поспешно подошел к Марион и уткнулся лицом к ней в колени.
- Граф схватил аркебузу, и снова давай палить. Стреляет, стреляет – все попусту. Темная тень приближается, приближается… Тут граф смекнул, что дело неладно. Но не успел себя даже крестным знамением осенить, как его чьи-то ледяные руки подхватили и из окна выбросили! Вниз! А замок-то был не чета нынешнему! Высоты как раз хватило, чтобы все кости переломать!
- Так это уже призрак был? – Блезуа храбрился, но было видно, что и он не прочь поискать защиты у кого-то более уравновешенного.
- А то! – папаша Пике важно поднял вверх палец. – Я ж говорю вам: комедианта убили в лунную ночь, помер нехорошей смертью, с мыслями о блуде и без покаяния! И похоронили его непонятно где, если вообще похоронили! Конечно, он в привидение превратился. Самое настоящее.
- А где он сейчас? – задал самый мучительный вопрос Блезуа.
- Да где ему быть? Шляется по округе. Не всегда. Призракам тоже покой положен. Видят его в конце сентября, когда у нас молодое вино поспевает. Вон шли в прошлом году вилланы из кабачка плута Жакоба, гурьбой, ничего не боялись. И тут перед ними на дороге выросла тень. Сначала вроде как облачко тумана, а потом из облачка явился красивый мужчина в белой рубашке, испачканной кровью… Он всякий раз начинает просить болт из его сердца вытащить… То на дороге появится, то на место придет, где замок был. Любимую искать и обидчику мстить.
- А где замок был? – Люсиль осенила себя крестным знамением.
- Да тут и был! – фыркнул папаша Пике с совершенно невозмутимым видом. – Этот дом на части старого фундамента стоит. Уж поверьте мне: камень не такая вещь, чтобы его в бесхозности оставлять. Камень – он…
Садовник продолжал рассказ уже в назидательном тоне, не имевшем ничего общего с привидениями и средневековыми легендами. Но его никто не слушал, потому что глаза всех присутствующих были устремлены на окно.
Ветер рассеял, наконец, тучи, которые уже вторую неделю на совесть поливали окрестности Блуа. И в оконном проеме ясно виднелась большая желтая луна…

Рано утром в среду Атос и Гримо отправились в город. Граф намеревался встретиться с губернатором провинции, приехавшим в это время в Блуа. Он вез прошение крестьян о работе блуаских соляных складов. Соль на королевских складах начинали продавать ближе к полудню, что было очень неудобно. Возле них собирались огромные толпы со всех окрестных деревень. Крестьянам, платившим габель* и обязанным покупать соль только у короля, приходилось возвращаться домой затемно. В пути они время от времени подвергались нападениям разбойников. Поэтому Атос, как заботливый сеньор, взялся переговорить с губернатором, у которого пользовался большим уважением, об изменении этого обычая и начале продажи соли с раннего утра.
Гримо необходимо было пополнить запасы погреба.


Перед отъездом граф еще раз приказал Марион как следует следить за Раулем.
До обеда все шло более или менее спокойно. С утра Рауль и Марион отправились на реку, где и пробыли до полудня. Вернувшись и отобедав, кормилица поднялась с малышом наверх, чтоб ненадолго прикорнуть, как это заведено в провинции.
Марион, убаюканная собственной сказкой, потихоньку дремала, выронив из рук вышивание, а в это время мальчик неслышно выбрался из комнаты.
Прошло не больше четверти часа, когда, проснувшись и обнаружив пропажу Рауля, кормилица отправилась на его поиски. Женщина быстро осмотрела все покои замка, заглянула на кухню и даже на чердак. Затем она обошла двор и сад, но малыша нигде не было. Начав беспокоиться, Марион принялась за обследование конюшни и других служб усадьбы, как вдруг к ней прибежал не на шутку взволнованный Блезуа и, запыхавшись, сказал, что ее присутствие крайне необходимо в доме.

Случилось вот что.
Рауль, видя, что Марион спит, отправился в самостоятельное путешествие по окрестностям Бражелона, что он проделывал не раз и в сопровождении взрослых, и в одиночестве.

Выйдя за ворота, мальчик повстречал хорошенького розового поросенка, увидевшего свет на соседней ферме не более трех недель назад. Поросенок, движимый тем же любопытством, что и мальчик, знакомился с окружающим миром, Бог весть каким образом покинув родной загон.
Завидев поросенка, Рауль немедленно решил преподнести его Марион, ибо, что можно пожелать тому, кто спит? Приятного пробуждения. А что может быть приятней подарка, тем более в виде гладкого толстенького поросенка с замечательным, колечком свернутым хвостиком? Быстро справившись с поимкой, Рауль подхватил тяжелую находку на руки и потащил к замку. Однако, подобная прогулка не входила в намерение поросенка, который принялся истошно визжать, призывая на помощь мать. Рауль, не обращая внимания на эти крики, упорно продолжал начатое дело и вернулся в замок, крепко держа свою находку.
Свинья, мирно отдыхавшая в луже на ферме, услыхала крик своего детеныша и, как заботливая родительница, отправилась на его зов. Следуя ему, она добралась до замка Бражелон и, никем не замеченная, вошла в открытую дверь.
На некоторое время вопли поросенка прекратились (Рауль, не найдя Марион на месте, решил накормить гостя сладким пирожком, поглощая который тот затих), и свинья принялась на свой страх и риск обследовать дом, комната за комнатой, оставляя на полу мокрые грязные следы. Случилось так, что замок был почти пуст, так как в эту пору Блезуа крутился на кухне, Оливен, пользуясь отсутствием Гримо и графа, сбежал на реку, а Марион искала Рауля в саду.

Сначала свинья попала в столовую, но хранившееся там старинное серебро и выцветшие шпалеры, изображавшие сцены «Романа о Розе», не заинтересовали ее. Затем она прошла в библиотеку, и это место показалось ей гораздо интересней. На столе лежала открытая книга, аппетитно пахнувшая еще свежей типографской краской и кожаным переплетом. Перевернув носом несколько страниц и выбрав наиболее вкусную на первый взгляд, свинья попробовала ее и убедилась, что это блюдо вполне достойно внимания. Таким образом, несколько страниц «Рассуждения о методе, дабы хорошо направлять свой разум и отыскивать научные истины, с приложением Диоптрики, Метеоров и Геометрии – образчиков этого метода», сочинения г-на Декарта, превратилось в то, что должно было стать со временем восхитительной ветчиной.
Книга была бы съедена целиком, если б в это время вновь не послышался визг поросенка.
Следуя призыву, свинья взбежала на второй этаж и, обнаружив детеныша в комнате Рауля, недвусмысленно заявила о своих материнских правах, довольно сильно лягнув мальчика. Тот, здорово испугавшись, спешно покинул свинью, оставив ее наедине с детенышем.
Блезуа, тоже привлеченный поросячьим визгом, прибежал на второй этаж как раз в тот момент, когда перепуганный Рауль выскочил из своей комнаты. По дороге наверх Блезуа успел заметить грязь и беспорядок в библиотеке. Перекинувшись несколькими словами с малышом он в одну секунду оценил ситуацию и принял решение. Необходимо было срочно разыскать Марион.

__________________________
*Габель – старинный налог на соль, который платило третье сословие. Это был один из самых непопулярных налогов в средневековой Франции.


- Пойдем быстрее Марион, свинья забралась в замок, - запыхавшись, прокричал он, издалека завидев кормилицу .
- Как это? – не поняла та.
- Очень просто. Она сейчас в комнате господина Рауля.
- Господи Иисусе! Что ты такое говоришь?
- Я говорю, что она бегала по замку, а теперь на втором этаже. Рауль караулит ее.
Марион едва поспевала за быстроногим мальчишкой, пытаясь постичь произошедшее.
- Ты хочешь сказать, что по замку гуляла свинья?? – все более удивляясь, переспросила она.
- Да. И в столовой побывала, и в кабинете господина графа.
- В кабинете графа? Свинья???
Потрясение Марион достигло такой степени, что если б она была благородной дамой, то немедленно упала бы в обморок. Но так как она была всего лишь дочерью небогатого фермера и вдовой скорняка, она попросила Блезуа заткнуть уши и выругалась так, что небесам стало жарко.
Отправив мальчишку на кухню за кочергой, Марион взбежала на второй этаж с прытью, которую нельзя было заподозрить в столь грузном теле. Под дверью своей комнаты сидел Рауль и вытирал слезы боли и обиды. Убедившись, что малыш серьезно не пострадал, Марион заглянула в комнату.

Картина, представшая ее глазам, казалась эпизодом одного из тех фантастических приключений, которые бывают только во сне. На кровати Рауля, развалившись, лежала огромная, жирная, грязная свинья, к животу которой пристроился поросенок, умиротворенно сосавший свою мать. Тут появился Блезуа и торжественно вручил Марион кочергу.
Несколькими решительными выпадами Марион удалось объяснить непрошеной гостье правила приличий и ошибки поведения. Дальше события развивались стремительно. Подгоняемая криками и чувствительными ударами, свинья с визгом выскочила из комнаты, едва не сбив с ног Рауля. Приняв это бегство за новое нападение, малыш бросился от нее наутек.
Случайный прохожий, привлеченный необычным шумом, мог наблюдать такую сцену. Первым со ступенек крыльца замка с криком опрометью сбежал пятилетний мальчик, за ним, визжа, неслась свинья, уши которой развевались по ветру, а за ней, с еще более пронзительным визгом, мчался поросенок. В арьергарде погони следовала женщина с кочергой в руках, оглашая окрестности проклятиями. Лицо женщины было багровым, а ленты чепца воинственно трепетали, напоминая об орифламме*. Последним из дверей неторопливо вышел Блезуа, с любопытством созерцая происходящее.
Рауль, спасаясь от свиньи, бросился в сторону курятника. Свинья, и не думавшая преследовать его, помчалась к воротам. Поросенок неотрывно следовал за матерью.
Марион, убедившись, что враг бесславно покинул поле брани, отерла пот со лба и отправилась оценивать разрушения. В библиотеке, служившей одновременно кабинетом, ее ждало страшное зрелище. На письменном столе графа царил беспорядок, открытая книга, которую еще вчера он читал, была сброшена на пол вместе с письменным прибором. Несколько страниц были беспощадно вырваны, остальные измяты и испачканы.
На ковре растекалось чернильное пятно, в котором плавали какие-то письма. Сердце Марион исполнилось скорби и отчаяния. Она со стоном ударила себя в грудь, что должно было означать “Mea culpa. Mea maxima culpa”. Из этого состояния ее вывел Блезуа, вбежавший в комнату с воплем:
- Марион! На помощь! Там господин Рауль…
Марион бросилась в том направлении, в котором указывал Блезуа.
Рауль сидел на крыше курятника. Спасаясь от свиньи, он забрался как можно выше. Переведя дух, малыш сообразил, что, выбравшись из одной беды, он тут же попал в другую. Спуститься без посторонней помощи было невозможно. В глазах мальчика застыло отчаяние. Он протягивал руки к кормилице и призывал ее на помощь.
_______________________
* Орифламма – древнее священное знамя Франции.


Вечером того же дня Марион лежала на своей кровати, охала и проклинала злосчастную судьбу, дав себе обещание отныне вскармливать только девочек, этих мирных, ангельских созданий.
Рауль сидел рядом с ней, держа ее за руку. Свеча неярко освещала комнату, за окном шел дождь - первый предвестник осени.
Между тем, мысль Марион лихорадочно металась в поисках выхода.
До возвращения графа времени оставалось совсем немного, а, стало быть, и до часа неминуемого возмездия.
Марион была уверена в двух вещах.
Во-первых, в этот раз Рауль будет точно выпорот розгами, как и обещал граф.
Во-вторых, ее самое также будут пороть, хотя это и не было обещано.
Оставался небольшой шанс избежать наказания, если не для обоих участников событий, то хотя бы для малыша.
Для этого Рауль должен совершить подвиг.
Что является подвигом для пятилетнего мальчика, из-за шалостей которого в отсутствие опекуна произошли такие разрушения?
Правда.
Марион была не сильна в теории, но знала много о человеческих слабостях и имела большой практический опыт, который подсказывал ей, что великодушное сердце графа не сможет не смягчиться при виде малыша, храбро повествующего о результатах своих проказ.
- Послушай, Рауль. Тебе придется помочь мне. Когда вернется граф, я не смогу сама рассказать ему, что у нас сегодня произошло, - произнесла Марион голосом умирающего святого.
- Почему? – удивился мальчик.
- Я вывихнула ногу, и она ужасно болит, я не могу встать с кровати. Когда меня позовут, ты должен будешь вместо меня пойти к господину графу.
- Хорошо, Марион, - глубоко вздохнув сказал Рауль. – Я пойду.
- Тебе придется самому все рассказать его сиятельству.
- Марион, но он накажет меня! – умоляюще воскликнул мальчик.
- Конечно, накажет, - твердо сказала кормилица. - Я даже думаю, что он тебя выпорет. Обязательно выпорет! Может быть, даже сегодня, если не очень устанет с дороги. Это не слишком больно, розги совсем не страшны, - кормилица перешла на примирительный тон, - больше разговоров, а бояться-то и нечего, подумаешь, пару раз легонько стеганут прутом. Говорят, добрый король Генрих IV тоже порол своего сына, что не помешало ему стать нашим королем, да продлит Господь его дни. Интересно, граф сам возьмется за это, или поручит кому-нибудь? – размышляла она вслух.
Рауль слушал ее молча, опустив голову; он начинал смиряться с неизбежностью расплаты, понемногу проникаясь уверенностью Марион.
- Я хочу предупредить тебя, - продолжала Марион, - Не пробуй врать. Граф сам никогда не лжет и не потерпит этого от тебя. Если ты будешь обманывать, он рассердится еще больше. И еще. Если ты хоть что-то утаишь, тогда тебя выпорют снова. Будут пороть столько раз, сколько раз будет открываться правда. Поэтому лучше рассказать все сразу. Это тяжело, но ведь ты же мужчина, и не должен ничего бояться.

Атос и Гримо вернулись довольно поздно. Промокшие и уставшие они въехали во двор замка, к ним навстречу торопливо вышел Оливен, чтобы принять поводья лошадей и помочь разгрузить корзины, привезенные управляющим.
Атос первым делом поинтересовался здоровьем воспитанника.
- Он здоров, они с Марион наверху, наверное, мальчик уже спит, - ответил Оливен, проведший почти весь день на реке и так и не узнавший о тех событиях, что развернулись в замке, ибо Марион, Рауль и Блезуа как могли навели порядок, расставив вещи по местам и старательно оттерев все пятна, а возле курятника Оливен еще не был.
- Накрой ужин в столовой. И позови ко мне Марион. Если Рауль уже спит, не буди его, - сказал Атос лакею, направляясь к себе, чтобы переодеться.
Оливен прислуживал графу за ужином, так как Гримо разбирал покупки и возился где-то внизу в погребе.
Когда дверь отворилась, Атос поднял голову, ожидая увидеть кормилицу мальчика. Каково же было его удивление, когда перед ним предстал сам Рауль, тщательно одетый и причесанный, без следов приготовления ко сну.
- Добрый вечер, Рауль! – сказал Атос, вскинув бровь.
- Добрый вечер, господин граф, - как эхо, отозвался мальчик.
Он стоял перед опекуном неестественно прямо, плотно сжав губы. Его лицо было бледно, а глаза блестели сухим лихорадочным блеском.
- Я думал, ты уже спишь, Рауль. Что случилось? И почему не пришла Марион, ведь я ее звал?
Граф отставил тарелку в сторону и жестом отпустил Оливена.
- У Марион болит нога, у нее вывих и она должна оставаться в постели, - сказал Рауль, прямо глядя в глаза графу. – Поэтому я сам расскажу, что сегодня произошло.
- А что сегодня произошло? – спросил Атос, предчувствуя недоброе, но ни словом, ни жестом не выдавая волнения.
Рауль собрался с духом и глубоко вздохнул.
- Сегодня околел наш петух, - сказал он.
- И только? - произнес Атос, поняв, что это только начало. – А что с ним случилось?
- На него упала Марион.
- Странно, обычно у кур хватает прыти уворачиваться, когда об них спотыкаются.
Граф посмотрел пристально на мальчика. Ах, если б малыш мог, он спрятался бы от этого взгляда за какой-нибудь портьерой или забрался под стол!
- Марион, не споткнулась, а упала на петуха сверху, - сказал Рауль, еще раз вдохнув и опустив глаза.
- Сверху?
- Да. С крыши, - произнес Рауль тихим голосом.
- Марион упала с крыши замка на петуха? – вот тут Атос действительно удивился.
- Нет, она упала на него с крыши курятника. Крыша под ней провалилась и она упала в курятник, сломала два насеста, распугала несушек, которые теперь не хотят возвращаться, разбила пять яиц, задавила петуха и вывихнула ногу.
- Невероятно! А зачем Марион взобралась на курятник?
Рауль вздохнул дважды и продолжал еле слышно.
- Марион полезла за мной.
Атос продолжал допытываться, поняв, что развязка истории близко.
- Рауль, а каким образом вы оказались на этой крыше? – граф судорожно сжал салфетку в руке и его голос стал строг.
На некоторое время воцарилось молчание. Рауль собирался с силами. Глаза его оставались сухи. Его голос был тих, но обрел твердость. Одним духом, не глядя на опекуна, он выпалил:
- Я принес в замок поросенка, чтобы подарить Марион. За поросенком прибежала свинья. Она зашла в ваш кабинет, разлила чернила и порвала книгу, которую привез господин д`Эрбле. Потом, Марион выгнала свинью из замка кочергой, свинья погналась за мной, и я спрятался от нее на крыше курятника. Спуститься оттуда я не смог, и Марион полезла за мной. Крыша провалилась…
Рауль подумал еще секунду и добавил:
- Грязь я вытер, а мое одеяло постирала Марион.
Рауль испытал огромное облегчение. Удивительное дело. Больше ничего не нужно было бояться. Теперь он твердо знал, что его ждут розги, но эта уверенность была гораздо лучше тревоги и неизвестности. Единственное, чего он желал, чтоб наказание состоялось тут же, как можно скорее. По всей видимости, граф размышлял, сколько розог назначить – пять или десять?
Выслушав мальчика, Атос задумался. Конечно, то, что сделал Рауль заслуживало сурового наказания, но его поразила отвага и прямота, несвойственная даже многим взрослым, с которой малыш рассказывал о том, что неминуемо приведет к порке. Такое мужество в пятилетнем ребенке было необыкновенным.
- Рауль, - строго сказал Атос, и мальчик невольно сжался, - завтра мы с вами выучим, как пишется слово «розги», а также слова «свинья» и «курятник». И вообще, с завтрашнего дня вы будете заниматься со мной каждый день. Я буду учить вас писать, читать и считать до тех пор, пока не появится учитель, который обучит вас геометрии, философии, латыни и другим языкам и наукам. Я думаю, это положит конец вашим шалостям. А теперь ступайте в свою комнату и ложитесь спать.


Возвращаясь из кухни по тёмному коридору, едва освещаемом свечой в правой руке Марион, Рауль крепко вцепился в левую руку кормилицы. Мальчик вздрогнул и отшатнулся в сторону, когда на пороге комнаты графа бесшумно возник Гримо с умывальным тазиком и полотенцем через плечо и молча проследовал мимо них.
Едва Рауль с няней вошли в свою комнату и затворили за собой дверь, мальчик сказал шепотом, округлив глаза:
- Марион, ты заметила, что на полотенце, которое нёс Гримо из комнаты графа, было пятно крови?
- Не говори ерунду, Рауль! – почти прикрикнула на него кормилица, которой, честно говоря, показалось то же самое. – Этого не может быть! Давай-ка тоже умываться и спать.
- Марион, - позвал уже улегшийся в кроватку Рауль, - а ты слышишь, как кто-то вздыхает на улице?
Марион уже и сама была не рада, что взяла мальчика на кухню.
- Рауль, - сердито ответила она. – Прекрати нести вздор и спи. Это ветер раскачивает ветки, только и всего! Дай-ка я тебя перекрещу, вот так. Храни тебя Дева Мария и все святые! Спокойной ночи, Рауль!

Рано утром Марион отправилась распекать папашу Пике. Она нашла его в сарае за заточкой лопат и без промедления приступила к делу:
- Ах вот ты где, старый негодник! Да знаешь ли ты, что после твоих вчерашних россказней господину Раулю всю ночь кошмары снились?! Разве ты не видел, что тебя ребенок слушает?! Придержал бы свой глупый язык!
- Но ведь ты сама, Марион, там была, - не решаясь идти против разъяренной женщины, робко возразил садовник. – Ты бы мне сказала…
- Ах, я ещё тебе должна что-то говорить! – перебила Марион, уперев руки в бока. – Своя-то голова есть на плечах иль нет? До седых волос дожил, слава Богу, а его всё учить надо! Если ты еще раз… - Марион многозначительно оборвала угрозу на полуслове, развернулась и гордо выплыла из сарая.
Выполнив один свой долг, она отправилась на кухню выполнять другой: нужно было проследить за приготовлением завтрака для Рауля. Убедившись, что процесс идет в полном соответствии с ее указаниями и уже близится к завершению, Марион поднялась наверх, чтобы разбудить мальчика.
Однако Рауль уже и сам проснулся и сидел в кроватке. Он был бледен и под глазами залегли темные круги.
- Ах ты, горе моё! – всплеснула руками Марион. – Ну, я ему… - она погрозила кулаком воображаемому садовнику. – Да и я-то хороша… Ну, вставай, вставай, маленький мой! Сегодня погода хорошая, солнышко светит!
В доказательство Марион раздвинула шторы, и в комнату ворвались лучи нежаркого осеннего солнца. Рауль заметно повеселел.
- Когда я позанимаюсь с графом, пойдём гулять, Марион? – воскликнул мальчик, предвкушая удовольствие.
- Перепачкаешься весь… - с сомнением проговорила Марион. – Ну ладно, ладно, пойдём! – поспешила она утешить мальчика, когда увидела его вытянувшееся от разочарования лицо. – Я найду тебе сапожки повыше…

- Марион, я прошу тебя, ступай тише, нас никто не должен услышать, - Рауль умолял шепотом кормилицу, которая карабкалась вслед за ним по винтовой лестнице.
Женщина поминутно останавливалась, чтобы передохнуть. Ее лицо побагровело, на лбу выступили крупные капли пота, но при этом она находила в себе силы ворчать на собственную глупость, которая позволила ей поддаться на уговоры несносного мальчишки, вместо того чтоб спокойно собираться к мессе.
- Рауль, мы опоздаем в церковь, - тяжело дыша говорила Марион. - Как мне прикажешь объяснять на Страшном суде, почему вместо спасения своей души я занималась лазанием по чердакам? Из-за тебя я буду вечно гореть в адском пламени. Меня будут медленно поджаривать на сковородке и всюду будет стон и скрежет зубовный, как объяснял кюре.
- Ну, Марион, это же совсем недолго. Мы только на минуточку. Зато ты узнаешь тайну господина графа, – Рауль инстинктивно понимал, что именно в этом таился соблазн для Марион.
- И за моё любопытство я тоже буду наказана. Господин кюре говорил, что это самый большой порок после болтливости.
- Вот видишь, Марион, мы уже пришли, - примирительно сказал Рауль, берясь за ручку двери.
Дверь была в половину человеческого роста и поддалась с большим трудом. Чтобы войти, Марион пришлось встать на четвереньки, и это последнее препятствие едва не заставило ее повернуть обратно. Однако Рауль был уже на чердаке и кормилица после некоторых колебаний всё же последовала за ним.
читать дальше
Чердак был завален обычным хламом – обломками мебели, досками, старыми амбарными книгами, какими-то корзинами. На всём лежал толстый слой пыли. В углу виднелось сломанное рыцарское копье с надетым на него шлемом, сохранившим остатки белого плюмажа, ржавые латы, среди которых угадывались набедренники, помятые кирасы и разорванные кольчуги. Вместе с ними можно было рассмотреть и предметы конской упряжи, бывшие в ходу во времена крестовых походов. Луч солнца проникал сквозь сломанные жалюзи крошечного окошка. Где-то высоко под стропилами урчали голуби. Пляска пылинок на свету и паутина, свисающая отовсюду, завершали картину.
Глаза Марион еще не привыкли к полумраку, как вдруг из-под ее ног кто-то выскочил, послышался звук падения какого-то предмета. Из темного угла на нее пристально глядели, не мигая, два зеленых горящих глаза.
Женщина, до смерти боявшаяся привидений, испуганно вздрогнула и воскликнула, осенив себя крестным знамением:
- Господи Иисусе! Кто здесь?
- Не бойся, Марион, - послышался спокойный голос мальчика. – Это Конкубинат*, он живет здесь.
- Кто-кто?
- Кот. Кон-ку-би-нат, - по слогам произнес Рауль.
- Ну и имечко! – возмутилась Марион.
- Это господин граф его так назвал.
На некоторое время воцарилось молчание. Рауль собрался с духом и начал.
- Послушай, Марион – его голос зазвенел. – Сейчас я открою тебе тайну графа де Ла Фер.
Он помолчал еще секунду.
- Граф де Ла Фер – Мерлин!!! – сказал малыш, торжествуя.
- Вот это да? – на всякий случай изумилась женщина. - Погоди-ка… Мерлин… Мерлин… это который? – Марион старательно рылась в своей памяти. - Опальный министр, что ли?
- Марио-он, - разочарованно протянул Рауль, - Мерлин – это могучий волшебник и воспитатель короля Артура, - Малыш терпеливо объяснял взрослой женщине вещи, очевидные даже ребенку. – Ты знаешь, кто такой король Артур?
- А как же! Кто же не знает короля Артура? – Марион была уверена в одном: это имя она слышит впервые. - А ты у нас теперь король Артур? – спросила она, пытаясь нащупать почву под ногами.
- Я бы хотел быть им. Но господин граф говорит, что я, скорее, Красавец Дюнуа*.
- Ну, господину графу лучше знать, - согласилась Марион.
Итак, страшная тайна графа оказалась обычной детской фантазией, которые часто порождало воображение Рауля. Марион почувствовала невероятное облегчение от того, что ничего в прошлом графа не угрожало ее любимцу.
- Так вот, Марион, - продолжал Рауль. – Мерлин скрывается ото всех. Все думают, что его больше нет, а он живет здесь с нами под именем графа де Ла Фер. Когда наступает утро – он действительно благородный граф, которого все знают и уважают. А ночью… Он снова принимает свой настоящий облик. Он поднимается сюда на чердак и надевает свой плащ.
Мальчик говорил с невероятным воодушевлением, глаза его горели, это было заметно даже в полумраке
- Марион! Я нашел плащ Мерлина!!! Он с языками белого пламени и вышит серебром. Смотри!!!
В одну секунду Рауль оказался у противоположной стены. Тонкий луч света падал на ворох какого-то тряпья, висевшего на крюке, вбитом в стену. Мальчик раздвинул складки, и на свету тускло замерцало серебро галуна.


Марион подошла поближе. Она узнала этот чистый лазоревый цвет ткани, этот белый холодный огонь крестов и горделивые королевские лилии. Сомнений быть не могло. Несмотря на потертости, на расползшийся алый подбой, оторванные пуговицы, пороховые подпалины и когда-то давно аккуратно зашитые порезы от шпаг противника, это был обычный плащ.
Плащ королевского мушкетера.
Марион положила руку на плечо мальчика и заглянула ему в глаза.
- Рауль, - серьезно сказала она, - этот плащ никогда не принадлежал волшебнику Мерлину. Это мушкетерский плащ, мой мальчик. Разве ты не знал, что господин граф раньше был мушкетером?
- Нет, - то ли разочарованно, то ли растерянно сказал мальчик. – А кто такой мушкетер?
- Мушкетеры – это самые благородные, самые смелые воины, исполненные чести и доблести. Мушкетеры это гвардия нашего государя. Только им он доверяет свою жизнь. Помнишь, тебе рассказывали о добром короле Генрихе Четвертом?
- Да. Это, которого убили кинжалом на улице Медников?
- Его убили, потому что у него не было мушкетеров, - Марион вздохнула, перекрестилась и продолжала свой рассказ:
- Мне повезло, я видела мушкетеров в Париже, когда кормила внука герцога де Барбье* и жила с его семьей.
Мальчик слушал ее, затаив дыхание. Кажется, мушкетеры начинали ему нравится.
- Ах, какие это бравые и красивые солдаты. Когда они выходят на парад, это самое прекрасное зрелище на свете. Ноздри вороных коней пылают, развеваются на ветру перья шляп, усы лихо закручены, глаза сверкают. А когда они скрещивают шпаги, искры летят во все стороны. Ни одна женщина не устоит перед мушкетером, поверь мне, я знаю, что говорю. Об их храбрости и силе ходили легенды. Ты знаешь, что один обычный мушкетер может запросто поколотить пятерых швейцарцев*? Четверо мушкетеров могут сразиться с целой армией*! Это истинная правда, пусть накажет меня Святая Женевьева, если я лгу.
Рауль слушал как зачарованный.
- А ну, давай-ка примерим?
С этими словами Марион осторожно сняла плащ с крюка, накинула его на узкие детские плечи и аккуратно расправила складки.
- Смотри-ка, Рауль! – воскликнула она. – А он тебе совсем впору.
Мальчик гордо поднял голову и счастливо улыбнулся той чарующей улыбкой, которая так редко озаряла лицо его отца.

Атос и его гость прогуливались по саду перед обедом. Они, не спеша, шли в тени деревьев, воздух был напоен теплым ароматом земли и спелых яблок. Сегодня, в воскресенье, по случаю мессы обед подавали значительно позднее обычного.
Сразу после обеда Арамис намеревался покинуть гостеприимный дом своего друга - в Блуа его ждали письма. Арамис тщательно скрывал свое местопребывание ото всех, поэтому предпочел получение почты столь неудобным способом. В Блуа он собирался переночевать, а затем отправиться дальше. Куда? Он ничего не говорил об этом, а нелюбопытный Атос не расспрашивал. Аббат д`Эрбле оставался таким же скрытным и таинственным, как мушкетер Арамис, не из недоверия к своему старинному другу, а скорее по многолетней привычке, выработанной годами скитаний и переплетений политических интриг с любовными.
- Вы не скучаете здесь, дорогой Атос? – поинтересовался Арамис, срывая с ветки спелое сочное румяное яблоко. – Мне всегда представлялось, что жизнь в деревне невыносимо скучна, особенно для такого человека, как вы.
- Скучаю? – удивленно переспросил Атос. – Покосы и посевы, вырубки в лесу, обрезка виноградников, недоимки по ренте, арендаторы, мельник, браконьеры, сбор урожая. Всем этим надо заниматься каждый день. Люди, живущие на этой земле, зависят от меня. Кроме того, Раулю скоро понадобятся хорошие учителя, на это нужны средства. У меня попросту не остается времени для скуки.
- А развлечения? Какие здесь развлечения? – продолжал Арамис, с хрустом откусывая кусок яблока. Сок спелого фрукта едва не залил кружева его манжет. – Здешнему обществу не хватает блеска и остроумия, новости сюда доходят нескоро. Разве что охота. Вы, кажется, предпочитаете соколиную всем остальным?
Атос поморщился.
- Я не люблю охоту - не выношу звук рожка и лай собак, – ответил он.
- Тогда остается чтение. Я успел заметить, что у вас отличная библиотека. У того, кто ее подбирал, не только великолепный вкус, но и отменная храбрость, ведь среди книг, много тех, с которым воюют наши господа иезуиты, - с насмешливой улыбкой сказал Арамис, щурясь на солнце.
- Библиотека досталась мне по наследству от виконта де Бражелона, дальнего родственника моей матери. То был удивительный человек, настоящий философ и мудрец. Я ему и так многим был обязан, - тень каких-то воспоминаний мимолетно омрачила лицо Атоса, - и вот еще прекрасную библиотеку получил вместе с этим замком.
- Постойте, мне знакомо это имя… - сказал Арамис, силясь припомнить, где он слышал имя виконта де Бражелона.
Атос ему помог:
- Он сын советника Парижского парламента времен Генриха Второго Тома де Бражелона, известного своими пылкими речами во времена яростной полемики обскурантов и гуманистов в Сорбонне, блестяще описанной насмешником Рабле. Однако дядюшка не унаследовал честолюбия своего отца, в молодости много путешествовал, а на склоне лет жил скромно в этом поместье.
В этот момент появился слуга и доложил, что обед подан.

Когда Арамис и граф появились в столовой, Рауль был уже там. Взрослые и малыш церемонно раскланялись, каждый занял отведенное ему место. Рауль забрался на стул, куда Гримо предусмотрительно положил подушечку, чтоб малышу сиделось повыше.
На обед подавали пирог с зайчатиной, телятину, шпигованную чесноком, консоме из дичи с овощами, оверньский сыр, зеленые орехи в соке недозрелого винограда, варенье из айвы, сладкие пирожки, и - специально для Рауля - миндальное суфле. В хрустальных графинах рубином и янтарем переливались вина.

Рауль во все глаза смотрел на гостя своего опекуна. Арамис, всегда одевавшийся с большим вкусом, сейчас выглядел просто великолепно. Аббат д`Эрбле путешествовал инкогнито, поэтому и в дороге, и в гостях у своего друга предпочитал светское платье.
На нем был бархатный камзол глубокого терракотового цвета, изумительно оттенявшего белизну фламандского кружева воротника и пронзительную черноту его глаз. Камзол украшали лишь серебряные застежки и вышитые шелком того же цвета, что и ткань, прорези на рукавах, сквозь которые виднелось тончайшее полотно сорочки.
Арамис, как всегда, был тщательно завит, что при отсутствии Базена было особенно удивительно, ибо ни Гримо, ни Оливен этим искусством не владели вовсе. Предоставим на сей счет фантазии читателя неограниченный простор. Впрочем, Арамис, всегда уделявший своей внешности большое внимание, ухитрялся прибегать к помощи щипцов даже на осаде Ла-Рошели, тогда как хозяин дома пренебрегал этим и при дворе.
Рауль, ничего не понимающий в придворном этикете и модах, внимательно изучал этого красивого господина и старался запомнить его непринужденную манеру держаться, движения, исполненные мягкой грации, мелодичные интонации голоса, тонкую улыбку, и дал себе слово повторить ту же безупречную линию усов… когда у него самого будут расти усы.
Внимание Рауля было поглощено гостем до тех пор, пока не подали консоме и пирог. Тут мальчик растерялся: следовало ли есть пирог руками, или необходимо было прибегнуть к помощи вилки? Но куда девать в таком случае ложку? Рауль надеялся подглядеть, как выпутается из этой ситуации гость, но тот, искушенный в подобных вещах, предусмотрительно отказался от пирога. Атос, заметив, затруднения мальчика, поспешил прийти ему на помощь, своим примером подсказав выход.
- О! Да нас ждёт настоящий пир! – воскликнул Арамис, глядя на великолепную сервировку стола и аппетитные кушанья. – Мне до смерти надоели и постные лица, и постные блюда наших святых отцов, которые требовательны ко всем на свете, кроме самих себя, и воспринимают, как оскорбление, лакомый кусок, попавший в чужой рот. С большим трудом мне удалось наконец выхлопотать разрешение Святого престола по слабости здоровья всякий день есть скоромное. Ибо nos tenebamur jejeunare nisi subesset cauza legetima et rationalis.*
- Но мне всегда казалось, quod eclessia non obligare ad peccatum mortatale* , - ответил на это Атос, смеясь.
Рауль, заслышав латынь, в тревоге взглянул на опекуна и его гостя и беспокойно заерзал на стуле.
- В вашем возражении содержится прекрасный предмет для диссертации. В былые годы я не преминул бы воспользоваться такой блестящей идеей, но теперь я не вынесу повторения подобного испытания, – улыбаясь, сказал Арамис. – Я предпочитаю заняться телятиной, даже если б не имел никакого разрешения, и сегодня была бы среда. Какой великолепный шамбертен! – воскликнул Арамис, разбиравшийся в тонких винах, отпив немного из кубка.
- Это вино урожая 1635 года. Через год после неудачного сезона, засушливого или морозного, всегда родятся хорошие вина, - объяснил Атос, большой знаток всего, что связано с вином. - Вы помните, какие небывалые морозы стояли в январе тысяча шестьсот тридцать четвертого?
Мальчик облегченно вздохнул и вернулся к пирогу, в то время как двое старых друзей продолжали наслаждаться едой, вином и беседой одновременно.

- Мой дорогой друг, - обратился Атос к аббату, - я еще раз благодарю вас за книгу, которую вы привезли. Я читаю ее с наслаждением.
- Вы говорите о «Рассуждении о методе» Декарта? Я тоже прочел ее, она показалась мне любопытной, но несколько путанной. А что вы думаете о ней?
- Позвольте не согласиться с вами. Мне кажется, что Декарт сознательно напустил туману там, где больше всего опасался придирок иезуитов - в «Геометрии»... В остальных главах – он ясен, прост и глубок, как всегда.
- Вы всерьез так думаете?
- Да. Я полагаю, в этой книге указан путь, по которому пойдет развитие человеческой мысли.
- Я не возьмусь с вами спорить, - сказал Арамис, безоговорочно признававший авторитет Атоса в науках. - Я попросту удивляюсь вашему вниманию к этому маленькому странному человечку.
- Вы встречались с ним? – с интересом спросил Атос.
- Да. В Утрехте я часто виделся с ним у м-ль де Шюрманс, этой ученой дамы, которая долгое время заблуждалась, считая, что интересуется больше богословием, чем богословами, – насмешливая, самодовольная улыбка скользнула по лицу Арамиса.
Атос отметил про себя, что, сняв мушкетерский плащ, Арамис перестал краснеть, говоря о женщинах.
- Это она познакомила вас? – продолжал расспрашивать Атос.
- Нет. Нас познакомил еще в Париже кардинал Берюль.
- И как вам показался господин Декарт?
- Тогда я не читал еще его трудов, но много слышал о нем. В свете много говорили об этом необычном человеке - не то математике, не то философе - и он едва не стал моден. Позднее, когда я узнал его немного ближе и получил возможность судить о нем, мне показалось, что слухи, соответствуют действительности.
- Каковы же эти слухи?
Удивительное дело! Обычно Атос не интересовался слухами ни о себе, ни о других. Личность автора «Рассуждения о методе» явно всерьез занимала графа.
- Безусловно, он не глуп, – отвечал Арамис. - Не глуп настолько, что имеет право на те странности, которые ему приписывают. Но больше, чем о его уме, говорят о надменности и высокомерии с равными, но при этом считают чересчур угодливым царедворцем. К тому же он упрям, упрямей самого упрямого бретонца
- Ого! Молва зла к нему, - Атос усмехнулся. – Люди часто близоруки и одно принимают за другое.
- Так вы знакомы с господином Декартом? - удивился Арамис.
- Я знавал его в ту пору, когда сам учился в Наваррском коллеже. Я не говорил об этом раньше?
Арамис отрицательно покачал головой.
- Рене Декарт, приехав в Париж откуда-то из провинции, примкнул к нашему кружку «золотых», как нас называли, – продолжал Атос. – Это было в 1613 или 1615 году. Внезапно Декарт скрылся ото всех. Я единственный из его прежних друзей, кто бывал у него в Сен-Жерменском предместье, где он два года жил почти в полном одиночестве, избегая всех и занимаясь только математикой. Уже тогда мне казалось, что Франция будет гордиться этим молодым человеком, как величайшим из своих сынов. Потом я уехал в Англию*, и с тех пор мы виделись мельком лишь один раз, когда Декарт приезжал на осаду Ла-Рошели, чтоб познакомиться с устройством дамбы, которую возводил Ришелье. Однако, мы переписываемся до сих пор, сохранив теплые отношения в память о юности.* Что же касается надменности, полагаю, что за нее принимают робость Декарта, угодливость же царедворца не что иное, как гибкость, ибо его пугает инквизиция и судьба Галилея.

Примечания:
*(лат.) мы должны держать пост, если нет какой-либо законной и оправданной причины.
*(лат.) что церковь не может предписывать смертный грех.
*В романе "Двадцать лет спустя" Атос говорил, что в молодости долго жил в Англии.
*Переписка Атоса и Декарта не сохранилась, хотя в мемуарах графа де Ла Фер упоминается о ней и даже приведены выдержки из нескольких писем.

Рауль почти не слушал того, о чем говорили взрослые. Все его внимание было поглощено усилиями не плеснуть соусом себе на камзол и не смахнуть кубок с водой со стола. Кроме того, подушка съехала набок и в любой момент грозила с излишним шумом свалиться со стула. От напряжения лоб мальчика покрылся испариной, а щеки раскраснелись, как-будто он пил не воду, а вино вместе со взрослыми.
Еще утром граф предупредил мальчика, что сегодня он будет обедать в столовой вместе с ним и его гостем.
- Вы уже взрослый, Рауль, - серьезным тоном сказал Атос, - я надеюсь, что вы справитесь без помощи Марион. Мне бы хотелось, чтобы вы поучились изяществу и прекрасным манерам господина д`Эрбле. Вам это пригодится в будущем.
Марион до последнего не оставляла мальчика своими советами.
- Рауль, помни, что нельзя вылизывать соус с тарелки, какой бы он ни был вкусный, нельзя лезть в тарелку руками, не вытирай пальцы о скатерть, у тебя есть салфетка. И не вздумай ковырять в носу!
После этих слов она на всякий случай заставила малыша высморкаться в свой передник, пригладила ему волосы, перекрестила и втолкнула в столовую, куда чуть позже вошли хозяин и его гость.

Уже подали десерт, когда Арамис решил доставить удовольствие своему другу «похвастаться» успехами воспитанника.
- Скажите, Рауль, вы уже начали изучать латынь? – спросил он мальчика.
- Да, господин шевалье, - ответил он, поняв, что со сладким придется повременить.
- Латынь – это ключ к большим знаниям, - продолжал Арамис, не заметив огорчения мальчика. - Еще недавно существовало мнение, что дворянину не обязательно иметь хорошее образование. Я слыхал, что маршал Бирон тщательно скрывал свое знание греческого языка. Но теперь наступают времена, когда свет не приемлет невежества ни в ком. Для меня всегда был образцом ваш опекун. Его знания в области схоластики и отвлеченных наук удивляли даже профессоров Сорбонны и Наваррского коллежа.
- Прошу вас, дорогой д`Эрбле, оставим мою скромную персону, - мягко перебил его Атос. – Давайте попросим Рауля вспомнить то, что он уже выучил.
Обращаясь к Раулю мужчины не заметили, что малыш сидит немного странно, наклонясь в бок. Он из последних сил старался удержать подушку на стуле.
- Сударь, я с удовольствием послушаю вас, – сказал Арамис с искренним интересом обращаясь к мальчику.
Рауль взглянул на графа, как бы спрашивая разрешения. Атос едва заметно кивнул и улыбнулся, подбадривая малыша. Рауль немного подумал и произнес:
- «Equo ne credite, Teucri. Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentas»*
- Замечательно, - похвалил его Арамис, - у вас прекрасное произношение. Но, наверное, это не все?
- Нет. Еще я знаю также «Pulchrumque mori succurrit in armis»* и «Vir bonus est quis? Qui consula patrum, qui jurare servat»*
Рауль вошел во вкус. Он ощущал поддержку своего опекуна, который, едва заметно шевеля губами, повторял стихи вслед за своим воспитанником, с удивлением отмечая про себя, что волнуется даже больше малыша.
- И еще, - продолжал мальчик, - «Aspice nudatas, Barbara terra, natas».*
- Что-что? – спросил Арамис, разражаясь хохотом.
В этот момент подушка окончательно выскользнула из-под мальчика, с предательским шлепком ударившись об пол. Малыш внезапно стал заметно меньше ростом, над белоснежной скатертью торчала только тонкая шейка и испуганные глаза.
- «Aspice nudatas, Barbara terra, natas» - повторил краснеющий Рауль, недоуменно взглянув на опекуна, который тоже, в свою очередь, улыбался.
- У Рауля хорошая память и иногда он просто заучивает фразы, которые слышит в разговорах взрослых, не всегда понимая их значение. Так что будьте осторожны, – пояснил Атос, делая вид, что не заметил происшествия с подушкой.
Смущенный Рауль желал побыстрее покинуть зыбкую почву латыни, и приступить к суфле, которое казалось ему гораздо безопасней всех ученых высказываний в мире.

*(лат.) Equo ne credite, Teucri. Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentas - Тевкры, не верьте коню, обман в нем таится. Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев. (Вергилий. «Энеида» Пер. С.Ошерова)
*(лат.) Pulchrumque mori succurrit in armis - И вспоминается, что прекрасно умереть, сражаясь. (Вергилий, «Энеида»)
*(лат.) Vir bonus est quis? Qui consula patrum, qui jurare servat - Кто является добрым гражданином? Тот, кто соблюдает решения отцов, права и законы (Гораций, «Послания»)
*(лат.) Aspice nudatas, Barbara terra, natas - Полюбуйся, варварская земля обнаженными ягодицами.

Атос велел Марион привести Рауля к воротам замка попрощаться с шевалье д`Эрбле. Та нашла его в саду за весьма увлекательным занятием. Зажав Конкубината между колен, мальчик пытался привязать к его хвосту старую подкову.
- Блезуа сказал, что меня ждет восхитительное зрелище, - объяснил Рауль.
Конкубинат, предчувствуя страшную развязку, пронзительно орал.
Марион отняла кота и зашвырнула подальше в кусты крыжовника, не дожидаясь с его стороны выражений признательности.
- Ей Богу, я выдеру этого негодника, пусть только покажется мне на глаза, – рычала Марион, ее негодованию не было предела. - Но сначала мы проверим, насколько зрелище будет впечатляющим на примере самого Блезуа: привяжем к нему прохудившийся таз и заставим бегать вокруг замка.
Марион грозила кулаком в сторону, где, по ее мнению, сейчас должен был находится Блезуа. Однако она вскоре вспомнила, зачем пришла. Удостоверившись, что с костюмом Рауля все в порядке, и слегка поправив воротник, Марион взяла мальчика за руку и повела к воротам.

Все было готово к отъезду гостя, когда появились Рауль и Марион. Гримо держал лошадь под уздцы, вещи Арамиса были уже приторочены к седлу.
- До свиданья, друг мой, - произнес с теплотой Атос. – Пишите мне при любой возможности. Если бы вы знали, какое действие иногда оказывают на меня ваши письма!
Атос бросил быстрый взгляд на Рауля и улыбнулся загадочной полуулыбкой, тайну которой Арамис предпочел не разгадывать.
- До свидания, Атос, - ответил Арамис. – Я очень благодарен вам за эти несколько дней. У вас я обрел то, в чем больше всего нуждался – покой, отдых и безопасность.
Он пожал на прощанье руку Атоса. Потом аббат обратился к мальчику:
- Рауль, я благодарен графу за знакомство с вами, вы мне очень понравились, – Арамис также пожал руку малышу, как взрослому.
Арамис занес ногу в стремя, как вдруг нечто привлекло его внимание. На левом ботфорте отсутствовала пряжка. Ее пара - изящная серебряная вещица тонкой работы, выполненная с большим вкусом – красовалась на правом сапоге, тогда как левый был гол.
– Вот дьявольщина, – с досадой воскликнул Арамис, - теперь придется искать ювелира, чтобы сделать вторую. Это подарок, который мне необходимо было сохранить.
Свои слова Арамис сопроводил непередаваемой гримасой, которая свидетельствовала и о ценности подарка и о важности отношений с дарителем (или дарительницей).
- Это бездельник Оливен не уследил. Я велел ему как следует подготовить ваши вещи к отъезду. Надо будет его выпороть, - спокойно сказал Атос, пожав плечами.
Арамис легко и изящно взлетел в седло, вызвав восхищение Рауля.
- Мне придется повторить подвиг Бекингема, изготовившего недостающие подвески за сутки, – с иронией произнес аббат, проделав верхом круг по двору, чтобы опробовать лошадь. - Увы, я не герцог, и у меня нет в распоряжении ни государственных финансов, ни лучших мастеров королевства.
- У вас есть нечто большее, - возразил Атос.
- Что же это?
- Вы живы, а герцог – нет.
- Ах, Боже мой, мне кажется, что и это различие скоро исчезнет, – сказал Арамис с беспечностью человека, только что избежавшего большой опасности и уже начавшего смеяться над своими злоключениями. - Однако, всё это пустяки, как вы говорите, не будем больше об этом.
Арамис безмятежно улыбнулся и, приподняв шляпу, произнес:
- Прощайте, мой друг!
- Берегите себя, прошу вас, - сказал Атос с нескрываемой тревогой.
В это время всадник пришпорил лошадь и она рванула с места.
– Храни вас Господь! – воскликнул граф вслед удаляющемуся другу.

Упомянем вскользь, что через некоторое время после отъезда гостя, когда все разошлись по своим делам, Рауль заметил в траве между каменных плит, которыми был вымощен двор замка, нечто такое, что привлекло его внимание. Это была та самая серебряная пряжка, которую незаметно для себя обронил Арамис. Но так как малыш никогда не видел подобных вещиц, а сохранившуюся на ботфорте вторую пряжку издали разглядеть не сумел, он принял находку за драгоценность или клад. В детстве мы всегда готовы к неожиданным и сказочным подаркам судьбы.

Стоял жаркий августовский день. Синяя вода Луары переливалась тысячами слепящих бликов. Высоко в небе заливался жаворонок. По залитому солнцем лугу неторопливо шла женщина. Она направлялась к реке, вместе с ней был мальчик. Сказав «вместе с ней», мы несколько погрешили против истины. Малыш то убегал вперед, то бросался опрометью в сторону, завидев кузнечика, то вдруг начинал неистово подпрыгивать за стрекозой, во весь голос напевая старинную песенку:

Мой друг, что есть
У наследника престола?
Орлеан, Божанси,
Нотр-Дам-де-Клери
И Вандом,
И Вандом.

- Марион, - перебил сам себя Рауль, ибо это была уже хорошо знакомая нам пара, - господин граф сказал, что возьмет меня с собой в следующий раз, когда поедет в Нотр-Дам-де-Клери. Ты поедешь с нами?

Осторожно спустившись по ложбине, они достигли цели – окруженной ивами очаровательной тихой заводи, где желтый песок и тонкие стебли водорослей виднелись сквозь прозрачную воду реки.
Немного поодаль из кустов торчала удочка.
- Оливен, это ты там? – вся рыба, ходившая кругами вблизи удочки Оливена, тут же предпочла скрыться от громового голоса Марион за блуасским мостом, что был не меньше чем в двух лье отсюда. – Не волнуйся, мы постараемся не очень шуметь. Молодой господин пришел немного поплавать. Как вода? Теплая?
Оливен, ничего не ответив, немедленно сделал Марион своим злейшим врагом. Целую неделю он готовился к этому дню и прикармливал здесь рыбу, выкраивая редкие минуты, и рискуя получить трепку от Гримо за отлучки. Рыбалка была безнадежно испорчена. Незадачливый рыбак свернул свои удочки и направился к дому, призывая тысячи чертей на голову Марион.
- Ну-ка, Рауль, давай, быстрей раздевайся.
Марион, проводив взглядом Оливена, от присутствия которого она не надеялась избавиться столь легко, сняла башмаки с чулками, решительно подоткнула юбку и первой полезла в воду.
Она зашла по колено и остановилась широко расставив ноги, преградив малышу таким образом путь к речным глубинам и прочим опасностям.
- Марион! Ты носишь штаны?! – Рауль не сводил изумленных глаз с панталон кормилицы, но удивление тут же сменилось жалостью. - О, бедняжка Марион! Тебе придется гореть в аду. Я помню, что говорил кюре. Женщина, которая носит штаны под юбкой, совершает величайший грех.
- Рауль, ты еще слишком мал, чтобы судить о подобных вещах, - хладнокровно отвечала кормилица, закатывая рукава. - Во-первых, кюре имел в виду женщин, которым не исполнилось и двадцати пяти лет. А во-вторых, запомни, благородный человек никогда не говорит вслух о том, что находится у женщины под юбкой. Хватит разглядывать мои панталоны. Иди сюда, не бойся. Я буду тебя держать. Ложись на воду. Так, вот так. Видел, как плывет лягушка? Повторяй ее движения.
Так в хохоте, брызгах, полезных советах пролетело около часа.
Усталые и довольные друг другом Марион и Рауль наконец вышли на берег и улеглись, чтоб отдохнуть и обсохнуть. Марион завернула малыша в простыню, его губы посинели, с носа капала вода.
- Я думаю, что еще неделя-другая, и ты будешь плавать, как дельфин, - сказала Марион, расчесывая своим гребнем темно русые локоны мальчика.
Рауль был исполнен решимости наверстать упущенное. Оказывается, дофин*, который был тремя годами моложе, уже умел плавать.
- Рауль, давай мы ничего не будем говорить господину графу, о том, что ты учишься плавать. А вот когда научишься, мы тут же позовем его и покажем, на что ты способен. Я думаю, он будет доволен.

Примечания:
*Во французском языке слова дельфин и дофин звучат одинаково.

Солнце начинало клониться к закату, когда Марион и Рауль подходили к замку. Они возвращались той же дорогой, которой двумя часами ранее Арамис покинул Бражелон.
Когда до ворот оставалось совсем немного, стая гусей вздумала преградить им путь. Стаю возглавлял большой серый гусак, внук или правнук того забияки и драчуна, который ничего не боялся и двумя годами ранее третировал Рауля, до тех пор, пока граф не распорядился отправить его на кухню. Мы скромно умолчим о разнообразных отвратительных сценах, до сих пор преследовавших мальчика в страшных снах, в результате которых на руках и ногах Рауля появлялись следы от щипков, а однажды даже великолепный кусок бисквита перекочевал в собственность пернатого задиры. Скажем лишь, что с тех пор долгие годы Рауль испытывал уважение к гусям, особенно жареным, также как и они продолжали стойко хранить неприязнь к нему.
Завидев гусей, Рауль остановился и замер. Серый вожак, унаследовавший нрав своего предка, повернул голову и одним глазом несколько минут внимательно изучал мальчика, пока его стая, не спеша, пересекала дорогу, направляясь от одного водоема к другому. Что-то в облике мальчика явно не удовлетворило пернатого разбойника, кровь его предка во втором или третьем поколении не утратила горячности, а, напротив, еще больше рассвирепела, и он расставил крылья, вытянул вперед шею и, отвратительно зашипев, двинулся в сторону малыша.
В глазах Рауля застыл ужас, не в силах ничего сказать он оцепенел. Боясь показаться трусом, мальчик не осмелился звать на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. Этот взгляд был мучительно красноречив.
Марион, прекрасно осведомленная о полной драматизма истории отношений своего любимца с гусями, вспомнила свое детство, когда она, как большинство крестьянских детей пасла домашнюю птицу. Одним движением женщина сломала первую попавшуюся тонкую ветку и несколько раз с силой взмахнула ею в воздухе, закричав:
- А ну, пошел отсюда, пока не попал на вертел!
Гусь не секунды не раздумывал, сообразив, что к его противнику неожиданно подошла подмога, и счел за благо ретироваться, подчинившись силе и признав доводы Марион неотразимыми.


Некоторое время мальчик не мог прийти в себя. Марион вела Рауля домой, не выпуская его руки из своей, чтоб к малышу побыстрее вернулось присутствие духа.
Как вдруг Рауль резко остановился и отнял руку.
- Постойте, Марион, - его голосе слышалось нечто необычное. – Я считаю своей обязанностью воздать вам должное.
Удивительное дело - Рауль назвал ее на вы!
- На колени, Марион! – громко и торжественно произнес Рауль, простирая руку.
Марион потеряла дар речи, но, покорная этому повелительному голосу, опустилась на колени перед мальчиком.
- Марион, вы всегда верно служили мне, а сегодня оказали неоценимую услугу, – жесты и голос Рауля были исполнены поистине королевского величия. - Ваша преданность должна быть вознаграждена. Посвящаю вас в рыцари, будьте верны, храбры и честны! Примите этот орден и достойно носите его впредь.
С этими словами Рауль достал из кармана свою драгоценность – найденную пряжку Арамиса, – поцеловал ее и прицепил на грудь Марион, едва не уколов.
Всё это произошло так быстро, что Марион не успела ничего сообразить. Оставшийся путь они проделали молча, причем Марион всерьез размышляла, не имеет ли она теперь права на дворянство?


По заведенному в замке обычаю Гримо, уже несколько лет исполнявший обязанности управляющего, перед ужином спустился в кухню, чтобы отдать последние необходимые распоряжения. Так как Арамис уехал и других гостей вечером не ожидалось, а Атос был весьма непритязателен в еде, особой суеты и спешки не наблюдалось. Марион внимательно следила за приготовлением ужина для Рауля - запеканки из тыквы, пшенной каши и изюма. Завидев Гримо, она собралась решительно переговорить с ним, чтобы убедить приобщить графа к еде, приготовлявшейся для мальчика. Марион была убеждена, что то, что полезно для ребенка, не может повредить и взрослому.
Однако, вопреки всему беседа (если можно назвать беседой смесь монологов с одной стороны и пантомимы с другой) приняла совсем не тот оборот, на который рассчитывала Марион. Поравнявшись с женщиной, Гримо неожиданно замер и уставился на пышный бюст Марион. Потом он перевел взгляд на потолок и некоторое время созерцал его своды, после чего снова вернулся к пристальному разглядыванию сокровищ Марион, целомудренно скрытых сорочкой и корсажем, на самом видном месте которого красовался «орден», врученный Раулем. Марион не принадлежала к числу тех женщин, которые допускают бесцеремонное разглядывание своей персоны. Она засыпала Гримо вопросами, в которых сквозило сначала удивление, а потом все явственнее слышалось негодование.
- Что? Что случилось? Это что еще за взгляды? Ты в своем уме? Да как ты смеешь? Что ты себе позволяешь, бесстыдник? Я порядочная женщина и не заслужила такого обращения! Какое нахальство! Чего уставился, потаскун? Вы только посмотрите, как унижают честную беззащитную женщину в наше время! – уже вопила Марион под конец своей речи.
Не получив объяснения такому наглому поведению, женщина схватила в руки первую попавшуюся медную сковороду, как предмет, способный внушить должное уважение к его обладателю. Проявив предусмотрительность, управляющий решил заговорить:
- О! – произнес он, указывая пальцем на бюст Марион, после чего знаками пытался растолковать ей нечто.
Зная о немногословности Гримо, Марион, хмурясь, внимательно следила за бешеной жестикуляцией, с помощью которой тот пытался объясниться. Сковороду, однако, она не спешила выпустить из рук.

Из жестов и междометий Марион уловила несколько важных моментов. Речь шла о ее красоте (когда Гримо указывал на грудь), о величайшем почтении (когда наклонялся к самым своим башмакам), о пути куда-то (когда махал рукой прочь), о церкви (когда обращался к распятию).
Марион никак не могла связать все эти понятия воедино, пока Гримо не посмотрел пристально в глаза кормилицы.
Надо сказать, что долговязый Гримо, принадлежал к той редкой когорте мужчин, которые, благодаря высокому росту, имели возможность глядеть в глаза Марион прямо, а не снизу.
Этот взгляд произвел на Марион неожиданное действие. Она, пораженная внезапной догадкой, успокоилась и даже улыбнулась, стараясь придать своему лицу самое приветливое выражение.
- Ах, ты вот о чем!.. Так бы сразу и сказал… Какой ты, оказывается сердцеед, Гримо, никогда бы не подумала…
Она смущенно потупилась, затем снова взглянула на управляющего, кокетливо улыбнулась, игривым жестом схватила поднос с запеканкой и молоком для Рауля, приготовленный Блезуа, пока шел этот странный диалог и, резко повернувшись к ошеломленному Гримо спиной, умчалась вверх по лестнице с прытью молодой козочки.


Пока Рауль уплетал за обе щеки запеканку, Марион делилась с ним своими соображениями и взглядами на семейную жизнь, попутно примеряя один за одним свои чепцы.
- Видишь ли Рауль, женщине в наше время сложно жить одной. Со всех сторон ее подстерегают различные опасности. Всякий негодяй обидеть может. Как ни поверни, а муж нужен. Господин Гримо человек положительный со всех сторон и видный. Его уважает челядь, он солидный, серьезный, не дерется и не болтает попусту, не то, что мой весельчак Робер, да будет земля ему пухом. Опять же, господин граф к нему очень расположен, глядишь, даст мне в приданое какой-нибудь виноградник или огород. Правда, Гримо иногда любит приложиться к бутылке, но должен же у него быть хоть один недостаток, как ты думаешь, Рауль?
Рауль, не очень понимавший, к чему клонит Марион, был краток.
- Угу, - сказал он.
- Решено, - сказала Марион, - я отправляюсь к графу.
- Зачем?
- Чтоб он поженил нас с Гримо.
Рауль едва не поперхнулся.


Марион нашла графа в библиотеке в обществе Декарта и бутылки малаги. Но это не остановило ее, ибо в вине она не разбиралась, а читать не умела вовсе.
Увидев Марион в ее самом нарядном чепце, Атос приготовился к худшему.
- Если ты собираешься продолжить вчерашний разговор… – граф нахмурился.
- Нет-нет, ваше сиятельство, - поспешила успокоить его Марион самым приятным голосом. – С вашего позволения я бы хотела поговорить о своих делах.
- Я слушаю тебя.
- Ваше сиятельство… - Марион, замявшись, отряхивала невидимые пылинки со своей юбки. – Я женщина одинокая, вдовствую уже десятый год. Да-да, в будущем марте исполнится ровно десять лет, как мой Робер покинул меня.
Марион перекрестилась, шмыгнула носом и полезла в карман за носовым платком, чтоб утереть слёзы.
- Продолжай Марион, - Атос был не в том настроении, чтоб выслушивать длинные речи от женщины, да еще в сопровождении слёз.
- Так вот, подумала я, не пора ли мне покончить с печальной участью вдовы?
- Ты хочешь, чтобы я нашел тебе мужа? – удивился Атос.
- Ну, зачем же так утруждать ваше сиятельство, - ласково сказала Марион. - Муж нашелся сам по себе и даже очень хороший.
В голосе Марион звучала та гордость, с которой женщины обычно похваляются удачно испеченным пирогом или дешево купленной тканью на платье.
- А чего же тебе нужно от меня? Ты женщина свободная, самостоятельная.
- Вашего благословения, только и всего, господин граф, - голос Марион был полон медовой сладости.
- Я даю тебе его Марион. Будь счастлива. Я подумаю о свадебном подарке, ты ведь этого хочешь?
Марион в умилении бросилась целовать руку графа.
- Полно-полно, Марион. А кто будет твоим мужем? Я его знаю?
«Господи Иисусе, ну, наконец!» - про себя подумала Марион.
- Гримо, ваш управляющий, - сказала она вслух, простодушно глядя в глаза графу.
Атос остолбенел.
Некоторое время он молча смотрел на женщину, не находя, что сказать от изумления. Потом, вздохнув, как-будто очнувшись от глубокого сна, сказал:
- Ступай, Марион, найди и приведи ко мне Гримо, нам надо поговорить.

Марион летела на крыльях счастья, полагая, что граф намерен обсудить с управляющим размер свадебного подарка и другие детали свадьбы. Поэтому она довольно скоро отыскала Гримо и привела его, ничего не понимающего, в библиотеку. Атос попросил женщину оставить их наедине. Когда она вышла, Атос спросил после минутного молчания:
- Гримо, ты намерен жениться?
Гримо вытаращил глаза. Он резко обернулся в сторону двери, за которой только что скрылась радостная Марион, пытаясь сообразить, что здесь произошло. Когда он вновь посмотрел на графа, Атос увидел, что в глазах его верного слуги застыл ужас. Поняв, что случилось нечто роковое, Гримо бросился в ноги к хозяину, с такой силой ударившись коленями об пол, что этот стук спугнул голубей, начавших было дремать на чердаке.
Атос и Гримо так долго жили вместе, что научились обходиться почти без слов. Однако на этой почве время от времени всё же происходили недоразумения, приводившие к тяжелым последствиям. Памятуя об этом и не желая рисковать в столь важном деле, Атос сказал:
- Гримо, принимая во внимание серьезность ситуации, я позволяю тебе говорить. Что произошло?
Гримо с трудом вспоминал слова, к помощи которых прибегал только в крайнем случае.
- Она решила, что я за ней ухаживаю.
- А ты ухаживал? – с недоумением спросил Атос.
- Нет-нет. Нет! – с горячностью воскликнул Гримо, прижимая к сердцу руки. – Я заметил у нее на корсаже пряжку господина Арамиса. Сначала я подумал, что… Но потом вспомнил, какая она честная… Я пытался ей объяснить… А она…Она не так меня поняла!
Бедняга Гримо боялся даже произнести имя Марион, чтоб не накликать на себя новой беды.
Атос уже все понял и рассмеялся, несмотря на свою флегматичность.
- Так ты не хочешь жениться?
Гримо умоляюще взглянул на хозяина.
- Позови Марион.
Марион не отходила далеко от двери. Не то чтобы она собиралась подслушивать – в доме все знали о немногословности графа де Ла Фер и его управляющего, поэтому надежды услышать что-либо были безосновательны. Просто в такой момент Марион решила не оставлять события на волю провидения.
Когда Гримо вышел из библиотеки он увидел странную картину. Марион стояла под дверью на коленях и посылала небу страстные мольбы.
- Святой Андрей прими меня под свое покровительство, ведь ты покровительствуешь тем, кто собирается замуж. Святой Иосиф, пошли богатство моему мужу. Святая Клара, сделай так, чтобы он любил меня. Святой Антоний отврати от него легкомыслие. Святой Лука, пусть он не будет ревнив. Святой Анелик укрепи его в нашей католической вере. Святая Шарлотта, сделай так, чтоб в доме господствовала я. Святая Маргарита и Святая Александра, помогите нам побыстрее сыграть свадьбу. Святой Елевтерий, пусть он будет хорошим отцом нашим детям. А ты, Святой Николай, храни меня!
Больше всего женщина опасалась забыть какого-нибудь важного святого, обязанного устроить ее семейное счастье.
Марион, вернувшись в библиотеку, подошла к графу, скромно опустив глаза, как шестнадцатилетняя девушка перед оглашением помолвки. Она уже слышала запах цветков флердоранжа в своем венке и подсчитывала количество яиц для крема свадебного пирога, как вдруг граф прервал ее мечты странным вопросом.
- Марион, - начал Атос, - скажи, откуда у тебя это украшение?
Женщина удивилась, так как поняла, что графа занимал совсем не тот предмет, что так волновал ее самоё.
- Какое украшение? – недоумевала она. – Ах, это! - она с нежностью погладила пряжку на груди. - Меня сегодня господин Рауль наградил этим «орденом». Теперь я – его верный рыцарь.
Марион произнесла эти слова с оттенком гордости и доброй усмешки.
- Конечно, я знаю, что ношу на груди сапожную пряжку, пусть даже и очень красивую, – продолжала она. - Но малыш слишком верил в важность происходящего, чтобы я смогла ее снять просто так сразу. Эта пряжка мало похожа на орден, но Раулю приятно, и мне не мешает.
- А откуда у него взялась эта пряжка, ты не знаешь? – продолжал спрашивать Атос.
- Кажется, он нашел ее где-то во дворе или на дороге, когда мы ходили к реке. – Марион не понимала, почему графа так занимает этот вопрос в столь неподходящий момент.
- Марион, Гримо узнал в этой пряжке вещь, потерянную сегодня нашим гостем, господином д`Эрбле. Господин д`Эрбле был очень опечален пропажей. Ее придется вернуть, - Атос был тверд, он говорил, не допуская возражений. – Раулю мы скажем правду.
- Мы скажем ему правду до нашей свадьбы или после, господин граф, - Марион никак не могла понять, какое отношение кусок металла имеет к ее замужеству.
- Марион, свадьбы не будет, - терпеливо продолжал Атос. – Гримо не делал тебе предложения.
Марион перевела недоуменный взгляд на «жениха», который отчаянно вертел головой, отрицая помолвку.
- Ваше сиятельство, вы хотите сказать, что Гримо заинтересовался этой пряжкой, а не мной? Боже милостивый!
Марион разом поняла все. Ее лицо мгновенно посерело, звуки свадебных гимнов смолкли, флердоранж увял. Свадебный пирог рассыпался в прах.


Перед сном Рауль пытался утешить Марион, которая потихоньку всхлипывала, переодевая нарядный чепец на ночной.
- Знаешь, Марион, - это хорошо, что ты не выходишь замуж за Гримо. Ведь тогда тебе пришлось бы спать вместе с ним, как спят родители Блезуа, - пояснил мальчик.
На этих словах Марион, до сих пор сдерживавшая слезы, расплакалась совсем.
- Значит, тебе пришлось бы переехать в комнаты господина графа, - продолжал Рауль, - Гримо ведь живет там.
Марион внезапно стихла. Об этом она не успела подумать. Нелепость подобного предположения была очевидна. С таким же успехом можно было надеяться переехать на Луну или в Китай.
- А кто бы мне тогда рассказывал сказки? – с этими словами Рауль нежно обхватил Марион и поцеловал ее в щеку, залитую слезами.

Наутро, когда Марион подняла голову от всё ещё влажной от слёз подушки, её душа была полна непоколебимой решимостью показать всему свету, что Марию-Анну Лапайетри не так-то легко привести в уныние. Утро, как известно, вечера мудренее, а Марион всегда чувствовала по утрам прилив сил и жизнерадостности.
«Он не хочет жениться? – думала она, завязывая ленты чепца. – Что ж, ему же хуже. Он ещё пожалеет!»
Одевшись тщательнее, чем обычно, Марион взглянула на спящего Рауля.
- Ангелочек мой! – умилилась она и тихонько поправила ему одеяло. – Только до чего бледненький! И худенький-то какой! Они, небось, (слово «они» относилось преимущественно к Гримо и было весьма выразительно) и не кормили его как следует! Ребёнок не доедает, что положили, - а им и дела нет! Ну ничего, я это исправлю!
В продолжение этой речи Марион осторожно вышла из комнаты и направилась на кухню, чтобы, во-первых, не разбудить мальчика своим ворчанием, а во-вторых, чтобы незамедлительно претворить свои слова в жизнь.
На кухне она обнаружила позёвывающую кухарку, сонно протиравшую котлы и сковороды.
- Жанетта! Почему не готов завтрак для господина Рауля! – воскликнула Марион. – А ну-ка, лентяйка, скорее вари ему кашу! Да смотри, маслица положи побольше!
- Но господин виконт по утрам пьёт только молоко, - робко возразила кухарка. – А завтракает вместе со взрослыми.
- Молоко! Молоко! – с негодованием напустилась на неё Марион. – То-то бедный мальчик тает, как свечка! Блезуа, негодник, марш на ферму за парным молоком, да не забудь взять и свежих яиц! Жанетта, растапливай печь, ставь кашу!
Для пущей убедительности Марион схватила пучок зелени, приготовленный для завтрака, и стала размахивать им, словно маршальским жезлом.
- А я пока напеку оладий для моего ангелочка, - немного успокоившись, заявила она.

Когда Рауль проснулся, солнце уже поднялось высоко. Мальчик попробовал дотронуться рукой до лучика, пробившегося сквозь шторы, вспомнив, как котёнок играл с солнечным зайчиком, и тихо рассмеялся. Услышав этот смех, в комнату вошла Марион.
- Доброе утро, Рауль! – сказала она, раздвигая шторы. – Ты хорошо спал?
- Замечательно, Марион! – блаженно потягиваясь, ответил мальчик.
- Тогда вставай, умывайся и пойдем завтракать.
- Но, Марион! Я сейчас не хочу. Я хочу молока и гулять!
Добродушие на лице Марион сменилось напускной строгостью.
- Никаких «не хочу», Рауль! Ты же хочешь вырасти большим и сильным? Тогда тебе надо хорошо кушать. Идём!

Одетый, умытый и причёсанный Рауль был отведён в столовую и усажен за стол. С тоской он смотрел на полную тарелку гречневой каши, поставленную перед ним, на два яйца всмятку, положенных справа, и на гору булочек, водружённую слева. Потом Марион принесла целую миску оладий и банку с малиновым вареньем; она расположила их на массивной тумбочке, придвинув её к Раулю, чтобы тот смог дотянуться до лакомства. Двигая тумбочку, Марион не без гордости отметила про себя, что уж Гримо-то в одиночку с такой тяжестью не справился бы.
- Рауль, ты должен постараться это съесть, - сказала кормилица, оглядев все эти яства.
По её тону мальчик понял, что спорить с ней не только бесполезно, но и опасно.
- Марион! – несмело сделал он последнюю попытку, - а можно я съем только оладушки с вареньем?
- Нет, - отрезала Марион.
Рауль вздохнул и покорился. Он набрал ложку каши, прожевал её и проглотил. О второй ложке ему не хотелось даже думать. В голове Рауля забрезжил план.
- Марион! Мне жарко! Открой окошко, пожалуйста!
- Ох, горе моё! Не жар ли у тебя? – всполошилась Марион, но, потрогав лоб Рауля, успокоилась. – Сейчас открою.
Воспользовавшись минутой, пока кормилица отвернулась от стола, Рауль приоткрыл дверцу тумбочки и перекидал туда пять ложек каши. Шестую он положил в рот и начал сосредоточенно её жевать.
Марион вернулась к столу.
- Вот молодец! – похвалила она.
- Марион! А где моё молоко? – спросил Рауль, очищая яйцо.
- Ах ты, Господи! Совсем забыла! На кухне оставила! – И Марион опрометью бросилась на кухню.
За время её отсутствия Рауль вывалил в тумбочку остаток каши, туда же последовало нечищеное яйцо и надкусанное чищенное. Марион, с чашкой молока в руках, застала Рауля перед пустой тарелкой, церемонно вытирающим салфеткой желток с губ.
- Ах, умница! – пришла в восторг Марион. – Ну, теперь оладьи!
Съев на глазах у Марион пару оладий, щедро политых малиновым вареньем, Рауль заявил, что больше он не хочет.
- Наелся ли ты, золотце моё? – с сомнением спросила Марион.
- О да! – закивал головой Рауль. – Теперь я могу идти играть? – благонравно прибавил он.
- Иди, мальчик мой, иди. А я пока сделаю распоряжения насчет обеда, - отозвалась Марион.

Вот этот клип большинство, наверное,уже видели. Но все же пусть будет здесь отдельным постом

Это просто такой юмористический скетч)

Может, потом опять кто-нибудь скажет, что вот же он на месте этот клип, но я пока не нашла и решила поделиться тем, что сохранила у себя. Наверное, это надо было сделать в День рождения Мастера, но пусть будет сегодня



Холмсы и Уотсоны из самых разных экранизаций - и слэшный аспект этих фильмов. Хотя я бы все-таки не сводила все к слэшу, когда-то я называла это просто нежной привязанностью. И очень любила, когда это находило отражение в фильмах.
Но тут имеются кадры, не оставляющие сомнений в намерениях героев, наверное, все их знают - так что назовем все своими именами - слэш в разных экранизациях о Шерлоке Холмсе)

Ну, это вроде более или менее неизвестные фото со съемок наших "Мушкетеров"