Кончилась первая часть "Дневников Шерлока Холмса". Вчера обнаружила, что оригинал уже удален с сайта))

Сделаем небольшой перерыв. А на следующей неделе уже начну выкладывать вторую часть. Она называется "Соглашения и разногласия"

Пока же фанфик того же автора KCS "Никаких собак" Время действия - самое начало знакомства Холмса и Уотсона.


Никаких собак


В доме тигра щенкам не место
( Китайская поговорка)



- Доктор! Спуститесь вниз!
Через девять дней, прошедших с того момента, как я начал приспосабливаться к жизни в одной квартире с экстраординарной личностью по имени Шерлок Холмс, я уже немного привык к его странным сменам настроений. Но этот удивительный человек обладал способностью потрясать мои и без того расшатанные нервы своими бесцеремонными криками, когда ему что-то было нужно.
- Доктор! Ради всего святого!
Странная нотка паники в этом пронзительном голосе заставила меня отложить свою записную книжку и медленно (из-за своей раны) спуститься вниз в гостиную – Холмс казался таким хладнокровным человеком, что, полагаю, на свете было очень мало вещей, способных вызвать у него столь отчаянный вопль.
- УОТСОН!
Я оказался в коридоре как раз в тот момент, когда прозвучал этот последний громогласный призыв, и одновременно услышал звук, заставивший меня раздраженно закрыть глаза. О, боже…
- Доктор! Ради… - О, Уотсон. Не будете ли вы так любезны?
Голос Холмса был резким от раздражения, но не это привлекло мое внимание.
Этот холодный гордый джентльмен стоял на стуле, нерешительно отпихивая ногой щенка бульдога, стоящего на задних лапах у вышеупомянутого стула и издающего низкие звуки, означающие, видимо, угрожающее рычание.
- Бичер! Сидеть, мальчик! – сказал я, поспешно пересекая комнату.
- Доктор, у меня нет ни малейшего желания пинать вашего драгоценного питомца, но если он по-прежнему будет столь не равнодушен к моим лодыжкам, я буду вынужден пойти на крайние меры! – воскликнул Шерлок Холмс, отодвигаясь от щенка, который зарычал еще громче и стал подпрыгивать, чтобы достать до ноги моего компаньона.
- Бичер! Прекрати!
Я подхватил щенка на руки, и он перестал рычать, шерсть на его загривке, вставшая было дыбом, снова улеглась на место.
Шерлок Холмс спрыгнул со стула, сердито глядя на нас обоих, (от чего я смущенно поежился), и пошел налить себе бренди.
- Простите, Холмс, - не понимаю, как он соскочил с привязи внизу, - извинился я, не желая вбивать клин в отношения с моим компаньоном уже на второй неделе знакомства.
Холмс поставил на стол свой стакан и стал осторожно подходить ко мне, но Бичер вновь зарычал, и он замер на месте.
- Я могу лишь сказать, Уотсон, что приводил в порядок свои химикалии, когда этот шельмец вприпрыжку вбежал сюда, вероятно ища своего хозяина, и затем решил направить свое внимание на меня – нам чертовски повезло, что я не пролил на нас обоих полную мензурку кислоты!
- Холмс, как вы думаете, почему он так невзлюбил вас?
- Не имею не малейшего понятия, - ответил он, осторожно делая шаг назад, ибо щенок у меня на руках зарычал уже довольно серьезно, когда Холмс приблизился, - возможно, он ревнует вас к вашему новому соседу по квартире?
Я чуть не расхохотался, но увидел, что он говорит совершенно серьезно.
Внезапно Бичер, зарычав, вырвался у меня из рук и бросился к Холмсу. Мой компаньон испуганно охнул и прыгнул через кушетку, а я бросился ловить собаку, но лишь ушиб раненое плечо.
Я поднялся на ноги так быстро, как только мог и едва не рассмеялся, ибо щенок бегал за Холмсом по гостиной, описывая круги вокруг предметов меблировки и …меня.
-Гав! Гав, гав! Гррр!
- Предупреждаю вас, доктор! – задыхаясь, вскричал Холмс, вспрыгнув на свое кресло и неуклюже отмахиваясь от Бичера.
- Рррр!
- Бичер! Прекрати! – выдохнул я, согнувшись от смеха чуть ли не вдвое.
Но моему новому знакомому было не до смеха, и он бросил на меня испепеляющий взгляд. Я стер с лица улыбку и поспешно подхватил на руки бедного пса, после чего удалился вместе с ним из гостиной, пока он снова не набросился на Холмса.
Мой компаньон устремил на нас обоих предостерегающий взгляд своих серых глаз, и я плотно прикрыл за собой дверь.
Три дня спустя я сидел за своим письменным столом в гостиной и рассеянно писал письмо одному из своих друзей, а Холмс занимался своими химикалиями.
- Ну, доктор, я рад видеть, что ваш питомец, наконец, под надзором, - заметил он, разглядывая что-то под микроскопом.
- Это один из этих ваших логических выводов или догадка, основанная на фактах?
Холмс усмехнулся и с улыбкой взглянул на меня.
- Ну, видя, что уже два с половиной дня на меня никто не набрасывается, едва я осмелюсь выйти за пределы этого убежища, думаю, я смело могу сделать вывод, что собака, наконец, успокоилась?
- Если вы так считаете, то совершенно неправы, - рассеянно сказал я, подписывая письмо, которое писал.
- Что?
Его негодующий тон вывел меня из задумчивости; я уже понял, как тщеславен он был в отношении своих логических выводов, столь дорогих его сердцу, и, подняв глаза, увидел, что Холмс раздраженно смотрит на меня.
- Я сказал, Холмс, что это неверный вывод, - повторил я, бросив на него лукавый взгляд, и стал запечатывать свой конверт.
- Как так?
- Холмс, Бичер все еще пылает к вам несказанной ненавистью, - сказал я, пытаясь сдержать улыбку, - два дня назад он даже рычал на вашу шляпу и ботинки в передней.
- Тогда почему…
- Холмс, я избавился от щенка, - сказал я, приклеивая на конверт почтовую марку, - отдал его Стэмфорду. Этот малый сказал, что всегда хотел иметь собаку, и Бичер испытывает к нему большую симпатию, чем к вам.
Мой новый друг изумленно смотрел на меня несколько секунд и его взгляд немного смягчился.
- Уотсон, вам не нужно было избавляться от этого маленького паршивца…
Я засмеялся.
- Нужно, Холмс. Мои ранения и неокрепшее здоровье не позволяют мне гоняться по комнате за злобным псом, чтобы не дать ему вцепиться в лодыжки моего нового друга.
Холмс бросил на меня какой-то странный взгляд, и я стал гадать, что я такого сказал.
Он неуверенно провел рукой по волосам.
- Я все-таки сожалею, что вы это сделали, доктор, - сказал Холмс, глядя на меня.
- Холмс, если вы беспокоитесь о моих чувствах, то со мной, как видите, все в полном порядке, - ответил я, садясь в свое кресло у камина.
Холмс подошел и сел напротив меня – въехав сюда, мы негласно закрепили за собой кресла у камина: мое –левое, его –правое.
Мой компаньон выглядел озадаченным, он разжег трубку и стал выпускать сизые кольца дыма, по его сосредоточенно нахмуренному лбу было очевидно, что что-то не дает ему покоя.
- Что вас беспокоит, Холмс?
- Вы, что, в самом деле, избавились от собаки из-за меня? – спросил он, бросив на меня пронзительный взгляд.
- Да, конечно, - ответил я, не понимая, что его так озадачило – разве я сделал что-то неподобающее? – Что-нибудь не так?
- Нет-нет, доктор. Просто – видите ли – раньше никто не делал для меня ничего подобного, вот и все, - было заметно, что Холмс очень смущен, и когда он говорил, его лицо залил румянец.
При его словах я в свою очередь смутился, и вновь понял, как прав был Стэмфорд, когда сказал, что мой будущий сосед не очень общителен и довольно странный. Должно быть, у него, в самом деле, было не много друзей.
- Ну, мы в любом случае не смогли бы терпеть здесь этого малого, который к тому же терроризировал кошку миссис Хадсон, - заметил я, пытаясь несколько разрядить возникшую неловкость.
Холмс издал сухой смешок, а у меня создалось впечатление, что его мало беспокоила судьба вышеупомянутой кошки.
- Что ж, так или иначе, я благодарю вас, друг мой, - сказал Холмс со свойственной ему полуулыбкой, взглянув на меня краем глаза.
Его мужественное лицо лишилось выражения неуверенности, и эта привычная маска, за которой он скрывал свои чувства, вновь вернулась на место, возбудив у меня огромное желание узнать, какой же Холмс на самом деле, за этим спокойным, холодным фасадом.
И я готов был потратить все оставшиеся мне годы, чтобы найти хоть какую-то лазейку в странной защитной броне этого необыкновенного человека.
Я всегда любил загадки.

6 марта 1881 г.

17 часов 57 минут

Весь день я занимался накопившимися за последнее время делами, а затем решил зайти в Уайт-холл – в этот час брат мой обычно обедает - ибо все равно он потребует моего немедленного визита, когда прочтет в газетах о деле Джеферсона Хоупа.
Он был явно не в духе – во - первых, от того, что я пришел вообще, и в частности, от того, что мое шумное появление доставило массу неудобств его секретарю, а в- третьих, вздрогнув от моего внезапного вторжения он уронил сэндвич на ковер, и видимо эта третья неприятность затмила собой все остальные. Я помахал свежим номером «Эхо» у него перед носом, но он нетерпеливо отмахнулся от меня.
- Шерлок, у меня нет времени на банальности. Если тебе нужен аванс, чтобы покрыть какие-то непредвиденные расходы, тебе придется искать его в другом месте, - проворчал он, снова принимаясь за еду.
- Просто я предупреждаю твою телеграмму, брат, без сомнения, ты пошлешь за мной, как только прочтешь это.
- Что там еще? – вздохнул он.
- Мое последнее дело – представлено в прессе , как обычно, в искаженном виде.
- Убийство на Брикстон Роуд?
- Оно самое. Преступник умер сегодня утром, к прискорбию двух ищеек, которые рассчитывали получить повышение после суда над ним, - ответил я.
- В самом деле?
Мой брат вытер пальцы об салфетку огромных размеров и стал изучать газету с видом человека, который изо дня в день только этим и занимается. Ужасно монотонное занятие, и подумать только, что он предлагал подобную работу и мне и думал, что я с радостью ухвачусь за такую возможность!
- Арестован в твоем доме? – неожиданно спросил он, вопросительно подняв бровь.
Я удовлетворенно кивнул и откинулся на спинку стула.
- Не думаю, чтобы твоя уважаемая хозяйка пришла от этого в восторг, хотя судя по тому, как ты поправляешься, ее гнев не сказывается на качестве твоей еды.
Я нахмурился, только мой брат мог так легко испортить мое безоблачное настроение. Я выхватил у него газету и встал, чтобы уйти.
- Я просто пришел проинформировать тебя, Майкрофт, что все еще жив. Хотя и не уверен, что моя смерть хоть как-то изменила бы твои привычки, - проворчал я, засовывая сложенную газету в карман пальто.
- Мои привычки? Пожалуй, нет, - задумчиво сказал он. – Хотя определенно это повлекло бы за собой ужасные хлопоты, связанные с соблюдением различных формальностей, и досадно, что это отвлекло бы на какое-то время мое внимание от проблем Африки и Востока.
- Дорогой мой старший брат, такая сентиментальность никак не к лицу человеку твоего статуса.
Его массивная фигура задрожала от еле сдерживаемого смеха и он махнул мне в сторону двери.
- Несмотря на вышеупомянутые неудобства, брат, я совсем не желаю, чтобы тебя застрелили.
- Что ж, сделаю все, что смогу, чтобы угодить тебе, - сказал я, отмахиваясь от его взволнованного секретаря, который вертелся вокруг, чтобы проводить меня вниз.
- Доброго дня, Шерлок, - засмеялся мой брат, - передай мой сердечный привет твоему другу доктору.
- И не подумаю.
Почему-то при этом лицо Майкрофта озарилось довольной улыбкой – что я сказал такого необычного?
Братья. Вот уж правда.
Я подозвал кэб, мысленно благодаря Творца за то, что у меня только один брат.
После десятиминутного монолога с самим собой, обдумывая законченное дело и проглядев еще раз отчеты в газетах, я вдруг подумал, что, пожалуй, неплохо было бы обсудить это с разумным человеком; и так как было уже далеко за полдень, я приказал кэбмену поворачивать к Паддингтону. Наверное, доктор как раз заканчивает свою работу, так как в расписании в его записной книжке значилось «до 15-00». Я узнал это вовсе не благодаря каким-то искусным логическим выводам, и не потому, что проявлял большой интерес к его делам, - просто он оставил свою книжку на моем столе.
Было уже почти три, когда мой кэб остановился около этого скромного заведения, и я вышел. В приемной никого не было, и я лениво прислонился к стене, пытаясь сделать выводы о пациентах, которые оставили следы своего пребывания в этой комнате. Долго ждать мне не пришлось, не прошло и десяти минут, как вышел этот Эчисон, провожая пациента – молодого человека с воспаленными глазами и одутловатым лицом. Я посторонился, пропуская этого несчастного, и кивнул врачу. Он приветливо закивал головой и просунув голову в кабинет, закричал Уотсону, что я его жду.
Как, интересно, он меня вспомнил (мы же видели друг друга не больше пяти минут, когда он заходил на Бейкер-стрит); либо у него необычная память на лица и имена, либо, возможно, мой компаньон рассказывал обо мне, впрочем, какая разница.
Мой вышеупомянутый компаньон выглянул из-за двери, вытирая руки полотенцем; он был явно удивлен моим приходом, но при этом лицо его оживилось.
- Вы здесь, Холмс? В чем дело? – он бросил на меня заинтересованный взгляд.
- Скучно, - кратко ответил я.
- Уже? – он на мгновенье исчез и вернулся, на ходу застегивая сюртук.
-Да. Все утро у меня ушло на различные утомительные дела, включая визит в Скотланд Ярд. Кстати, я купил бутылку чернил и отправил ее с посыльным на Бейкер-стрит, мне показалось, что вам они тоже нужны, я прав? Отчеты об этом деле в печати довольно искажены; вы уже видели их? Вы обедали?
Он взглянул на меня, поправляя воротник.
-Да, чернила мне нужны, большое спасибо. Газет я не читал, и не обедал, и как следствие, довольно голоден. Но в чем все-таки дело?
- Просто я и не помыслю предстать перед миссис Хадсон, после того, как разбили ее чайный сервиз, понимаете?
Он засмеялся и снова исчез за дверью, и появился через минуту в шляпе, и держа в руке трость, а в другой – свой медицинский чемоданчик. Он вышел вслед за мной на улицу и минуту спустя заговорил:
Если вы хотите где-нибудь пообедать, я не против, но сначала мне нужно переменить костюм – от этого пахнет йодоформом.
- Это я уже заметил, - сухо отозвался я.
- Я уронил склянку, - смущенно сказал он. – Чертово плечо … после вчерашнего инцидента слегка дрожит рука.
Его лицо приняло задумчивое, и даже подавленное выражение, и не требовалось каких-то особых способностей, чтобы понять, (особенно учитывая взгляды, которые он бросал на свой черный чемоданчик) что его мучает вопрос, сможет ли он снова когда-нибудь стать компетентным хирургом.
Я перевел разговор в более безопасное русло:
- У меня есть все газетные отчеты об этом деле, если хотите, можете проглядеть их за обедом.
- Замечательно! Я думал об этом все утро – если вы не возражаете, я задам вам несколько вопросов.
- Ни в малейшей степени, - ответил я, довольный тем, что не надо ломать голову, о чем говорить за столом.
- Миссис Хадсон была гораздо спокойнее, когда подавала мне сегодня завтрак, - сообщил он через минуту.
- Гораздо спокойнее, значит, что она больше не сердится, или что она больше не будет подавать подгоревшие гренки?
- Она подала вам подгоревшие гренки?
Я, не ответив, бросил на него угрюмый взгляд, вызвав у него смех.
- Уверен, это не нарочно.
- Понятия не имею, и не собираюсь испытывать судьбу, упомянув об этом факте, - пробормотал я, заметив, что мы повернули на Бейкер-стрит.
- Ну, если вы думаете, что она все еще сердится на вас … подождите, - и он потащил меня вперед, указав на торговку, стоящую на мостовой.
- Что?
- Цветы. Женщины любят цветы.
- Гм… Поверю вам на слово.
- Это как раз то, что нужно, чтобы умиротворить рассерженную женщину, - продолжил он, пожимая плечами.
- Я не собираюсь идти по Бейкер-стрит с пучком распустившихся весенних сорняков!
- О, ради Бога! Давайте я понесу их, - сказал он с терпеливым вздохом.
Я еще что-то раздраженно бормотал себе под нос, а он тем временем, порывшись в кармане, подошел к торговке и в обмен на свою монету получил связку пахучих цветов. Понятия не имею, что это были за цветы, но он, очевидно, знал (почему-то это меня совершенно не удивляет).
По возвращении в нашу квартиру, я был вынужден признать его умение в обращении со слабым полом; войдя в прихожую, он вложил букет в мою руку, как раз перед тем, как миссис Хадсон вышла из своих комнат, чтобы поздороваться с нами. Наша почтенная хозяйка, в самом деле, выглядела гораздо спокойнее, чем прошлым вечером, хотя и смотрела на меня с некоторой (вполне заслуженной!) настороженностью. Я почувствовал слабый толчок в спину и протянул ей букет цветов, бормоча какие-то бессвязные извинения, и поощренный одобрительным взглядом доктора, который уже поднимался по лестнице. Улыбнувшись мне с самым самодовольным видом, он исчез в полутемном холле, и я остался лицом к лицу с «разъяренной тигрицей».
Однако, к моему удивлению, наша леди покраснела и приняла этот букетик, поблагодарив меня тоном, в котором я не уловил ни капли враждебности. Видимо, доктор был прав, надо признать, что он бывает прав гораздо чаще, чем мне бы хотелось.
Выпутавшись из этого затруднительного положения со всей доступной мне вежливостью, я поднялся в гостиную. Пока я раздражал своим присутствием моего старшего брата и сотрудников Скотланд Ярда, разбитое стекло заменили целым, и не считая небольших царапин на обоях, в комнате практически не осталось следов от нашей вчерашней эскапады. Я сложил вместе все нужные газеты, чтобы взять их с собой, через минуту появился доктор, и мы ушли, сопровождаемые материнским наказом миссис Хадсон «повяжите шарф, а то, похоже, будет дождь».
Мы обсуждали этот случай на протяжении всего обеда столь подробно и с таким интересом, что постоянное шуршание страниц газеты и записной книжки доктора, постоянно привлекало раздраженное внимание толстого плешивого старика, сидевшего за соседним столиком.
- Вы делали записи на протяжении всего дела? – удивленно спросил я, пролистав пару страниц его книжки.
- Конечно, - ответил он, видимо удивившись моему вопросу. – Здесь все записано полностью.
- Но это же все сфабриковано! – с жаром воскликнул мой компаньон, бросив на стол номер «Эхо». Я осторожно вынул из моей тарелки намокший уголок газеты, а он продолжал, ни на что не обращая внимание. – Эти двое полицейских сыщиков не имели никакого отношения к задержанию Джеферсона Хоупа, а в этом отчете все заслуги в этом деле приписываются им!
- Если помните, доктор, я предсказывал вам нечто подобное, - сухо заметил я.
- Но это же просто нелепо!
- Такова реальность, доктор, - сказал я с горечью.
Наш лысый сосед бросил в нашу сторону неодобрительный взгляд, когда мы заговорили чуть громче. Я ответил ему столь же недобрым взглядом, но мой компаньон заметно смутившись, уткнулся в газету.
Но это был слишком приятный вечер, чтобы долго сердиться на весь мир вообще, или на отдельных его представителей, таких как Грегсон и Лестрейд. Разрешение даже такой простой задачи само по себе является наградой. Так я и сказал доктору, и он застыл, не донеся ложку до рта, недоуменно глядя на меня.
- Простой! – воскликнул он.
- Ну, вряд ли ее можно назвать как-то иначе, если в течении трех дней я смог задержать убийцу.
-Значит, обычно на это уходит больше времени?
- О, господи, нет. Конечно, сложные дела могут тянуться неделю или даже, две, но большинство преступлений опытный сыщик может раскрыть в течение сорока восьми часов. В этом деле, - продолжал я, - было важно уметь рассуждать ретроспективно. В наше время из пятидесяти человек лишь один умеет рассуждать аналитически, остальные же мыслят только синтетически.
Мой компаньон отложил ложку, видимо, всецело поглощенный нашей беседой, и нахмурился, обдумывая услышанное. Наконец, он с интересом посмотрел на меня.
- Должен признать, что я отношусь к оставшимся сорока девяти, так как боюсь, я не всегда способен проследить ход ваших мыслей, - признался он.
- Посмотрим, не смогу ли я прояснить что-то для вас…
Я откинулся на стуле и попытался представить ему в логической последовательности те мысли и логические выводы, которые промелькнули в моем мозгу за время расследования этого дела.
Каким-то образом мне это удалось, и наш разговор закончился тем, что руку моего компаньона свело судорогой, ибо он очень быстро записывал все сказанное мной, и я рассмеялся, видя его исключительный и неослабевающий энтузиазм. Заслужить уважение или похвалу этого человека было не так легко, и мне было очень лестно услышать его искреннее восхищение моими методами работы, это было приятное разнообразие после безразличия и критики (именно к таким оценкам моей работы я привык за последнее время.
-Но это просто удивительно! – воскликнул он, откладывая в сторону свою записную книжку. – Ваши заслуги должны быть признаны публично!
Я пожал плечами, пытаясь скрыть ту радость, что доставила мне его честная похвала.
- Вам следует опубликовать отчет об этом деле, - сказал он самым серьезным тоном, после того, как я принялся за еду.
- Фи! – пробормотал я. Нет, у меня не хватило бы терпения описывать это дело во всех подробностях. Монографии – одно дело, но длинные отчеты о своих делах - совсем другое.
- Если вы это не сделаете, то это сделаю я, - спокойно объявил доктор, снова пододвигая к себе тарелку с супом.
Я чуть не подавился (снова вызвав недовольный взгляд этого старикана за соседним столом), но судя по всему, доктор говорил совершенно серьезно. Он с любопытством взглянул на меня, словно не понимая, чем была вызвана такая реакция и что меня так удивило.
- Вы заслуживаете того, чтобы о вас узнали, и если вы сами не прикладываете усилий, чтобы добиться признания, то достойны того, чтобы это сделал кто-то другой.
Почему, черт возьми, он хотел опубликовать одно из моих дел? Я, конечно, понимаю, что он любит писательский труд, но все-таки его желание придать огласке это дело более чем странно. Возможно, у него какой-то скрытый мотив, но мне нипочем не угадать в чем он состоит. Возможно, тут сыграла свою роль наша общая победа над поверженным врагом, но все равно это очень странная реакция.
- Гм… поступайте, как знаете, доктор, - произнес я наконец , низко склонившись над тарелкой, чтобы он не заметил, как внезапно вспыхнуло мое лицо – в этом кафе чертовски жарко, не стоит заходить сюда в теплое время года.
- Что ж, именно так я и поступлю, - многозначительно сказал он, залпом опустошив свой стакан. – И у меня есть большое желание пойти прямо в Скотланд Ярд и прямо сказать этим двум безмозглым идиотам, что они сообщили прессе полную чушь.
Он со звоном поставил стакан на стол, как бы ставя этим точку в своем заявлении, и я никак не мог сдержать при этом улыбки. Право же, было довольно занимательно наблюдать за ним, когда он охвачен столь праведным гневом, вспышки которого ослепляют только тех, на кого он направлен, и безвредны для всех остальных.
- Доктор, уж дайте нашим друзьям инспекторам насладиться своей славой – Господь свидетель, что они нуждаются в публичном признании своих заслуг, - сказал я, улыбнувшись его горячности.
Он возмущенно хмыкнул, отодвигая свою пустую тарелку.
- В один прекрасный день, когда Европа узнает, насколько вы гениальны, у них не останется ничего, кроме таких вот сфабрикованных отчетов, - добавил он мрачно, открывая газету на спортивной страничке, в которую тут же уткнулся. Мне же не оставалось ничего другого, как изумленно взирать на него и … улыбаться.
Тут взгляд мой упал на крупный заголовок в разделе, где публикуются афиши театров – на следующей неделе в Ковент Гарден дают «Сказки Гоффмана». Так или иначе, я хотел бы увидеть этот спектакль, ибо слышал от Ле Виллара(который замучил меня своими благодарственными письмами), что его премьера в прошлом месяце в Париже имела оглушительный успех.
Интересно, Уотсон любит оперу так же сильно, как и Шекспира?

Итак, на этом конец … или это начало?

4 марта 1881 года
18 часов 25 минут
Не легко вести записи в дневнике во время поездки в кэбе, но я сомневаюсь, что позже мне представится такая возможность, если придется посвятить вечер поимке человека, за которым я следил, а события этого дня слишком примечательны, чтобы не записать, хотя бы вкратце.
Я был довольно шокирован, когда услышал наверху шаги доктора (сам я только начал завтракать). Так рано встал он, без сомнения, благодаря тому факту, что накануне рано ушел к себе (видимо, из-за бутылки кларета, которую мы выпили после ужина, за нашей вербальной дуэлью). Я усмехнулся и еще пододвинул к его месту пресловутый журнал, и вовремя, ибо через минуту он появился в довольно раздраженном состоянии (без сомнения, из-за слишком раннего подъема). Он позвонил, чтобы ему принесли завтрак (пожалуй, не самое лучшее утро для эксперимента … но поздно, он уже идет к столу) и сел напротив меня, пробормотав его обязательное «доброе утро». Я кивнул и продолжал хрустеть тостом, с нетерпением наблюдая, как его блуждающий взгляд, перескакивая с одного предмета на другой, остановился, наконец, на журнале. Он рассеяно взял его в руки, и, склонив голову на руку, лениво начал читать – без сомнения, статья, которую я отметил, как я и предполагал, привлекла его внимание. Я намазал тост мармеладом и наблюдал за его лицом, ибо у этого человека самые выразительные глаза, какие я когда либо видел; вот и сейчас, они превосходно информировали меня о том, что он думает, поглощая мою статью.
Я насчитал три минуты пятнадцать секунд к тому моменту, когда пришла миссис Хадсон с его завтраком; еще через две минуты его первоначальный интерес и одобрение уступили место невероятному скепсису. Наконец он презрительно фыркнул и отложил журнал в сторону; я усмехнулся, проглатывая остатки тоста. У меня были разные предположения насчет того, что он скажет, прочитав статью , но его «несказанная чепуха», было, конечно, не самым лучшим, но тем не менее, оказалось довольно показательным и забавным. Я сдержал свое веселье и спросил, как если бы понятия не имел, о чем он:
- О чем это вы?
- Об этой статье, - сказал он, указывая чайной ложкой на отложенный журнал и приступая к завтраку, - надо признать, написано лихо… и даже очень; видимо, автор очень умен и прекрасно владеет пером.
Ну, естественно.
Но он тут же испортил свой (весьма заслуженный) комплимент, сказав дальше, что это совершенно бесполезный труд и что хорошо разводить такие теории, сидя дома в уютном кресле.
Если б только он знал, как похож на сотрудника Скотланд Ярда, когда говорит подобные вещи!
- Втиснуть бы его в вагон третьего класса подземки да заставить угадать профессии пассажиров, - воскликнул он, отрезая бекон.- Ставлю тысячу против одного, что у него ничего не выйдет.
Да, я уже заметил у него некоторую склонность к азартным играм …
- И вы проиграете, - спокойно ответил я, совершенно не обиженный его реакцией, даже наоборот, чрезвычайно удовлетворенный.
Он вздрогнул и пристально посмотрел на меня, причем рука его с вилкой застыла в воздухе. Я поспешил добавить:
- А статью написал я.
Выпустив этот убийственный снаряд, я налил себе кофе, намазал маслом еще один тост, терпеливо ожидая , пока он придет в себя.
- Вы?
Я небрежно кивнул.
- Да, у меня есть наклонность и к наблюдению и к анализу.
- Это я уже заметил, - ответил он, - но…
- Доктор, теория, о которой вы прочитали и которая представляется вам столь несбыточной и фантастической, на самом деле очень жизненна для меня – настолько, что я ей я обязан своим куском хлеба, - сказал я , ожидая, что он заглотит эту наживку. На этот раз, он сделал это без колебания – настолько был удивлен.
- Вы … зарабатываете этим на жизнь? Но каким же образом? – спросил он, наконец, откладывая вилку и глядя на меня с самым озадаченным видом.
Вот это уже прямой вопрос, наконец-то, он сможет удовлетворить свое любопытство. Я начал в деталях описывать ему , кто я и чем занимаюсь, под конец сообщив, что я высшая апелляционная инстанция для людей, попавших в беду.
- Вы помните этого Лестрейда? – спросил я.
- Это тот малый невысокого роста, с крысиной физиономией и глазами-бусинами?
Я чуть не рассмеялся, услышав такое точное описание, произнесенное им безо всякого злого умысла.
- Да, точно. Он сыщик из Скотланд Ярда, в чине инспектора.
- Думаю, вы могли бы сказать об этом раньше, когда мы пару раз с ним встречались, - заметил мой компаньон с ноткой раздражения, без сомнения разочарованный тем, что я умолчал об этом факте во время его знакомства с инспектором.
- Доктор, вы, кажется, сомневаетесь?
- Да … должен признать, что я настроен довольно скептически. Вы говорите, что можете разрешить проблемы этих людей, не выходя из комнаты – и, однако, вас часто не бывает дома.
- Совершенно верно, - согласился я. - Последнее время я был вынужден немножко побегать, чтобы увидеть кое-что своими глазами. Поверьте, что я вас не обманываю, доктор. Например, когда мы встретились, я сообщил вам совершенно очевидный факт, что вы были в Афганистане. Кажется, вы были удивлены.
- Да, в самом деле. Несомненно, вам сообщил об этом Стэмфорд.
- Ничего подобного, - тут же сказал я. – Я знал, что вы были в Афганистане.
- Простите, но без доказательств вы меня не убедите, - усмехнулся он, поглядывая на меня и с интересом и в то же время с сомнением.
На этот раз я превзошел самого себя, показав, на что я способен и разыграв перед ним небольшой спектакль с объяснением. Наблюдая, как скептическое выражение его лица сменилось искренним интересом, я был с лихвой вознагражден за целый месяц мучений с нашей вербальной дуэлью.
- Когда вы объяснили мне это, все вроде бы просто, но сомневаюсь, что смог бы проделать что-то подобное, хоть вы и сказали, как вы делаете это.
Я улыбнулся, видя его искреннее восхищение, и тут он сравнил меня с двумя сыщиками из романов – ну надо же! Мы начали спорить; я имел глупость напасть на его любимых литературных героев, кончилось все тем, что я зашагал по комнате, ворча себе под нос, что у меня нет настоящего дела для применения своих способностей, а он отошел к окну, разобиженный на то, как я развенчал его кумиров.
- Интересно, что нужно этому человеку, - неожиданно полюбопытствовал он, указав на отставного флотского сержанта, который шел по улице, поглядывая на номера домов.
Я небрежно сообщил ему о бывшей профессии этого человека, и получил в ответ еще один раздраженный скептический взгляд.
К моему удивлению (и радости) вышеупомянутый тип минуту спустя появился в нашей гостиной с письмом для меня. Я узнал почерк на конверте – увы, не представляющий никакого интереса, письмо было от начисто лишенного воображения Тобиаса Грегсона, и быстро вскрыл конверт, ибо он звал меня только, когда дело было ему не по зубам. А значит оно не лишено интереса …
Читая, я слышал , как сержант утвердительно ответил на вопрос доктора о его прежнем занятии…
Если не сможете приехать, я расскажу вам все подробно и буду чрезвычайно обязан, если –
- Откуда же вы это узнали? – отвлек меня недоверчивый голос доктора.
- Мне некогда болтать о пустяках, - чисто механически выпалил я. Но тут же почувствовал, что он даже отступил на два шага назад, удивленный моей резкостью; я вздохнул, и, смирившись, прервал свое чтение. Да, пожалуй, я слегка переборщил – он не хотел мне помешать.
- Извините за грубость – неохотно пробормотал я (терпеть не могу извиняться!).- Просто вы нарушили ход моих мыслей.
- Простите … Я забыл, что вы заняты, - он смущенно уставился в пол.
- И даже очень, - согласился я уже более дружелюбно.- Но может это и к лучшему. Так, значит, вы не сумели увидеть, что он – в прошлом флотский сержант?
-Нет, конечно.
Я скрыл за письмом зевок и попытался сформулировать свой мыслительный процесс , медленно разложив его на составные части, чтобы доктор смог все уяснить. Я был удивлен и даже обрадован, увидев, как его скепсис уступил место сперва удивлению, а потом даже восхищению, которым так и засияли его выразительные глаза – а заслужить похвалу этого человека не так просто, это я уже понял.
- Но это же удивительно! – с энтузиазмом вскричал он.
Для неподготовленного ума, без сомнения; но хотя мне и приятна была его похвала, я совсем не хотел, чтобы он считал это чем-то необычным.
– Чепуха! – возразил я с улыбкой. – Но взгляните-ка вот на этот, доктор.
Он взял письмо, которое я протянул ему, и проглядел его содержимое.
- Послушайте, … но это же ужасно!
Мой лишенный всяческой работы мозг скорее бы сказал удивительно, но я согласился, что тут было явно что-то необычное. После того, как он (по моей просьбе) прочел мне вслух все письмо, я объяснил доктору, кто такой Грегсон, и до чего уморителен тот факт, что им с Лестрейдом поручили одно дело (у кого-то в Скотланд Ярде поразительное чувство юмора).
Внезапно я почувствовал, что он пристально смотрит на меня, причем с таким видом, будто я сошел с ума, а минутой позже он спросил, не послать ли за кэбом. На что я ответил, что не особо заинтересован этим делом, так как Грегсон, как всегда был на редкость косноязычен, и на улице , к тому же, довольно сыро, а позже мне идти на концерт … и я вовсе не хочу подхватить простуду…
- Но вы же сказали, что могли бы стать известным на этом поприще – как же вы достигнете этого, если не хотите приложить к этому ни малейших усилий!
Неплохая мысль … однако… думаю, что вряд ли стану известным, если только в прессе не появится отчета о моих подвигах, а на это вряд ли приходится рассчитывать.
- Ну что ж, давайте посмотрим; посмеюсь над ними, если ничего другого мне не останется, - усмехнулся я. – Пойдемте, доктор – берите вашу шляпу.
Стоп … почему я … я только что предложил ему пойти со мной? На довольно рискованное дело? На мое расследование? О чем я думал?
И думал ли я вообще?
- Вы … вы хотите, чтобы я пошел с вами? – поразился он, и я вернулся с небес на землю. Еще есть время сказать, что я оговорился…
Я уже открыл было рот, но еле сдерживаемое, совершенно ребяческое волнение, прозвучавшее в его словах, остановило меня. Сырая погода вкупе с его слабым здоровьем не позволят нам проторчать там весь день , и если даже наше общение на протяжении почти целого дня и оставит меня совершенно без сил, то последующий концерт, наверняка, сможет успокоить мою расшатанную нервную систему. Это не причинило бы вреда, а возможно, даже пошло бы ему на пользу (ибо последние дни его одолевала смертная скука).
И кроме того, чувствовать, что кто-то ценит, и даже восхищается моими методами, было довольно ново, и не лишено определенного удовольствия . И это бы показало Скотланд Ярду, что человек с головой способен оценить мой мощный интеллект.
- Да, если вам больше нечего делать, - бросил я ему через плечо, направляясь к двери, чтобы вызвать кэб.

3 марта 1881 г.

22 часа 55 минут

Я боюсь… никогда не думал, что когда-нибудь сделаю такое признание где-либо, даже на страницах этого дневника. Но этот человек … сведет меня с ума. Если в ближайшее время этот человек не спросит, что дает мне средства к существованию, мне самому придется добровольно сообщить ему это, пока мой мозг не взорвался от напряжения.
Я взял свой журнал и отметил название моей статьи «Книга жизни» (самыми темными чернилами, чтобы она сразу бросилась в глаза), и оставил ее на столе на его обычном месте – без сомнения, он увидит ее завтра за завтраком и спросит меня о ней. Он должен меня спросить, пока это раздражение не довело меня до буйного помешательства.
Сегодня я проснулся рано, за окном гремел гром, а потом разразился ливень, едва не затопивший город, но доктор спал допоздна, и к тому времени, когда он медленно сошел вниз, я уже съел завтрак, и сидел у камина, проглядывая газеты и куря уже третью (а может, четвертую или пятую) трубку за утро.
Я пристально взглянул на него, походя замечая, что он снял бинт с руки, и хотя он был тщательно одет, выглядел совершенно измождено, как будто плохо спал или был не совсем здоров, а возможно, и то, и другое. Судя по тому, что войдя, он поспешил избавиться от трости, на которую опирался, мое второе предположение было более верным. Когда-нибудь он сам себя убьет, только бы не позволить кому-то заметить то, что он сам считает слабостью – безусловная безмозглая гордость.
- Доктор, я не буду думать о вас хуже, если временами вы будете пользоваться тростью, - сухо сказал я, не отрываясь от газеты.
- Я пользуюсь ей только на лестнице, - проворчал он себе под нос, с усталым вздохом скорее падая, чем садясь в свое кресло у камина.
- Позвонить, чтобы принесли завтрак? - рассеянно спросил я, передавая ему газету. Он протянул руку.
- Вы уже позавтракали?
- Да, но какая разница?
- Я не очень голоден, - вздохнув, сказал он, бездумно листая газету.
- Миссис Хадсон это не понравится, - предостерег я его. Он не ответил, продолжая листать страницы газеты. Попыхивая трубкой, я заметил, что он читает одну и ту же страницу, вернее делает вид, что читает, я заметил, что его подбородок напрягся с такой силой, что на шее проступили вены. Видимо, у него, в самом деле, болели раны, просто он не подавал вида.
Два часа мы просидели в гостиной, я – сортируя свои статьи, мой компаньон – то читал, то дремал.
На лестнице послышались шаги миссис Хадсон, несущей обед. В этот момент раздался оглушительный раскат грома, от которого задрожали окна, и этот звук совпал со стуком распахнувшейся двери, в которую вошла наша хозяйка. Этот объединенный грохот подействовал даже на мои стальные нервы – доктор же вздрогнул, застигнутый врасплох, и зашатался. Но, слава богу, схватился за угол своего письменного стола, медленно выпрямился и гордо направился к обеденному столу, не сказав ни слова.
Я был рад заметить, что к нему вернулся аппетит, до такой степени, что я еле успел схватить с тарелки единственный оставшийся там сэндвич. Дождь все еще стучал по стеклам, громко барабанил по крыше и временами за окнами сверкали вспышки молнии.
Поэтому я был очень удивлен, когда после нашего обеда, внизу раздался звонок. Доктор вопросительно взглянул на меня, но я покачал головой.
- Я никого не жду … может быть, это клиент, - я допил свой стакан и отложил в сторону салфетку. – Или кто-нибудь пришел к миссис Хадсон – но в такую погоду?
На этот раз я не угадал, ибо через минуту появилась наша хозяйка и сообщила, что доктор Джеймс Эчисон хочет видеть моего компаньона. Доктор выглядел слегка удивленным, но бросив взгляд на меня, попросил миссис Хадсон проводить гостя в гостиную.
- Я работаю с ним в районе Паддингтона, - сказал он мне, пока хозяйка убирала со стола. – Понятия не имею, что он делает здесь, хотя…
- Мне уйти?
- Нет, в этом нет необходимости – через полчаса у него операция, и вряд ли он надолго здесь задержится.
- Все равно…, - с сомнением начал я, совершенно не в восторге от того, что в нашу гостиную внезапно вторгаются незнакомцы (не считая клиентов, конечно). Я был прерван появлением гостя, невысокого брюнета с явной склонностью к итальянской кухне.
- Простите, что явился столь внезапно, Уотсон, но я был поблизости и должен обратиться к вам с просьбой, - торопливо сказал он. – Это не займет и пяти минут.
- Конечно, все в порядке, - ответил мой компаньон со своим обычным добродушием. – О, Холмс, это доктор Джеймс Эчисон – Эчисон, это мой друг Шерлок Холмс.
Я был слегка ошеломлен, но из соображений этикета не стал указывать на тот факт, что я вовсе не друг его. Нацепив на лицо благодушную улыбку и поклонившись, я поспешно ретировался к камину, а они остались стоять в дверях, увлеченные тем, что обычно называют «беседой на узкопрофессиональную тему».
Впрочем, надо сказать, что маленький врач был верен своему слову – через пять минут он ушел; я услышал, как отъезжающий кэб шумно проехался по какой-то луже, и вскоре вновь послышались отдаленные раскаты грома.
- Он собирается уехать из города в следующий уикэнд и хотел знать, могу ли я заменить его в пятницу на целый день, - взволнованно сказал доктор, опускаясь в кресло напротив меня. – Прекрасная возможность для меня!
Я механически кивнул, мой ум вновь обратился к тому моменту, когда он представлял меня этому медику … почему, черт возьми, он назвал меня другом? Нет, в самом деле, ведь он знает меня только два месяца – вряд ли этого времени достаточно, чтобы родилась дружба.
Хотя, меня, конечно, удивляет, как этот человек мгновенно приобретает друзей, куда бы он ни пошел, с кем бы ни встречался… Если уж на то пошло, он, вероятно, и Стэмфорда считает другом. Тогда, кажется, это не должно меня так смущать.
И все же, как я ни пытался, все время возвращаюсь к этой головоломке (вот что бывает, когда у меня нет никакого дела!), и после того, как доктор задремал перед камином, я прокрался к его столу и взял его словарь – нет ничего лучше, как довериться этому последнему авторитету, чтобы разрешить это загадочное дело.
Черт возьми, и что хорошего, если этот источник знаний дает несколько значений одного и того же слова? Когда я нашел нужное слово, то увидел четыре возможных определения … ну, посмотрим …
Друг,
1.Человек, испытывающий к другому человеку, чувство привязанности или расположения. Господи, нет.
2. Человек, который оказывает другому помощь; патрон, сторонник. Ну, если судить с медицинской точки зрения, он вылечил мое горло, когда я болел …
3.Человек, находящийся в хороших отношениях с другим; не враг. Гм… По крайней мере, я не испытываю к нему крайнего презрения, как к сотрудникам Скотланд Ярда или моему брату. Это можно назвать хорошими отношениями?
4. Член одного содружества, партии и т.д. Вот это то, что надо. Не сомневаюсь, что он имел в виду именно это, и это совершенно логично, так как он только что вернулся со Второй Афганской войны, значение у этого слова чисто политическое, ничего личного.
Хорошо. Но другие три значения мне абсолютно не понравились.
Остаток вечера был не богат на события, вплоть до этой минуты, когда я целый час бросал явные и безошибочные намеки о своей профессии, но он не заглатывал эту наживку. И он знал – он знал, что я даю ему такую возможность; у него было много поводов задать мне вопрос, и его самодовольная улыбка дала мне понять, что он прекрасно понимает, что я делаю, но на крючок не попался.
Я … просто…взбешен. А я терпеть не могу выходить из себя.
Так что теперь журнал лежит на его месте за столом. Завтрак обещает быть довольно интересным.

Этот фанфик вначале показался неплохим херт-комфорт. Но перечитывая показалось, что чего-то в нем не хватает.

И это , в общем-то преслэш.

Честно говоря, даже были сомнения выкладывать или нет.

В общем, вот

Утешение

Несмотря на свой блестящий ум, мой друг Шерлок Холмс чересчур любит предаваться вредным привычкам – привычкам, которые становятся еще более рискованными, если он злоупотребляет ими во время реакции, когда он весь во власти своих мрачных дум. Естественно, если в такие моменты подворачивалось достаточно интересное дело, способное привлечь его внимание, мой друг на время отказывался от своих пагубных привычек, но лишь для того, чтобы на смену им пришли другие, не менее пагубные.
Когда у него было дело, Холмс всю свою энергию направлял на то, чтобы распутать преступление, поэтому он никогда не вспоминал о еде, а уж тем более об отдыхе. Таким образом, ответственность за его здоровье слишком часто лежит на мне, и хотя это бремя мне совсем не в тягость, но Холмс – самый ужасный человек, когда дело касается его здоровья. Меня постоянно изумляет, как ему удается так безупречно выглядеть, учитывая вышеизложенные факторы. И, боже правый, все мои попытки оберечь его ни к чему не приводят, поскольку сам он совсем не желает, чтобы о нем кто-либо заботился.
Несомненно, мои читатели знакомы с плачевной историей молодого Джона Опеншо, так что им известно, каким черным пятном легла его безвременная кончина на мои записи о делах Холмса. Однако, осмелюсь предположить, что немногие понимают , какой глубокий след она оставила на самом сыщике. Я не буду терять время, описывая подробности злоключения, приключившегося с Опеншо, а начну свое повествование с утра, последующего за его визитом.
Закончив свой утренний туалет, я спустился вниз и застал Холмса за завтраком.
- Простите, что не дождался вас, - сказал он. – Я предвижу, что мне придется много поработать по делу молодого Опеншо.
Я испытал заметное облегчение, наблюдая эту картину – все признаки мрачного настроения моего друга исчезли, однако он не настолько был захвачен делом, чтобы умчаться, не проглотив ни кусочка.
Однако вскоре нашему спокойному существованию пришел конец; его в мгновение ока разрушил газетный заголовок, возвестившей о гибели несчастного молодого человека. Читая статью, я пристально наблюдал за Холмсом. Оставаясь верным себе и своему отношению к нежным чувствам, во время моего чтения он сохранял выражение сострадательного внимания, стараясь держаться, как профессионал. Если бы я не знал его, то вряд ли смог бы понять, какое волнение скрывает Холмс за этим фасадом.
Прочитав ужасные новости, я больше ничего не сказал, и некоторое время мы сидели молча. Наконец, на лице Холмса появились явные признаки душевного волнения, предвещая новую чреду мрачных мыслей, возможно гораздо более разрушительную, чем ее предшественница. Я собрался, было, сказать что-то утешительное, но Холмс, несомненно, предвидел это и заговорил первым.
- Это наносит удар моему самолюбию, Уотсон, - сказал он удивительно твердым голосом. – Бесспорно, самолюбие мелкое чувство, но с этим ничего не поделаешь. Теперь это становится для меня личным делом, и если бог пошлет мне здоровье, я выловлю всю банду. Он пришел ко мне за помощью, и я же послал его на смерть!
Никогда прежде я не видел, чтобы моим другом овладевали мысли о мщении, и хотя, должен сказать, что это породило в моей душе чувство, близкое к восхищению, но я еще больше встревожился, уловив в его словах ненависть к самому себе.
После этой вспышки Холмс вскочил со стула и яростно зашагал по комнате, с презрением говоря об убийцах. И хотя говорил он достаточно громко, я был уверен, что обращался он точно не ко мне. Не зная, что сказать, я лишь механически коротко поинтересовался, куда он направляется, прежде, чем мой друг скрылся за дверью.
Я уже упоминал, как был обеспокоен состоянием Холмса, и можно себе представить, какому самобичеванию я себя подверг за то, что не последовал за ним, когда у меня был такой шанс. Как это ни странно, но меня обеспокоило вовсе ни это его намерение изловить банду жестоких убийц. Скорее, у меня создалось гнетущее впечатление, что Холмс не достаточно хорошо все продумал. Нет, я не справедлив – я просто хочу сказать, что в каком-то смысле Холмс считал, что косвенным образом он был виновен в смерти Опеншо. Как бы то ни было, он горел желанием отомстить за своего клиента, так что это должно было отодвинуть грозящую депрессию на второй план.
Я боялся, что меня может не оказаться рядом, когда Холмс, в конце концов, опустится в эту бездну, а я знал, что он туда опустится. Я никогда не сомневался в Холмсе – он всегда находит решение загадки, что бы ни случилось, это было лишь делом времени, и тогда черная бездна неминуемо настигнет его.
У моих читателей сложилось впечатление, что пока Холмс плел свою паутину, я занялся моей медицинской практикой. Теперь я могу спокойно признаться, что это не так. На самом деле, я отменил все свои назначения на этот день и оставался на Бейкер-стрит, ожидая. Я даже не стал заглядывать к себе домой – думаю, что даже если бы Мэри не гостила у своей родни, ее бы вряд ли это обеспокоило. Ей было хорошо известно, какие узы связывали меня с Холмсом еще задолго до того, как я поклялся ей в верности. Бейкер-стрит навеки останется моим домом.
Холмс не любит посвящать кого-то в свои планы по поимке преступников –поэтому он редко сообщает мне о своих действиях во время подобных вылазок или же о том, когда он может вернуться. Так что у меня не было другого выхода, кроме, как ждать Холмса, пытаясь несколько отвлечься, перечитывая морской роман, который я обнаружил в своей старой комнате. Я сел так, чтобы наблюдать и за дверью и за сафьяновым несессером, лежащим на каминной полке. Если у Холмса были такие намерения, то я бы хотел предупредить их и остановить его. В любой другой день я бы оставил свои возражения при себе – но теперь был не тот случай.
Было почти десять, когда в гостиную вошел Шерлок Холмс. Признаться, его вид меня напугал. Ничего странного не было в том, чтобы видеть моего друга в виде опустившегося, несчастного человека благодаря его великолепной маскировке, и совсем другое – видеть его самого бледным, как смерть и совершенно измученным. Мой шок, однако, быстро прошел, и я быстро встал, на тот случай, если он вдруг внезапно лишится чувств.
Но Холмс тут же отмахнулся от меня и, направившись к буфету, достал из него апельсин. Я подумал, было, что он собирается его съесть, но меня отнюдь не удивило, когда вместо этого мой друг стал выдавливать из него зернышки.
- Значит, вам удалось выследить эту банду? – спросил я, следя за его движениями. Холмс с готовностью рассказал, что ему удалось выяснить о капитане Келгуне и его шайке, и даже пояснил, что намерен сделать с апельсиновыми зернышками. Пока он говорил, я внимательно за ним наблюдал, пытаясь угадать ход его мыслей. Увы, если кто-то из нас и умел читать мысли, то определенно это был Холмс. Мне это не удалось.
Поэтому я занялся тем, что мне лучше удавалось – позаботиться о нем хотя бы в той мере, в которой Холмс позволял мне это сделать. Я уже было направился к буфету, но тут увидел, что Холмс, откинувшись на спинку кресла, невидящим взглядом смотрит на пылающий огонь камина. Мой друг был на грани – если я принесу ему еду, то это будет равносильно признанию того, что он впал в одно из своих мрачных настроений, но если б мне удалось убедить его поесть, то еще есть надежда на то, что у Холмса сохранится более приподнятое настроение.
Подойдя к нему, я опустился на колени, положив руку на подлокотник кресла рядом с рукой Холмса. Он, молча, скользнул взглядом своих серых глаз по моей руке. Я принял это за добрый знак, вздохнув про себя.
- Холмс, может быть, вы что-нибудь поедите?
Не нужно быть детективом-консультантом, чтобы понять, что он с утра ничего не ел. Тем не менее, я не был уверен, что он воспримет мою просьбу, как знак привязанности. Холмс слишком часто не обращал внимания на мои протесты, приписывая их скорее моей врачебной привычке заботиться о пациентах, чем чувству моей привязанности к нему. Пребывая в неуверенности, я взял его руку в свою и сжал ее.
- Пожалуйста, - сказал я, отпуская его ладонь.
Холмс продолжал пристально смотреть на мою руку, при этом его взгляд порой скользил и по его собственной бледной руке. Я так долго сдерживал дыхание, что лишился бы чувств, если бы Холмс, наконец, не встал и не пошел к буфету. Он яростно (что говорило о его подлинном состоянии) отрезал ломоть хлеба и стал жевать его, запивая большими глотками воды.
Чувствуя облегчение, я встал, тихо вздохнув – признаться, я не ожидал, что эта стратегия сработает. Обычно, когда речь идет о том, чтобы освободить Холмса от оков меланхолии, от меня нет никакого прока. В подобных ситуациях я часто спрашиваю себя, могу ли я вообще быть чем-то ему полезен. И все же, думаю, что тем вечером мне удалось удивить великого Шерлока Холмса – не могу сказать, что именно его поразило – то, что я взял его за руку или же он почувствовал что-то в моем голосе – но этого было достаточно, что его встряхнуть.
- Думаю, дорогой друг, - сказал Холмс, покончив со своей импровизированной трапезой, - что пойду приму ванну. А затем, наверное, лягу спать.
Я лишь кивнул, не уверенный в том, что в моем тоне не почувствуется сомнение. Если Холмс решил, что я поверил его словам, то, наверное, считает меня глупцом. Конечно, если сравнивать меня с Холмсом, то это так и есть, но я провел слишком много времени в его обществе, чтобы считаться Уотсоном из моих собственных записок. Несомненно, тот Уотсон порядком раздражает моих читателей – я и сам его не люблю, но он полезный дурак, которого книжный Холмс волен использовать по своему усмотрению. Думаю, это вполне логично.
Поэтому, как только Холмс закрыл дверь в свою комнату, я, вместо того, чтобы уйти к себе, остался в гостиной. Я растянулся на диване, твердо решив бодрствовать на тот случай, если Холмсу проявит интерес к сафьяновому несессеру. Хоть я и не обладал способностью моего друга проводить без сна по нескольку дней подряд, но я был полон решимости и слишком потрясен, чтобы даже подумать о сне. Вспоминая прошлые – более успешные - дела, я несколько часов смотрел на огонь в камине, подкладывая поленья, когда он угасал.
Наверное, было, по меньшей мере, два часа ночи, когда я услышал шаги за дверью Холмса и дверная ручка медленно повернулась. Я лежал с закрытыми глазами, стараясь дышать глубоко и ровно. Я сомневался, что Холмс поверит, будто я, в самом деле, сплю, но счел, что он может решить, что я задремал. Сначала он, возможно, и впрямь так решил, ибо старался издавать как можно меньше шума. Однако я был совершенно готов тут же «проснуться» как только Холмс приблизится к каминной полке. Но к моему удивлению, мой друг стоял перед диваном довольно долго.
С закрытыми глазами я не мог быть уверен, стоял ли он ко мне лицом и, честно говоря, боялся того, что могу увидеть, если открою их. Стараясь дышать, как можно ровнее, я изо всех сил старался не думать о том, что Шерлок Холмс наблюдает за тем, как я сплю. Однако, это оказалось чрезвычайно трудным делом. По иронии, из затруднительного положения меня вывел сам Холмс. В конце концов, он уселся на диван рядом со мной, и я воспользовался этим, чтобы сделать вид, что проснулся. Заморгав с непонимающим видом ( и стараясь не переборщить), я взглянул на него, и в ту же минуту он посмотрел на меня. До сих пор я не знаю, удалось ли мне убедить его в своем обмане, но если и удалось, то это лишь является еще одним доказательством того, что он был далеко не в форме.
Пытаясь говорить непринужденно, ( что ему удалось лишь отчасти), Холмс спросил:
- Как вы считаете, Уотсон, хватит ли здесь места и для меня?
Это заставило меня,и, в самом деле, изумленно уставиться на него, но не настолько я был изумлен, чтобы упустить возможность подобной близости с Холмсом. Стараясь двигаться медленно, дабы изобразить сонный вид и в то же время скрыть свое волнение, я перелег на бок и прижался спиной к подушкам дивана. Холмс, молча, лег на спину рядом со мной, при всей его худощавости этого места для него оказалось вполне достаточно. Я солгу, если скажу, что не был разочарован тем, что он не лег ко мне лицом, хотя подлинным чудо было уже то, что это вообще произошло.
Я чувствовал исходящий от него запах мыла, так что отчасти мой друг сдержал свое слово. Было очевидно, что он не спал и даже не пытался, ибо на нем были одеты рубашка и брюки. Однако, он был босиком, а ткань рубашки была помята , и я гадал, ложился ли он вообще. Мой взгляд задержался на груди Холмса, где верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и тут он, наконец, заговорил.
- Вы подумали, что я воспользуюсь кокаином.
Это был не вопрос, не обвинение, поэтому я без раздумий сказал, как было на самом деле.
- Я боялся, что судьба Опеншо доведет вас до грани.
Я слегка пошевелился, чувствуя, что трудно расслабиться, не прижимаясь к моему другу в слишком уж интимной манере.
Холмс с горечью улыбнулся – на мой взгляд, слишком мрачно.
- Да, самоубийство было бы не очень хорошим концом, не так ли? Вряд ли это можно назвать справедливым жребием.
Признаюсь, меня охватил гнев, когда он как бы между прочим упомянул самоубийство, и несмотря на все свои благие намерения, я потерял самообладание.
- Холмс, может быть, вы самый умный человек из всех известных мне людей, но вы полный дурак!
Несомненно, это как раз я был совершенным идиотом, говоря такие вещи после рокового завершения этого дела, но Холмс обладал способностью удивлять меня, когда я меньше всего мог это ожидать.
Этот человек еще мог смеяться! И это был не язвительный или самобичующий смех, а свободный и легкий. Холмс – прирожденный актер, и я первый поклонник его таланта – но даже я не настолько слеп, чтобы видеть изъяны в его лицедействе. Есть одна вещь, которую он не может имитировать в совершенстве, и это искренний смех. Он не играл сейчас.
- Да, мой дорогой Уотсон, - прошептал он, повернувшись ко мне лицом. И к моему радостному удивлению, он прижался лицом к моему плечу, сложив между нами свои руки, словно пытаясь согреться. – Это так.
Инстинктивно я обхватил его руками за талию, стараясь устроиться с большим комфортом теперь, когда мы занимали меньшее пространство. Возможно, на мне, наконец, сказалась усталость, раз мне понадобилось столько времени, чтобы понять, что Шерлок Холмс искал утешения, и не у своей разрушительной слабости, а у меня, своего друга. В кои то веки он желал, чтобы его опекали.
Пораженный и обрадованный таким чудом, я крепче его обнял и осторожно провел рукой по растрепавшимся волосам. При этом Холмс тихо вздохнул, то ли от облегчения, то ли, выражая молчаливое согласие. Я не знал, что сказать, чтобы не вспугнуть его, и вместо этого прижался губами к его лбу, лишь слегка коснувшись кожи. Это было достаточно целомудренно и вполне простительно. И вместо напряжения, которого я опасался, Холмс опустил руку мне на ключицу и медленно провел по ней пальцами.
Наверное, можно было много , чего сказать, но потом, а в тот момент нам было очень комфортно хранить молчание. И правда, это было очень удивительно – чувствовать, что Холмс заснул у меня на груди. Должно быть, он был совершенно без сил, да и я, в конечном счете, тоже, но, верный своему решению бодрствовать, я не спускал глаз с моего друга, пока это было в моих силах.
Однако, это дело не давало покоя Холмсу еще долго после того, как он послал телеграмму в Саванну по поводу ареста капитана Келгуна и двух его помощников. И лишь известие о том, что этот корабль, «Одинокая звезда», так и не достиг берегов Саванны, принесло Холмсу некоторое успокоение.
- Что ж, полагаю, это вполне подходящее завершение этого дела, - прокомментировал Холмс, в задумчивости откидываясь на спинку кресла. – Будто бы мы совсем и не принимали в этом никакого участия.
Хоть я и считаю, что на самом деле от меня не так уж много прока, когда дело касается раскрытия преступлений, но мне всегда любопытно, почему Холмс редко когда говорит в таких случаях «я», а чаще «мы». Не знаю, делал он это по привычке или, и, правда, считал, что я способен был на что-то большее, чем быть просто помощником, рядовым ассистентом в наших расследованиях.
И то, и другое вполне могло быть правдой, но той ночью, когда мы лежали рядом на диване, поведение Холмса так ясно показало, какую на самом деле роль я играю в нашей работе и в наших отношениях, что такие идеи меня сейчас не сильно волновали. Как и литературный Уотсон я непоколебимо предан Холмсу, и служить моему другу для меня удовольствие.
- Возможно, это к лучшему, - продолжал Холмс, видимо не подозревая о монологе, имевшем место у меня в голове. – Месть более присуща преступному миру, чем частным сыщикам.
Если бы Холмс взглянул на меня, то он бы тут же заметил некий скепсис в выражении моего лица. Однако, признаюсь, что меня не трудно было вовлечь в разговор относительно необходимой сыщику«сдержанности».Хотя на самом деле, мой ум был занят другим вопросом.
- Все-таки жаль, - задумчиво сказал я, стараясь, чтобы мой тон был нейтральным. – Когда вы разрабатывали план своей мести , это было довольно впечатляюще.
Это был прекрасный способ привлечь его внимание, так как Холмс тут же бросил на меня удивленный взгляд.
Не ожидая ответа, я вышел из гостиной и направился в свою спальню, неторопливо поднимаясь по ступенькам. Через несколько мгновений я услышал звук отодвигаемого кресла, и по моим губам скользнула победоносная улыбка.

28 февраля 1881 г.

21 час 31 мин.
Проснулся я поздно, видимо благодаря тому, что провел довольно беспокойную ночь. Настолько поздно, что доктор успел не только проснуться, но уже сидел за столом к тому времени (около девяти), когда я все еще полусонный вошел в гостиную.
- Доброе утро, - сердито буркнул я, отыскивая на каминной полке свою трубку. Он поздоровался тихим усталым голосом, интересно, как он спал после вчерашних событий. Он держал свою забинтованную руку в кармане халата, и ничто кроме свернутого на диване одеяла, не говорило о том, что ночью здесь произошло что-то необычное.
- Может, кофе? – спросил он, увидев, что я зажигаю трубку.
- Да,… это было бы неплохо, - сказал я, зевая, и открыл дверь, чтобы взять газеты, которые миссис Хадсон положила на столике в передней. Доктор налил мне кофе, а сам вернулся к своему завтраку, с некоторой неохотой, как мне показалось.
Я открыл «Таймс» и методично изучил его, извлек страницу с колонкой происшествий, а затем передал ее доктору. Я тут же отметил настороженный взгляд, с которым он стал проглядывать новости из-за границы, и тут в глазах его что-то сверкнуло, и, отложив вилку, он стал читать страницу, на которой, как я заметил, содержалась информация о дальнейшем развитии событий в Африке. Поверх страницы «Стандарда» я видел, как сжались его губы, и его правая рука, державшая газету, постепенно сжималась все сильнее, пока окончательно не скомкала страницу. Я нахмурился – не хочу повторения вчерашнего, никаких вспышек и мрачного расположения духа – я собирался провести весь день дома, дабы слегка усовершенствовать свой каталог, и оказаться при этом в обществе мрачного компаньона было, по меньшей мере, малопривлекательной перспективой.
Я видел, что он дочитал страницу, и все лицо его при этом приобрело выражение какого-то депрессивного негодования. Совершенно не подумав, что делаю (и не в первый раз!),протянув руку, я вырвал у него «Таймс»,получив в ответ довольно сердитый взгляд.
- Вы уже сделали все, что могли, доктор,- строго сказал я, отвечая на его взгляд столь же вызывающе (если речь заходит о силе воли, ни один смертный не сможет одержать надо мной верх), - и вы не можете отвечать за других. И прекратите брать на свои плечи ответственность за всю Британскую армию.
- Это не ваше дело,- буркнул он сквозь зубы, очевидно прилагая значительные усилия к тому, чтобы гнев, закипающий в нем, не испортил нам завтрак. Собственно говоря, я считаю, это было бы лучше, чем, если бы он все утро пребывал в столь депрессивном состоянии.
- Не мое, - согласился я, намеренно отвечая ему раздражающе веселым тоном. – Но и не ваше, - веско продолжал я, - это не ваш полк, не ваша война, и следовательно, у вас нет причин расстраиваться из-за этого.
Я заметил, как его рука стиснула чашку с кофе, прежде чем он поставил ее на стол, все еще гневно глядя на меня. В ответ я невозмутимо поднял бровь, и он, наконец, вздохнул, и огонь, пылавший в его взгляде, потихоньку сошел на нет.
- Конечно, вы правы, - пробормотал он.
- Я всегда прав, - миролюбиво согласился я.- Вы будете есть эту сосиску?
Он издал короткий смешок и покачал головой.
- Нет, она уже совсем холодная. Позвоните, и вам принесут новую тарелку с горячим завтраком.
- Давайте, лучше попросим две тарелки, так как вы, конечно, не будете есть холодную еду, - и, игнорируя его унылый взгляд, я вышел из комнаты, чтобы громко позвать миссис Хадсон.
Эта добрая женщина начала уже было строго выговаривать мне за столь явное нарушение этикета, но когда узнала, чего я от нее хочу, стала с энтузиазмом поздравлять меня с тем, что я смог заставить доктора хорошо поесть … не то, чтобы я мог принять такую похвалу на свой счет, но спорить с ней не стал – не так уж часто мои действия вызывают у нее одобрение. Улыбаясь, я вернулся в гостиную, где застал доктора, осматривающим свою поврежденную руку, при моем появлении, он быстро убрал ее в карман. Смешная гордость!
- Как ваша рука?
- Прекрасно,- поспешно ответил он. – То есть, я хочу сказать, что вряд ли смогу оперировать этой рукой, но она вполне подвижна.
- Хорошо. Вы уже сказали миссис Хадсон, что погубили ее бесценную лампу?
Его первоначальное смущение уступило место юмору, и он, посмеиваясь, сказал:
-Нет, мои нервы еще не настолько окрепли.
- Ну, если мы уберем осколки, то ,может быть, она не заметит, - предположил я.
- Вы думаете? – с воодушевлением спросил он, и я чуть не рассмеялся, видя его поистине детское желание припрятать следы своего «преступления». – Кажется, сегодня она идет на рынок, и если мы раздобудем веник, пока ее нет…
Он остановился на полуслове, вспыхнув от смущения, ибо в комнату вошла наша хозяйка. Как всегда, она захлопотала вокруг него, сообщив, что печет пирог с корицей специально для него, и как она рада, что у него появился наконец аппетит и т.д.и т. п. чем окончательно смутила беднягу. Потом поставила тарелку и передо мной с предостережением не курить за едой, после чего покинула нас. Не успела закрыться дверь, как мы оба одновременно разразились хохотом, больше друг над другом, чем над достойной леди.
- А вы сможете съесть целый пирог? – полюбопытствовал я.
- А вы можете не курить хотя бы десять минут? – парировал он, и яростно вонзил свою вилку в кусок ветчины.
После завтрака я навел в гостиной ужасный беспорядок, в то время как доктор, прокравшись вниз, прихватил там веник и занялся уборкой в своей спальне. Закончив с этим, он в изумлении застыл на пороге, глядя на мои бумаги, заполонившие собой гостиную.
- А разве вы не можете содержать свои бумаги в порядке? – спросил он, пытаясь не наступить на стопку газет.
- Доктор, такая у меня система. Сейчас, когда я разберу их, тогда – да, но не раньше, чем я увижу все, чем могу располагать.
«Никогда не видел, чтобы кто-нибудь хранил столько бессвязной информации», - пробормотал он себе под нос, но я услышал и усмехнулся.
Он огляделся по сторонам и затем осуждающе взглянул на меня.
- Где я могу здесь присесть?
Несколько запоздало я понял, что занял всю комнату, включая мебель. – О… простите, доктор, - неловко забормотал я, поспешно убирая кипу газет с его стула.
- Благодарю вас, - сухо сказал он, пододвигая к себе тетрадь, и подумав несколько минут, стал что-то быстро писать.
Ближайшие три часа я провел, освобождая мебель от своих бумаг и вклеивая статьи в свою тетрадь, и покончил с этим как раз перед тем, как миссис Хадсон принесла обед. Поразительно, как быстро прошло время, и кажется, доктор тоже этому удивился, так как он все еще что-то писал, временами задумчиво глядя в потолок и покусывая кончик карандаша. Он даже вздрогнул при звуке открывающейся двери и вытащил из кармана часы, чтобы убедиться в том, что настал час обеда, а потом вытянул затекшие ноги.
Во время нашего обеда выглянуло солнце, залив своими лучами всю комнату.
- Дождь прекратился, - удивленно заметил мой компаньон.
- Доктор, он прекратился два часа назад, - слегка подкорректировал я его ошеломляющее и запоздалое наблюдение. – Вы слишком углубились в свой роман века, чтобы заметить это.
Он покраснел – видимо, я угадал насчет романа. Покончив с обедом и отложив в сторону салфетку, я встал и направился к своему химическому столику, где стал выставлять химикалии, необходимые для моего эксперимента.
- Я постараюсь соблюдать тишину, - улыбаясь, сказал мой компаньон.
- Просто не говорите о весне и цветах, доктор, - ответил я, усмехнувшись.
Он кивнул и стал заканчивать свой обед, в то время, как я пододвинул поближе бунзеновскую горелку и пару пустых реторт. Дважды проверив, что у меня есть все, что нужно для опыта и, заняв место за столом, я внезапно почувствовал, что за мной наблюдают. Подняв глаза, я встретился взглядом с доктором, все еще сидевшим за обеденным столом.
- Что-то не так?
- Нет-нет,- пробормотал он, видимо, чем-то взволнованный. – Просто … мне было интересно …
- Гм?
- Вы не будете возражать, если я посмотрю? – робко спросил он.
Сначала я нахмурился, чисто инстинктивно, ибо каждый раз, когда кто-то наблюдает за моим опытом (обычно, этот болтун Стэмфорд), то этот вышеупомянутый опыт неизменно заканчивался тем, что только нечеловеческая сила воли не позволяла мне разбить мензурку об голову очередного наблюдателя. Однако, доктор прекрасно разбирался в химии, и следовательно, я мог вполне на равных обсудить с ним результаты – такой возможности у меня не было уже давно. Как, я уже говорил, иногда за моими опытами наблюдал Стэмфорд, иногда какие-то студенты-медики – с таким же успехом я мог бы демонстрировать свои достижения какой-нибудь мартышке, но иметь зрителем человека понимающего, способного оценить и выразить свое восхищение – это было довольно интригующе.
Ну что ж, почему бы и нет?
- Думаю, нет - наконец сказал я, замечая, что он уже начинает испытывать некоторую неловкость, видя мое колебание. – Но предупреждаю, я должен полностью сконцентрироваться.
- Иными словами, я должен молчать вплоть до самого конца, - усмехнулся он.
- Можно сказать и так, - согласился я, указав ему на противоположный конец стола. – Прошу вас не заговаривать со мной и не делать резких движений.
- Да, вряд ли это разумно - напугать человека, держащего в руках концентрат аммония, - сухо признал он, и, взяв один из стульев, пододвинул к химическому столу.
Я начал смешивать два химических препарата, соединив которые я рассчитывал разложить нужное мне соединение, и поймал себя на том, что явно чувствую себя не в своей тарелке, замечая с каким жадным любопытством он следит за моими движениями, но через несколько минут я совсем забыл о его присутствии, (так тихо он сидел), и опыт закончился гораздо успешнее, чем его предшественник.
И только, откинувшись на спинку стула с чувством глубокого удовлетворения, я заметил, что он что-то записывает в свой блокнот, и он тут же забросал меня вопросами. Очевидно, этот человек, в самом деле, понял всю важность моего эксперимента и с пониманием следил за ходом моих мыслей, что было большой редкостью(по крайней мере, для меня) .
Убрав в сторону ненужные уже сосуды и мензурки, я заметил, что он с любопытством приглядывается к моему микроскопу .
- Чудесный инструмент, - заметил он с видом знатока.
- Да, - я пожал плечами. – Но я собираюсь купить новый, видел его в магазине на Оксфорд-стрит. Гораздо мощнее, и к тому же, вы видите, этот уже довольно потрепан от постоянного применения в течение трех лет.
Выглянув из окна, я заметил, что на улице все также солнечно – пожалуй, этим надо воспользоваться.
- Знаете, я, наверное, пойду и куплю его прямо сейчас, пока нет дождя, - внезапно сказал я, задвигая свой стул и направляясь в спальню, чтобы одеть сюртук.
- О… - услышал я голос доктора,- подышите свежим воздухом.
Вернувшись в гостиную, я направился к своему столу за чековой книжкой. Не знаю почему, но по дороге я бросил взгляд на своего компаньона, который сидел теперь перед камином и смотрел на огонь с самым тоскливым видом.
Ничего хорошего. Скука ведет к мрачному настроению, после которого приходит депрессия – это я знаю по собственному опыту – и после прошлой ночи все это может окончиться напряженным и малоприятным вечером для нас обоих, если сейчас он останется здесь один наедине со своими мрачными мыслями и безрадостными новостями в газетах. У меня нет никакого желания весь вечер ходить на цыпочках вокруг угрюмого военврача.
- А вы могли бы пойти со мной – ведь вам же все равно нужно купить для миссис Хадсон новую лампу, - довольно логично предположил я.
Он мгновенно поднял голову, и куда только подевалась его летаргия, ее сменило какое-то смешное волнение – честное слово, как же просто сделать приятное этому человеку!
- Вы не против?
- Доктор, мне кажется, вы довольно часто задаете этот вопрос. Это становится чертовски скучным, - сказал я самым серьезным тоном.
Он нервно потянул себя за воротник. – Ну … я…
- Берите свою шляпу, - прервал его я, едва не прищемив палец ящиком стола.
Наша прогулка прошла гораздо успешнее, чем я мог ожидать; я заметил, что мой компаньон ( в большинстве случаев) интуитивно чувствует, когда можно говорить, а когда не стоит. Я был рад, что он не пытался заводить какой-нибудь разговор, ограничившись обычными комментариями по поводу каких-то уличных сценок и предоставив меня моим собственным мыслям.
На покупку микроскопа ушла довольно внушительная часть денег, оставшаяся от моего последнего гонорара (хотя он определенно этого стоил), после чего я был практически вынужден силой утащить доктора из книжного магазина, пока он не потратил остатки своего пенсиона на толстый сборник каких-то стихов. Как будто у него и без того не достаточно книг, они просто повсюду и то и дело оказываются в самых разных местах – на днях я нашел одну из них на ступеньках (должен сказать, что я чуть о нее не споткнулся), а другую на своей полке, рядом с моей книгой о зубах и когтях животных.
Больше в тот день ничего примечательного не происходило, кроме пожалуй, того факта, что с вечерней почтой прислали мой экземпляр журнала с моей статьей об искусстве наблюдать и делать выводы. Я очень горжусь ей, и хотя мое имя там не упоминается, эта работа могла бы произвести революцию в науке расследования преступлений, если бы только эти идиоты из полиции снизошли до того, чтобы ее прочесть.
Интересно, что сказал бы доктор, если бы узнал, что у меня есть опубликованные работы?





2 марта 1881 г.
Вчерашний день был просто воплощением скуки. Сейчас у меня не было никакого дела, у меня не было ни амбиций, ни энергии, не было даже желания передвигаться от одной точки в пространстве до другой. Поэтому я не двигался с места.
Съев кусок тоста, чтобы успокоить свою хлопочущую (на этот раз надо мной!) домохозяйку, я обосновался на диване, прихватив скрипку и стопку газет, и не двигался с места вплоть до самого ужина. Большую часть ночи и утро прошли примерно также, доктор предостерег меня, что если я не двинусь с места, хотя бы раз в день, то миссис Хадсон поколотит меня, но потом оставил меня в покое, не знаю уж, чем он занимался до полудня, а потом ушел на свою добровольную работу в больницу.
Я продремал практически весь день – проснулся перед самым ужином, было уже темно. Лениво потянувшись, я взглянул на часы – пять минут девятого. Доктора все еще не было – что- то долго. Словно в ответ на мои мысли, я услышал, как внизу открылась и закрылась дверь, а потом раздались медленные, очень медленные шаги по лестнице. Он помедлил у двери в гостиную, то ли, чтобы передохнуть, то ли раздумывая, стоит ли пытаться противоборствовать с моим дурным настроением – возможно, и то, и другое. По крайней мере, прошло еще с полминуты, прежде, чем он открыл дверь и появился на пороге нашего жилища.
Я чуть не рассмеялся, увидев какое выражение появилось на его лице, после того, как я небрежно указал ему рукой на место на диване.
- Что ж, я рад, что сегодня вы хоть немного двигались, - произнес он.
Я удивленно приподнял бровь.
- Я не менял позы с утра, доктор.
- Да, но на вашем халате и на ковре следы пепла. А трубки нет ни у вас в руке, ни, кажется, в кармане, значит, вы передвигались, хотя бы для того, чтобы положить ее на каминную полку.
Это произвело на меня впечатление – конечно, это нельзя было и сравнивать с моим искусством наблюдать и делать выводы, но гораздо выше общего уровня. Очень хорошо.
Судя по всему, меня одолевала прямо таки смертная скука, если даже такие мелочи могут вызвать у меня что-то сродни уважению.
Прихрамывая, он подошел к камину, я заметил, что он слегка дрожит – без сомнения, с наступлением темноты температура снова упала. Я пригляделся к отворотам его брюк и ботинкам и посмотрел на него с явным осуждением.
- О чем вы, черт возьми, думали, когда в столь поздний час пошли через Уайт-чэпел? – возмутился я, ибо оказаться в том районе после наступления темноты, было чрезвычайно глупо.
Какое-то врем он обдумывал сказанное мною, а потом посмотрел на свою обувь , согласно кивнув.
- Конечно, вы сделали вывод, что я был в Лондонской королевской больнице? – с живостью спросил он, видимо более впечатленный моей дедукцией, чем моим раздражением относительно его поступка.
- Да, это единственная ближайшая больница, куда вы могли бы попасть пройдя через Уайтчэпел, если только вы не были в какой-нибудь маленькой частной клинике, - раздраженно ответил я. – О чем вы только думали? Знаете, как может быть опасен Уайтчэпел в ночное время?
Он стал неловко переминаться с ноги на ногу, и я понял, что говорю на повышенных тонах – почему этот эпизод так задел меня? Если он хочет получить нож в спину в каком-нибудь темном переулке, я могу лишиться компаньона , что поставит под угрозу мои финансы.
- Я забыл, как опасны некоторые части Лондона, - признался он.- Все- таки, прошло много времени, с тех времен, когда я жил здесь.
Что-то в его тоне привлекло мое внимание. Я выпрямился в своем кресле и пристальнее вгляделся в него, заставив доктора еще сильнее заерзать на месте.
- Что случилось? – спросил я.
- Ничего, - как-то неубедительно возразил он, опускаясь в кресло и вытягивая перед огнем свою раненую ногу.
- Вы меня недооцениваете, доктор. На вас напали?
На первый взгляд он был цел и невредим, но зная его гордое упрямство… Он мог быть смертельно ранен и не показать этого…
- Ну … в каком-то смысле… - пробормотал он, и либо он уже согрелся у огня, либо он просто… покраснел. Что же могло так смутить его?
- В каком смысле?
- Никто не нападал на меня с цель ограбления, если вы это имеете в виду. Я в полном порядке.
Он без усилий отклонил мой вопрос и даже временно сбил меня со следа. Но нет, Уотсон, не выйдет, не на того напали.
- Доктор, что случилось? – потребовал я, раздраженный тем, что мой грозный вид не производит на него никакого впечатления (в отличие от преступных элементов, с которыми мне приходилось иметь дело), и натыкаясь на каменную стену, которую воздвиг вокруг себя этот упрямец.
- Ничего, - ответил он, с еще большим упрямством.
- Ради всего святого, - прорычал я. – На вас напали?
- Нет.
- Тогда, приставали?
Он поморщился, какая-то тень набежала на его обычно ясное лицо – все в облике моего компаньона говорило о том, что он чрезвычайно смущен. Мгновенно я понял, кто мог произвести на него такой эффект.
Я ничего не мог с собой поделать – весь день у меня не было никаких развлечений, а этот эпизод показался мне чрезвычайно забавным. Я разразился хохотом, вызвав его сердитый взгляд.
- Это было не смешно!
- Напротив, доктор, - усмехнулся я, тщетно пытаясь придать лицу серьезное выражение. – К вам, воплощенной британской чести, пристает в Уайтчэпеле леди, которая…
-Прекратите, Холмс! – Он покраснел еще сильнее, если только это возможно.
Я попытался сдержать остатки веселья, отчего слегка закашлялся.
- Это научит вас не бродить по этим трущобам после наступления темноты, - сказал я, наконец, стерев с лица все следы улыбки.
- Больше я не совершу такой ошибки, уж поверьте, - проговорил он. – Уверяю вас, я бы скорее согласился оказаться лицом к лицу с вооруженным гази, чем с еще одной такой… женщиной.
Я хмыкнул, сохранив серьезное выражение лица, когда он тут же посмотрел на меня.
- Но если серьезно, доктор, в вечернее время оказаться в той части Лондона… - я покачал головой, - вас легко могли убить. Не делайте больше такой глупости.
Он быстро взглянул на меня с каким-то странным выражением (помимо смущения), которое я не совсем понял, и вовсе не собираюсь заниматься расшифровыванием этого.
- Благодарю вас, больше не буду, - тихо сказал он.
- Хорошо.
Неожиданно я понял, что чертовски голоден, так как не завтракал и не обедал.
«МИССИС ХАДСОН!»
Доктор подпрыгнул на четыре дюйма и бросил раздраженный взгляд в мою сторону.
- Ради бога, хотя бы откройте дверь, если вы собираетесь так кричать бедной женщине.
- Зачем? Мой голос будет слышен и так, - возразил я, опираясь на логику.
- Да, но он может оглушить кого угодно, - сухо ответил он.
Гм… Да это вполне возможно.
В этот момент появилась наша хозяйка, сообщив мне, что поднималась по лестнице с нашим ужином, когда я закричал, и от испуга уронила поднос.
В результате я снова оказался под угрозой выселения – третий раз за последние два месяца, придется потратить деньги, оставшиеся от моего гонорара на покупку большого блюда для горячего. Когда я возмутился против такого «наказания» (естественно, после того, как хозяйка ушла), доктор мягко заметил, что хорошо еще, что мне не надо покупать новый ковер для лестницы.
Невыносимый тип.
Полчаса спустя, во время запоздалого обеда, когда обычная беседа о погоде, о событиях дня, исчерпала себя, он отложил на минуту вилку и с интересом посмотрел на меня.
Ха! - подумал я, - наконец, он сдается – сейчас он спросит, чем я, черт возьми, занимаюсь.
- Могу ли я задать вам вопрос? – спросил он.
- Да, если я сохраню за собой право не отвечать на него, - насмешливо ответил я.
- Это справедливо, - усмехнулся он, вновь взяв в руки вилку и рассеянно раскладывая ломтики картофеля на своей тарелке.
- Ну… скажите, что, черт возьми, заставило вас изучать образчики грязи и почвы?
Я усмехнулся, когда он добавил с сухим смешком:
- Вы, очевидно, можете идентифицировать любую грязь на территории Лондона и не говорите, что вы находите это нормальным времяпровождением.
- Доктор, если бы вы, разделяя со мной квартиру, не признали меня не совсем нормальным, то оказались бы не столь восприимчивым, каким я до сих пор считал вас, - бросил я, доедая остатки своего обеда.
С минуту он недоверчиво смотрел на меня, а потом покачал головой:
- Пожалуй, это самый иносказательный сомнительный комплимент, какой я когда-либо слышал, - фыркнул он . – А теперь отвечайте на вопрос – вы нарочно отвлекаете меня.
Ну, наконец, превосходная прямота. Я весьма ценю то, что он настолько честен, что говорит то, что думает, не считаясь с общепризнанными правилами поведения, тактом и т.д. Однако, я ни в коей мере не собираюсь мешать его откровенности. Но так просто вы этого от меня не добьетесь, доктор.
- На вопрос … почему я так точно могу определить откуда образчик той или иной почвы или гравия?
- Нет, вопрос был поставлен не так, и вы прекрасно это знаете, - он начал горячиться. – Я спросил, почему вы начали изучать их, а не почему вы можете это делать. Ответ понятен – вы посвятили довольно много времени их изучению. Но почему?
- Вас удовлетворит, если я скажу, что занимался этим, просто потому, что хотел? – коварно спросил я, поглядывая на него поверх бокала с портвейном.
- Конечно, нет, - ответил он, и в его глазах мелькнула искорка смеха.
- Тогда я не буду этого говорить.
Я благодушно пожал плечами и наклонился над тарелкой, чтобы отрезать кусок говядины, а заодно скрыть торжествующую улыбку.
- Мне еще не доводилось разговаривать с человеком, который бы настолько мог вывести меня из себя, - раздраженно воскликнул он.
- И вы считаете, что это я говорю сомнительные комплименты, выраженные весьма завуалировано? – многозначительно спросил я, наслаждаясь нашей словесной дуэлью (гораздо больше, чем он).
- Не важно, - буркнул он, и, скорчив недовольную гримасу, яростно насадил на вилку ломтик картофеля.
Я был очень разочарован тем, как поспешно он отступил с поля битвы – ее продолжение повлекло бы за собой приятный и нескучный вечер.
Впрочем, всегда есть надежда на завтра…

Поняла, что фразы , цитаты имеют большое значение. Некоторые постоянно всплывают в моей памяти.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Значит, Книга. Почти, как у Джереми. Наверное, я еще была совсем ребенком, потому что сначала смотрела картинки. И читать начала то, где иллюстрация больше всего поразила мое воображение. "Скандал в Богемии"

Вначале, как говорится, было слово. И было это давненько

Как-то летом отец приехал на дачу и привез с собой Книжку с черно-оранжевой обложкой. Вот эту самую книжку.


Мне кажется, она уже тогда была довольно потрепанной. Не могу сказать, что книжка вызвала мой живой интерес - картинок в ней не было, только та, что на обложке. А мне было лет 6-7. Чуть ли не заставляя меня сидеть и слушать , старшая троюродная сестра прочла мне несколько рассказов. Тогда они почти не отложились, но почему-то потом читая Канон уже в школе, я припомнила, это были "Человек с рассеченной губой", "Голубой карбункул", "Пестрая лента" и "Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс". Вообще для дошкольника наверное, не самая подходящая вещь. Почему-то именно "леди Фрэнсис" мне запомнилась больше всего. Но естественно тогда больше внимания я обращала на рассказы, похожие на страшные истории, что рассказывали соседские мальчишки, чем на сыщика, который был просто положительным героем и все.

При рассмотрении обложки у меня сложился стереотип - Холмс - очень высокий и худой, и крайне суровый, таким он был на картинке. "Знака четырех" изображенного на иллюстрации мне не читали, но эта иллюстрация воспринялась мной как изображение всех действующих лиц почему-то "Пестрой ленты". Две девушки - известные всем сестры Стонер, дядька на лестнице - Гримсби Ройлотт, ну и Холмс с Ватсоном.


Далее во время прогулки отец как-то тоже рассказывал мне историю с Холмсом. Подозреваю, что это уже был фанфик. Там фигурировала какая-то чудовищная птица, которую в результате с большим трудом одолел сыщик Вот такое воспоминание. Очень смутное.

Потом пошли ужасы))
По телеку пошел наш сериал. Помню, что до программы "Время" была "Пестрая лента", а после "Кровавая надпись". Но меня уложили спать, хотя сами взрослые, коварные люди, сидели и смотрели. Звук причем не убавляли . О чем только думали не понятно.Помню лежала, гадала о перипетиях дела, но уснула таки где-то на полсерии. Но вот виденная "Пестрая лента" даром не прошла. Уже в следующую ночь я лежала, тряслась, прислушиваясь к малейшему шороху.
Мориарти прошел вообще мимо, наверное, и смотреть не стала, хотя помню, что отец, пытаясь опять же заинтересовать сообщил, что Шерлок Холмс погиб в водопаде. Я поняла, что утонул. Почему-то представляла какое-то озеро при этом.И еще была уверена, что доктор Ватсон пишется через "ц" Вацен .А вот "Охота на тигра" произвела впечатление страшным -дядькой-маркером, пошла спать уверенная, что он главный у них там злодей.
В общем, как-то меня это все не трогало.

Пока как-то раз отец не принес первые тома только начавшей выходить "Библиотеки приключений" - Последний из могикан", Лунный камень" и "Записки о Шерлоке Холмсе".

Первые две книги не заинтересовали совсем, по крайней мере тогда, а вот третья... Я помнила, что это интересно. И захотела начать с нее. Вот она, эта книга

Я еще не знала, что началась новая эпоха...

Продолжение следует...