Искала вчера какую-нибудь небольшую зарисовку на тему похорон Холмса после Рейхенбаха. Помню, что читала такое и неоднократно, но либо я и правда утонула в своем архиве, либо это все было в больших многоглавных фиках.
Но решила, пользуясь случаем выложить вот эту подборку зарисовок по "Скандалу в Богемии" , потому что эта тема здесь тоже проходит.

Профессия

Мой биограф слишком рано опечалился о потерях моих талантов для сцены и науки. Он не принял во внимание, что именно благодаря этим талантам я и стал тем специалистом п раскрытию преступлений, деяния которого он описывает. Я – актер. Я – ученый. Профессия, которую я для себя создал, требует всех моих умений, ничего не останется невостребованным или растраченным впустую.

Пустоты

Снова весна, холодная и сырая. От ветра, колышущего занавески, нетронутый обед остывает окончательно.
Сыщик сидит, поджав ноги, в своем кресле и старается не смотреть на другое кресло, словно верный страж, стоящее у открытого окна, как некогда его бывший владелец.
Кресло доктора - пусто.
Зато наполнен шприц.
*********************************************************************************
Так случилось, что их похороны разделяла лишь неделя. Похороны Холмса были чем-то непонятным, размытым; процессия бледных доброжелателей, пожимающих Уотсону руку и бросающих цветы на пустой гроб.
На похоронной процессии Ирэн также было много скорбящих, поклонников, прихлебателей. Но единственного свидетеля на ее свадьбе, имевшей место тремя годами ранее, не было; его место пустовало также, как и его могила.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Очередная, совсем маленькая зарисовка, которая каким-то образом оказалась прекрасной подписью к одной иллюстрации. Иллюстрация , кажется, Spacefall, но я не уверена

Спящий

Колеса поезда мерно стучали по рельсам. Когда этот ритм изменился, я оторвался от своих записей. Судя по темному пейзажу за окном вагона, поезд подъезжал к станции.
Я вздохнул и убрал записную книжку в свой саквояж, а потом посмотрел на своего спутника. Холмс свернулся калачиком на своем сидении, его подбородок опустился на грудь, под глазами залегли темные тени. Редко мне приходилось видеть, чтобы мой друг так отчаянно нуждался в сне, и мне ужасно не хотелось будить его.
Нехотя, я осторожно дотронулся до его плеча.
- Холмс, мы приехали.

Глава 2

Тиммсы

Через два дня я поехал на вокзал Сент-Панкрас и сел на поезд до Йорка. День был солнечный, хотя и прохладный, и сельский пейзаж обширных пустошей с встречающейся кое-где растительностью, все еще пребывающей в зимней спячке, был прекрасен ясной четкостью своих очертаний и приятным разнообразием после копоти Лондона. Когда колеса поезда застучали по рельсам , унося меня на север, сразу почувствовалось, как хаос и бешеный темп большого города рассеялись словно по волшебству, и когда я вышел на йоркский вокзал, то почувствовал себя как никогда легко и свободно, хотя здесь было гораздо холоднее и морознее, чем на юге.
Я заехал в Гранд Отель в Питергейте и поднялся в свой просторный чистый номер, чтобы умыться после путешествия. Я заранее послал телеграмму своему старому другу, Эдгару Тиммсу, что приеду в Йорк и очень бы желал с ним встретиться.
Я знал Эдгара с университета (ибо мои родители надеялись, что я продолжу семейную традицию и выберу карьеру финансиста), и все эти годы я поддерживал с ним, если не близкую, то более-менее постоянную связь. Он пригласил меня остановиться у них в доме, но я отклонил это предложение, решив, что в гостинице я буду чувствовать себя свободнее, и это весьма пригодится мне в мои розысках. Тем не менее, я с радостью принял приглашение четы Тиммсов на обед в день моего приезда.

Эдгар Тиммс происходил из старинного богатого рода проживавшего в Йорке уже триста лет –члены его семьи жили в разных уголках Йоршира. Я знал, что такое знакомство, является сейчас для меня большой удачей и у меня уже появилось чувство, что само Провидение благоволит моему расследованию.

Я распаковал свой багаж, умылся, переоделся и затем спустился вниз. Швейцар вызвал мне кэб и через двадцать пять минут, переехав на другой берег Уза, я оказался у величественного квадратного трехэтажного здания, окруженного высокой кованой оградой и зарослями кустарников и деревьев. Вскоре я радостно пожимал руку стройному, чисто-выбритому Эдгару. Его волосы почти полностью поседели, хотя фигура была все еще такой же стройной, как и в предыдущую нашу встречу. Я также был очень рад познакомиться с его прекрасной женой Камиллой, которая вызывала мое уважение умом, отраженным в ее глазах и располагающим выражением лица. Мы очень приятно провели время за обедом, запивая ростбиф прекрасным вином и вспоминая годы, проведенные в университете. Мы говорили о том, как с тех пор изменилась наша жизнь и о наших детях. И лишь после того, как со стола убрали, и мы перешли в гостиную, чтобы посидеть там за бокалом шерри, я заговорил о предмете, занимающим все мои мысли.

- Эдгар, у меня к тебе весьма необычный вопрос, - начал я. – В Йорк меня привела довольно конкретная причина.
Эдгар допил второй бокал и поставил его на маленький столик возле своего кресла.
- Ну что ж, старина, выкладывай, и давай послушаем, что за особая причина может заставить человека покинуть уютный лондонский очаг и мерзнуть на нашем холодном северном ветру.
- Да, и мне тоже очень любопытно, - добавила Камилла.

Я сделал минутную паузу, думая с чего начать. Я репетировал эту свою речь, пока ехал в поезде, но сейчас, когда настала пора произнести ее, я заколебался. И не то, чтобы я боялся, что они посмеются над моей заинтересованностью, ибо Тиммсы были слишком добросердечными и порядочными людьми, чтобы так ответить на мою откровенность. Нет, больше всего я боялся, что они не смогут мне помочь, и что, несмотря на все мои надежды и счастливые стечения обстоятельств, мое исследование закончится в Йоркшире, так толком и не начавшись. Полагаю, я мог бы ездить по всем городам и маленьким деревушкам в поисках сведений о Холмсе, если у Эдгара и Камиллы не будет никакой путеводной нити, которая могла бы мне помочь, но одна мысль о таком начинании тяжким камнем легла мне на сердце, в предчувствии того, каким свинцом нальются мои ноги после подобных путешествий.
Однако, молчание, вызванное моими колебаниями, стало довольно неловким, поэтому я начал.
- Я приехал сюда в поисках дома, где прошли детские годы Шерлока Холмса. Я узнал, что он родом из Северного Рединга, и надеялся, что, может быть, вы – или кто-нибудь из числа ваших знакомых – знаете, в какой конкретно части графства мне следует сосредоточить свои поиски.
Тиммсы выслушали меня очень внимательно, и теперь откинулись на спинки своих кресел и смотрели друг на друга, вопросительно приподняв брови. Первой со мной заговорила Камилла:
- Шерлок Холмс? – спросила она. – Сыщик?
- Да. Я хочу написать книгу о нем, о его детстве. Я и мои издатели считаем, что публике это будет очень интересно. Особенно теперь, когда все в таком волнении из-за его гибели. Люди жаждут узнать что-нибудь о Холмсе, и должен признаться, что и меня очень интересует его личность. Но мне ничего не удавалось разузнать, пока я не встретился с одним мальчиком из его Нерегулярного отряда с Бейкер-стрит. И он вспомнил, что Холмс как-то раз упомянул, что он родом из Йоркшира. И вот я здесь… вероятно, ищу ветра в поле.
- Удивительно, - отозвалась Камилла, ее глаза задорно заблестели. – Какие только странные события не происходят с вами, репортерами, и куда они вас только не заводят. Ну, что, Эдгар, ты можешь помочь Джозайе? Я-то ведь не из Йоркшира.
Камилла была родом из Дувра; они встретились двадцать два года назад во время лондонского сезона на первом выходе в свет ее кузины. И хотя она прожила в Йоркшире уже двадцать два года, но все еще считалась пришлой для такого древнего рода, как семья Эдгара.
Несколько минут мой друг сидел, задумавшись.
- Я читал в «Стрэнде» кое-какие рассказы доктора Уотсона. Кажется, Холмс действительно замечательный человек, но очень скрытный. Ведь он не рассказывал о своем прошлом даже своему другу и коллеге доктору Уотсону, верно?
- Ни слова. Доктор Уотсон лично подтвердил мне это. Я пытался что-нибудь узнать у Майкрофта Холмса, старшего брата детектива, но он тоже не оказал мне помощи. Кого я только не расспрашивал, все без толку. Если бы не этот мальчик, мне , наверное, пришлось бы отказаться от этой затеи. Но и сейчас, боюсь, что если ты мне не поможешь сузить ареал моих поисков, то мне не удастся воспользоваться откровенностью этого мальчика.
- Понятно, - сказал Эдгар. Он встал и пошел к столу, взял там коробку с сигарами и вернулся к нам.
- Сигару? – предложил мой друг.
Я покачал головой. Тогда он поставил коробку на столик, вытащил одну, разрезал ленту, откусил зубами кончик и положил ее на пепельницу. Потом зажег, несколько раз затянулся и откинулся на спинку кресла вполне довольный собой. В то время как я еле удерживался от того, чтобы не вскочить, схватить его за лацканы и трясти изо всех сил, умоляя о помощи. Но я лишь, молча, поправлял галстук да расправлял складки на жилете.
Видя мое состояние, Камилла шутливо похлопала Эдгара по руке.
- Эдгар, не мучай так бедного Джозайю. Так тебе известно что-нибудь, что могло бы ему помочь или нет?
Эдгар улыбнулся нам обоим.
- Прости , старина. Я вовсе не хотел разводить такую мелодраму. Дело в том, что я… Он посмотрел куда-то вверх и взгляд его на минуту затуманился. – Ах да, теперь я вспомнил.
- Ты вспомнил?
- Я помню, что когда я читал «Случай с переводчиком», то был охвачен внезапной вспышкой озарения. – Эдгар поднял руку и сжал ее в кулак. – В этой истории было нечто такое, что запечатлелось в моем сознании, и теперь оно гудит у меня внутри словно медный колокол. Когда я читал этот рассказ, это странное имя «Майкрофт» словно кинжал пронзило мою память. Еще шерри?
Пока Эдгар говорил, я чувствовал, что мое тело стало совсем легким и мне показалось, что я уже парю в воздухе над диваном. Я негнущейся рукой поднес свой бокал Эдгару; и мое «спасибо» прозвучало, словно из-под земли. Мое сердце колотилось, как бешеное, и я очень надеялся, что Эдгар продолжит прежде, чем меня хватит апоплексический удар. Камилла сжалилась надо мной.
- Эдгар, ты просто чудовище. Посмотри, что ты делаешь с бедным Джозайей.
Эдгар рассмеялся.
- Прости меня, Джозайя. Господи, да ты не очень хорошо выглядишь, лучше мне продолжить, пока тебя не постиг удар, а то мне придется потом винить себя в этом до конца моих дней.
Те же мысли были и у меня.
- Хорошо. Так вот слушайте. Я постараюсь быть краток и точен, впрочем, как обычно, не правда ли, Камилла? Как бы то ни было, примерно двенадцать лет назад сын брата моей невестки, Питер Брэдли, который был крепким, хоть и не очень прилежным мальчиком , когда возвратился домой на каникулы, решил снять напряжение школьных будней, совершая конные прогулки по долинам Северного Райдинга. Егерь поместья всячески помогал ему в этом. Семейное поместье находилось близ Ричмонда , и выезжая из него, Питер держал путь в самых разных направлениях. Он начал так путешествовать в 1882 году, а на следующий год у нас было большое семейное рождественское торжество, и семья брата тоже на нем присутствовала. Мне понравился этот мальчик, который был не очень общителен, однако обладал смышленой и чувствительной натурой. Мы гуляли с ним по саду и разговаривали. Во время одной из таких бесед он поведал мне информацию, которой я теперь поделюсь с вами.
Он допил второй свой бокал шерри.
- Питер рассказал мне о некоторых своих поездках, которые обходились без приключений; это были просто счастливые дни, когда он осматривал всю эту территорию. Питер рассказывал о небольших деревушках и городах, водопадах, о прогулках по горным тропам и описывал бедняков, богатых фермеров и сквайров, которых он видел, с которыми разговаривал и даже обедал. Он описывал дома, которые видел там – бедные коттеджи и богатые загородные виллы с прекрасными садами.
Эдгар сделал паузу и наклонился вперед, стиснув руки между коленями.
- Однажды говоря об этих домах, он рассказал мне об Уэнслидейле, поистине прекрасном сельском уголке, в отличие от близлежащего Суэйлдейла, в котором такое обилие угольных шахт. В городке Карперби Питер увидел остатки множества сгоревших до основания домов; как он потом узнал, это произошло в 1810 году. У него был разговор об этой трагедии с хозяином местной гостиницы, и тот рассказал ему, что один человек разжег огонь в своем очаге и уснул, а в это время в дымовой трубе начался пожар и соломенная крыша тут же вспыхнула. Не успел никто и опомниться, как соседние дома тоже были охвачены огнем, и пламя, раздуваемое ветром уже бушевало по всей улице. В ту ночь сгорело двенадцать домов, но, слава богу, никто не погиб.
И тут Питер сказал, что, выйдя из городка и подходя к деревне, он увидел поместье, тоже сгоревшее, и поинтересовался, каким же образом от того пожара погибло и это поместье. Хотя казалось невероятным, чтобы этот ужасный ветер смог принести семена пожарища так далеко и от этого сгорело еще одно здание.
Питер сказал, что хозяин гостиницы, с которым он разговаривал, внезапно замолчал и призадумался. Через пару минут один из собеседников, кузнец, сказал Питеру, что этот дом сгорел относительно недавно. И кроме этого никто ничего не сказал. Прошла минута и в людях словно что-то изменилось, и это поразило молодого Питера до глубины души. Он пошел за кузнецом до его кузницы и всю дорогу не отставал от него со своими просьбами и даже предложил ему баснословное вознаграждение – гинею, и лишь только так Питеру удалось узнать название этого сгоревшего особняка, но больше ему ничего не удалось добиться ни от одного из этих людей. Особняк назывался Хиллкрофт Хаус и в нем очень уединенно жила семья Холмсов, у которых были два, как сказал кузнец, «очень странных» сына.
Эдгар замолчал, взял бутылку с шерри и плеснул немного красной жидкости сперва в мой бокал, а потом - в свой. Когда он поднес бокал к губам, я повторил :
- Хиллкрофт Хаус?
Эдгар кивнул.
- Близ городка Карперби в приходе Эйсгарт в Уэнслидейле. Аскригг, самое большое селение в этой местности, находится в четырех милях на юго-запад от Карперби. Питер спросил, не знаю ли я кого-нибудь в этой местности, но я никогда не был в Карперби, и не знал никого из местных жителей. На этом дело и закончилось и я совсем выкинул его из головы, пока вдруг не прочел в Стрэнде вот этот рассказ из приключений Холмса; возможно это полное совпадение , что там был Майкрофт Холмс , а здесь особняк под названием Хиллкрофт Хаус, в котором жили весьма необщительные Холмсы с двумя загадочными сыновьями. Возможно, эти факты не имели между собой ничего общего. И все же я нутром чувствую, что это не так, особенно теперь, когда ты приехал сюда с этой новой пищей для размышлений.
Камилла выпрямилась в кресле, стиснув руки у себя на коленях.
- Джозайя, вы, в самом деле, думаете, что эта информация о Хиллкрофт Хаусе – стоящая?
- Я не знаю, но, похоже, что это зацепка. В конце концов, Эдгар, Майкрофт – не самое распространенное имя, а Хиллкрофт звучит очень похоже. Вполне вероятно, что имя Майкрофт также имеет отношение к дому – может быть, так звали первого землевладельца этих мест – и возможно была семейная традиция называть так наследников на протяжении многих поколений. И то, что там жила семья Холмсов…
Я замолчал.
Камилла закончила за меня.
- Мы должны признать, что это вполне возможно. Боже, как это захватывающе…
- Ну, - сказал, вставая , Эдгар, - давайте не будем делать поспешные выводы, чтобы потом нас не постигло горькое разочарование. Все данные весьма косвенны, фактически у нас вообще нет никаких доказательств, только предположения. Джозайе предстоит еще немало работы и изысканий, прежде чем его издатели поднимут бокалы с шампанским за его успех.
Я тоже встал и пожал Эдгару руку.
- Я очень ценю твою помощь, старина.
Камилла тоже встала и мы направились к двери.
- Вы оба были очень добры ко мне, - сказал я.
- Пустяки, - сказала Камилла, - но вы должны обещать, что будете держать нас в курсе вашего расследования.
- О, конечно. Но я должен просить, чтобы вы никому не говорили о моих планах и о том, что вы рассказали мне сегодня вечером.
- Боже, мы бы никогда этого не сделали. В наших руках ваш секрет в полной безопасности.
Мы от всей души пожелали друг другу всего доброго, и я вернулся в свою гостиницу в чрезвычайно бодром настроении, часть которого передал и своему вознице в виде чрезвычайно щедрой платы. Я быстро заснул, не пропустив даже стаканчик перед сном, не уставая благодарить судьбу и собственную удачу.

Немного красоты

Фанфик из сборника KCS с одноименным названием. Практически, это первая глава. В конечном счете, он все-таки оказался не столь депрессивным, как мне это показалось вчера вечером. Вначале показался вообще очень легким и приятным, в том числе и в плане языка, а сегодня я порядком затормозила.
Сборник посвящен новинкам ХХ века, а именно телефону. Похоже, действие происходит в 1904 г.

Вы меня слышите?

Я раздраженно посмотрел на телефон, стоящий на моем столе, хорошо зная, кто это звонит и причину, по которой он звонит мне в столь не подходящий час. А ведь можно было надеяться, что за двадцать два года этот человек научится такту...
- Алло?
- Эти иллюстрации ужасны - кто, черт возьми, позировал этому Сидни Пейджету?!
Благодаря этому новому изобретению я мог совершенно спокойно корчить недовольную мину и тут же воспользовался этим.
- Я тоже рад вас слышать, Холмс. Послушайте, "Стрэнд" не платит мне гонорар за иллюстрации, только за рассказы. Что там не так, черт возьми?
- У меня нет таких залысин даже сейчас - а ведь речь идет о событиях, которые произошли девять лет назад!?
- Напишите редактору письмо, но больше не звоните мне после одиннадцати, с гневными тирадами о вещах, над которыми я не властен. Вам еще что-нибудь не понравилось в этой истории? До утра у нас уйма времени, чтобы обсудить весь список недостатков, который вы, несомненно, составили.
- Очень смешно, Уотсон.
- Я отнюдь не собирался вас смешить, - вздохнул я, откладывая в сторону карандаш и откидываясь на спинку стула, с усилием закинув ноги на табуретку и не пытаясь даже создать видимость работы. Конечно, он может довольно резко выражаться по поводу моей работы, но Шерлок Холмс оставался моим дорогим другом, и он был важнее всего остального, особенно в эти дни.
- Почему «Пустой дом», Уотсон?- задал Холмс следующий вопрос, и я услышал шелест переворачиваемых страниц.
- Прошу прощения? – зевнул я.
- Лишь развязка этого дела произошла в доме Кэмдена, а не все упоминаемые там события, - сказал он. – И почему бы не назвать тогда рассказ «Приключение в доме Кэмдена», если вам уж так захотелось привлечь к нему внимание?
Я тяжело вздохнул, потирая глаза.
- Я имел в виду вовсе не дом Кэмдена, Холмс.
Шуршание страниц прекратилось.
- Нет? Какой же тогда?
Я провел рукой по волосам, решая, сказать ли ему всю правду ,или попытаться придумать какое-нибудь другое объяснение; ни то, ни другое не было легким выбором, если вам приходится иметь дело с единственным в мире частным сыщиком-консультантом ( в отставке).
- Уотсон? Вы там? Черт бы побрал этот аппарат… УОТСОН!
- Ради бога, Холмс, если вы будете кричать в трубку, телефон не заработает от этого лучше – а я думал! – сказал я, еле удерживаясь от смеха при таком его нетерпении.
-Хорошо, так какой тогда пустой дом вы имели в виду? – нетерпеливо спросил он.
- Мой, - тихо сказал я, наконец. – Или Бейкер-стрит, это уж как посмотреть.
На линии на несколько секунд воцарилась мертвая тишина; я терпеливо ждал вместо того, чтобы кричать в трубку, как любил это делать Холмс.
- Да, конечно… как я не догадался, - услышал я, наконец, его приглушенный голос.
- Большинство читателей полагают, что речь идет о доме Кэмдена, - попытался объяснить я, крутя в пальцах телефонный провод, испытывая неловкость из-за того, что не вижу при этом выражение его лица. –А это скорее мое личное отношение к этому делу.
- Ну, конечно, это же ваша привилегия, как автора, - тихо ответил Холмс.
Я вздохнул с облегчением от того, что он не разразился тирадой о моей глупой сентиментальности. Мой вздох был услышан на другом конце провода; Холмс засмеялся и заговорил о другом.
- Кстати, вы знаете, что сделали ошибку в слове «лама»?
Я поморщился, так как уже видел эту опечатку.
- Честное слово, это ошибка наборщика, а не моя!
- Гмм…
- Эта построчная критика нового сборника рассказов – единственная причина, по которой вы мне позвонили? – спросил я, подавив зевок.
- Нет. Вы зеваете?
- Холмс, сейчас почти полночь.
- Да, я заметил. Почему вы работаете в такой поздний час?
Я устало потер глаза и посмотрел на кипу бумаг на своем столе.
- Просто была длинная неделя. Надо записать в карты больных предписания, ответить на письма, подготовить к публикации очередной рассказ, и я еще не смотрел на список пациентов, записавшихся на завтрашний прием…
- Старина, вы вгоняете себя в гроб. Мой дорогой Уотсон, я знаю, что вы солдат, но вы же не обязаны один на один сражаться с целым миром.
Я улыбнулся, хоть он и не мог меня видеть – по какой-то причине мой друг гораздо более открыт , когда говорит по телефону, чем , когда мы рядом; , я не уверен, было ли причиной то, что ему не приходилось во время разговора смотреть мне в лицо или же его просто смягчили время и расстояние, но я не собирался с ним обсуждать приятную перемену его язвительного характера.
- Будем надеяться, что на следующей неделе будет полегче. Несколько моих пациентов собираются уехать из города, - сонно пробормотал я.
- Хорошо. Не вынуждайте меня приехать туда и отпугнуть их ,либо утащить вас у них из-под носа на какое-нибудь придуманное расследование.
На этот раз я уже рассмеялся, и услышал по голосу Холмса, что он улыбается, несмотря на треск на линии.
- Не пора ли вам отправиться в постель?
- Моя работа еще не закончена – какой-то идиот, очарованный этим новым изобретением, телефоном, продолжает названивать мне в середине ночи и отрывать от дела, - насмешливо сказал я, выпрямляясь и пытаясь рассортировать бумаги, лежащие на столе.
- Уотсон, технически это не середина ночи. Если мы учтем тот факт, что это время года следует за осенним равноденствием, и что темнеет около восьми, а начинает светать в семь, то технически середина ночи будет где-то около часа – Уотсон, вы слушаете меня?
Я поспешно подхватил трубку, которая лежала на столе, пока я во время речи Холмса ставил подписи на рецептах.
- О, разумеется.
- Вы не слушали, вы положили трубку на стол.
- Строите теории без фактов?
- Уотсон, я услышал шум от движения, когда вы вновь ее подняли.
Я со стоном отложил ручку и сжал пальцами переносицу, пытаясь отогнать надвигающуюся головную боль.
- Послушайте, если я повешу трубку, вы обещаете, что ляжете?
- Нет, - честно ответил я. – Кроме того, вы еще не сказали мне, по какой, все-таки, причине вы позвонили. Я почему-то сомневаюсь, что просто для того, чтобы поболтать часок – это не в вашем стиле.
- Почему бы нет? – в голосе Холмса прозвучала обида, и я усмехнулся.
- Потому что , если бы вы действительно хотели бы поговорить о пустяках, то позвонили бы в то время, когда вам точно известно, что я не сплю, а не тогда, когда я либо сплю, либо уже еле ворочаю языком.
- Может, я весь вечер был занят?
- С каким-нибудь ульем?
- С тремя ульями. А они требуют большого внимания.
- И видимо, гораздо большего, чем какой-нибудь ваш клиент, иначе бы вы не провозились с ними весь день и вечер.
- Ну, думаю, это могло бы подождать до утра, но я решил, что стоит попробовать переговорить с вами сегодня вечером, - сказал он раздраженно.
Я снова зевнул, даже не пытаясь скрыть это.
- Думали, что это стоит того, чтобы попробовать?
- Что вы делаете в эти выходные?
У Холмса всегда была довольно раздражающая привычка отвечать вопросом на вопрос.
Я зажал трубку между ухом и плечом, одной рукой потирая голову, а другой потянувшись за журналом .
– М-м, дайте-ка посмотреть… слава богу, ничего особенного. В субботу вечером я собирался посетить лекцию, которую будут читать в Бартсе, о последних достижениях в европейской психологии…
- Ба! Да вам самому следует читать лекции, а не ходить на них. Забудьте об этом скучном деле. Я играю Мендельсона.
Видимо, между двумя последними предложениями должна быть какая-то логическая связь, но в конце длинного дня у меня в голове все было довольно расплывчато, и я ее не видел.
- Это предложение или приглашение?
- Для человека, который никак не может перестать зевать прямо в трубку, у вас чрезвычайно насмешливое настроение.
- Ради бога, Холмс, ответьте на вопрос!
Он фыркнул.
- Естественно , приглашение. Мне надоело весь день разговаривать с пчелами.
-Отсюда и полночные звонки.
- Отсюда и полночные звонки, - бодро признал он. – И если вы не приедете, то завтра ночью вас ждет еще один такой же звонок.
- Знаете, если б вы только приложили усилие, то с легкостью превзошли бы Чарльза Огастеса Милвертона.
- А вы в свою очередь превзошли бы Чарльза Диккенса, если бы попробовали писать что-то еще, кроме этого романтического вздора.
- А… ну, спасибо.
- Не за что. Ваш поезд отходит завтра в два часа после полудня. Не опоздайте.
Я радостно фыркнул.
- И это говорит человек, который неоднократно перескакивал через ограду Юстонского вокзала, швырял контролеру свой билет и на ходу вскакивал в уже отходящий от станции состав?
- Я сказал : Не опоздайте. И мне все равно , насколько впритык вы прибежите на станцию, лишь бы только вы добрались сюда. Вас будет ждать двуколка.
- Прошлый раз мне пришлось идти пешком, - удивившись, заметил я, засовывая стопку бумаг в ящик стола, ибо было очевидно, что сегодня я уже не буду ими заниматься.
- Тогда было лето. Сейчас слишком холодно, чтобы человек столь преклонного возраста шел пешком в это время года.
- Холмс, я даже не собираюсь ничего на это отвечать.
- Вы уже закончили свою работу? Я что-то больше не слышу шелеста бумаг.
- Я отложил все на завтра, - устало вздохнул я, откидываясь назад и сдерживая зевок.
- Отлично, - радостно откликнулся Холмс. – Теперь вам надо только уложить вещи, и вы можете ложиться спать.
Я с трудом удержался от желания уронить голову на стол.
- Разве в прошлый раз я не оставил у вас кое-что из своих вещей? – уныло спросил я.
- Нет, но это была бы неплохая идея, - подхватил Холмс. – Вы могли бы оставить одежду, которая потребуется вам на уик-энд, в гостевой комнате.
- Она может вам еще зачем-нибудь понадобится в перерывах между моими приездами; я почему-то сомневаюсь, что какому-нибудь вашему гостю понравится, если он найдет на комоде чужую зубную щетку, - сонно сказал я.
- У этой проблемы есть только одно решение, - голос Холмса в эту минуту стал очень тихим.
Я вздохнул, медленно скручивая между пальцами телефонный провод.
- Холмс, мы уже дюжину раз говорили об этом… Я просто не могу еще это сделать… Да не прошло бы и месяца, как я сошел бы там с ума от безделья…
- Солдат сражается до конца, да?
- Холмс, это не что-то такое, что я мог бы отбросить, как старое пальто, мне было бы это не легче, чем вам изменить свои привычки отшельника, - мягко сказал я.
- Хотите сказать, что перед лицом всех этих перемен в Лондоне мой выбор был сбежать оттуда, а ваш – остаться и принять бой?
- Разве не к этому все сводится, дорогой друг?
Наступила небольшая пауза, а потом раздался унылый вздох.
- Полагаю, вы правы, Уотсон… это случается c вами гораздо чаще, чем могли бы предположить те, кто знает нас лишь по вашим живописным мемуарам.
- И всегда все возвращается к ним, да? – сказал я с улыбкой.
- Вы этого от меня и ожидали, не так ли? Мне бы не хотелось разочаровать вас.
- Да, - признал я, перекручивая провод вокруг пальца. Несколько секунд ни один из нас не произнес ни слова, и тут я не смог сдержать зевок.
- Я кладу трубку. Идите спать, старина. Не будет ничего хорошего, если вы отмерите завтра неверную дозу какого-нибудь снадобья из-за того, что будете еле держаться на ногах. Не говоря уже о том, что вы окажетесь в тюрьме, и это окончательно испортит уик–энд.
- Ваше беспокойство за мое благополучие удивительно трогательно, - ответил я, улыбаясь в трубку.
- Как всегда.
Мы оба засмеялись с непринужденностью друзей, знавших друг друга четверть века, и я неохотно завершил разговор.
- Спокойной ночи, Холмс.
- Технически, дорогой друг, уже утро, ибо фактически вторая половина дня заканчивается с…
Я положил трубку, чего он и ждал, и усмехнулся, сидя в темноте. Некоторые вещи никогда не меняются, и среди них абсолютное нежелание Холмса говорить мне «до свидания».
Он не прощался, уезжая из Лондона, продолжая утверждать, что мы расстаемся всего лишь до следующей встречи, и прыгнул в поезд, когда я еще не успел сказать все, что хотел (предчувствуя это, я написал ему письмо и всунул конверт в его саквояж), и каждый раз, когда мне пора было возвращаться в Лондон после моего очередного визита к нему, Холмс никогда не говорил «до свидания», а просто произносил «бон вояж» перед тем, как я садился в двуколку, чтобы ехать на станцию.
И вдобавок к этому , он либо вешал трубку, не прощаясь, просто заканчивая разговор и все. Либо поддерживая уже сложившуюся у нас традицию, Холмс начинал излагать самые нелепые теории, какие я только слышал, а я вешал при этом трубку, так и не попрощавшись – теперь это уже вошло у нас в привычку.
Я погасил лампу и вышел из своего кабинета, пытаясь вспомнить, куда я положил свой саквояж, вернувшись домой в прошлый уик-энд; моя душа, минуя повседневные хлопоты завтрашнего дня, уже устремилась к пригородной станции в самом центре Сассекса.
Для человека, так много лет считавшегося «мозгом без сердца», Шерлок Холмс порой мог быть подкупающе сентиментальным.
Но ни за что на свете, ни в прошлом , ни в настоящем, я бы не желал ничего другого.

Итак, прочли вторую главу. Боюсь только, что если просто обсуждать новую книгу с этим новым переводом, то мы скоро превратимся в завзятых критиков. Я пока вижу одни недостатки перевода, а нового узнала пожалуй только про бедного Мюррея. Правда, еще в первой главе поняла, что Холмс все-таки был студентом или вольнослушателем в Бартсе, а то у меня на этот счет было другое мнение, основанное исключительно на собственные впечатления от книги. Здесь Стэмфорд конкретно говорит, что такие знания удивили бы его профессоров. А в старом переводе профессора упоминались просто, без такой непосредственной привязки к Холмсу.
Ну, это я как бы подвожу итог, а теперь по второй главе.

"Работал, как проклятый" - мне категорически не нравится, тем более, что работал он не на глазах у доктора и, по-любому, такое заявление здесь не к месту.

И "нежные" движения Холмса тоже, мне кажется, не выдерживают никакой критики. Ведь понятно же о чем идет речь - слово "деликатный", по моему, так и просится, но если люди поставили себе цель отличиться и выдать совершенно отличный от старого перевод, тогда ничего не скажешь.

Сначала решила, что тут очередное указание на студенчество Холмса -"Случайный студент не станет вдаваться в подробные детали" - хотя это предложение, на мой взгляд, не очень дружит с русским языком. Но в оригинале ни слова про студента, там no man would work so hard. В принципе, конечно, можно перевести и так, но почему обязательно "студент"?

Название списка возможностей Холмса как "познания" мне тоже не очень понравилось. По моему исчезла какая-то изюминка, которая была в названии "Шерлок Холмс - его возможности". Впрочем, этим грешит весь перевод - исчезла легкость и изящность изложения.

А Лестрейда в довершение наградили непосредственно "крысиной мордочкой"! Без всяких сравнений))
На этом пока все

Он совершенно неверно истолковывает мою реакцию на его объятия.
- Холмс, - спрашивает он, отпуская мои плечи, - вы ранены?
Я не поднимаю на него взгляд. Я даже не произношу ни слова.
Да, наверное, я ранен – но он сделал это.
Это чувство - быть … нужным кому-то...
Для меня это подобно ощущению, когда ты распрямляешь раненную ногу – онемевшую, отвыкшую от движения и от того сопротивляющуюся. Ощущение настолько непривычное, что оно вызывает боль. Впрочем, непривычное ли? Вернее будет сказать незнакомое. До появления в моей жизни этого человека. Он так дорожит моим обществом… как будто бы моя личность может и впрямь представлять для него какой-то интерес. Он так искренне и чистосердечно восхищается самыми обычными моими действиями; наверное, со стороны можно подумать, что я и впрямь достоин восхищения.
Я понимаю свою реакцию на все эти вещи и прекрасно понимаю его мотивы, но странно, я чувствую какое-то непонятное смущение и очень хотел бы избежать чьего бы то ни было пристального внимания.
- Холмс? – спрашивает он снова, и я качаю головой, высвобождаясь из его рук и отступая назад.
- Нет, - холодно отвечаю я. – я в полном порядке.
Он все еще обеспокоенно смотрит на меня, как будто бы откуда-то знает, что я могу и ничего ему не сказать, но снова неверно истолковывает причину.
- Вы работали над этим случаем до полного изнеможения, - заключает он через минуту. В его тоне чувствуется легкий оттенок укоризны, и я делаю недовольную гримасу.
Хотя – по правде говоря – его беспокойство о моей безопасности в этом деле было вполне оправдано. Это было вообще рискованное предприятие, не говоря уже об опасности, которую повлекло за собой его завершение. Откровенно говоря, я был на волосок от смерти, хотя ему этого, конечно, не скажу. Риск был неизбежен, я прекрасно знал это, потому-то и не взял его с собой сегодня вечером.
Никак не ожидал, что он последует за мной по своему собственному почину.

Сегодня начну выкладывать перевод книги Моры Морстейн "Детство Шерлока Холмса" Скажу о книге несколько слов. Увидела ее когда-то на Амазоне и очень захотелось прочесть. Такая тема... Но когда собралась? книги почему-то не было даже в букинистическом варианте. Но было новое издание в двух томах, которое значилось, как "Мальчики Холмс - Шерлок и Майкрофт" Их я и купила)) И совсем не жалею.
Автор - холмсоман. Она, насколько я понимаю, профессор гастроэнтерологии, преподает в нескольких университетах США, выступает по телевидению на темы питания и различных диет и т.д. Больше книг по Холмсу я у нее не видела.

Книга , конечно, не идеальна, местами в ней проскальзывает очень большая наивность, ну как будто ребенок пишет)) Есть некоторые странности - в частности, описания совсем маленьких Майкрофта и Шерлока.И еще несколько моментов. В некоторых рецензиях указывается на отсутствие стилистики.
У меня было разное отношение к книге. Порой я ее даже откладывала. Потом решила, что надо прочесть и забыть.))Но начиная со второго тома, читала уже не отрываясь. И - вот такая странность - нашла в ней много очень близкого для себя, для своей жизни, даже как бы ответы на какие-то вопросы - но это, конечно, исключительно индивидуально. В итоге хочу сказать, что в книге очень неплохо показано, как из мальчика Шерлока вырос Шерлок Холмс. В начале мне казалось, что между ними ничего общего.
Книга в общем очень понравилась. И я решила перевести ее и выложить. Мне кажется, это всем будет интересно. И я позволю себе кое-что подправить в плане стилистики изложения и некоторых не очень удачных моментов. Это будет, если можно так выразиться , авторский перевод.
Хочу еще добавить, что автор посвящает книгу своему отцу и Джереми Бретту))
Пока перевела первую главу. Она очень большая и в ней я практически ничего не меняла.



Том 1: Газетчик идет по следу

Глава 1

Уиггинс

Этот труд является одновременно и отчетом о моих попытках разузнать скрытую от широкой публики историю Шерлока Холмса и рассказом о необыкновенном детстве сыщика. Немало времени ушло у меня на то, чтобы найти некоторых очевидцев, которые помогли мне узнать о его прошлом, но это исследование того стоило, ибо история, поведанная ими, экстраординарна.
Мой интерес к мистеру Холмсу возник задолго до того, как его имя стало известной широкой публике.
Проработав 11 лет репортером, ведущим в «Гардиан»колонку преступлений, к 1875 году я уже был довольно известен в Скотланд Ярде. Помню, что первый раз услышал имя мистера Холмса весной 1879 года, когда говорил с молодым инспектором Лестрейдом о целом ряде нераскрытых случаев грабежа в Кенсингтон- Гарденс. Лестрейд был человек среднего роста, лицо его чем-то напоминало собой крысиное. Между делом он упомянул, что ему надо договориться о встрече с молодым человеком по имени Холмс. Когда я поинтересовался, кто был этот мистер Холмс, Лестрейд поджал губы, засунул руку в карман жилета и заставил меня пообещать, что это не будет предано огласке, после чего принял позу профессора, читающего лекцию.

- Этот малый, Холмс, пришел в Скотланд Ярд пару лет назад во время расследования кражи опаловой диадемы у миссис Фаринтош. Вы, вероятно, не слышали об этом деле, так как миссис Фаринтош потребовала, чтобы все держалось в тайне. Это дело было поручено мне – оно было одним из первых, которым я занимался в качестве инспектора, заметьте – и должен сказать, что расследование шло достаточно успешно, хоть и немного медленно. Мы сузили круг подозреваемых до двух человек – либо это был камердинер мистера Фаринтош, либо человек, которого наняли, дабы он избавил дом от множества мышей.
Так вот, этот мистер Холмс (вне стен больницы мне не приходилось встречать более худого человека) входит в наше управление через три дня после преступления, и говорит, что миссис Фаринтош просила, чтобы он сам занялся этим делом. Я поинтересовался, в качестве кого он действует, и он сказал, что он частный детектив-консультант. Гм! Частный детектив-консультант, надо же! Затем он утверждает, что похитителем является жених дочери и рассказывает мне о том, что он выяснил и излагает произошедшие события вплоть до того момента, когда преступник остановился, чтобы надеть ботинки задом наперед! Ну, я решил подыграть ему, чтобы не расстраивать миссис Фаринтош, понимаете, и должен сказать, что в тот день удача явно была на стороне мистера Холмса, ибо диадема была найдена в полой книге в книжном шкафу этого самого жениха. У этого мистера Холмса странные и довольно своеобразные методы раскрытия преступлений, которые порой оказывали нам кое-какую помощь при расследовании нескольких небольших дел. Его трудно назвать дружелюбным, и его насмешки и издевательства просто ужасны, но думаю, пойду-ка я проведаю, как у него обстоят дела, и немного с ним поболтаю.

Наверняка, это было не просто совпадение, что через два дня Лестрейд захватил двух воров, за которыми давно охотился, хотя если бы вы внимательно просмотрели полицейские отчеты об успешном завершении этого дела во всех лондонских газетах, то ни в одной бы не нашли упоминания о мистере Шерлоке Холмсе.

Время от времени в разговорах с различными инспекторами и констеблями мне по – прежнему приходилось слышать о мистере Холмсе и его «странных» методах, и как-то раз осенью 1880 года я встретил его, когда он выходил из Скотланд Ярда. Высокий и очень худой молодой человек выскочил на улицу, явно очень сердитый, что-то бормоча себе под нос (я разобрал слово «идиоты») и зашагал так быстро, что я даже не представлял, что по Лондону можно передвигаться с такой скоростью.

Конечно, позже когда появились первые рассказы доктора Уотсона, широкая публика тут же была очарована этим проницательным частным детективом-консультантом. После публикации «Последнего дела Холмса» в декабре 1891 года я решил , что было бы неплохо разузнать о мистере Холмсе побольше – сделать о нем серию биографических статей и особенно побольше разузнать о его детстве, которое для всех было тайной. Я не стыжусь признаться, что меня привели в восхищение способности и загадочная личность Шерлока Холмса, и чувствовал, что публика с радостью раскупила бы газеты, в которых сообщалось бы о его прошлом. Мои издатели разделяли мое мнение, хотя считали это делом безнадежным – Холмс погиб и его детские годы были тайной даже для его лучшего друга, доктора Уотсона, как он поведал несколькими месяцами раньше в «Случае с переводчиком». И , тем не менее, к моей радости мне было позволено предпринять попытку что-нибудь выяснить.

Презрение Холмса к журналистам было известно всем, и всех писак, что осмелились приблизиться к нему, ожидал очень сильный, и порой даже грубый, отпор. Однако, некоторые репортеры все еще пытались взять интервью у мистера Холмса, пока известный инцидент с Эдвардом Миллером из «Ивнинг Стэндарт Ньюс» не стал притчей во языцех.
В той короткой беседе, имевшей место в 1890 году, Миллер подошел к Холмсу на улице, когда он возвращался домой. Мой коллега был довольно настойчив, забросав Холмса вопросами об аспектах недавно опубликованного «Знака четырех». Холмс намеренно не обращал на него внимания, направляясь к дому 221б по Бейкер-стрит. Миллер, здоровенный, мускулистый малый, имел дерзость встать прямо перед Холмсом, вынуждая его ответить на вопросы.
К тому времени вокруг них собралась небольшая толпа любопытных. Холмс остановился и взглянул Миллеру в глаза. Затем сказал, громко, так что было всей улице:
- Мистер Миллер, я не понимаю, почему мне должен надоедать и досаждать человек, который прошлой ночью напился допьяна, проиграв те небольшие средства, которые были у него при себе, в то время, как его бедная жена лежит на смертном одре.

Говорят, Миллер весь как-то сжался, исчез в толпе и неделю не показывался на работе. Холмс, конечно же, оказался прав во всех своих выводах, хотя даже друзья Миллера не знали о его чрезмерной склонности к азартным играм и о смертельной болезни его жены. Как правило, такой публичный разнос служит пищей для постоянных шуток среди репортеров в пабах, завсегдатаями которых мы являемся. Однако, не один репортер не стал поддразнивать Миллера, у каждого из нас есть проблемы и свои собственные скелеты в шкафу. То, с какой невероятной проницательностью Холмс разоблачил скрытые от всех стороны жизни Миллера, скорее охладило, нежели стимулировало наши ряды к действию. После этого все репортеры оставили мистера Холмса в покое. Так что, понятное дело, что я не искал помощи у мистера Холмса для написания этой биографии, хотя все еще был погружен в эту работу, когда он вернулся после своего трехгодичного отсутствия (ибо и репортеры, и полиция сразу же узнали о его возвращении). Меня пугала возможность столкнуться с ним лицом к лицу, и хотя мне почти нечего скрывать, у меня никогда не было желания оказаться объектом пристального внимания детектива.

Пока же я пришел к выводу, что первые же мои действия по написанию биографии Холмса могут стать самым ужасным и роковым моим поражением. Так как все думали, что Холмс был мертв, я рассудил, что правильным будет выбрать для начального источника информации его брата Майкрофта. Был довольно небольшой шанс, что этот необщительный, чрезвычайно закрытый человек, возможно, просто захочет помочь увековечить память его младшего брата, героически погибшего в борьбе за незыблемость законов Британской империи.

Решив, что терять мне нечего, я пошел в клуб Диоген и передал швейцару записку к Майкрофту Холмсу. К моему большому удивлению (и, несомненно, к большому удивлению швейцара) Майкрофт Холмс распорядился, чтобы меня проводили в его офис.
Я тут же заметил, что доктор Уотсон был прав – лишь по глубокому, пронзительному взгляду блестящих серых глаз можно было безошибочно определить братское родство между Шерлоком и тучным Майкрофтом Холмсом. Исходя из всех других черт : дородной фигуры Майкрофта, его больших рук с пухлыми пальцами, а также медлительной и флегматичной натуры, вы бы никогда не подумали, что два этих человека – братья. Майкрофт Холмс усадил меня в большое кожаное кресло, предложил виски с содовой и терпеливо выслушал мои идеи относительно биографии его погибшего брата, которую я собирался написать.
Он был очень внимателен и вежлив, хотя сказал, что сам не может оказать мне никакой помощи. Хоть он и уважал мое желание, как можно больше узнать о его брате, он никак не мог нарушить молчание, которое по каким-то причинам хранил и Шерлок. Он даже пытался отговорить меня от этой затеи, говоря, что все их родственники, к сожалению, умерли, Шерлок никогда даже в юном возрасте не склонен был заводить друзей и т. д. Он настаивал, что задача, которую я поставил, совершенно безнадежна и обречена на провал.
- Господи, ведь даже я не знаю все подробности его жизни! – воскликнул Майкрофт Холмс, протянув руку к стоявшему у него на столе серебряному блюду за очередной конфетой.
Когда я, пожав плечами, сказал, что за двадцать шесть лет работы репортером научился некоторым способам добычи информации, он встал, проводил меня до двери из красного дерева и пожелал удачи во всех моих изысканиях.

На это ушло немало времени. Но будучи вдовцом и имея взрослых детей, у которых были уже свои семьи, а также при поддержке моей редакции, я немало часов провел за розыском информации. Как вы можете представить, я начал с основы основ – я даже не знал, в какой части Англии родился Шерлок Холмс.
Мой короткий визит к доктору Уотсону, в его дом в Кенсингтоне не принес мне никакой пользы.

После недавней трагической кончины его доброй милой жены доктор Уотсон стал избегать репортеров, также как мистер Холмс. Это был плотный мужчина с густыми усами и добродушным лицом, которое сейчас носило отпечаток его горестных переживаний. Однако, когда я честно сказал, что моей целью является лишь отдать еще большую дань уважения Холмсу, а отнюдь не критиковать его, то тут проявилась присущая доктору доброжелательность и дружелюбие. За сигарой мы с ним немного побеседовали, и Уотсон с грустью признался, что ему, к сожалению, ничего не известно о детстве Холмса. Он не мог подсказать, что мне делать дальше и заверил, что миссис Хадсон известно о Холмсе еще меньше, чем ему, и он не знает, кого бы я мог об этом расспросить. У меня не было желания затягивать свой визит, так как, похоже, что две таких ужасных потери, которые пережил доктор за последние годы, сильно состарили и утомили его. Он потеряно и печально смотрел на пламя камина, и это последнее, что я увидел в этом доме, а потом служанка проводила меня вниз, и я снова вдохнул в легкие туманный январский воздух.

Несколько недель, которые я провел, расспрашивая продавцов с Бейкер-стрит и ее окрестностей, прошли впустую. Управляющие банка «Кэпитал и К» встретили меня холодно (доктор Уотсон, сказал, что в этом банке у Холмса был текущий счет), и те инспектора и констебли , с которыми я разговаривал, лишь разводили руками. Миссис Хадсон чуть не ударила меня дверью, захлопнув ее перед самым моим носом (невзирая на слова доктора Уотсона, я все-таки решил попытать счастья; но она даже не сказала мне, что все еще получает плату за комнаты Холмса). И к моему крайнему разочарованию Кембриджский, Оксфордский и Лондонский университеты, а также больница Св. Варфоломея отрицали, что Шерлок Холмс когда либо числился среди их студентов. То же самое касалось и Виктора Тревора и Реджинальда Месгрэйва; во время еще одного короткого визита доктор Уотсон сообщил мне, что Холмс в своих рассказах упоминал именно эти имена, хотя его абсолютно не удивило бы, если это были лишь псевдонимы. Я телеграфировал Конан Дойлю в Швейцарию, в Давос, но это не принесло никакой пользы, ибо он заверил меня, что детские годы Шерлока Холмса были для него полнейшей тайной; он просто обрабатывал истории, которые присылал ему доктор Уотсон. Так неделя шла за неделей, а я ни на йоту не продвинулся в поисках полезной информации о Холмсе.

И вышло так, что первой большой удачи я достиг совершенно случайно, это произошло в конце января 1892 года. Я вновь приехал на Бейкер-стрит и несколько часов бродил по этой улице и ее окрестностям. День был ветреный, падал снег, но я все еще стоял у дома 221б, погруженный в собственные мысли, когда вдруг увидел четырех мальчишек, которые бежали, кидаясь снежками. В эту минуту я понял, что я упустил из виду единственных помощников, которые, как мне было известно, были у Холмса, его Нерегулярные полицейские части с Бейкер-стрит.
Две недели я расспрашивал всех мальчишек, которых встречал в этих окрестностях, и, наконец, нашел одного чумазого мальчугана лет восьми, который получив шиллинг, сказал, что знает мальчика, который время от времени помогал Шерлоку Холмсу. Я дал ему еще один шиллинг, и он согласился проводить меня к своему приятелю.
Заключив это соглашение, мы дошли до подземки, где я купил нам два билета до Олдгейта. Немного пройдя от станции пешком, мы оказались на Грэйвел Лейн. Мы поднялись на второй этаж довольно грязного неприглядного строения, и мой новый знакомый Томми постучал в дверь без номера.
Нам открыла женщина, еще довольно молодая, ее каштановые волосы были собраны в высокую прическу, щеки были гладкие и покрытые нежным румянцем, лишь несколько лишних фунтов веса да небольшие морщинки у глаз говорили о том, сколько лет этой женщине. Платье ее было старым, но совсем не поношенным, и что-то в ее манерах, прямой осанке и плотно сжатых губах говорило о гордости, которая так не вязалась с незавидным положением этой женщины.
Томми снял свое кепи.
- Миссис Уиггинс, а Джимми дома? Этот джентмен хочит поговорить с ним.
Миссис Уиггинс пристально посмотрела на меня.
- Зачем он вам нужен , сэр? – спросила она.
- Уверяю вас, мадам, я не причиню никакого вреда вашему мальчику. Я просто очень хотел бы поговорить с ним о его работе с мистером Шерлоком Холмсом, о котором я пишу статью для своей газеты. – Я показал ей свои документы. – Я щедро заплачу за такую информацию.
Хотя мое сердце бешено колотилось в предвкушении, мне удалось сохранить самообладание и говорить довольно непринужденно. Я не хотел, чтобы они знали, как это важно для меня – я вспомнил, что Холмс говорил нечто подобное Уотсону, после того, как получил информацию от бедной миссис Мордекай Смит в деле со «Знаком четырех».
- Позволь, я поговорю с ним, ма, - раздался голос за спиной миссис Уиггинс. Оглядевшись ,я увидел в глубине комнаты пятерых ребятишек. Эти серьезные слова произнес чумазый паренек лет пятнадцати c приветливым лицом, он явно уже вырос из той одежды, в которую был одет. Миссис Уиггинс продолжала пытливо смотреть на меня
- Сколько вы заплатите? – спросила она.
- Для начала гинею, а там дальше поглядим, все будет зависеть от того, насколько ценной будет информация. – Я достал из кармана часы и посмотрел на время. – Но у меня есть другие дела, мэм, поэтому мне нужно знать, позволите ли вы сыну поговорить со мной.
- Гиннею! – воскликнул Джимми.
Я услышал, как у него за спиной оживленно стали переговариваться дети помладше. Миссис Уиггинс улыбнулась и скромно опустила глаза.
- Это очень щедро с вашей стороны, сэр. Я уверена, что Джимми расскажет вам все, что сможет.
Тут Джимми вскочил , пробежал в коридор и натянул на себя рваное пальто.
- Пойдемте, сэр.
Я объяснил миссис Уиггинс, что мы поговорим с Джимми у меня дома, и что через несколько часов он вернется. Как и обещал, я вручил ей гинею и дал Томми несколько шиллингов, чтобы он смог доехать до того места, где я нашел его.
От волнения у меня едва не кружилась голова. Не думаю, что это прозвучит, как моя фантазия, но вот , как только я подумал об этих мальчишках Холмса, мой репортерский инстинкт, в котором я никогда не сомневался, вырвался на волю и забурлил словно действующий вулкан. Я почему-то нутром чувствовал, что в руках у Джимми был ключ, который поможет мне начать расследование.

Я привез Джимми ко мне домой в Бэйсуотер, а не в свой офис, так как не хотел, чтобы он отвлекался на шум и хаос в нашей редакции. Нас встретила миссис Дэррик, моя экономка, которая взяла наши пальто, чтобы просушить. Я увидел, как вспыхнули глаза Джимми, когда я попросил принести чаю, молока, сэндвичей и сладостей. Я провел Джимми в мой кабинет, и мы сели друг против друга у остывшего камина. Тут же появилась наша служанка Мойра и довольно быстро разожгла в нем огонь. После того, как миссис Дэррик принесла поднос со всем, что я просил, я отпустил ее и налил чаю себе и Джимми.
- Угощайся. Будь, как дома, - сказал я, указывая на угощение.
На секунду мальчик замер, словно ожидая, не передумаю ли я, а затем с аппетитом набросился на еду.
Несколько минут я не беспокоил его, улыбаясь каждый раз, когда он бросал на меня взгляд в перерывах между поглощением сэндвичей и разглядыванием моего кабинета.
- Ой, да вы боксер! Совсем, как мистер Холмс, - сказал он, тщательно жуя. – Но не очень хороший, да?
Я был очень удивлен .
- Как ты…
- Боксерские перчатки и ваш нос, - объяснил он, пожимая плечами и кивнув головой на старые боксерские перчатки, висевшие на гвозде. Затем указал пальцем на мое лицо. – Сколько раз вам его ломали?
Словно мальчишка, пытающийся скрыть какую-то провинность от родителей, я невольно закрыл нос рукой и нащупал там небольшую горбинку.
- Не так уж много, - засмеялся я. – Что еще ты видишь?
- О, совсем немного. – сказал мальчик, отставляя в сторону пустую тарелку и допивая молоко – Я же не мистер Холмс. Но… - тут он огляделся по сторонам, словно хотел убедиться, что за нами никто не следит, - но еще скажу, что вы правша и наскоро писали какое-то письмо этим утром. Вы вдовец, у вас двое детей, и вы все еще горюете по вашей жене, хотя с тех пор, как она умерла, прошло уже несколько лет. Вы не очень общительны и много времени проводите дома за чтением. – Мальчуган весело фыркнул, хлопнув себя ладонями по бокам. Потом на его лице появилось совсем детское, невинное выражение, и он спросил, - Я прав, мистер Коббет, насчет всего этого? Мистер Холмс сказал, что я хороший ученик, так он сказал. Не в плане математики или каких-то там книг, - я их почти не читал – а в наблюдении и дедукции. Я стараюсь делать так, как он учил, но у меня же не такие мозги, поэтому иногда мне приходится догадываться. Но я никогда не говорил ему, что гадаю. Боже, он так это не любил…

Я был искренне удивлен, и, смутив мальчугана, изумленно смотрел на него несколько секунд, пытаясь собраться с мыслями. На ум мне сразу пришел Эдвард Миллер. Так вот значит, каково это оказаться под пристальным наблюдением незнакомого человека, быть перед ним практически обнаженным, со всеми своими тайнами и пороками. Я пытался вернуть самообладание, без конца поправляя галстук, одергивая жилет и беспокойно ерзая на стуле.
- Да… что ж…собственно говоря, Джимми, все что ты сказал, абсолютно верно.
Я прокашлялся, ибо у меня пересохло в горле, и постарался принять непринужденную позу, откинувшись назад и положив ногу на ногу. Но в душе у меня было чувство, словно мне под кожу забрался целый рой жалящих пчел и мне некуда деться от их укусов.
-Ух, ты! Здорово! Это же здорово, сэр! – воскликнул Джимми.
- Да, мой мальчик, это совершенно поразительно, - согласился я. – а теперь, если ты не против, мне бы очень хотелось узнать, как ты… догадался…. Или сделал обо мне такие выводы.
- Конечно, - сказал мальчуган, - На самом деле, все это очень просто.
Я улыбнулся.
- Да. Уверен в этом. Но мне все же хотелось бы знать.
Мальчик встал и начал ходить по комнате. Неожиданно ему показалось, что он ведет себя слишком свободно, и он повернулся ко мне.
- Вы не против, сэр?
- Конечно, нет. Пожалуйста, продолжай.
Джимми подошел к моему столу у окна.
- Сначала я увидел ваш стол и эту чернильницу с правой стороны. Затем увидел ручку, ее перо указывало в сторону чернильницы. Ну, только правша мог так положить ручку, понимаете? Потом я подумал, что вы же репортер и должны заботиться о своих письменных приборах, ибо они часть вашего ремесла, вы этим живете. А в остальном кругом все убрано. По этому, когда я увидел, что ручка просто так лежит на столе, я подумал, что вы второпях писали письмо и вам некогда было убирать ручку в футляр.
Он сделал паузу.
- Пока все верно?
- Пока да.
Тут мальчик указал на камин.
- Эта фотография, на которой вы с тремя вашими детьми, говорит о том, что вы были женаты. Судя по тому, как ласково вы на них смотрите, можно предположить, что это ваши дети и что их трое,если… ну…
Он смущенно засунул руки в карманы.
- Если у меня нет внебрачных детей, - закончил я его мысль. Мальчишка усмехнулся. Потом вздохнул и продолжал
- Значит, судя по фотографии, у вас трое детей. Значит, вы были женаты, но, наверное, ваша жена умерла молодой , иначе тоже была бы на этой фотографии рядом с вами и вашими детьми. А на другой фотографии ваши дети уже лет на десять старше, и этой фотографии уже несколько лет, потому что она пожелтела. Значит вы вдовец уже много лет. И нигде нет фотографии вашей жены, хотя вы носите на пальце обручальное кольцо. И не думаю, что вы женились второй раз, потому что, когда мы вошли в дом, вы не задавали вашей экономке никаких вопросов о, ну… новой миссис Коббет. Ну вот, я об всем этом подумал и решил, что вы не держите в комнате фотографию вашей жены, потому что это очень тяжело для вас и вы все еще горюете по ней. А кольцо носите, чтобы не привлекать внимания других женщин. Значит , не хотите жениться вторично.
Должен отдать парню должное : он говорил очень тихо и мягко.
Наконец, я нарушил молчание.
- Все именно так, мой мальчик.
Когда горестные воспоминания слегка поутихли, я спросил:
- А что насчет чтения?
Он пожал плечами.
- О, это легко.- И указал на кресло, в котором я сидел. – Это ваше кресло новое. Но когда мы вошли, я заметил, что подушки на сидении уже довольно поношены, потому что вы сидите здесь все вечера напролет. А на столе рядом лежит книга и стопка журналов. Так я решил, что вы домосед и много читаете.
Джимми снова сел. Он снова стал задумчивым, каким был, рассматривая мой стол. Я терпеливо ждал, когда он заговорит. Неожиданно он раскрылся передо мной и стал изливать то, что было на душе, его глаза увлажнились.
- Я не могу поверить, что его больше нет. Не могу поверить. Я видел его так отлично загримированным, что я думаю, порой он и сам не знал , кто он такой. Я видел, как он дрался с тремя бандитами, ограбившими Сьюзен и ее сестру. Я знаю, он был гораздо сильнее, чем могло показаться, и он делал эти странные движения, так что его действительно было очень трудно ударить. А когда он сбил с ног одного из них, они были так удивлены. – Джимми сжал руки в кулаки и изобразил, что он наносит удары – Бам! Бам! – потом остановился, безвольно опустив руки. – Это было поразительно. После этого эти типы оставили девчонок в покое.
Он замолчал и откинулся на спинку кресла.
- Я слышал, как он говорил на самых разных наречиях… с разным акцентом. Иногда он позволял мне сопровождать его, когда он бродил по улицам. Моя мама знала, что с ним я был в безопасности. И он учил меня, как наблюдать и делать выводы – так он это называл. Он считал, что я делаю успехи.
Тогда, в начале апреля 1891 года, незадолго до своей гибели мистер Холмс последний раз пришел ко мне и сказал, что, возможно, он больше не увидит нас, мальчишек, потому что ему надо заняться преступной организацией, которую он выслеживает уже несколько лет и это может быть очень опасно. Он сказал, чтобы я продолжал наблюдать и делать выводы, потому что у меня есть талант. Он просил ничего не говорить о нем, если он не вернется, пока я не буду уверен в том, что он мертв, и что , возможно, меня будут о нем расспрашивать. А если пойму, что его нет в живых, то могу говорить, но только тому, кому буду доверять. Потом мистер Холмс поблагодарил меня за помощь и пожал мне руку. Вот так. Я три года никому ничего не говорил, все ждал, что он будет нас разыскивать. Старался быть начеку, приглядывался ко всему подозрительному. А потом… Моя сестра умеет читать лучше меня, и она прочла мне «Последнее дело Холмса». Теперь я могу говорить. Но как бы я хотел, чтоб все было по-другому. Я просто не могу поверить, что он погиб.

К тому моменту, когда этот трогательный монолог закончился, лицо Джимми было мокрым от слез. Назовите меня бездушным, или же газетным писакой до мозга костей, но во время его искренней и жалобной речи я все записывал так быстро, как только мог, стараясь ничего не пропустить. По этой черте всегда можно узнать опытного журналиста, который сохраняет внешнюю нейтральность независимо от того, что бы он не слышал; часто это неверно понимают, принимая за холодность или равнодушие. Подняв голову, Джимми увидел , как я быстро набрасываю то, что он говорит, в свой журналистский блокнот, и очевидно, совершенно не тронут его горем.
- Что именно вы хотите узнать о нем от меня? – устало спросил он, вытирая слезы. – Если вы хотите как-то опорочить его имя, я не стану говорить о мистере Холмсе ничего плохого. За эти три года мне приходилось прогонять других репортеров, этим любопытным я не дал бы и разбитой бутылки, я и вам тоже могу ничего не сказать.
Я отложил ручку и мягко сказал:
-Уверяю тебя, Джимми, я просто хочу узнать что-нибудь о детских годах мистера Холмса, потому что думаю, что людям это было бы интересно. Я тоже очень уважаю этого человека и хотел бы почтить его память, а не клеветать. Я надеюсь, что у тебя, возможно, есть какая-то зацепка, с которой я смогу начать свое расследование, но полагаю, что мне помогла бы любая информация о мистере Холмсе, которой бы ты захотел со мной поделиться. И когда я говорю, что у меня нет ни малейших намерений опорочить репутацию мистера Холмса, ты можешь мне верить.
Джимми немного подумал.
- Хорошо, вы кажетесь мне порядочным человеком, и я вам доверяю. Но я не знаю, есть ли у меня то, что вам нужно. Мистер Холмс никогда не был особенно разговорчивым. Сколько не пытаюсь, не могу припомнить, чтобы он хоть что-нибудь говорил о своем детстве. – Джимми наверняка заметил мое разочарование, ибо я невольно насупился. Он тут же сказал. – Но я постараюсь что-нибудь припомнить, и как вспомню, сразу расскажу вам, обещаю.
Все это было вполне объяснимо, ведь мы говорили о событиях, которые были, как минимум, три года назад. Может, он и правда, что-нибудь вспомнит и это будет краеугольным камнем моего расследования.
- Это было бы замечательно, - согласился я.
Джимми откинулся на спинку стула.
- Забавно, ведь мой кузен, мой старший брат и я, все мы выполняли для Шерлока Холмса какую-нибудь работу. Все началось с моего кузена Джекки, он работал с мистером Холмсом, когда тот впервые нанял нас, мальчишек, это было в 1879 году. Джекки тогда было двенадцать. Он возглавлял отряд Нерегулярных войск во время дела Джефферсона Хоупа. Мой старший брат Боб примкнул к отряду три года спустя и сменил Джекки, потому что тот стал матросом. А я присоединился к отряду в 1886, мне тогда было семь. Тогда мальчишками командовал мой брат и это он тот Уиггинс, о котором доктор Уотсон написал в «Знаке четырех», но и я уже был в группе мальчиков, которые искали лодку. Представьте себе, как нас потрясло, когда о нас написали в книге. Ну, а когда мой бедный брат умер от дизентерии в 1888 году, я занял его место и стал возглавлять наш отряд, потому что, хоть мне и было только девять, мистер Холмс сказал, что у меня зоркий глаз и есть… - Джимми сморщился и стал подыскивать нужное слово. – Потенциал. Да, именно так. Он сказал, что из всех мальчишек именно у меня есть этот потенциал. Некоторые мальчишки, что постарше, были недовольны, что я командую, хотя мне только девять, но слово мистера Холмса было законом.
Его глаза так и сияли от гордости. Тут он указал на мой блокнот.
- Вы все это записываете?
- Да, - заверил я его.
Похоже было, что мальчуган засомневался и вытянул шею, чтобы поближе рассмотреть мою писанину. Я перевернул блокнот и показал ему поближе, чтобы он не сомневался.
- Я пишу очень быстро, Джимми. Это стенография. Продолжай.

- Ну, вы знаете, мы же не постоянно работали с мистером Холмсом. Он нанимал нас только, когда надо было постоять на страже и посмотреть, куда может пойти человек, и если это было не очень опасно. Как в деле «Горбуна». Ну или , если надо было идти за кем-то , выслеживая. Мистер Холмс научил нас, как быть почти незаметными. Иногда он подшучивал над нами, проверяя наши способности.
Так, он как-то сказал, что в шесть часов ласкар в красном шарфе выйдет из меблированных комнат, и мы должны следовать за ним, куда бы он не пошел, до девяти часов, после чего должны вернуться к пабу, у которого мы обычно встречались. У этого ласкара была довольно зловещая внешность и шрам от ножа на подбородке. Он долго ходил по Ист-Энду, то и дело встречаясь с какими-то головорезами, еще более устрашающего вида. Потом зашел в ломбард и оставался там до того часа, когда нам надо было возвращаться к пабу. Так когда мы пошли на встречу с мистером Холмсом позади паба О`Райли- это на Белл-лейн в Спиталфилдсе – чтобы доложить о выполненном поручении, там был этот подвыпивший и злобный ласкар собственной персоной! Увидев меня, он поманил меня пальцем, и я так и замер на месте и, признаюсь, не на шутку испугался. Я беспокоился о мистере Холмсе и переживал, уж не сделал ли чего с ним ласкар в том ломбарде, где он провел столько времени. И тут ласкар снова махнул мне рукой! Я немного приблизился, а остальные мальчишки поотстали, готовые , если что, бежать за полицией. Когда я подошел к ласкару, он наклонился ко мне и прошептал:
- Это я, Уиггинс.
Это был мистер Холмс! От неожиданности я отпрянул, и чуть не уронил свое кепи. Уж поверьте, он много раз дурачил нас самыми разными способами - частично для того, как он сказал, чтобы мы могли усовершенствоваться в своем деле, а частично, думаю, и просто для собственного удовольствия, потому что он любил весь этот маскарад, и ему нравилось подшучивать над нами. Но как-то раз я его разгадал.
Тут я перестал писать и искоса взглянул на него. Заметив мой скептический взгляд, Джимми задорно хлопнул в ладоши и воскликнул:
- Ну, что я вас заинтересовал, да?

Мне очень нравился этот мальчуган – его открытость, его способности к дедукции, его ум, его дружелюбие – все это вызывало мое глубокое уважение. У него был ровный приятный тембр голоса, совсем не похожий на грубый пренебрежительный жаргон, который так часто встречается у бедняков и малограмотных людей. Казалось, он тщательно подбирал слова; Несомненно, Холмс кроме всего прочего учил его точно и ясно излагать увиденное, и он выучил свой урок на отлично. И казалось, мальчик был рад, что его слушали, он жаждал поделиться с кем-то и то, что он рассказывал о Холмсе , было очень дорого ему.
- Мне очень интересно. Как же тебе это удалось?
- Это было 12 июня 1890 года – тут мальчик смущенно покраснел от того, что может назвать точную дату.. – Я один шел домой, заработав несколько пенни, потому что мне повезло раздобыть немного угля и дров и продать их. В аллее недалеко от дома я увидел старого пьяницу, он сидел на каком-то ящике, весь грязный и в лохмотьях, пил джин из бутылки, которую держал в руке, а в другой держал трубку и курил. Он то и дело кашлял и расплескивал при этом содержимое своей бутылки. Когда я проходил мимо, он сказал грубым голосом:
- Я тебя знаю. Ты – молодой Уиггинс, а твой кузен плавает сейчас в Индийском море.
Это заставило меня остановиться и взглянуть на него. Я подошел поближе и пригляделся к нему повнимательнее. Он был мне совершенно не знаком.
- Кто вы? – спрашиваю я.
- Просто старый человек, который пытается согреться, – ответил он, глотая слова и размахивая бутылкой, да так, что пролил джин прямо на себя. Но я всем своим существом почувствовал что-то знакомое и понял, что с ним что-то не так. И как он узнал, кто я такой?
Внезапно меня осенило, и я едва не плюхнулся на землю.
- Мистер Холмс! – воскликнул я.
Он тут же встал.
- Отлично, Уиггинс! – сказал мистер Холмс, отклеивая накладную бороду и снимая парик. Борода, должно быть, была колючей, потому что он долго тер потом свой подбородок. Потом взглянул на меня и сказал: - Честное слово, это было замечательно. Ты делаешь успехи. Скажи мне, как ты смог так быстро все понять?
Мистер Холмс пошел по аллее , а я изо всех сил старался не отстать от него.
- По двум приметам, сэр. Я узнал вашу трубку и запах вашего табака. Но все-таки думал, что вы просто какой-то знакомый Джекки , который каким-то образом знает нашу семью – почти все моряки курят трубку и эта трубка довольно обычная. И многие моряки довольно много пьют. Знаете, Джекки и сам к этому пристрастился. Но затем я подошел поближе и не почувствовал запаха джина. – Мистер Холмс продолжал идти, ничего не говоря. – Я имею в виду, - добавил я, - что, наверное, в бутылке была вода, если вы пролили ее на себя, а запаха джина не чувствуется. Значит, вы просто прикидываетесь пьяным. И вы единственный, кто знает Джекки и мог бы попытаться вот так меня обмануть, поэтому я… сделал вывод, что, наверное, это вы.
Еще несколько минут он ничего не говорил, пока мы не дошли до моего дома. Затем посмотрел на меня и улыбнулся одной из свойственных только ему этих странных полуулыбок.
- Прекрасная работа , Уиггинс. Сегодня вечером ты на высоте положения. Завтра вечером ты мне будешь нужен и еще пара твоих мальчишек. Вы сможете прийти к семи к задней двери паба о’Райли? Расценки те же, что всегда.
Всю ночь я повторял про себя: « Прекрасная работа, Уиггинс. Прекрасная работа, Уиггинс». А на следующий вечер, ровно в семь, мы были у паба.

Джимми продолжал в том же духе еще более часа, и я был совершенно заворожен историями о нем и Холмсе, и о том, как Холмс проникал в самое логово лондонских отщепенцев и убийц. Наконец, мальчик остановился и задумчиво стал смотреть в пламя камина. Он потер шею и сказал:
- Я не привык столько говорить. Можно мне еще немного молока?
- Конечно, - сказал я, закрывая блокнот. Он пил, а я встал и зажег лампу, потому что уже совсем стемнело. Хотя я был бы не прочь, если бы он продолжал говорить всю ночь, но я пообещал матери Джимми, что надолго его не задержу. Видимо, я должен благодарить свой репортерский инстинкт – ну откуда мне было знать, что я наткнусь на такую золотоносную жилу в лице этого мальчика? Мальчика, который так преклонялся перед Шерлоком Холмсом, и которому выпала удача видеть его в таких ситуациях, в которых больше это никому не удавалось. Признаюсь, правда, что я был немного расстроен, что он не смог вспомнить ничего, что говорило бы о детстве сыщика. Но даже если он и не сможет помочь мне с информацией о детских годах Холмса, его замечательные рассказы о сотрудничестве с Холмсом , в любом случае, достойны того, чтобы их напечатали. Отодвинув штору, я взглянул на свой маленький садик под окном и почему-то с грустью подумал о том, что так жаль, что Холмса больше нет , чтобы защищать Лондон от преступников. Какой он был замечательный человек!
Я повернулся к своему гостю, который решил еще немного угоститься сладостями.
- Джимми, тебе пора возвращаться домой, но завтра мне бы хотелось увидеть тебя снова. Я бы хотел продолжить запись твоих рассказов о мистере Холмсе. Ты не против зайти, скажем, в два часа?
Джимми встал и вытер рот рукавом.
- Как скажете, мистер Коббет. В два так в два.
- Ровно? – уточнил я , шутливо ткнув пальцем в его сторону.
- Ровно, - усмехнулся он.
Я вышел с ним из дома, остановил кэб и заплатил кэбмену, чтобы тот довез мальчика до дома.
Сначала мальчуган вытаращил глаза, но потом откинулся на сиденье и прикрыл дверцу. Он быстро освоился и принял непринужденную позу, точно юный лорд, который всю жизнь только и делал, что разъезжал по Лондону в экипаже. Я дал ему деньги на завтрашнюю поездку – на подземке, как он настаивал. Мы распрощались, кэб отъехал, а я вернулся к себе. Миссис Дэррик сообщила, что ужин будет готов через пятнадцать минут. Я вошел в кабинет и, сидя в кресле, смотрел на фотографии над камином, особенно на фотографию той, которой больше здесь нет.

На следующее утро я был до срока разбужен миссис Дэррик, которая осторожно потрясла меня за плечо.
- Мне очень жаль, что пришлось так рано разбудить вас, сэр, - сказала она, когда я уставился на нее, еще ничего не понимая, - но этот мальчик пришел сюда пешком от самого своего дома и уже час ждет вас. Я впустила его и дала чаю, чтобы он согрелся, но он так взволнован и так хочет переговорить с вами, что пролил всю чашку на токайский ковер, а потом испуганно отскочил и ,к сожалению, опрокинул и разбил старую зеленую вазу вашей матушки. Боюсь, если вы немедленно не выйдете и не поговорите с ним, весь дом будет перевернут верх дном еще до того, как вы прочитаете свои утренние газеты.
Я сел в постели, потирая глаза.
- О чем вы говорите? Сколько сейчас времени?
- Еще только половина седьмого, сэр. А мальчик – тот, что приходил вчера, этот Уиггинс.
Тут уж я проснулся.
-Уиггинс? Скажите ему, что через минуту я спущусь.
И не ожидая, пока миссис Дэррик уйдет, я вскочил с постели и быстро накинул халат. Я весь затрепетал от волнения и не с первого раза попал ногой в свои домашние туфли. Пригладил расческой волосы, наскоро освежил лицо и направился вниз.
Уиггинс снова был у меня в кабинете, сидел в том же кресле, что и вчера, но оно было подвинуто поближе к огню, и мальчик съежился у огня , укрытый пледом.
Он услышал, как я вошел и тут же встал.
- Простите меня за чашку и вазу, сэр, - сказал он, пристально разглядывая свои шнурки. – Я найду какой-нибудь способ расплатиться с вами за них.
Я махнул рукой.
- Не беспокойся об этом. Это не важно. – Я подошел к своему креслу и также пододвинул его ближе к огню. – Садись и расскажи, что привело тебя в мой дом в пять часов утра.
Вошла служанка и подала нам чай.
Уиггинс отставил свою чашку и заговорил.

- Я скажу вам, сэр. Это самое удивительное, что когда-либо происходило со мной. Я благополучно добрался до дома и рассказал маме о нашем разговоре и о том, что сегодня вы снова хотите поговорить со мной. Потом все легли спать, но я был так взволнован, во мне словно гудели тысячи колоколов, и я знал, что мне нипочем не заснуть, поэтому я просто сидел на полу у нашего маленького очага. Я сидел там, думая о мистере Холмсе и том времени, когда я помогал ему. Через некоторое время я, наверное, задремал и неожиданно, точно во сне, вспомнил случай, когда я помогал мистеру Холмсу выследить одну шайку, которая орудовала в Уайтчэпеле.

Глаза Уиггинса все еще сохраняли отблеск этого воспоминания, и одновременно с этим с его губ нескончаемым потоком полилась речь, точно вода из рухнувшей плотины.

- Это было в феврале 1890 года. Мистер Холмс распорядился, чтобы я стоял у паба в Шордиче. Он не вел тогда никакого расследования, но считал, что эти бандиты работают на какого-то… их вдохновителя, он так сказал. Вероятно, на этого проклятого Мориарти, теперь я думаю, что он тогда его имел в виду. Простите, сэр.
Как бы то ни было, был поздний вечер и стоял ужасный холод. Часа через два мистер Холмс напугал меня, внезапно появившись рядом, точно призрак, но я быстро оправился, потому что не хотел, чтобы он знал, что мне бывает не по себе, когда я вот так нахожусь один в темноте. Но думаю, что он это все равно понял, потому что он сел рядом со мной на какой-то ящик, налил мне горячего чая из фляжки, которую он вытащил из саквояжа, который держал в руках и спросил, как у меня дела.
- Прекрасно, сэр, - бодро сказал я, хотя от холода у меня так одеревенели пальцы, что я с трудом держал чашку. – Тот тип ведь еще не вышел из паба?
Потому как мистер Холмс велел нам следить за одним фальшивомонетчиком. И со мной был Деви, но когда мы оказались у паба и было похоже, что этот тип пробудет там некоторое время, я велел Деви идти и сообщить это мистеру Холмсу. Мистер Холмс говорил, чтобы мы оставляли какие-нибудь сообщения для него в пабе на Педли-стрит, который он часто использовал как свою штаб-квартиру в этом районе. Понимаете, он как-то помог хозяину с каким-то делом и тот позволял ему пользоваться задней комнатой, где его никто не мог потревожить , а мы знали, что можем найти его там или оставить для него послания. Также как и в О’Райли. Короче, я послал туда Деви, и вот мистер Холмс пришел сюда сам.
Уиггинс умолк на минуту, чтобы слегка отдышаться и полагаю, он хотел еще ненадолго удержать в памяти этот образ. Он сделал еще глоток уже остывшего теперь чая, но, кажется, даже не заметил этого.
- Я сказал ему, что этот человек не выходил и что, когда я подкрался поближе и осторожно туда заглянул, то увидел, что он сидит за столом и пьет вместе с высоким усатым господином, который не принадлежал к шайке фальшивомонетчиков. – Очень хорошо, Уиггинс, - сказал мистер Холмс. Мы еще некоторое время, молча, сидели там, и мне было стыдно, что я не мог сдержать дрожь.
- Теперь ты можешь идти домой, Уиггинс, - сказал мистер Холмс. – Я не хочу, чтобы ты схватил пневмонию по моей вине. Я уже узнал то, что мне нужно и сам смогу проследить за этими людьми.
Должен сказать, что я был очень рад, что могу вернуться домой. Однако, мистер Холмс при всей его худобе сидел на этом холоде так же спокойно, словно стояла середина лета.
- А вам разве не холодно, мистер Холмс? Кажется, вас никогда не пугает холод. Почему?
Тут Уиггинс наклонился ко мне, понизил голос и заговорил с совершенно другой интонацией.
- Вот этот момент я как раз и вспомнил прошлой ночью. Это поразило меня , точно удар молнии. И я бы с радостью добрался до вашего дома еще раньше, но ведь поезда в это время еще не ходили. И, конечно, когда я здесь оказался, мне не хватило духу тут же разбудить вас, пока я не увидел свет в окне вашей экономки и не понял, что она встала. И хорошо, что это случилось, а то я уже замерз и едва не превратился в ледышку.
Я поневоле довольно жестко прервал это весьма нежелательное отступление.
- Ради всего святого, мальчик, что же ты вспомнил?
Уиггинс взглянул на меня и смутился.
- О, конечно, сэр. Так мистер Холмс и говорит:
- В суровом климате Йоркшира нетрудно привыкнуть к холоду. Твоя беда в том, Уиггинс, что ты родился и вырос в Лондоне.
С этими словами Уиггинс откинулся на спинку и все его лицо светилось триумфом, он так улыбался , глаза его сияли такой радостью, что можно было подумать, будто он нашел тысячу фунтов, и я подумал, что возможно, так оно и есть.
В комнате воцарилась мертвая тишина, ибо я обдумывал слова Уиггинса, а он застыл в своем кресле, подобно мраморной статуе. Неожиданно он вновь ожил и сказал:
- А потом, прежде, чем я успел что-нибудь у него спросить, он сказал:
- А теперь иди домой.
Ну, я и пошел.
Я кивнул.
- Уиггинс, это и в самом деле просто замечательно. Просто замечательно. Значит, он из Северного Райдинга.
- Да, и я так думаю, сэр. Я хочу сказать, что он ведь никогда не лгал. И едва ли когда что-то о себе рассказывал. Он не любил, когда мы слишком много болтали, поэтому я привык быть таким же молчаливым, как он, и не задавать слишком много вопросов. «Наблюдать нужно в тишине» - как-то сказал он мне. Но вопрос насчет холода сам как-то вырвался и вот я услышал об этом северном Йоркшире. Пока я ходил взад и вперед по улице, я пытался вспомнить, не говорил ли он еще что-нибудь о своем детстве, что бы могло вас заинтересовать, но ничего больше на ум не пришло. Думаю, это все.

Я встал и пожал Уиггинсу руку. Сначала он выглядел шокированным, но затем встрепенулся и ответил на мое рукопожатие.
- Честное слово, Уиггинс, я в неоплатном долгу перед тобой, - искренне сказал я. – Твое удивительное содействие мистеру Холмсу и такие ясные воспоминания о нем открывают мне путь, который я считал совершенно закрытым. Ты столько сделал, чтобы помочь мне увековечить память мистера Холмса еще в большей степени, нежели записки доктора Уотсона.
Я подошел к своему столу и достал из среднего ящика свой бумажник. Я вытащил оттуда пятифунтовую банкноту и подойдя к Уиггинсу, протянул ему деньги.
- Господи, сэр, я не могу принять от вас такого подарка, - сказал он.
- Это не подарок, Уиггинс. Это честно заработанная плата за то, что ты изо всех сил старался что-то вспомнить, шел сюда в такое холодное утро и поделился со мной ценной информацией, чтобы помочь мне в моих изысканиях. Прими это от меня. Я настаиваю.
Он все еще стоял, не двигаясь. Тогда я взял деньги и засунул их в карман его пальто.
- Вот так, - улыбнулся я. Я обнял его рукой за плечо и повел к двери, а другой предложил свой носовой платок. – Давай-ка пойдем и позавтракаем, хорошо?
Он кивнул и на ходу вытер слезы.

Что-то как-то я увлеклась большими переводами и в школе и дома. Дома - Обряд Месгрэйвов, на работе "Детство ШХ". А ведь есть еще немного заготовок. Может переживательные фики немножко надоели, но уж вы меня извините))

Фик "Окровавленный" из сборника "Воин".

Сборник , собственно" посвящен Уотсону.

Я отнюдь не нервный человек, в действительности было лишь несколько случаев, когда я был до смерти напуган.
Это было в конце одного успешного дела, успешного во всем, за исключением небольшой раны в плече моего дорогого Уотсона. Я отослал его в кэбе на Бейкер-стрит, уверенный, что он сможет обратиться за помощью к своему другу медику. Сам я заканчивал дела в Скотланд Ярде, объясняя подробности всем и каждому.
И лишь, ступив на первую ступеньку нашей лестницы, я впервые почувствовал тревогу. Я еще ничего не видел, ничего не слышал… но из-за какого-то шестого чувства моя нога дрогнула, шагнув на следующую ступеньку.
Я продолжал подниматься уже быстрее, почти бегом, и ворвался в комнату, с силой распахнув дверь. И широко раскрыл глаза, не поверив увиденному.
Там не было никакого врача, никакой помощи. Только Уотсон. Бедный, самоотверженный Уотсон.
В этот момент я как раз увидел, как он сшивал края своей раны, плотно стягивая кожу, не издавая при этом не звука, хотя, несомненно, это было очень болезненно. Сделав все это одной рукой, он стал накладывать еще один шов. Потом остановился, чтобы стереть кровь.
- Уотсон?
Он поднял голову. Глаза были ясные, совершенно незамутненные тем, что он делал.
- Холмс. Вы вернулись так скоро?
Поблизости не было ни ампулы с обезболивающим, ни морфина. Как я уже сказал, я не отличаюсь чувствительностью, но от этого… хладнокровия у меня внутри все перевернулось. Возможно, я поморщился, или же на моем лице отразилось беспокойство, ибо Уотсон , кажется, встревожился, а затем сказал лишь:
- Это ничего, Холмс. – Его взгляд встретился с моим, обеспокоенным. – Я могу уйти, если хотите?
- Нет, нет, конечно, нет, Уотсон. Я просто… Вам часто приходилось такое делать?
Я не мог даже представить, что Уотсон делал это множество раз.
- Холмс. – В ответ на мою неосведомленность он улыбнулся печально и немного горько – Я проделывал это много раз. – И на мгновение его взгляд стал каким-то отдаленным и полным грусти… И я подумал, что он ничего не видит от слез.
Но доктор снова уверенно накладывал шов, и никакой боли не отразилось на его лице.
А я отвернулся, потому что не мог больше это выдержать.