- Холмс, сегодня в больнице умер человек, - неловко начал я.
- И какое, черт возьми, это имеет ко мне отношение?
Он знает к чему идет дело.
- Он умер из-за передозировки кокаина.
Как я и ожидал, Холмс пожимает плечами и отводит взгляд.
-Как я и предполагал. Это не имеет ко мне никакого отношения, мой дорогой Уотсон.
Он не думает, что я знаю. не думает, что я могу определить, что дозы становятся больше. Или же, не приведи, Господь, он уже понимает, что я знаю, и ничего не делает, чтобы это остановить, потому что он уже не в силах остановиться.

Насчет "Союза рыжих" опять же много не скажу.
Во-первых обращают на себя внимание даты. У Дэйкина даже написано, что шерлокианцы считают этот рассказ одной из самых таинственных хронологических путаниц Уотсона. Тут вам и октябрь , и июнь. Но все-таки решили, что речь идет об октябре, хотя бы потому, что на докторе пальто.

Ну и, конечно погрешности перевода. Даже не то, что погрешности, а скорее неловкости. Например, Холмс, заталкивающий клиента обратно в кресло))

Потом, вот кстати, Дэйкин обращает внимание на такой факт, что вначале практика Уотсона находилась в районе Паддингтона,здесь же уже в Кенсингтоне, также как и квартира, видимо. И это, наверное, говорит о том, что его дела шли неплохо, раз он переехал в более фешенебельный район.

Хочу сказать, что лично мне очень не понравился весь кусок, описывающий Холмса на концерте и рассуждения Уотсона о его натуре. В старом переводе это почти песня, здесь какие-то неуклюжие описания, сделанные почти дилетантом. Иногда хочется хотя бы переставить местами слова. Так, например, смешно звучит, когда Уотсон называет Холмса умелым сыщиком.
Еще потом понравилось, что Холмс велел Уотсону стрелять на поражение, может, я не права, но по-моему, это совсем из другой оперы.))

Хочу еще поделиться открытием - Дэйкин убежден, что Питер Джонс, действующий здесь, и Этелни Джонс из "Знака четырех" одно и то же лицо, тем более, что он сам вспоминает об этом деле и о Шолто. Ну и как всегда автор недоумевает, почему Уотсон изменил здесь его имя. Кстати, Дэйкин тут же вспоминает, что оказывается Барринг-Гоулд считает Джонса Джеком Потрошителем. Он говорит об этом с улыбкой и прибавляет, что вышеупомянутый шерлокианец - большой выдумщик.

В целом, это все. Перевод ужасно неловкий, не стала останавливаться на все неудачных местах.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Jeremy being so very much himself.
"Welcome to Stratford, Nathaniel!"
August, 1976, Stratford, Ontario, the Stratford Festival

Скандал в Богемии

Пожалуй, после «Этюда» первая вещь, которая породила кучу разных мыслей. И в такой степени, что я сразу решила переключиться на что-то другое. Сейчас не уверена, что все соберу в единое целое, но все же попробую.

Начну по порядку. Вот это лирическое отступление в начале. Видимо, называть Ирэн «этой» или «той» - на усмотрение каждого. Для меня лично «та» - явная отсылка на что-то в прошлом и вообще как-то не очень хорошо звучит, хотя возможно более точно отражает смысл. Будем считать, что я консерватор, но мне все-таки больше по нраву «эта»)).
Не могу не заметить опять же странностей перевода – что это за «честолюбивые предприятия» такие? И фраза , что «его притягивал мир преступлений», мне как-то напоминает комический эпизод из «Дневников Майкрофта»)) Ну а теперь перехожу к главному пункту, на который я наткнулась. Сразу скажу, что для меня даты в каноне довольно слабое место, если не считать основных – 1854 года, 1881,1891 и 1894. Остальные стала изучать относительно недавно.

Так вот, поскольку я только сегодня вычитала у Дэйкина насчет «Пяти зернышек» и предполагаемой его даты, а также предполагаемого первого брака Уотсона, то наткнувшись на 20 марта 1888 – дату «Скандала», я полезла в оригинал канона с прилагаемыми к нему комментами. А дело в том, что у Дэйкина я сегодня вычитала, что «Скандал» имел место в 1889-м. Подумала, что он просто ошибся, полезла сейчас в соответственную главу.

Автор утверждает, что это ошибка именно Уотсона (мысль о другой миссис Уотсон просто не приходит ему в голову), и он рассуждает, что поскольку Уотсон женился в конце 1888 или в начале 1889, то март 1889 – самая подходящая дата для «Скандала». Он приводит еще один аргумент в пользу 89-го – он дал королю слово держать все дело в тайне два года – вот вам и два года – с 1889 по 1891.

Но это все я прочла сейчас, а изначально наткнувшись на дату, полезла в канон с комментами . Причем очень радует, что Барринг Гоулд давал там слово другим исследователям, а что считал он сам, держал при себе, так что про первую миссис Уотсон, я потом стала читать в другой его книге. Так что же я прочла в этой канонической книге? В каноне все , конечно, так и есть 20 марта 1888, но есть интересный коммент, в котором говорится, что это, наверняка, ошибка. Поскольку данная дата падала на вторник, а «Скандал» имел место явно в другой день недели. И что интересно – дальше идет буквально следующее – мы считаем, что это дело происходило с 20 мая, пятницы, по 22 мая 1887 года, а дальше приводится список исследователей, относящих его кто к 88, кто – к 89 году.

И самое интересное я видела сегодня еще как бы одно доказательство, но, где не могу вспомнить)). Уотсон говорит, что дверь квартиры на Бейкер-стрит вызывает у него в памяти время сватовства (это в старом переводе), а в новом он говорит о времени знакомства с невестой. Это, кажется, прямая отсылка к Мэри Морстен – я, по крайней мере, всегда раньше воспринимала ее именно так.

В этих барринг-гоулдовских комментах, кстати, приводится жуткая теория, что Ирэн не просто так умерла в расцвете лет, а что король, все же неудовлетворенный результатами, которых добился Холмс , добрался таки до нее через своих агентов. Узнав об этом, Холмс не оставил такое злодейство безнаказанным…
Кстати, насчет перевода… Меня интересовали здесь два момента – как это можно перевести на русский: my boy и знаменитое I am lost without my Boswell. Результат довольно неудовлетворительный – дружище – перевод очень вольный. В старом переводе так прямо и написали -«мой мальчик»)). А «я пропаду без моего Босуэлла» мне тоже не очень нравится.
И в конце немного не понравились эти «дражайший мистер Холмс» и «наидобрейшего вам утра». Прямо Чичиков в гостях у Манилова!

Гарри Брюстер

На следующее утро спустившись к завтраку, я был радушно встречен Колфилдами , и позавтракал сосисками с картофельным пюре, запив все это чашкой крепкого черного кофе. То меланхоличное настроение, которое я заметил минувшей ночью у мистера Колфилда, уступило место разговорчивости, которым его, видимо, заразила его добродушная супруга. Заверив их, что я полностью поправился, я надел пальто и вышел из гостиницы. Было не очень холодно, и я с легким сердцем приступил к делу. Я захватил с собой карандаш и блокнот и временами вынимал их из кармана, останавливаясь у наиболее старинных зданий, чтобы добросовестно играть роль писателя-историка. Я шагал вперед, не имея, казалось бы, другой цели, кроме как интерес к истории, и таким образом шел по городку, частенько останавливаясь, чтобы поговорить с местными жителями, которые встречались мне на пути. Они были очень дружелюбны и с радостью рассказывали об истории своих семей, живущих в этой местности.
После ланча я продолжил свои странствия, и было около трех, когда я был вознагражден появлением Гарри Брюстера; он вошел в один из домов на одной из боковых улиц. Несмотря на охватившую меня радость, я, тем не менее, продолжал идти все так же неторопливо. Оказавшись перед двухэтажным, аккуратным домом средних размеров, я остановился и огляделся с потерянным видом, одновременно хлопая себя по карманам, чтобы придать себе вид крайней растерянности и смущения на тот случай, если за мной кто-то наблюдал. Надеясь, что мое поведение было не слишком нарочитым, я вытащил из кармана часы и сделал вид, что смотрю, который час. Повернув голову к дому Брюстера, я медленно подошел к двери.
Мне потребовалось немало усилий, чтобы положить часы обратно в карман, ибо от волнения у меня невольно задрожали руки. Остановившись у двери, я прикрыл глаза и обратился с молчаливой молитвой к ангелам, которые могли прислушиваться к страстным упованиям бродячего репортера. Вздохнув, я постучал в дверь. Когда в течение минуты никто не вышел, я постучал снова, и через несколько секунд дверь открыли. Я решил, что если буду действовать прямо, то так скорее буду впущен в дом, подальше от возможных соглядатаев.
- Добрый день, мистер Брюстер! – сказал я. – Меня зовут Джозайя Коббет, я репортер «Гардиан» из Лондона. Если вы позволите мне войти, мне кажется, мы можем быть полезны друг другу. – Потом я наклонился вперед и сказал ему на ухо. - Мне нужно обсудить с вами одно частное дело, касающееся нас обоих.
Пока я столь таинственно представлялся, Брюстер смотрел на меня, подозрительно прищурив глаза, наполовину скрытый полуоткрытой дверью. На его лице не отразилось никаких эмоций, но если б я предусмотрительно не выставил вперед ногу, он бы захлопнул дверь перед моим носом.
- Подождите! – зашептал я. – Прошлой ночью я слышал ваш спор в гостинице с Колфилдом и Грантом. Думаю, я могу вам помочь. Я охнул, чувствуя явный дискомфорт от давящей на ногу двери, и полез в карман брюк, чтобы предъявить свои документы. Найдя их, я подсунул их прямо под нос Гарри. – По крайней мере, выслушайте меня. Я на вашей стороне.
В мгновение ока дверь перестала давить на меня. Настороженно глядя по сторонам, Брюстер буркнул: Входите! - И добавил – Да побыстрее! – ибо я не был уверен, что моя лодыжка не пострадала, будучи прижатой дверью, и осторожно наступал на эту ногу. Кажется, на этот раз все обошлось, и я быстро вошел в дом.
- Кто там, Гарри? – услышал я чей-то приятный оживленный голос. Я заглянул в гостиную и увидел в кресле у камина пожилого человека, закутанного в плед и с книгой в руках. К креслу была прислонена трость. У этого мужчины, дяди Гари, как я предположил, были тонкие седые волосы, покрытое морщинами лицо, он был худощав, но даже на расстоянии я увидел, что в его глазах искрится живость и интеллект. Держался он натянуто и слегка церемонно, но я подумал, что это не из-за ревматизма, а из-за чувства собственного достоинства, которым были проникнуты его манеры, при этом это отнюдь не умаляло его благожелательности.
Гарри шагнул вперед.
- Это мистер Джозайя Коббет из Лондона, дядя. Он приехал посмотреть на наши края. Думаю, нам нужно поговорить.
Я снял шляпу.
- Добрый день, мистер Брюстер. Надеюсь, я не помешал вашему послеобеденному отдыху.
- Мистер Коббет, вся моя жизнь теперь – это «послеобеденный отдых», - засмеялся он. – Уверяю вас, я очень рад вашему приходу. В любом случае, в Карперби не так уж много возможностей освежить свои познания французского.
Этот человек сразу же мне очень понравился.
- Мне бы очень хотелось поговорить с вами, сэр, но сначала, с вашего позволения, мы с глазу на глаз поговорим с вашим племянником.
- О, конечно, молодой человек. Я лучше многих других понимаю важность конфиденциальности, - сказал он. – Хотя не могу не признать, что мне крайне любопытно. У нас с Гарри не очень много посетителей. Однако для человека моего возраста чашка горячего чая в положенное время - подходящая гарантия того, что я не потревожу вашего уединения.
- Я сейчас же приготовлю чай, дядя, - сказал Гарри, увлекая меня вслед за собой на кухню. Я успел быстро помахать рукой мистеру Брюстеру перед тем, как его племянник потащил меня в коридор.
- Нам не нужны слуги, - сказал он мне, ставя на огонь большой медный чайник.- Нас здесь двое и я прекрасно забочусь о нем. Он самый прекрасный человек, какого вы когда-либо встречали, и по отношению ко мне всегда был очень добр и щедр.
Я, молча, стоял и наблюдал за тем, как Гарри ставил на поднос все, что нужно для приятного чаепития.
- Подождите меня здесь. Через минуту я вернусь, - сказал он, уходя. Когда он вернулся, мы поднялись по узкой лестнице в небольшой кабинет на втором этаже. Рядом с ним были еще две двери, несомненно, ведущие в их спальни.
- Мы поговорим здесь, - сказал Гарри, проводя меня в комнату. – Простите за холод. Здесь нет камина.
Я сел на один из деревянных стульев, кроме них и простого деревянного стола без полировки здесь больше не было никакой мебели. Через минуту, накинув теплый свитер, Гарри сел рядом и без всякого вступления спросил:
- Ну, так в чем дело?
Мне подумалось, что благоразумно будет рассказать ему события последних двух недель. И я подробно изложил ему, что произошло с той минуты, как я решил написать историю детства Шерлока Холмса и до того, как мои исследования привели меня в Кэрперби. Я извинился за то, что подслушал их разговор, рассказал о том, какие после этого сделал выводы и что решил разыскать его.
Большую часть моего монолога Гарри тихо сидел, глядя в окно. И только, когда я сказал о своих выводах, он повернул голову и посмотрел мне в глаза. Я закончил и сидел, ожидая, что он скажет.
Через минуту он усмехнулся
- Вы репортер? Кажется, вы и сами могли бы быть неплохим сыщиком.
Меня удивил это благожелательный ответ.
- Мне просто повезло. Уиггинс, потом воспоминания моего друга, вывихнутая лодыжка – все это, а отнюдь не собственная смекалка привело меня к вам.
- Возможно. Но вы смогли предположить возможную связь между почти бессвязными гневными фразами из этого спора, начисто лишенного здравого смысла. Все это сделал ваш собственный ум и удача здесь не при чем.
Хотя его слова были мне очень приятны, но они и обеспокоили меня. Я заколебался прежде, чем спросить:
- Возможную связь? И только? – Мои руки и ноги точно налились свинцом.
Гарри встал и прислонился к закрытой двери. Он вытащил трубку и закурил. Несколько минут он пускал кольца в потолок, а потом сказал:
- Вы все поняли правильно. – И я почувствовал неимоверное облегчение. – Все это касается семьи Холмсов, семьи Шерлока Холмса.
Он вернулся на свое место и сел, все его лицо вспыхнуло, будто озаренное отблеском огня.
- Я не религиозный фанатик, как этот мерзкий Грант, но хочу сказать, что ваше появление в этом доме, это какой-то дар небес. – Он коснулся моей руки. - Я прошу прощения за то, что хотел закрыть перед вами дверь. Тем более, что у вас повреждена нога. Но последнее время я не очень благостно настроен по отношению к гостям, и у меня было скверное настроение из-за вчерашней ссоры и из-за того, что миссис Хэндли пока не может понять, что случилось с моей собакой. Я шел от нее, когда вы меня увидели. Я не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого, но одно ваше присутствие здесь даровало мне надежду. – Он засмеялся. – Нет, вы послушайте меня, заговариваюсь уже, как миссис Хэндли.
Перемена в его настроении была поразительной и должен сказать, что я не ожидал такого. Я нервно проводил руками по своему пальто, то поправлял галстук, то одергивал жилет. Он поднял голову.
- Простите, - улыбнулся я. – Просто нервы.
- Закурите, - ответил он. - Это успокоит вас и направит ваш ум в верном направлении. Что касается столь быстрой перемены во мне, так это только благодаря вам. Ваше появление – это первая хорошая новость за последние годы. Вы действительно сможете опубликовать эту историю?
Я поднял руки.
- Всему свое время. Нужно продвигаться медленно и с самого начала. Я хочу полностью понять ситуацию, прежде чем делать обещания, которые я не смогу сдержать. Пока я совершенно ничего не знаю о подробностях этого дела. Сначала скажите мне то, что вы знаете. Затем я хотел бы записать рассказ вашего дяди. Вы уверены, что он пойдет на встречу – а как же договор?
При слове «договор» на лице Гарри появилось сердитое выражение, но вскоре оно уступило место задумчивости.
- Думаю, он заговорит, если мы правильно подойдем к этому вопросу.- Он вышел из задумчивости. – Последнее время я готовил его к этому, говорил, что сейчас настало время рассказать то, что ему известно, до того, как он покинет этот мир и все будет утеряно безвозвратно. А он – хранитель знаний, который должен передать их тем, кто идет за ним; что-то в этом роде. И я знаю, последнее время он предается воспоминаниям; вот это его «освежение своего французского» связано именно с этим. Но он так благороден и добросердечен; он должен быть убежден в том, что это ради общего блага и никому не причинит вреда.
- Я и сам думал об этом, - согласился я. Хотя в глубине души был не уверен; моя благородная решимость дала небольшую, но заметную трещину. Хотя все это началось с моей идеи воздать Холмсу еще большую хвалу, но сейчас мне вдруг пришло в голову, что эта биография принесет его роду все, что угодно, кроме славы и почета. Казалось, что в прошлом Холмса таится какая-то зловещая тайна.
Откровенный ответ Гарри породил во мне совсем не характерное чувство вины.
- Если только это можно сделать. Я и сам не так уж уверен в этом. – Он снова выглянул из окна. – Знаете, я и сам большой поклонник Шерлока Холмса. Как и все здесь, в Карперби. Каждый месяц дядя получает из Йорка выпуск «Стрэнд», и каждый рассказ он прочитал не менее двадцати раз. И я бы хотел быть таким же достойным человеком, как и он. И я, конечно же, не хочу принести беды деревне и совсем не хочу опорочить славное имя Шерлока Холмса, так справедливо воспетого в рассказах доктора Уотсона. Но опять таки… - Он встревожено повернулся ко мне. – Неужели это большой порок – хотеть извлечь выгоду из событий, произошедших тридцать лет назад? Рассказать правду о семье погибшего джентльмена – это настолько ужасно? Я, и в самом деле, не хочу выглядеть, как бессердечный делец. Но я вот думаю, что если этот фальсифицированный правительственный «договор» придуман лишь для того, чтобы защитить репутацию Холмсов? Правда, я не могу сейчас доказать, что было задумано и совершено какое-то официальное или неофициальное должностное преступление, но я размышлял над этим договором с тех пор, как узнал о нем, приехав в Карперби, и с тех пор он сидит у меня печенках, словно подпорченное мясо. Ведь из-за этого договора я потерял уважение Колфилда и Гранта, и он не позволяет моему дяде заработать небольшую сумму денег и приобрести мировую известность, что было бы, как мне кажется, вполне справедливо. И мне интересно, был ли когда раньше заключен подобный «договор» в другой деревне и с другими целями.
Он снова сел и поднял руки ладонями вверх.
- Вы видите, я смотрю на эту ситуацию с разных позиций. И я бы был очень признателен, если бы вы, как третья сторона в этом вопросе, также высказали свое мнение. Но я забываю о своих обязанностях хозяина. Может, выпьете чаю, прежде, чем мы начнем?
Я резко покачал головой и вытащил из кармана блокнот и карандаш.
- Нет-нет. Мне хотелось бы, чтобы вы пролили свет на то, что я услышал, и на все, о чем вы тут упомянули.
Гарри встал и начал ходить по комнате.
- Хорошо. Я постараюсь изложить все по существу, как это делали клиенты Шерлока Холмса.
Он театрально откашлялся, так громко, что его могли бы услышать и соседи, не говоря уже о его дяде.
- У меня самого не было никаких связей с семьей Холмсов, так как я живу в Карперби лишь последние десять лет. До этого я тридцать лет жил в Канаде, на равнинах центральной Альберты, так как, когда мне было двенадцать, мой отец перевез семью из Бридлингтона в Канаду из деловых соображений. Дядя Перси, старший брат моего отца, холостяк, расположил меня к себе частыми письмами и подарками еще в те времена, когда мы жили в Бридлингтоне. Так как в то время он служил дворецким в поместье под названием Хиллкрофт Хаус в Карперби, я видел его очень редко даже тогда, когда мы жили в Англии, и совсем не видел во время тех лет, что провел в Канаде, однако у меня остались такие сильные впечатления о его доброй и миролюбивой натуре, что с самого детства он был мне очень дорог. Даже во время моего пребывания в Канаде мы продолжали с ним переписываться.
Когда в феврале 1882 года умерла моя жена, я решил вернуться в Англию, в Йоркшир. У меня не было детей, которые могли бы удерживать меня в Канаде. К этому времени мой дядя уже год, как полностью ушел на покой и жил один в этом доме. Конечно же, он пригласил меня жить здесь вместе с ним, на самом деле, он даже очень просил меня об этом. Конечно , я не мог отказать ему в этой просьбе, хотя всегда хотел жить у моря. И так вышло, что в августе 1882 года я отправился на родину, в скромный городок Кэрперби, в гостеприимный дом моего дяди. К сожалению, дела в Альберте, которые я оставил в руках своего шурина, пришли в упадок, и теперь я полностью зависел от финансового положения дяди, его небольших сбережений и дополнительного дохода, который он получал два раза в год, в качестве платы за соблюдение условий договора.
Дядя был чрезвычайно рад мне. И вскоре у нас наладилась довольно комфортная, хоть и довольно скучная, жизнь. Я никогда не был очень общительным человеком, а собака, которую я приобрел, вполне удовлетворила мою потребность в спутнике для прогулок по окрестностям. Не редко я брал лошадь дяди для более дальних поездок в близлежащие города. В Карперби мы с дядей занимали свой досуг чтением, игрой в шахматы и карты. Вели приятные беседы о политике, религии и говорили о многих других темах, подчерпнутых из книг и газет. За эти десять лет старые знакомые из Бридлингтона дважды приглашали нас к себе, и я убедил дядю съездить со мной на побережье насладиться свежим морским воздухом и видом Бемптонских утесов. Теперь эти старые дядины друзья уже умерли, и мы счастливо проводим время здесь в нашей тесной компании.
Хотя мы свободно обсуждали любые темы, я быстро заметил, что мои вопросы о прошлом дяди, о тех временах, когда он служил дворецким (а это продолжалось тридцать три года) вежливо, но твердо отклонялись и оставались без ответа, и он переводил разговор на другую тему. Он также отвергал мои просьбы рассказать о том, как сгорело поместье, остатки которого я видел во время своих прогулок и предположил, что это был Хиллкрофт Хаус, дом , в котором он когда-то служил. Хозяин местного паба также обходил стороной эту тему, и это было осень странно, ибо все деревенские новости стекаются в эту гостиницу, и хозяину известны жители не только деревни, но и ее окрестностей. Мне все это казалось довольно подозрительным, и в силу наших близких родственных уз как-то вечером после ужина я прямо спросил дядю, почему он избегает говорить на эту тему. Он долго что-то хмыкал и бормотал, и наконец, взяв с меня обещание хранить молчание, поведал мне удивительную историю.
Тут Гарри остановился и вновь набил трубку табаком. Выпустив в потолок несколько колечек дыма, он зажег на столе лампу, которая сразу осветила сумрачную комнату, и сел на стул. Сделав еще несколько затяжек, он продолжал.
- Примерно за год до моего приезда, в 1881-м, на пороге дядиного дома появились два непрошеных гостя. Они были хорошо одеты и держались очень церемонно и серьезно. Мой дядя вежливо пригласил их войти и тогда они сказали, что будут говорить о делах, касающихся его и Британского правительства. Сначала они показали ему бумагу, подписанную самим премьер-министром. Этот документ взывал к своим читателям «ради защиты и долгих лет процветания Великобритании» слушать все, что скажут уполномоченные представители правительства и подчиняться их распоряжениям. Что ж, учитывая патриотические чувства моего дяди, думаю, он с трудом удержался от того, чтобы от всего сердца не пропеть «Боже храни Королеву!» . И я уверен, что он весь превратился в слух.
Эти люди начали говорить о довольно поразительных и даже шокирующих вещах. Все это могло бы показаться довольно нелепым (даже такому скромному человеку, как мой дядя), если бы он не держал в руках документ, подписанный премьер-министром, подтверждающий истинность всего сказанного.
И эти люди объяснили, что в связи с чрезвычайно секретной правительственной работой Дэвида Холмса, отца Шерлока, министерство, «как обычно в таких случаях» - так они прямо и сказали – требует, чтобы они заключили договор с жителями здешних мест, где жил, упоминаемый выше, их агент. Из какого они были министерства, сказано не было. Они сказали, что только благодаря непростительному недосмотру младшего клерка, этот договор не был заключен в Карперби еще несколько лет назад. Сам договор заключался в том, что ни один упомянутый в официальном перечне житель деревни не должен никому говорить ни о самом Холмсе, ни о его семье, ни о каких-то его поступках. Он должен служить гарантией, что ни один житель даже ненароком ни с кем не поделится даже какими-то обычными сплетнями, ибо такими они могут казаться обывателю, но также могут являться крайне полезной информацией для шпионов, которые переодетыми могут проникнуть в этот пустынный уголок.
Видите ли, продолжали они, работа на благо страны, которой положил начало Дэвид Холмс, все еще продолжается, и правительство нуждается в помощи моего дяди, чтобы она послужила гарантией того, что враги Британии не воспользуются им, как невинным, но довольно действенным источником информации. Они признали, что, возможно, дядя понятия не имел об особой миссии Холмса, за исключением того факта, что он много времени проводил в деловых поездках. Однако, они потребовали, чтобы дядя Перси подписал документ, в котором значилось, что он никогда не будет ничего говорить или писать о Холмсе, и за это в знак благодарности он дважды в год будет получать от правительства пенсион. Если он нарушит этот договор, то наказание может быть довольно суровым, ибо правительство тут заподозрит измену с его стороны. Ему не дозволялось даже обсуждать данную тему с другими жителями деревни.
Как вы понимаете, дядя подписал этот документ. Ему не выдали экземпляр этого договора, но два месяца спустя он получил первую выплату в конверте, на котором стоял лондонский штемпель. Я не знаю точно, кого еще те двое вынудили подписать этот договор; думаю, что тех, кто имел близкий контакт с Холмсом и его семьей. За эти годы я узнал, что среди них были хозяин гостиницы и кузнец. Если его подписывали и другие, – а слова Колфилда «некоторые из нас», что вы тоже слышали тогда в гостинице, указывают именно на это – то они настолько немы в этом отношении, что у меня создается порой впечатление, что в этой деревне живут монахи, на которых наложен обет молчания. Может быть, конечно, это уловка этих двоих и, на самом деле, это только их мнение, я не знаю. Возможно, договор подписали лишь те двое, которых я знаю, а может и еще человек двадцать. О, ведь был еще и четвертый, Ной Коттер, этот парень из бедной семьи, но, тем не менее, он, очевидно, играл с Шерлоком Холмсом, когда они были детьми.
Когда прозвучало имя Коттера , я резко поднял голову.
- Ной Коттер интересует вас, не так ли? – улыбнулся Гарри.
- Той ночью его имя не раз упоминали и все время с эпитетом «этот глупец».
Гарри фыркнул и помрачнел.
- Ну, глупец или нет, а вот, что с ним случилось. Это из-за него последнее время другие держатся от меня подальше; он пример расплаты за грехи. Это случилось в 1887 году, после того, как в «Стрэнд» был опубликован «Этюд в багровых тонах»; я тогда был в Кэрперби и все видел сам.
Этот Коттер был испорченный парень, очевидно, у него были неплохие задатки, но он рано пристрастился к джину – пил его почти как воду – и постепенно ожесточился и стал довольно злобным. Он был женат и у него были дети, и он слегка подрабатывал, будучи трезвым, но это не могло избавить его семью от ужасной бедности. Однажды в Кэрперби заехал один человек – плотник по имени Сайлас Харкер. Харкер родился в этих местах, но в 1871 году переехал со своей семьей в Хертфордшир по приглашению какого-то дальнего родственника, одинокого, но вернувшегося из Индии богатым человеком. Это был первый приезд Харкера в его родной город, и он привез с собой « Beeton's Christmas Annual». Никто из нас до этого не слышал об «Этюде в багровых тонах». Так как, к сожалению, большинство наших жителей довольно безграмотны, Харкер читал нам его вслух в пабе – Коттер тоже был там. Харкеру, кажется, ничего не было известно о договоре. Как и многие в деревне, он знал, что Холмс жил в Хиллкрофт Хаусе, но у него почти не было никаких точек соприкосновения с этой семьей. Однако, зная, что Шерлок – местный уроженец, он вполне справедливо предположил, что жителям деревни будет интересно послушать эту историю.
Нам всем эта история очень понравилась. После чтения хозяин гостиницы тут же организовал импровизированный турнир в дартс – несомненно, как я потом понял, чтобы избежать разговоров о Холмсах, которые мог бы вызвать этот рассказ. После ухода Харкера, эта тема была забыта всеми, кроме Ноя Коттера, который тайком ночью уехал из деревни, предварительно проникнув в паб и обчистив там всю кассу Колфилда.
Лишь семь недель спустя мы узнали, что с ним случилось. Я решил снова съездить на несколько дней в Бридлингтон, немного отвлечься и бросить взгляд на вздымающиеся волны неукротимой морской стихии, которые всегда волновали мое воображение. Пока меня не было, в Карперби вновь приехали те два джентльмена и снова имели разговор с моим дядей, Колфидлом, Грантом и бог знает с кем еще относительно Коттера. Они сообщили, что Коттер был арестован при попытке продать подробный отчет о своем детском знакомстве с Шерлоком Холмсом одному писателю из «Вестминстер Клэрион», разумеется, за хорошие деньги. Ему было предъявлено обвинение в измене, согласно условиям договора, и он был приговорен к тюремному заключению сроком на двадцать лет. Нам было сказано, что если еще кто-нибудь будет уличен в чем-то подобном, городку грозят ужасные последствия, и они намекнули на страшный пожар 1810 года. Потом эти люди уехали, но повсюду здесь чувствуется их незримое присутствие, здесь кругом витает страх, вызванный их ужасным предостережением. И последнее - мне всегда казалось подозрительным, что эти люди должны были вернуться именно тогда, когда меня не было в городе, и я не мог задать им вопросы или вообще что-то сказать. Однако должен признать, что жена Коттера все еще получает свои деньги два раза в год.
Гарри выбил свою трубку об подоконник и вновь сел, скрестив руки на груди.
- Думаю, теперь вам известно все то же, что и мне. Ну, что вы думаете обо всем этом?
Я закончил писать, помассировал свои запястья и пробежал глазами написанное.
- Не знаю, что и думать, - сказал я, покачав головой. – Это… это невероятно.
- Так оно и есть, и даже пуще того.
- Вы когда-нибудь получали какие-нибудь вести от Коттера или выясняли, где место его заключения?
- Никаких вестей от него не было, и честно говоря, я не пытался узнавать что-то на его счет. Так как популярность Шерлока Холмса стала расти, я все эти годы подумывал записать воспоминания своего дяди для потомства, а может быть, и для публикации. Но я сделал непростительную ошибку, позволив подобным мыслям сорваться со своего языка, когда несколько месяцев назад сидел как-то вечером за кружкой пива с Колфилдом и Грантом. Они восприняли это, как личное оскорбление, с тех пор мы все время с ними спорим, и последний спор - далеко не единственный. Теперь, когда Холмс – мертв, все обострилось – они беспокоятся – и вполне справедливо - что я тверже, чем когда бы то ни было намерен довести это дело до публикации. Тот факт, что я не подписывал договор, их не волнует, и на самом деле, я вполне разделяю их беспокойство о благоденствии города. Мне бы не хотелось, чтобы из-за моих корыстных интересов запылали дома Карперби.
Я несколько раз провел рукой по волосам.
- Конечно, это все очень сложно. Действовать надо осторожно.
Я взглянул на окно.
- Уже поздно, и мне следует вернуться в гостиницу. Однако, завтра я хотел бы вернуться и поговорить с вами еще. А вы тем временем, пожалуйста, постарайтесь убедить вашего дядю, что вряд ли будет хорошо, если он унесет эту тайну с собой, в могилу.
- Я поговорю с ним, - сказал Гарри, кивнув несколько раз.
- Сейчас мне пришло в голову, что, возможно, нам лучше будет уехать из Карперби, если ваш дядя согласится поделиться своими воспоминаниями. Я не смогу каждый день посещать ваш дом, не привлекая нежелательного внимания. В Йорке у меня есть надежный друг, в доме которого мы могли бы остановиться на необходимое для нас время. Это большой город, но я думаю, что, может быть, скрытность вашего дяди несколько уменьшится, если он сможет поделиться своей историей в удобной и безопасной обстановке.
Я встал и потянулся. Мы с Гарри пожали друг другу руки.
- Передайте мои сердечные извинения за то, что не смог поговорить с ним сегодня вечером. Заверьте дядю, что я нетерпением жду нашей завтрашней встречи.
- Непременно, - сказал Гарри, провожая меня вниз. Избежать встречи с дядей Перси было нетрудно, ибо он дремал у камина, на том же месте, где я его и оставил. Гарри открыл дверь, и я шагнул за порог, слыша, как он прошептал мне вслед «Спасибо».
- Доброй ночи, - ответил я. Подул холодный ветер, и я весь ссутулился, идя назад в паб. Мысли в моей голове кружились точно снежинки на этом холодном ветру, и я даже не пытался привести их в порядок. Я знал, что у меня впереди долгие часы ночных размышлений, а пока просто наслаждался чистым, свежим воздухом, который вливал новые силы в ту ауру надежды на будущее, которая витала вокруг меня.

Когда я вошел, паб был полон, и я был рад найти свободный столик у задней стены. Как только хозяин завидел меня, мне тут же быстро подали еду. Пока я ел, я смотрел на шумное сборище в теплом пабе в этот зимний вечер, и был согрет искренним духом этого шумного дружелюбия, который наполнял это заведение. Закончив, я поднялся по лестнице в свою тихую уединенную комнату. Я зажег свет, бросил на стул перчатки пальто и стал думать о том, что услышал от Гарри Брюстера и о том, что жаждал услышать от его дяди Перси. Боже мой, похоже, что эта биография приобретала довольно изобличительную форму. То , что начиналось лишь, как посмертная биография уважаемого, почитаемого, хотя и очень сдержанного частного детектива-консультанта, теперь превратилось в довольно странное исследование, главным пунктом которого было загадочное и спорное участие правительства в каком-то непонятном договоре.
И в эту секунду я понял, что буду расследовать это до конца – все мое существо старого репортера ожило от предвкушения того, что готовит мне будущее. И я знал, что невзирая ни на какие препятствия, я буду продолжать начатое мной расследование. Однако, помня о наказании, которому был подвергнут мистер Коттер, я решил, что буду осторожен – двадцать шесть лет, проведенных среди полицейских и преступников научили меня хитрости и различным ухищрениям. Решив, что так просто меня не возьмешь, я прислонился к стене, закутанный в одеяло, и разработал план действий относительно Гарри и его дяди. Несколько часов спустя я был уже вполне удовлетворен тем, что нарисовалось в моем уме. Дав огню догореть, я лег на постель и подремал еще несколько часов, пока время не перевалило глубоко за полночь и паб, наверняка уже опустел.
Я встал и полностью оделся, за исключением того, что остался в шлепанцах, а свои ботинки нес в руках.
Со свечой в руке я крадучись, спустился вниз. Не смея даже дышать, я прошел через кухню; и совсем затаил дыхание, проходя мимо небольшой комнаты, в которой жил один из сыновей Колфилда. На кухне возле жаровни на коврике лежал старый бигль, он не пошевелился, лишь открыл один глаз, наблюдая за моими действиями. Дойдя до двери, я более всего боялся, как бы она не заскрипела, Но Колфилд был заботливым хозяином, и все петли были смазаны. Оказавшись снаружи, я застегнул пальто, переобулся, задул свечу и закрыл за собой дверь.
Хотя землю сейчас освещал лишь полумесяц, небо было ясным, и мне было достаточно светло и без свечи. Не теряя времени, я зашагал к дому Гарри, пар от моего дыхания поднимался в темное небо точно дымок от сигареты. Оказавшись возле дома, я определил, какие окна относятся к спальне Гарри, подобрал с земли несколько маленьких камешков и бросил их в нужное окно. Через несколько минут за окном вспыхнул свет, и Гарри подошел к окну. Я помахал ему и указал на входную дверь. Минуту спустя я был уже в доме.
Хотя на нем была ночная рубашка, Гарри отнюдь не был похож на человека, которого внезапно разбудили и волосы его совсем не были взъерошены. Несомненно, у него была бессонница. Он повел меня в гостиную, где накануне сидел его дядя, и зажег камин. Потом подвинул к нему два кресла, зажег свечу и поставил на столик. И только, когда мы сели, коснувшись моего колена, он спросил:
- В чем дело? Почему вы пришли сейчас?
Я поделился своим беспокойством о том, что боюсь навлечь на них с дядей те беды, что уже постигли Ноя Коттера. Целый час проговорили мы с Гарри, разрабатывая стратегию наших действий и, наконец, встали, уже вполне удовлетворенные своими планами и полные решимости идти до конца, невзирая ни на что.
-В Алберте мне приходилось участвовать в некоторых политических конфликтах, и я заслужил там всеобщее уважение за стойкость и верность своему слову. Похоже, что эта моя скучная жизнь в Англии близится к концу, и как человек, не боящийся столкновений, я буду рад этому безымянному противнику, - сказал Гарри. – Особенно, когда такой удачливый и изобретательный человек, теперь мой друг и коллега.
Он похлопал меня по спине, и меня порадовала его искренность.
- Мне лучше вернуться, - сказал я. – Не хочу, чтобы меня увидели какие-нибудь гуляки или бдительные соседи. Увидимся, как и договорились, через пару недель.
Мы пожали друг другу руки, и я тайком вернулся в гостиницу. Я также беспрепятственно, как и выходил, проник внутрь и поднялся в свою комнату. Там я разделся и скользнул под одеяла, и прежде чем спокойный сон без сновидений смежил мои веки, по моим губам скользнула довольная улыбка.

Зарисовка Hades Lord of the Dead. Автор имел намерение превратить все это в большой фик. Посмотрю потом был ли осуществлен этот замысел. А пока вот такой пролог

Никогда – пролог

- Так …что вы думаете? Вы согласны?
- Вы же знаете, как я смотрю на «нежные чувства», Уотсон, - сказал я, презрительно усмехнувшись. – Или , может быть, ваша невеста, - сейчас усмешка стала еще более презрительной – заставила вас это забыть ?
Уотсон тяжело вздохнул.
- Я знаю, Холмс. Я просто подумал, что… хорошо, - он кашлянул и поднялся со своего (нет, больше теперь уже не с его) кресла. – Не важно. Уверен, что смогу найти кого-нибудь другого на роль шафера. Но вы, по крайней мере, придете на свадьбу?
Я сделал глубокую затяжку и выпустил в потолок огромное кольцо дыма.
-Нет.
Он еще раз кивнул и ушел. Я видел, что рассердил его и почувствовал некоторое удовлетворение от этого. Пусть страдает. Не я виноват в том, что он променял жизнь полную приключений на узы брака. Это было его решение.
Все наши совместные приключения, все эти расследования… все впустую. В них нет никакого смысла. Через несколько недель супружеской жизни он забудет все, чему я его научил – забудет меня.
Забуду и я – забуду эти наши дела, забуду его. Все время, что мы провели вместе, не имело никакого смысла… И теперь я в ярости подумал, сколько времени потратил впустую.
- О, лучше бы ничего этого не было! – прошипел я в ярости. Бросив трубку на стол, я отправился в свою спальню.

Фик из того же сборника, что и предыдущий, "Разговор об этике". Этот - полная его противоположность.

Он не знал, почему делал это. Это была всего лишь минутная прихоть. Но повинуясь внезапному импульсу, он зажал в ладони лезвие и сжал кулак.
Он даже не искал такого оружия. Не думал, что найдет. Бритва просто лежала на сосновом столике среди его химикалий, он нашел ее, когда наводил там порядок.
Он задумчиво подпер рукой подбородок, лениво наблюдая, как три большие, красные капли просочились сквозь его пальцы и упали на изъеденную кислотой поверхность стола, по очереди издав характерное кап-кап. Три ноты такта, стаккато. Падая на стол, капельки на минуту стали перламутрово-красными, а затем превратились в почти черные, когда растеклись и впитались в дерево, влившись в мозаику других пятен. Потом капли стали падать уже не так быстро, и он сильнее сжал руку, чтобы сохранить темп.
Если он и чувствовал боль, то никак этого не показал.
И доктор, сидящий в кресле у него за спиной, думал, что он сделал паузу только для того, чтобы понаблюдать за чем-то, случившемся на улице, и был разочарован.
В действительности, он был не так уж далек от истины – сыщик и впрямь наблюдал, доктор ошибся лишь в предмете его наблюдения.
Наконец, когда пятно на столе стало уже достаточно большим, и кровь впиталась глубже в дерево, Холмс разжал ладонь, и бритва упала на стол. Упав, она издала легкий металлический звон, а сыщик рассматривал пораненную руку. Он смотрел на кровавые борозды, оставленные бритвой. Кроваво-красные следы ярко выделялись на бледной коже, и этого было достаточно, чтобы на минуту привлечь его внимание.
Его ум клинически оценил нанесенные лезвием раны – тщательно изучил и отбросил в сторону, как не имеющие большого значения. Его это не волновало. Не было ни горечи, ни бравады, ни сожаления. Он смотрел, как истекает кровью и это ничего для него не значило. Нанесение ран самому себе было лишь еще одной границей существования, которую он подверг испытанию и сокрушил, однако, это не нарушило монотонного однообразия его существования. Боль, и кровь, и порезы на ладони не имели никакого смысла, также как и многое другое.
Бессмысленно.
Придя к такому заключению, он поднялся, сжав раненую руку в кулак и держа ее ладонью вверх, чтобы кровь не капала на пол. Чисто по инерции, он удалился в свою комнату, подумав, что находиться там ничуть не хуже, чем где бы то ни было еще.
Некоторое время спустя Уотсон встанет со своего стула и увидит окровавленное лезвие, лежавшее на столе рядом с пятнами крови. Он будет стоять над ним, проведя кончиками пальцев по багровому краю бритвы, и раны, о которых он догадается, причинят ему гораздо больше боли и печали, чем тому, кто нанес их себе сам.

Комменты шерлокианцев на тему «Холмс в университете» по рассказам «Глория Скотт», «Обряд дома Месгрейвов» и «Три студента»

Из книги Мартина Дэйкина

Мисс Сэйерс предполагает, что, скорее всего, Холмс учился в Кембридже частично потому, что он мог бы найти там больше возможностей для изучения тех отраслей знаний, которые его интересовали, но в основном из-за инцидента с собакой Тревора.
Она утверждает следующее:
1. Речь тут идет о церкви колледжа.
2. В колледжах не позволяют держать собак.
3. Таким образом, собака набросилась на Холмса на улице, когда он шел к колледжу.
4. Оксфордские студенты первые два года живут в комнатах при колледже; в Кембридже студенты первых курсов снимают квартиру в городе. Таким образом, Холмс был в Кембридже.

Дальнейшие свидетельства говорят в пользу Оксфорда.

Действие «Трех студентов» происходит явно там. Об этом в частности говорит «quadrangle» (в кембриджском словаре этот термин неизвестен). Холмс знаком с Сомсом, знаком со зданием колледжа и с расположением городских канцелярских лавок. Очевидно, что это его университет. С другой стороны, действие «Пропавшего регбиста» относится к Кембриджу, но Холмсу в равной мере явно не знакомы география и прочие мелкие детали этого города; и не мог бывший студент говорить о своей «альма матер» «этот негостеприимный город», как это делает Холмс.
Ну и добавим, что такой представитель высшей касты, каким был Месгрейв, счел бы ниже своего достоинства учиться где-то кроме Оксфорда. Так что Холмс явно учился в Оксфорде.

Если Холмс поступил в университет, когда ему было восемнадцать, то видимо его обучение началось в 1872 году. Сначала он говорит Уотсону о «первых двух годах, что я провел в университете», но позже, в «Обряде дома Месгрейвов» он говорит о «последних годах, проведенных в университете», что подразумевает, по меньшей мере, три года. И можно предположить, что в первом случае он говорит о двух первых годах в университете до его дружбы с Тревором.

Мы уже пришли к выводу, что до начала его дружбы с Тревором, видимо, в 1874 году, у него не было друзей в колледже, но в «Обряде» он утверждает, что там было много разговоров о нем и его методе, и Месгрейв говорит о «тех выдающихся способностях, которыми вы так удивляли нас», так что похоже, что после поощрительных слов о его способностях старшего Тревора, в последующие два года он стал более широко говорить о своих методах и завел немало знакомств среди студентов. Месгрэйв, должно быть, был одним из них, но он вряд ли мог быть старше Холмса более, чем на год, аристократ вряд ли бы стал восторгаться кем-то, кто младше его. Если Холмс оставил колледж в 1876 году, Месгрейв мог сделать это не раньше 1875 –го, и видимо они были знакомы только год.

Из комментариев Барринг Гоулда

Тут непосредственно про годы в университете ничего. Но нарвалась на шокирующее предположение, что молодой Холмс был влюблен в сестру Тревора, которая умерла от дифтерита в Бирмингеме. По-моему, это чистая фантазия. Ведь Холмс же просто говорит, что слышал про существование этой сестры, с какого перепуга ее записали в возлюбленные, а некоторые даже в жены, непонятно.

Теперь вернемся к Мартину Дэйкину и к «Трем студентам».
Холмс знаком с местной географией и знает, где что находится в данном университетском городе. Он знает, где расположены четыре писчебумажных магазина и рано утром отправляется на спортивную площадку (в это время на улицах нет никого, чтобы указать ему дорогу). И Сомс говорит: Вы, наверное, знаете, мистер Холмс, какие массивные двери у нас в колледже.
Конечно, такие знания можно было бы приобрести за недельное присутствие в городе, но это как-то больше свойственно бывшему студенту. Уотсон описывает Сомса, как «старого знакомого», что предполагает, что он встречал его за время этого их визита в город, иначе бы он не знал о его «нервозности и вспыльчивости». Но то, что такие встречи имели место, предполагает то, что Холмс знал его в свои студенческие дни, хотя невероятно, чтобы он был его студентом, иначе это могло бы как-то упоминаться в разговоре.

Ну а теперь насчет даты.

Относительно года все ясно – это 1895. Время некоторых действий Холмса и других участников событий, о которых рассказывает Сомс, говорит о том, что рассвет был где-то около 6.30, что указывает на конец марта или апрель или же конец сентября – октябрь. И скорее всего первое, потому что второй период падает на каникулы. Но поскольку действие «Одинокой велосипедистки» имело место 13 апреля, то, видимо, речь идет о конце марта или первых днях апреля.
Главную трудность тут представляет зеленый горошек на ужин, эксперты говорят нам, что это явно указывает на июнь или что-то около этого. Были различные попытки объяснить это; но я думаю, что, в конечном счете, это возможно была попытка Холмса несколько вольно процитировать Шекспира (Генрих Пятый, акт 2, сцена 3; еще один пример того, что Холмс знал литературу), а не точное упоминание некоего блюда.
Немного удивительно обнаружить, что оксфордские магазины все еще открыты в девять часов вечера, должно быть для их работников это было довольно затруднительно. Но это были другие времена и нам трудно судить точно.

От себя скажу, что цитату Шекспира я найти не смогла. Боюсь, что она очень вольная или моих собственных познаний на это не хватило.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра