Выложила на Youtube два новых клипа. Давно у меня лежали. Первый показывала коллеге, которая вроде проявляла интерес к Холмсу; она не поняла
Вообще побаивалась выкладывать. Я часто, напевая какие-то песни, примеряла их к любимым героям, хотя со стороны, такой выбор, может , показаться странным. Так родился и клип "Во имя жизни". Вроде советская песня и Шерлок Холмс...
В общем, вот:

Есаул



Дубрава

Подправила тэги.

Ну, теперь дальше...

Дневник Шерлока Холмса.Продолжение.

7 февраля 1881 г.
С чего все это началось? Может быть, все дело в том, что был поздний час, снаружи бушевала непогода, а мы сидели в тепле и уюте, вкушая баранью ногу – подлинный шедевр кулинарного искусства миссис Хадсон, или возможно это третий стакан портвейна вызвал во мне сегодня такую склонность к философии. В общем-то, это не так уж важно, но мне хотелось бы до того, как я усну, воспроизвести здесь тот довольно необычный (по крайней мере, для меня) разговор как можно точнее, Пока он еще свеж в моей памяти, чтобы позднее, когда голова моя будет более ясной, я мог спокойно сесть и попытаться понять, какие из него можно сделать выводы.
Утро было мрачным, а потом к тому же полил холодный зимний дождь, и снова мы были вынуждены остаться дома, впрочем, мне пришлось все-таки высунуть нос наружу, дабы присутствовать на очередной сессии суда над Уайлдером. Доктор, облаченный в халат и домашние туфли, только что встал и мерил шагами гостиную. Увидев зонт, который я вертел в руках, он вопросительно посмотрел на меня.
- Уходите в такую погоду? – и в этом его вопросе прозвучало не только сочувствие, но и оттенок зависти, что у меня был выбор – идти куда-то или остаться дома.
- Увы, доктор. Дело есть дело, его нельзя отложить из-за непогоды.
- Не забудьте одеть шляпу, - предостерег он, зевнув и поглядывая на бурю за окном с самым несчастным видом.
- Конечно, доктор, - сухо ответил я. – Я вовсе не хочу подхватить простуду.
- Вам и хватать ее не надо, достаточно просто дать ей разойтись, - еле слышно пробормотал этот ворчливый медик. Он смотрел, как за окнами вода стекает с карнизов.
- Если так будет продолжаться, то погибнут все цветы.
Я не мог удержаться от улыбки.
– Сейчас вторая неделя февраля, доктор, никаких цветов нет и в помине.
Он усмехнулся с самым унылым видом.
– Выдаю желаемое за действительное. Просто все так… серо, - и он сел за свой стол.
Раньше я как-то об этом не задумывался ( ну какая мне разница серо за окном,черно или еще как), но теперь, когда он сказал… да, действительно, пейзаж мрачноват.
Я взял трость, зонт, одел перчатки, и совсем уже собрался уходить, как вдруг услышал какое-то горестное восклицание. Обычно я игнорирую такие вещи, но у меня была пара свободных минут, и я задержался.
- Что случилось?
- У меня кончились чернила, - хмуро сказал мой компаньон, глядя на меня как ребенок, внезапно оставшийся без любимой игрушки.
- Боюсь, что у меня тоже, - я внезапно обнаружил это, когда писал телеграмму.
- Ну вот, что же я буду делать все утро? – простонал он, уныло опуская голову.
- Может, воспользуетесь карандашом? Или вернетесь в постель? – предложил я.
Он нахмурился и отбросил ручку с детской раздражительностью.
– Я не хочу больше ложиться!
- Тогда не ложитесь, - отозвался я.
На этот раз он посмотрел на меня довольно сердито, но я ответил на его взгляд с самым невинным видом. – Я скажу миссис Хадсон, чтобы она поспешила с завтраком, - бросил я ему через плечо, сбегая вниз по лестнице.
- Вы забыли одеть шляпу! – закричал доктор мне вслед.
- У меня нет времени, я уже опаздываю, - раздраженно продолжал я уже из холла. Я взял зонт, так черт с ней, со шляпой.
- Но вы же не можете ходить по Лондону без головного убора в такой дождь! – в его голосе чувствовался настоящий ужас. – Вот, возьмите!
Я увидел, как моя шляпа летит сверху – и как это он так быстро ухитрился достать ее, и это с его больной ногой?
К сожалению, я был недостаточно проворен, чтобы поймать ее, и шляпа спикировала прямо на поднос с завтраком, который несла миссис Хадсон. Я услышал сверху: «О, нет!»,
и этот трус захлопнул дверь.
- Удивительная ловкость, миссис Хадсон, - насмешливо воскликнул я, снимая шляпу с кофейника и водружая ее себе на голову.
Я схватил с подноса прожаренный скон и выскочил на улицу, прежде чем разгневанная леди разразилась вполне справедливым гневом.
Хвала Всевышнему, суд прошел быстрее, чем я ожидал, и еще до полудня мы вышли из зала судебного заседания. Ко мне тут же подошел Лестрейд и предложил вместе пообедать и заодно обсудить то, что нам известно о группе ирландских контрабандистов.
Обедать в обществе Лестрейда! Вот уж повезло, так повезло, но делать нечего – я молча кивнул, и мы двинулись к выходу. Дождь все еще лил, как из ведра, и видимо по этой причине по дороге нам не попался ни один кэб, омнибусов тоже было не видно, пришлось рассчитывать только на собственные ноги, и мы бросились бегом по мокрым улицам.
Лестрейд заметил небольшое кафе и указал мне на него, но тут поблизости я увидел канцелярскую лавку.
- Подождите-ка, инспектор, - я остановился, повинуясь внезапному импульсу.
- Подожду, - проворчал Лестрейд, которого как раз в этот момент окатил водой пробежавший мимо прохожий, - буду ждать вас в этом кафе.
Я махнул ему рукой и вошел в лавку, где купил первую же попавшуюся мне на глаза бутылку чернил, и отправил ее с посыльным на Бейкер-стрит (кажется, плата за доставку превысила стоимость самой бутыли, ну да ладно). Не успев даже понять, зачем я все это сделал, я оказался в уютном кафе рядом с инспектором, успевшим заказать для нас неплохой обед. Чудесно. Надо сказать, что я получил больше удовольствия от бифштекса, чем от компании за столом – но это навело меня на мысль, что я должен быть благодарен судьбе, что ежедневно сажусь за стол с человеком, который умеет молчать, а если что и говорит, то вполне здраво и разумно.
Этот мой вышеупомянутый собеседник со всех ног бросился ко мне, когда я спустя два часа, появился в дверях гостиной. Честно говоря, он даже напугал меня, отчего я отскочил назад, слегка ударившись о закрытую дверь.
- Доктор, что случилось? – осторожно спросил я.
Его лицо расплылось в самой сияющей улыбке, какую я когда-либо видел.
- Спасибо вам за чернила – я был так тронут…
- Да, я вижу, - сухо ответил я, снимая намокшую одежду,(хотя в глубине души был рад, что смог сделать кого-то счастливым, не прикладывая к тому особых усилий)
- Но кто сказал, что это для вас, доктор? У меня ведь тоже закончились чернила, - насмешливо сказал я, наслаждаясь внезапным испуганным взглядом, который появился на его честном лице при мысли, что он не так все понял.
Я оставил его в таком состоянии на две минуты, пока вытирал мокрые от дождя лицо и шею и одевал сухой сюртук, а затем сжалился над беднягой и заверил его, что он все понял правильно.
Сперва он, конечно, рассердился, - ого, какой грозный взгляд!- но потом присущее ему добродушие победили, и он рассмеялся от всей души, махнув рукой в мою сторону и садясь за свой стол.
Я не смог сдержать улыбку – это была приятная перемена – общество этого человека было гораздо приятнее моего сегодняшнего соседа за обеденным столом, когда я стиснув зубы, прилагал все возможные усилия, чтобы не сказать какой-нибудь грубости.
- Доктор, вы можете рассматривать это, как компенсацию за то, что нашли мой револьвер в столь необычном месте, - заметил я, зажигая трубку.
- Я был рад, что это револьвер, а не ваш клинок, - лукаво ответил он, возвращаясь к своей писанине.
Я закашлялся, выдохнув целое облако табачного дыма, представив на секунду эту картину. Моя реакция вызвала усмешку на лице моего компаньона, склоненном над его тетрадью, в которой он что-то быстро писал.
Все-таки удивительно, как этот человек может быть таким веселым, несмотря на ужасную погоду и боль в раненной ноге, и только потому, что я потратил немного времени и три шиллинга, чтобы прислать ему бутылку чернил.
Большинство моих знакомых, наверняка, строго осудило бы меня за беззаботность, с которой я засунул револьвер между подушек дивана… или же были бы насмерть перепуганы звоном разбившегося кувшина с углем… или возмущались бы, открыв утреннюю газету, изрезанную ножницами (и все они были бы, в общем-то, правы)… почему же этот человек за целый месяц ни разу не вышел из себя?
Час назад я задал ему этот вопрос,- почему мы все еще не легли для меня загадка – после сытного ужина мне было просто лень встать из-за стола, а его, кажется, снова мучила боль в ноге. И таким вот образом началась наша полуфилософская дискуссия. Услышав мой вопрос, доктор какое-то время молча смотрел на огонь в камине, а потом сделал хороший глоток портвейна. Наконец он поднял на меня глаза.
- На свете нет одинаковых людей, у каждого свои достоинства и недостатки. И знаете, Холмс, я на своем опыте понял, что есть вещи поважнее, чем разница между людьми. В армии личность человека теряется, там все становятся как бы винтиками одного механизма. И кроме того, - продолжил он менее серьезным тоном, улыбнувшись мне,- не так уж много вещей на свете могут вызвать полную неприязнь с моей стороны, кроме, пожалуй, бессмысленной жестокости, ну… может быть, еще я не терплю монотонность и однообразие, а те эпизоды, о которых вы упомянули, внесли даже некоторое разнообразие в мою не слишком веселую жизнь.
Я слегка покраснел – не уверен, что мне стоит гордиться таким комплиментом, но относительно монотонности жизни я был с ним полностью согласен.
А теперь по непонятной мне причине этот наш вечерний разговор не выходит у меня из головы.
Наверное, уже пора идти спать, доктор давно ушел наверх, и огонь в камине почти погас.
И у нас кончился портвейн.
Все – иду спать.



10 февраля 1881 г.

Вчерашний день и сегодняшнее утро прошли впустую. Я пытался поработать над статьей для журнала, но мысли совершенно не лезли в голову, вернее, мысли то, конечно, были, но абсолютно не те. И так весь день без конца, пока, наконец, хозяйка не сообщила, что ко мне пришел клиент. Ну, слава богу, колеса закрутились вновь.
После того, как я выпроводил из гостиной доктора, вышеназванный клиент выложил свое дело, за расследованием которого я провел остаток вечера и добрую часть ночи. Причем само дело касалось похищения редкого палтуса (везет же мне с рыбным промыслом)
Я вовсе не горел желанием вновь оказаться в пропахших рыбой доках, но «нищие не должны быть разборчивы».
Слава богу, к полудню дождь прекратился, и когда я вернулся домой после беготни по докам, промокшие улицы были освещены ярким солнечным светом. Давно пора.
Два часа я бился над своей статьей, (отмахиваясь от оскорбленной в лучших чувствах миссис Хадсон и от тарелки с сэндвичами, которую она поставила в опасной близости к моему локтю), писал и вычеркивал, писал и вычеркивал, до тех пор, пока не понял, что мои нервы на пределе. К тому времени, когда доктор спустился из своей комнаты, сонно потирая глаза, я был не в лучшем из своих настроений.
Судя по всему, он тоже.
Доктор вошел в комнату, налил себе стакан воды и осушил его, даже не притронувшись к сэндвичам, (что было для него не совсем обычно), а затем, подойдя к своему столу, потянулся за книгой на самой верхней полке.
Я вернулся было к своей статье, как вдруг раздался какой-то грохот, отчего я подпрыгнул на месте и чирканул пером по бумаге. Взглянув на доктора, я понял, что это он в расстройстве ударил кулаком по столу. Судя по тому, что все книги остались на месте, сам собой напрашивался вывод, что из-за больного плеча он не смог дотянуться до полки, и сорвал зло на своем столе.
- Извините, - пробормотал он, заметив мой удивленный взгляд, - я немного расстроен. Что может быть хуже этого состояния полной беспомощности?
- Вам не нужно оправдываться передо мной, доктор, - произнес я, энергично зачеркивая два предложения, показавшиеся мне слишком заумными. Затем еще два, и еще… Черт!
Я начал сначала, чертыхаясь и пытаясь найти подходящие слова.
- О, господи! – застонал я, отбрасывая ручку и устало потирая лоб.
- У вас болит голова?
- Не то, чтобы голова… скорее мозги.
- Вероятно, вы слишком много работали. А даже самый занятый человек должен иногда отдыхать.
Возможно, он прав, небольшой перерыв пойдет на пользу моим уставшим мозгам. В голове блеснула внезапная мысль – доктор тоже не в настроении, значит, составит мне неплохую компанию, а миссис Хадсон будет избавлена от общества двух мрачных джентльменов.
- Я собираюсь прогуляться, - буркнул я, отодвигая стул и засовывая в ящик стола свою писанину. – Пойдете со мной ?
- А вы не против моей компании?
- Нет, если вы не против моей – предупреждаю, я не в духе.
- Тогда мы друг друга стоим. Я только одену сюртук и возьму шляпу.
Я спустился в холл, где ожидал его, нетерпеливо постукивая тростью, пока мое постукивание не привлекло внимание миссис Хадсон. Я как-то сразу напрягся, пытаясь вспомнить, что сделал не так на этот раз, кроме того, что воткнул нож в каминную доску и случайно продырявил стену дверцей своего шкафа, но она посмотрела на меня довольно миролюбиво и даже улыбнулась.
- Мистер Холмс, вы с доктором будете обедать где-нибудь в городе?
- Надеюсь, что нет, - пробормотал я.
Миссис Хадсон осуждающе подняла бровь и уже хотела что-то сказать, но тут, наконец, появился доктор, и она переключилась на него:
- Закутайтесь поплотнее, доктор, на улице очень холодно и сыро.
- Да, мэм, - покорно сказал мой компаньон, обматывая шею шарфом и бросая на меня беспомощный взгляд. Я только усмехнулся, заставив его еще больше стушеваться.
Очутившись на улице, мой компаньон с облечением вздохнул.
- Как хорошо на воздухе, - блаженно вздохнул он, когда мы повернули на Оксфорд-стрит.- Я просидел в четырех стенах целую неделю, и стал чувствовать себя настоящим пленником.
- Единственное, что я не терплю больше, чем февральский снег, это февральский дождь,- брюзгливо заметил я. – Все равно холодно и противно. Снег, правда, хоть своим видом не вызывает такого уныния, хотя сейчас и он скорее серый, чем белый.
- Против снега я ничего не имею, но, по-моему, нет ничего хуже, чем просыпаться в холодной комнате, - с дрожью ответил доктор.
Я рассеянно кивнул. Так… разговор о погоде закончен. Что дальше?
А дальше я увидел табачный магазин Брэдли и тут же вспомнил, что мой табак на исходе.
- Вы не против, если мы зайдем сюда, доктор?
- Нет, мне, кстати, нужны сигары.
Он курит сигары? Не знал, впрочем, это и не удивительно, как он мог их покупать, раз никуда не выходил, а искать сигары в ведерке для угля, он, конечно, не стал (да и кто стал бы искать их там кроме меня?).
Купить фунт табаку было делом одной минуты, но мой компаньон выбирал свои сигары никак не меньше пятнадцати минут. Наконец, я потерял терпение:
- Доктор! Можно подумать, что вы жену выбираете, а не сигары! – раздраженно зашипел я.
Он вовсе не обиделся, нет, даже засмеялся, да так, что тут же закашлялся. Вряд ли это было хорошей рекламой для этой лавки, так что и я, и хозяин заведения облегченно вздохнули, когда доктор, наконец, сделал свой выбор, и я отправил все это с посыльным на Бейкер-стрит.
- Обязательно напомните мне, доктор, что с вами нельзя идти в книжную лавку, - сухо заметил я, когда мы отправились дальше. - Вы не уйдете оттуда до закрытия.
- И в результате останусь без гроша, - добродушно согласился он, улыбнувшись мне. - А я как раз просил бы вас порекомендовать мне какой-нибудь книжный магазин или еще что-нибудь в этом роде; если будет благоприятная погода, я буду выходить. А эту местность еще совсем не знаю.
- Ну, на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит есть несколько антикварных магазинов, - я начал называть ему те места, которые могли бы его заинтересовать.- Аптека на Джордж-стрит, а ближайшая почта на Уигмор-стрит. Вот мы только что заходили в табачный магазин Брэдли на Оксфорд-стрит.
Я назвал ему наобум то, что пришло мне в голову, но он, видимо, был удовлетворен и кивнул, слегка прищурившись, как бы запоминая мою информацию.
Мы дошли до конца Оксфорд-стрит, и я вопросительно посмотрел на своего спутника:
- Пойдем в Гайд-парк?
- Со мной все в порядке, - заверил он меня, и мы отправились в парк, где было полно нянек, гуляющих с детьми, и воркующих парочек.
- Надо было попросить у миссис Хадсон старого хлеба или еще чего-нибудь в этом роде.
Я удивленно уставился на него.
– Прошу прощения?
- Для уток, - просто сказал доктор, указывая тростью на птиц, копошащихся вдоль оттаявшей полыньи.
- Зачем кормить этих маленьких обжор?
Он так на меня посмотрел, как если бы у меня вдруг вырос третий глаз или еще что похуже.
- Просто это такой обычай, Холмс, так уж принято, - сухо сказал он. – Вы идете в парк и кормите уток.
- И не думаю, - самодовольно ответил я.
- Да, я это уже понял, - в его голосе прозвучал сарказм, и он дернул усом. Он что, смеется?
Что я сказал смешного?
- Вы не будете против, если я поинтересуюсь, как вы проводите свободное время?
- Положим, я против, доктор. Но ведь вы уже спросили?
- Ну, не будьте таким педантом. Что вы делаете, если у вас есть свободное время?
Я чуть не задохнулся от такой дерзости, но в то же время меня от всей души позабавила его смелость, с которой он посмеивался (надо мной!) и задавал столь прямые вопросы (видимо, так на него подействовали солнце, воздух, а также бренди, которое мы выпили перед уходом.)
Я уже собирался сказать ему, что коллекционирую старые театральные билеты или же револьверные патроны и строю из них модели кораблей, но потом шутить не стал, так как он, явно, хотел получить серьезный ответ, если задал свой вопрос столь открыто.
- У меня не так много свободного времени, доктор.
- Да, но ведь когда-то оно у вас бывает?
- Гм, в общем да. Ну, обычно я просто сижу дома и ставлю опыты. Либо немного боксирую, чтобы быть в форме. У меня нет никаких особых увлечений, кроме, пожалуй, скрипки, и я не люблю ни охоту, ни рыбалку, ни что-либо подобное.
Он задумчиво кивнул, хотя, кажется, был немного разочарован – видимо, надеялся узнать больше. Я сдержал улыбку, и, когда мы, обойдя пруд, пошли по мокрой от дождя тропинке, в свою очередь спросил:
- А вы, доктор? Как вы развлекаетесь, помимо того, что допоздна спите, читаете бульварные романы, грезите о моих клиентках и пишете пространные письма?
Он слегка покраснел, и проигнорировав три первых пункта моей речи, ответил на последний:
- Я пишу не письма.
- Понятно…
- А что с этим что-то не так? – внезапно ощетинился он. Видимо, я коснулся чувствительного места. Интересно.
- Конечно, нет, доктор. А вы пишете что-то научное?
Он наподдал ногой камешек, попавшийся по дороге.
- Нет.
Прекрасно, значит, тут он мне не соперник. Но, по крайней мере, я теперь не удивлюсь, если увижу его имя на обложке какого-нибудь приключенческого романа.
- А еще чем увлекаетесь?
- Ну, в колледже я играл в билиард. Но это пока придется отложить, пока я не обоснуюсь, как следует в Лондоне, приобрету медицинскую практику и т.д. В армию я уже теперь не вернусь после ранения, - он нервно дернул рукой. – Я хочу быть врачом, я всегда этого хотел. Даже не представляю, что я мог бы заниматься чем-то другим.
Я одобрительно кивнул. Медицинская практика, помощь людям – все это пойдет на пользу и ему, и его пациентам.
- Я, правда, не уверен, что смогу быть хорошим семейным врачом, - задумчиво сказал он, обращаясь больше к себе, чем ко мне. – Разные болезни, разный возраст…
- На вашем месте я бы так не беспокоился на этот счет,- опрометчиво вмешался я в ход его мыслей, - судя по тому, как сурово вы расправились с моей лихорадкой, вы справитесь, доктор. А как вы обошлись с бедным Лестрейдом! У постели больного вы похожи на разъяренного тигра, доктор, так что, поосторожнее, не распугайте будущих пациентов.
Он засмеялся, к моему облегчению, вновь приходя в хорошее настроение.
Мы обошли группу кричащих мальчишек, которые гонялись за гусями около пруда, миновали целующуюся на скамейке парочку и дальше пошли, уже молча, что было гораздо приятнее, чем наш последний обмен колкостями.
Я отметил про себя уже не в первый раз , что даже длительное молчание в обществе моего компаньона было довольно комфортным – не возникало обычного чувства неловкости- и зная, что он не ждет от меня бесцельной беседы о том о сем, я расслабился и мысли сами вернулись к делу, которое ожидало меня сегодня вечером на рыбном складе, а потом к статье, которая так и осталась незаконченной.
Я очнулся от своих мыслей, когда внезапно мой компаньон, поскользнувшись на мелком гравии, был вынужден ухватиться за меня, чтобы не упасть, за что тут же смущенно извинился.
- Пустяки, - автоматически откликнулся я, продолжая размышлять над статьей и заодно над ее названием. Через четыре дня ее надо отослать издателю, времени осталось совсем мало и глупо откладывать до последней минуты, хотя сегодня я уже вряд ли вернусь к ней.
Поглощенный собственными мыслями, я не сразу услышал чье-то тяжелое дыхание за спиной. Взглянул на доктора – лицо почти белое, отчаянно хромает и дышит как паровоз. Ну конечно, задумавшись, я шел довольно быстро, а по непонятной мне причине, он решил обязательно идти со мной в ногу (и это вместо того, чтобы присесть на какую-нибудь скамейку, пока не лишился чувств!)
Я мгновенно остановился.
- Доктор, с вами все в порядке?
- Да… мне нужно… только отдышаться… и все, - проговорил он, останавливаясь и тяжело опираясь на свою трость.
- Господи, ведь вы могли бы сказать об этом и раньше, - и я указал ему тростью на пустую скамейку.
- Нет, я … в полном порядке, - слабо настаивал он, поправляя шарф, - просто… я немного отдохну.
- Вы уверены? – я вовсе не хотел, чтобы он, и правда, потерял сознание в этом чертовом парке.
- Абсолютно, благодарю вас.
Через минуту лицо его обрело нормальный цвет, и когда он отдышался, мы продолжили прогулку. Я старался не смотреть в его сторону, понимая, что его гордость и так пострадала от того, что я шел теперь медленнее, и все равно он хромал, и трость его теперь больше напоминала костыль, чем аксессуар джентльмена.
И тут… мальчишки, выскочившие откуда-то из-за угла и налетевшие прямо на нас. Бросив быстрый взгляд на доктора, я успел заметить, что он чуть не вскрикнул, схватившись за раненное плечо, и я сам почувствовал, как что-то сжалось внутри, как будто от боли или от сострадания, не могу точно сказать – в таких вещах я далеко не эксперт.
С одной стороны, мне совсем не хотелось обижать его, но с другой – еще больше мне не хотелось, чтобы он вдруг споткнулся и упал под колеса какого-нибудь кэба, что было вполне вероятно, если он не примет мою помощь, - но этот упрямец скорее умрет, чем опустится до такого.
Но тут в дело вмешался счастливый (в некоторой степени !) случай. Какой-то щеголь в котелке, и видимо, не очень крепко держащийся на ногах, внезапно качнулся в нашу сторону, налетел на доктора, а тот в свою очередь – на меня, после чего я торопливо схватил его под локоть, дабы мы оба не свалились на скользкую мостовую.
- Простите, - извинился доктор, выпрямляясь и пытаясь освободиться от моей поддержки. Но я и не думал отпускать его, несмотря на оскорбленный взгляд, который он на меня бросил. Тогда я убрал руку, но предложил ему свой локоть для опоры. Как я и предполагал, он отказался. Восхитительно.
- Нет, спасибо, - отрезал мой компаньон и пошел дальше.
Нет, честное слово, и Майкрофт еще настаивает, что мне нет равных по упрямству за всю историю империи. Без сомнения, сейчас он сказал бы, что я нашел себе достойного соперника.
- Мой дорогой доктор, - раздраженно сказал я, догоняя его, - у меня нет никакого желания объяснять нашей хозяйке, почему вы погибли под колесами кэба в двух шагах от дома, когда в моих силах было предотвратить это. Ради бога, спрячьте свою гордость, а то я выгляжу, как хромой цыпленок с этим протянутым локтем.
Он помедлил, взглянув на меня краем глаза, так как я, в самом деле (такой же упрямый как он) все еще предлагал ему свой локоть, и встречные пешеходы стали бросать на меня довольно сомнительные взгляды.
Снова смотрю на доктора: вижу, как в нем борются унижение и гордость, и даже смешливость, наконец, последняя, слава богу, берет верх и он, усмехнувшись, подчиняется неизбежному.
- Мне почему-то кажется, что вы приковали к себе эти взгляды вовсе не из-за положения вашей руки, - лукаво заметил он, осторожно опираясь на мою руку, и мы отправились дальше.
Я был слишком воодушевлен своей победой над его упрямством, чтобы обижаться, но для вида возмущенно хмыкнул. Какое-то время мы шли, молча, и молчание это было довольно неловким, но тут он вдруг оступился и крепче ухватился за мою руку.
- Знаете, доктор, - сказал я минуту спустя, почувствовав, что он немного расслабился,- вам не нужно стесняться ни того, что вы были ранены, служа своей стране, ни того, что для поправки здоровья вам потребуется определенное время.
Часы на Биг Бене пробили пять – мы посмотрели друг на друга совершенно ошарашено - ничего удивительного, что доктор еле идет - ничего себе прогулка! Солнце вот-вот сядет, весь серый Лондон озарился под его рыжими лучами, хоть и стало заметно холоднее.
- Бр-р! – такова была реакция моего компаньона, когда мы вышли на Бейкер-стрит.
- Очень точное наблюдение, доктор, - согласился я, мягко отведя его в сторону, чтобы не оказаться на дороге у группы рабочих, возвращавшихся по домам.
- Ну, не могут же у всех быть такие глаза и мозги, как у вас, - с усмешкой парировал он мой взгляд. – Что за жизнь была бы тогда?
- Чертовски скучной.
В этом я абсолютно уверен – она была бы невыносимо скучной…

После долгого перерыва...

2 февраля 1881 г.

(да, 2 февраля, я потерял свой дневник и нашел его только что, сегодня утром, под сидением шарабана моего клиента).

До чего же странное чувство – я внезапно поймал себя на том, что жду возвращения домой. При том, что раньше, когда я жил на Монтегю-стрит, это всегда вызывало тоску. Из того дома, я всегда старался уйти как можно раньше и вернуться как можно позже, чем всегда удивлял и миссис Дадли, и своих более чем нежелательных соседей.
И вот сейчас, когда поезд замедляет ход, и окутанный клубами пара, издает гудок уже на переполненной людьми платформе, я понимаю, что даже… взволнован, надо признаться, давно не чувствовал ничего подобного. И я ловлю себя на том, что улыбаюсь первый раз за целую неделю, когда ступаю, наконец, на лондонскую почву. Шесть дней за городом – для меня этого более , чем достаточно.
Интересно, размышляю я, выходя на станцию, произошло ли за это время какое-нибудь преступление, достойное моего внимания, и не пропустил ли я каких-нибудь клиентов, а если да, то вернутся ли они обратно… и…
Все мои мысли рассеялись, как снежинки при легком порыве ветра, когда я внезапно увидел закутанную фигуру, сидящую на скамейке и жадно вглядывающуюся в толпу прибывших пассажиров. Глупая улыбка, появившаяся у меня на лице с того момента, как передо мной смутно проступили из тумана очертания лондонских зданий, теперь стала еще шире, прежде чем я полностью овладел собой. В свою защиту могу сказать, что с точки зрения психологии это объясняется элементарно – вполне объяснимая реакция, когда ты видишь знакомое лицо в таком огромном муравейнике, как Лондон. Вот и все.
Но почему? Почему он вышел встречать меня в такой снегопад? Правда, сейчас не так холодно, как было при моем отъезде, а снег мягко падает, и нет ветра, но все же… Когда зимним вечером можно сидеть перед горящим камином и есть горячий ужин, зачем, черт возьми, вместо этого куда-то бежать?
Но времени на дальнейшие размышления у меня уже не осталось, так как в эту минуту он увидел меня, и даже под его толстым шарфом я заметил радостную улыбку. Доктор встал и направился было в мою сторону, но я его опередил.
- Черт возьми, доктор, что вы делаете здесь в такой холод? И это после того, как сами замучали меня своими наказами не выходить в такую погоду!
- И вам добрый вечер, Холмс! – сухо ответил он, усмехнувшись.
- Гм…
- А где ваш багаж?
- Только этот саквояж.
- Меня ждет кэб.
Я понимающе кивнул, направляясь в указанном направлении.
Секундой позже я заметил, что доктор изо всех сил старается не отстать от меня, и замедлил шаг. Как оказалось, я вовремя это сделал, потому что пробираясь сквозь толпу, какой-то здоровый малый с огромным тюком под мышкой чуть не сбил его с ног, толкнув его прямо на меня. Я уронил свой саквояж, чтобы схватить доктора под руки, ему не хватало только упасть на ледяную мостовую.
- Простите, - проговорил он, обретя равновесие.
- Вы здесь ни при чем. Какой нахал! – проворчал я, глядя на исчезающую в толпе фигуру этого парня. Честное слово, даже я говорю «простите», когда толкаю кого-нибудь. Ну, даже если не говорю, по крайней мере, знаю, что это нужно сделать!
- Он, наверное, даже не заметил, что толкнул кого-то, - задыхаясь, произнес мой компаньон, потирая плечо рукой в перчатке.
Этот человек, что, всегда, видит в людях только хорошее? Я был очень рад, когда мы наконец благополучно добрались до кэба.
- Миссис Хадсон сказала… подождите…что я должен был вам передать… – тут наш кэб рывком дернулся с места, а я еле сдержал улыбку, вообразив, как наша домохозяйка пишет перечень того, что доктор должен передать мне при встрече. Я послал телеграмму, что возвращаюсь, в надежде, что если она и не придет от этого в восторг, то хотя бы приготовит обед к моему прибытию.
- Ах да, что к вам приходили два посетителя, и она им сказала, что вы вернетесь в первых числах февраля… что она сложила всю вашу корреспонденцию на тумбочке около кровати, так как она не хочет, чтобы она загромождала столик в передней, а если ее положить на стол в гостиной, ее наверняка обольют чаем… что на обед будет суп и сэндвичи, а в поезде вам лучше ничего не есть… и что перед отъездом вы навели страшный беспорядок у себя в комнате, и если это случится еще раз, она так все и оставит до вашего возвращения, - закончил он с озорной усмешкой.
Его явно позабавило это передаваемое им осуждение моих поступков, и я усмехнулся, скорее разделяя его легкомысленную радость, чем радуясь содержанию этого сообщения.
- Мне кажется, ей вас не хватало, - заключил доктор.
- Не сомневаюсь, - сухо откликнулся я.
- А как ваша поездка?
- Прошла не без пользы,- осторожно ответил я. – Хотя я не восторженный поклонник деревенской атмосферы.
- А простуда вас не беспокоила?
- Нет, доктор, - я сделал ударение на его титуле, но сейчас он прозвучал гораздо теплее, чем раньше. – Ну как же, воздух деревни и все такое, вы меня понимаете…
Он рассмеялся и откинулся на сидении рядом со мной.
Дальше – тишина… как же я это не люблю.
Я неуклюже пытаюсь придумать, что бы сказать.
- Итак… - выдавил я с трудом. – А как вы?
О ,блестяще! Уж лучше спросил бы его о погоде!
Он смотрит на меня краем глаза, мне даже неловко. А неловко мне потому, что в глазах доктора мне сейчас почудилось что-то очень теплое, он как будто посочувствовал моей неловкости. Или это мой вопрос о его здоровье был ему так приятен?
- Лучше, видимо этот суровый порывистый ветер улетел вслед за вами неделю назад, и на моем состоянии это сказалось как нельзя более благотворно. Несколько раз я посетил больницу Св. Варфоломея и библиотеку, вчера ходил на прогулку в Гайд-парк и на обратной дороге сделал только одну передышку.
- А что вы делали в больнице? – удивленно спросил я. – Впрочем, это, конечно, не мое дело…
- Да нет, что вы,Холмс… Я один раз пообедал со Стэмфордом… Мы случайно встретились и… - он сделал паузу, нахмурившись, - в общем… не хотелось бы терять свои навыки. Я думаю поработать там на добровольной основе… раз или два в неделю… для практики. Буду помогать другим, помогая себе…
- Это в самом деле лучший способ помощи, хоть эта фраза и отдает каким-то каламбуром. Вот уж не думал, что вы такой остряк, доктор!
Я сказал это с самым серьезным видом. И был поражен, когда он внезапно рассмеялся. Я даже не подозревал, что он может быть таким веселым, нет, не то, чтобы он последнее время был как то особенно мрачен (эту прерогативу я оставляю за собой), но все то время, что я знал его, в нем чувствовалась какая-то депрессивная апатия.
- Холмс, это просто ужасно!
- Да, я знаю, но я провел целую неделю в деревне вблизи Дарлингтона в обществе своего клиента и его любимой Джуди, - усмехнулся я.
- Джуди?
- Это великолепная телка, со странными привычками – она бодает всех чужаков. И я имел несчастье убедиться в этом на собственном опыте.
- О!
- И хорошо еще, что это была телка, а не бык, - задумчиво заметил я.
- Надо думать.
Доктор делает героические попытки, чтобы сохранить серьезность, но это ему не помогло, и через минуту мы расхохотались, как два школьника.
Когда мы вышли из кэба на Бейкер-стрит, я услышал еле различимое «рехнулись», «спятили» и что-то еще в таком роде из ассортимента кэбмена-кокни.
Чтобы описать реакцию миссис Хадсон на двух взрослых джентльменов, ввалившихся в ее чистую прихожую, испачкавших чистый пол и хохочущих как двое мальчишек, потребовалась бы отдельная страница в моей тетради. Эта необыкновенная женщина сначала возмущалась беспорядком, ругала меня за состояние спальни, потом хлопотала, заметив, что доктор снова захромал и наконец, чуть не погнала нас наверх - ужинать.

Уже поздно. Надо признать, что я устал - дорога, видимо, вымотала, и к тому же нахожусь в некотором замешательстве, припоминая все события этого вечера. Я в самом деле рад, что вернулся домой, и похоже, что здесь мне тоже рады. Непонятно по какой причине. Что, такое возможно? Стоило бы поразмыслить на эту тему, но сейчас я заканчиваю, а то усну с тетрадью в руке.



3 февраля 1881 г.

Утро было морозным, причем в комнате был такой холод , что я проснулся. У меня зуб на зуб не попадал, несмотря на два одеяла, и тогда, несмотря на то, что было только половина седьмого, я накинул халат и поспешил в гостиную.
Судя по всему, миссис Хадсон зажгла камин совсем недавно. Я схватил «Таймс», зажег трубку и пододвинул кресло к камину так близко, как это только возможно. Только я удобно устроился в кресле, поджав под себя ноги, дверь открылась, и вошел доктор, сонно потирая глаза.
- Доброе утро! – насмешливо бросил я.
- Еще не утро… нет, не может быть, - пробормотал он, искоса взглянув на часы. Увидев, что еще нет семи, он застонал и удивленно взглянул на меня, видимо поражаясь моей (наигранной!) бодрости.
-В такой час все еще спят, - брюзгливо пробормотал мой компаньон.
- Тогда, почему вы не спите?
- Я замерз, - ответил он, содрогаясь. – И пришел за вторым одеялом.
- На верхней полке наших шкафов лежат два одеяла,- услужливо подсказал я.- По крайней мере, так говорит миссис Хадсон.
Он снова поднял на меня глаза, но тут же опустил их, но я успел заметить, что он чем-то смущен.
- Я не могу достать их, - мрачно проговорил он, и его левая рука конвульсивно дернулась.
Черт! Я снова был бестактен. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы замять неловкость:
- Этой зимой они должны быть всегда под рукой, правда?
- Вы не будете против, если…
Видимо, он действительно замерз, да так, что его гордость отошла на второй план, и он снизошел до просьбы. Я охотно встал и последовал за ним наверх, вошел в комнату и подойдя к шкафу, открыл его. Одеяла действительно лежали довольно высоко, даже если бы он был совершенно здоров, то не смог бы до них дотянуться.
- Здесь действительно очень холодно.
Не понимаю, как этот человек может здесь спать – я бы замерз насмерть еще до наступления утра.
- Пока вас не было, я пару ночей спал в гостиной, - сказал он, когда я положил одеяла на его кровать.
- Вы и сейчас можете спать там, - смущенно пробормотал я, глядя как за окном метет метель. Уж скорее бы пришла весна!
- Спасибо, - сонно отозвался он у меня за спиной, в то время как я спешно ретировался, потирая замерзшие руки. Через минуту я снова сидел в своем кресле у камина, разбирая почту. Телеграмма от Майкрофта, информирующая меня, что во Франции умер какой-то наш дальний родственник (даже его имя мне ничего не говорит, так почему это должно меня трогать…), повестки с вызовом в суд (через неделю будут судить шайку Уайлдера)…благодарственное письмо от одной моей клиентки с моим гонораром и заверением, что она не забудет, что я для нее сделал и т. д. Гонорар я положил в карман, а остальное бросил за каминную решетку… три письма от информаторов в воровской среде – это позже.
Большую часть утра я потратил на распаковку своего саквояжа, а после обеда утеплившись, я решил побродить по городу. Метель прекратилась и была прекрасная погода, для того, чтобы обогатить свои знания о лабиринтах Лондона.
Было уже около двух, а доктор еще не выходил из своей комнаты, и я подумал, что перед уходом стоит удостовериться, что он не превратился в снеговика, там в своей спальне.
Ну как он может спать, когда сквозь портьеры вовсю пробивается солнечный свет, как вообще можно вот так потратить впустую чуть ли не полдня?
Но у меня были и другие дела, кроме как размышлять над привычками своего компаньона, поэтому я спустился вниз, поднял воротник и быстро зашагал по улице.
Для того, чтобы стать лучшим в моей профессии было совершенно необходимо иметь самые полные и точные знания о географии Лондона. На этот раз я выбрал своей целью Вест-Энд (так как прошлый месяц провел в доках неблагоразумно много времени, учитывая погоду и эту специфическую местность).
Я так увлекся изучением улиц и их достопримечательностей, что не заметил, как стемнело, и на улицах появились фонарщики, приступившие к своим прямым обязанностям. Я поспешил домой, пока не похолодало, но в нескольких кварталах от Бейкер-стрит ко мне подбежал довольно сердитый уличный мальчишка и схватил меня за руку.
- Эй! Где это вы были, мистер Холмс? Ваша хозяйка не говорит нам, где вас искать, и она…
Я вздохнул и освободился от его цепких пальцев.
- Чарли, я больше не живу на Монтегю-стрит. Я переехал на Бейкер-стрит, - прервал я его болтовню.
- Давно пора, - покровительственно заметил этот разбойник.
- А вас, молодой человек, никто и не спрашивает, - раздраженно отозвался я.- А теперь, беги. Я сказал Уиггинсу, что пошлю за тобой, когда ты понадобишься.
- Я знаю, просто в эти дни никакой поживы, - вздохнул он, вожделенно посматривая на мои часы.
Я достал бумажник и, порывшись в нем, опустил шиллинг в его грязную ладошку.
- Все, отправляйся, - строго наказал я, слегка подтолкнув постреленка в спину.
Домой я пришел замерзший, но довольный – все-таки день прошел не без пользы. А вид горящего камина и горячего чайника еще больше меня воодушевил. Обычный домашний комфорт можно оценить, только проведя неделю в деревне с говорливым клиентом, наслаждаясь обществом агрессивной коровы по имени Джуди и проводя ночи в продуваемом со всех сторон фермерском доме.
Доктор сидел за своим столом у окна и что-то увлеченно писал; увидев, что я вошел, он кивнул в знак приветствия.
- Вам пришли две телеграммы, они на вашем столе, - сказал он, не поднимая головы, подписывая свою бумагу и аккуратно ее складывая.
Сначала я согрел озябшие руки, затем выпил чай и потом уже ознакомился с телеграммами – это были подтверждения назначенных на завтра встреч с клиентами. Очень хорошо.
- На улице очень холодно? – спросил мой компаньон.
- Нет, не так как утром. Я весь день проходил пешком и ничего, - пожал я плечами, протягивая ноги к огню.
- Что могло заставить вас проходить по городу в такой холод? – недоверчиво спросил он, запечатывая свой конверт и наклеивая на него марку.
- Я горжусь точным знанием Лондона. А как еще можно узнать город, как не с помощью собственных ног и глаз?
- Это верно.
Он вздохнул и взглянул на кружащийся за окном снег – не пушистые хлопья, которые мы видели вчера, а маленькие острые ледяные песчинки.
- Как бы я хотел, чтобы скорее пришла весна. Вернулся из Афганистана вот к этому…
Я задумчиво поднес к губам незажженную трубку. Неудивительно, что он так остро чувствовал смену климатических поясов – попасть из пустыни в ледяную тундру было бы неприятно даже для абсолютно здорового человека, а уж для раненного тем более.
- Может вам стоит съездить отдохнуть куда-нибудь вглубь страны – может, там не так холодно?
- Отдохнуть? На военную пенсию? – с горькой улыбкой заметил он.- Не выйдет. И потом, какая радость от отдыха, когда ты совсем один…
Его слова поразили меня, я даже забыл, что собрался зажечь свою трубку, и в результате обжег пальцы. Допустим, я не любитель отдыха, как такового. Я бы сошел с ума от безделья – сама мысль об этом приводит меня в ужас. Но если бы я вдруг решил отдохнуть, то чье-то присутствие здесь было бы абсолютно лишним.
Но, очевидно, у нас были разные мнения на этот счет, ибо в его голосе сквозило такое одиночество, что даже я почувствовал это. Этот человек, должно быть, в самом деле, сходил с ума в четырех стенах, не имея никого, кто мог бы нарушить монотонную череду дней. Я больше уже не удивлялся тому, что он поздно вставал. Ему, в самом деле, надо было найти что-то – хобби, какую-нибудь работу и несколько друзей. Может быть, Стэмфорд сможет свести его с какими-нибудь медиками… От меня здесь никакого толка, так как за неимением друзей и знакомых я не смог бы его ни с кем познакомить. И, слава богу, у меня нет никакого желания быть вовлеченным хоть в какую-то форму светской жизни.
А с другой стороны, может это и хорошо, что он сейчас одинок, так как меньше всего на свете я хочу сейчас лицезреть бесконечных гостей, приходящих в этот дом, ведущих громкие разговоры, не дающих мне работать и нарушающих мое одиночество… нет, нет, нет, так не пойдет. Жаль мне таких людей, им постоянно кто-то нужен, чтобы быть счастливыми; благодарение богу, я устроен совершенно по-другому – могу жить в полном уединении до конца дней.
А сейчас я должен идти – доктор за дверью прокричал, что обед «а ля миссис Хадсон» уже на пути к столу. Надеюсь, нас ожидает что-то очень горячее – ведь впереди еще одна холодная ночь.


4 февраля 1881 г.

Пожалуй, я составлю полный перечень всех возможных не голосовых звуков и движений, выражающих глубокое раздражение, так как сегодняшний вечер предоставил мне большие возможности по их изучению. Очевидными фаворитами моего компаньона из этого списка являются различные варианты вздохов, едва различимые стоны, поерзывание в кресле и пощипывание переносицы. Я понятия не имел, что вызываю у него такое раздражение, до тех пор, пока комбинация вышеупомянутых признаков не привлекла мое внимание.
Честно говоря, до этого я никогда не задумывался, что возможно, мое пиликанье не очень приятно на слух, эти звуки просто пришпоривают мой мыслительный процесс.
Наконец, когда внезапно новая мысль мелькнула у меня в голове, я поднял голову и как раз вовремя, чтобы увидеть недовольную мину на лице доктора. Он нахмурился примерно на седьмом аккорде в тональности фа минор, и брови его сошлись на переносице, после чего он попытался сосредоточиться на очередном романе (сколько же их у него? Вот это любовь к литературе!). Видимо, он так реагировал на мою игру все время моих размышлений (честное слово, это продолжалось уже около двух часов!) и еще не окончательно потерял терпение. Мне стало интересно, как долго он сможет сохранять относительное спокойствие.
Чисто из желания эксперимента, я с еще большим усердием ударил смычком по струнам, заставляя их скрежетать и завывать на все лады, и поглядывая на «мученика» поверх инструмента.
Шестнадцать минут спустя после серии стакатто и очень громких аккордов в различной последовательности его нервы (и терпение) не выдержали.
- Послушайте, Холмс! С таким талантом, как у вас, почему вы тратите ваше время и мое терпение на эти скребущие по нервам концерты?
Странно поставленный вопрос поразил меня настолько, что я остановился – этот человек говорит комплименты, даже когда сердится!
- Примите мои извинения, доктор, боюсь, что я задумался.
- Так я и подумал, - сухо ответил он, раздраженно взглянув на меня.
- Вы позволите мне как-то компенсировать вам это испытание вашего терпения или мне лучше сейчас уйти? – спросил я (мне было интересно, что он предпочтет)
- Нет-нет, не уходите, - устало вздохнул он, роняя свою книгу и закрывая рукой глаза.- Простите, что я вышел из себя – весь день я был на грани, и сейчас просто сорвался. Извините.
Я мог ожидать от него сейчас чего угодно, но уж никак не извинения. Этот человек каждый день меня чем-то удивляет. Не уверен, что мне это по душе.
Но тут я заметил, что его левая рука так крепко сжалась в кулак, что даже побелели суставы. Присмотревшись к доктору, я понял – видимо, грядет перемена погоды, что всегда болезненно для него. А значит, он провел неприятный вечер (и не только из-за моих экспериментов) и впереди его ждет не менее болезненная ночь.
Я вновь приложил к плечу скрипку и поднял смычок.
– Вы не против?
- Нет-нет, - он торопливо махнул рукой. – Пожалуйста, играйте.
Я быстренько оживил в памяти его любимые мелодии и заиграл, надеясь его усыпить, а затем предаться размышлениям по поводу двух дел, с которыми ко мне недавно обратились. Через три минуты рука доктора разжалась. А еще через четыре он стал дышать ровнее и закрыл глаза. Я музицировал еще какое-то время, а затем отложил инструмент и взялся за трубку, плотно набив ее табаком, затем вернулся в свое кресло и приступил к делу.
Я уже пришел к выводу, что похищение золотого яблока из будуара моей клиентки совершила горничная, правда, как эта вещица попала в ломбард в Брикстоне, я не имею ни малейшего представления.
Другое дело – покушение на убийство. Здесь мне все было ясно с самого начала. Работал явно не профессионал. Дело и яйца выеденного не стоит – я уже послал телеграмму полиции, с указанием времени и места, где они смогут взять убийцу. И кстати, времени у меня до этого рандеву остается не так уж много.
Хотелось бы хоть как-то подытожить дело с горничной, но времени уже нет – через полчаса я должен идти к месту встречи.
А теперь надо собираться – не забыть револьвер! – и повязать толстый шарф. Теплая погода, которую пообещал доктор, еще пока не наблюдается, а замерзнуть до наступления утра вполне возможно.


22:15
Не могу найти револьвер… Хочется верить, что я не оставил его в таком месте, где его найдет миссис Хадсон. Может, попросить доктора поискать его, пока меня не будет – я пойду по следам пресловутой горничной… Нужно будет загримироваться – тут вполне подойдет рабочий или даже грум. И кстати, у меня заканчивается грим, надо иметь в виду.
Ветер вроде бы затихает, но все так же холодно. Если сохранится такая же погода, то ночь будет крайне неприятной.
Когда я вернулся в гостиную, перевернув вверх дном свою спальню в поисках шарфа, доктор все так спал на диване. Не знаю уж, переменится погода или нет, но до утра он тут, явно, замерзнет, и сомневаюсь, что он сможет подняться наверх в таком состоянии.
Так, у меня еще есть пятнадцать минут – удостоверившись в этом, я помчался наверх, сдернул шерстяное одеяло с кровати доктора и побежал обратно ( при этом чуть не слетел с лестницы, запутавшись в одеяле и пользуясь им на манер волшебного ковра в сказках ), но каким-то образом все-таки удачно приземлился в гостиной и накрыл им доктора.
Он даже не проснулся, просто что-то забормотал во сне и сонно закутался в одеяло, а ведь говорил мне, что очень чутко спит. Вот не уверен – его необычно глубокий сон – это благодаря моей скрипке или вопреки ей (подумаю об этом позже, когда сидя вечером в засаде, буду вынужден слушать бессвязное бормотание Тобиаса Грегсона). Надеюсь, что обещанное доктором потепление наступит раньше, чем мы замерзнем в полуночном бдении.
А теперь, если я не хочу опоздать, то уже пора бежать.

5 февраля 1881 года.

В юности брат мой неоднократно говорил мне, что начало дня налагает свой отпечаток на все дальнейшие события, приводя мне в качестве примера, что если человек встал сердитым, то будет в отвратительном настроении весь день. Но я склоняюсь к мысли, что этот пример основан скорее на собственном опыте, чем на какой бы то ни было философии, и являлся предостережением для меня с утра отложить нападения на Майкрофта или на его завтрак.
Теперь я уверен, что это полная чепуха, о чем буду счастлив ему сообщить, когда нанесу очередной братский визит. То, что все не так, как говорит Майкрофт, я убедился сегодня на собственном опыте.
Впрочем, начну сначала. Домой я вернулся около часу ночи; я не ожидал, что наша ночная вылазка закончится так быстро, и честно говоря, никак не думал, что она будет такой ожесточенной. Я, правда, отделался несколькими ссадинами и синяками, в отличие от моего противника.
Достопочтенный инспектор Грегсон благополучно избежал участия в потасовке из-за своего пальто, застрявшего в кустах как раз в тот момент, когда появился наш «клиент».
Я управился и без него, за что позже получил какое-то язвительное замечание и возможность добираться домой в одиночестве.
Между тем, в самом деле, надвигается потепление. Карнизы и навесы пропитаны влагой, и кажется, будет дождь, хорошо еще, что я добрался до Бейкер-стрит (так как естественно ушел без зонта).
И в доме было значительно теплее, чем прошлой ночью, так что с сознанием выполненного долга, довольный и усталый, я упал в постель, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.
На следующее утро я был внезапно и бесцеремонно разбужен оглушающим раскатом грома и внезапным порывом ветра, ворвавшимся в мою спальню через открытую дверь в гостиную – я сам забыл закрыть ее накануне.
Гром не может быть таким громким, как будто он совсем рядом – было моей первой сонной мыслью, когда я увидел, как влажный бриз развевает мои занавески, словно знамена на ветру. Я на ощупь нашел халат, набросил его, (только позже поняв, что он вывернут на изнанку) и вышел в полутемную гостиную, едва заметив, что было около десяти утра, но из-за непогоды царила непроглядная мгла.
- Что вы делаете? – практически завопил я, это конечно было не слишком вежливо, но я был просто ошеломлен.
Доктор стоял перед широко открытым окном и любовался на ливень.
- Дождь! – воскликнул он, полуобернувшись ко мне с радостью ребенка, увидевшего рождественскую елку.
-Снаружи и внутри, - проворчал я, указывая ему на лужу под окном.
- О… правда, - он торопливо захлопнул окно, от чего по комнате разлетелись газеты. – Простите. Но ведь дождь!
- Доктор, с моим зрением все в порядке, хоть я и был разбужен этим громовым раскатом, - многозначительно заметил я, подходя к столу и наливая себе кофе – самую большую чашку - и сегодня я, пожалуй, выпью черный кофе.
Я пожалел о своем резком тоне, когда радость на его лице сменилась виноватым выражением.
- Простите, я не думал, что это будет так громко, - пробормотал он, разглядывая лужу на ковре.
Я торопливо прервал его извинения взмахом руки.
- Пустяки, доктор. Я уже встал, и вижу, что город утопает в воде. По какой причине я должен этому радоваться также как вы?
Честное слово, я совсем не понимал причин его радости – ведь он явно хромал сильнее, чем обычно, видимо благодаря изменениям в атмосфере.
Он покраснел от смущения, что весьма меня позабавило.
- Я рад, что холод отступает, пусть и ненадолго,- произнес он, поглядывая на окно.- Как будто весна.
- Еще только февраль, доктор,- сухо сказал я, - и это Лондон. И такая погода может продержаться здесь не долго.
Он снисходительно улыбнулся на мой пессимизм и отошел от окна. Я подошел к камину за своей трубкой. Господи, если он будет так щебетать весь день, мне потребуется что-то посильнее табака. Скорее бы уж выйти из дома…
Я резко обернулся, когда внезапно раздался какой-то грохот, сопровождаемый стоном и самым колоритным ругательством, какое мне когда-либо приходилось слышать от хорошо воспитанного джентльмена. Я поморщился от невольного сочувствия – видимо, бедняга потерял равновесие и поскользнулся.
- Должен признать, доктор, что такого набора слов от штатского я не слышал, несомненно, все это вы почерпнули в армии? – попытался я немного разрядить ситуацию, увидев его пылающее лицо.
При моих словах гнев на его лице уступил место унынию, я с облегчением вздохнул и неторопливо пошел к нему, (чтобы он, боже упаси, не подумал, что я считаю его неспособным подняться самостоятельно.)
- Я не оскорбил ваши чувства? – спросил он, пытаясь сесть.
Я засмеялся – если бы он только знал, что мне приходится слышать в самых отвратительных трущобах Лондона…
Не особенно думая о том, что делаю, я схватил полотенце, лежавшее на чайном подносе, и протянул его доктору.
- Вот, раз уж вы все равно на полу, вытрите эту лужу, которая образовалась, когда вы приветствовали ваш драгоценный Зефир, - сказал я с усмешкой.
Это, правда, было довольно смело с моей стороны, но я понятия не имел, что сказать, чтобы это не было похоже на снисходительность и жалость, и к счастью, он не обиделся, а наоборот усмехнулся и стал вытирать остатки дождя. А когда он закончил и протянул мне полотенце, я обхватил этим полотенцем его запястье, и как бы между делом поднял его на ноги.
- Благодарю вас, - отрывисто сказал доктор.
Я протестующее отмахнулся от его благодарности, и сев к столу, вновь налил себе кофе. Доковыляв до стола, доктор уселся напротив меня. Открывая «Стандард», я рассеяно пододвинул к нему кофейник. Однако мне не суждено прочесть даже колонку происшествий – вошла миссис Хадсон, зажигая по дороге свет, который тут же прогнал прочь тусклые краски этого утра.
Я все же пытаюсь проглядеть газету, подняв ее, и давая возможность миссис Хадсон накрыть на стол. Смутно слышу сердитое ворчание нашей леди, и как доктор бормочет то извинения, то благодарности, и вот, наконец, хозяйка уходит, довольно громко хлопнув дверью. Да что с ней такое?!
Нашел я, наконец объявление, которое искал – оно явно указывало на местонахождение контрабандистов, по поводу которых у меня был на днях разговор с Лестрейдом. Проткнув для памяти объявление вилкой и кинув газету на свой стол, я вернулся к столу.
Доктор уже вовсю завтракал, и я присоединился к нему, положив себе на тарелку оставшиеся яйца и ветчину. Он поднял на меня глаза, и первый раз за все утро ясно увидел мое лицо. Глаза моего компаньона широко раскрылись.
- Что с вами случилось на этот раз? – воскликнул он, едва не захлебнувшись чаем.
Я прекрасно знаю, что над левым глазом у меня красуется синяк, и теперь надо только решить, что ему сказать – правду, частичную правду или что угодно, кроме правды…
Я хотел сначала сказать, что безжалостно разбуженный, споткнулся обо что-то в темноте, но нет – не надо будить в нем чувство вины. А вот интересно, какова будет его реакция, если он узнает об одном из моих талантов.
- Прошлой ночью у меня произошел небольшой конфликт в одном из лондонских переулков, уже после того, как вы уснули. У меня были там кое-какие дела, но по дороге мне встретился один из тех парней, которые обычно требуют кошелек или жизнь.
И это была частичная правда.
Еще один удивленный взгляд.
- И вы отделались только одним синяком? А этот тип – он был здоровяк?
Он даже не заметил, что поднес ко рту пустую вилку.
- Гм, пожалуй, дюйма на два выше меня и на стоун или на два тяжелее, - пожал я плечами и подцепил вилкой сосиску.
- И, тем не менее, у вас только один синяк?
Я кивнул с тайной гордостью.
– А его увезли в полицейском фургоне.
- Вы простите меня, если я скажу, что в это трудно поверить? – недоверчиво произнес он, многозначительно поглядывая на мою далеко не плотную фигуру.
- И вы, наверное, удивитесь, доктор, если я скажу, что прекрасный боксер.
-Вы? Боксер? Вы шутите?
- Нет, я совершенно серьезен.
- Но… - он снова скептически посмотрел на меня.
- Доктор, я гораздо сильнее, чем кажется, - спокойно ответил я, - и уверяю вас, я не имею обыкновения преувеличивать свои достоинства. Если я что-нибудь говорю вам о себе, то это вполне соответствует истине.
Я видел, что он бы очень хотел узнать что-нибудь еще, и был немного заинтригован, когда он не попался на мой крючок, а просто слегка усмехнувшись, сидел и наблюдал за тем, как я заканчиваю свой завтрак.
А сейчас надо одевать маскировку и отправляться по следам горничной. И кажется впереди длинный дождливый день…

20 января 1881 года

2 часа 45 минут

Да, это были довольно интересные день и ночь, особенно после такого пустого уик-энда. Воскресенье я провел взаперти, как пойманный в садок кролик, - на улице бушевала пурга. Слава богу, Доктор проспал почти весь день, так что мне не пришлось утруждать себя ведением светской беседы.
Даже не могу вспомнить, чем я занимался. После сортировки газет делать мне было решительно нечего. Как же я ненавижу такие дни. Большую часть дня я провел в гостиной на кушетке, разглядывая трещины в потолке, дремал временами и наигрывал какие-то аккорды на скрипке. В понедельник я все равно дома не останусь, невзирая ни на какую погоду.
Но как по волшебству метель прекратилась, ветер стих, и в окна гостиной даже пробивался солнечный луч.
Доктор ненадолго спустился в гостиную, выпил чашку чаю со сконами, посоветовал мне одеваться теплее, если я надумаю выйти на улицу, и прохромал опять в свою спальню, прихватив с собой еще одно одеяло, которое развевалось за его спиной почти как приспущенное знамя.
Он был сегодня не особенно разговорчив, (я уже заметил, что он далеко не жаворонок, и видимо, его что-то разбудило, так как на часах было только полдевятого) и не надо быть гением дедукции, чтобы понять, что либо он плохо спал, либо не совсем здоров.
После завтрака я собирался идти в Британский музей, но был остановлен появлением клиента. Это был владелец табачной лавки, который содержал также некий подпольный игорный дом. Какая-то шайка тиранила его. Вымогая чуть ли не треть всей его прибыли, а обратиться в полицию он, естественно, не мог. Он предложил мне за очень щедрую плату появиться в его заведении под видом официанта, чтобы иметь возможность поближе узнать, что там за вымогатели и как–то ему помочь. Я согласился и тут же отправился с ним, чтобы точнее узнать расположение заведения .
На Бейкер-стрит я вернулся к чаю, и выпив его в одиночестве, так как доктора не было, стал готовиться к своей ночной работе. Однако за ужином доктор присоединился ко мне. Мы ели в полной тишине, так как я немного волновался перед своим новым делом, и конечно, не собирался делиться с ним своими соображениями. А мой компаньон, кажется, пребывал в раздраженном состоянии и решил помалкивать, чтобы не сказать лишнего. Мудро, ничего не скажешь.
После ужина он взял свой роман и удобно устроился с ним перед камином, а я стал выбирать самую увесистую трость для своего мероприятия.
Я опускаю здесь утомительные детали моей ночной вылазки.

Я вернулся, когда было чуть больше одиннадцати вечера, усталый, но разбогатевший на пять фунтов, не говоря уже о моих «официантских» чаевых за вечер. Я присел на минуту в свое кресло перед еле тлевшим огнем в камине, чтобы немного согреться, а потом уже идти в свою холодную спальню. Некоторое время раздавалось только слабое потрескивание углей, навевая на меня сладкую дремоту. Вдруг внезапно дверь распахнулась, и комнату залил яркий свет, выводя меня из полусна. Виновник этого вздрогнул также как и я. Он чуть не уронил подсвечник и даже еле слышно вскрикнул, когда я повернулся слегка в своем кресле, чтобы взглянуть на него.
- Господи! Как вы напугали меня! – проговорил он, ставя подсвечник на стол, причем я заметил, что руки его слегка подрагивают. И при свете этого канделябра можно было заметить, что несмотря на загар, лицо доктора было смертельно бледным.
- Взаимно, доктор, - осторожно заметил я и он медленно подошел. – Я вернулся довольно поздно и решил немного покурить перед сном. Вам не спится?
Он отвернулся, чтобы налить себе воды из графина, но я заметил , как напряглась его спина. – Что?
- Доктор, по опыту я знаю, что в такой час две причины могут вытащить человека из постели – болезнь и плохой сон, сказал я, закуривая трубку и убирая всякую жалость из тона моего голоса, чтобы не задеть его гордость. – Что до вас, доктор, вы еще поправляетесь, но в данный момент уж точно не больны, значит , остается последнее.
Он выпил содержимое своего стакана и повернулся ко мне.
- Это не самый потрясающий ваш вывод относительно меня, но зато верный, - спокойно сказал он, но в глазах его я увидел боль, которую раньше не замечал.
Что касается ночных кошмаров, у меня были собственные демоны, а уж какие ужасы могут преследовать недавнего участника боевых действий, я даже не представляю.
У меня есть только одно оружие в борьбе со своими кошмарами – это был универсальный язык, который прогонял и рассеивал все ужасы.
Но предложи я помощь даже такую, боюсь, это было бы расценено как акт жалости. Ничего подобного – мне действительно нужно, чтобы он заснул, ведь я и сам не усну, если он будет всю ночь бродить по гостиной. Вернее все утро, так как было уже за полночь. Тем не менее, мне страшно хотелось спать, и неужели я позволю помешать мне такому пустяку, как его гордость!
Поэтому, не говоря ни слова, я взял свой любимый инструмент и начал импровизировать, как поступил бы, если бы сам проснулся от кошмара. Я настолько погрузился в глубины своей композиции, что почти не заметил, как доктор сел в свое кресло напротив меня, откинулся назад и глаза его медленно закрылись.
Ха! Пять минут и все в порядке. Теперь можно спокойно идти спать, не боясь быть разбуженным.


Из-за того, что я поздно лег, с чистой совестью проспал до девяти, и войдя в гостиную увидел, что доктор все еще спит, хотя миссис Хадсон уже разожгла камин. Я раздумывал, будить ли его к завтраку. Пока я колебался, мой компаньон проснулся сам от запаха с кухни. Я допивал уже третью чашку кофе, когда он сел сонно глядя на меня и потирая затекшую шею.
- Доброе утро, - решил я начать беседу.
- Вы так думаете? – с сомнением пробормотал мой компаньон, вставая с заметным усилием.
Я спрятал свою усмешку за чашкой с кофе, пододвинул к нему кофейник и сахарницу и развернул газету.
После того как он выпил вторую чашку кофе, я заметил, что он смотрит на окно и разглядывает каких-то зимних птиц, скачущих по ветвям и карнизам.
- Похоже, что метель закончилась, - заметил доктор и глаза его ярко заблестели при свете зимнего солнца, отраженного столовым серебром.
- Поразительное наблюдение, доктор, - язвительно заметил я и погрузился в колонку происшествий.
Внезапно солнечный луч сверкнул так ярко, что даже слегка ослепил меня, заставив выронить газету.
- Довольно яркое солнце для этого времени года, - заметил доктор. – Я даже думаю выйти на прогулку.
Я поразился было такому энтузиазму, но потом сообразил, что он ведь просидел взаперти более недели.
- С вашего позволения, доктор, я вас покину – у меня есть кое-какие дела, - сказал я, со вздохом облегчения вставая из-за стола.
- В самом деле ?
Мне почудился легкий оттенок тоски в этом простом восклицании? Вероятно, он хотел бы иметь какую-то цель, что-то, чем можно заполнить день …
- Да. - Понятия не имею, почему я решил продолжать разговор, но по какой-то совершенно непонятной причине я это сделал. -Дело в том, что у меня есть скверная привычка не возвращать вовремя книги в библиотеку Британского музея.
Он засмеялся и понимающе кивнул.
- В детстве я сам никогда не возвращал книги вовремя, пока за ними не присылали – к этому времени я успевал прочесть их четыре или пять раз, - усмехнулся он, заканчивая есть яичницу и улыбаясь мне, очевидно предвкушая сегодняшнюю прогулку.
-Знаете, - неожиданно сказал доктор, причем глаза его сияли от воодушевления. – Я не был в Британском музее с тех пор , как вернулся в Лондон, и с удовольствием побывал бы там. Вы не будете против, если я верну эти книги за вас?
- Мне в любом случае нужно провести там кое-какие изыскания, но все равно, спасибо, доктор.
Я был чрезвычайно горд, что быстро нашелся, что сказать и по всем правилам этикета, что удавалось мне далеко не всегда. Но гордость моя тут же испарилась, когда я увидел его помрачневшее лицо; доктор молча кивнул и стал допивать свой кофе.
На минуту я задержался перед зеркалом у камина, поправляя галстук и пытаясь понять, чем можно объяснить такую реакцию. Если он хочет пойти в музей, то в чем дело? Если так хочется бродить по столице, то можно найти сколько угодно развлечений, ведь так?
Я заметил, что он терпеть не может скуку, почти также как я. Причем, несмотря на то, что он вел сейчас довольно свободный образ жизни, ему нужна была какая-то цель, ради которой стоит просыпаться по утрам, помимо поглощения завтрака и чтения бульварных романов.
К тому же, у меня лично не было желания по возвращении иметь дело со скучающим раздражительным ветераном, мне было чем занять голову кроме этого. Ему нужно выйти на улицу, чтобы вернуть себе бодрое расположение духа, а если он не хочет идти один, то есть только один выход из положения.
- Вы можете пойти со мной, доктор, если хотите, - беззаботно сказал я, краем глаза проверяя его реакцию. Я не был разочарован – глаза его снова загорелись, и он взглянул на меня с детским предвкушением праздника.
- Вы точно не против?
- Нет, если вы не против того, что по прибытии я оставлю вас для одного исследования, которое требует полной тишины и сосредоточенности, - я старался сказать это как можно более мягким тоном, и компенсировать этим предостережение, что я не хочу, чтобы он весь день следовал за мной по пятам.
- Нет, конечно, нет, - ответил он, с нетерпением выбираясь из-за стола.- Мне нужно несколько минут, чтобы собраться…
- В любом случае до десяти там закрыто, доктор. Спешки нет, но понапрасну терять время тоже не стоит,- изрек я, исчезая в своей спальне, чтобы найти пресловутые статьи, и вскоре услышал, как доктор поднимается к себе.
Я усмехнулся про себя – он был похож на ребенка, которого в первый раз ведут в зоопарк. Возможно, он принадлежит к тому типу людей, которые получают удовольствие от любой компании, даже от общества не очень общительного эксцентричного частного сыщика.
Надеюсь, что доктор не ожидает, что такое из ряда вон выходящее мероприятие войдет в привычку. Я позволяю ему сопровождать меня только потому, что я не врач и не знаю точно, какой вред может принести человеку недельное пребывание в замкнутом пространстве.
Мой не в меру радостный компаньон был готов через семь минут; вот это да, мне и то понадобилось десять минут, чтобы принять презентабельный вид. Я вызвал кэб, если мне придется приноравливаться к его медленной (из-за хромоты) походке, мы доберемся до места только к обеду. Сначала он смотрел по сторонам, восторгаясь ярким солнцем и тающим снегом с видом подлинного мечтателя, а потом обратил внимание на пачку статей у меня на коленях.
- Ваше исследование по гемоглобину? – спросил он с интересом.
Я кивнул – у него хорошая память.
- Вы еще не опубликовали результаты своего открытия? ... впрочем, это, конечно, не мое дело, - извинился он, и его честное лицо покрылось румянцем от смущения.
Я улыбнулся.
-Пока нет, доктор. Честно говоря, я был занят другими делами.( Преследованием преступников на рыбном складе, например.)
- Мне кажется, ваше открытие скорее заинтересует Скотланд Ярд, чем медиков, - задумчиво сказал мой компаньон, - а Стэмфорд считает вас либо химиком, либо медиком…
- Стэмфорд может говорить о чем угодно, даже о том, о чем понятия не имеет, - сухо ответил я , сдерживая усмешку.
Итак, доктор явно проявлял любопытство. Мои странные методы, бессистемные (на его взгляд) знания и эксцентричные привычки привлекли таки его внимание. Ну это и понятно, что ему было делать в четырех стенах, как не наблюдать за мной. Меня же это скорее забавляет, чем раздражает.
На какое-то время он умолк. Я откинулся на сидении, готовясь к его следующей атаке и раздумывая, сколько интересно минует времени, прежде чем я расскажу ему, чем действительно занимаюсь в Лондоне (и не только).
Я пишу это в музее, и проходящий экскурсовод смотрит на меня уже несколько подозрительно. Так что, здесь я поставлю точку и продолжу…не знаю когда, нам с доктором надо пообедать, а потом меня ждет ночная работа в игорном притоне.
Остальное – завтра.



21 января 1881 г.

Итак, вернемся к вчерашнему дню. После моих изысканий в архиве мы с доктором встретились перед музеем и наспех поужинали в ближайшем кафе, после чего я направился в Ист-Энд на свою ночную авантюру, а он – на Бейкер-стрит. Надо сказать, что он совершенно вымотался, ибо к тому времени, когда нам подали кофе, он практически спал, но тем не менее , пребывал все в том же радужном настроении.
По дороге к кафе я составил в уме целый список вопросов доктору, просто чтобы избежать неловкого молчания во время еды. И видимо, я в этом преуспел, так как первый же мой вопрос о том, как он провел время в музее, дал толчок разговору, и он был настолько легким и непринужденным, что я был приятно удивлен, когда нам принесли ужин, и за это время не возникло никакого чувства неловкости.
Доктор сказал, что читал о последних открытиях в мире науки, а потом бродил по музею, разглядывая экспонаты, связанные с Востоком.
Так, разговор перешел к нашим индийским колониям, и я с искренним интересом слушал его рассказ о встрече с тигрицей. Затем я расспрашивал его о змеях, после чего мы заговорили о различных ядах. Я упоминал, что занимался исследованием паслена и белладонны, и тут доктор изумленно взглянул на меня и рассмеялся.
- В чем дело?
Он усмехнулся и сделал глоток воды.
- Стэмфорд как раз говорил мне о вас что-то в этом роде перед тем, как мы встретились.
- В самом деле? – настороженно спросил я, гадая, что этот болван выдал на этот раз.
- Он сказал, что не удивится, если вы впрыснете другу какой-нибудь новый растительный алкалоид, просто чтобы посмотреть какое будет действие.
И такими вот идеями этот болтун делился с моим будущим компаньоном.
– И вы все равно согласились со мной поселиться?
- Ну…он же сказал другу, а не постороннему человеку, - ответил он, пожимая плечами.- И он сказал, что вы бы сделали то же самое и по отношению к себе.
- Стэмфорд – первостепенный болван.
Он засмеялся и поднял голову – а…принесли наш обед. Неужели прошло уже полчаса?
- Он хотел как лучше, - добродушно продолжил разговор доктор после ухода официанта.
- Однако, - пробормотал я, отправляя в рот ломтик картофеля, - сказать, что я могу ввести другу яд с научной целью…
- Надо сказать, мне было бы жаль ваших друзей, если предположить на минуту, что он говорил серьезно… - засмеялся мой компаньон, нарезая бифштекс.
- У меня нет друзей, поэтому вам не надо тревожиться за их безопасность,- я пожал плечами, и сделав глоток воды, обратил свое внимание на кусок свинины на моей тарелке.
Мой компаньон перестал резать мясо и удивленно уставился на меня. Что я интересно такого сказал, что могло вызвать такую реакцию… Вроде бы я ни говорил ничего необычного…
- Нет друзей? – переспросил он.
- Да, это правда. – кивнул я, - большинство считает меня довольно странной личностью, благодаря моим эксцентричным наклонностям и загадочным познаниям.
- Это не должно быть причиной, чтобы избегать вас.
Я снова пожал плечами.
- Я не самый дружелюбный тип, как вы заметили, доктор.
- Вовсе нет, с чего вы взяли?
Я посмотрел на него поверх стакана, но его лицо было воплощением ангельской невинности.
Этот человек снова посмеивается надо мной! Никак не привыкну к такому отношению. Но самое главное он делает это так, что я никак не могу удержаться от смеха. В результате, мы хохочем как мальчишки. Даже не помню, когда последний раз , я так смеялся?
Ладно, посмеялись и будет…Надо отправляться в этот притон, может сегодняшний вечер будет более успешным, чем предыдущий?



22 января 1881 г.

Ничего хорошего. Абсолютно . И неизвестно еще чем все кончится. Хуже уже некуда , а впрочем нет, есть куда. Остается только… убийство. Мое убийство.
То есть, как я и сказал, ничего хорошего.
Поэтому я и пишу эти строки, сидя в своей холодной спальне, вместо того, чтобы подавать напитки посетителям притона. Доктор, слава богу, еще спит, так что я могу перевести дух и оценить ущерб, понесенный за эту ночь, причем довольно существенный.
- материальный - пришлось потратить на ночной кэб половину чаевых;
- физический - слава богу, хоть ничего не видно . Мне бы совсем не хотелось утром отвечать на бесконечные вопросы доктора;
- моральный - самый жестокий. Официант, как выяснилось, из меня никудышный. Либо, этот Брюнер очень хитер, либо надо больше работать над собой.
Единственный плюс – это то, что он не знает моего имени, если только он их не узнает от моего трусливого клиента. Тогда жди проблем. Я и так, чуть не оказался в Темзе , и к тому же боюсь, что на затылке наверняка осталась вмятина, после того как во время схватки я отлетел к стене. Словом, ничего хорошего.
Что же касается других новостей, то ничего существенного не произошло. Доктор не выходил из своей спальни до самого обеда.
Во время завтрака принесли телеграмму от моего брата. « Рад слышать об отъезде из этой хибары тчк Передай мои соболезнования твоему компаньону и постарайся до Пасхи не убить его и себя тчк Майкрофт»
Соболезнования, вот как. И не подумаю. Во-первых, я редко выполняю распоряжения дражайшего брата. А во-вторых, если только доктор услышит, что у меня есть здравствующий родственник, то это породит очередной поток вопросов. Нет уж, благодарю покорно.


24 января 1881 г.
Вчера был мало примечательный день. Я выступал главным свидетелем на суде, которым закончилась моя погоня по рыбным складам. По окончании этого судебного разбирательства, за чашкой чая Лестрейд поведал мне о своей новой задаче, связанной с похищением домашней птицы. В общем, ничего примечательного…
Однако сегодня… Какой бедлам! И я говорю не только о состоянии моей спальни. Хуже всего то, что я сам же во всем виноват –так что не стоит перекладывать вину с больной головы на здоровую. Но начну с начала…
День начался совершенно безобидно. За завтраком доктор выглядел нездоровым , и его аппетит заметно уменьшился (что привело в расстройство миссис Хадсон), а я вспомнил, что он что-то говорил о том, что его старые раны начинают болеть при перемене погоды, тут и Лестрейд сделал бы вывод, что доктор неважно себя чувствует и плохо спал.
Я заметил, что он в основном пил кофе, и почти не ел, а в последнюю чашку что-то добавил, подозреваю, что это было болеутоляющее.
Вследствие своего состояния, он был мрачен и молчалив на протяжении всего завтрака, что дало мне возможность целиком погрузиться в содержание свежих газет. После еды доктор рухнул в свое кресло у камина и тут же заснул, даже не успев развернуть газету, которую держал в руках.
Я нашел некоторые интересные подробности в одной из статей в «Эхо», к которым решил привлечь внимание Лестрейда, поэтому около одиннадцати покинул гостиную ( и ее похрапывающего в кресле обитателя), и пошел, вернее даже побежал к Скотланд Ярду, так как было довольно прохладно.
После моих препирательств с тупым дежурным полисменом, наконец вышел Лестрейд, и мы смогли обсудить наши дела. Надеюсь, что злоумышленников, по поводу которых, я и пришел, удастся арестовать в течение недели, а это значит , что произойдет уже второй громкий арест за последние пять дней посредством нашего с Лестрейдом сотрудничества (я имею в виду Брюнера и этих вот последних типов), хотя , честно говоря , мне бы не хотелось в ближайшее время повторить что-то подобное.
Брюнер… Как приятно осознавать, что он сейчас в камере. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы он попал туда несколько иначе (жалею, что только расквасил ему нос, надо было бы просто сломать его – он это вполне заслужил!)
Короче… Я вернулся на Бейкер-стрит в полчетвертого, продрогший до костей и оттого сильно не в духе. Я поднялся наверх и вошел в спальню, чтобы снять припорошенное снегом пальто и вдруг услышал громкие голоса. Разгневанные…и…
- А теперь, слушайте, доктор, - раздался хриплый голос …где я его недавно слышал? – Я уже достаточно наслушался от вас – и против вас ничего не имею, но нам нужен ваш друг и как можно скорее.
- А я уже сказал вам, что не знаю, когда он вернется, - раздраженно заявил мой компаньон, - и потом, то как вы ворвались сюда совершенно не вызывает доверия!
Я усмехнулся его горячности - да, у этого джентльмена есть характер, а тот , кто искал меня этого явно не знал. И вдруг…
Я замер на месте, услышав приглушенный крик боли. Это уже не просто препирательство. Одним прыжком я оказался у полуоткрытой двери и увидел, что доктор пытается вырваться из рук человека, превосходящего его и по весу и гораздо выше, а руки его были связаны за спиной, что было настоящей пыткой для его еще не зажившего плеча.
Я выругался про себя – все таки они нашли меня! Я узнал этого монстра – именно ему я обязан вмятиной на затылке.
Надо подумать, как поступить…
- Доктор, я не буду больше спрашивать, - бесцеремонно заявил другой, невысокий, почти вплотную подойдя к доктору. Он стоял ко мне спиной, но я не сомневался, судя по его фигуре и до тошноты масляному голосу, что это Брюнер .
К чести доктора , надо сказать, хотя руки его скрутили еще сильнее, он не издал ни звука, только лицо побелело как простыня.
Я сделал было шаг к своей комнате, чтобы вытащить револьвер из ящика стола, но вспомнил, что взял его оттуда вчера вечером и переложил в стол в гостиной, где я пиликал допоздна на скрипке.
Черт! Что делать…
-Хуже будет! – холодно изрек Брюнер, наклоняясь вперед с почти осязаемой угрозой. Несмотря на свой небольшой рост, вид он имел угрожающий, но ничто в реакции доктора не наводило на мысль, что он испуган.
Глаза бывшего военврача, хотя и замутненные от боли, вспыхнули огнем, который удивил даже меня.
- Вы ничего от меня не узнаете, - яростно выпалил мой компаньон слабым, но несмотря на это грозным голосом. – Я не знаю, кто вы и что хотите, но вам лучше прекратить выспрашивать у меня, где Холмс…
Тут негодяй еще сильнее вывернул ему руки, и голос доктора перешел в приглушенный болезненный стон, отчего руки мои сами сжались в кулаки. Глаза его закрылись и колени начали подгибаться – я не мог больше этого терпеть. Как бы там ни было, дальше так продолжаться не могло. У меня не было оружия, и искать его было некогда, но никаких кровавых драм не случится в моем доме.
- Брюнер, немедленно отпустите его! – воскликнул я немного театрально, распахивая настежь дверь и влетая в комнату. Вообще-то, это была не самая лучшая идея. Отнюдь. Не в малейшей степени.
Почему же я это сделал? Такое безрассудство настолько не в моем характере, что можно предположить, что я был немного не в себе… А Майкрофт уже давно это утверждает.
- А, вот и вы, Холмс, - спокойно заметил Брюнер, еле сдерживая зевоту.
Одним движением я выхватил мою трость-клинок из подставки для зонтов и приставил лезвие к горлу ошеломленного громилы. Меня встревожило, что при звуке моего голоса, глаза доктора так и не открылись.
- Я, кажется, сказал вам отпустить его! – прошипел я, почти надеясь, что он откажется, и у меня будет повод проткнуть его – никогда еще я не чувствовал такого гнева.
- Вы слышали, что сказал мистер Холмс, Гэртон, - произнес Брюнер. – Отпустите его приятеля, у нас есть дела поважнее.
Этот хозяйский тон вывел меня из себя. И видимо поэтому отвлекся, позволив Гэртону , выхватить у меня трость и практически сбить с ног (что я вполне заслужил, позволив ярости затмить мне глаза.) Я отступил, но не смог увернуться от следующего удара, чуть не упав в камин. Языки пламени …практически у меня в ладони – не самые приятные ощущения…ничего, переживу…
Схватившись за каминную полку, я пришел в себя и вооружился кочергой, которая вполне заменила мне рапиру… После нескольких выпадов и ударов негодяй растянулся перед камином , не проявляя никаких признаков жизни.
Отлично! Но я отвлекся от главного, Губерта Брюнера, и вспомнил о нем вовремя, увидев, что тот собирается обрушить свою ножищу на запястье доктора, который пришел в себя и пытался украдкой дотянуться до отброшенной трости. Доктор был слишком слаб и не смог бы увернуться от удара, он только закрыл рукой голову. Не раздумывая, я бросился между ними со своей кочергой и успел отразить удар. Очевидно, этот тип понятия не имеет о технике самозащиты.
От моего удара плечо Брюнера издало какой-то металлический звон. На минуту потеряв контроль над ситуацией, я получил ответный удар в плечо, заставивший меня поморщиться и крепче сжать свою кочергу. Но мой следующий выпад был удачнее и раздался болезненный крик. Дубинка Брюнера упала, а вскоре после моего встречного удара, за ней последовал и ее владелец. Костяшки пальцев болят до сих пор, но это стоило того.
Зазвенела брошенная кочерга, теперь надо отдышаться (что значит, давно не практиковался: такая короткая потасовка, а я совершенно выбился из сил). Тут взгляд мой упал на доктора. Он лежал вниз лицом, с закрытыми глазами, уронив голову на согнутую в локте руку.
- Доктор? Вы ранены? – спросил я, опускаясь на ковер рядом с ним.
При моем вопросе он зашевелился и приподнял голову
- Я…в порядке, Холмс…- слабо произнес он. – Миссис Хадсон…эти люди ворвались… найдите ее… она могла пострадать.
Я не хотел никуда идти, пока не удостоверюсь, ранен он все-таки или нет – без сомнения, этот человек сказал бы, что он «в порядке», даже если бы был при смерти, но учитывая его пожелание, я бросился вниз по лестнице на половину нашей уважаемой домохозяйки.
Я нашел ее, запертой в кладовке, причем миссис Хадсон была скорее рассержена, чем испугана. Я принес ей все мыслимые извинения и попросил послать за полицией, а сам бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
Я появился вовремя – доктор героически пытался приподняться на локтях, но тут же с тихим стоном упал, тяжело дыша. В три прыжка я пересек комнату и опустился на одно колено рядом с ним, бросив беглый взгляд на наших громил, чтобы убедиться, что они все еще в нокауте.
А теперь, что же мне делать с доктором?
- Уотсон? – позвал я, почувствовав, как что-то сжалось в горле (такое странное незнакомое ощущение). Видимо, это из-за чувства вины – этого всего не должно было случиться.
Услышав мой голос, он снова попытался принять более удобное положение, но был слишком слаб и упал бы, если бы я не бросился вперед (это был какой-то рефлекс), и не подхватил его, помогая ему сесть , прислонившись к стене.
- Спасибо, - пробормотал он, видимо, слишком измученный, чтобы испытывать смущение за свою слабость.
Усаживая его, я почувствовал, что его трясет – без сомнения, вследствие огромного напряжения для его и так расшатанных нервов и ослабленного состояния. Надо было придушить этого Гэртона! Наконец, он открыл глаза и испытующе посмотрел на меня.
- Что, черт возьми… вы им сделали…, что они… пришли в такую ярость?
- Длинная история, доктор,- уклончиво ответил я, так как во-первых, мне совершенно не понравилась его бледность, и во-вторых, совершенно не хотелось отвечать на его многочисленные вопросы. Менее всего я хотел, чтобы он потерял сознание или чтобы пришлось приглашать врача. Несмотря на то, что раньше я всячески избегал физического контакта с кем бы то ни было, я протянул руку к его плечу, чтобы помочь ему подняться – но он торопливо покачал головой.
- Нет, не надо, - с трудом проговорил он, и я понял, что должно быть ему все еще нехорошо.
- Простите, - смутился я. – Вы сможете встать?
- Да, конечно.
Он сделал глубокий вдох, дернул плечом, отказываясь от моей помощи, и начал подниматься, держась одной рукой за стену. Только благодаря своей силе, (а также адскому упрямству), ему удалось принять вертикальное положение. Но тут у него, видимо, закружилась голова, так как он охнул и поднес руку к лицу. Я тут же схватил его одной рукой под локоть, а другой поддерживал сзади, до тех пор, пока он не обрел равновесие.
- Все в порядке? – я знаю, это был глупый вопрос, но я не знал, что еще сказать.
Он кивнул, но руки моей не сбросил, и я осторожно подвел его к дивану.
- А как там миссис Хадсон? – был его первый вопрос, после того как оказавшись на диване, он смог отдышаться.
- По-моему, она больше рассердилась, чем пострадала,- легкомысленно ответил я. – Она заявила, что если они придут в себя до приезда полиции, то она возьмется за скалку.
Он слабо рассмеялся, откидываясь на подушки.
- Я… очень сожалею, доктор… у меня бывают такие …гм, …конфликты… вследствие моей профессии, - ну что еще я мог сказать?
Он был слишком утомлен, чтобы расспрашивать меня. Я уже подумал, что он заснул, когда он открыл глаза и спросил:
- А вы владеете искусством фехтования?
- У меня много профессий.
Он кивнул.
- Это я уже понял во время этого сражения. Это было потрясающе.
Я не смог удержаться от улыбки – похвала всегда приятна, тем более, когда она исходит от человека, в чьей искренности вы не сомневаетесь. И я был рад тому, что он более-менее пришел в себя . Но его все еще немного трясло, поэтому я встал, чтобы налить ему стакан воды.
- А вы фехтуете, доктор? – спросил я с любопытством.
- Я немного практиковался перед армией. Не могу сказать, что был в этом профессионалом, но смог бы постоять за себя против троих головорезов, если бы не последствия афганской компании.
Я нахмурился, почувствовав горечь, прозвучавшую в его словах, доктор был деятельный и сильный человек, и конечно для его гордости было вдвойне обидно, что он не смог как следует противостоять этим бандитам.
Я плеснул бренди в его стакан с водой, и он залпом осушил его, поставив потом на пол у дивана. И тут, вижу, он стиснул зубы, как будто сказать хочет что-то, болезненное для него. Интересно, что?... Наконец
- Благодарю вас за то, что отразили удар той дубинки. Я сейчас слишком медлителен.
- Пустяки, доктор, вы бы справились и сами. Мне просто не хотелось, чтобы на полу образовалась вмятина, - бросил я и заметил благодарную улыбку на его лице.
Ну, в любом случае, Брюнер и его любимый телохранитель теперь на попечении Лестрейда, и скатертью им дорога.
А завтра, после того, как мы арестуем похитителей птиц, я снова буду не у дел. Я почти (почти!) предпочитаю неравную схватку в своей гостиной…




25 января 1881 г.

В записях предыдущего дня я не упомянул о том факте, что оказался очередной раз под угрозой выселения.
Я начал бояться, что окажусь на улице еще прошлым вечером. К тому времени, когда представители закона выдворили наших налетчиков в полицейский фургон, миссис Хадсон была вне себя. В самом деле, полагаю, что она выставила бы меня за дверь без дальнейших проволочек, если бы не доктор. Большую роль здесь, правда, сыграла ее искренняя симпатия к нему, чем ее собственное умиротворение. Она захлопотала вокруг него, как наседка, и прежде чем, оставить нас, заставила его выпить две чашки чая, а потом ушла, бросив на меня такой взгляд, что я буквально прирос к креслу. В этом с ней, пожалуй, может потягаться только Майкрофт.
- Вам лучше не ставить опыты с серой и прочими ароматными химикалиями, пока она не успокоится,- лукаво заметил доктор, когда шаги нашей хозяйки на лестнице затихли.
Я раздраженно хмыкнул, снова заставив его рассмеяться – чтобы я ни делал, ничто не способно вывести из себя этого человека!,- и исчез в своей спальне.
Когда я вернулся в гостиную, доктор спал, видимо совершенно обессиленный после недавних событий. Я в полной задумчивости занялся своим каталогом, внося туда изменения и вклеивая новые статьи, и совершенно случайно посадил при этом на ковер пятно клея.
Ну, что тут скажешь… вошедшая с нашим ужином миссис Хадсон застала меня на месте преступления и уже собиралась в третий раз осуществить свою угрозу и выставить меня из квартиры, когда я указал ей на мирно дремлющего доктора, что тут же заставило ее замолчать.
А он, однако же, не спал и все слышал, ибо не успела закрыться дверь за нашей грозной хозяйкой, как он открыл глаза и расхохотался.
- Стратегия защиты, - с самым невинным видом заметил доктор, вставая и медленно подходя к столу.
- Можно я задам вопрос? – спросил доктор, зачерпывая ложкой горячий суп.
- Пожалуйста, - с трудом произнес я, наспех проглатывая кусок хлеба.
- Такое будет часто случаться? – спросил он, указывая жестом на кочергу и трость, все еще лежавшие на полу.
- Э… нет, определенно нет, доктор. Это не должно было произойти и в этот раз, и я приношу свои извинения.
- Хорошо, - облегченно вздохнул он и вернулся к своему супу, больше не сказав об этом ни слова.
Я и сам облегченно вздохнул и перевел разговор в другое русло. Мы больше не обсуждали это в тот вечер, чему я был бесконечно рад – у меня не было никакого желания искать нового компаньона по жилью, а потом еще привыкать к нему. Я не привык еще и к этому.
Утром снова началась метель, но не настолько сильная, чтобы помешать движению на улице. Я позавтракал и рано ушел из дома, чтобы попытаться найти своего клиента и сообщить ему новости о Брюнере. И что еще более важно – получить свои комиссионные, на которые я собирался приобрести новый микроскоп.
Но, как и следовало ожидать, мой клиент съехал с квартиры в день моего разоблачения. Его хозяин, которому я сказался кредитором, заявил, что он уехал и больше не вернется. И его трудно было в этом винить, учитывая, что Брюнер наверняка не оставил бы его в покое.
Тем не менее, в Скотланд Ярд я явился в довольно мрачном настроении. Помимо некоторых моментов, которые мне надо было уточнить, я пришел непосредственно к Лестрейду относительно неуловимых похитителей птиц. Обсудив все за и против, было решено устроить этим парням ловушку. К сожалению, температура продолжает падать и если так пойдет и дальше, к моменту поимки злоумышленников , я запросто превпащусь в снеговика (вернее, учитывая мою комплекцию просто в ледышку, снеговика больше напоминает мой дорогой брат.)
Ну, по крайней мере, мы наконец их поймаем. Я спросил Лестрейда, что он собирается делать с шайкой котов, которые имеют самое непосредственное отношение к делу. Он предложил мне найти им пристанище, на что я ответил, что я консультирующий сыщик, а не агент по распространению домашних животных и предложил связаться с ближайшей мясной фабрикой по поводу их дальнейшей судьбы, чем видимо совершенно шокировал Лестрейда, который даже обжегся своим чаем. Но тут наш разговор привлек внимание прочих представителей закона, и я решил гордо удалиться.
Но вся моя гордость и раздражительность в миг рассеялись после того как, откуда-то сверху на меня упал огромный ком снега, и всю дорогу я чувствовал, как вода постепенно стекает за шиворот, промочив меня до нитки.
На Бейкер-стрит я пришел мрачный как туча. Я сбросил промокшее пальто и шляпу прямо на пол в передней,(вызвав возмущенные вопли миссис Хадсон) и настолько быстро насколько мне позволяли замерзшие ноги, помчался наверх к горящему камину.
Я распахнул дверь и проковылял в комнату, все еще дрожа от холода и поймав на себе удивленный взгляд доктора, который сидел у камина с чашкой чая в руках, и прямо таки источал домашний уют.
- Ну, что вы делаете? Вы же только что перенесли простуду, а сейчас запросто подхватите воспаление легких! – его брови возмущенно сошлись где-то на переносице.
- Пот-т-трясающий д-диагноз, доктор, - насколько мог язвительно отозвался я, стуча зубами и раздраженный сверх всякой меры.
- Не надо говорить таким тоном, - спокойно сказал он, осторожно встал и прихрамывая пошел к столу.
Ну, конечно, не надо… но я должен был выплеснуть хотя бы часть накопившегося раздражения( остальное получит вечером Лестрейд, уж поверьте.)
Я подковылял к камину так близко, что от моих башмаков пошел пар, ну зато я теперь чувствую свои руки и лицо. И как только я их почувствовал, в них оказалась чашка с горячим чаем, которую вручил мне доктор , и снова опустился в свое кресло.
Я посмотрел на него в немом изумлении - я прекрасно бы взял ее и сам, ведь я же мог передвигаться, и непонятно, что заставило его совершить это болезненное для него сейчас путешествие по комнате. Непонятно.
Еще более поразил меня тот факт, что молока в чашке было ровно столько, сколько наливаю я сам, и доктор не долил чашку до краев, чтобы я не расплескал ее дрожащими руками.
- Благодарю вас, - пробормотал я, торопливо сводя на нет дальнейший разговор.
Он слегка кивнул.
- Снимайте скорее все эти вещи, пока вы, правда, не заболели, - он указал на лужу возле моих башмаков.
Я последовал его совету, удивленно отметив, что мое раздражение незаметно ушло.


27 января 1881 г.

До чего же я не люблю утренние поезда, особенно когда погода больше подходит обитателям Антарктиды, чем обыкновенным людям.
Впрочем, за дело…надо изложить по порядку события предыдущего дня, а также причину, по которой я оказался в поезде, следующем на север Англии, и пишу эти строки в вагоне-ресторане, потому что не оказалось свободного купе для курящих, а у меня нет желания делить вагон с каким-нибудь болтуном (так рано я вообще ни с кем не разговариваю, кроме Уотсона, да и то только по крайней необходимости.)
Лестрейд и его люди, наконец, поймали этого похитителя птиц . Хорошо, очень хорошо.
К сожалению, это единственный положительный момент в этом скверном деле. Этот человек был арестован очень легко и практически не оказал сопротивления, что нельзя сказать о его сиамских кошках, в результате чего многие из нас были исцарапаны до крови. Сам Лестрейд чуть не лишился глаза, и вчера он сообщил мне, что несколько констеблей теперь больны, потому что царапины воспалились, по всей видимости, из-за инфекции.
На Бейкер-стрит я вернулся после полуночи, замерзший и исцарапанный, и видимо поэтому не сразу почувствовал, что моя простуда обрела второе дыхание.
А умываясь утром, ощутил пульсирующую боль в запястье – ну конечно, это последствия вчерашней схватки с кошками- царапина на руке не на шутку воспалилась.
Мне повезло, -не в силах больше сидеть взаперти , в то утро доктор уехал по каким-то поручениям миссис Хадсон. Свой медицинский чемодан он с собой не взял, и это дало мне возможность воспользоваться его бинтами и антисептиком, может это хоть как-то уменьшит боль в руке. Вот дьявол, я теперь, вероятно, неделю не смогу играть на скрипке. Впрочем, поскольку у меня новое дело, да к тому же за пределами Лондона, такой возможности не будет в любом случае.
Подозреваю, что тоже подцепил какую-то «кошачью» инфекцию, ибо моя ссадина довольно болезненна, и к тому же чувствуется небольшое головокружение.
Пришел Лестрейд – обсудить детали вчерашнего ареста – по сравнению со мной он выглядел молодцом, видимо обработал вчера свои раны, а не рухнул в холодную постель, как я. В конце нашей беседы появился доктор. По-моему, он выглядел еще хуже меня, был какой-то очень несчастный и замерзший.
- Добрый день, мистер Лестрейд. С дневной почтой пришло письмо д-д-для вас, Холмс, - еле-еле проговорил он, стуча зубами и дрожащими руками вручая мне корреспонденцию.
Он с вожделением посмотрел на камин, но тут же поспешил к себе, чтобы дать мне возможность закончить беседу с моим «клиентом».
- О, доктор, ради бога! – засуетился Лестрейд, пока я вскрывал конверт. – Пожалуйста, я уже ухожу, а сейчас так холодно – вы обязательно должны отогреться.
И Лестрейд бросил на меня укоризненный взор. Ах да, я не подумал об этом. Постоянно забываю о таких вещах.
Как я уже сказал, день был не самый удачный. Почти до вечера я просидел в своей комнате и вышел только к ужину, который прошел вполне мирно. И вот тут, когда я потянулся за своей трубкой, проницательный доктор заметил мое забинтованное запястье.
- А теперь, что вы с собой сделали?! И снова простужены!
- Послушайте, доктор, ведь я же не ваш пациент !.. А, кстати , доктор, я видимо на несколько дней уеду по делам, - неожиданно для себя сказал я, вдруг сообразив, что надо поставить его в известность о моем отсутствии, а то в прошлый раз, когда я исчез не сказав ни слова, он почему-то расстроился. – Дня на три-четыре, может быть на неделю.
- А это случайно не побег от наших вчерашних головорезов? –поинтересовался он, лукаво посматривая на меня.
Я усмехнулся.
- Ну, конечно нет .В мое отсутствие вы будете в полной безопасности. По крайней мере, я надеюсь на это.
Он улыбнулся.
- Только предупредите миссис Хадсон, что вы уедете, чтобы она не кинулась будить меня, увидев, что вас нет.
- После вчерашних событий, я думаю, она будет рада избавиться от меня на несколько дней, - уныло заметил я, зажигая трубку.
- Ну что вы!
- Нет, в самом деле, - она же собиралась выставить меня отсюда, после того, что случилось, и ,честно говоря, ее трудно винить за это.
- Холмс, право же, - устало вздохнул он и посмотрел на меня с каким-то обреченным видом, - скажите просто, что она беспокоилась…
- Ах да, мебель слегка пострадала. Я, конечно, понимаю.
- Ради бога! – возмущенный взгляд на меня.
– Холмс, она беспокоилась о нас, - сказал он с терпеливой улыбкой и таким тоном, как если бы говорил с ребенком.
- О нас? С какой стати ей о нас беспокоиться?
- Просто потому, что обычно на людей не нападают в их собственных домах головорезы с Ист-Энда. И потом, мне кажется, что она к нам привязалась.
- К вам, без сомнения, что же касается меня, то я сильно в этом сомневаюсь. Да и почему вы так в этом уверены?
Он с минуту подумал , и слегка кивнув головой ,ответил.
- Мне кажется, она была очень одинока, с тех пор, как умер ее муж. Многие люди, пережившие горе, начинают о ком-нибудь заботиться.
Я пристально посмотрел на него.
- Доктор, у вас слишком много свободного времени, отсюда и такие глубокие мысли.
-Да, в самом деле, - пробормотал он, с горечью взглянув на окно, за которым вновь завывал ветер.
Интересно, что он будет делать целую неделю, меня не будет и ему некого будет изучать…ибо у меня появилось странное чувство, что я не единственный наблюдатель в этом доме.
А вот, наконец, и мой завтрак( по крайней мере, я вполне допускаю, что эта резиновая подошва должна считаться яичницей). Если этот случай и не будет представлять никакого интереса, он заставит меня с благодарностью вспоминать стряпню миссис Хадсон, вне зависимости от того, прав ли доктор, что она беспокоится о нас, или нет.

10 января 1881 г.

8 часов 40 минут

С утра бушует настоящая буря, ледяной ветер завывает в трубе и бросает в окна целые охапки снега. За окном метет так, что невозможно ничего разглядеть, впрочем, и разглядывать особенно нечего – весь город замер. Выйти из дома практически нереально.
А это значит, что ни в Британский музей, ни в лабораторию я сегодня не попадаю. Я заперт здесь в этом доме, в обществе моего не в меру добродушного компаньона на все время ненастья. И кто знает, сколько это продлится !
Впереди целый день, не имею ни малейшего представления чем его занять , а ведь впереди не меньше двенадцати часов до того момента, когда я с чистой совестью смогу отправиться спать.
Да, ничто не предвещает хорошего дня…

10 часов 55 минут
Доктор проспал до десяти часов. И это очень удачно – никто не мешал мне внимательно изучить газеты.
Ветер все еще бушует вокруг дома с такой силой, что дрожат стекла, и сразу так похолодало, что ни один из нас и шагу не сделал из гостиной, не желая расставаться с теплом, исходящим от камина. После четырех часов такого вынужденного тесного соседства я уединился после чая в своей холодной спальне, но после того как мои руки замерзли настолько, что я даже не мог вбить гвоздь в стену, ( и даже не почувствовал, как ударил себя по пальцу молотком) тогда я решил пожертвовать умственным комфортом ради физического и вернулся в гостиную.
И с облегчением увидел, что доктор сидит за письменным столом и пишет письмо или что-то в этом роде, временами отвлекаясь и бросая взгляд на окно при особенно сильном порыве ветра. К счастью, он не может одновременно заниматься несколькими делами сразу и это дало мне целый час тишины, пока он заканчивал и запечатывал свое письмо.
А я занялся устройством своего химического уголка. По ходу дела сразу обратил внимание , что надо докупить кое-что из химикатов.
Так что, в любом случае, будет ли снегопад или нет , я не смогу выносить это заточение еще один день. Завтра отправлюсь в химическую лавку, даже если, чтобы добраться до Оксфорд-стрит, мне понадобится веревка и ледоруб!
В этот момент стеклянная посудина с углем выскользнула у меня из рук и вдребезги разбилась, упав прямо на сосновый стол. Проклятия в адрес вышеупомянутой емкости уже готовы были сорваться с моих губ, как вдруг я услышал какой-то вскрик. Я с удивлением повернулся и увидел, что доктор привстал наполовину с кресла, стиснув подлокотники чуть ли не мертвой хваткой, и смотрит на меня довольно испуганно. Видно, он не преувеличивал, когда сказал, что у него расстроены нервы и громкий звук бьющегося стекла, очевидно, пробудил какой-то воинственный инстинкт.
- Прошу прощения , доктор, -быстро сказал я, и притом совершенно искренне – жестоко играть на нервах у изможденного ветерана, и даже такой любитель мелодрам, как я , никогда не сделал бы это намеренно. – Это было небрежностью с моей стороны, уж вы простите мою неуклюжесть.
Он через силу улыбнулся. Болезненно гордый, как я уже заметил.
Я переключился на разбитое стекло и угольную пыль, пытаясь убрать весь этот мусор, а заодно дать доктору возможность успокоиться . И по всей видимости, это было правильное решение – исчезнув на мгновение в своей комнате, доктор появился с пакетом для мусора. Лицо его приняло обычное выражение, и я благоразумно решил оставить этот инцидент без комментариев.
-Вы порезали палец, - минутой позже заметил он с беспокойством.
- В самом деле…-рассеяно отозвался я, почувствовав боль. Указательный палец, черт возьми…хорошо хоть, что на правой руке. Если бы это была левая, то я не смогу играть на скрипке, пока он не заживет.
За весь вечер я не притронулся к своим реактивам, но вечер оказался очень удачным, я остался им доволен, (да и доктор, видимо, тоже), так как с вечерней почтой пришло подробное письмо от Лестрейда, в котором он просил моего совета относительно одного убийства, в расследовании которого он совершенно запутался, и поняв, что оно ему явно не по зубам, обратился ко мне.
Следующие четыре часа я сидел у камина, курил и размышлял над этой головоломкой Лестрейда. В действительности, она не представляла большой трудности; Лестрейд наделал кучу ошибок, но все окупалось его скурпулезностью. Я получил от него все подробности и множество мелких деталей ( а также плату за услуги), так что прежде, чем убрали со стола, я уже разрешил эту дилемму.
В этот момент я очнулся от своих мыслей, услышав ворчание миссис Хадсон по поводу того, что я не прикоснулся к ужину, а я и не заметил, что подавали на стол. Доктора в комнате не было, видимо , поев, он ушел к себе. Делать было нечего. Написав ответ Лестрейду, я развалился в кресле, рассеянно перебирая струны скрипки. Наконец , проведя минут пятнадцать перед растопленным камином, мои руки и мозги полностью оттаяли и я удобно устроился в кресле, упираясь поднятыми коленями об одну ручку кресла и откинувшись спиной на другую, затем вскинул скрипку к плечу и стал наигрывать Крейцерову сонату Бетховена, пока вдруг не сделал ошибку на двадцать первом такте.
Обычно ,я не засиживаюсь допоздна, и так как на часах было уже двадцать минут девятого, то я решил было прекратить войну с усталостью и отправляться спать, когда дверь в гостиную приоткрылась и доктор нерешительно заглянул в комнату.
Черт, я что, разбудил его?! Я не хотел…
Нет, под его халатом я заметил рубашку и брюки, видимо , он и не ложился.
- Не нужно стоять там, доктор. Это столько же ваша гостиная, сколько и моя, - сухо сказал я, видя его нерешительность, и властно указал смычком на другое кресло.
Мимолетная улыбка, кивок – и он сел напротив, с любопытством посмотрев на меня, кажется, его немного даже развеселила моя странная поза. Тем временем, я рассеянно наигрывал гамму для настройки инструмента.
- Когда вы сказали о скрипке, я и не думал, что вы играете так хорошо, - тихо произнес доктор.
Я чуть не фыркнул со свойственным мне скепсисом (хотя, конечно, он говорил о сонате, а не о гамме), но вовремя остановился, увидев по глазам, что он совершенно серьезен, а не просто говорит для поддержания разговора.
Правда? Неужели ему в самом деле понравилось?
Как следует ответить на искренний комплимент? Не могу сказать, чтобы у меня был в этом большой опыт – лучшая похвала, которую я получил за свое музицирование, было терпеливое «Да, Шерлок, прекрасно. А теперь, иди заниматься в другую часть дома» от Майкрофта, когда мне было тринадцать, да еще угрозу «сжечь эту чертову скрипку», если миссис Дадли еще раз услышит фуги Баха после восьми часов вечера.
Но что можно сказать в ответ на такие слова?
-Гм…благодарю вас, доктор,- это было лучшее, что пришло мне в голову.-Может быть, вы хотели бы что-нибудь послушать? (Только бы он не попросил сыграть этого Гильберта или Салливана, а то я забуду о соблюдении приличий и закричу так громко, что меня услышат на Мерилбоун-Роуд).
Он чуть сощурился, по-детски предвкушая что бы попросить.
- А «Песни» Мендельсона? – нерешительно изрек доктор после минутного размышления.
Я задумчиво прижал смычок к виску, пытаясь полностью вспомнить всю пьесу – она была довольно большая, а еще никто из моих знакомых не питал любви к классической музыке, и поэтому у меня не было возможности и стимула играть ее, предпочитая мои собственные композиции.
-Я давно не играл, доктор, но, надеюсь, вы простите меня…
Он прервал мои словесные изъявления нетерпеливым кивком, позволяя закончить извинения и перейти к универсальному языку музыки, более приемлемого для общения, чем громоздкий английский язык.

Я был чрезвычайно удивлен, когда часы пробили половину одиннадцатого, отчего мы оба так и подпрыгнули на месте. Уверен, что пьесу я сыграл достаточно быстро, ну может быть сыграл после этого еще пару вещей…но как могло пройти два часа! – у меня нет никакого логического объяснения. Я должен сверить эти часы со своими карманными, и если они неисправны, надо дать знать миссис Хадсон.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Однако же, давненько меня здесь не было...
И пришла поделиться с дневником.То, что хочется сказать,никто из моих знакомых не поймет. Хочу сказать о судьбоносности встречи с ... Шерлоком Холмсом.
Первый раз мне читали Конан Дойля в глубоком детстве, на даче. Смутно помню название Союз рыжих и еще страшную историю про леди Фрэнсис Карфэкс. Была уже тогда потрепанная книжка с иллюстрацией из Знака четырех на обложке.
Следующая встреча состоялась, когда я была в 5 классе. Отец принес три книги из Библиотеки приключений - Последний из могикан, Лунный камень и Записки о Шерлоке Холмсе. Эта книга -сейчас уже изрядно потрепанная- стала главной, я всегда возвращалась к ней. Потому что она таит, то что называется impression, то первое впечатление. И иллюстрации Цейтлина, их было немного, но они тоже остались главными, может, потому что были первыми. Наш фильм с Ливановым я тогда как-то не очень сочетала с Холмсом, помню только , что Пестрая лента произвела сильное впечатление - даже боялась спать.
А из актеров для меня вдохнул в Холмса жизнь Йен Ричардсон. Собака Баскервилей с ним стала откровением. Страшно сказать сколько раз я ее смотрела , и каждый раз это было как возвращение домой. Это был книжный Холмс - хладнокровный, ироничный, смелый. После него долго адаптировалась к Ливанову. Но тут решающую роль сыграл наш Ватсон - Виталий Соломин, до сих пор для меня это главный доктор Уотсон.
И если в детстве больше занимала детективная составляющая, то уже в отрочестве главным стали отношения Холмса и Уотсона. Ни о каком слэше я тогда и не подозревала, но была к нему очень близка. Фанфикшен существовал у меня в голове, я ничего не записывала, но просто жила с этим - одна история сменяла другую...
Потом пришла взрослая жизнь с ее взлетами и падениями. И Холмс почти отошел на второй план, почти... Пока не стало очень тяжело...
Настал тяжелый момент, когда я осталась практически одна, когда отвернулись самые близкие люди. Чтоб немножко отвлечься решила как-то посмотреть, что интересного в интернете есть о Холмсе. И все , это было спасение. Я, правда, не была готова к такому количеству фанфикшена, различных сообществ и клипов, и т.д
И до сих пор мистер Холмс периодически вытаскивает меня из депрессии.
И что поразительно в разном возрасте ты находишь в этих произведениях что-то созвучное тебе. Это ни в коей мере не ностальгия по детству и отрочеству. Еще многое хотелось бы написать, но к сожалению надо бежать, очень хотелось это написать даже если никто не прочтет

Продолжаю делать клипы...
Начала осваивать Sony Vegas и на этой волне сделала слайд-щоу "Золотой шут" по книгам Робин Хобб. С использованием всего доступного фанарта по этой теме. С известной долей слэша...
Делать видео в Вегасе, пока страшновато,решила начать со слайдов, благо давно мечтала сделать что-то на эту песню

Доброго времени суток!
С дневником Майкрофта Холмса практически все... Там будет еще одна запись,которую выложу несколько позже.
А теперь с сегодняшнего дня начну выкладывать перевод дневника другого Холмса - младшего. Вот так я по дневникам специализируюсь

Скажу сразу - там будет много букв. Оригинал взят с fanfiction.net и принадлежит перу известного фикрайтера KCS.
Дневник тоже написан в довольно сатирическом ключе. А мне особо понравился тем, что там довольно подробно описывается начало великой дружбы.
Ну-с, начнем, пожалуй...

Из личного дневника мистера Шерлока Холмса, эсквайра

1 Января 1881 Года
00:02
Еще один год существует уже почти три минуты. Еще один год, еще один день. Еще один месяц борьбы за квартирную плату в этой чертовой дыре, которую миссис Дадли называет меблированными комнатами.
Моя домохозяйка поистине жалкое существо (впрочем, чего же еще ждать от женщины с таким выражением лица) и, кажется, она получает дьявольское удовольствие только от того, что может делать несчастными своих ближних.
Учитывая ее склонности и, судя по звону бутылок, который слышится через дыру в полу, я подозреваю, что для моего здоровья и психики будет полезно удалиться, и я, конечно, так бы и сделал, если бы не этот праздник, чтоб его. Британский Музей закрыт, как собственно, и все остальные заведения.
А мой дорогой брат сообщил мне, что если до окончания праздников я буду замечен в радиусе двух кварталов от Пэлл Мэлл, то он надолго выдворит меня из Лондона, посадив на первый же корабль, направляющийся в Южную Америку. Не сомневаюсь, что он безмятежно спит в своей уютной комнате, не взирая на праздничную суету дома или в офисе, и, что характерно, так же он игнорирует мои проблемы или положение дел на Востоке; в настоящий момент они для него просто неприятности, с которыми приходится иметь дело только в часы бодрствования. Люди, действительно, несут с собой проблемы (не могу не согласиться с этим утверждением), однако, хотелось бы, чтобы он хотя бы иногда делал исключение для младшего брата.
Однако, при всех его недостатках, шумом в неурочное время он не злоупотребляет. Если бы я мог сказать то же самое о четверке по соседству –кажется , я слышу рождественский гимн ,распеваемый на четырех различных языках и на шотландском диалекте, причем настолько невнятно, что это выдает присутствие чего-то покрепче шампанского..
Оказавшись между квартетом соседей по меблирашке с одной стороны и «смертоносной» миссис Дадли, откупоривающей очередную бутыль - с другой, я сомневаюсь, что сегодня вечером окажусь в царстве Морфея. То есть сегодня утром. Как ни назови этот поздний час всеобщего смехотворного празднования.
Таковы радости того, кто может назвать себя вольным художником.

Или скорее вольным безработным? Если бы на прошлой неделе Лестрейд не зашел в тупик, с делом Марчера о подлоге (и кстати: надо записать себе для памяти о технике этого Марчера, судя по всему это уникальный метод), я отмечал бы Новый Год с оборванцами, живущими под Тауэрским мостом.
Но теперь, у меня есть еще две недели , чтобы заплатить по счету, выставленному миссис Дадли или найти другое жилье.
Как будто в столице есть более убогая и дешевая дыра, чем эта крысоловка.
Майкрофт дал мне совершенно ясно понять, что он больше не потерпит того, что он называет «кровопусканием»,а я называю «семейным вложением средств»;таким образом, мне предоставлена полная свобода найти средства для оплаты жилья или в противном случае, страдать от последствий.
Поэтому я встретил Новый Год, сидя в одиночестве с битой чашкой остывшего чая вместо бокала шампанского. Я обязательно напишу небольшую монографию о воздействии различных напитков на легко возбудимый и высоко развитый интеллект, сопроводив ее некоторыми наблюдениями о колебаниях уровня кофеина по отношению к натренированному мозгу...
В самом деле, я должен поговорить со старухой о ремонте этой дыры в потолке, - я клянусь в этом каждый час, вываливая в таз очередную порцию тающего снега, да ее хватило бы, чтоб покрыть целый квартал. Холод и сырость я могу перенести, ибо моя умственная деятельность не зависит от физического дискомфорта, но боюсь, что клиенты могут скептически отнестись к способностям человека, который не может заделать дыру в собственном потолке, а что уж говорить о расследовании преступления.
Какие же мы несчастные жалкие создания – даже безликая неподвижная жидкость (я имею в виду спиртные напитки) может оказывать на нас свое зловещее влияние.
Я был грубо прерван стуком в дверь. Поскольку дверь совершенно тонкая (подозреваю, что это просто крашеный картон) и на днях миссис Дадли уже чуть не выбила ее, я бросился предотвращать аварию и вышел на стук.
В коридоре я обнаружил шотландского гостя мистера Тейдера, который осведомился у меня, не одолжу ли я ему кушетку на остаток ночи, так как минуту назад Тейдер выпроводил его за дверь безо всякого объяснения. Не имея ни кушетки, ни желания делить комнату с подвыпившим шотландцем я направил его в сторону лестницы.
Вот причина, по которой я никогда не злоупотребляю спиртным – мысль превратиться в жалкое никчемное создание совершенно не привлекает меня; издеваться над своим умом таким способом было бы непростительным грехом.
Конечно, я тоже предаюсь некоторым порокам, но…Не здесь и не сейчас.
Ибо миссис Дадли частенько проводит время, роясь в моих вещах.
Я всерьез обдумывал не обработать ли страницы книг дендрантемовым маслом,что послужило бы старухе уроком…
Это бессонное новогоднее бдение привело меня к единственно правильной мысли: в следующее Рождество и ноги моей не будет в этом притоне.
Хотя, чтобы выбраться отсюда, мне понадобится помощь если не Провидения, то уж как минимум Человека умнее меня. Я не уверен, чье существование кажется мне более сомнительным…

Продолжение дневника Майкрофта Холмса

1 апреля 1881 г., пятница

Вот и снова, вернувшись к своему дневнику, я обнаружил, что проявил некоторую небрежность в ведении своих записей. Последнюю запись отделяет от этих чистых страниц три долгих месяца. И кажется, я не могу припомнить ничего происшедшего за этот период, что касалось бы моего брата или моих собственных дел. Эти три месяца я не видел Шерлока и вел обычное рутинное существование, не стоящее того, чтобы оставлять какой-то след на бумаге.
Надо, впрочем, признать, что наша жизнь, к счастью, совсем не драма. Существование наполнено обычными событиями, большинство из которых быстро забывается. Если мелочи и важны, как я часто говорил Шерлоку, то они все-таки не стоят того, чтобы перегружать ими память. Ну зачем мне знать, что мои туфли почистили в четверг, а дымоход прочищали в понедельник? Я горжусь тем, что держу в голове большое количество информации самого разного характера, но тем не менее…
Так что, я доволен тем, что веду самое обыкновенное существование, и в равной степени меня радует то, что я могу забыть об этом. То, что я взялся за перо, говорит о том, что произошло событие, стоящее того, чтобы его записать. И, как всегда, оно касается моего вездесущего брата Шерлока.
Но даже и без него, мой день был наполнен событиями. От мальчика-прислужника в офисе я узнал, что сегодня 1 апреля – день дурака, так сказать, вот отсюда и сахар вместо соли в нашей местной столовой и прочие курьезы.
К счастью, весть обо всех этих происшествиях не достигла ушей премьер-министра, который не отличается терпимостью к дуракам. Если бы только что-то подобное стало бы ему известно, некоторым лицам, наверняка не избежать наказания, а ведь я все еще был на испытательном сроке. Как долго это продлится неизвестно, но если попасть под руку премьеру, то можно оказаться без места еще до обеда.
Я пытался как можно лучше справиться с возложенными на меня задачами, надеясь, что это убедит его восстановить меня в прежних правах. Я неуклонно следовал этим курсом, когда однажды утром во время нашей встречи премьер намекнул, что дела разрешились к его полному удовлетворению, и что мое присутствие ему несколько наскучило. Я собрался уже уходить, заметив, что критический взор премьер-министра скользит по моей фигуре, и тут он вдруг заговорил.
- Некоторое время назад я прочел в «Эхе» сообщение о вашем Шерлоке, - сказал он. – Судя по последним газетным сообщениям, он становится известным.
Иногда премьер-министр выражается довольно эксцентрично, впрочем, я уже начинаю к этому привыкать. И все равно, когда я услышал, как брата назвали «моим Шерлоком», то почему-то сразу представил себе какого-то непослушного щенка.
- Я удивлен, что вы не упомянули об этом раньше, - продолжал премьер.
На самом деле я и сам впервые слышал об этом. В клубе «Диоген» не читают «Эхо», на том основании, что радикальные газеты часто разводят шумиху и вызывают у своих читателей излишнее возбуждение. Но сказать так премьер-министру будет равносильно сиюминутному увольнению, поэтому я дипломатически пошел на компромисс.
- Я не предполагал, что это может заинтересовать вас, сэр.
- Не предполагали?
- Нет, сэр.
- Должен признать, что ваша сдержанность меня восхищает. Пост, который я сейчас занимаю, привлекает неимоверное количество льстецов и лизоблюдов, которые толкутся вокруг меня в надежде получить доходные места для себя и членов своих семей. Даже садовнику что-то от меня нужно! На днях он спросил меня, не нуждается ли кто-нибудь из моих знакомых в стрижке кустарника или живой изгороди. Право же, меня восхищает такая предприимчивость, но всему есть предел.
- В самом деле, премьер-министр.
- Ваш Шерлок – это совсем другое дело, - он шутливо погрозил мне пальцем. – Если читать между строк, то мне кажется, что в этом своем последнем деле он обвел вокруг пальца парней из Скотланд Ярда. У этого мальчика талант.
- Это верно, сэр.
- Рад, что вы со мной согласны. Вот это мне в вас и нравится, Холмс. Вы знаете, что значит преданность интересам семьи. У братьев часто бывают натянутые отношения.- Нотка горечи в его голосе навела меня на мысль, что он говорит, основываясь на собственном опыте. – Но у вас все не так, верно? Вы помогаете своему брату, поддерживаете его. Это мне нравится. Я даже восхищен. Знаете, когда я только пришел сюда, то думал, что вы принадлежите к числу этих болванов из Уайт-холла, которые только занимают должности да получают жалование, а проку от них – никакого. – Он постучал пальцем по лбу. - Нет, вы знаете свое дело, Холмс, но, должен сказать, что это именно ваши отношения с братом заставили меня переменить о вас мнение. Я принял решение. Мы будем платить вам ваше прежнее жалование.
- Благодарю вас, сэр.
- Не торопитесь. Вряд ли вы будете меня благодарить, когда узнаете, какую задачу я поставлю перед вами на следующей неделе. А сейчас вы свободны и передайте мой привет вашему брату.
Я почувствовал уколы совести, которые не давали мне успокоиться до вечера, пока я не отправил Шерлоку записку с просьбой прийти ко мне в клуб «Диоген». Он не замедлил явиться.
- Как твой компаньон, Шерлок? – это первое о чем я вспомнил.
- Пока еще не зарезал меня в постели. – Он улыбнулся. – Справедливости ради надо признать, что все устроилось очень неплохо. Я ведь прекрасно сознаю, что жить со мной под одной крышей совсем не просто…
Я хмыкнул. Брат бросил в мою сторону раздраженный взгляд.
- Последние несколько месяцев я пытался вести более спокойный образ жизни. Ты бы не узнал меня, Майкрофт. Я рано ложился и вставал с петухами. Был тише воды, ниже травы. Но как ни странно, думаю, именно это и привлекло ко мне внимание. Видимо, тут было принято во внимание старое выражение, что тихие воды – глубоки.
Я попросил его объясниться яснее.
- Он пытался изучать меня. Составил «список моих возможностей», представляешь? – Шерлока это явно забавляло. – Доктор считает, что у меня глубокие познания в области химии, огромные - по части уголовной хроники, что я совершенно не знаю философию и астрономию, и понятия не имею о садоводстве.- Он засмеялся. – Прекрасная оценка, ты не находишь?
- Мне кажется, что он любит совать нос не в свое дело.
- Нет-нет. Просто его поведение еще раз показывает, что любопытство свойственно человеку с умом. Да и что еще делать выздоравливающему инвалиду, кроме как изучать окружающую обстановку вообще и своего соседа в частности, дабы избавиться от смертной скуки?
Что-то в его тоне сказало мне, что этот интерес был, отнюдь, не односторонним.
- Можно подумать, Шерлок, что ты что-то сделал, чтобы помочь этому бедняге.
- В общем-то, да. Я предложил ему принять участие в моем расследовании. Не бросай на меня таких испуганных взглядов, Майкрофт. Он заинтересовался моей работой, но выказал кое-какие сомнения. Что может быть естественнее в такой ситуации, чем продемонстрировать ему все на практике? Дело было довольно интересное – классический случай мести – мне кажется, на доктора оно произвело большое впечатление, настолько, что он намерен написать свой собственный отчет об этом деле, чтобы исправить все неточности, которые были допущены газетчиками. Мои заслуги должны быть признаны публично, так сказал мне доктор. Он был весьма воодушевлен этим своим намерением и даже начал цитировать мне Горация.
Вообще-то, Шерлок скромен как Чеширский кот. И если я скажу, что он был доволен такой перспективой, то это будет еще слабо сказано. Я решил, что ему не помешают несколько слов братского предостережения.
- Слава – коварная штука, брат. Прозябающие в безвестности мечтают о ней, а те, кто познал ее, жалеют о прошлом. Помнишь, у Поупа где-то говорится о человеке, «осужденном на вечную славу». В этих словах много мудрости.
- Он также говорил о людях, чья похвала равносильна осуждению, - холодно заметил Шерлок. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Исходя из того, что я знаю об Уотсоне, я не совсем уверен в том, какую форму примет этот его отчет. С другой стороны, должен признать, что мне льстит подобное внимание. Когда есть человек, записывающий твои собственные деяния … Вообще, в этом что-то есть.
Мой брат явно был не в меру горд, и это вызвало мое беспокойство.
- Когда я познакомлюсь с этим образцом всех добродетелей? – спросил я.
- Познакомишься с ним? – Шерлок резко выпрямился. – О, Господи, нет … Он и меня считает странным, а что же он подумает о нашей семье, когда познакомится с тобой! Да и какой интерес для тебя представляет это знакомство?
- Судя по твоим рассказам, мой мальчик, мне совершенно очевидно, что ты нашел человека, которого вполне можно считать твоим другом. Ты это отрицаешь?
- Полностью, - мой брат заколебался. – Он просто знакомый.
Я покачал головой.
- У меня есть знакомые, Шерлок, но ни один из них не оказал мне чести, выразив желание записывать мои деяния.
- Это потому, Майкрофт, что твои дела и поступки не подлежат опубликованию.
- Ты будешь удивлен, - заявил вдруг я, - последние несколько лет я веду дневник.
Лицо Шерлока прояснилось.
- А я в нем есть?
- Несколько раз я мимоходом упоминал некоторых членов нашей семьи.
- Понятно. Ты должен позволить мне как-нибудь прочитать его. Мне было бы очень любопытно узнать, чем мой брат заполняет свои дни.
- Думаю, это будет моей прерогативой. Когда будет опубликован этот отчет о твоем расследовании?
- Когда он будет написан, - уклончиво сказал мой брат. – А сейчас, надеюсь, ты извинишь меня, Майкрофт, но я сказал Уотсону, что встречусь с ним у Симпсона, где мы намерены поужинать. Ведь ты же не против, не правда ли?
Собственно говоря, я был против, ибо пригласил его с тем, чтобы мы поужинали в клубе «Диоген», где сегодня должны были подать запеченного лосося. Я тактично умолчал об этом и поужинал в одиночестве, пытаясь утешиться при помощи такого нехитрого средства , как бутылка превосходного портвейна, и закончил этот вечер, размышляя, сознает ли мой брат, на какой опасный пусть он вступил.