Дочитываю "В горах" - вторую часть дилогии Мельникова-Печерского. Я уже как-то приводила цитату. В двух словах о ней не скажешь - рассказ о жизни купцов-староверов с Волги, здесь и скиты, и быт монахов и стариц, и конечно это очень и очень религиозная книга.
Возможно, я даже не все там смогла постичь, поэтому особо распространяться не буду. Я человек не сильно религиозный, по крайней мере, не в общем понимании этого термина, и уж почти не православный, лишь постольку-поскольку я русская и чту свою историю и корни. А в семье религиозного воспитания никакого не было, впрочем и атеистического тоже, как-то все было спонтанно. Можно сказать, что и в детстве и в юности относилась ко всему церковному, как к мракобесию, и похоже, что подобное отношение было и у матери. Насчет самого старшего поколения семьи ничего сказать не могу -никогда не видела и не слышала, чтобы дед и бабушка крестились или как-то божились или вообще говорили на эту тему, хотя дед в свое время посещал церковно-приходскую школу.
Это я все к чему... Я ж обожала готовить и в одной книге, где было сочетание рецептов русских блюд и "вкусных" цитат из нашей классики, открыла для себя, как минимум, двух писателей - Мельникова-Печерского и Шмелева. А в их книгах - целый пласт вот этой совершенно неизвестной мне жизни - со знанием церковных канонов, православными праздниками и постами, с едой, о которой я никогда не слышала , -розовыми баранками, яблочной пастилой, стерляжьими расстегаями со свежей икрой, "кислыми щами", которые на самом деле никакие не щи, а русский квас.

"В кухне было тепло, уютно, густо пахло щами со свининой, и этот жирный запах напомнил Дариньке, как были они в «Молдавии», ели щи и Вагаев так бережно объяснялся с ней. Дариньке захотелось есть. Она вынула из печи чугунчик, налила в миску горячих щей и, обжигаясь и топоча, стала хлебать с Анютой деревянной ложкой, как когда-то в монастыре. Анюта ела и все любовалась на красненькую, которую дал Вагаев, разглаживала ее и нюхала и вдруг, хитро взглянув на Дариньку, шепнула: «Это ухажитель ваш, барыня?» Даринька смутилась: «Что ты, какие глупости…» - и ушла в комнаты. "
Шмелев "Пути небесные"

"Чужим глядел Алексей в дому родительском. Как малое дитя, радовалась Фекла Абрамовна, что и кулич-то ее стряпни удался к светлому празднику, и пасха-то вышла сладкая да рассыпчатая, и яйца-то на славу окрасились. Все домашние разделяли радость хозяйкину; один Алексей не взглянул на стряпню матери и, сидя за обедом, не похвалил ни жирных щей со свежиной, ни студени с хреном, ни жареного поросенка с белым, как молоко, мясом и с поджаристой кожицей. Горько показалось это старушке, слезы у ней на глазах даже выступили…
Для великого-то дня, для праздника– то, которому по Божественной песни всяка тварь радуется!.. Но сдержала слезы Абрамовна, пересилила горе обидное, не нарушила радости праздника. «Что ж! – тихонько поворчала сама с собой. – Привык к сладкой еде купеческой, навадился сидеть за столами богатыми – невкусна ему кажется хлеб-соль родительская».
Мельников-Печерский "В лесах"

Но в то же время я находила что-то схожее в них с той домашней жизнью, что когда-то была у меня в детстве, хотя мы ни разу не купцы)), и которой сейчас, кажется, уже не бывает, потому что все в мире изменилось.
Про Шмелева разговор отдельный, а про Мельникова-Печерского я разговор завела вот почему. Я ж киноман и узнала, что сделали наши сериал, и сериал плохой. Но мне все равно неймется, поскольку книга очень понравилась и я решила посмотреть. И с этим сериалом у меня вышла занятная история.
Смотреть начала еще в отпуске, не понравился чуть ли не с первых кадров. Часть актеров - хороши - Гостюхин, Костолевский, еще кое-кто, но получилось все сильно по мотивам, и это мягко сказано. Почтительные и богобоязненные купеческие дочери стали строптивыми и распутными, игуменья (Добровольская) выглядит крайне легкомысленной, ну не ее эта роль точно, глаза так и смеются.
Манефа в книге

в фильме


Даже главному герою Патапу Максимычу, которого играет Гостюхин , уж как минимум не достает степенности и властности, какая-то легкость что ли чувствуется.
Его дочь Настю, которая собственно и умерла-то от того, что не смогла совладать со стыдом, что согрешила,играет Ольга Арнтгольц. И вот это на самом деле ужасно, потому что эта чистая , по книге, душа не пропускает ни одного парня. Ведет себя дерзко и нагло и , по-моему, не годится даже на роль и строптивой купеческой дочери.
Настя по книге


в сериале



Дочь другого купца берет в руки вожжи и одна, лихо погоняя лошадь, мчится на бричке в чистое поле. Прямо Скарлетт О'Хара. Да она же в книге глаза боялась на улице поднять на прохожих... И далее в том же духе.
Но вчера вот села смотреть сериал по новой - захотелось, хоть он и совсем мимо книги, и вдруг пошло. Это оказалась совсем другая история - отрицательные герои стали положительными, погибшие вроде как и не погибли... Стало интересно чем дело кончится. Так что не такой уж я и консерватор, хотя и жаль, что многого, что нравилось в книге, здесь не будет. Читала много обсуждений, в основном все ругаются, хвалят только те, кто не читал. Но есть, по крайней мере, один плюс - многие не читавшие, взялись за книгу. Это замечательно.

Вот не понимаю я все же этого языка....
Вчера поняла, что я практически не верно перевела намеки Холмса на содержимое кошелька коварного Хэндимэна. Потом поправлю.
Говорилось, что он бросил его на стол и там что-то "зазвучало")) совсем не как монеты, а более солидно. Ну что в кошельке может быть солиднее монет? По моему, само собой, что купюры. А вот ни хрена - похоже, что это брильянты или алмазы.
И причем Холмс теперь говорит: я же так и думал, что звук на монеты не похож. Как народ должен догадаться, какой звук издал кошелек?

Перевела первую часть этой большой статьи. И сразу скажу, что, конечно, тут можно и запутаться - много цифр, имен и критики других исследователей. Но, как я поняла, в среде холмсоманов это одна из руковод
ящих статей по данному вопросу. Да и вообще очень интересно познакомиться с трудами этого автора. Возможно, что-то покажется спорным и даже путанным, но, как говорится, за что купила, за то и продаю)


Дороти Сейерс.


Холмс в колледже

Более известная сегодня, как автор книг о лорде Питере Уимси, Дороти Ли Сейерс (1893-1957), английская писательница детективных романов, драматург, переводчик, автор эссе. Она стала одним из первых членов Общества Шерлока Холмса в 1934 году и была президентом Детективного клуба, группы британских авторов, с 1949 года по 1957. Данное эссе об университетских годах Холмса отражает ее собственный огромный интерес к жизни и обстановке в колледже и оно установило стандарты для множества последующих исследований в этой области.
***
Информация о годах, проведенных Холмсом в колледже, основывается на двух коротких отрывках из рассказов: «Глория Скотт» и «Обряд дома Месгрейвов». Как бы коротки они не были, в них содержится несколько явных расхождений, которые дают возможность обсудить целый ряд любопытных и интересных вопросов.
В отрывке из «Глории Скотт» говорится:
«Он (Виктор Тревор) был моим единственным другом в течение двух лет, которые я провел в колледже. Я не был общителен, Уотсон, я часами оставался один в своей комнате, размышляя надо всем, что замечал и слышал вокруг, - тогда как раз я и начал создавать свой метод. Потому-то я и не сходился в колледже с моими сверстниками. Не такой уж я любитель спорта, если не считать бокса и фехтования, словом, занимался я вовсе не тем, чем мои сверстники, так что точек соприкосновения у нас было маловато. Тревор был единственным моим другом, да и подружились-то мы случайно, по милости его бультерьера, который однажды утром вцепился мне в лодыжку, когда я шел в церковь.»
В отрывке из «Обряда дома Месгрейвов» также приводятся слова самого Холмса. Он говорит:
«Когда я впервые приехал в Лондон, я поселился на Монтегю-стрит, совсем рядом с Британским музеем, и там я жил, заполняя свой досуг - а его у меня было даже чересчур много - изучением всех тех отраслей знания, какие могли бы мне пригодиться в моей профессии. Время от времени ко мне обращались за советом - преимущественно по рекомендации бывших товарищей студентов, потому что в последние годы моего пребывания в университете там немало говорили обо мне и моем методе. Третье дело, по которому ко мне обратились, было дело "Дома Месгрейвов", и тот интерес, который привлекла к себе эта цепь странных событий, а также те важные последствия, какие имело мое вмешательство, и явились первым шагом на пути к моему нынешнему положению.
Реджинальд Месгрейв учился в одном колледже со мной, и мы были с ним в более или менее дружеских отношениях. Он не пользовался особенной популярностью в нашей среде, хотя мне всегда казалось, что высокомерие, в котором его обвиняли, было лишь попыткой прикрыть крайнюю застенчивость. По наружности это был типичный аристократ: тонкое лицо, нос с горбинкой, большие глаза, небрежные, но изысканные манеры. Это и в самом деле был отпрыск одного из древнейших родов королевства, хотя и младший его ветви, которая еще в шестнадцатом веке отделилась от северных Месгрейвов и обосновалась в Западном Суссексе, а замок Харлстон - резиденция Месгрейвов - является, пожалуй, одним из самых старинных зданий графства. Казалось, дом, где он родился, оставил свой отпечаток на внешности этого человека, и когда я смотрел на его бледное, с резкими чертами лицо и горделивую осанку, мне всегда невольно представлялись серые башенные своды, решетчатые окна и все эти благородные остатки феодальной архитектуры. Время от времени нам случалось беседовать, и, помнится, всякий раз он живо интересовался моими методами наблюдений и выводов.
Мы не виделись года четыре, и вот однажды утром он явился ко мне на Монтегю-стрит.»
Сколь бы мизерна не была содержавшаяся в этих отрывках информация, они крайне важны, ибо это почти все, от чего мы можем отталкиваться в попытке установить не просто некие аспекты образования и формирования характера, имевшие место в юности великого сыщика и оказавшие на него большое влияние, но также фактическую дату его рождения. Поэтому, мы не потратим время впустую, если изучим их с особым вниманием, в надежде найти ответы на нижеследующие вопросы :
1) В каком университете учился Холмс?
2) Сколько времени он провел в университете?
3)Когда он в него поступил?
4) В каком году он родился?
5) Какие предметы он изучал?
6) В каком именно колледже?
7)Чем он занялся, покинув университет?

Предыдущие попытки решить эти вопросы отличала неопределенность, которая проистекала от предположения, что основные нормы и правила в университетах того времени были те же, что и сейчас. Считается само собой разумеющимся, что последние экзамены проводятся в Пасхальном семестре, и что, при обычном положении вещей, студент приезжает к месту учебы в октябре и уезжает оттуда в июне. Мы увидим, что в изучаемом нами вопросе дело обстоит совершенно не так. Весь этот вопрос значительно более сложный, и различные альтернативные теории настолько многочисленны, что прийти к какому-то точному выводу, чрезвычайно проблематично. Я надеюсь, что на следующих страницах мне удастся более точно, чем это было сделано прежде, установить главные трудности стоящей перед нами задачи и предложить вашему вниманию что-то вроде гипотетического ответа на все вопросы в моем списке.
1) Рассматривая сперва то простое разделение на две части, которое полностью делит на двое всю университетскую вселенную, мы задаемся вопросами: учился Холмс в Оксфорде или в Кембридже или же вообще в каком-то другом университете? Уж, по крайней мере, здесь мы можем говорить достаточно определенно. Не подлежит сомнению, что , по крайней мере, какое-то время он провел в одном из двух самых старейших университетов. Мы и на минуту не можем предположить, что Реджинальд Месгрейв (один вид которого неминуемо был связан в представлении Холмса с серыми башенными сводами и решетчатыми окнами) мог бы посещать какой-нибудь менее значимый университет. На этом пункте сходятся все комментаторы.
Однако, Блейкни в его глубоком небольшом труде «Шерлок Холмс: факт или вымысел?» делает интересное предположение, что после двух лет в Кембридже Холмс «решил направиться в Лондон», который, таким образом, «претендует на звание города, где прошли студенческие годы Холмса». Он основывает это предположение на следующих фактах. (1)Что Холмс непосредственно говорил о двух годах, проведенных им в колледже,(2) что во время событий дела «Глории Скотт» он уже занимал комнаты в Лондоне,(3) что во время больших каникул в Кембридже он занимался химическими исследованиями в Лондоне, и(4) что в 1881 году он все еще пользовался лабораторией в Бартсе,(5) что Лондон лучше подходил для его «несистематических занятий», чем один из старейших университетов, и(6) что Холмс говорит о приезде в Лондон за некоторое время до начала расследования «Обряда дома Месгрейвов».
Эта теория на первый взгляд довольно убедительная, но я полагаю, она не выдерживает никакой критики. Давайте по порядку разберем все отправные пункты теории Блейкни.
Пункт 1 тут же поднимает очень важный вопрос несоответствия между двумя утверждениями Холмса. А именно: в отчете о деле «Глории Скотт» он утверждает, что он был в колледже только два года; в «Обряде дома Месгрейвов говорит о «последних годах», проведенных в университете. Теория Блейкни, очевидно, должна была как-то примирить между собой два этих конфликтующих утверждения, но как мы увидим, ей это не удается, и, потерпев это поражение, она утрачивает одну из важных причин, дающих право на ее существование.
Пункт 2 предполагает, что Холмс поступил в Лондонский Университет в октябре того же года, в котором происходили события «Глории Скотт». Мы обнаружим, что, допустив этот факт, мы столкнемся с серьезными хронологическими трудностями. Однако, пока достаточно сказать, что ничто не препятствует студенту кембриджского университета снять комнаты в Лондоне, чтобы в летние каникулы посещать курс лекций, и в целом рассказ Холмса подразумевает, что в конце каникул он намерен был вернуться в свой университет. Такой тезис заключает в себе и ответ на 3 пункт.
Пункт 4, кажется, имеет весьма небольшое отношение к вопросу, ибо разрешение пользоваться лабораторией могло бы быть получено и компетентным студентом-исследователем и из другого университета. В пункте 5 есть некоторый смысл, и мы вовсе не говорим, что совершенно невозможно, чтобы Холмс по окончании университета взялся за курс лекций в Лондоне в 1876 или в 1877 году, но все же не в столь ранний период, как предполагает Блейкни. Пункт 6 заключает в себе и свое же собственное опровержение. Блейкни признает, что Холмс приехал в Лондон «по всей видимости, после того, как покинул университет и начал свою карьеру» и он добавляет: «Это, наверняка, указывает на то, что до сих пор он жил где-то еще». И это означает, что приезд Холмса в Лондон и начало его карьеры были синхронны, и что следовательно и то и другое имело место в год событий«Глории Скотт», о котором сам Блейкни говорит, что это было «не менее , чем за четыре года до дела «Обряда Месгрэйвов», а вероятнее всего за пять лет до этого. Он сам предлагает дату 1874 г. и это согласуется с предположением Белла, что события «Обряда дома Месгрейвов» происходили в сентябре 1878 года. Таким образом, мы обнаруживаем, что Холмс (будучи в то же время все еще в статусе учащегося) «ждал» на Монтегю-стрит, пока ему не подвернется работа и заполнял досуг, «которого у него было слишком много» накоплением тех или иных знаний, четыре года, в течение которых у него было всего два дела. Этот длительный период он впоследствии назовет «все эти месяцы бездействия». Ничего себе! Так можно было бы сказать о двенадцати месяцах, даже о восемнадцати, но, наверняка, если б ему действительно пришлось ждать четыре долгих года, то он бы так и сказал.
Нет, мы не можем принять эту гипотезу; Холмс не мог приехать в Лондон до 1876 года. И таким образом, теория относительно прохождения учебы в Лондоне рушится, фраза «приехал в Лондон» подразумевает город , как метрополию, но не в его академическом значении, и вопрос относительно того, сколько продолжалась учеба Холмса в университете, остается открытым.
А этот вопрос очень реальный. И дело не только в том, что утверждения на этот счет самого Холмса довольно неопределенны. Но тут возникают и хронологические трудности, которые лучше можно будет оценить, когда мы перейдем к последней части этой задачи.
Поэтому, отложив пока в сторону вопрос проживания Холмса в Лондоне, мы должны рассмотреть два конкурирующих меду собой претендента – Оксфорд и Кембридж. Я думаю, из текста очевидно, что дружба с Виктором Тревором у Холмса завязалась в одном из старейших университетов, а не в Лондоне: бультерьер, посещение церкви и упоминание о занятиях спортом, как основном интересе для студентов, все пункты приводят к этому заключению; кроме того, мистер Тревор, будучи теперь мировым судьей и землевладельцем, несомненно желал бы, чтобы у его сына были те социальные преимущества, в том числе и в области образования, которых сам он был лишен, а в те дни таковыми являлись только Оксфорд и Кембридж.
Нам также представляется вероятным, что дружба с Тревором предшествовала знакомству Холмса с Месгрейвом, ибо в первом случае Холмс описан, как человек начисто лишенный друзей, тогда как в другом случае он производил на окружающих его студентов настолько сильное впечатление, что давал пищу для разговоров о себе и своих методах исследования.
Ключевым моментом в «Глории Скотт» явно является пес Тревора. Преподобный Нокс с неопровержимой уверенностью указывал, что это животное не позволялось содержать в стенах университета. Блейкни говорит, что это возражение несущественно, так как Холмс тогда вполне вероятно проживал не в помещениях университета и мог быть укушен псом и в городе. Теперь, если этим университетом был Оксфорд и если Холмс находился там только два года, или если даже, положим, знакомство с Тревором состоялось в первые два года учебы в Оксфорде, то такая ситуация в корне невозможна. В Оксфорде первокурсникам тут же отводятся комнаты в колледже; они проживают в них два года и лишь на третий год учебы могут снять квартиру где-то в городе. Следовательно, в Оксфорде собака не могла наброситься на Холмса , когда он шел по городским улочкам к церкви, до его перехода на третий курс, если только не предположить, что Холмс был настолько благочестив, что по собственному желанию посещал какие-то вечерние богослужения, что исходя из склада его ума и характера, нам представляется маловероятным.
Однако, в Кембридже совсем другая система. Там новоприбывший студент обычно снимает квартиру в городе на время первого, а порой и второго (если колледж переполнен) года обучения. Тут же становится очевидно, что при такой системе для замкнутого и сдержанного человека весьма трудно приобрести друзей среди однокурсников по сравнению с Оксфордом. И это весьма согласуется с тем, что в течение первых двух лет, проведенных в Кембридже, у Холмса сосем не было друзей, и на самом деле он вполне мог сказать Уотсону что-то вроде: «Он был моим единственным другом за те два года, что я провел в Кембридже, когда жил за пределами университета.» А Уотсон либо что-то недопонял, либо не расслышал. Без друзей прошли первые два года, а не последние; а проживание на территории университета подразумевает Оксфорд: гипотеза, которую мы вынуждены были отбросить из-за случая с собакой.
Но даже если допустить, что все было передано верно, вполне вероятно, что расхождение между этим утверждением Холмса и его дальнейшим утверждение в «Обряде Месгрейвов» только кажущееся. Мы рассмотрим этот момент более внимательно, когда начнем исследовать дисциплины, которые изучал Холмс. В действительности очень важно, что на момент знакомства с Тревором Холмс был более одиноким, чем в свои «последние годы, проведенные в университете», и что этот период одиночества совпал с его проживанием в городе, такое положение вещей явно указывает на то, что он учился в Кембридже, а не в Оксфорде.
2) Теперь мы подходим к важному вопросу, сколько времени провел Холмс в Кембридже. Теория, что он был там только два года, принятая Блейкни на основании отрывка из «Глории Скотт», противоречит фразе Холмса «последние годы моего пребывания в университете» из «Обряда Месгрейвов». Теперь посмотрим, можно ли примирить между собой две эти фразы.
Учитывая различные соображения, нам представляется практически несомненным, что верным было предположение будто события «Обряда Месгрейвов» имели место в 1878 году. На тот момент Холмс не встречался с Реджинальдом Месгрейвом четыре года, т.е. с 1874 года. Так как они были знакомы лишь поверхностно, маловероятно, что они встречались после того, как покинули университет; следовательно, в 1874 году и Холмс, и Месгрейв все еще были в Кембридже. Когда и в каком возрасте Месгрейв оставил университет? Определенно не позже 1876-го, ибо он утверждает, что со времени смерти в том году своего отца он управлял своим поместьем, что вряд ли было бы возможным, если б он все еще был студентом. И, кроме того, он «депутат от своего округа». Учитывая эти факты, мы попробуем установить самую раннюю возможную дата его поступления и самый поздний возраст, когда он мог покинуть колледж. Если он поступил в Кембридж, как обычно, в возрасте восемнадцати лет, оставался там на принятый для того времени период немногим более трех лет, и четырьмя годами позже посетил в Лондоне Холмса, то на момент событий «Обряда Месгрейвов» ему должно быть 25-26 лет и вряд ли бы он мог стать членом Парламента в более юном возрасте. Таким образом, мы полагаем, что он окончил университет не позже 1874 года.
Теперь мы должны рассмотреть вопрос, насколько его пребывание в колледже дольше, чем у Холмса. Из того описания Месгрейва, что у нас есть (его аристократическая внешность, изысканная одежда, спокойное изящество манер и т.д.) не похоже, что он относился к тому типу людей, что «время от времени беседуют» с первокурсниками, и еще менее он похож на студента первого курса, пытающегося завязать знакомство с тем, кто старше его. То же самое можно сказать и о самом Холмсе. Недоверие первокурсников к тем, кто водит компанию со старшими студентами вошло уже в привычку среди студентов и считается обычной университетской философией. Вероятно, между двумя молодыми людьми не могло быть большой разницы в возрасте – может быть, год или около того. И фактически собственные слова Холмса в «Глории Скотт» говорят о том, что если у него было мало точек соприкосновения с ровесниками, то со студентами с других курсов и подавно. Исходя из этих причин, я считаю невозможным принять теорию Белла, что Холмс поступил в университет в 1873-м, тогда как Месгрейв закончил его в 1874-м. Более вероятным кажется, что на тот момент они оба были старшекурсниками – Холмс на третьем курсе, Месгрейв – на третьем или на четвертом.
Предполагается, что Месгрейв посетил Холмса благодаря тем разговорам, что велись в университете о его методе дедукции. Эти разговоры имели место во время «последних лет» пребывания Холмса в университете, а если он поступил туда лишь в 1873-м, то вероятно они должны бы происходить в 1875-м или 1876 –м, что на год или два позже последней его встречи с Месгрейвом. Хотя Месгрейв мог бы услышать о них от студентов, окончивших университет позже него, но по некоторым замечаниям в тексте видно, что он сам принимал участие в этих разговорах, это утверждение, следовательно, предоставляет нам дополнительное доказательство того, что Месгрейв и Холмс были ровесниками.
3,4) Таким образом, чтоб в июне 1874 года он предстал перед нами уже студентом третьего курса, мы вынуждены перенести дату поступления Холмса в университет на октябрь 1871 года. Так как при первой дате ему не могло быть намного меньше восемнадцати лет, то в качестве года его рождения мы получаем 1853-й или самый конец 1852-го. Такой расчет вполне согласовывается с подсчетами Блейкни, который также выдвигает гипотезу о 1852-1853, отдавая предпочтение 1852-му. Датирование Беллом 1854-го все же немного поздновато. Как среднее арифметическое мы можем выбрать 1853-й.
Экстраординарная внутренняя хронология «Глории Скотт» не позволяет нам опираться на нее относительно точной даты в биографии Холмса. Даты, названные Холмсом, явно не верны. Таким образом, мы вновь вынуждены вернуться к внешним указателям, приведенным во вступлении к этой истории и к «Обряду Месгрейвов». Если мы правы в своем заключении, что «два года», упомянутые в «Глории Скотт», относятся к двум первым годам Холмса в колледже, то следует предположить, что его знакомство с Виктором Тревором состоялось где-то между октябрем 1871 –го и июнем 1873-го. Визит в поместье Треворов имел место в первый месяц летних каникул, так что мы можем выбирать между июлем 1872-го и июлем 1873-го. Информации немного, но Холмс определенно говорит, что они с Тревором стали «близкими друзьями» к концу того семестра, во время которого на него напал бультерьер Тревора, и вполне можно предположить, что приглашение в Донифорп созрело как раз к ближайшим каникулам. Тот факт, что Холмс все еще жил за пределами колледжа, позволяет нам предположить, что все это произошло к концу первого курса, с другой стороны, то, что он уже занимался химическими исследованиями в Лондоне, вкупе с тем, что Тревор весьма полагался на его совет и помощь, позволяет нам склонить свое мнение в пользу более поздней даты. Однако, все зависит от точной даты поступления Холмса, которую мы будем рассматривать, когда приступим к вопросу о его выпускных экзаменах.

Глава 10

Мне и в лучшие времена не нравилось, когда по отношению ко мне кто-то давал волю рукам, а уж тем более, когда это исходит от истеричных юнцов, отчаянно требующих у меня некую информацию. Нас с Тоби настолько взволновало это вторжение, что мы не сразу овладели ситуацией, хотя к стыду своему должен признать, что пес оказался проворнее меня. Он впился своими маленькими острыми зубами в голень напавшего на меня молодчика, заставив Финсбери вскрикнуть и ослабить свою хватку. Я оттолкнул его, оторвав от себя, и он зашатался, теряя равновесие.
Поскользнувшись на бумагах, Финсбери упал. Боевой дух покинул его . Лицо исказилось гримасой отчаяния и он горько зарыдал. Он так и сидел на полу, тер кулаками глаза и безудержно голосил, словно капризный ребенок. Мы с Тоби озадаченно наблюдали за ним, полные любопытства, и ни один из нас понятия не имел, что с ним делать. Я даже подумывал вновь натравить на него собаку, чтоб только положить конец этому нескончаемому всплеску эмоций, пока, наконец, Финсбери не пришел в чувство и не взял себя в руки.
- Я так боюсь, - простонал он. – Кто вы? Вы из полиции?
Попытка объяснить, почему ответить на такой прямой вопрос был далеко не просто, заняла бы целый вечер. И вместо этого я выбрал менее взыскательную альтернативу, рассчитывая внушить и благоговение и доверие.
- Я хочу добиться правосудия и справедливого возмездия за убитого, мистер Финсбери. – Я сделал паузу, чтобы придать своей следующей фразе больше значимости. – Хоть я очень сомневаюсь, что это имя вы получили при рождении. Ваш отец был огранщиком алмазов, верно?
Глаза Финсбери широко распахнулись, словно у младенца, который впервые увидел солнечный свет.
- Откуда вы узнали? Кто сказал вам?
Я улыбнулся.
- Мне никто не говорил. Я пришел к этому логическим путем. Более того, я могу заявить вам, что вместе с Майклом Хардингом вы пытались добиться справедливости и отомстить за своих родных. Вы знаете, из-за чего он погиб. Осмелюсь предположить, что вы даже знаете, кто это сделал. Почему вы не сказали этого полиции?
Черты его лицо исказились, и он вновь погрузился в глубочайшее отчаяние.
- Потому что я не знаю! – воскликнул он. = Хардинг ничего не говорил мне о своих планах. Он сказал, что пока у него нет твердой уверенности, так будет безопаснее. Да простит меня Бог, но я был слишком напуган, чтобы что-то сказать им.
Чувствуя, как во мне пробуждается раздражение, я вздохнул, когда он, вновь потеряв самообладание, уронил голову на руки.Я не верил, что его страх был искренним, но постоянное потакание его мягкотелости делу не поможет. Взяв его за руку, я повел его к кровати и заставил сесть. Дрожащей рукой он взял предложенную мной сигарету, и потребовалась долгая минута, чтобы его нервы успокоились настолько, чтобы он мог говорить.
- Пора сказать правду, - сказал я. – Вы обязаны сделать для Хардинга хотя бы это.
Он неуверенно кивнул.
- Кажется, я должен довериться вам, мистер Холмс. Это ваше имя?
- Фактически, да. А ваше?
- Ну, как вы совершенно правильно сказали, мое настоящее имя – Самуэль Ван Прааг из Амстердама.
- И, несомненно, из алмазного квартала, отсюда и профессия вашего отца. Он вынужден был с позором бежать и привезти вас в Англию в довольно юном возрасте.
- Да, но как вы узнали об этом?
- Я заметил в вашем голосе небольшой акцент. Следовательно, английский не является вашим родным языком, однако вы находитесь в этой стране достаточно долго, чтобы приобрести отличное знание языка и почти идеальную дикцию. Зачем же тогда вашему отцу покидать место, которое являлось превосходным источником заработка для человека его профессии, если только он не был вынужден сделать это? Что касается его профессии, я заметил, что в официальном полицейском отчете род его деятельности помечен как «ремесленник» - такая неопределенная формулировка очень подходит тому, кто хотел бы держать в секрете свою настоящую профессию. Даже если речь идет о плотнике, то его так и записывают. Значит, ваш отец, явно, обладал довольно нетривиальным ремеслом. Добавьте это к моему предыдущему тезису, и логический вывод напрашивается сам собой.
На лице Финсбери появилась вымученная улыбка.
- Это очевидно теперь, когда вы все объяснили.
- Это почти всегда так. Пожалуйста, продолжайте.
- Моя семья занимается огранкой алмазов на протяжении пяти поколений. Мой дедушка производил огранку рубина «Маркиз» для короля Богемии. Возможно, вы слышали о нем?
Должно быть, немного наберется таких, кто не слышал. Полтора года назад вести об его исчезновении ошеломили весь мир, когда дерзкий вор извлек его из той самой короны, которую тогдашний король Богемии должен был надеть на прием в Букингэмский дворец. Полицейское расследование велось с невиданным размахом, учитывая статус владельца пропажи, и хотя незадачливый лакей был брошен за это преступление за решетку, громко протестуя и говоря, что он невиновен, этот рубин больше никто не видел.
- А что касается моего отца, - продолжал Финсбери, - то он мог бы прославиться, если бы не пристрастился к кутежам и опиуму. Он говорил, что опиум порождает у него видения, которые оживляют его творческие способности, но по правде говоря, единственным эффектом от этого зелья была лишь дрожь в его руках. Вы понимаете, мистер Холмс, что мало у кого было желание иметь с ним дело. Для огранки алмазов требуются железные нервы и крепкая рука. Одна единственная ошибка может обойтись очень дорого.
Он нервно вытащил сигарету и выдохнул неровное дымовое облако.
- Мы не могли жить, не имея заработка. В Лондоне есть свой собственный алмазный квартал, и отец надеялся все начать сначала. Моя мать была англичанкой и, когда мы обосновались в Лондоне, он взял ее девичью фамилию Фэншоу. Некоторое время казалось, что все идет хорошо. Он бросил принимать наркотики, и наши дела казалось бы пошли на лад. А потом ему предложили заняться огранкой алмаза «Розовая Виктория».
- Это название мне не знакомо.
Финсбери удрученно покачал головой.
- Этого и не могло бы быть, хотя если бы огранка была бы успешной, алмаз мг бы стать одной из самых красивых вещей в мире. Это был редкий розовый алмаз, очень ценный. Теперь его больше нет. Моего отца подвели нервы. Целый месяц он мучился, пытаясь добиться наилучшего качества огранки и, когда приблизился день, когда все должно быть готово, он нашел убежище в опиумном притоне Лайм-хауса, чтобы укрепить свой дух смелостью и «видениями».
Изрядный кусок пепла упал с сигареты на его ботинки, подобно каким-то снежным серым хлопьям, и Финсбери на минуту остановился, чтобы подумать.
- Он был не в том состоянии, чтоб взяться за такую задачу. Алмаз разлетелся вдребезги при первом же надрезе. После такого дороги назад уже не было. Моя мать оставила его и вернулась в свою семью, забрав с собой и меня. С той поры он исчез из моей жизни. Я работал аудитором в компании, выполняющей работы по серебру, в Бирмингеме, когда в прошлом году прочитал сообщение о его смерти. Его называли Человек-единорог. – С губ молодого человека сорвался безрадостный смех. – Он даже умереть не мог достойным образом.
Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь звуками судорожного дыхания Финсбери. Какими бы недостатками не был наделен старый огранщик, я чувствовал, что он был вновь восстановлен в своих отцовских правах. Старая любовь живет долго, а сыновняя любовь, возможно, еще сможет раздуть пламя преданности даже после стольких лет разъединения.
-В полицейском отчете говорится, что он был убит китом, - заметил я.
Финсбери фыркнул.
- И это столь же правдоподобно, как и то, что он был убит единорогом, не правда ли? Коронером был некто по имени Темплтон, ему было не менее девяноста лет, и он был глух, как пробка. Я уверен, что он постоянно дремал. Это было издевательство, мистер Холмс. Он убит рогом нарвала, следовательно, это сделал нарвал – таков был его вердикт. Если вы спросите, что я думаю об этом, то я скажу вам, что он хотел покончить с этим как можно быстрее и вернуться домой к своему чаю и мягким шлепанцам. Разве это правосудие? Мой отец был убит.
- Я склонен к тому, чтобы согласиться с вами. И по этой причине вы отказались от своей работы в Бирмингеме и вернулись в столицу. Но почему сюда, в Тэнкервилльский клуб?
Он бросил прогоревший окурок и с мрачной решимостью затушил его каблуком.
- Во время своих изысканий я встретил еще одного молодого человека, Майкла Хардинга. Муж его сестры был убит при похожих таинственных обстоятельствах в Мейда Вейле.
Я подумал о поведении Финсбери накануне днем, когда я встретил его в первый раз. Он был мрачен и молчалив, и как только его товарищи начали на все лады склонять Хардинга, он тут же ушел. Тогда я решил, что ему есть, что скрывать, но я взял неверный курс, предположив, что он имеет какое-то отношение к убийству. Но я и представить себе не мог, что эти двое были друзьями.
- Да, насколько я понимаю, речь идет о деле Джона Соммерса, жертвы «призрака».
Вытаращив глаза, Финсбери окинул меня настороженным взглядом, в котором сквозило подлинное благоговение.
- Вам, кажется, уже почти все известно. В таком случае, не вдаваясь в излишние подробности, я скажу вам, что Майкл, то есть, Хардинг был убежден, что здесь был какой-то обман. Он сказал, что его шурин много раз упоминал, что нашел прибыльный источник дохода. Легкий заработок, сказал он Хардингу, а он был впавшим в бедность музыкантом, пристрастившимся к выпивке. Хардинг подозревал, что Соммерса убили именно из-за этих денег. Он предложил вместе добиться того, чтоб убийцу настигла заслуженная кара.
- Как он узнал, что эти убийства связаны между собой?
- По той манере, в которой они были совершены. Он, кажется, самым внимательным образом изучал все газеты на тот случай, если убийца в очередной раз нанесет свой удар. Майкл сказал, что слишком уж много совпадений и скорее всего все это дело рук одного и того же человека.
- Вы поверили ему?
- Нужно было выбрать одну из двух теорий – либо эту, либо ту, с китом-убийцей. Я знал, какую предпочесть.
- И вот вы оба оказались здесь. Почему же вы выбрали Тэнкервилльский клуб?
Бедняга нервно сглотнул.
- Потому что отец оставил мне записку.
Вот это открытие. Другие проторили для меня эту тропу и оставили мне путеводную нить. Из могилы, с помощью своего союзника Хардинг ближе, чем когда либо, подвел меня к раскрытию личности человека, стоявшего за этими таинственными убийствами, которые унесли жизни его шурина, Питера Фэншоу и его самого.
- Эта записка… Что в ней говорится?
- Она была спрятана под половицей в его комнате, в Саутворке. Мистер Холмс, там царил настоящий кавардак. Было впечатление, что кто-то там что-то искал. Соседи сказали, что ничего необычного в такой краже со взломом нет, ибо хозяин дома отказывался поставить на двери хорошие засовы. Я заглянул под пол, потому что отец всегда говорил мне, что это последнее место, которое обыскивают грабители. Я нашел жестянку, в которой было несколько банкнот и клочок бумаги, на котором было что-то вроде расписки о полученных суммах. Последние месяцы каждые четыре недели ему выплачивал пять фунтов некто, записанный как «Тэнк. Кл». – Финсбери нервно улыбнулся. – Хардинг был умный малый. Он сказал мне, что это кто-то из Тэнкервилльского клуба.
-Логично. Значит, ваш следующий шаг был наняться сюда на службу.
Финсбери мрачно кивнул.
- На это ушло некоторое время. Оказалось, что местный персонал склонен оставаться на своих местах на более длительный срок, чем это можно было ожидать, учитывая специфичность их работы.
- Это само по себе наводит на определенные размышления, - заметил я. – Из тех, кто работает здесь довольно долго – Уорбойс, Фрейзер, Кэмпбелл и Джефрис?
- Только не Джефрис. Он пришел в клуб за несколько месяцев до нас. Его предшественник покончил с собой. Его нашли повешенным в одной из конюшен. – Финсбери увидел выражение моего лица и быстро уточнил. – Судя по всему, у него были финансовые трудности. Он должен был почти двести фунтов людям, которые не любят долго ждать возврата долгов. Ситуация, весьма похожая на ту, что произошла и с вами, если то, что вы сказали, было правдой, - неуверенно добавил он.
По моим губам скользнула улыбка.
- Не совсем. Вы уверены в том, что этот несчастный наложил на себя руки?
Финсбери пожал плечами.
- Мы особо не размышляли на этот счет. Говорят, что кредиторы слишком давили на него. Вот почему мистер Фрейзер отреагировал столь резко на ваши слова о карточных долгах. В ту ночь, когда он умер, его избила банда хулиганов. Видимо, для него это оказалось слишком.
- Это определенно лишь один из вариантов развития событий, - сказал я, обдумывая все, что могло за этим стоять. – Но наверняка эти кредиторы хотели лишь вернуть свои деньги. А от трупа много не получишь. И вот, что интересно…
- Что?
- Уж не был ли этот несчастный еще одной жертвой Тэнкервилльского клуба. Но пока у нас нет существенных доказательств, это не более, чем догадка. Давайте придерживаться того, что нам известно. Значит, вы с Хардингом получили здесь работу. Как это вышло, что одновременно здесь появилось сразу несколько вакансий?
- Насколько я понимаю, изначально эти места были предназначены для близнецов Сэлсбери, но… ну, вы же их видели. Не скажешь, что у них презентабельный вид. – Его бледные щеки тронул слабый румянец. – Я сменил свое имя на Финсбери, чтобы никому не пришло в голову связать мое появление здесь с гибелью моего отца. А потом Хардинг предпринял кое-какие действия, чтобы мы смогли получить два этих места.
Я вопросительно поднял брови. Финсбери бросил на меня взгляд и продолжил.
- Он подкупил привратника, мистера Баллена, чтобы тот удалил из списка имена других кандидатов. Это сработало. Это было почти два месяца назад. Сначала мы мало продвинулись вперед, вернее, следует сказать, что мне ничего не удавалось выяснить. Я был слишком осторожен. Как и отцу, мне не хватало смелости.
- Но Хардинг что-то открыл?
Он вновь коротко кивнул, с явной неохотой.
- На прошлой неделе что-то его весьма взволновало. Сказал, что знает, почему были убиты наши близкие. Я попросил его рассказать. Он отказался. Сказал, что должен еще убедиться. А когда это случилось, они его убили.
Я почувствовал, как у меня по спине поползли мурашки. Финсбери говорил об убийцах Хардинга во множественном числе. Я пришел к верному заключению, что тут был замешан не один человек, но как об этом узнал Финсбери, если Хардинг не посвящал его в то, что ему было известно?
Когда я спросил его об этом, он судорожно вздохнул и опустил голову.
- Мистер Холмс, мне это известно потому, что я слышал, как он умирал.
Признаюсь, что от этого признания меня, до сей минуты продрогшего, так и обдало жаром. Отвращение, точно какой-то червь-паразит, проникло в самые глубины моего существа, и все инстинкты во мне взбунтовались против такого вопиющего открытия. Меня прямо таки замутило от его слов, но я должен был слушать дальше.
- Что произошло? – спросил я.
Финсбери горестно застонал.
- Что произошло? – спросил я еще требовательнее, схватив его за плечо и тряся его безвольную фигуру. – Скажите мне!
- Было уже поздно, - заканючил он. – У него было ночное дежурство. Я спустился вниз, чтобы вновь спросить, что ему известно. Я услышал… господи помилуй, я услышал его крики. Я услышал, как они убивали его.
Задать следующий вопрос оказалось неимоверно трудно.
- Что же вы предприняли?
- Ничего. Я побежал в свою комнату и укрылся там. И что я мог против них?
Эмоции редко берут надо мной верх. Я прикладывал все усилия, чтобы они никоим образом не проявлялись и не оказывали влияния на меня, как сыщика, который должен быть исключительно хладнокровным. Но его слова вызвали у меня такое отвращение, что все свои силы я употребил на то, чтобы сдержаться.
- Их имена, Финсбери? – Я снова начал трясти его за плечи. – Кто его убил?
- Я не знаю! – воскликнул он. – И не хочу знать. Я хочу отсюда убраться.
- Тогда почему вы еще этого не сделали?
- Потому что я боюсь. Они здесь следят за вами, мистер Холмс, они следят за всем, что вы делаете. Если бы я сбежал той ночью, то они бы поняли, что я был с ним заодно. Даже сейчас я не могу отсюда уйти, не возбудив в них подозрений.
Я вспомнил об отметинах на теле убитого и о том, как находясь в мрачных стенах морга, я был уверен в том, что перед смертью Хардинга пытали. Если они выпытывали у него все, что было ему известно, то теперь весь вопрос в том, что именно он им рассказал. Подвергнутый ужасным пыткам, даже самый смелый человек может сломаться и выдать свои тайны. Если Хардинг рассказал им о своем сообщнике, жизнь Финсбери в опасности.
Однако, вот же он, рыдающий, сломленный, но пока еще ему ничто не угрожает. То, что на его жизнь никто не покушался, подтверждало мою уверенность в том, что никто и не подозревал о его существовании. Либо убийцы ждут подходящего момента, выжидая, чтобы прошло немного времени, прежде, чем под крышей Тэнкервилльского клуба произойдет еще одно убийство. Будучи достаточно дерзкими, они могли бы нанести удар и сейчас, зная, что полицейское расследование подошло к концу. И каким бы жалким трусом он не был, я опасался за него.
- Вы не можете здесь оставаться, - сказал я.
- Неужели вы не понимаете? – всхлипнул он. – Я не могу. Нет такого места, куда бы я мог от них скрыться. Вы же видели, что они из себя представляют. То, что произошло с вашей рукой просто пустяк, по сравнению с тем, на что они способны.
Я бы не сказал, что это пустяк, но сейчас было не до споров.
- Здесь творятся ужасные деяния, из тех, что свершаются лишь во мраке ночи, - продолжал Финсбери. – Они сами устанавливают для себя законы и никого не боятся. И если только они узнают, кто я и что вам сказал, они убьют меня, так же, как убили Хардинга и моего отца.
- Но вы мне ничего не сказали, - парировал я. – Вы ничего не видели, ни в чем не признаетесь и вы оставили своего друга умирать в руках убийц. Вы прекрасный образец для подражания, Финсбери.
- Я знаю, кто я, - сказал он. – Я трус, как отец. Я не лучше его.
- Нет, вы другой. Вы можете пойти в полицию и сказать им, что вам известно. Вы можете помочь мне отдать этих убийц в руки закона, и пусть правосудие возьмет это дело в свои руки.
Он согнулся в две погибели, рыдая и качая головой. Я опустился на колени рядом с ним и заставил поднять на меня взгляд.
- Если вы останетесь, они могут узнать, кто вы такой, если уже не знают.
- Боже всевышний, - прошептал он. – Я не думал…
- Пока полиция была здесь, они ничего не могли против вас предпринять, даже если и собирались. Вы говорите, что боитесь теперь бежать? Если вы дадите им ускользнуть, Финсбери, однажды они найдут вас, в этом вы можете быть уверены. Помогите мне сейчас и мы покончим с этим.
Он бросил на меня неуверенный взгляд, на его залитом слезами лице были видны следы внутренней борьбы.
- Как? – спросил он, наконец.
- У меня есть связь со Скотланд Ярдом. – Я дал ему адрес Лестрейда. – Идите к инспектору этим же вечером, поле того, окончится ваше дежурство. Скажите ему все, что сказали мне, и он может вам помочь. Скажите ему, что это я послал вас.
Финсбери пораженно смотрел на меня сквозь слезы.
- Но кто вы?
- Меня зовут Шерлок Холмс. Я частный детектив-консультант.
- Да, но…
Подняв руку, я принудил его замолчать. Я был уверен, что слышал скрип половиц за дверью. Быстро пройдя через комнату и выглянув за дверь, я обнаружил, что на площадке никого не было. Ни единого звука удаляющихся шагов, ни единой тени на желтоватых стенах. Я был уверен, что мне это не почудилось, хотя полностью доверяя собственным глазам, я готов был поверить, что это могло быть просто поскрипывание пола в старом, просевшем здании.
- Пойдете? – спросил я, возвращаясь к Финсбери.
Он с безжизненным видом кивнул.
- Если вы настаиваете.
- Настаиваю. Если то, что вы говорите, правда, вы будете в большей безопасности вне этого дома.
- А вы?
Это был справедливый вопрос. Финсбери сообщил мне достаточно для того, чтобы начать собирать в единое целое различные нити этого дела. С одной стороны, у меня был убитый огранщик алмазов. С другой – некий скандал за игорным столом. Да еще похищенные алмазы, убитые музыканты и садист, вполне способный на злодейское убийство несчастного Майкла Хардинга. Похоже, что мне еще недоставало некоторых деталей, чтобы найти общую связь между всеми этими нитями, дабы раскрыть эту тайну.
- Я должен остаться, - сказал я. – Все еще далеко не ясно.
Финсбери встал и протянул мне руку.
- Тогда да поможет вам Бог, мистер Холмс, ибо я не могу.
- Смелее, мистер Финсбери. Мы положим этому конец.
Появившаяся на его губах улыбка не тронула его покрасневших глаз. Вместо этого я увидел там едва заметный блеск доверия. Ради него же самого я надеялся, что поступаю правильно, отправляя его к Лестрейду. В случае неудачи, еще был Грегсон, но я не доверял ему. Он вполне мог прибыть с шумным отрядом полицейских и от этой шумихи все крысы разбегутся по норам. Я сказал себе, что у Лестрейда достанет ума, чтобы позволить мне продолжать действовать согласно собственному плану. У меня было два дня; я надеялся, что этого будет достаточно.
А пока мои обязанности и мое расследование шли рука об руку в параллельных направлениях. Я быстро оделся, затащил Тоби в его возвышенное убежище и поспешил вниз. Был вечер пятницы, и некоторые из членов клуба уже устраивались за карточными столами. Среди них заметно выделялось мрачное лицо майора Хэндимэна. Естественно, я направился в его сторону.
За тем столом сидело четверо. Хэндимэн развалился на стуле, вытянув одну ногу вперед, как ловушку для неосторожных, проходящих мимо него; на его лице была написано спокойствие человека, уверенного в своих силах и надеющегося извлечь из этого выгоду. Напротив него сидел тот джентльмен, что завтракал с Мораном, майор Стенхоуп, худощавый мужчина с гладко выбритым лицом и мягкими манерами, которые, как мне подумалось, плохо вязались с его решительным подбородком. С ними за столом были еще два человека, которых я не узнал, хотя судя по их поведению, они явно не принадлежали к лицам воинского звания. И хоть внешне они выглядели довольно респектабельно, однако, у меня на их счет были сомнения. Не подходящие для клуба, как сказал бы о них мой брат, и не только потому, что они не обладали необходимыми для этого качествами.
Вспомнив о том, что сказал мне майор Прендергаст о полосах карточного везения Хэндимэна, когда он играл не с членами клуба, я попытался повнимательнее, насколько это было в моих силах, понаблюдать за происходящим за этим столом. И я увидел, что майор эффектно проигрывал, спустив почти все выигранные деньги. Не имея уже достаточно средств, чтобы покрыть долг, он вытащил из пальто небольшой кошелек и швырнул его на стол. К счастью, я стоял довольно близко и услышал, что, судя по звуку, в нем были далеко не монеты.
- Вот, - вальяжным тоном произнес Хэндимэн. – Этого будет достаточно.
Его оппонент, темноглазый мужчина с капризно поджатыми губами, взял кошелек и взвесил его на руке.
- Пересчитывать нужно?
- Разве вы не доверяете мне , Тэйлор?
- В той же мере, в коей и вы доверяете мне. Однако… - Джентльмен положил кошелек обратно и усмехнулся. – Говорят, среди воров есть честь, Хэндимэн.
С этими словами они раскрыли свои карты. Майор перенес свое поражение лучше, чем я ожидал, он лишь пожал плечами. Он даже не протестовал, когда Тейлор забрал свой выигрыш и, извинившись, сказал, что ему пора уходить. При отсутствии одного из игроков, игра временно прервалась, пока, как всегда вовремя, в комнату не зашел Моран, и его тут же пригласили присоединиться к игре.
После этого к Хэндимэну вновь вернулась удача. К тому времени, когда меня позвали услужить нескольким членам клуба, расположившимся в библиотеке, он выиграл у другого гостя клуба не менее трех сотен фунтов. Но вся штука в том, что и Моран и Стенхоуп выиграли у него не меньше. Либо этому малому патологически не везло, либо эти трое были в заговоре с целью вытянуть из него деньги. Если бы не случай с Прендергастом, то я счел бы такую идею необоснованной. Что бы ни происходило за этим столом, они были определенно искусными игроками, и сколько бы я не старался, я не видел никаких признаков, говорящих о том, что игра ведется нечестная.
Досадно, но то, что меня отзывали в библиотеку, говорило о том, что я не смогу продолжать свои наблюдения. В библиотеке генерал средних лет с густыми бакенбардами и грубовато-добродушными манерами беседовал с джентльменом помоложе, лицо которого было скрыто за высокой спинкой его кресла. Генерал заказал виски и бренди с содовой для своего друга, которые я им и принес.
- Виски для вас, генерал, - сказал я, ставя стакан на низкий столик. – А для вас, сэр, бренди с…
Слова застряли у меня в горле, когда я впервые взглянул в лицо его гостя. Его водянисто-серые глаза посмотрели на меня в ответ, вызвав настоящий шок, ибо передо мной были знакомые, хоть и выражавшие ужас, черты моего старшего брата , Майкрофта.


***

Часть главы переводилась весьма судорожно, как я уже сказала. и в то же время что-то есть в том, когда переводишь вот так, чуть ли не целую главу сразу, а не кусками. Оно совсем по-другому идет, пробуждается что-то вдохновенное и тебя буквально несет. Возможно, есть несколько неловких кусков, которые все же оставила как есть в целях сохранения структуры предложения, задуманного автором.

Ну вот не знаю, нужно ли что говорить. Все, и в само деле, довольно красноречиво. И понятно очень рвусь переводить дальше. Кстати вот этот перевод помог сегодня не рассыпаться на куски во время очередной жизненной неприятности. И снова спасибо мистеру Холмсу, который очень тут такой настоящий.
Если вспомнить наши последние разговоры на тему, он тут как раз и судья, и защитник.

Надеюсь, что следующая глава переведется очень быстро. Она, как вы понимаете, обещает быть интересной

Наверное, меня никто не поймет в том, как я предпочитаю проводить отпуск.
Конечно, классно было бы съездить в Лондон, Париж, Рим, Стокгольм, особенно, конечно в Лондон. Или съездить куда-нибудь на море. Или вот даже воплотить сейчас то, что было в детстве - на теплоходе по Волге или еще вспоминается... турбаза "Верхневолжская"



Это сюда я поехала с мамой, просмотрев ричардсоновскую "Собаку" не менее 7 раз и во многом именно там и пошли эти мои собственные фики. В холле этого корпуса я впервые увидела по цветному телеку серию "Знакомство" нашего советского сериала.
А это клуб, к к которому я ходила каждое утро узнать , какой будет вечером фильм. Вдруг повезет и это будет "Собака"... Ведь она как раз тогда шла по экранам. Но нет, не повезло.



Все это было бы замечательно, но... Даже если отбросить в сторону финансовый вопрос, такой отпуск мне бы очень подошел, если б можно было ходить в него каждые два месяца. Но их в лучшем случае два по две недели и то не факт, а ноги никуда не годятся, и не только ноги)
Нужен отдых, чтобы расслабиться и набраться сил. Идеалом, конечно, была бы дача, но чего нет, того нет. И я говорю себе, что меня просто ждут две недели нормальной жизни - такой, какой она могла бы быть. Если б можно было вставать, когда проснулся, ложиться, когда захотел, не торопясь, завтракать, заниматься, чем хочется, как когда-то в каникулы. Где нет никакого метро и корпоративных автобусов, где отдыхаешь уже от сознания того, что тебе не сегодня, не завтра, ни через три дня никуда не надо ехать.
Нигде я не могу расслабиться и сбросить напряг так, как дома, несмотря на всю мою реальность. Такая уж у меня натура, я знаю про смену обстановки, но, наверное, каждому свое. Я буду ходить по соседним тихим улочкам и чувствовать себя почти школьницей. Не представляю себя без такого отпуска. Только во время его и чувствую себя человеком и понимаю, что вовсе еще не развалина, потому что когда идет вот такая нормальная обычная жизнь, то и ноги вроде не так болят , и голова, не колотится бешено сердце, и не хочется постоянно спать. Нервная система ,правда, привыкает к новым условиям довольно долго и я периодически нервно просыпаюсь среди ночи или с утра пораньше. А когда уже совсем вхожу в новый ритм, то уже и отпуск заканчивается( Но другого мне не надо. Наверное,в чем-то мой отпуск - это тоже возвращение в детство, такие маленькие каникулы

Еще один из диафильмов, который когда-то был одним из любимых. Тоже Андерсен. И рисунки тоже очень своеобразны и выразительны. Меня все же не оставляет впечатление, что на пленке они выглядели несколько другими, и думаю, что дело не только в моем детском восприятии. Возможно, при оцифровке их все же как-то "улучшали", но поскольку других вариантов нет, но удовольствуюсь этим.
Речь пойдет о "Снежной королеве". И здесь именно такие иллюстрации, которые рассказывают и свою собственную историю. Они здесь очень красноречивы. Тревожны. Помню, что очень любила здесь маленькую разбойницу, хоть, конечно, положительной героиней здесь ее никак не назовешь.
Художник Павел Бунин. Ну, об этом я, конечно, узнала относительно недавно. Я буду еще говорить о нем и в следующем посте на тему иллюстраций. А пока скажу, что вот эти резкие, ломанные линии для него более, чем характерны, но вообще, мне кажется, что эта "Снежная королева" несколько выделяется из других его работ. Хотя бы своими какими-то очень сочными красками.
Наверное, очень важно первое восприятие. Для меня до сих пор Золушка , Щелкунчик, Герда и еще некоторые герои видятся именно такими, какими я увидела их на этих "пленках" и прекрасно помнила, хотя сами "пленки" - какие-то утрачены, а какие-то просто были убраны подальше - не видела уже очень и очень давно.

























Вот эта красная лилия , в которой спит принц, произвела когда-то очень большое впечатление)

А сегодня День рождения Василия Борисовича Ливанова




И совершенно случайно я кажется нашла то самое, о чем мы не так давно говорили с oscary

Практически без слов. Все это появилось сегодня вечером






Дэйли Экспресс 11.03.1969.







Дэйли Экспресс 15.01.1971






И здесь известная фотка и всего несколько слов про Джереми-молодого отца

Купила я, типа, телек. Вчера привезли. Вывезли старый - я чуть не прослезилась. Наверное, это не здорово, но было реальное ощущение, что он живой. А в связи с тем, что было потом, я даже подумала, что, возможно, погорячилась так быстро с ним расстаться.
Дядька который привез телевизор почти бежал бегом, я скромно предложила ему привинтить ноги, он не очень решительно, но отказался, сказав, что я точно смогу это сделать сама. Я не настаивала, а, наверное, зря.
Вечер выдался нелегкий. С сегодняшнего дня у нас отключают горячую воду и я накануне нашла какие-то связанные с этим дела, а уже потом, в ночи решила посмотреть, что там с этими ногами.
Сначала вообще впала в ступор, показалось, что чего-то не хватает, но потом разобралась, обрадовалась, решила, что остается только собрать конструктор и все. А вот не фига! Болты чуть-чуть крутанулись и встали, причем не просто встали, а застряли не туда и не сюда. Чего я только с ними не делала. Нашла у себя две отвертки, но это не помогло. Это была уже вторая проблема. Попробовала просто без соединения деталей вставить болт в отверстие и поняла, что он туда практически не входит, кажется там нет резьбы. Я могла заморачиваться с этим всю ночь, но решила, что утро вечера мудренее.
Приперла с собой эту недоделанную подставку и тут мне, по крайней мере, вытащили застрявшие болты. До наших местных умельцев пока не дошла. Все осложнилось еще и звонком маман, которая сначала ужасно обложила меня, сказав, что я новым телеком расцарапала всю поверхность несчастного комода и она запрещает мне ставить на него телевизор, пока я не закажу на него что-то типа оргстекла. Когда она спросила меня, когда ко мне придут мастера устанавливать телек, у меня практически началась истерика)
Пока в деле наступила пауза. Я, в принципе, была бы не против в самом деле вызвать кого-нибудь из ремонта телевизоров, чтоб сложить с себя ответственность. Вечером хочу еще кое-что проверить и попробовать более-менее адекватно поговорить с матерью.
Короче, все у нас не просто. А без телевизора совсем не весело. Посмотрим, что будет дальше
Буду писать здесь, как развиваются события))

Как я уже как-то говорила, во многом у меня все еще не кончилось детство. И многие мои привязанности тянутся оттуда. Как говорил Экзюпери: Я из моего детства. Я пришел из детства, как из страны.
А в детстве большую роль играли книги. Их было много и в большинстве своем они никуда не делись. Я их и до сих пор очень люблю. Могу сесть рассматривать и просто с головой погрузиться в это занятие - и точно в детстве побывала. В основном говорю о книгах с картинками, ибо картинки и иллюстрации всегда значили очень много. Сначала чисто интуитивно, многие без слов говорили то, чего не было в тексте. Были такие иллюстрации,которые я сейчас называю "взрослыми", когда какая-нибудь сказка иллюстрирована столь же тщательно, изящно и гармонично, что и какая-нибудь книга для взрослых.
Позже стала выделять для себя художников-иллюстраторов. Причем иногда в детстве некоторые из них казались очень уж своеобразными и в том, насколько хороши их работы разобралась уже с возрастом.
Ну, и эти иллюстрации для меня ведь были еще до книг. Когда книги мне читали, то сама я в этот момент смотрела на картинки.
Начну сегодня делиться с дневником этими книжно-картиночными воспоминаниями.

Но до книг в этом плане были еще диафильмы - явный пережиток прошлого. Когда совсем темнело, зашторивали окна, доставали проектор и мы с дедушкой или бабушкой садились смотреть "пленки", как я их тогда называла. Иллюстрации там были просто супер. Поражаюсь, почему те иллюстрации практически так на этих "пленках" и остались. Лишь некоторые были изданы в качестве книг. Многие из них так и стояли у меня перед глазами, пока к своему восторгу не нашла их в сети.

Сегодня хочу рассказать о "Золушке". В книжном виде я эту сказку узнала намного позже и ни одно из изданий для меня не смогло заслонить впечатление, полученное в самом раннем возрасте от этого диафильма. Художники Л. и В. Пановы.Панов, насколько я помню, иллюстрировал и что-то из русской классики, но я раньше даже не замечала, что у его "Сороки-воровки" есть нечто общее с "Золушкой".
А теперь про раритеты. Те иллюстрации из диафильма, что будут ниже , - с подписями, как это и было на большинстве диафильмов. Но у меня "Золушка" была звуковой. То есть диафильм продавался вместе с пластинкой. Следов этой грамзаписи в инете я не нашла и очень жаль. Полагаю, что пластинка у меня цела, но, увы, находится под замком. Когда представится возможность, я обязательно оцифрую ее, ибо во первых, там великолепный волшебный голос рассказчика, местами звучит не менее волшебная музыка (по-моему, это Прокофьев) и самое главное звучит золушкина песня, которая совершенно уникальна. Песня с теми же словами звучит в старом советском фильме

Но там,на пластинке, хоть и похоже, но эта песня звучит все же по другому. Я бы сказала,как-то более вольнолюбиво что ли)

А теперь перейду к иллюстрациям. Хочу сказать, что исходя из них у меня в подсознании сложилось впечатление такого полусказочного-полуреального мира. Большого дома, ночного города с тенистыми улицами. По хорошему, по ним можно на эту "Золушку" написать отдельную историю, потому что для меня эти иллюстрации очень взрослые, в чем-то романтические, в чем-то даже немного драматичные. На моей "пленке" они были чуть-чуть другими, но это только на мой придирчивый взгляд. Выложу только самые любимые иллюстрации или наиболее характерные