А сегодня хочу поделиться очередной порцией истории графа де Ла Фер. Автор - моя тезка Nataly так это и назвала
"Попытка биографии Сами Знаете Кого".
Хозяин придорожной гостиницы сходил с ума от беспокойства – один из его постояльцев серьезно заболел. Беспокойство было вызвано не столько опасениями за судьбу гостя, сколько сомнениями в его платежеспособности. Приехав поздно ночью, дворянин, выглядевший вполне здоровым, занял номер и велел разбудить себя утром. Но утром у него началась горячка, пришлось вызывать лекаря, которому не удалось осмотреть больного, а удалось только взять плату с трактирщика. Три дня постоялец не запускал в номер никого и хозяин, нервно вытирая стол, начал уже обдумывать идею вломиться в комнату силой, как сверху на лестнице послышались шаги.
-- Я уезжаю.— Лицо мужчины было изнурено лихорадкой, но, не смотря на это, голос был властный и уверенный. Перевидавший множество людей трактирщик мог бы поклясться, что ему еще нет двадцати пяти, но подобные интонации и осанка скорее принадлежали тридцатилетнему.— Дайте счет.
--Но вы совсем больны.
-- Я здоров.— Возражать такому ледяному голосу было опасно, и трактирщик бросился к счетам. В то время как он, борясь со страхом и желанием наживы, умножал все цифры вдвое, ему в голову пришла великолепная идея, позволяющая одним махом убить двух зайцев.
-- Сударь.— Трактирщик поднял от конторки радостное лицо.—Вам ведь нужен слуга, вы же не можете ехать один, еще не выздоровев.
-- Я здоров.
-- Но такому важному барину как вы все равно нужен слуга. У меня есть паренек… всего за десять… ну хорошо, пять пистолей.
Постоялец безразлично кивнул и так же безразлично кинул на стол деньги. Подумал и прибавил еще несколько пистолей.
-- За лошадь для слуги,-- пояснил он.
Потирая ладоши, хозяин кинулся на кухню. Взятый неделю назад в услужение паренек, племянник трактирщика, прозванный за чрезвычайную подвижность лица Гримо, снова разбил тарелку. Но трактирщик был так счастлив от него отделаться, что не обратил на это никакого внимания, хотя тарелка была далеко не первой.
-- Быстро собирай вещи бездельник,-- крикнул трактирщик.— Ты куда-то едешь.
Лицо Гримо просияло. Он с размаху кинул на пол остальные тарелки и быстро выбежал в зал.
Капитан королевских мушкетеров де Тревиль был поднят с постели в два часа ночи. Выйдя в приемную прямо в халате и ночном колпаке, он оглянулся по сторонам, ища королевского гонца. Гонца не было, но был совсем еще молодой человек, лицо которого де Тревилю казалось смутно знакомым. После нескольких минут разговора, де Тревиль подписал приказ о зачислении в полк королевских мушкетеров графа де Ла Фер под именем Атос.
1620 г.
Королевская служба была чем-то похожа на жизнь в Наваррском колледже. Белыми ангелами мушкетеры взирали на свет божий при короле, но освободившись от августейшего взгляда, сразу же скидывали крылья с плеч и неслись в ближайший кабак или бордель. Как правило, среди других посетителей обязательно находился человек, чьи действия, разговоры или внешний вид оскорбляли тонкие нежные души королевских мушкетеров. Не найтись такой человек просто не мог. Дуэли вспыхивали на каждом углу, как сухой валежник жарким летом, они бывали беспощадны и кровавы, но никогда не были бесчестными. В число завзятых дуэлянтов и первых фехтовальщиков полка Атос попал уже через месяц службы.
Все оказалось проще и легче, чем он думал. Его прошлым не интересовался почти никто— половина полка носила вымышленные имена и скрывала свое происхождение. Кое с кем из сослуживцев он встречался еще в бытность при дворе родителей, но вида не подал, так же как и они. Его имя прозвучало лишь однажды, в нечаянной встрече на улице Сен-Лар.
Знание мельчайших деталей дуэльного кодекса и отточенная до блеска техника боя привлекали к нему других мушкетеров, постепенно появились и приятели. Гримо хотя и с трудом, но становился человеком. Глядя со стороны, можно было подумать, что жизнь налаживается.
Но это было не так.
Время шло, но, кажется, ничего не лечило. Мир продолжал оставаться тусклым и простым до отвращения, в ушах постоянно возникал треск разрезаемой ткани, пропадая только после нескольких бутылок вина. Как оказалось, жизнь тела не прекращается после смерти души, и разбитое сердце продолжает по-прежнему ровно биться. Наверное, даже ровнее, чем до. Этьен де Ла Фер боялся, хотя и никому не показывая этого, множества вещей. Мушкетер королевского полка Атос не боялся совершенно ничего— все страхи уже сбылись. С лихвой.
Он почти перестал улыбаться и спать, выглядел лет на десять старше своего возраста и не замечал свое тело – кому нужна оболочка без содержания?
Все, чем он жил с рождения--долг сына, долг сеньора, долг чести—было безвозвратно утеряно. Отца не было в живых, вассалы принадлежали другому человеку, а честь графа де Ла Фер теперь ничем не отличалась от исподнего портовой шлюхи.
Единственное, что устояло в его обрушившемся мире – принципы. Всегда-то соблюдавший собственные правила поведения, Атос теперь не отступал от них ни на пядь. Благородный сеньор всегда заботится о тех, кто слабее его, учтив с равными себе и верно служит тем, кто выше его. А еще благородный сеньор никому не выдает своих переживаний.
162… г.
В лавке торговца оружием было бы тесно даже не такому рослому плечистому человеку как Исаак, а уж он-то, подавленный и теснотой обстановки и величавым видом торговца всячески пытался стать поменьше. Торговец выкладывал оружие на прилавок с видом ювелира, показывающего свои сокровища зевакам. Многие из клинков Исаак видел впервые.
-- Вот, сударь— цедил торговец.-- итальянские шпаги, изготовленные по приказу Великого Генриха, упокой господь его душу, вот толедские клинки, так же сделанные специально для него.
За спиной Исаака скрипнула дверь, кто-то вошел, но ни юноша, в восхищении оглядывающий предложенные ему ценности, ни хозяин лавки, прикидывающий сколько бы содрать с наивного провинциала, как он сразу обозначил Исаака, не обратили на вошедшего никакого внимания.
Исаак колебался в выборе, и хозяин, почувствовав это, решил пустить в ход тяжелую артиллерию.
-- А вот, сударь,-- таинственным голосом произнес он,-- вот фламберг дамасской стали,-- лучшее, что есть в мире из оружия.
Фламберг был прекрасен и покорил сердце Исаака сразу же.
-- Сколько?
Хозяин назвал цену и Исаак решил, что ослышался. Но хозяин с делано-соболезнующим видом развел руками и потянулся взять оружие назад. Исаак судорожно схватился за кошелек, припоминая сколько же там осталось – Париж оказался чертовски дорогим городом.
-- Разрешите, сударь,-- раздался за спиной Исаака голос вошедшего, про которого все как-то забыли.
Он решительно взял клинок и принялся разглядывать его, время от времени вскидывая брови. Торговец следил за ним настороженно.
-- Дамасская сталь?
-- Дамасская,-- терять торговцу было уже нечего и он пошел напролом.—Вчера получили.
-- Да, конечно,-- согласно кивнул незнакомец, резко ломая клинок о колено.
Крик Исаака и хозяина слился с треском ломающейся стали.
-- Из Дамасска получили?— уточнил незнакомец. Хозяин, не отвечая, с болью смотрел на обломки, вежливо положенные на прилавок.
Исаак с восхищением глянул на человека, так легко сломавшего такой широкий клинок, и восхищение его еще более усилилось, когда он заметил, что тот одет в мундир полка королевских мушкетеров – сам Исаак поступил туда только вчера.
-- Сударь,-- вне себя от восхищения спросил Исаак— скажите, как вы сделали это?
-- Это?— спросил мушкетер, сломив шпагу, сделанную для Генриха IV.
-- Ага.
-- О боже мой, нет ничего проще. Просто берете и ломаете. Вот так. – Толедский клинок присоединился к итальянской шпаге.
Исаак попробовал. У него получилось. Он попробовал еще—что бы проверить и закрепить свой успех. Хозяин попытался издать какой-то звук, но мушкетер глянул на него и тот прекратил попытки.
-- Видите ли, любезнейший,-- объяснил мушкетер,-- на дамасских клинках ставятся совершенно особые клейма, и к тому же они бы не сломались от простого нажатия. Так же как итальянские и испанские шпаги, на которых, к слову сказать, клейма Эльзаса. А то что вы пытаетесь за дрянненький фламберг, взять цену Лувра, отягощает вашу вину.
Исаак тем временем вошел во вкус, и мушкетеру пришлось взять его за рукав, что бы вывести из лавки.
На улице Исаак посмотрел на мушкетера и понял, что тот ему очень симпатичен. В полутьме лавки было трудно разглядеть лицо и Исаак решил было, что имеет дело с человеком, намного старше его, но, глянув на полумальчишеские, хотя и идеально правильные черты, глаза, вокруг которых не было ни одной морщинки и непокорную прядь волос, которую мушкетер то и дело отбрасывал со лба, понял, что тот старше его быть может на пару лет, не больше.
-- Позвольте представиться,-- улыбнулся мушкетер.—Атос.
Исаак смутился. Имя себе он еще не придумал, а представляться по фамилии не хотелось.
-- Хорошо, -- еще раз улыбнулся мушкетер,-- скажете, когда придумаете.
-- Я вообще очень скор на выдумку,-- откашлялся Исаак,-- но признаюсь Вам, сударь, что, кажется, воздух Парижа слегка изменил меня. Господин де Тревиль в нашей приватной беседе так же посоветовал взять псевдоним для службы мушкетером. Видите ли мой род настолько богат и знатен, что я не могу даже намекнуть на свою настоящую фамилию. Но служить королю думаю я, почетно в любых войсках и под любым именем.
-- Так это вы вчера заходили в приемную Тревиля, в то время, когда я стоял на часах?
-- Я,-- польщено кивнул Исаак.—Вы меня запомнили?
-- Сударь, трудно не запомнить человека такого роста.
Исаак выпрямился и со вкусом развернул плечи. Атос ему определенно нравился, к тому же он так лихо проучил прощелыгу-торговца…
Исаак остановился.
-- Сударь, так что этот негодяй… он хотел меня обмануть?—потрясенно спросил он—возможность такого коварства просто не укладывалась в голове.
-- Думаю, да.
Исаак резко развернулся и ринулся к лавке торговца.
Ощутив слабый интерес к происходящему и немало этому удивившись, Атос занял наблюдательную позицию напротив, на другой стороне улицы. Ждать пришлось не долго. Дверь лавки распахнулась, и незадачливый мошенник запрыгал по мостовой тем самым местом, на котором он так важно восседал. Следом за ним полетело разнообразное оружие.
Атос закусил губу. Новоиспеченный мушкетер, в котором за версту угадывался нормандец, картинно стоял в дверях разгромленной лавки, отряхивая руки. Славный юноша, черт побери.
-- Сударь, -- произнес, подойдя, нормандец,-- я придумал себе имя. Должно быть, в то время, когда я мутузил этого прощелыгу, на меня снизошло озарение. Меня зовут Портос.
-- Рад за вас,-- улыбнулся Атос.— Имя это очень много.
-- Кстати, Атос, куда вы направляетесь? Должен признаться, вы мне симпатичны и раз уж мы с вами однополчане, надеюсь, вы поделитесь… как бы это выразить…
-- Цеховыми секретами? Я могу рассказать то, что знаю, боюсь только, что знаю не слишком много. Здесь недалеко есть неплохой кабачок, возможно, там будет удобнее?
Портос с готовностью согласился – парижские кабачки он успел полюбить самой искренней любовью.
Они посетили один кабачок, потом еще один, потом, поняв, что разговор интересный, а кабачки закрываются чересчур рано, перебрались на улицу Феру, на квартиру к Атосу, напугали хозяйку и в конце концов заснули прямо на середине разговора.
На следующий день они выбрали для Портоса замечательный клинок и продолжили посещение кабачков, умело чередуя это с несением королевской службы, и разумеется, дуэлями—королевский эдикт господа королевские мушкетеры восприняли с явным неудовольствием и даже подозревали подлог документа.