Если честно, вчера усомнилась в целесообразности ведения этого дневника. Ну, потому что вроде кидаю все силы на то, чтоб успеть донести до людей как можно больше. Но вдруг понимаю, что людей, которым это надо так, как мне или таким, как я, здесь возможно уже нет и не факт, что они здесь появятся. Или они смотрят на Холмса с весьма странной для меня точки зрения, что вообще-то, совсем не пустяк. Привыкла говорить с читателями, как с единомышленниками и людьми, которым интересно то же, что и мне, но, возможно, я и , правда, заблуждалась и поезд давно ушел...
Тем не менее, я все же продолжу, но продолжу, стараясь помнить об этом и отбросив в сторону бесплодные ожидания. Хотя, наверное, я такое пишу уже не в первый и даже не во второй раз. То есть дневник этот в первую очередь пишу для себя или для тех, кому это жизненно важно. Если, конечно, такие люди тут есть или хотя бы когда-нибудь появятся.
Но вот эта статья попала мне под горячую руку, в том плане, что я решила, что не буду разжевывать все ее непонятные и сомнительные места, а оставлю все, как есть. Типа, для служебного пользования. Все равно же вопросов тут никто не задает. И только запишу для себя кое-какие мысли.

Значит, очень здесь заинтересовал момент с этим окном или окнами с эркером. И в этом плане очень кстати пришелся рисунок, который я когда-то нашла где-то на тумблере. Мне тогда подумалось, что тут на нем слишком уж крутая квартира, но теперь получается, что вовсе нет. И автор рисунка вроде предполагает, что все эти эркерные изменения появились после того, как Джеферсон Хоуп разбил окно в гостиной. Короче вот. Какая-то иллюстрация и наглядное пособие к тому, что будет написано ниже




И еще момент в плане точности перевода. В "Милвертоне" Холмс , придя домой, отвернул газ в лампе сильнее. А почти во всех переводах у нас написано, что зажег лампу. Правильно только в белом издании, все же там очень точный перевод, хотя и корявый) Ну, кто-то скажет, что это фигня, но все же. Вот в таких статьях как раз и понимаешь, как там все на самом деле, когда сначала не поймешь, что люди имеют в виду.

Ну, и еще пожалуй добавлю, что зеркало для бритья в спальне Уотсона наверняка было, только "Тайна Боскомбской долины" тут не при чем, ибо тогда он брился в своей отдельной квартире, где жил с женой

Дом 221б по Бейкер-стрит: Некоторые физические детали.

Пол Макфарлин

Планы квартиры Ральф Спирман Майерс

Baker Street Journal 1947 г. выпуск 6

ПРЕВОСХОДНАЯ попытка доктора Вольффа реконструировать внешний вид дома миссис Хадсон на Бейкер-стрит, проливает свет на очень интересный предмет, но она не дает окончательного ответа на вопросы, которые возникают в голове у каждого, кто изучает этот предмет. Почему, например, на его плане изображен типичный дом в Блумсбери с тремя окнами по фасаду, тогда как блестящая идентификация доктором Греем Чандлером Бриггсом дома № 221B в лице реального дома № 111 (напротив подлинного дома Кэмдена) предполагает квадрефенестрацию? (Что-то вроде акта оснащения здания новыми окнами) Почему показаны три окна с эркерами, когда Уотсон конкретно говорит о нем в единственном числе “наше окно с эркером”(Берилловая диадема) и “оконная ниша с эркером(the bow window )”(Камень Мазарини)? Окно с эркером - это навесной выступ, эркерное окно любой протяженности; но давайте не будем вдаваться в тонкости: возможно, Уотсон действительно имел в виду просто какое-то окно с эркером. Сейчас я продемонстрирую, что очень пространное окно не могло быть с эркером. В любом случае, три эркера по всей фасадной части дома в Блумсбери, как и ванная комната, которую доктор Вольф так комфортно разместил рядом с гостиной, - это экстравагантность, которую мог себе представить только американец, незнакомый с “обычными бытовыми помещениями” в старом лондонском доме.
Время для новых идентификаций дома № 221В миновало, хотя, несомненно, будут еще предприниматься попытки установить его местонахождение. Не важно, что дом № 111, выбранный доктором Бриггсом, является нетипичным для своего региона, с четырьмя окнами по фасаду. Если бы кто-нибудь отправился на Верхнюю Бейкер-стрит, в поисках настоящего дома № 221, он нашел бы только дома с № 219 по 227, занимаемые Эбби-Хаусом, высокое коммерческое здание, в котором располагались офисы Abbey National Building Society , компании по производству холодильного транспортного оборудования, инспекторов Его Величества по налогам и сборам, а также производителей химикалий, резервуаров из оцинкованного металла и железнодорожных рессор. Если бы кто-нибудь повторил маршрут, пройденный в “Пустом доме”, по Манчестер-стрит, на Блэндфорд-стрит, по узкому проходу, через деревянные ворота в пустынный двор, а затем через заднюю дверь дома, выходящего на "знакомое окно" миссис Хадсон на Бейкер-стрит, он оказался бы в квартале № 59—67А, сегодня здесь находятся похоронные бюро, конторы продавцов садовых инструментов, геодезистов, оптиков, фотографов, костюмеров, адвокатов, продавцов кухонных принадлежностей и страховая компания Eagle Star , Ltd. – которых едва ли можно считать подходящими преемниками жильцов миссис Хадсон. По сути, вся Бейкер-стрит изменилась с классических дней Мадам Тюссо, Бульвер-Литтона, Уильяма Питта и Арнольд Беннетта. Под номером 1 находится Merrie's Club, Ltd.; под номером 42 - Tilly Whim, Ltd., магазин платьев; - под номером 89 - The Arts and Crafts of China; под номером 97 - Phyija. Питомники, - парикмахерская для собак; в доме № 126, - Молочный бар "Му-Коув"; - в доме № 128-134, ООО "Стейблонд Лабораториз", производитель шампуней.; а в промежутках - виноторговцы, школы танцев, портнихи и - парикмахеры — не только для собак – что свидетельствует о лихорадочной коммерции нашего времени. И подобно доктору Бриггсу, лучше довольствоваться существующим зданием, каким бы разрушенным оно ни было.

На фотографии его печального остова видно достаточно внутренних перегородок, чтобы можно было провести обоснованную реконструкцию. Мой коллега по этой статье, мистер Майерс, архитектор и бывший житель Лондона, увидел из этой записи небольшой дом в стиле регентства: одна пара комнат выходит окнами на улицу, другая - во двор с “одиноким платаном", которого видно из окна спальни Уотсона. На цокольном этаже, освещенном окнами прохода, ведущего к входу в подвал, (проход между зданиями, который сейчас заасфальтирован, хорошо виден на фотографии доктора Бриггса) (она якобы есть в книге 221b studies, но в моем экземпляре такой фотографии нет) размещались кухня, комната для прислуги и кладовая, чего можно было ожидать в таких районах. На первом этаже с двойными дверями, ведущими с улицы в приемную, где клиенты иногда ожидали, прежде чем подняться наверх, - как это делал Сэм Мертон в "Камне Мазарини" , в котором находились бывшая столовая и буфетная, впоследствии ставшие помещением миссис Хадсон, с квадратным лестничным холлом, в который мог поместиться только круговой лестничный пролет из семнадцати ступенек. Следует отметить, что «удобства» могли быть всунуты за лестницу, ведущую в подвал, через некоторое время после того, как дом был построен, когда водопровод, как правило, был только на кухне, и вода подводилась только на первый этаж. Американцы, знакомые со старинными английскими домами, не удивятся такому скудному оснащению. Разумеется, в доме не было ванной комнаты; Уотсон никогда не упоминает о ней, хотя и не - из британской щепетильности, поскольку он упоминает о том, что принимал ванну; он мылся, так же, как и брился, в своей спальне, используя переносную парусиновую или жестяную ванну, которые все обитатели дома держали в своих комнатах; горячую воду (пару бидонов) приносили из кухни слуги.





Первый этаж дома, как называли его лондонцы,- то есть—первый с улицы—состоял из двойных приемных/гостиных в передней части дома, связанных широким дверным проемом, лестничного холла и небольшой спальни в задней части. Приемная, в которую попадали из холла, стала
гостиной трехкомнатных апартаментов, другая гостиная служила спальней Холмсу, а задняя комната, вероятно, сначала принадлежала Уотсону, пока он не переехал на этаж выше, и была свободной спальней. Переехал ли он туда, чтобы не сталкиваться с посетителями или чтоб иметь возможность отдохнуть в собственной отдельной комнате, он никогда не говорил. Но вполне вероятно, что, когда он женился и уехал, миссис Хадсон сдала его комнату на первом этаже кому-то другому, а когда он решил вернуться, комната все еще была занята. Он был вынужден, извлечь из этого максимум пользы для себя и подняться на этаж выше. Здесь ему было достаточно спокойно — поскольку спал он чутко — рядом со спальнями, которые, вероятно, в конечном итоге стали кладовыми для хранения досье Холмса.
Некоторые пояснения к планировке первого этажа помогут в понимании сложного действия "Камня Мазарини". - Но я должен отвлечься, чтобы рассказать историю о том, как мне удалось заполучить ценнейшее свидетельство, показывающее расположение многих предметов обстановки в гостиной.
В начале недавней войны, как могут подтвердить те , у кого было обыкновение покупать книги у английских букинистов , обмен был выгодным, а цены упали очень низко из-за сиюминутного ожидания бомбежек. Я смог совершить несколько выгодных покупок, как и мой друг Ральф Майерс, который вместе со мной подготовил эту статью. Он заказал за полгинеи книгу Дж.К. Лаудона "Энциклопедия архитектуры и мебели" из каталога лондонского магазина - не первое издание 1833 года, но одно из многих переизданий; она была популярна на протяжении всего правления Виктории. Когда книгу доставили, он увидел, что прежний владелец часто пользовался ею. – Несколько иллюстраций гравюр на дереве, были отмечены, и там была надпись на полях, сделанная старомодным, несколько медлительным почерком. На самом деле, на титульном листе стояло имя владельца - М. Хадсон. - Самой примечательной была пожелтевшая фотография, сохранившаяся между страницами; на ней была запечатлена переполненная комната, со множеством книг и мебели, расставленной в нужном порядке для съемки. Взглянув на книгу, Ральф поставил ее на полку вместе с фотографией и всем остальным, не углубляясь в изучение. Началась война, лишив всех времени досуга. Только недавно книгу снова достали, когда мы обсуждали планировку викторианских домов.
Хадсон - фамилия не такая уж редкая. На самом деле, это одно из тех заурядных имен, как Хобсон или Смитерс, которые кажутся совершенно естественными на форзаце популярной книги.



Надписи, по-видимому, были сделаны кем-то из домохозяек и сводились к таким заявлениям, как “Купила два таких кресла по дешевке на аукционе” или “Мой - получше, но похожий на этот; в гостиной, справа от камина". Фотография - вот что дало главную подсказку.
На ней был изображен красивый гобелен, висевший на стене, возможно, над дверным проемом; казалось, что его можно было отодвинуть, когда кто-то проходил. На переднем плане были плетеный стул и мягкое кресло возле стола. За плетеным стулом был еще один стол или конторка, заваленная книгами. Напротив гобелена стояли книжный шкаф, письменный стол и инкрустированный шкафчик. Мебель была довольно простой, из старомодного красного дерева, но выглядело все богаче, чем можно было ожидать от комнаты, вещи для которой куплены в подержанном магазине.
- Комната профессионала, - сказал я. - Может быть, художника.
- Комната, в которой можно принимать гостей, - сказал мой друг Ральф.
-Слишком много занавесок, - процитировал я слова боксера в «Камне Мазарини».
Нас обоих осенила одна мысль.
- Миссис. Хадсон! – провозгласил Ральф.
- Это была ее книга! - воскликнул я. Он торжествующе перелистал страницы.
- ”Не вздумайте сопротивляться, джентльмены", - снова процитировал я. - ”Поберегите мебель".
Это, несомненно, был дом 221Б, гобелен висел в дверном проеме между двумя комнатами, отгораживая спальню Холмса от гостиной.
- Но где они взяли такой гобелен? - спросил я.
- Фламандский, не так ли? Благодарность — от некоего королевского семейства.
Это многое прояснило. Между страницами своей книги миссис Хадсон бережно хранила фотографию гостиной своих знаменитых постояльцев. Она также отметила старые предметы интерьера, которые напоминали ей о ее собственной мебели. Хотя это и не были точные копии ее вещей, в целом они были того же типа и времени изготовления, что и ее собственные. “Скромный обеденный стол красного дерева” 1880 года на самом деле принадлежал к ранней викторианской эпохе, и теперь мы должны воздать ему должное согласно полному рангу антиквариата. Перед вами бесценный путеводитель по дому 221В с комментариями самой миссис Хадсон. Как бы позавидовал нам Уотсон, что у нас есть справочник, позволяющий кое-что уточнить, когда он подробно описывал какое-нибудь приключение! -
За исключением того, что свет на фотографии , исходивший от какого-то источника справа, указывал на окно или окна, выходящие на Бейкер-стрит, но на этот счет не было никакой архитектурной информации. Оставался вопрос: как примирить уотсоновское окно с эркером с плоским фасадом того дома в позднегеоргианском стиле, который мы идентифицируем как 221В? Итак, самая ранняя доступная фотография фасада дома 221В доктора Бриггса, была сделана после того, как здесь жил Холмс.



На ней был изображен дом с четырьмя широкими окнами, где, похоже, никогда не могло быть окон с эркером без шокирующего нарушения архитектурных норм. Перед окнами первого этажа был узкий балкон с железными перилами. Таким, несомненно, задумывал фасад первоначальный застройщик. Но Блумсбери - это район архитектурного нарастания. Он был районом домов и домоседов. В свои элегантные дни, когда дом 221Б был частной резиденцией, у него, возможно, была хозяйка, которая любила цветы; это не так уж трудно представить. Она, конечно, хотела бы иметь небольшую оранжерею, где можно было бы круглый год выращивать растения. Вернувшись из своего первого визита в Хрустальный дворец, она загорелась энтузиазмом в отношении стеклянных конструкций. В окна гостиной пролился свет утреннего солнца. Но если бы был возведен эркер, цветы там получали бы свет с южной стороны большую часть дня. Балкон служил уже готовой опорой для зимнего сада. Поэтому ниша эркера охватывала центральные окна. Попасть в него можно было через высокое окно со снятыми створками из любой гостиной. Несмотря на то, что пространство было слишком узким, чтобы в нем можно было разместить окно с эркером, в нише был устроен большой приоконный сад. Можно было бы даже пробраться вдоль растений в оранжерее, выйдя из одной гостиной и войдя в другую, не используя дверной проем между ними.
Это окно с эркером, такое большое, что Уотсон отождествил его с изогнутыми окнами клубов эпохи регентства и назвал его эркером , просуществовало полвека, а затем, как и все сооружения из дерева и стекла, пришло в упадок. Район Бейкер-стрит, как мы знаем, был особенно сырым. На рубеже веков надстройка, доставлявшая хлопоты и дававшая течь, была демонтирована, и фасад вновь обрел свой первозданный вид. Таким мы и видим его на фотографии Бриггса.
Но во время пребывания в доме Холмса он был на месте, хотя и несколько вышел из употребления. Это была центральная точка дома 221B. Он служил своего рода обрамлением для всего, что силуэтом вырисовывалось на фоне занавески. Нельзя было не заметить профиль Холмса, когда он сидел и читал, или профиль его воскового бюста, когда он играл его роль. Холмс также использовал оранжерею, как проход, когда он предпочитал не поднимать гобелен или использовать двери, открывающиеся на лестничную площадку. Для человека с театральными наклонностями выбор из трех входов или выходов был, видимо, весьма приятен.
По лабиринту действия "Камня Мазарини" будет легче пройти, если не забывать об оранжерее.

Драпировка “закрывала нишу эркерного окна”.



Двойника Холмса поместили на пороге оранжереи, стекла которой можно было прикрыть жалюзи. Когда Билли поднял штору, чтобы показать Уотсону фигуру сыщика при лучшем освещении, Холмс, выйдя из своей спальни через дверь, “одним прыжком” оказался возле оранжереи и снова задернул штору. По его плану, проход должен быть замаскирован. Когда его посетителей, графа Сильвиуса и боксера, провели в гостиную, он несколько демонстративно вышел через дверь, закрыв ее за собой,
Посетители слышали звуки "Баркаролы", как им казалось, доносившиеся через дверь; на самом деле они частично проникали сквозь гобелен, который приглушал скрип иглы граммофона и придавал музыке правдоподобие. Холмс прокрался обратно через оранжерею, издав “неясный звук”, и спрятался за креслом своего двойника, откуда выскочил “одним прыжком", чтобы схватить алмаз. “Вы не знаете, - сказал он озадаченным ворам, - что за этой занавеской есть вторая дверь, ведущая в мою спальню”. Конечно, никакой второй двери, собственно говоря, не было, но ему доставляло удовольствие еще больше озадачивать их. И вся эта комната с изобилием занавесок и ее гобеленами, вызывала у боксера Сэма беспокойство; у него появилась даже какая-то фобия в отношении занавесок; граф вполне мог и вспылить: “О, черт бы побрал эти занавески!



Теперь можно расставить мебель в гостиной, частично - по фотографии, частично - по заметкам миссис Хадсон, а отчасти исходя из знания того, что было в типичных лондонских домах того периода. Начнем с лестничного холла: (1) это стул для мальчика-слуги, (2) часы.“5. В гостиной стоял (1) книжный шкаф с выступающей частью; миссис Хадсон отметила: ”В гостиной, справа от камина".; в нем находились “справочники рядом с каминной полкой”(Знатный холостяк), а внизу был стенной шкаф - для обычных книг и указателей.



Набор из пяти довольно красивых стульев в стиле Чиппендейл, один из которых когда-то небрежно называли “деревянным стулом” и использовали в качестве исследовательской вешалки для потрепанной шляпы (Голубой карбункул)" представлен под номерами (2) (7) (9) (11) и (13).
Буфет обозначен как (3); миссис Хадсон отметила его, и Лаудон говорит, что он “располагался в конце гостиной… Задние панели выполнены из зеркального стекла, а дверцы двух тумб отделаны рифленым шелком. . . . Столешницы часто были выполнены из мрамора, а опоры и верхняя полка из палисандра высшего качества. . . На нижней панели, перед нижним стеклом, помещались вазы для цветов и множество других украшений”. Уотсон и Холмс засунули туда стаканы, коробку для сигар, остатки холодных блюд, конечно, сифон, и, вероятно, тантал.



(4) - стойка для тростей. (5) - небольшой шкафчик для “маленькой медицинской полочки” Уотсона (Собака Баскервилей); (8) - его секретер, за которым Холмс, сидя рядом за своим письменным столом (6), вполне мог бы наблюдать (Знак четырех); Холмс запирал свою записную книжку в письменном столе(Пестрая лента), и иногда такие вещи, как кусок диадемы(Берилловая диадема); на нем он держал Альманах Уитакера(Долина страха) и стопки справочников, как хорошо видно на фотографии. Чтобы уберечь эти вещи от пыли, когда его не было дома, он накрывал их плотной тканью. Если бы не пометка миссис Хадсон и неутешительно короткая заметка “Старый письменный стол в гостиной”рядом с иллюстрацией в книге Лаудона, мы вообще не смогли узнать, каков он из себя был.
Лаудон пишет: “Красивый письменный стол с множеством выдвижных ящиков и отделений для хранения бумаг, денег и т.д., а также с полкой для книг наверху. Механизм таков, что, несмотря на кажущуюся сложность, его можно открыть и показать содержимое или закрыть и запереть на замок в одно мгновение.”



На фотографии рядом с секретером Уотсона видно (10) что-то похожее на подставку для нот или "Кентербери"; во всяком случае, миссис Хадсон отметила галочкой одну из них, и она пригодилась бы Холмсу как для нот, так и для бумаг. (12) - инкрустированный шкафчик никогда не упоминаемый Уотсоном. (14) в углу стоит футляр для скрипки Холмса. (Камень Мазарини) (15) предмет мебели, который по-разному называют кушеткой, диваном или софой.



Иллюстрация, отмеченная миссис Хадсон, объясняет, почему его называли всеми этими названиями и как на нем помещался Лестрейд (Шесть Наполеонов) и Хопкинс, ноги которых, вероятно, покоились на стуле, когда они дремали на этом диване – очевидно, в те периоды, когда свободную спальню занимал другой жилец. (16) это удобная подставка для трубки справа от дивана.(Голубой карбункул). (17) это восковой бюст, который был передвинут к порогу оранжереи, когда его использовали, чтобы он отбрасывал тень на штору.(Пустой дом) (18) – сосновый стол для химических опытов(Пустой дом),с газовой горелкой на нем и табуретом рядом с ним.(Пляшущие человечки).
(20) - ведерко для угля, в котором можно найти сигары или даже персидскую туфлю, в которой можно найти табак.(Обряд дома Месгрейвов) (21) - это кресло Холмса, а (29) кресло Уотсона по другую сторону камина, как убедительно показал доктор Вольфф, указав на его удобное расположение в отношении кочерги и сейфа(который находился в самом низу книжного шкафа)
Миссис Хадсон отметила пару мягких кресел, которые выглядят безошибочно как соответственно Холмсовское и и Уотсоновское. (22) может использоваться в качестве скамеечки для ног или сейфа Холмса, стоящего на полу. (23)- коврик для камина из медвежьей шкуры(Случай в интернате). (24) - поленья в камине под деревянной каминной полкой.(Пенсне в золотой оправе)(25) - центральный стол с откидными створками для экономии места, на белой скатерти которого при газовом освещении мерцал фарфор и серебро.(Медные буки) На нем стоит настольная лампа на высокой ножке (разумеется, масляная), которая горела до тех пор, пока Холмс и Уотсон не вернулись со своей прогулки и Холмс увеличил газ(Чарльз Огастес Милвертон)



В книге миссис Хадсон нет изображения лампы на высокой ножке, но одна такая лампа была найдена в каталоге C. F. A.Хинрикса за 1872 год в коллекции доктора Карла В. Дрепперда. (27)- плетеное кресло так отчетливо видимое на фотографии(Знатный холостяк) (28)- это стул для посетителей, безо всякой причины выдвинутый спиной к свету, видимо, ради фотографии.(Пять зернышек апельсина) Это низкое кресло, обитое бархатом, с окантовкой из медных гвоздиков и кружевным покрытием на спинке и подлокотниках, предназначенное для того, чтобы успокоить невинных и устрашить виновных. (30) это гобелен, который закрывает дверной проем.
Теперь, когда мы тщательно осмотрели основные элементы декора этой “приятно обставленной” комнаты, мы можем по своему усмотрению расположить в ней бутылку с кокаином, спиртовку, портреты Гордона и Бичера, стопки книг и кипы бумаг, химикаты, криминальные реликвии, таблицы, серебряный кофейник, зеркало, револьверы в выдвижных ящиках и тому подобное в соответствии с требованиями различных приключений. Несомненно, ни одна другая комната в анналах литературы не известна нам так подробно. Ни один постановщик театральных постановок или фильмов не сможет не воспроизвести ее в точности.
Спальня Шерлока Холмса, это, напротив, terra incognita. Обстановка , вероятно, была скудной. Кровать (1), прикроватный столик (2) (9), свеча (8), умывальник (3), комод и туалетное зеркало (4), простой стул (5), граммофон (6) и платяной шкаф (7) предписаны фактами рассказов или минимальными требованиями, предъявляемыми к английской спальне.

Пометки миссис Хадсон на предметах интерьера “передней спальни” также помогают их увидеть. Со временем, я полагаю, эта комната стала такой же захламленной - сундуками, коробками, кипами бумаг, книгами и грудами старой одежды для маскировки,- как и одна из кладовых наверху, - и Холмсу приходилось пробираться к постели по узкому проходу между ними.
В спальне Уотсона, расположенной на втором этаже, есть четыре четко определенные черты, это вид на платан под окном(Загадка Торского моста), зеркало для бритья (Тайна Боскомбской долины), часы на каминной полке(Пестрая лента) и кровать.

Из сборника Хью Эштона "Без моего Боссуэлла". То бишь из разряда ранних дел Холмса. Ну, и как говорится, почувствуйте разницу, сравнивая это с вариантом Линдси Фэй. На мой взгляд, тут все более сухо, практически никаких лирических отступлений, все исключительно по делу и не более того. И я бы сказала, что заключительная фраза там совсем не в духе Холмса. Хотя считается, что Хью Эштон относится к числу авторов, сумевших уловить стиль и язык Дойля и Уотсона. Ну, и, конечно, надо сказать, что у него есть очень хорошие рассказы, в том числе и те, что я здесь уже выкладывала.

Дело виноторговца Вамберри
Хью Эштон



ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА

Это приключение Шерлока Холмса, имевшее место до того, как он встретил Джона Уотсона, похоже, имеет различные связи с каноническими рассказами, опубликованными Уотсоном при жизни. Конечно же, французский сыщик Ле Виллар фигурирует в «Этюде в багровых тонах» (Только, наверное, не там, а в «Знаке четырех». Примечание переводчика). Дело Вамберри, конечно, упоминается в “Обряде дома Месгрейвов”, и теперь, из примечания Уотсона, совершенно очевидно, что дополнительный доход, о котором упоминает Холмс в этом рассказе, является результатом работы, проделанной для британского правительства по указанию Майкрофта. Также вероятно, что это дело заложило основу более тесных отношений Холмса с французской полицией, о чем упоминается в рассказе “Пенсне в золотой оправе”.
Поскольку эту историю рассказывает сам Холмс, наблюдения и выводы, которые свойственны повествованиям Уотсона, здесь, в основном отсутствуют.
Как заметил Уотсон, Холмс, как правило, скромен и не любит говорить о своих способностях.
Тем не менее, мы получаем некоторое представление о молодом Холмсе – знающем лингвисте, по крайней мере, во французском, с его любовью к маскировке и драматизму, что проявляется во многих “уотсоновских” делах.
Также следует отметить способности Холмса как знатока хорошего вина. Хотя мы и раньше были в определенной степени осведомлены о том, что Холмс ценит хорошую еду и напитки, это несколько новый поворот в наших знаниях о характере великого сыщика.

читать дальше
***
Не в обычаях Шерлока Холмса было кичиться своими успехами. Действительно, о многих из его наиболее интересных дел я узнал лишь спустя некоторое время, и вполне возможно, что он был участником многих приключений, о которых мне до сих пор ничего не известно.
В то время, когда он рассказывал о деле, о котором я сделал записи под названием “Обряд дома Месгрейвов”, - он упомянул о нескольких других случаях, которые хранил в старом жестяном ящике. Среди них была история о виноторговце Вамберри, история, представляющая значительный интерес, несмотря на то, что обстоятельства были отнюдь не столь драматичны, как в некоторых других делах, в которых он участвовал.
Он рассказал мне об этом как-то вечером после ужина, когда мы тихо сидели и потягивали прекрасный старый бренди; по его словам, это был подарок от некоего всемирно известного европейского семейства, главе которого он недавно помог в одном очень деликатном деле.
- Не могу взглянуть на бутылку этого великолепного бренди «Наполеон», - заметил он, - так, чтобы это не напомнило мне о событиях, связанных с виноторговцем Вамберри. Это было еще до нашей встречи, Уотсон, когда я еще обучался своей профессии и делил свое время между посещением читального зала Британского музея, куда я ходил для того, чтобы получить лучшее теоретическое представление о вопросах, относящихся к моей профессии, и прогулками по улицам Лондона, чтобы улучшить свои практические знания.
- Ах, да, - ответил я ему. - Кажется, я припоминаю, что вы упоминали это дело в прошлом, но никогда не сообщали подробностей.
- Это потому, что я был связан обязательством не разглашать их, пока будут живы основные фигуранты дела. На прошлой неделе я прочитал в газетах , что последний из них умер, и теперь я могу развлечь вас, рассказав об этом деле, если вы того пожелаете.
- Конечно, мне любопытно узнать о нем, - сказал я и налил еще немного благородного янтарного напитка в наши бокалы.
Холмс взял свой бокал, поблагодарил меня и начал свой рассказ.
- В то время я жил на Монтегю-стрит. Интересных дел, которые могли бы меня занять, было немного, и мне еще предстояло установить те отношения с Лестрейдом и другими детективами Скотленд-Ярда, которые оказались столь плодотворным источником расследований. Знаете, - засмеялся он, - я даже подумывал о том, чтобы устроиться клерком к адвокату, хотя бы для того, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
- Возможно, у вас были бы и другие преимущества. Это также дало бы вам более глубокий опыт в юриспруденции и юридических вопросах, - заметил я.
- И в самом деле, это было бы неплохо, и это было одной из причин, по которой мне понравилась эта идея, - согласился он. - Однако, к счастью для меня и, возможно, к счастью для юристов, этому не суждено было сбыться.
Однажды утром в дверь моей комнаты постучали, и, открыв ее, я обнаружил стоящего на пороге несколько взволнованного джентльмена, который уже поднял руку, чтобы постучать снова. По его одежде я заключил, что он не наш соотечественник, и это подозрение подтвердилось, как только он открыл рот, чтобы заговорить.
- Вы месье Холмс? - спросил он меня с явным французским акцентом. - Сыщик?
- Как вам известно, Уотсон, во мне течет французская кровь, и когда я был школьником, у моих родителей появилась идея отправить меня во Францию, где я проводил лето у своих французских родственников. В результате я получил весьма обширные познания во французском языке, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как мне в последний раз доводилось вести на нем обстоятельную беседу. Тем не менее, я ответил ему именно на этом языке, сообщив, что это действительно так, и пригласив его войти.
Как только он оказался внутри и удобно устроился в единственном кресле в комнате – вы не поверите, Уотсон, насколько скудно были обставлены эти комнаты, – он представился и рассказал мне свою историю. Мы продолжили свою беседу на французском, что, по-видимому, доставляло ему немалое удовольствие, и, выпятив грудь, он рассказывал мне о себе, не без некоторой гордости, которую я в душе находил довольно забавной.
Его звали месье Дюкласс, и он был прикомандирован к французскому посольству здесь в некоей должности, которую он не назвал, но недвусмысленно намекнул, что он был связан с Sûreté, которая, как вы знаете, является сыскным подразделением национальной полиции Франции.
- У нас проблема, - сказал он мне, - весьма деликатного и сложного характера. Вам это может показаться пустяком, но поверьте мне, для Республики это крайне серьезное дело. Возможно, вы не в курсе, что президент нашей страны - знаток всех прелестей жизни? Еда, вино, женщины... что ж, возможно, нам не стоит зацикливаться на последнем. Больше всего нас волнует именно второй пункт. Несколько лет назад одному джентльмену, проживавшему в окрестностях города Коньяк, посчастливилось наткнуться на несколько ящиков бренди, которые хранились там много лет. Этот бренди был из того сорта, который мы знаем как Grande Champagne, и, судя по этикеткам на ящике, он был предназначен для стола великого императора, самого Наполеона Бонапарта.
- Какая дата была указана на этикетках этих бутылок? - продолжал он, пожав плечами, что так характерно для наших французских кузенов. - Это был 1815 год, год битвы при Ватерлоо, которую вы, несомненно, помните из школьных уроков истории как победу англичан. Конечно, во Франции мы смотрим на это иначе. - Он снова пожал плечами. - C’est la vie, non ? (Такова жизнь, не так ли?) Явно, что фабрикант, который упаковывал эти бутылки для отправки своему императору, счел ненужным, а может быть, и невыгодным, продолжать эту сделку.
- В любом случае, наш достойный первооткрыватель этих ящиков, не будучи дураком, понял, какое сокровище он обнаружил. Естественно, я имею в виду не только денежную ценность бренди, но и гастрономические сокровища, заключенные в этих бутылках. Он взял на себя смелость открыть одну из них, чтобы самому оценить по достоинству свою находку, и убедился в верности своих предположений относительно ее ценности.
Зная, как ценит президент нашей Республики такие вещи, он предложил Елисейскому дворцу оставшуюся часть своей находки за соответствующее вознаграждение. Хотя наш достойный буржуа - истинный патриот и верный сын Франции, он хотел получить адекватную компенсацию за свой патриотизм. Вы понимаете?
Я ответил, что да, и из любопытства поинтересовался, какая сумма была уплачена за этот бренди. Ответ стал для меня большой неожиданностью. Я не могу вспомнить точную сумму, но помню, что с некоторым удивлением подсчитал, что на названную сумму мог бы прожить несколько лет, поддерживая тот уровень жизни, какой я тогда вел.
- Но вы пришли ко мне не для того, чтобы обсуждать старый бренди, - сказал я ему.
- В самом деле, не для этого, - парировал он. – А пришел я сюда вот почему. Позвольте мне
проинформировать вас о событиях недельной давности. Наш посол здесь, в Лондоне, был приглашен на обед к одному из ваших вельмож. - Тут он назвал имя пэра, о котором шла речь, лорда Х. (Примечание Уотсона. Поскольку потомки благородного лорда до сих пор занимают видное положение в общественной жизни этой страны, хотя сам он и умер, то я решил не называть его.) – После обеда, который, по его словам, соответствовал обычным стандартам английской кухни, то есть был практически несъедобным – хозяин дома угостил его бокалом бренди, подобный которому он до этого пробовал всего раз или два. И было это в Елисейском дворце. Пораженный тем, что бренди такого качества смог добраться до этих берегов, он попросил у хозяина разрешения осмотреть бутылку. Получив такое разрешение, он был поражен, увидев, что напиток идентичен тому, которым он ранее наслаждался в Париже.
- Вы подозреваете, что лорд Х. похитил бренди у вашего президента ? - с улыбкой спросил я француза.
- Нет, нет, нет и еще раз нет. Конечно, я ни в чем таком его не обвиняю, - запротестовал мой посетитель. - Но для меня важно выяснить источник происхождения этого бренди. Просто подумайте сами! Если вор может заполучить что-то столь бесценное, как этот бренди, можете представить, какую еще он может поставить себе цель. Договоры. Секретные документы. Все, что угодно! - Он широко развел руками, признавая свое поражение. Я не мог не улыбнуться про себя при мысли о том, что бренди имеет такое же значение, как и правительственные договоры.
- Интересно, что бы о таком сравнении сказал ваш брат Майкрофт? - рассмеялся я.
- Брат Майкрофт соблюдал бы приличия, в этом я уверен, - ответил Холмс, - но я убежден, что в глубине души у него была бы такая же реакция, как у меня. В любом случае, сказанное мной далее было довольно просто, и я был уверен, что это давало ответ на стоящий перед ним вопрос.
- Да ведь ответ совершенно прост, - сказал я ему. – Достойный гражданин, сделавший это открытие, держал несколько бутылок про запас, возможно, в качестве своего рода страховки на черный день. Он продал эти оставленные им бутылки, вероятно, какому-нибудь разъездному английскому торговцу винами и крепкими напитками, и теперь утешается содержимым бутылок с сомнительным качеством, которые он приобрел на вырученные деньги.
- Мой дорогой мистер Холмс, - упрекнул меня мой посетитель. – Я надеялся, что вы более высокого мнения о полиции Франции. Это была первая мысль, которая пришла мне в голову, и я отправил телеграмму своему начальству в Париж, как только узнал о сложившейся ситуации. Они, в свою очередь, телеграфировали властям города Коньяк, и наш достойный гражданин был допрошен ими по поводу обнаруженного им бренди. Он решительно отрицал, что когда-либо продавал какие-либо другие бутылки, кроме тех, которые он представил к столу президента, кроме той, которую он открыл и попробовал сам. Он поклялся, что это правда, и нашим агентам ничего не оставалось, как поверить его словам.
- Тогда, - сказал я, - есть еще одно возможное объяснение. Тайный запас, который ваш гражданин преподнес вашему президенту, был не единственным в своем роде. Был обнаружен и другой и контрабандой вывезен из страны сюда, где лишь немногие избранные смогли его приобрести.
Мой собеседник снова покачал головой.
- Мистер Холмс, с сожалением вынужден сообщить вам, что полученные мною сведения о вашем уме , по-видимому, являются прискорбной ошибкой. Вы же не можете всерьез считать, что мы такого не предполагали? Естественно, эта возможность также была тщательно рассмотрена нашими агентами в Париже. Как вы можете себе представить, в Елисейском дворце ведется тщательная инвентаризация этих бутылок. При осмотре запасов в тамошнем погребе было обнаружено, что все ящики с бутылками были на месте, за исключением одного ящика, который должен быть полон, а оказался совершенно пустым! Все бутылки были изъяты – всего дюжина.
Он замолчал и вытер лоб носовым платком.
- Вывод очевиден, мистер Холмс. Бренди было взято из Дворца в течение последних шести месяцев. Это бесспорно, поскольку тогда была проведена тщательная инвентаризация погреба, и был составлен перечень всех ящиков и их содержимого. Теперь мы знаем, что, по крайней мере, часть пропавшего содержимого пустого ящика была переправлена через Ла-Манш в эту страну. И это также бесспорно.
- И вы хотели бы, чтобы я, как англичанин, не связанный с официальной полицией, произвел в этой стране изыскания относительно того, как это произошло, и установил личность виновного, а также узнал о том, находится ли он в настоящее время в Англии или во Франции?
- Совершенно верно, мистер Холмс. Вы можете заходить туда, куда я не могу. Как француз, даже будучи официальным представителем Французской Республики, я лишен доступа в те сферы общества, куда вы можете входить совершенно свободно. Я уверен, что у вас есть свои собственные представления о том, как и где вы можете начать свое расследование, но если бы это зависело от меня, я бы начал с расспросов слуг благородного лорда и выяснения у них, как в дом попало это бренди.
-Тогда мы единодушны во мнении, по крайней мере, в этом отношении, - сказал я ему.
Затем , Уотсон, я приступил к той части моего ремесла, к которой всегда испытывал некоторое отвращение. То есть к соглашению о моем гонораре. В данном конкретном случае, учитывая, что моим клиентом было крупное и процветающее правительство, я не испытывал никаких угрызений совести, требуя крупную сумму за свой труд. К моему удивлению, это требование не встретило возражения, и я почувствовал, что в данном случае серьезно недооценил свои услуги.
- Для меня отчасти всегда оставалось загадкой, - сказал я своему другу, - как вы определяете плату за свои услуги. Я отнюдь не претендую на точное знание деталей ваших финансов, но мне кажется, что ваши расходы превышают ваши доходы, и я никогда не слышал, чтобы вы говорили о своем состоянии.
- В ваших словах есть доля истины, - согласился он, смеясь. - Это правда, что у меня нет своего состояния, но есть источник дохода, о котором я никогда не говорил вам, и который по разным причинам должен оставаться тайной для публики. Если я скажу вам, что мой брат оплачивает мои услуги, возможно, у вас появится некоторое представление о работе, которую я выполняю, чтоб заработать эти деньги.
Я смутно понимал, о каком виде деятельности он говорит, но воздержался от комментариев. (Примечание Уотсона: Теперь я знаю, что мистер Холмс больше не занимается подобной деятельностью в интересах правительства Ее Величества, и я чувствую, что могу сообщить об этом факте, как сделал это и в рассказе, названном мной “Его прощальный поклон”.)
Холмс продолжил:
- Когда мой посетитель ушел, я решил следовать рекомендованному мне курсу, но, возможно, в несколько более решительной и менее бессистемной манере, нежели та, в которой действовал бы мой французский клиент. Хотя на этом этапе своей карьеры я знал, что у меня есть талант к наблюдению и построению на его основе выводов из деталей, которые многими остались бы незамеченными, в данном случае у меня не было доказательств, которые могли бы послужить основанием для моего исследования. Поэтому моя задача здесь состояла в том, чтобы оказаться в таком положении, при котором подобные детали сами предстали бы перед моим взором.
Вы можете сказать, Уотсон, что большая часть детективной работы заключается в сборе фактов по кусочкам. Что ж, это так, но важно именно первоначальное накопление этих фактов. Я не скажу, что каждый дурак может пойти по следу связующей нити, как только она попадет ему в руки, но сделать это значительно проще, чем для начала обнаружить эту нить.
Соответственно, я предстал перед задним входом в лондонский дом лорда Х., который угощал тем бренди, под видом представителя импортера вин и крепких спиртных напитков и спросил, могу ли я поговорить с дворецким этого дома. Хотя во многих домах выбор вина остается за хозяином дома, во многих других дворецкий сам принимает решение о том, что будет пить семья.
Горничная взяла у меня визитку – я взял на себя смелость придумать себе должность и хозяина, на которого я работал, но решил сохранить свое собственное имя, поскольку на тот момент я был относительно неизвестен миру, – и унесла ее в дом, пока я прохлаждался, стоя на коврике. Наконец она вернулась и сообщила, что дворецкий будет настолько любезен, что уделит мне десять минут своего времени.
После такого вступления я вполне ожидал встретить напыщенного чиновника и не разочаровался. Я говорил на грубом диалекте, и поэтому Гиттинс, так звали этого человека, счел меня ниже себя по социальному положению и обращался со мной соответственно. Было очевидно, что он удостоил меня аудиенции только для того, чтобы иметь удовольствие отклонить мои просьбы купить вина у моего мнимого работодателя.Однако, несмотря на его грубость, я смог узнать имя его нынешнего поставщика, и это стало следующим пунктом на моем пути.
- А вас не обеспокоило, - спросил я, - что он может воспользоваться вашим предложением и попытаться купить у вас вино?
- Я льстил себя надеждой, что мне хватит ума справиться с таким непредвиденным обстоятельством, - улыбнулся Холмс. - Я позаботился о том, чтобы цены, которые я ему предлагал, значительно превышали рыночные расценки, взимаемые за то низкопробное вино, которое я ему предлагал. Как бы там ни было, такого обстоятельства не возникло.
Поэтому я направился на склад виноторговца, чье имя я узнал. Это был Вамберри, чье имя больше, чем какое-либо другое, ассоциируется у меня с этим делом. Естественно, к этому времени я уже перестал играть роль представителя виноторговца и изображал из себя не слишком умного молодого повесу, хорошо обеспеченного деньгами покойного родителя, который был полон решимости наполнить свой погреб самыми дорогими и впечатляющими напитками, какие только можно купить за деньги. Это привело меня, как я и предполагал, в личный кабинет самого Вамберри.
Этот человек, очевидно, сам дегустировал свои вина. На самом деле, он не просто пробовал их, если судить по его красному носу и набухшим венам. Позади его стола в ряд стояли графины с различными крепкими напитками, и здесь же на виду стояли бокалы для вина. Мне показалось, что такие атрибуты не слишком настраивали на деловой лад. Тем не менее, если бизнес человека заключается в продаже вина, то вино неизбежно попадает в его служебные помещения, поэтому, возможно, я был немного резок в своих суждениях.
Между прочим, как вам известно, я неравнодушен к виноградным винам, и я начал свои изыскания в этом направлении. Сначала он пытался сбить меня с толку, распевая дифирамбы довольно посредственному мозельскому вину, но вскоре мне удалось убедить его в своей компетентности в этой области, и мы договорились, что я получу рейнское вино по несколько завышенной цене. Я не сомневался, что понесенные мною расходы будут возмещены французским правительством, когда я представлю им свой окончательный расчет.
- Но,- сказал я Вамберри, понизив голос, как я надеялся, до доверительного шепота, - я пришел к вам, и ни к кому другому из-за превосходного старого бренди, которым я наслаждался на днях в доме лорда Х., и который, как мне сообщили, был поставлен вашей фирмой. – И я начал говорить о бренди примерно все то, что поведал мне Дюкласс.
Он, казалось, был немного озадачен этим, но собрался с духом и сказал:
- Бренди, о котором идет речь, сэр, действительно был превосходным напитком. Его запасы, конечно, ограничены, и я с сожалением вынужден сообщить вам, что у нас на складе больше нет этого сорта. Возможно, я смогу заинтересовать вас этим Арманьяком, - добавил он, указывая на один из графинов у себя за спиной. - Позвольте мне предложить вам образец, сэр. Вы увидите, что он, конечно, не соответствует уровню того бренди, которым вы наслаждались в доме вашего друга – я уверен, вы прекрасно понимаете, что с ним ничто не может сравниться, – но я думаю, что вы сочтете его достойной заменой.
С этими словами он взял один из бокалов и, казалось, уже собирался налить в него содержимое графина, но тут я заговорил.
- Благодарю вас, но нет. Я, в самом деле, должен настаивать на том, что хочу узнать, где вы нашли этот божественный нектар, которым я наслаждался прошлым вечером, - сказал я ему.
Он улыбнулся.
- Вы можете настаивать на чем угодно, мой дорогой сэр, но , поверьте, я не стану раскрывать вам свои источники. Все, что я могу сказать, это то, что очень ограниченное количество этого бренди было обнаружено во Франции и отправлено сюда. Теперь все бутылки проданы, а больше их и не было, по крайней мере, в этой стране. Если вы захотите их найти, я бы посоветовал вам пересечь Ла-Манш и искать их там, но боюсь, что ваши поиски будут долгими и бесплодными. - Он улыбнулся, и улыбка его была не слишком приятной. - Теперь, когда я сообщил вам об этом, сэр, может быть, я смогу угостить вас вот этим Арманьяком? Нет? Позвольте заметить, сэр, что это досадно. Куда мне доставить вино?
Я дал ему свой адрес на Монтегю-стрит и вышел из здания, убежденный, что Вамберри был хорошо осведомлен о незаконном происхождении бренди. Я отправился во французское посольство и нанес визит месье Дюклассу, где я спросил у него имя поставщика вин и крепких напитков в Елисейский дворец, не сказав, однако, где я только что побывал.
- Мой дорогой мистер Холмс, - сказал он мне, смеясь. – Так много тех, кто борется за эту честь. Я даже не могу представить вам полный список.
- Но кто, - настаивал я, - отвечал за доставку украденного бренди? Это кто-то конкретный, не так ли?
- Конечно, - сказал он мне, сверяясь с бумагой, которую извлек из папки. - Фирма называется "Ванбер и сыновья".
Теперь я уже знал, что иду по верному следу. Если ее англизировать, то фамилия Ванбер легко превратилась бы в Вамберри, и я не мог не обратить внимания на это совпадение. Я запросил адрес этого парижского коммерсанта и получил его, а через пару часов отправился в Париж.
Для меня было непростой задачей работать в городе, который был мне не особенно знаком. Хотя у меня были неплохие практические знания Парижа, их нельзя было сравнить с практически доскональными знаниями улиц и переулков Лондона, которые я к тому времени почти довел до совершенства.
Я поселился в небольшом пансионе недалеко от парка Монсо, откуда мне было легко добраться до района Монмартра, где располагалась лавка виноторговца. Однако, прежде чем отправиться туда, я отправил записку Франсуа Ле Виллару, детективу парижской полиции, с которым у меня
были дружеские отношения. Помнится, я как-то показывал вам его письмо, когда мы с вами только познакомились, в котором он выражал мне свою благодарность в чрезмерно пышных галльских выражениях.
Примечание редактора: Это записано в первой главе книги "Этюд в багровых тонах"(Насколько я понимаю, все же скорее в «Знаке четырех. Прим. переводчика)
- Как вы впервые с ним познакомились? - спросил я.
- Кажется, я уже объяснял ранее, что в юности провел много летних месяцев во Франции, - ответил Шерлок Холмс. - Ле Виллар тогда жил по соседству, и еще мальчишками мы обнаружили общую любовь к решению загадок, с которыми приходится сталкиваться в детективной работе. После того, как он поступил на службу в парижскую полицию, а я поступил в университет, мы продолжали общаться друг с другом. Как вы знаете, время от времени мне удавалось оказать ему услугу, и иногда случалось и обратное, как, например, сейчас.
Мы встретились в маленьком ресторанчике, недалеко от фирмы Ванбера, и поговорили о старых временах. Я поинтересовался, не знает ли он случайно Дюкласса, французского представителя в Лондоне. Вряд ли это было сделано наугад – детективный отдел парижской полиции относительно невелик, – и он смог сообщить мне, что Дюкласса высоко ценят и его слова нельзя игнорировать.
Затем я рассказал ему под большим секретом, который, я нисколько не сомневался, он сохранит, о миссии, возложенной на меня Дюклассом. Он выразил некоторое удивление по поводу того, что для выполнения этой задачи Дюкласс выбрал не парижскую полицию , а меня, но, похоже, был готов оказать мне посильную помощь.
Мой следующий вопрос был о доступе в Елисейский дворец, поскольку я знал, что мой друг некоторое время служил там в охране. Мне сообщили, что в системе, типичной для галльского бюрократического аппарата, каждому работнику Дворца выдается что-то вроде паспорта, содержащего его имя и физическое описание и заверенного подписью префекта полиции. Этот документ необходимо предъявлять каждый раз, когда работник входит или выходит из Дворца. Для посетителей, не являющихся членами Кабинета министров, составлялся аналогичный документ, который необходимо предъявить, а их имена были занесены в реестр, который они подписывали, когда покидали помещение.
-Тогда большая часть вашей работы была уже сделана за вас, - воскликнул я. - Поскольку вы знали, что бренди было украдено в течение предыдущих шести месяцев, все нужные имена были перед вами.
- Мой дорогой Уотсон, - ответил мне Холмс, качая головой, - вы не представляете, сколько людей входит в это здание и выходит из него каждый день. Понадобились бы годы, чтоб изучить эти реестры и отбросить тех, кто находился там на законных основаниях. В любом случае, мне не предоставили бы доступ к реестрам, даже если бы я представил письменный приказ от самого Дюкласса. Было очевидно, что к делу надо было подходить несколько окольным путем.
На следующий день я стоял у дверей заведения Ванбера, одетый как типичный парижский фланёр. И поистине, моя маскировка была настолько удачной, что привлекла внимание жандармов, которые посоветовали мне идти своей дорогой и перестать слоняться без дела. Естественно, я выполнил их просьбу, а немного позже вернулся.
Пока я наблюдал за входящими и выходящими из этого здания людьми, там был один молодой человек, который привлек мое особое внимание. Он был элегантно одет, выглядел почти, как денди, и в течение утра несколько раз заходил в здание и выходил из него без видимой цели, кроме как выпить чашечку кофе в соседнем кафе или купить сигареты в табачной лавке. По тому почтению, с которым привратник приветствовал его каждый раз, когда он проходил мимо этого достойного человека, я заключил, что он, должно быть, и есть тот самый сын из компании «Ванбер и сыновья.»
Выйдя из здания в четвертый раз за это утро, он исчез за поворотом на углу улицы. Я предположил, что он направлялся в ресторан пообедать, и решил, поскольку тоже уже проголодался, последовать за ним туда. Завернув за угол, он взял кэб, и я тоже, велев вознице следовать за тем кэбом. К моему удивлению, его кэб остановился у Елисейского дворца.
Я расплатился со своим извозчиком и наблюдал за молодым человеком, который стоял у ворот здания, не делая попыток войти. Примерно через пять минут его (а также мое) терпение было вознаграждено, когда из ворот вышла модно одетая молодая особа, показав при этом дежурному охраннику какую-то бумагу.
Из того, что мне рассказал Ле Виллар, это означало, что она служила во дворце, поскольку ей не нужно было расписываться в журнале регистрации.
Французская мода, манера одеваться и прочие подобные вещи отличаются от того, что принято в Англии, и я не смог точно определить ее профессию, но мне показалось, что она была не просто домашней прислугой, а, вероятно, занимала какую-то канцелярскую должность, возможно, была машинисткой.
Человек, которого я принял за младшего компаньона фирмы, приветствовал эту молодую особу, выказав некоторые признаки привязанности, и они рука об руку прошли по улице около двухсот ярдов, прежде чем скрыться в маленьком бистро. С того места, где я стоял, мне было трудно судить , но мне показалось, что ее привязанность к нему проявлялась сильнее, нежели его к ней. Я счел нецелесообразным заходить в тот же ресторан, что и они, но подкрепился бокалом вина в кафе напротив.
Как вы, наверное, знаете, французы любят длительные трапезы, и прошло целых полтора часа, прежде чем эта пара вышла из бистро. Я был рад покинуть свой наблюдательный пункт и последовать за ними обратно в Елисейский дворец, на этот раз пешком, и наблюдать, как они попрощались друг с другом, и она вновь вернулась в здание.
Я засмеялся.
- Не могу сказать, что испытываю к вам особо большое сочувствие , и думаю, что большинство согласилось бы со мной. Мало кто стал бы вас жалеть в связи с тем, что вам пришлось сидеть в парижском кафе и пить вино.
- Я согласен с вами, что обстоятельства могут выглядеть довольно идиллическими, но могу вас заверить, что на самом деле в таком занятии очень мало приятного, - улыбнулся Холмс. - Но теперь у меня в голове сложилась вполне определенная цепочка событий. Английский виноторговец, поставлявший бренди его светлости, несомненно, был связан с тем человеком в Париже, который поставлял бренди в дом президента. И, помимо профессиональных связей, казалось, что у них была и личная связь с президентской семьей в лице молодого человека и молодой леди. Однако я все еще не был уверен в том, что на самом деле представляла собой эта связь.
Казалось, что моей лучшей линией нападения, если можно так выразиться, было бы разузнать побольше об этой девушке. Соответственно, в тот вечер я расположился у дворца, ожидая, когда она выйдет из здания. Довольно необычная красная шаль, которую я заметил на ней днем, позволяла легко выделить ее из толпы, и вскоре мне представилась возможность столкнуться с ней, при этом ее ридикюль упал на землю.
Я извинился на английском, который она, по-видимому, поняла, и добавил несколько фраз на ломаном французском. Я решительно настоял, чтобы она выпила со мной бокал вина или чего-нибудь в этом роде, поскольку беспокоился о ее здоровье, и она, казалось, без колебаний приняла мое приглашение.
Как я и надеялся, мне удалось получить о ней больше информации. Она действительно работала машинисткой во дворце, в отделе продовольствия, который занимался поставкой потребляемых здесь продуктов и напитков. Она не только работала в этом отделе, но, похоже, большая часть ее работы заключалась в ведении записей учета содержимого погреба. Мне показалось, что это несколько необычная работа для молодой девушки, но потом я вспомнил, что нахожусь во Франции, а там все устроено по-другому.
- Итак, теперь у вас сложились все части головоломки? – осмелился предположить я.
- Несомненно. Так мне показалось. Учитывая ее положение, она могла забрать из погреба все, что угодно, и передать своему возлюбленному так, чтобы об этом никто не узнал. Связь между Парижем и Лондоном я уже, как я вам сказал, к своему удовлетворению, установил. Когда я попрощался с мадемуазель Гранжье, - так звали мою новую знакомую, то вернулся к себе в пансион, размышляя о том, как лучше всего доказать то, что, как я знал, было правдой. Одно дело - иметь подозрения, граничащие с уверенностью, и совсем другое - иметь доказательства, которые будут использоваться в качестве улики в суде.
- Мне было необходимо устроить ловушку, и для этого мне потребовалась помощь Дюкласса в Лондоне и моего друга Ле Виллара в Париже. Естественно, было бы против всех установленных правил, если бы они действовали как агенты-провокаторы, но так как один из них не был официальным сотрудником полиции, то мне показалось, что для меня это было идеально.
Сначала я пошел к Ле Виллару и спросил его, есть ли шифр, который можно использовать для отправки сообщений Дюклассу в Лондон. Естественно, объяснил я, в мои намерения не входило самостоятельно использовать шифр, но я был бы признателен, если бы Ле Виллар мог действовать от моего имени в этом вопросе. Он должен был хранить в секрете от своих коллег содержание отправленной мной шифровки и все, что могло быть получено в ответ. Он заставил меня поклясться честью, что я не занимаюсь чем-то таким, что противоречит интересам Республики, но как только я это сделал, он стал душой нашего сотрудничества.
Кстати, мне довелось ознакомиться с методами зашифровывания, используемыми полицейскими департаментами Франции. Они отличались восхитительной и в чем-то неожиданной простотой, и я с большим удовольствием подарил их Майкрофту в качестве сувенира на память о моем путешествии по ту сторону Ла-Манша. Не думаю, что поступив так, я нарушил клятву, данную Ле Виллару.
Я попросил Дюкласса предоставить мне подробную информацию о вине, которое могло быть в погребе Елисейского дворца и которое невозможно достать иным способом, если таковое существует. Он смог передать по телеграфу подробности о кларете, который был изготовлен около сорока пяти лет назад, и которого осталось всего пара дюжин бутылок. И все они, насколько ему было известно, находились в погребах Елисейского дворца. Теперь у меня была наживка для ловушки, и на следующий день я отправился в компанию «Ванбер и Сыновья» под видом чрезвычайно богатого и немного доверчивого англичанина.
На плохом французском я потребовал встречи с владельцем, и вскоре меня провели в кабинет месье Ванбера. Замечательным было фамильное сходство с Вамберри из Лондона.
По-прежнему используя мой нарочито плохой французский, который он дополнил столь же ломаным английским с акцентом, мы обсудили насущный вопрос. Я сказал ему, что по секрету слышал, будто его компания специализируется на закупке редких сортов вина для знатоков. Услышав это, он очень удивился и заверил меня с предельной искренностью, что это совсем не так. Даже когда я пустил в ход свой козырь и упомянул о бренди у Лорда Х, это, казалось, не принесло видимых результатов, и на его лице не отразилось никаких признаков узнавания.
- Мне жаль, что я не могу вам помочь, - сказал он, наконец, - но тот, кто дал вам эту информацию, был, к сожалению, дезинформирован. Мы - респектабельный дом с прекрасным выбором вин, но мы не являемся и никогда не претендовали на то, чтобы быть специалистами по редким сортам бренди, которые вы описываете, хотя, возможно, раз или два мы занимались подобными вопросами, в прошлом это делалось на основе строгой конфиденциальности между продавцом и покупателем. Если вы действительно заинтересованы в приобретении такого рода товаров, я могу
дать вам адреса нескольких продавцов, которые утверждают, что специализируются на поставках редких вин. Конечно, я не могу, - тут он пожал плечами, - гарантировать , что они поставляют подлинные товары. В этом бизнесе много мошенников.
Я поблагодарил его и взял список, который он мне дал. Я вышел из его кабинета и направился к выходу из здания, чувствуя, что на этот раз я ошибся и, вероятно, пустился в погоню за несбыточным.
Однако, прежде чем я дошел до двери, меня перехватил молодой человек, которого я видел ранее с молодой женщиной, работающей во дворце. Он схватил меня за рукав и заговорил со мной по-английски, без малейшего намека на французский акцент.
- Я только что слышал, как вы разговаривали с моим дядей, - тихо сказал он мне. - Прошу прощения, если это может показаться вам дерзким, но мой кабинет находится рядом с кабинетом моего дяди, и я не могу не слышать кое-что из того, что там происходит. Если вы окажете мне честь и выпьете со мной чашечку кофе или, может быть, чего-нибудь покрепче в кафе через дорогу, я думаю, что смогу помочь вам в ваших поисках.
Как вы можете себе представить, я выслушал эту речь с некоторым облегчением от того, что мои выводы оказались верными. Естественно, я принял приглашение, но отверг его попытки взять меня под руку, когда мы направились к ближайшему кафе и заказали напитки – кофе для меня и абсент для моего нового знакомого.
- Меня зовут Вамберри, - начал он. - Джентльмен, которого вы только что видели, владелец этого заведения, - брат моего отца. Видите ли, мой отец занимается тем же бизнесом, что и его брат, только в Лондоне, а не в Париже. Ожидается, что я стану преемником своего отца в лондонском бизнесе, и, соответственно, он отправил меня в Париж на несколько лет обучаться этому ремеслу.
- А какого рода бизнесом занимаетесь вы сами? - спросил я его.
Он пристально посмотрел на меня.
- Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, - сказал он мне.
-Из ваших только что сказанных слов у меня сложилось впечатление, что вы занимаетесь несколько иной деятельностью, чем ваши дядя и отец, - сказал я. - Вы говорите, что слышали мой разговор с вашим дядей?
Он кивнул.
- Тогда вы в курсе моих поисков этого вина, о котором я так много слышал и которое, похоже, невозможно достать ни за какие деньги.
Он понизил голос до такой степени, что даже мне, с моим острым слухом пришлось напрячься, чтобы расслышать его слова.
- Вино, которое вы ищете, почти недоступно, - сообщил он мне. - Однако мне совершенно случайно известно, где можно достать дюжину бутылок такого вина. Но вы ошибаетесь, когда говорите, что его невозможно достать ни за какие деньги. На самом деле, цена у него есть.
- Назовите ее, - приказал я ему.
Он так и сделал, и хотя я и раньше слышал о больших суммах, которые можно выручить за такие вина, все же был несколько ошеломлен такой суммой, и, боюсь, мое удивление отразилось на лице. Он заметил это и рассмеялся.
-Это больше, чем вы готовы заплатить? - Его тон был насмешливым, и должен признаться, Уотсон, меня это раздражало.
- Я хорошо подготовлен и вполне в состоянии позволить себе такие суммы, - сухо ответил я ему. -Однако, вам следует знать, что у меня нет привычки выплачивать такие большие суммы, предварительно не увидев и не изучив товар, за который я плачу.
При этих словах его лицо слегка вытянулось, но он взял себя в руки.
- Закупка вина может повлечь за собой некоторые расходы, - сообщил он мне.
- Вполне возможно, - сказал я. - Не желая вдаваться в детали, я могу предположить, что кому-то надо получить компенсацию за свою деятельность.
Он кивнул в знак согласия.
- Я рад видеть, что вы понимаете ситуацию.
- Однако, если я правильно понимаю характер вашего бизнеса, вы не в первый раз оказываете подобную услугу особому клиенту. Поэтому я думаю, что у вас есть некоторая сумма, сэкономленная от подобных предыдущих сделок, которую вы можете использовать для этих целей. Я должен повторить, что ни при каких обстоятельствах я не буду платить деньги, самолично не посмотрев и тщательно не изучив товар. Для меня это вопрос принципа. Если вам от этого будет хоть немного легче, я возмещу эти расходы, при условии, что мне будет предоставлен подробный отчет о ваших издержках. Это, конечно, будет еще в дополнение к цене, о которой мы уже договорились.
Как я и предполагал, его лицо немного просветлело при этом предложении.
- Очень хорошо, - согласился он. - Вам нужна целая дюжина бутылок?
Я сказал ему, что полдюжины будет достаточно по цене, которую он назвал.
- Должен предупредить вас, что пройдет, по меньшей мере, неделя, возможно, две, прежде чем я смогу доставить вам товар, - сказал он.
- Меня это вполне устраивает, и я готов подождать. Вы можете связаться со мной, оставив сообщение в моем пансионе, - и я написал название и адрес своего жилья на чистой карточке и протянул ему.
- А ваше имя?
Я назвал имя, которое использовал в пансионе, и которое было именем одного моего университетского знакомого. Далее я сообщил ему, что буду отсутствовать в Париже неделю, так что нет особого смысла пытаться связаться со мной до моего возвращения. На самом деле я не собирался покидать город, но думал использовать это время для наблюдения за этим молодым человеком и его сообщником или сообщниками.
- Вам, должно быть, ужасно не хватало ваших Нерегулярных войск с Бейкер-стрит, - заметил я.- Не могу себе представить, что теперь вы смогли бы провести несколько дней подобным образом.
Холмс улыбнулся.
- Вы, кажется, забываете, Уотсон, что это было самое начало моей карьеры, и у меня не было такой организации, как та, что доступна мне в Лондоне, не говоря уже о том, что это было в Париже. Мне пришло в голову, что на этом раннем этапе я мог бы привлечь к делу полицию, но, несмотря на мое высокое мнение об их способностях, особенно по сравнению с лондонской полицией того времени, - я не провожу сравнений с нынешней официальной полицией, подготовка которой значительно улучшилась, - и не желая выглядеть хвастуном, могу все же сказать, что, по крайней мере частично, это произошло в результате моих усилий – я был обеспокоен тем, как бы они не начали действовать преждевременно и не помешали поимке тех, кто стоит за этим замыслом. Видите ли, я был убежден, что идея и осуществление этих похищений и последующей перепродажи не были делом рук молодого денди, который сейчас сидел передо мной.
Как оказалось, я был совершенно неправ в этом последнем предположении. Несколько щеголеватая внешность молодого человека, по-видимому, скрывала преступный склад ума, который, если бы все сложилось иначе, возможно, не уступил бы профессору Джеймсу Мориарти в его способности к преступлениям и злодейству. Но я забегаю вперед в повествовании этой истории. Следующая глава, или, если хотите, действие в этой драме, я полагаю, представляет определенный интерес, хотя моя роль в ней была почти полностью пассивной.
Следующая неделя, которую я провел в Париже, была одной из самых напряженных в моей жизни. Я решил довести все это дело до конца самостоятельно, вплоть до финального занавеса, если вернуться к нашей театральной метафоре. Это означало, что нужно было следить за домом Ванберов, и особенно за младшим членом этой семьи, практически четырнадцати часов в день. Большую часть этого времени я был на ногах и на улице, и это была одна из тех дождливых весен, которыми славится Париж. Я побывал на рынке старой одежды и купил себе разнообразные наряды, и смог изменить свою внешность с помощью театрального грима. Я был вполне уверен, что польза от моих постоянных бдений окупит тот значительный дискомфорт, который мне часто приходилось испытывать.
На самом деле это было на второй день после того, как я поговорил с молодым Вамберри и мое терпение было вознаграждено. Накануне он, как обычно, встретился со своей юной леди за ланчем, а на следующий день я с радостью увидел, что в сумке, которую она несла, когда проходила через ворота дворца, отчетливо виднелась форма бутылки. Когда в тот день она вернулась на работу, сумка, очевидно, была пуста, а его саквояж казался тяжелее, чем в тот момент, когда он в тот день встретился с мадемуазель Гранжье. Я должен был предположить, что бутылка, как заранее указал молодой Вамберри своей сообщнице, была передана ему пока они находились в ресторане.
На следующий день и еще через день процесс повторился, и теперь я почувствовал, что пришло время познакомить Ле Виллара со своими открытиями. Он был очень заинтригован моим рассказом и выразил желание немедленно принять меры против Вамберри и Гранжье, но я убедил его подождать, по крайней мере, один день и устроить ловушку с несколькими офицерами, одетыми в штатское , которые будут ожидать у дворца. Французы, безусловно, справлялись с делами такого рода гораздо лучше, чем в прошлом наша лондонская полиция, хотя, как я уже сказал, положение вещей изменилось - и все было устроено, как мы договаривались, когда пара, как обычно, встретилась у ворот Елисейского дворца.
Они неизменно обедали в одном и том же ресторане, и Ле Виллар устроил все так, что двое его офицеров ждали их внутри. Еще два офицера, одна из которых была женщиной–полицейским агентом – опять же, французы в то время были намного впереди нас в этих вопросах, -последовали за ними в ресторан несколько минут спустя.
Ле Виллар устроил так, что, когда Гранжье передаст бутылку Вамберри, нас призовут в ресторан звуком полицейского свистка. Долго ждать нам не пришлось, и через несколько минут раздался ожидаемый свисток.
Ле Виллар ворвался в ресторан, я следовал за ним по пятам, и мы увидели, что виновная пара сидит, как громом пораженная, и, казалось, не может поверить в то, что с ними происходит. На столе стояла бутылка бесценного кларета, о котором мне сообщил Дюкласс.
- Вы! - закричала молодая женщина, увидев и узнав меня, а молодой Вамберри проследив за направлением, куда она указывала рукой, так же вздрогнул, узнав меня.
- Полицейский шпион! – бросил он мне в лицо. - Иуда! Вероломный негодяй! - и последовало еще много столь же дружелюбных эпитетов,.
Ле Виллар поправил его.
- Этот джентльмен не служит в полиции, - сообщил он Вамберри. - Он просто честный гражданин, выполняющий свой долг.
Казалось, что Вамберри внезапно перестал сопротивляться. Он безвольно сидел на стуле, являя собой довольно жалкое зрелище. Как вам известно, Уотсон, я твердо верю в добродетели, которые сделали нашу нацию великой, и мне было очень неловко наблюдать, как англичанин, хотя, конечно, и виновный, вот-вот разрыдается, как ребенок.
- Мой отец никогда не должен узнать об этом, - постоянно повторял он.
Меня удивили эти слова. Я полагал, что обо всем этом было известно старшему Вамберри, который продал украденный бренди Лорду Х. Из слов его сына следовало, что он к этому не причастен.
- Скажите мне, кто стоит за этими кражами, - приказал я молодому человеку, - и я сделаю все возможное, чтобы улучшить ваше положение. Это злодейство - не только ваших рук дело, в этом я уверен.
- Вы ошибаетесь, никого такого нет, - сказал он. - Это моя идея, и только моя. Когда мой отец отправил меня в Париж, мне пришло в голову, что, возможно, я смогу предложить какие-то особые услуги для тех, кто хочет чего-то немного необычного, так сказать, из меню. - Он слабо улыбнулся. – Вы всего лишь второй такой покупатель.
- Первым был лорд Х., я полагаю?
- В самом деле, хотя он совершил покупку через моего отца, которому, уверяю вас, было ничего не известно о происхождении этого бренди. Мой отец просто обратился с запросом на этот товар, не подозревая, что я занимаю такое положение, что действительно могу его выполнить. Как вы понимаете, я знал, что мой дядя был торговцем, который имел дело с первооткрывателем этих ящиков, а затем продал их Дворцу. Все это держалось в строжайшем секрете, но, поскольку у меня был доступ к бухгалтерским книгам моего дяди, я знал все.
- И как же присутствующая здесь мадемуазель могла не знать о происходящем? - спросил Ле Виллар. - Или она делила с вами прибыль?
- Я помогала ему из любви, - с вызовом ответила молодая девушка. - Не из-за денег, а из-за любви.
При этих словах уголки рта молодого человека дернулись, и он мерзко захихикал.
- Ты действительно верила, что я люблю тебя? - рассмеялся он.
В том, как он произнес эти слова, было что-то дикое, почти истерическое.
Девушка повернулась к нему с выражением полной ненависти в глазах, когда поняла, что он насмехается над ней.
- Ты поверила мне? - повторил он. - Я должен был найти способ проникнуть в Дворцовые погреба, и ты оказалась самым легким вариантом. Я узнал о тебе и твоих обязанностях во дворце от нашего общего друга и нашел возможность встретиться с тобой. Благодарю тебя за всю твою помощь.
Он отвесил насмешливый полупоклон в ее сторону.
Ее лицо исказилось от ярости, она схватила один из острых ножей, лежавших на столе, и, набросившись на него, вонзила его ему в грудь. Ле Виллар и его люди немедленно схватили ее и скрутили ей руки, в то время как она выкрикивала непристойности в адрес своего бывшего возлюбленного на отвратительном парижском диалекте, который я едва понимал. Тем временем двое других агентов подхватили Вамберри, один из них приложил салфетку к ране, чтобы остановить кровотечение.
- Похоже, это была ужасная сцена, - сказал я. - Не помню, чтоб об этом было написано где-то в газетах. Я-то предполагал, что о таком сенсационном событии должны сообщить широкой публике.
- Французская полиция, похоже, контролирует прессу гораздо жестче, чем мы, - сказал мне Холмс. Присутствующие агенты немедленно взяли слово с официантов и других посетителей ресторана хранить тайну под страхом самых суровых мер наказания. Вамберри и его сообщницу вывели через заднюю дверь ресторана и увезли; девушку - в тюрьму, а Вамберри отвезли в больницу.
Я больше никогда не видел Вамберри. Несмотря на усилия хирургов, он в ту же ночь скончался от потери крови. На мой взгляд, у него не было большого желания жить. Несмотря на его насмешливое отношение к девушке и бессердечие в этом отношении, казалось, что он испытывал неподдельный стыд, когда говорил о своем отце, и вполне возможно, что у него не было желания встречаться лицом к лицу с разгневанным родителем. В любом случае, проверка его счетов после его смерти показала, что он был по уши в долгах из-за своих карточных проигрышей. Несомненно, именно это подтолкнуло его к тем отчаянным мерам, на которые он пошел.
- А девушка?
-Я видел ее один раз после того рокового инцидента – на суде по обвинению в убийстве. Меня вызвали в качестве свидетеля. Она была признана виновной и погибла на гильотине.
Холмс перечислил эти факты ровным голосом, лишенным каких-либо эмоций.
- А кража бренди и вина?
- Об этом никогда не упоминалось в суде. Судебный процесс проходил при закрытых дверях, и, в любом случае, она не сообщила ничего, что могло бы послужить в ее защиту. Признаюсь, мне было ее немало жаль. Ей, очевидно, польстило необыкновенное внимание, которое выказал по отношению к ней молодой Вамберри, которого, как он сказал, познакомил с ней их общий друг. Но у меня не было права выступать в ее защиту, и в любом случае, она предала доверие, которое было оказано ей, когда ее приняли служить во Дворец.
-А отец? Вамберри-старший?
- Дюкласс в Лондоне сообщил ему, что его сын погиб в уличной драке с парижскими апачами. Его сын сказал нам правду, и Дюкласс ловко и осторожно установил, что он ничего не знал о действиях своего сына. Он умер на прошлой неделе, как я прочитал в "Таймс", его брат Ванбер скончался вскоре после описываемых мною событий. Я не хотел рассказывать вам эту историю, пока он был еще жив.
- Какова была судьба вина и бренди?
Холмс усмехнулся.
- Вот вам и небольшая история. Бренди, которое было продано лорду Х., осталось в его погребах. Дюкласс счел, что было бы невозможно извлечь его оттуда без долгого и неловкого объяснения. Так получилось, что я имел честь попробовать немного этого бренди, когда некоторое время спустя меня принимал лорд Х.. Он поручил мне довольно деликатное дело, о котором вы упомянули в своих отчетах о наших приключениях, Уотсон, и я был приглашен отобедать с ним, чтобы изложить факты по этому делу.
Бренди, кстати, соответствовал всем рассказам о нем.
- Вот этот бренди, - и он указал на бутылку, стоявшую перед нами, - безусловно, превосходный, но он и в подметки не годится бокалу того бренди, что налил мне сам Лорд Х..
- А вино? - спросил я.
- Вот тут-то и начинается вся история. Три бутылки, которые ранее были украдены и спрятаны в квартире Вамберри, были изъяты и незаметно возвращены назад во дворец.
- Но на столе в ресторане стояла бутылка, - сказал я. –Что случилось с ней?
- Это загадка. Странно, но эту бутылку больше никто не видел. По крайней мере, ее не видел никто, кроме Ле Виллара и меня. Каким-то образом бутылка попала во вместительный карман пальто Ле Виллара, а оттуда, некоторое время спустя, тем же вечером, на стол, за которым мы с ним сидели.
- И…?.. - спросил я, удивленный этим признанием.
- Оно было слишком слабым, и в нем чувствовались нотки таннина, которые пришлись мне не по вкусу. Тем не менее, его вполне можно было пить, хотя оно не стоило и малой доли того, что с меня запросил за него молодой Вамберри. - Он сделал паузу и сделал глоток бренди. - В любом случае, Уотсон, вкус хорошего напитка в полной мере ощущается только тогда, когда его пьют настоящие друзья. Вы согласны?
- От всей души, - ответил я и в ответ поднял свой бокал.

Просто эмоции по ходу дела,
У нас ужасные врачи! Всегда была в этом уверена , разумеется, на собственном горьком опыте. И периодически получаю новые подтверждения этого. Но вот, врать не буду, есть и исключения из этого правила. Попалась прекрасная Анестезиолог и внимательный сосудистый хирург. И химиотерапевт, до поры до времени казалась как минимум, знающим врачом, пусть и довольно грубым.
Но увы, боюсь, что в конечно итоге все закончится самолечением. Если мне не удастся добиться, чтоб меня хоть как-то лечили. Сегодня внезапно отменила запись терапевт, на которой было все " завязано ", и которая мне казалась вполне приличным человеком. Записаться к ней на другой день невозможно. Спасибо. Записалась абы к кому, но не уверена, что меня не пошлют, хотя я уже привыкла. Но пусть идёт как идёт, хуже уже не будет.

Вспомнила, как читала эту главу, когда ехала в метро. Удивило, что Майкрофт с Шерлоком здесь предстают, как какие-нибудь светские львы. И очень понравилась сцена в конце главы, я тогда об этом написала. В общем, это одна из лучших глав книги, даже если потом все несколько сдулось. По крайней мере, на мой взгляд.

ГЛАВА 5




Я ушел от Броуди с «Мученичеством человека» Уинвуда Рида и вернулся на Монтегю-стрит, готовый насладиться спокойным вечером, проведенным за чтением. Однако, около семи часов все мои планы рухнули, когда я услышал оглушительный грохот, сопровождаемый вибрацией стен, что могло предвещать лишь землетрясение или приближение брата Майкрофта. Звучный стук в дверь указывал на второе и, распахнув дверь, я увидел на пороге своего брата во фраке. Я издал стон.
- Дьявол! – воскликнул он, испытующе глядя на мой взъерошенный вид. – Ты забыл!
- Забыл что? – парировал я.
- Гамлет! Генри Ирвинг! Ложа! – он шагнул в комнату, прикидывая, который из моих непрочных стульев сможет выдержать его вес, затем отдуваясь, сел. – Прими презентабельный вид и не вздумай улизнуть после окончания спектакля, после него мы приглашены на ужин и ты знаешь, что я могу быть общительным только до определенного момента.
- Тогда зачем вообще быть общительным? – ответил я.
- Я делаю это ради тебя, Шерлок. Те знания, что ты приобретаешь в Бартсе и у Броуди ,будут потрачены впустую, если ты не станешь искать дружбы тех, кто когда-нибудь сможет заплатить за твои таланты.
Очевидно, он сделал выводы о том, где я провел сегодняшний день.
- Приглашены куда?
- На Саутгемптон-стрит. Стокеру и его невесте удалось там найти прекрасные апартаменты. Она одна из дочерей подполковника Джеймса Балкомба, кажется, средняя его дочь, я забыл ее имя. Та, что некоторое время назад кокетничала с этим Уайльдом. Ты должен пойти, ибо я рассчитываю, что где-нибудь через час ты напомнишь мне об одном неотложном деле. Если я пойду один, то буду вынужден симулировать припадок, чтобы сбежать, а ты ведь знаешь, Шерлок, что, в отличие от тебя, я не актер.
читать дальше
- Я не уверен, что смогу выносить Стокера целый час.
- С этим человеком все в порядке. Мы могли бы использовать таких, как он, на государственной службе. Его мозг создан для чисел и у него замечательный организаторский талант.
- Кто еще там будет?
- Своего рода зверинец, который привлекает любителей театра. Несколько человек из труппы Лицеума, Уистлер, Альфред Кемп, две сестры невесты. Ханты и их дочь, которая довольно умна. Френсис Баклэнд, которого считают интересным малым.
- Пока не начнут пропадать домашние питомцы.
- Шерлок, манеры! Там будет лорд Крэйден, его речь обычно отличается живостью .
- Когда он трезвый, - холодно ответил я.
- Стокер не может позволить себе быть таким разборчивым. Граф щедро жертвует на искусство и науку, и Стокер знает, как важно добиться финансовой поддержки. Возможно, он лелеет надежду, что при помощи лорда Крейвена Балкомб сможет сбыть с рук одну из его невесток. Приглашен и профессор Мориарти, и говорят, что он приведет свою компаньонку. Уистлер утверждает, что она самая прекрасная женщина в Лондоне, а Хант уверяет, что она играет с мастерством Сарасате и поет, как «шведский соловей» Женни Линд. Стокер говорит мне, что она и ее дети – самая завидная собственность профессора. Ты знаешь, о чем это говорит? О том, что у Мориарти есть своя ахиллесова пята. Мне это кажется интересным.
- Мистер Броуди сказал, что Мориарти купил ее.
- Мориарти мыслит, как американец, - пожал плечами Майкрофт.- Если ты видишь нечто такое, что хочешь иметь, просто назови начальную цену. Это сэкономит время. Одевайся и побыстрее, или наш кэб не сможет пробиться даже на две ближайшие к театру улицы.
Я оделся и последовал за Майкротом к поджидавшему экипажу. Мы проехали в нем совсем недолго, ибо Майкрофт оказался прав. Веллингтон-стрит была переполнена экипажами и каретами, и мы были вынуждены покинуть наш кэб за несколько улиц от театра «Лицеум».
- Думаю, вас тогда не было в Лондоне, Уотсон, поэтому вы не помните тот вечер, хотя я уверен, что вы сохранили приятные воспоминания об этом месте. Это было вскоре после того, как Генри Ирвинг вступил во владение театром, но это администрация Стокера придала ему определенный престиж. Ложа была завидным местом. Я понятия не имею о том, как ее заполучил Майкрофт, и должен сказать, там была пара титулованных лиц, которые смотрели на нее из нижних рядов, гадая, каким образом тучный мистер Холмс и его младший брат ухитрились сидеть среди самых привилегированных особ.
При новой администрации был существенно обновлен интерьер. Все наполнилось новым колоритом. Красные ковры, потолок сиял позолотой с примесью голубого, женщины поднимались и спускались по широкой двойной лестнице, а за ними тянулись зеленые, шафрановые, розовые и пурпурные шлейфы.
Мой брат был не единственным человеком не самого знатного происхождения, добившегося места в ложе. Этой привилегии была удостоена отрешенная от всего миссис Ирвинг (хотя вы невольно задавались вопросом, почему она согласилась на это)и как раз перед тем, как опустился занавес после первого акта, Мориарти и мисс Тёрнер заняли свои места в ложе напротив той, что занимали мы с Майкрофтом.
Платье леди не было лоскутным одеянием, сшитым из двух или трех несовместимых друг с другом тканей, оно также не было отягощено цветами и оборками. В этом простом белом сатине другие женщины выглядели бы безвкусными и вульгарными. На шее она носила нить черного бархата, на которой висела замечательная жемчужина в форме слезы, а в ее красновато-коричневых волосах также виднелись жемчужины.
Признаюсь, что даже превосходная игра мисс Терри в роли Офелии не могла помешать мне время от времени поглядывать на ложу профессора, и я заметил, что был не единственным, чье внимание было отвлечено от сцены. Лорд Крэйден, сидящий в верхней ложе не отрывал взгляда от ее неподвижной фигуры.
Спектакль закончился в полночь, и мы с Майкрофтом остановились в галерее, чтобы надеть наши пальто и замотать шею шарфом. Кэбов не хватало, и так случилось, что сэр Чарльз и леди Харди предложили нам место в своей карете. Майкрофт с готовностью согласился, но я хотел подышать свежим воздухом и выкурить сигарету прежде, чем ехать на утомительный светский раут и, пообещав своему брату, что не удеру на Монтегю-стрит , я направился к набережной.
Я только что зажег свою сигарету, когда увидел женский силуэт, скользящий по дороге. Было не так уж много причин, по которым никем не сопровождаемая женщина могла появиться в таком месте и в такой час, однако, ее задумчивость и меланхолия никак не вязались с тем, что она пришла на свидание. Снова и снова она смотрела на черную гладь воды, и на несколько коротких мгновений я поверил, что она собирается броситься в Темзу. Затем она сделала шаг назад и покачала головой, как если бы разгоняя свои мрачные мысли и поспешила в направлении Веллингтон-стрит, к Лицеуму. Когда она проходила под уличным фонарем, порыв ветра сорвал капюшон с ее головы, и я увидел, что бродящей в одиночестве женщиной, была мисс Тёрнер.

Я потушил сигарету и пошел за ней, когда она вернулась к толпе, выходящей из театра. Затем она исчезла в этой толчее, и я присоединился к небольшой группе, направляющейся к Стокерам, апартаменты которых были в двух шагах от Лицеума.
Я с облегчением обнаружил, что гости Стокеров были не столь утомительны, как обычная толпа, демонстрирующая свои амбиции и вышедшую из моды одежду. Я держался на расстоянии от Мориарти, не допускавшего, чтоб я приблизился к мисс Тёрнер, которую он редко отпускал от себя.
После ужина джентльмены собрались за столом за отличным портвейном, а леди сели у камина, восхищаясь нарядами друг друга. Я стал искать библиотеку Стокера, ибо Броуди как-то сказал мне, что там была собрана превосходная коллекция книг, некоторые из которых были довольно редкими и ценными.
Когда я приблизился к двери, то услышал настойчивый шепот мисс Тёрнер:
- Вы снова пьете, Генри – и бог знает, что еще! Как я могу доверять вам, когда в конце концов все может рухнуть из-за вашей слабости? На самом деле, у нас слишком мало времени – он едет на континент через считанные месяцы! Если у вас нет решимости – если вы больше не желаете служить мне поддержкой, скажите об этом тотчас же, и мы освободимся от него единственным способом, который нам остается – способом моей матери.
- Скажите это еще раз, и клянусь, я ударю вас, Вайолет! – прошипел он в ответ.
- Вы будете не первым, кто это сделал.
- Я мог бы убить его за вас.
- Не будьте идиотом, Генри. Этим вы только подпишете себе смертный приговор.
- Ах, Вайолет, - вздохнул он, и у него перехватило дыхание. – Я подписываю его сейчас.
Я увидел, как он взял ее руку и припал к ней губами. Из салона раздался взрыв смеха, и они вздрогнули; леди отдернула руку, и Крэйден заметил, что я стою на пороге.
- Шерлок Холмс – вы снова шпионите за мной! – приветствовал он меня с беззаботной улыбкой. – Вы – знаток театра, верно? Где вы видите более интригующую мелодраму, на сцене Лицеума или в салоне Стокера?
- На мой взгляд, одна не более интригующая, чем другая.
- Сказано очень дипломатично.
Он повернулся и, поклонившись леди, оставил нас одних.
Мисс Тёрнер изучала мое лицо с той же загадочной сосредоточенностью, с какой прежде исследовала форму моей руки.
- Не думаю, что вы находите это общество особо интригующим, мистер Холмс, иначе вы не пошли бы сюда с такой неохотой.
- На основании чего вы сделали такой вывод?
- По вашим ботинкам. Каблуки стоптаны там, где вы упрямо уперлись ими в пол, когда вас вытащили из вашего уютного жилища.
- Из этого вовсе не следует, что они были стоптаны недавно.
Она с улыбкой уступила.
- Они были поспешно замазаны ваксой, и я заметила подозрительное пятно на одной из перчаток вашего брата – ведь это ваш брат, не так ли? Я подозреваю, что он смазывал ваши ботинки ваксой, пока вы одевались. И это он вытащил вас сюда?
- Он.
- Ну, - посоветовала она, - вы должны поступать, как поступаю я – научиться находить развлечение, изучая находящихся вокруг вас людей. Это может сделать вечер вполне терпимым и даже поучительным.
- И что же вы узнали за этот вечер?
- Сэр Чарльз и его жена – на мели. У нее перешитое платье. Можно увидеть следы иглы, где швы были распороты и вновь зашиты. Ткани, по меньшей мере, три года. И у нее нечетное число пуговиц на левой перчатке. Вот почему она не надевает их, а носит в руке. Я подозреваю, что тальк нанесен на колени брюк ее мужа ровно настолько, чтоб скрыть их изношенность.
- Что касается миссис Стокер, - продолжала она, - то она была слишком прекрасна для монастыря и слишком бедна для графа, и там еще четыре других сестры на выданье. Я думаю, что мистер Стокер был многообещающей партией, но между тем ее нижняя юбка говорит мне о том, что им приходится экономить.
- В самом деле?
- Когда она поднимает свою юбку, вы можете заметить под ней шелк, который является модной тканью для нижних юбок. Но ее нижняя юбка из обычного муслина, а шелком всего только окаймлена по краю. Это один из способов, с помощью которого можно выглядеть модно и в то же время практично.
- Я не могу опровергнуть вашу теорию, так как этот предмет туалета обычно не видим, за исключением каймы, видимой лишь на дюйм.
- Но его можно услышать, - ответила она с очаровательной улыбкой. – Ее юбки из полушелковой ткани в уточный рубчик. Звук шелка, трущегося об шелк, совсем иной, чем у муслина – об шелк. И когда она идет, я слышу звук муслина. Это мой метод. Начните с туфель, затем перчатки, потом колени брюк у джентльменов или нижние юбки – у леди.
- Ваш метод – результат прирожденного таланта или образования?
Леди пожала плечами.
- Какая польза от одного без другого? Особенно для женщин. Мы должны жить своим умом или умереть из-за его недостатка.
В этот момент она бросила взгляд куда-то за мою спину и свет в ее глазах померк. Я повернулся и увидел Мориарти, стоящего в сводчатом проходе. Тогда ему было лет тридцать пять, однако, со своими залысинами и большим выпуклым лбом он выглядел несколько старше. У него была непроизвольная манера качать головой из стороны в сторону, что придавало ему зловещее сходство со змеей. Сперва он не узнал меня, просто произнес одно слово:
- Роуз.
Позже я узнал, что он предпочитал называть ее вторым именем, а не тем, что было дано при крещении, которое также было именем ее матери.
- Да, Джеймс?
- Мисс Хант принесла свою скрипку Амати. Я сказал собравшимся, что ты сыграешь.
Она не высказала протеста, было заметно лишь легкое движение, от которого задрожала ткань ее платья, тонкий намек на возмущение.
- Конечно, - сказала она, и, опередив его, прошла в салон.
Он последовал за ней, повернувшись ко мне спиной с пренебрежением, которое можно было бы выказать по отношению к самому раболепному из слуг. Я остался в комнате и через минуту услышал первые ноты незнакомой, но запоминающейся композиции. Никогда прежде мне не приходилось слышать, чтоб на скрипке играли с такой силой, чувством и точной техникой.
Я пошел к дверям и увидел ее, стоящей перед собравшимся обществом, смычок в ее руке скользил по струнам с такой нежностью, что казалось, она не столько играет по струнам, сколько извлекает из них мелодию. Публика была зачарована ее игрой, но не более, чем лорд Крэйден, который стоял в глубине комнаты, едва заметный, и взгляд его был столь пламенным, что я был уверен в том, что она чувствовала его тепло.
Когда она закончила, ее руки упали вдоль тела, инструмент и смычок едва держались в ее тонких пальцах. Наступил момент благоговейного молчания, а потом хозяин зааплодировал, и овации усилились, когда их подхватило все общество. К ним не присоединился только профессор, он лишь смотрел на свою протеже со спокойной самоуверенностью собственника.
Тут она покрылась краской стыда, хотя подозреваю, что общество приняло ее за румянец удовольствия. В тот вечер она больше не смотрела в мою сторону, и вскоре они с профессором уехали.

Запись из серии "Записки коллекционера" и еще кое-какие путевые заметки.
Я таки заказала несколько номеров Sherlock Holmes Journal . Вот буквально - не прошло и полгода)) Но пока это время шло, один журнал испарился, при чем я раньше сомневалась в том, что он мне нужен. Ну, конечно... Парочку совсем старых. Один - который никак не могу заполучить, с бумагами Гор Бута, там еще должно быть продолжение. Но для начала хочу узнать, что за бумаги в этой первой части. И публиковал их Утехин, это уже о многом говорит.
Ну, и еще относительно новые номера. У меня их, новых, цветных, всего два, ну, будем надеяться, что будут еще. Только вот... смотрю, чаще всего по количеству интересных статей со старыми черно-белыми они не сравнятся. Но все равно хочу. И там один номер памяти Утехина...

Ну, дальше больше. На ebay увидела рождественский номер BSJ за 2017 год. Это был важный год, там классные выпуски, в том числе и про Майкрофта, а у меня ни одного нет. Этот выпуск 50 на 50. Он о поэтессе Елене Юхасовой, которая на обеде BSI 1946 года была Этой женщиной. Ее называли "woman of Mystery".


Короче, интересно, но не уверена, что куплю. Ибо есть еще куча хотелок. А выше названные журналы обошлись недешево, хоть и куплены прямо у Лондонского Общества ШХ, которое их выпускает. Другие их продают в три раза дороже, но все равно дорого, потому что это фунты.

***

Кое-какие мимолетные мысли. Листала журнал Алека Морзе. Какие они все-таки странные эти наши так называемые шерлокианцы. Та мадам, что предлагала мне стать админом Ру-Шерлокианы, заявила, что сначала Холмса читала, а потом смотрела наш сериал, и он просто точь в точь литературный оригинал. Потом заметила, что в "Шерлоке" бессвязный набор сцен и смотреть скучно. Я не являюсь его поклонником, но бессвязный набор сцен?

Что касается нашего сериала. Наверное, мне повезло, что сначала был Ричардсон, не считая тех времен, когда наш сериал был для меня "фильмом для взрослых")) А после вот очень понравился именно Соломин, поэтому Ливанов, хоть и казался мне после Ричардсона и книг довольно странным Холмсом, но пошел, как неизбежное приложение к Соломину. И вот как-то я так ухитрялась все это смотреть, что на весь этот юмор внимания не обращала. Для меня это была иллюстрация и фантазии были совсем не сатирического характера. Были моменты, которые я просто фильтровала. Помню, как удивил выбор Михалкова на роль сэра Генри. Но я тогда особо не заморачивалась, главным было другое, остальное воспринимала, как данность. Смотрела пока могла. Потом уже, когда все стало серьезно, многое стало резать глаз и слух. И еще пуще восторги наших "товарищей". Но это я к слову. Просто иногда тяжело бывает читать кое-какие комментарии. Счастье это когда тебя понимают...

Закончила с пятым выпуском, который начала переводить уже давно. Там есть еще одна интересная для меня статья, но с ней пока повременю пока не дойду до "Большой игры"
У Эдгара Смита очень тяжелый витиеватый язык, мне это помнится и по другой его статье. Завидую тем, кто как-то ухитряется делать перевод исключительно посредством яндекс-переводчика, я же лично хоть и пользуюсь им, но потом сижу и правлю всю эту околесицу.
В конце статьи допишу кое-какие примечания.

СОСКОЧИТЬ С ИГЛЫ

автор: ЭДГАР У. СМИТ

Baker Street Journal выпуск 5 1947 год

РЕПУТАЦИЯ, приписываемая Шерлоку Холмсу из-за пристрастия к кокаину и морфию, к сожалению, бросила тень на имя, которого он по праву заслуживает за разумное и цивилизованное отношение к наркотическим препаратам в их более простительной форме. В начале своей карьеры, когда расследования были малочисленны и случались крайне редко, невозможно отрицать, что он обращался за утешением к кристаллическим алкалоидам (Доктор Чарльз С. Гудман считает, что Холмс впервые пристрастился к кокаину не от скуки, а от зубной боли: как убедительно установил доктор Гудман, он страдал от хронического пародонтоза. Статья “Холмс у зубного(Dental Holmes)” в сборнике «Профиль при свете газовой лампы»); он сам рассказывает, как обнаружил, что их влияние настолько трансцендентально стимулирует и проясняет разум, что это заставляет пренебречь его неминуемым разрушительным действием для души и тела. Однако мы знаем, что Холмс никогда не был рабом порока в клиническом смысле этого слова, ибо, несмотря на то, что в какой-то период своей жизни он “три раза в день в течение многих месяцев” принимал семипроцентный раствор кокаина, он всегда мог избавиться от его чар и найти вдохновение в азарте погони.
Тот факт, что Холмс прибегал к смертельным наркотикам лишь время от времени и добровольно, сам по себе доказывает, что его репутация наркомана незаслуженна. Однако у нас есть дополнительные доказательства, того, что упорные и добродетельные советы Уотсона, которым постепенно содействовала участившаяся и возрастающая важность профессиональных занятий Холмса, в конце концов привели к тому, что он полностью отказался от этой практики.(Пропавший регбист) Мы не знаем, сколько времени заняло исправление, но можем быть совершенно уверены, что к тому времени, когда он достиг зенита своей славы, и королева, монарх и понтифик склонялись перед ним с мольбой о помощи, Мастер научился без раскаяния и сожаления тянуться вместо шприца к сифону(gasogene).( Т.С. Блейкни считает, что такой практики еще не было на момент знакомства Холмса с Уотсоном, но что она приобрела ярко выраженный характер к 1888 году и продолжалась лишь с перерывами, возможно, до 1897 года. См. работу «Шерлок Холмс: факт или вымысел?»)

Это благородное средство для разбавления напитков, ушедшее в современную эпоху вместе с масляными лампами и извозчичьими пролетками, символизирует более простую и полезную сферу удовольствий, в которой Шерлок Холмс проявил себя разумно и достойно. Его вкусы были
разносторонними и обширными: он любил виноград так же, как и ячмень, и то и другое как в их естественном ферментированном виде, так и в более крепких дистиллированных формах. В их использовании в качестве гастрономических дополнений он был логичен и точен — у него хватило
здравого смысла запить холодный ростбиф глотком пенящегося плебейского пива (Скандал в Богемии); но когда дело дошло до устриц и пары рябчиков, мы с удовлетворением узнаем, что он предложил нечто столь изысканное, как небольшой выбор белых вин (Знак четырех). У нас есть множество свидетельств о том, что он не пренебрегал крепкими и более горячительными напитками не столько ради вкусового эффекта, сколько для угощения и общения: в начале своей карьеры он предлагал Этелни Джонсу виски с содовой, и мы знаем, что "тантал" был под рукой в углу, рядом с сифоном.



Периодически встречаются другие упоминания об интересе, который проявлял Холмс к традиционному напитку своих соотечественников. Похоже, что никаких намеренных запретов не было наложено на погребец со спиртным, находящийся в комнате, но прибегали к нему лишь время от времени, и нет никаких свидетельств того, что эти возлияния были чрезмерными или входили в привычку.
В другие дни (Палец инженера; Сиреневая сторожка) на Бейкер-стрит происходят незаметные перемены - возможно, с приходом большего достатка, - и именно бренди, а не «роса Шотландии», пользуется большей популярностью. Интересно, например, что именно этот более дорогостоящий привозной спиртной напиток был под рукой у Уотсона, - хотя мы и считали его небогатым врачом, - когда Холмс нашел способ привести его в чувство во время его первого и единственного обморока.
Но, в конце концов, именно вкус Холмса в отношении вин вызывает у нас наибольший интерес и величайшее уважение. Виски есть виски, а пиво есть пиво, и даже самый невежественный человек может найти самое отборное и лучшее вино и употребить его надлежащим образом в нужное время и в нужном месте.
Однако, когда речь идет о натуральных виноградных винах, даже для скромной репутации савойского вина необходимо обладать способностью различать его вкус, и этим качеством Мастер был наделен в исключительной степени.
По сути, он был франкофилом. Есть, конечно, упоминания о бокале портвейна в юности (Глория Скотт), и об императорском токайском (из специального погреба Франца Иосифа в Шенбрунне), с неохотой предложенном злодеем фон Борком; но определенно естественное влечение Холмс испытывал к Бордо и Бургундскому. Удивительно, что, будучи англичанином своего поколения, он, похоже, полностью избегал рейнвейна. Нигде в рассказах не упоминаются вина Мозеля и Рейнланда, и это заставляет нас задуматься, уж не предвидя ли ту роль, которую ему предстояло сыграть в Великой войне, он в свое время не взял на себя смелость объявить им что-то вроде индивидуального бойкота.
В любом случае, мы можем быть уверены, что старинные, покрытые паутиной бутылки вина, присланные из гастрономического магазина для угощения мистера и миссис Фрэнсис Хэй Маултон, происходили из какого-нибудь великолепного замка в Жиронде, и что Холмс тщательно осмотрел запыленные этикетки, чтобы удостовериться в том, что вино было разлито в бутылки в данной местности.
То же самое было и с «боне», которое пробудило в Уотсоне сентиментальные чувства по отношению к Мэри Морстен: мы можем предположить — если Холмс разделил трапезу с доктором, как ,видимо, и было на самом деле, - что он позаботился о поместье, где произведено вино и о том, где оно было разлито вино, прежде чем приступить к делу.
Интересный комментарий относительно мудрости Холмса в искусстве употребления спиртных напитков можно найти в малоизвестном отрывке в рассказе о трагедии, произошедшей с Евгенией Рондер(Квартирантка под вуалью). Там, перед тем как отправиться в Южный Брикстон, где ужасно изуродованная красавица предавалась мыслям о самоубийстве, он глубокомысленно говорит своему компаньону о том, что тщетно строить гипотезы при отсутствии фактов; затем он резко меняет тему.
- Вон там на буфете, Уотсон, холодная куропатка и бутылка Монраше. Нам следует немного подкрепиться, прежде чем отправиться в путь.
"Монраше"! Это комплимент благородному вину, что Шерлок Холмс выбрал его для восстановления сил, когда он был встревожен и пребывал в смятении; что он, несмотря уже на зрелые годы, предпочел его шприцу для подкожных инъекций и сифону. Но все же это лучшая дань уважения ему самому, его вкусу и проницательности, что он остановил свой выбор на напитке, который Куртепе с восхитительной сдержанностью назвал “лучшим белым вином в Европе”.
Присутствие Монраше на буфете в доме на Бейкер-стрит, как я полагаю, было результатом обдуманного выбора, и это характеризует Шерлока Холмса как ученого (savant) и знатока (connaisseur ) в его окончательном предпочтении вина прочим наркотическим веществам.

***
Комментарий переводчика

Немного озадачило и вызвало интерес вот это предложение. "То же самое было и с «боне», которое пробудило в Уотсоне сентиментальные чувства по отношению к Мэри Морстен: мы можем предположить — если Холмс разделил трапезу с доктором, как ,видимо, и было на самом деле, - что он позаботился о поместье, где произведено вино и о том, где оно было разлито вино, прежде чем приступить к делу."(So, too, with the Beaune which helped to incline Watson sentimentally toward Mary Morstan: we can assume—if Holmes shared the doctor’s repast, as he presumably did—that he made sure of his hospice and his bottling before he partook.)

Во-первых, стоит упомянуть, что в старых переводах это был просто кларет, без всяких Боне) Ну, это я уже давно узнала. Но здесь меня немного озадачило слово hospice, которое к тому же еще идет как "his hospice". И я сначала даже подумала, что оно тут как бы в значении "приют", то бишь Холмс должен был позаботиться о том, что ставит на стол у себя дома, хотя странновато, конечно. И я не сразу обратила внимание, что потом идет "his bottling". То есть если еще приют был его, Холмса, то разлив по бутылкам-то почему his?
Короче полезла я в сеть и там наткнулась на Hospices de Beaune . Немного исторических подробностей.
Hospices de Beaune (Оспис де Бон), пожалуй, самый известный из всех благотворительных винных аукционов. Его история началась в 1443 году, когда для ухода за больными был построен знаменитый отель Hôtel-Dieu в центре Бона.
Канцлер Николя Ролен основал Hôtel Dieu в 1443 году, когда Бон вышел из 100-летней войны, периода беспорядков и чумы, опустошившей сельскую местность. Именно для бедных и обездоленных был построен этот шедевр архитектуры, вдохновленный самыми выдающимися отелями Дье Фландрии и Парижа. За строгими шиферными крышами фасада расположены потрясающий внутренний двор, красивые лакированные черепичные крыши и потолочные люки.



В 1457 году Guillemette Levernier сделал первый подарок в виде виноградника Оспис де Бону, и эта традиция сохранялась в течение пяти веков.
На сегодняшний день винодельческое поместье составляет около 60 гектаров, из которых 50 отведены для Пино Нуар, а остальные – для Шардоне. Большинство виноградников классифицируются как Grands Crus и Premiers Crus. Уход за ними доверен 22 виноделам, отобранным управляющим поместья.

Вина Hospices de Beaune продаются на аукционе ежегодно каждое третье воскресенье ноября. Продажа, организованная сегодня аукционным домом Christie’s, является самым известным винным благотворительным аукционом в мире. Вырученные от продажи средства используются для улучшения оборудования больницы Hôtel Dieu.


Ну, и добавлю еще, что в отеле Дье снимали знаменитую "Большую прогулку". Наверное, вы помните вот эту монастырскую больницу)



Ну, и, видимо, это такое ВИНО, что автор написал его с "his", что само по себе о многом говорит.

Берусь за журналы. Конечно, всего очень много и, как сказал Атос, я "клюю из всех кормушек". Зато есть ощущение, что пытаюсь охватить как можно больше источников, а если сидеть над чем-то одним, то мало того, что это монотонно, но и к тому же все остальное останется скорее всего неохваченным.

Сделала небольшой шаг назад. Это статья из 3 выпуска Baker Street Journal, который я уже прочесала. Просто хотела отложить ее до тех пор, когда уже вплотную приступлю к Этюду, но... Все изменилось.. К сожалению, и все не так, как было еще недавно. Вот даже год назад. Долго шла к этому, а когда почти дошла, но цель перестала быть столь желанной. По крайней мере, отчасти. Ну, вернуть это не в моей власти.

Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

Кстати, у Баратынского там есть поразительные строки, имеющие ко всему этому самое непосредственное отношение:

И пламень мой, слабея постепенно,
Собою сам погас в душе моей.

Потрясающе. Но не буду о грустном. И по вышеизложенным соображениям выкладываю эту статью. А потом пойду дальше.

Но сначала кое-какие соображения после прочитанного.

Ну, во-первых, старые шерлокианцы любили очень своеобразно выражать свои мысли. И по ходу дела решила завести на Джулиана Вольффа тэг. Если еще не завела, в чем не уверена. Покопаюсь.
Далее. Почти в каждой статье делаешь какое-то открытие. Очень интересная деталь про три двери в комнате Холмса. И не могу не отметить, как замечательно это нашло отражение в Гранаде. Один из тех моментов, когда , благодаря сериалу ты понимаешь, как все было на самом деле. А в нашем - я очень люблю эту роскошную квартиру - но от действительности она страшно далека. Но и в Гранаде третьей двери не было. Мелькнула крамольная мысль - уж не потому ли "Камень Мазарини" они сняли именно так, как сняли?) Хотя понятно, что дело было не в этом, правда , в силу определенных причин эту серию я смотрела раза полтора. Во-первых, из-за практически отсутствия в ней Бретта, а во-вторых, из-за того, о чем я недавно писала - о "Трех Гарридебах", которые впихнули туда в каком-то обрезанном и смехотворном виде.
И еще обнаружила любопытный косяк, - если только это косяк - у наших переводчиков. Всю жизнь была уверена в том, что Фелпс ночевал в спальне Холмса. А вот оказывается, что это была свободная (spare) спальня. Но переводчиков я понимаю. Холмс говорит, что в Лондон не поедет, а Фелпс, значит, пусть ночует в свободной спальне. Логично предположить, что он говорил о своей комнате. Хотя Вольффу, конечно, виднее. Тем более, что Хопкинса потом все же положили в гостиной)
Но понятно, что все это требует более пристального рассмотрения, и я надеюсь, что позже будут еще статьи на эту тему.

Итак

Я ПРИСМОТРЕЛ ОДНУ КВАРТИРКУ НА БЕЙКЕР-СТРИТ

Доктор медицины Джулиан Вольфф

Задача стабилизации целого мира поистине огромна и не может быть предпринята каким-либо отдельным человеком или небольшой группой. Поэтому она была разделена таким образом, чтобы вопросы с ее компонентами можно было решать индивидуально. В силу скорее необходимости, нежели логики общая политическая стабилизация была возложена на старшего партнера этого печально известного трио - политика, маяка и тренированного баклана. После того, как все задачи были распределены, все еще остается маленький уголок мира, представляющий интерес для всех Нерегулярных, и это по справедливости будет считаться их долгом -урегулировать его внутреннее устройство самым удовлетворительным образом.
До настоящего времени границы и физический статус сферы влияния Нерегулярных оставались неизменными. Фактически, за пределами традиционных и не слишком удачных театральных декораций, они существовали только в умах исследователей. Для этих серьезных индивидуумов задача перемещения стен и мебели в постоянном стремлении соответствовать разнообразным требованиям следующих друг за другом приключений становится очень изнурительной - даже если она носит скорее умственный, чем физический характер.
Для того, чтобы пролить немного света во тьму - или , по крайней мере, в туман – представлен сопроводительный план комнат, снимаемых по адресу Бейкер-стрит, 221Б. Легко предвидеть, что этот план потребует некоторой защиты, но можно полагать, что изображенная композиция по большей части удовлетворяет условиям, изложенным в тексте. В любом случае, если это не будет признано окончательным удовлетворительным решением проблемы, то послужит основой для дальнейшего обсуждения, которое вполне может привести к желаемому результату.


читать дальше
Гостиная – наиболее знакомая комната и не должна вызвать слишком большие трудности. Ее окна с эркером упоминаются в «Берилловой диадеме» и в «Камне Мазарини». В тексте описывается ее мебель, деталь за деталью, но не приводится ее точное расположение. И это большая удача, поскольку, таким образом, это дает нам тему для широкого научного обсуждения.
На этот раз будет уместно привести примеры незначительных проблем, связанных с точным расположением мебели. Автор считает, что Холмс сидел в восточном кресле. Это позволило бы ему сидеть спиной к окну, рядом с ведерком для угля, где он держал сигары и неподалеку от его химикатов. Это также дало бы ему дополнительное преимущество - возможность попрактиковаться в упражнениях по стрельбе, украшая противоположную стену патриотическим вензелем. Кроме того, Уотсону, сидящему в западном кресле, было бы очень удобно “спрятать жемчужину в сейф и достать оттуда материалы Конк-Синглтонского дела о подлоге" (Шесть Наполеонов), а также совершать маневры с кочергой (Три конька). Нет сомнений, что многие подобные тонкости придут в голову продвинутым исследователям.
Каждому из них еще остается снабдить гостиную всеми необходимыми принадлежностями, которые, к сожалению, не могут быть показаны на плане такого типа. Их важность будет очевидна, если понять, что они включают в себя сифон, персидскую туфлю, надпись "V.R." на стене и беспорядочно разбросанные предметы на деревянной каминной полке. Этот последний пункт заслуживает особого упоминания, потому что к нему относятся приколотые перочинным ножом письма, ожидающие ответа, бутыль с кокаином и шприцы, остатки от табака, выкуренного накануне, трубки и кисеты, револьверные патроны и маленькая шкатулка из белой слоновой кости с выдвижной крышкой. Остается надеяться, что с ней будут обращаться бережно, так как она была доставлена от мистера Кэлвертона Смита.
На первый взгляд это описание спальни Шерлока Холмса из рассказа «Шерлок Холмс при смерти». Дальнейшее исследование, по-видимому, показывает, что это описание гостиной, превращенной в комнату больного. На самом деле, существует серьезная нехватка данных о точной меблировке этой важной части дома. Считается, что ее расположение рядом с гостиной настолько хорошо известно, что нет необходимости цитировать все текстовые ссылки, указывающие на это. То, что эта спальня расположена таким образом и что в ней три двери, становится очевидным посредством событий в рассказе «Камень Мазарини» которые предполагают помимо обычно используемой двери, еще и дверь, ведущую к нише эркера, а также дверь в холл, служащая вторым выходом.
Предполагаемое расположение спальни доктора Уотсона может вызвать некоторые споры, но ссылка на самые авторитетные источники приводит к неизбежному выводу, что эта комната расположена этажом выше гостиной. По меньшей мере, пять раз Уотсон упоминает о том, как спускался из своей комнаты в гостиную.
Нет нужды что-то говорить о свободной спальне, за исключением утверждения, что как-то в июле ею воспользовался Головастик Фелпс. По какой-то причине, когда молодой Стенли Хопкинс остался ночевать, ему не предоставили свободную спальню, а постелили на диване перед камином в гостиной.(Пенсне в золотой оправе)Так как это было «непогожей ноябрьской ночью», то, вероятно, там ему было более комфортно, между камином и микстурой доктора Уотсона, состоящей из горячей воды с лимоном – и другими ингредиентами.
Никаких возражений по поводу ванной комнаты не предвидится, хотя никаких конкретных документированных подтверждений ее существования приведено быть не может. Правда, Уотсон принимал как-то ванну, но, конечно же, пользовался удобствами наверху, рядом со своей комнатой.(Знак четырех)
В настоящее время на повестку дня для критического изучения вынесен предлагаемый план комнат на Бейкер-стрит. И прежде чем пренебрежительно отодвигать в сторону этот литературный труд, написанный автором на склоне лет или подвергать его слишком суровой критике , нужно серьезно рассмотреть приведенные процитированные источники. Если сами комнаты пережили недавний суровый восточный ветер, то настоятельно рекомендуется тщательно их осмотреть. Это откроет перед нами более точные доказательства, подтверждающие или опровергающие выдвинутые теории. Фактически, вполне возможно, что пока это не будет сделано ,будет весьма затруднительно проводить все дальнейшие исследования в этом направлении.

Иллюстрация, собственно, принадлежит Strampunch, но этот пост потом перепостили много раз.

"Сон"

Находящемуся в Баскервилль-холле Уотсону снится Холмс, жизни которого угрожает опасность и который три года назад просил друга поехать с ним на континент.



- Останьтесь.
- Нет, я могу оказаться опасным гостем.



- Мне все равно, но вы ранены, Холмс!
- Это просто царапины, дорогой друг.



- Поедемте со мной на континент.
- Конечно, но куда?
- Куда угодно. Мне все равно.



- Подождите, Холмс!... Холмс!



- Подождите...

По страницам тумблера.

"Никто не пишет о Холмсе и Уотсоне без любви" . Джон Ле Карре

***

Иллюстрация в стиле Лейендекера





***
То, что написано ниже, будто сняли с языка, подпишусь под каждой строчкой. И особенно в отношении "Рейгетских сквайров".
Пишет not-equippedforthis

"Вечно скорблю о том, что Гранада не экранизировала "Трех Гарридебов". В этом есть что-то дьявольское. Даже невероятное.
"Если бы ты убил Уотсона, ты бы живым отсюда не вышел" - но произнесено это могло быть ужасно напряженным, низким, язвительным, шипящим голосом Бретта. Яростный, дикий взгляд и рука, мягко опущенная на колено Уотсона. Все это ненадежное самообладание отброшено в сторону и перед нами человечность того, что произошло. Можете представить, как я скриплю зубами от возмущения."

И мне тут нравятся тэги, некоторые из которых являются отдельными фразами :

"Нас ограбили"
"Без какой бы то ни было причины никто не экранизировал "Трех Гарридебов". А там ЭТА СЦЕНА.(THE Scene)"
"Если б я увидел, как Джереми Бретт теряет разум, склонившись над раненным Уотсоном, я тоже лишился бы рассудка. Я могу только представить этот дикий взгляд в двух дюймах от камеры"
"Иногда я думаю, как Гранада могла бы снять "Рейгетских сквайров" и у меня сразу ухудшается настроение"

Продолжаю после долгого перерыва. Переводить адски тяжело. Основой перевода как бы служит электронный перевод, но только основой, потом приходится перерабатывать каждое предложение. И чем дальше, тем больше ощущаю, что французский электронному переводу поддается плохо. То есть сама-сама. До чего-то доходишь благодаря слабым познаниям в этом языке, что-то угадываешь, что-то долго и упорно ищешь в сети. Не раз уже была мысль бросить) Но конец главы как-то примирил меня с этой книгой.
Автор, правда, весьма относительный холмсоман и стилю Дойля следовать даже не пытается и к тому же убрал Уотсона с глаз долой, а Холмса называет Шерлоком, что я упрямо исправляю)
Ну, и вот если говорить о разочарованиях, то только я, наверное, могла приобрести книгу из-за обложки и названия. Да еще на французском. Форменный кот в мешке. Ничего не зная ни об авторе, не о содержании. И сейчас могу только переводить ее главу за главой, ибо иначе и не узнаешь о чем она. Полистать книжку не имеет большого смысла, если не считать большого количества знаменитых имен. Поэтому глаза боятся, а руки делают.

Мне кажется, она еще и не отредактирована, ибо встречаются предложения с совершенно обратным смыслом. И это не потому, что я чего-то не поняла. Короче не самая легкая работа.

Глава 4
Сара Бернар



В конце апреля 1889 года, когда была разгадана тайна Медных буков, Шерлок Холмс вернулся из Хэмпшира, чтобы присутствовать на свадьбе Джона Х. Уотсона с мисс Мэри Морстен, в которую доктор влюбился в сентябре 1888 года, во время дела, названного Конан Дойлом «Знак четырех». В начале 1889 года новоиспеченные супруги переехали в Паддингтон.
Оставшись один на Бейкер-стрит, Шерлок Холмс мог свободно принимать Майкрофта, которому больше не нужно было опасаться неосмотрительности Уотсона.
Итак, однажды июльским вечером Майкрофт неожиданно появился на Бейкер-стрит :
-У меня есть два билета в Театр Ее Величества. Хочешь воспользоваться этим случаем ?
Газета «Daily Telegraph» сообщила о единственном в своем роде представлении "Дамы с камелиями" с Сарой Бернар в главной роли. "Эта француженка, - писал журналист, - единственная драматическая актриса, способная играть своим голосом, как на струнном инструменте.» Заинтригованный, Шерлок Холмс вскочил вслед за Майкрофтом в кэб, который направился на Трафальгарскую площадь.
Вооруженного биноклем, детектива больше занимало раскрытие секретов таланта французской актрисы, нежели перипетии мелодрамы Дюма, истории о влюбленной куртизанке, которая жертвует собой, чтобы не разрушить репутацию семьи своего возлюбленного. В конце последнего акта, когда Арман подходит к постели умирающей Маргариты, которую он не переставал любить, Шерлок Холмс был одним из немногих зрителей, которые не проронили ни единой слезинки.
читать дальше
- Сядь рядом со мной, мой Арман, и слушай меня внимательно. Недавно я на мгновение разгневалась на смерть, каюсь; она необходима, и я люблю ее, потому что она ждала тебя, чтоб нанести свой удар!
- Больше не говори мне, что ты умрешь, скажи мне, что ты этого не хочешь!
- Даже если я этого не хотела бы, мой друг, мне, конечно, следовало бы уступить, раз так угодно Богу. Я мертва, и все, что ты сохранишь от меня, будет чистым; я жива, и на нашей любви всегда будут пятна...поверь мне, что Бог ни делает, все к лучшему ...
- Ах, мне нечем дышать! - воскликнул Арман с таким чувством, что зрители не могли понять, были ли эти слова в тексте или они вырвались у актера.
В свой бинокль Холмс увидел, как глаза Сары сверкнули стальным огоньком: ее голос становился глуше, но взглядом она поддерживала своего партнера:
- Мне придется придать тебе смелости ? Тогда, слушай меня. Открой этот ящик, достань оттуда медальон... это мой портрет тех времен, когда я была еще маленькой! Это для тебя; оставь его себе, позже он облегчит твои воспоминания.
Арман слушал ее, рухнув в кресло и опустив голову на руки. Затем, не меняя позы, но с неожиданной энергией в голосе, Сара воскликнула::
- Ты слышишь, мой Арман ?
Арман вздрогнул. Затем Сара продолжила почти приглушенным голосом:
- Дай мне свою руку... уверяю тебя, умирать нетрудно.
Опираясь на руку Армана, она встала с канапе, на котором лежала, и Шерлок Холмс увидел, что незаметно пожав запястье своего партнера, она заставила его встать со стула.
- Ах, это странно, - сказала Сара, прислонившись к Арману, чтобы удержаться на ногах.
- Что именно? - прошептал Арман.
-Я больше не страдаю. Кажется, что я наполняюсь жизнью ... я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше... Ах, как мне хорошо!
Ее тело, казалось, было на последнем издыхании, но она продолжала со страшной силой прижимать его к себе, а затем скользнула на диван и закрыла глаза.
- Маргарита! Маргарита! Маргарита! - проревел Арман, падая к ногам Сары. Уткнувшись головой ей в колени, он, рыдая, зашептал:
- Мертва! Боже мой! Что же будет со мной?
Затем в свой бинокль Шерлок Холмс увидел, как пальцы актрисы украдкой поглаживают шею Армана Дюваля.

- Любопытный спектакль, - сказал Шерлок Майкрофту в кэбе, который отвез их домой. – Если не смотреть в бинокль, то это была пьеса Дюма. А если посмотреть, то – драма в драме.
- Разве это не способ придать пьесе дополнительное измерение ?
-Я так не думаю.
- У Сары Бернар репутация непредсказуемой актрисы, - сказал Майкрофт, выходя из остановившегося кэба.


Не прошло и часа после возвращения Шерлока Холмса на Бейкер-стрит, когда в дверь позвонили. На лестнице послышались быстрые шаги, и в его дверь постучали. Холмс открыл дверь. Женщина, из-под полураспахнутого плаща которой виднелось платье горничной, поспешно вошла в комнату и воскликнула с сильным французским акцентом:
- Моя хозяйка хочет видеть вас, месье!
- Не могли бы вы сначала сказать мне, кто ваша хозяйка?
- Мадам Сара Бернар!
- Что ей угодно?
- Встретиться с вами сейчас - это очень серьезно. Фиакр ждет.


Когда Шерлок Холмс вошел в гостиную роскошного номера, который занимала в "Савойе" актриса, Сара закрывала на замок маленький кожаный дорожный саквояж, в который она убрала выручку от выступления. Пристегнув ключ к своему золотому поясу, она протянула руку детективу, который наклонился и поцеловал ее:
- Простите меня, месье, за эту несвоевременную просьбу, но речь идет о моей репутации и жизни одного человека.
- Вашего партнера? – спросил Холмс.
- Кто вам сказал?
- Я присутствовал сегодня вечером на вашем спектакле. Это было в высшей степени интересно, мадам. Первый раз я видел на сцене актера, который с такой очевидностью демонстрировал, что у него ломка.
- Так это было заметно! – воскликнула встревоженная Сара. – Значит, все знают?...
- Маловероятно, мадам, что большинство зрителей сможет распознать воздействие на наркомана наркотика или, скорее, его отсутствия.
- Этот наркоман, мистер Холмс, - сказала Сара, как бы невольно возвращаясь к тону трагической актрисы, - еще и мой муж.
- Я не знал об этом, мадам.
- Газеты не преминули написать об этом в свое время.
- Я мало читаю французские газеты.
- Я вышла замуж в Лондоне, в церкви Святого Андрея на Уэлл-стрит.
- Я сожалею, что это ускользнуло от меня. Я уделяю больше внимания музыкальной хронике, чем драматической.
- Вы не любите театр, сэр!
- Меня больше интересуют методы, которые он применяет. В том числе посредством голоса, тембра голоса.
- Тембра голоса ! Одного только тембра ? - сказала Сара, удивленно глядя на Шерлока Холмса.- Странно ! Но это не важно, месье Холмс, умоляю вас: найдите моего мужа!
- Сначала расскажите о нем. В своем нормальном состоянии это должен быть привлекательный мужчина с идеальным греческим профилем.
- С профилем Аполлона, месье Холмс. Атташе греческого посольства, более увлеченный театром, чем дипломатией, он попросил меня принять его в свою труппу. Я приняла его для турне по Европе. Красавец, какие бывают лишь на Олимпе, он преследовал меня, смущал, я уже готова была потерять голову. Тогда, в порыве, вместо того чтобы поддаться недостойным чувствам, я решила выйти за него замуж. Из Неаполя, где мы были, мы приехали сюда пожениться, потому что в Италии католичка, которой я являюсь, не могла выйти замуж за православного. Это было в 1882 году. В апреле будет семь лет. Вскоре после нашей свадьбы я обнаружила, что мужчина, которому я отдала свое имя...
- Вы забыли сказать мне его собственное.
-Его имя? Дамала! Жак Дамала. Что ж, Жак стал завидовать славе Сары Бернар. Он хотел бы сделать из меня Сару Дамала ! Моя публика не смогла бы этого вынести. Затем, чтобы заставить меня страдать, он стал бегать за девушками. Чтобы разорить меня, он отправился играть в Монте-Карло. Наконец, чтобы унизить меня, он уехал в Африку и вступил в полк спаги. Он вернулся во Францию только после того, как заразился там наихудшими пороками: употреблением опиума и тысячи других ужасных наркотиков. Мне пришлось прогнать его! Но вскоре, вернувшись из Америки, я узнала, что он живет в ужасных трущобах. Женское сердце не может оставаться бесчувственным. Мне было жаль его. Я разыскала его и поселила его у себя, на бульваре Перейр. Я наняла для его лечения лучших врачей Парижа. И чтобы вернуть ему вкус к жизни, я принесла себя в жертву, взяв его в свой спектакль, надеясь, что радость быть со мной на сцене заставит его забыть о своих пороках. Какое-то время у меня все шло хорошо. Это было лишь какое-то время, как вы могли заметить сегодня вечером.
- Что произошло после того, как упал занавес ?
- Он сейчас же вернулся в свою гримерную. Я пошла в свою. Когда я закончила снимать грим, то послала за ним. Он исчез. Если он устроит скандал, пресса не пощадит меня. Вы, должно быть, помните, что во время предыдущего визита газетчики написали обо мне ужасные гадости под самым бесполезным предлогом: рев моего гепарда взбудоражил соседских собак!
- Видел ли кто-нибудь, как он уходил из театра ?
- Кто? Жак? Моя горничная сказала мне, что портье видел, как он вышел и сел в фиакр.
- Могу я поговорить с вашей горничной ?
Сара позвала ее. Молодая женщина подтвердила, что портье видел, как Дамала ушел в сопровождении другого мужчины. Судя по его описанию, она думала, что уже видела его в коридоре, куда выходят гримерные. Она помнила его цилиндр, но забыла черты его лица, за исключением того, что он носил бакенбарды.
- Рыжие бакенбарды ? - спросил Холмс.
- Рыжие ? Да, в самом деле.
- Он не прихрамывал ?
- Ах, да ! - воскликнула горничная. - Я думал, что это потому, что у него неудобные ботинки.
- Мадам, - сказал Холмс, поворачиваясь к Саре, - Я был немного самонадеян: я был не единственным сегодня вечером, кто смог распознать наркомана. Но не бойтесь ничего. Ни я, ни этот человек ничего не скажем прессе. Путешествующие наркокурьеры проявляют максимальную осмотрительность. В моем списке офисов есть адрес опиумного притона, где подвизался этот человек. Завтра утром Жак Дамала вернется в свой гостиничный номер. Спокойной ночи, мадам.


Шерлок Холмс вышел из кэба недалеко от Хеймаркетта, у приличного на вид дома, в котором располагался закрытый частный клуб. В будуаре, в полуобморочном состоянии на диване лежал Дамала. Ему нельзя было возвращаться в «Савой» в таком состоянии. Тогда Холмс уселся в кресло, закурил свою трубку и, ожидая, пока несчастный придет в сознание, достал из кармана исследование о скрипках Страдивари и погрузился в чтение.
Два часа спустя Жак Дамала вздохнул. Холмс кашлянул, и спящий приоткрыл глаза, казалось, не помня, где он находится. Детектив назвал свое имя и рассказал ему о поручении, которое дала ему Сара Бернар.
- Значит, теперь она Вас отправила по моим следам.
- Я бы не взялся за это дело, если бы не чувствовал, что ваша безопасность находится под угрозой. Есть клубы, вступить в которые тем более легко, что затем трудно отказаться от уплаты взноса, который становится все более и более обременительным и все более и более неотложно требует существенного денежного вложения.
-Я должен поблагодарить вас, месье Холмс! Но что же делать, не бежать же, потому что от своих мыслей не скроешься, если только забыть о них.
- Каждый человек, рано или поздно, задает себе этот вопрос.
- Вы знаете на него ответ ?
- Пока нет. Он далеко не прост. Но со временем ...
- Я бы хотел этого, мистер Холмс. Но вы не знаете заведения Сары Бернар. Тот, кто туда проникает, не может убежать !
-Не знаю, что бы я сделал. Мадам Сара Бернар рассказала мне о вашем побеге в Африку.
- Бегство в пустыню! Испытания, которым подвергаются африканские батальоны, ужасны. В Париже трудности все же не лишают тебя комфорта. Я вернулся. Сара, должно быть, уже рассказала вам о нашей свадьбе.
- В нескольких словах.
- Она рассказала вам, как, обольщенная, не смогла устоять перед моим обаянием.
- Она сказала мне, что вы очень красивы.
- Это было правдой. Но я не любил ее. Я любил Жанну, ее сестру. Сара, неизмеримая гордость которой сравнима только с ее ревностью, никогда не терпела, чтобы кто-то обращал внимание на кого-то, кроме нее. Она хотела, чтобы я был у ее ног. Мы гастролировали по Европе. Она пускает в ход свое обаяние, подобно укротителю, который щелкает кнутом. Я упорно не хотел подчиняться. То, что было для меня чем-то вроде игры, стало для нее навязчивой идеей. Никто никогда не оказывал ей сопротивления. Молодой грек не мог не заметить ту, которая пробудила пыл старого Виктора Гюго. Тогда в Неаполе, чтобы заставить меня сдаться, безумная не от любви, а от уязвленной гордости, Сара сказала, что согласна стать моей женой. У меня хватило ума не отказаться от того, что предлагали ей многие состоятельные люди. В Италии формальности были долгими. Опасаясь, что я возьму себя в руки, она бросила свою труппу, чтобы обучать меня в Лондоне, где она могла бы надеть на меня ошейник и выставлять напоказ, как она выставляла напоказ свою пантеру, потому что эта женщина, сэр, любит не домашних животных, а домашних хищников, которые так и умирают на цепи. И я умру, месье Холмс, поверьте мне!
-Каждый несет в себе свою правду, - произнес Шерлок Холмс. - Персидская пословица гласит: "Опасно отнимать у тигрицы тигренка, а у женщины - ее иллюзии".
Сказав это, детектив поднялся с кресла и подошел к окну, чтобы раздвинуть шторы.
- Скоро рассветет. Я думаю, что сейчас вы в состоянии вернуться в отель.
Уже близился рассвет, когда Холмс помог Дамале выйти из кэба и передал его с рук на руки швейцару "Савойи".


Вернувшись на Бейкер-стрит, 221Б, он открыл ящик комода в своей комнате и достал кожаный футляр, из которого извлек шприц. Он наполнил его жидкостью из небольшого флакона, затем закатал рукав рубашки.
На следующий день юный посыльный из Отряда Нерегулярных войск, которого он использовал в деле Знака четырех, принес ему конверт с надписью "Савой". В нем был чек и записка:


«Я хотела бы поблагодарить вас при встрече, но мое слишком короткое пребывание здесь не оставляет мне на это времени. Я также хотела бы рассказать вам о моей большой подруге, композиторе Августе Холмс. Между вами есть какие-то родственные связи? Я обязательно расскажу ей о нашей встрече. В Париже для вас открыт мой салон.
С благодарностью, Сара Бернар»


Шерлок Холмс сунул письмо в карман халата и увидел, что юный почтальон до сих пор стоит у двери.
- Не нужно ждать, Билли. Ответа не будет.
- Дело не в этом, сэр, - сказал мальчик, нерешительно поглядывая на него. - Дело в том, что мне нужно вам кое-что сказать.
- В самом деле? Ну, я тебя слушаю, - сказал Шерлок Холмс.