Глава 3

Карперби

На следующее утро я встал, позавтракал и разработал план своих действий. Мне показалось, что логично было бы начать с приходской церкви в Аскригге , найти там записи о рождении, смерти и заключении браков в семье Холмсов и, может быть, задать несколько осторожных вопросов официальным представителям власти и местным жителям. Аскригг был почти в три раза больше Карперби и Эйсгарта, как я узнал от управляющего гостиницы , который оказался настоящим кладезем знаний и хранил множество записей относительно местных достопримечательностей.

Я осведомился у него, как добраться до Аскригга, и мне было сказано, что сначала мне нужно ехать на север, в Ричмонд, а затем сесть на поезд, идущий на запад, к долинам; один поезд выходил из Ричмонда рано утром , другой – в полдень. Управляющий объяснил мне, что так как Уэнслидейл славился среди туристов своими великолепными видами,( в особенности это касалось нескольких прекрасных водопадов и величественных горных ущелий), то теперь там было лишь несколько пабов, где можно было устроиться на ночь. В прекрасные летние дни и они были бы переполнены туристами, однако, зимой мне не составит труда найти себе подходящее местечко.

Во время поездки из Йорка в Ричмонд, а затем на запад в Уэнслидейл, стало еще холоднее. Прибыв в Аскригг, я смог отогреть свои одеревеневшие от холода колени у пылающего камина в уютной гостинице «Святой Георгий и дракон», ее особо рекомендовал мне начальник станции. Управлял гостиницей полный и краснолицый Сэмюэл Томпсон, с лица которого, казалось, никогда не сходила неизменная улыбка и это в ничуть не меньшей степени, чем этот уютный очаг, помогло рассеять сковавший меня холод.
Вечер прошел тихо, я рано поужинал и вскоре после этого поднялся к себе в номер. Я решил, что не буду задавать никаких вопросов о Хиллкрофт Хаусе или вообще, о семье Холмса ни болтливому Сэмюэлю Томпсону, ни кому-то из многочисленных завсегдатаев паба, сидевших внизу за кружкой местного пива, пока не сам не испробую все возможные пути и средства, что были в моем распоряжении. Я не хотел, чтобы эти пути запятнала чья-нибудь негативная реакция, как это случилось в Карперби с Питером Брэдли. Поэтому уйдя от множества вопросов, которые эти общительные люди задали бы мне, как горожанину, приехавшему в их места в столь неподходящее время года, я сказался уставшим с дороги и покинул их приятную, хотя и несколько утомительную компанию и поднялся в свое временное жилище. Я был рад, что мне предоставили дополнительное одеяло, ибо ночью холод усилился. Я был бы совсем угнетен этим холодом, но красота покрытых инеем деревьев наподобие тонкого кружева слегка приподняла мне настроение.

Прекрасно выспавшись и плотно позавтракав и держа в уме указания мистера Томпсона, я надел пальто, дабы направиться к церкви, где местный викарий и архивариус, отец Джон Брогэм вел регистрацию рождений, браков и смертей в Аскригге и его окрестностях, в том числе и в Карперби.


Церковь в Аскригге
Я выскользнул за дверь и быстро зашагал, чтобы согреться, и, таким образом, вскоре очутился на ступенях очень древней церкви. Остановившись на минуту, я вдохнул побольше морозного зимнего воздуха, мысленно поправил галстук и одернул жилет. Затем я вошел в церковь и пошел в ее заднюю часть в поисках викария. Заглянув в ризницу, я был удивлен тем, что в середине этого помещения рос старый ясень. Я был поражен, но тут же вернулся к причине своего прихода и негромко кашлянул, чтобы привлечь внимание викария, который сидел в ризнице и писал письмо. Он повернулся и, увидев меня, встал, как мне показалось, благодарный за то, что я оторвал его от его занятия. Уже немного согревшись, я размотал шарф, снял перчатки и расстегнул пальто.

Так как было утро среды, отец Джон Брогэм – румяный, дородный мужчина с окладистой, аккуратно подстриженной бородой, которую он постоянно поглаживал – был не слишком занят. Он был разговорчив и выказал добросердечное любопытство. Я объяснил, что хочу увидеть его метрические книги, это должно помочь мне в написании истории этого региона за последние столетия, которая , возможно будет опубликована в местной газете. Мои слова, казалось, удовлетворили его бесхитростную натуру, и он повел меня в маленькое помещение в углу церкви, где находились его архивы. Я почувствовал легкий укол совести за то, что не до конца был честным с этим услужливым и очевидно очень добрым молодым человеком, которому, кажется, искренне польстило, что кто-то уделяет внимание его скромным прихожанам.
Метрические книги были огромными фолиантами, ведущими исчисление от 1600 года; отец Брогэм, которому это занятие было еще в новинку, ибо его предшественник, к сожалению, скончался от лихорадки прошлой весной, не знал, где могут находиться более ранние записи, а его куратор поехал с визитом к родственникам, и его не будет в городе еще более двух недель.

Викарий заботливо принес мне чайник горячего чая и оставил меня наедине с книгами. Так я приступил к задаче, которая должна была некоторым образом прояснить ситуацию. Не один час я провел, копаясь в этих старых книгах и тщательно изучая их содержание. В метрические книги, как я заметил, были внесены семьи из Карперби, но к глубокому своему разочарованию я не увидел ни одной строчки, где бы упоминалась фамилия Холмс. И я нашел семью Холмсов из Аскригга, и викарий позже сообщил мне, что глава этой семьи был торговцем скобяными изделиями. Однако записей об этой семье было довольно много, и среди многочисленных дат рождений этого, на редкость плодовитого, клана не было упоминания ни о Майкрофте, ни о Шерлоке. И кроме того, эти Холмсы жили в городе ,и, как видно, никогда не владели ни землей , ни каким бы то ни было поместьем. Конечно, фамилия Холмс ни в коей мере не может считаться такой уж необычной, и я рассчитывал, что найду и другие семьи с той же фамилией. Но самое странное в этих метрических книгах, от чего мне стало слегка не по себе, это то, что там были пропущенные страницы. Во всех трех огромных книгах я встречал места, где было видно, что страницы вырезаны, словно бы ножом, и изъяты. Последний такой таинственный пробел я нашел в записях , регистрирующих смерти за 1872 год. Когда я привлек внимание викария к такому беспрецедентному посягательству на его реестры, он был крайне изумлен, бесконечно повторяя «Боже мой, боже мой!» и снова поглаживал свою бороду – он до сих пор не замечал этих пропусков, с тех пор , как занял это место. Понятно было, что он находится в полном неведении, относительно того, кто является злоумышленником, а сам он был слишком добродушен и наивен, чтобы заподозрить его в подобном преступлении.

В тот же день после ланча я нанял двуколку и отправился в Эйсгарт, где с помощью старшего приходского клерка Майкла Клейджилла, произвел те же изыскания в городских метрических книгах. Я нашел еще одно семейство Холмс, родоначальником которого был Тимоти Холмс, который, как сообщил мне мистер Клейджилл, был хозяином гостиницы «Святой Георгий и Дракон». Я решил, что благоразумнее будет не уточнять, кому из двух владельцев гостиниц под названием «Святой Георгий и Дракон» принадлежит первенство и кто придумал название, а кто лишь назвал свою гостиницу точно также – Томпсон из Эскригга или Холмс из Эйсгарта. Церемонный педант , мистер Клейджилл, давно жил в Эйсгарте, хотя он «уж, конечно, не завсегдатай таких злачных заведений». Тем не менее, так как толками земля полнится, мистер Клейджилл знал, что Холмсы содержат гостиницу уже более ста лет, и у них нет родственников среди землевладельцев. « И хотя они оказывают немалую услугу дьяволу, соблазняя людей своим хмельным напитком, во всем остальном это добропорядочные христиане, посещающие храм божий и ни чем не запятнали свою репутацию». Несколько утомительных часов я просидел там, медленно переворачивая страницы, но так и не нашел в тех книгах ни единого пробела.

Я вернулся в Эскригг в небольшом фургоне. Когда солнце уже зашло, даже плотная полость не смогла полностью защитить меня от холода, и я совершенно окоченел, хотя совершил всего лишь четырехмильную поездку. Молодой человек, правящий лошадьми, казалось, был совсем невосприимчив к холоду, однако мне тут пришли на ум слова Холмса о том, что северный климат является хорошей школой для того, чтобы без особых трудностей выслеживать преступников в самую лютую стужу. Но в гостинице был тепло, в камине пылал огонь, улыбка мистера Томпсона была все такой же приветливой; чашка горячего чая - и не прошло и получаса, как я окончательно оттаял. Я откинулся на спинку, вытянул ноги к огню и прикрыл отяжелевшие веки.
Хозяин решил, что я задремал и оставил меня наедине с моими мыслями. Страницы, изъятые из метрической книги, изводили меня, точно колики. Кто так методично вырезал их из книги и почему? Так как, очевидно, это была не случайность, не проступок какого-нибудь безответственного клерка или викария, то весьма вероятно, что это было преднамеренное преступление с целью утаить какую-то информацию, помещенную на этих страницах. И это преднамеренное преступление тут же напоминало об отсутствии необходимой информации и в других реестрах - отсутствие имени Холмса (и его друзей) в университетских списках и в списках Бартса. Архивариусы этих уважаемых учебных заведений весьма многозначительно заявили, что у них нет никаких записей, свидетельствовавших, что Холмс посещал эти заведения, что прямо противоречило отчетам доктора Уотсона о прошлом Холмса в «Обряде дома Месгрейвов», «Глории Скотт» и истории их встречи с доктором непосредственно в Бартсе, что было описано в «Этюде в багровых тонах». Было очевидно, что Холмс поступил бы лишь в такой университет, который был способен предоставить ему тот уровень знаний, что требовался его великолепному интеллекту, значит, речь может идти только о Кембриджском, Оксфордском или Лондонском университете, колледжи более низкого уровня не стоило даже рассматривать. И так как в больнице Святого Варфоломея не принято позволять пришлым людям колотить в анатомичке трупы и пользоваться их химикалиями и ретортами, то единственный возможный вывод это то, что Шерлок Холмс состоял в штате этой больницы в том или ином качестве. Но теперь, узнав об изъятых страницах метрических книг, захватывающее и волнующее предположение, что кто-то намеренно организовал тайное изъятие страниц с тем, чтобы уничтожить всю информацию о раннем этапе жизни Холмса, сложилось у меня в голове уже в некую интуитивную теорию. Разобравшись в своих мыслях, я резко выпрямился, издав возглас удовлетворения, грузный бородатый малый, сидевший у камина рядом со мной, вздрогнул и едва не пролил пиво себе на брюки. Я принес ему свои извинения, и даже закал ему еще пинту пива за свой счет. Затем я поужинал и провел некоторое время, играя в дартс с посетителями трактира, проиграв им несколько фунтов, до тех пор, пока не почувствовал, что очень устал и поднялся наверх, в свою комнату. Вскоре я заснул, укрывшись двумя теплыми одеялами, с надеждой, что завтрашний день принесет мне удачу.
На следующий день я поехал в Карперби. Я позаимствовал у мистера Томпсона его двуколку и лошадь, заверив его, что у меня есть некоторый опыт обращения с ними на заснеженных дорогах, и это было правдой, хотя мне не приходилось делать ничего подобного уже более двадцати лет. Четырехмильная поездка в Карперби была приятной, так как потеплело и ярко светило солнце.


К своему разочарованию я не увидел сгоревших руин Хиллкрофт Хауса по дороге от Аскригга в Каперби. Сам городок имел очень простое расположение – там была одна главная улица, на которой находилось большинство городских магазинов и учреждений. Параллельно главной шли еще несколько улиц , на которых также размещались торговые лавки и жилые дома. Главная дорога шла дальше на восток, а от нее ответвлялись две дороги поменьше, которые проходили через предместья, одна спускалась вниз и соединялась с главной возле Эйсгарта, а другая поворачивала на север и делала петлю к замку Болтон.
Я немного задержался с отъездом, договариваясь с мистером Томпсоном, но, тем не менее, тронулся неторопливой рысью, желая полюбоваться на зимние сельские пейзажи этого сурового края. Мое воображение могло оживить все эти покрытые изморозью деревья и кустарники и представить красоту живописной растительности во время летнего зноя.

В Кэрперби я прибыл уже после десяти. Хотя для обеда было еще очень рано, я подумал, что погреться у камина в местной гостинице было бы очень неплохо.

Я остановил лошадь возле гостиницы «Лис и гончая» и позвал местного парня, чтобы он отвел мою лошадь в конюшню и дал ему за услуги немного мелочи. Открывая дверь и входя в зал, я проводил взглядом этого молодчика, ведущего под уздцы мою лошадь. Это была моя коренная ошибка, ибо там оказалась еще одна ступенька, на которую я не обратил внимания, и в результате, к моему полному смущению, я споткнулся и неловко приземлился на левую ногу, довольно сильно вывихнув ее. Упав, я обеими руками схватился за лодыжку, словно надеясь, что если я сильно сожму ногу, то остановлю боль, к сожалению, этого не случилось. Неожиданно рядом оказались два человека, они склонились надо мной, чтобы оценить мою травму.

- Ну, вот и еще одна жертва этой чертовой ступеньки, - сказал один из них. – Говорю вам, в один прекрасный день она кого-нибудь прикончит.
- И это, несомненно, будет приезжий, такой же, как этот джентльмен, - откликнулся другой.
Я поднял голову и распознал в нем хозяина по его переднику и обеспокоенному выражению лица. Он был высокий и худой, лысый, хотя по бокам его головы еще оставалась кое-какая растительность; у него были внимательные , водянистые глаза.
- Вы сильно пострадали? – спросил он. – В Карперби нет доктора, но миссис Хэндли немного разбирается в лекарствах и травах. А в Аскригге есть врач, мистер Пильтеринг, если вы думаете, что кость сломана.
- Ах, он такой человек, которого лучше избегать, если только вы не пребываете у врат смерти, - сказал первый, кузнец, судя по его одежде и мускулистой фигуре. Его темная борода и руки были испачканы сажей и, хотя он был средних лет и ни в его густых волосах, ни в бороде не было видно ни одного седого волоса, его лицо было усеяно сетью морщинок, говорящих о том, что вся жизнь этого человека прошла возле кузнечного горна.
- Тише, Уильям. Ты же знаешь, что это дурно – плохо говорить о человеке за его спиной, когда он не может ничего сказать в свою защиту.
Хозяин взял меня под руку и сделал кузнецу знак взять меня под другую.
- Вы как, сможете стоять?- спросил он меня.
- Да, да, благодарю вас, - покраснел я. Вряд ли я предполагал появиться здесь таким образом и вряд ли таким методом я намерен был познакомиться с местными жителями. – Не думаю, что она сильно повреждена, это просто вывих.
Тут они подняли меня с такой же легкостью, словно какого-нибудь ребенка, и с их помощью я доковылял до стула. Потом расшнуровал ботинок и снял носок. Лодыжка лишь слегка припухла и не изменила свой цвет.
- Похоже, жить буду, - сказал я, криво усмехнувшись, пытаясь разрядить напряжение.
- Ну, я бы не стал ходить на ней пару дней. Так всегда говорит мне Мэри, пара дней отдыха исцелит больную ногу . – Хозяин слегка ткнул кузнеца в бок локтем. – Помнишь Питера Ганта? – И он снова повернулся ко мне. – В прошлом году вывихнул плечо и, несмотря на боль, проработал все лето. Теперь он свою руку даже поднять не может.
- Ладно, - сказал я. – Буду надеяться, что у моей травмы не будет таких последствий. Однако, ваш совет дать ноге два дня отдыха не лишен здравого смысла. Позвольте представиться – я – Джозайя Коббетт из Лондона. Могу ли я остановиться на пару дней в вашей прекрасной гостинице, мистер…?
Тут хозяин смутился и вытер руки об свой фартук, прежде чем пожать мне руку.
- Колфилд, сэр. Адам Колфилд. А это Уильям Грант, наш кузнец. Простите, что мы сразу не представились.
Я махнул рукой.
- Причиной этого было мое неловкое появление здесь, а вовсе не отсутствие у вас вежливых манер, мистер Колфилд.
Кажется, хозяину пришлись по душе мои слова, и он выпятил грудь.
- Благодарю вас, сэр. Да, у нас наверху есть комната для вас и позволю себе заметить, что моя жена делает самый лучший пирог с почками во всем Северном Райдинге.
Кузнец направился к двери и надел пальто, шарф и перчатки.
- Что ж, если ампутация не нужна, то мне больше нет причины и дальше отлынивать от работы. Адам, позже мы еще поговорим о предмете нашего беспокойства.
Он повернулся ко мне и кивнул:
- Хорошего дня, мистер Коббетт, - и ушел.

Мистер Колфилд и его жена оказались более, чем любезны. С их помощью я доковылял до верхнего этажа и очутился в безупречно прибранной спальне. После того, как я устроился на постели, в камине разожгли огонь и поскольку был уже полдень, был подан обед, и он, и в самом деле, был так вкусен, как и говорил мистер Колфилд. В Аскригг к мистеру Томпсону был отправлен посыльный, сообщить о том, что со мной произошло, но почему-то он забыл привезти сюда мой багаж, и мне пришлось воспользоваться халатом и ночной рубашкой, которую любезно предоставил мне мистер Колфилд. А вскоре пришла невысокая, пухленькая, доброжелательная, хоть и слишком разговорчивая миссис Хэндли, она приложила к моей лодыжке припарки из лекарственных трав, и все это время говорила о ступеньке, лодыжках, коленях, травах, ее безответственном муже и обо всем, что только не приходило в этот момент ей в голову. Благодаря такому, оказанному мне вниманию и заботе, просто невозможно было впасть в тоскливое и расстроенное состояние, как это прежде случалось со мной при подобных обстоятельствах. Так что, этот и следующий день я то беседовал с хозяином, заходившем ко мне в комнату, то читал, то просто лениво дремал.

На вторую ночь своего пребывания там я нечаянно услышал довольно странный и резкий спор. Отойдя ко сну около десяти вечера, я то засыпал, то просыпался, и наконец, проснувшись, почувствовал вдруг такую сильную жажду, что должен был во что бы то ни стало утолить ее. Однако у меня в комнате воды не оказалось, и это было первым упущением мистера Колфилда, в котором я мог бы его обвинить. Осторожно встав на ноги, я к своей радости обнаружил, что больная лодыжка совсем не дает о себе знать. Накинув халат и комнатные туфли, я взял кувшин, зажег небольшую свечу и вышел из комнаты. Из услышанного мной ранее разговора между миссис Хэндли и одним из сыновей мистера Колфилда, я знал, что в кухне есть бочонок с водой. Чтобы не беспокоить моих хозяев, я на цыпочках спустился в холл, радуясь, что мне уже лучше. Боясь, как бы не скрипнула половица, я прошел мимо комнаты с закрытой дверью, где, видимо, размещался хозяин и его жена.
Я повернул за угол и минуту постоял на верхней площадке винтовой лестницы. Я услышал, как внизу жарко спорили несколько человек, но не мог полностью разобрать слова. Мне было немного стыдно, но – в силу моей профессии и интересов – любопытство пересилило смущение, и я начал осторожно спускаться вниз, напрягаясь, чтобы услышать и понять, о чем идет речь.

Когда я дошел до нижней площадки, по громким голосам и язвительным интонациям было уже очевидно, насколько жаркий идет спор. Забыв про свою жажду, я задул свечу и медленно двинулся к главному залу гостиницы. Я шел на свет свечей, стоявших на столе, вокруг которого собрались спорившие. Я спрятался за большой дубовой стойкой, из-за которой смог видеть этих людей, освещенных пламенем свечей, и надеюсь, что сами они не могли разглядеть меня в темноте. Разговор шел уже в таком резком тоне, что хотя этот гнев был направлен не на меня, я был несколько обескуражен такой горячностью.
В споре участвовали три человека. Хозяин гостиницы и кузнец, оказавший мне накануне помощь, судя по всему, пытались успокоить и уговорить третьего человека. Ему было около пятидесяти, совершенно седые усы полностью скрывали его верхнюю губу; в его темных глазах сверкал гнев, а резкие взмахи руки лишь подчеркивали его яростные речи.

Неожиданно он схватил со стола стакан и швырнул его об стену. Стакан разбился, и осколки разлетелись в разные стороны.
- Проклятье! Вам обоим хорошо говорить! У тебя – гостиница, у тебя – кузница, - вскричал он, тыча пальцем то в одного из них, то – в другого. – Вы оба получили свои деньги. Если это все, чего вы хотите в жизни, чудесно! Но, может быть, кто-то из нас хочет большего! Может быть, кто-то из нас заслуживает большего. Да кто такие эти люди из Лондона, чтобы помешать этому?
- Ради бога, Гарри, успокойся! – взмолился мистер Колфилд, убирая со стола еще один пустой стакан. – Я потеряю и гостиницу, если ты все испортишь.
- Мы только стараемся уберечь тебя, да и себя тоже, от тюрьмы, черт возьми, и действовать так, как должно, - сказал кузнец. – Ведь ты же не хочешь, чтобы с тобой произошло то, что случилось с глупцом Коттером? Он переступил черту и поплатился за свои прегрешения. То же самое может случиться с любым из нас.
- К дьяволу Коттера! Это было десять лет назад. Теперь все по-другому, когда он уже мертв. Теперь мы можем сказать то, что хотим.
- Ты такой же глупец, как Коттер, если так думаешь, - сказал Грант. – Его брат еще жив. Деньги поступают регулярно – никто не сказал, что этот договор расторгнут. И я не позволю тебе принести беды нашей деревне, подобно Коттеру. Клянусь Богом, я этого не допущу!
- Не позволишь? Чертов ублюдок, не тебе это решать! Что мне делать , буду решать я и не кто иной! Я все решу сам, с вашей помощью или без нее!- С этими словами Гарри взмахнул кулаком перед носом хозяина гостиницы. Затем он стукнул им по столу. – Бессмысленный договор! Меня тошнит, от одной мысли об этом.
- Многим из нас, Гарри, это было как кость поперек горла, но теперь мы уже привыкли, - сказал Колфилд, засовывая руки в карманы брюк. – Но в любом случае мы ничего не можем сделать и не надо ничего делать. Как ты сказал, большинство из нас счастливы и не хотят лишних проблем. И даже если этот договор какой-то поддельный, как ты считаешь…
- Но не можешь доказать, - вставил кузнец.
- Даже если это так,- продолжил хозяин, бросив предостерегающий взгляд на мистера Гранта, - нам хорошо платят, чтобы мы ничего не делали и никому ничего не говорили. А если учесть последствия любого возражения с нашей стороны… все мы намерены оставить все, как есть. Я знаю, ты появился здесь позже, но твой дядя согласен с нами.
- Может, согласен, а может, и нет, - возразил Гарри. Тут он закрыл глаза и потер виски. Казалось, весь его огонь внезапно погас, и он тяжело опустился на стул. – Мой дядя, сказал он мягко, - стар и слаб, и за всю свою жизнь никогда не высказывал недовольства. У него все еще ясный ум, но надолго ли? Я хочу это сделать для него.
Хозяин и кузнец обменялись сочувствующими взглядами.
Гарри сделал большой глоток эля из оставшегося на столе стакана.
- Он мог бы получить тысячу фунтов, рассказав то, что знает. Тысячу фунтов, говорю вам. Мы все могли бы получить много денег за все, что нам известно. С тех пор, как в «Стрэнд» стали печатать эти рассказы, это интересует всех, но только дяде Перси известно все. – Гарри сунул руки в карманы и положил ногу на ногу. – Все это не справедливо. Я думаю, что буду бороться. Если бы мы все вместе заговорили, они не смогли бы арестовать нас всех.
Колфилд пододвинул стул поближе к Гарри и сел.

- Ты не можешь бороться один, а никто из нас к тебе не присоединится. Я знаю, что ты немного путешествовал, и занимался политикой, и ты борец по натуре, но, как ты и сказал, мы тут простые сельские жители, которым не нужны проблемы. Мы счастливы, что получили немного денег, а то, что случилось с Коттером вынуждает нас быть осторожными. Позволь своему дяде иметь свою долю, как и всем остальным, и оставь все, как есть. Может быть, однажды мы все расскажем, но не сейчас.
Колфилд остановился, пожал плечами, а потом продолжил.
- Может быть, его отец , в самом деле , работал на правительство, а может быть, как ты предполагаешь, это еще одна грязная история о богачах, не желающих, чтобы их доброе имя было публично втоптано в грязь. Это не нам судить. – Он еще помолчал и посмотрел на кузнеца, который стоял, скрестив руки на груди, словно статуя из гранита. – Ты нужен своему дяде, Гарри; он зависит от тебя. Если ты попадешь в тюрьму, он погибнет.
Через минуту хозяин встал и стал шептать что-то мистеру Гранту с самым серьезным видом. Кузнец, судя по всему, был взволнован, и когда он что-то зашептал ему в ответ, его тон был резкий и грубый. Он несколько раз указал на Гарри, и видно по мере своей речи он все распалялся, и тон голоса становился все выше и выше.
Наконец, он не выдержал.
- Мне нет дела до тех, кто считает, что это несправедливо! С каждым из наc был заключен достойный договор, мы получили деньги, и никто не пострадал в результате нашего молчания. Они выполняют свою часть договора, мы выполняем свою. Как христианин и англичанин я говорю, честное слово человека – это прочные узы, независимо от того, сколько миновало времени или какую выгоду мы могли бы получить от сложившихся обстоятельств. Я считаю, что Коттер получил то, что заслужил. Черт его возьми! Брюстер был согласен, как и все остальные. Он не расскажет свою историю, пока я жив и смогу не допустить это!

Во время этой вспышки хозяин попытался успокоить Гранта и разрядить ситуацию, подняв вверх руки. Но попытка оказалась бесполезной, так как Грант не прекратил свою тираду, а Гарри, кому она и была адресована, слегка ожил. Он встал – отчего два его собеседника тут же замолчали, хотя за гневными взглядами Гранта можно было прочесть целые тома – допил остатки эля, вытер рот рукавом, оставил стакан и подошел к кузнецу.
- Я и сам англичанин, а потому можешь забирать свою христианскую этику и…
Я пощажу читателя и не стану приводить здесь шокирующую концовку этой фразы. С этими словами Гарри пошел к двери, надел свое пальто и ушел, не пожелав доброй ночи никому из оставшихся в зале.
Когда дверь захлопнулась, хозяин положил руку на плечо Гранта и сказал:
- Уильям, тебе не следовало быть таким грубым. Он не боится тебя, и это лишь ухудшило положение дел.
Кузнец резко стряхнул с себя его руку.
- У него нет повода для жалоб. Все дело в том, что у этого человека нет ни капли христианской морали, а налицо порок алчности. Возможно, если бы он больше времени уделял молитвам, то дьявол не стал бы нашептывать ему на ухо свои искусительные речи.
Грант подошел к бару, где лежали его пальто и шляпа и надел их. Вытащив из кармана перчатки, он продолжал.
- Мы заключили договор и получили наши деньги. Вся проблема в Гарри Брюстере, а не в договоре. Я не позволю, чтобы наш городок пострадал из-за него, который не стоит даже той дорожной пыли , по которой мы ходим.
- Доброй ночи тебе, Адам, - сказал он, уходя. Мистер Колфилд помахал ему в ответ. Он был печален и я наблюдал, с каким апатичным видом он запер дверь. Он пошел к бару, взял метлу, стоявшую у стены, и начал сметать осколки стакана так медленно, словно его энергии хватало лишь на то, чтобы спокойно стоять у стола.
Игнорируя свою жажду, я воспользовался этой минутой, чтобы прокрасться к лестнице и на цыпочках поднялся к себе в комнату. Оказавшись там, я вновь зажег свечу, хотя мои трясущиеся руки смогли зажечь восковую спичку только с пятого или с шестого раза. Тяжело дыша, я сел на кровать, завернувшись в теплый плед, мое сердце бешено колотилось. Несколько минут я не мог успокоиться, боясь , что буду разоблачен, и был вне себя от волнения, что случайно услышал этот тайный разговор. Затем я попытался привести в порядок свои мысли и сделать возможные выводы из услышанного мной.

Сначала я считал, что еду в Кэрперби для того, чтобы не спеша пройтись по деревне и найти Хиллкрофт Хаус. Я собирался разыскать кузнеца, которого когда-то подкупил Питер Брэдли, надеясь, что кузнец тут все тот же, что и двенадцать лет назад – теперь мне было интересно , был ли это Грант- и узнать, смогут ли полученные от меня гинеи развязать его язык. Однако, если это Грант был тем кузнецом, то было бы крайним заблуждением надеяться получить от него какую-нибудь ценную информацию. Этот загадочный договор, который они несколько раз упоминали , вкупе с его ревностной религиозностью, кажется, сможет воспрепятствовать тому, чтобы он поделился известными ему фактами.

Этот договор! – он наполнял меня необъяснимым страхом. Что он собой представлял? К чему конкретно имел отношение? Что защищал? Кто заключил его с местными жителями? Кто был этот «глупец Коттер» и что с ним случилось? Что такое знал дядя Гарри, чтоб это стоило тысячу фунтов, и почему он не мог этим поделиться? И самое важное – имел ли умерший человек отношение к Шерлоку Холмсу? Работал ли его отец на правительство и в качестве кого? Должно быть, да! Но как правительство защищало себя этим договором с местными жителями? Что хотел от них Гарри? Здесь бесспорно была какая-то общая связующая нить, но я не мог ничего разобрать в окружавшей меня темноте.

Все эти вопросы прожигали мой мозг, и ясно было, что я проведу бессонную ночь, в лихорадочных попытках найти на них ответ. Так я и провел оставшиеся часы Морфея, полностью игнорируя его благородные призывы. Когда за окном забрезжило серое и пасмурное утро, я заново пересмотрел те выводы, к которым пришел. Если я был прав в своих рассуждениях, на некоторых жителей этой деревни был наложен хорошо оплаченный обет молчания относительно семьи Холмсов, под сомнительным предлогом, что этой секретности требует правительство. Один человек, Коттер, очевидно, как-то нарушил заключенное соглашение и понес какое-то неизвестное наказание. Старший Брюстер работал на семью Холмсов? Или у него были с ними деловые отношения и, таким образом, он близко знал «грязную историю» их конца намного лучше, чем другие жители деревни? И Гарри Брюстер, племянник Перси, задавался теперь вопросом об истинном намерении договора? Он хотел, чтобы , по крайней мере, его дядя нарушил соглашение и за деньги поделился бы тем, что ему известно о семье Холмсов с заинтересованным издателем?

И хотя у меня и не было доказательств, мои предположения казались довольно правдоподобными, и я всей душой желал подтвердить их обоснованность. Теперь было совершенно необходимо найти Гарри Брюстера и поговорить с ним с глазу на глаз. Приводя себя в порядок и одеваясь к завтраку, я раздумывал, как мне это сделать. Я все еще хотел, чтобы мое исследование велось в полнейшей тайне. Я не хотел, чтобы жители городка неодобрительно отнеслись к моему присутствию и чинили препятствия моим действиям. А теперь у меня были такие опасения, в том случае, если они узнают истинную причину моих расспросов, ибо тайный договор казался почти священным, а Гарри Брюстер – единственный человек, кто, кажется, желал нарушить его – считался раздражающим всех нарушителем спокойствия. Мой оптимизм в намерении найти его поддерживался тем фактом, что Брюстер жил в Карперби, ибо он ушел из гостиницы пешком, и не было слышно звуков копыт или колес отъезжающего экипажа. А так как Карперби был небольшим городком, я намеревался, не торопясь пройти его дом за домом, магазинчик за магазинчиком под видом писателя, пишущего историю Йоркшира. И я найду Гарри Брюстера, даже если это будет стоить мне новых подметок.

Я глядел на окно, залитое дождем, и слушал бесконечную импровизацию дождевых капель, барабанящих по стеклу, эта мелодия казалась мне такой естественной и живой . Открыв окно, я вдохнул влажный воздух, наслаждаясь им, словно глотком прекрасного вина. Дождь полил еще сильнее; крупные капли рикошетом отскакивали от карниза, они походили на маленькие кристаллы, танцующие какой-то зажигательный импровизированный танец. Голубая молния, промелькнув на небе, расцветила все здания фантастическим ультрафиолетовым сиянием, и исчезла столь же быстро, как и появилась. Рука моя сама потянулась за карандашом и бумагой , чтобы увековечить эту первозданную красоту…
Тут небеса потряс страшный гром, его ужасно-громкий раскат вплыл прямо в комнату и загрохотал у меня над головой. Он был таким оглушительным и внезапным, что с колотящимся сердцем я бросился к двери, и не помню, как слетел вниз по лестнице; не долго думая, я ворвался в комнату Холмса и остановился посреди нее, не в силах перевести дух.
Он поднял на меня глаза, оторвавшись от созерцания газет, которыми была сплошь усеяна его кровать.
- Да, Уотсон?
- Я… я … полагаю, я испугался… вот и все.
Холмс фыркнул.
- Удара грома? Господи, Уотсон, сейчас я занят серьезным расследованием. У меня нет времени на то, чтобы успокаивать ваши безрассудные страхи, читая вам детские стихи.
Я почувствовал, как краска прилила к моему лицу, причем так стремительно, что я почувствовал что-то сродни лихорадке.
- Н-ну, конечно же, нет, Холмс. С-спокойной ночи.
Я повернулся к двери, но в эту минуту у меня за спиной разлетелись газеты и скрипнули пружины кровати, и в ту же секунду он схватил меня за рукав.
- Уотсон, вернитесь.

* * *
- Вернитесь , Уотсон. Я вовсе не против.
Я обернулся.
- Да нет, вы правы, это ужасно ребячливо с моей стороны и…
Я остановился на полуслове, пораженный тем, как внезапно озарились все предметы в комнате – Холмс стоял посредине, словно какой-то фантом, в то время как вокруг него тьма периодически сменялась светом и наоборот.
Когда очередная вспышка померкла, наши глаза в нерешительности остановились друг на друге; я не мог вымолвить не слова – горло перехватило.
Когда раскаты грома затихли, я открыл глаза и понял, что мой подбородок покоится на плече у Холмса, а руки обхватили его худую спину. Он напрягся, пытаясь отстраниться, но я не позволил – держал его так крепко, что почувствовал, как быстро колотится его сердце.
Через некоторое время его напряжение несколько ослабло, и я ощутил, как его рука обвилась вокруг меня, и он обнял меня за спину. Я судорожно цеплялся за его халат, а он что-то тихо говорил; в ушах я чувствовал тугое биение крови, поэтому не мог разобрать ни одного слова, но слышал, как меняется модуляция его голоса, то повышаясь, то опускаясь, будто волны, бьющиеся о берег.
Наконец, он отступил назад и посмотрел мне в глаза.
- Все бури рано или поздно заканчиваются, Уотсон. Утром все будет хорошо, я вам обещаю.

Неделя очень суматошная. Ухожу в отпуск, как министр.Пишу инструкции, как чего тут делать и т.д. Практически незаменима, хотя по зарплате этого не скажешь)) Всегда навожу идеальный порядок, ибо , когда я на месте, то у меня все часто, как у мистера Холмса. Ничего не могу с собой поделать)) Чтобы этот порядок соблюдать, я должна сесть , сложить ручки и смотреть в потолок, что по-любому невозможно.
Сегодня выношу с работы свой ноут, стираю следы своей подпольной деятельности. А последний день перед отпуском просто бешеный - должна все сдать , скажем так, напарнику, который уходит с работы на час раньше, сдать все, в том числе и ключи, но саму меня при этом с работы никто не отпускает и я торчу тут еще час, причем у меня при этом отходняк после безумного дня. Очень не люблю этот день, хоть он и перед отпуском.
А сейчас, прочесывая фанфикшн на предмет чего-то мной упущенного, напоролась на совершенно проходную зарисовку по хиатусу, но решила ее приложить как пример, как они там пишут зарисовки просто на пустом месте, и в то же время иногда можно встретить что-то интересное.

Потеря

- Сожалею, мистер Холмс, - неловко протянул руку инспектор Лестрейд. - Примите мои соболезнования, сэр, от меня и от всего Скотланд Ярда. Ваш брат был уникальной личностью, и работать с ним было большим удовольствием.
- Благодарю вас, инспектор, - Майкрофт ответил на рукопожатие, принимая невозмутимый вид. Что ему приходилось выносить из-за своего "уникального" брата! Но о покойных плохо не говорят.
Все это время он наблюдал за молчаливой фигурой, стоявшей чуть поодаль. Этот человек смотрел не на гроб, а на скомканный лист бумаги, который держал в руке. Уотсон ведь не знал...
Зарисовка из сборника Jaelijn "Четыре струны и смычок"

Если честно, сказать особенно нечего))

Не хочется окончательно превращаться в критика, тем более, что в этих главах не так уж много огрехов.

Мне показалось, что перевод стал немного живее, возможно, это , конечно, зависит и от самого повествования. Не понравилось, правда, выражение "широкое" по отношению к идее о природе и к самой природе."Смелое" явно было гораздо лучше.
Правда вот, в пятой главе был отрывок, который привлек мое внимание. Уотсон читал там "Жизнь богемы" Мюрже. Мне почему-то кажется, что эта несколько отличается от его обычного выбора литературы для чтения. Уж не жизнь ли под одним кровом с Холмсом и некоторые его привычки подтолкнули его к такому чтению. Хотя, может, я и не права.

И потом еще в том же отрывке, где упоминается, как сначала отправилась спать служанка, а потом и миссис Хадсон. Тут небольшое открытие - получается, что комнаты миссис Хадсон были либо на том же этаже, что и комната Уотсона или еще выше - как иначе объяснить, что она пошла к себе мимо его двери. Либо она весь вечер провела где-то наверху и потом спускалась к себе?))

В шестой главе обратила внимание на приветствие Грегсона "Дорогой друг") Если честно, сомневаюсь, что он стал бы так называть Холмса. В оригинале "my dear fellow" - как я теперь понимаю смысл у этих слов довольно широкий.В старом переводе он звучит, как "дорогой коллега" и мне кажется, это логичнее.

Ну и еще один все-таки критический момент. Словечко "облапил" из уст миссис Шарпантье...Ну никак оно здесь не вяжется, это жене русская деревня, ведь даже в оригинале просто " seized her in his arms and embraced her". И для чего такой жаргон непонятно. В старом переводе, кстати тоже добавили "стал целовать")

Я подумал, что неодолимая сила столкнулась с непоколебимым препятствием.
- Мистер Холмс, я и слышать больше не хочу, чтобы вы пропустили хоть еще одну трапезу в этом доме, особенно , если это рождественский обед!
-Боюсь, что, как раз услышите, миссис Хадсон, так как мне надо быть в другом месте.
Я наблюдал со своего места за столом за двумя этими противниками, с одной стороны, с интересом наблюдая за тем, как они отвечали друг другу, выпад за выпадом, а с другой – гадая, что повлияло на выбор блюд нашей хозяйкой в этом году. Сказать, что были поданы очень странные блюда, все равно, что ничего не сказать. Никогда я прежде не видел, чтоб на рождественском столе стояли яичница и копченая рыба или курица, приправленная кэрри. Также бросалось в глаза полное отсутствие каких-либо овощей. Венчала стол большая ваза с зелеными яблоками, но я не уверен, было это блюдом или же украшением стола. Если и была какая-то связующая нить между всеми этими блюдами, то я был не в силах ее обнаружить.
- Миссис Хадсон, у меня расследование! – недовольным тоном бросил Холмс, кажется, его терпение было на исходе, и его повышенный тон вновь привлек мое внимание к этой домашней баталии.
- Ваше расследование касается мошенничества в банке, - ответила наша хозяйка, - и оно определенно может подождать час или даже больше, пока вы поедите.
- Час! – прошипел мой друг, стиснув зубы и, видимо, делая усилие, чтобы сдержать свой гнев. Однако, я, хорошо его зная, видел, что он колеблется, сдержаться ли и вести себя, как джентльмен или же позволить себе поступать согласно своим желаниям. Я также видел, что видимо, в тот момент он сказал себе: К черту, это же Рождество.
- Это же даже не рождественский обед! – воскликнул Холмс, широким жестом указав на стол. – Тут гренки! А на десерт – кекс? Но не видно никаких овощей. Уотсон должен быть вне себя. С вашей стороны, миссис Хадсон, очень забавно требовать, чтобы я остался на рождественский обед, когда вы, кажется, приготовили то, что пришло вам в голову, ничего рождественского. В Лондоне не осталось ни одного гуся?
- Вы же не любите гуся, - сдержанно возразила наша хозяйка, - и вряд ли когда съели хоть кусочек.
- О! – воскликнул Холмс. – Так вот что вы задумали? Вы безо всякой причины решили обойтись без традиционных рождественских блюд и вместо этого… -
Поразительно, как быстро с его лица сошло саркастическое выражение, и теперь Холмс выглядел довольно забавно, стоя с поднятой, как у оратора, рукой и с выражением глубочайшего разочарования.
- … приготовили… все,…что я люблю.
На лице миссис Хадсон появилась ласковая улыбка.
Ну, конечно! Теперь все части головоломки встали на свои места.
Теперь у Холмса был только один способ, как выйти из этого конфликта , соблюдая приличия.
С самым смиренным видом и, не говоря ни слова, он сел за стол и кротко протянул руку за яблоком.

Сказала себе, что буду все-таки стараться что-то и подчерпнуть из нового текста, а не выискивать недочеты. Но не очень-то это у меня получается.

Я вчера полистала опять этот том. И пока листала, дело обернулось еще хуже, потому что"Этюд" не самое любимое мое произведение Дойля и я где-то могу слабо его знать.Текст из него у меня не отложился на подкорке, особенно там, где идет описание улик, разные приметы и прочее.Зато некоторые рассказы для меня, словно песня, и если я нахожу что-то совсем не то в них, то это уже другое дело. В этот раз я напоролась на Анстратера. Возможно, это и правильно, но для меня звучит ужасно, и как-то даже не по-английски...Хотела привести еще пару примеров, но больше не буду забегать вперед.

Прошу прощения, если все таки снова превращусь в критика. Я как-то в одном дневнике прочла такие "заметки филолога": в русском языке если сказать "очень умный" то это не всегда комплимент, "умный очень" - издевка, а "слишком умный" - угроза. Это имеет непосредственное отношение и к этому переводу.
Примерно также для меня звучит "Удивляюсь вам, Холмс" - в новом переводе, и "Знаете, Холмс, вы меня просто поражаете" - в старом. Тут я, конечно, немного придираюсь. Это нормальный перевод - просто эту первую фразу можно сказать с очень разными оттенками от восхищения до возмущения. Ну, это так по ходу дела.

В этой главе я заметила, что несколько иной перевод и героя делает несколько другим. Возможно грань эта очень тонкая, но я ее чувствую. В старом переводе идет: "Тут трудно ошибиться, - ответил Холмс." В новом - "Ошибка исключена" Сказал, как отрезал.

Человек, который "сух и желт" ,видимо, переведен очень точно, но звучит по-моему, ужасно.Я прошу прощения, но в память невольно приходят слова Холмса "По этой книге можно учить сыщиков, как не надо работать." В данном случае, переводить. Превосходное наглядное пособие.

Теперь вот это предложение - что-то с чем-то "Вы сделали криминалистику едва ли не точной наукой, а большего не удастся достичь никому из смертных". Похоже на панегирик какому-нибудь Прометею)) Я в этой книге, обычно, сначала возмущаюсь, потом смотрю в оригинал, понимаю, что переведено в общем-то точно, но слишком уж точно, и тогда возмущаюсь снова. Но вот здесь, насколько я понимаю, точностью и не пахнет, а уж вот это "никому из смертных" на мой взгляд из раздела фантазии.

Ну вот к достоинствам можно отнести то, что непосредственно названа песня, которую орал у забора мнимый пьяница. В старом переводе она фигурирует, как "какая-то песня".
И еще кнут. Что значит, "он его не взял"? Пошел на работу, а кнут не взял?. Переведено, может и точно, но по-старому, все-таки логичней - "бросил его где-то поблизости"
Сейчас отметила еще одно несомненное достоинство этой книги - так я с горем пополам все-таки доберусь до оригинала, а то все руки не доходят. И все эти сопоставления нового со старым и с оригиналом конечно же очень полезны для практики))

Скажу еще раз, что мой энтузиазм по прочтению этой книги почти на исходе. Помню, что кто-то отозвался, что написано живо... Вот я бы так точно не сказала.

Единственное, что я поняла ,это, что ,в самом деле, переводчик решил выдать совершенно отличный от старого перевод, о чем в первую очередь свидетельствует "Ватсон" и то, что здесь практически нет общих выражений со старым переводом.
Немного удивляют еще и бесконечные хэнсомы. Может, я слабо разбираюсь в истории, но чем кэбы плохи? Это что русское слово что ли?

В этой главе обратила внимание, что зачастую на месте утвердительного появляется вопросительное предложение, да еще и с мелодрамой. Там, где Уотсон размышляет, зачем Холмсу могло понадобится его ошеломить, в новом переводе идет "но, бога ради, - с какой целью?" Прямо Шекспир!

И как я уже сказала именно в этой главе мне показалось, что Холмс здесь какой-то другой. Возможно, правильный, но не тот Холмс, к которому я лично привыкла. Он где-то более резок, где-то совершенно не остр на язык и говорит скучными заумными фразами. И как бы это сказать... не искрит.

Опять же "скотланд-ярдская компания" - выражение , подходящее, чтобы в шутку описать героев этой книги своим знакомым, но в самом тексте это звучит как-то неправильно.

Ну и вот к примеру, сравните: "банальны до ужаса" и "безнадежно узко мыслят" - и такие примеры тут сплошь и рядом.

Причем "Этюд" не самое мое любимое творение, но в руках этого переводчика он становится каким-то плоским.

Пока еще готова читать дальше.

Оказалось, что фанфик имеется в наличии. так что не буду затягивать

Меня всегда поражает, каким мальчишеским вдруг становится его лицо, когда ему рассказывают о какой-нибудь загадке. Еще более удивляет тот вид наивного удивления, с каким он слушает о каком-то совершенном злодеянии. Это так на него не похоже , и минуту спустя на смену этой наивности приходит маска холодного безразличия, но тем не менее, то выражение бывает почти всегда.
Я хочу получить ответы на столь многие вопросы, и эта столь нехарактерная невинность волнует меня.

Меня терзает ничем не прикрытое любопытство, в котором есть, пожалуй, что-то детское.
Был ли он когда-нибудь с женщиной? И, вообще, был ли он когда-нибудь с…
Лучше не давать ход мыслям в таком опасном направлении.

Хочу только для начала сказать, что почти все эти комментарии в том ключе, что подразумевает реальное существование Холмса и Уотсона))

«Человек, которому положено жить на одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день»

«Одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день лучше, чем двести фунтов в год, а мне сказали, что в Армейских списках Харта по Британской Армии (1891) сообщается, что полное жалование военного хирурга было около двухсот фунтов в год. Так что, несомненно, это было нечто большее, чем жалкие гроши, которые лишь позволяли не умереть с голоду», - писал мистер Блисс Остин в рождественском журнале «Бейкер-стрит» за 1962 год.

С другой стороны, мистер Майкл Гаррисон заметил (По следам Шерлока Холмса), что «для человека, желающего вести образ жизни выше уровня рабочего класса , мир 1881 года был отнюдь не дешевым.» Если Уотсон остановился в одной из небольших гостиниц на Стрэнде, то он, вероятно, платил 7 шиллингов за «постель и завтрак», после чего у него оставалось лишь 4 шиллинга в день на все остальные расходы. Он мог бы снять жилье в пансионе, в плату за которое входило полное питание и проживание, но это по расценкам сдачи в наем меблированных комнат составляло 10 шиллингов в день, и у него оставался лишь шиллинг на табак и другие дополнительные расходы.
И вызывает большие сомнения, что Уотсон долго жил лишь на один свой пенсион. С 1887 года он уже будет получать гонорар от своих опубликованных отчетов о приключениях Холмса, даже если и вынужден был делить его со своим соавтором, доктором Конан Дойлем. И с еще большей уверенностью можно предположить, что некоторые события из жизни Уотсона еще до его встречи с Холмсом послужили материалом для других рассказов доктора Конан Дойля, которые он опубликовал в "Стрэнд мэгэзин", "Корнхилл мэгэзин" и в других изданиях.

В добавление к этому, мистер Блэйкни предположил (Шерлок Холмс: факт или вымысел?), что отец Уотсона, «который мог оставить своему старшему сыну часы стоимостью около 50 гиней и (согласно выводам Холмса)вероятно, еще какие-то немалые финансовые средства, не мог совершенно упустить из вида и младшего сына, притом гораздо более достойного уважения, нежели старший. У Уотсона, помимо его 11 шиллингов 6 пенсов, могли быть кое-какие деньги, доставшиеся ему по наследству. Он должен был располагать какими-то финансами, чтобы после женитьбы на мисс Мэри Морстен приобрести практику. Впрочем, возможно, невеста предоставила для этого в его распоряжение одну из жемчужин. Так как шесть этих великолепных жемчужин (и плюс оставшаяся часть жемчужных четок, которые еще находились у мистера Тадеуша Шолто) были собственностью мисс Морстен, я бы предположил, что она могла бы обратиться к ювелиру, дабы он вновь собрал четки в единое целое, и продать их на аукционе. И могла бы получить за них большие деньги. Думаю, что благодаря своей женитьбе, финансовое положение Уотсона сильно укрепилось…»

«У меня есть щенок бульдог»

Мартин Дэйкин

Об этом животном, которое фигурирует в признании Уотсона Холмсу в числе его личных «неудобств», больше нет никаких упоминаний. Был ли это бульдог или бультерьер? Весьма вероятно, что последний. Странно, что он держал такое животное, тем более, что дальше он говорит, что не переносит шум из-за своих расшатанных нервов; и вообще поразительно, что ему позволили держать собаку в гостинице.
Несомненно, он избавился от нее, когда почувствовал, что не может выносить ее лая или, возможно, как предполагает мистер Блэйкни, когда он понял, что раненая нога не позволит ему, как следует заниматься с собакой.
Далее высказывается предположение, на котором, наверное, основан фик «Никаких собак!» в том плане, что Холмс ранее уже был укушен бультерьером Тревора.
Однако многих шерлокианцев волновала тема этого бульдога, и выдвигались следующие предположения:
1. Миссис Хадсон возражала против этой собаки, ибо в доме уже жил ее старый терьер
2. Щенка случайно убил сам Уотсон, когда нес его по лестнице в гостиную и споткнулся
3. Щенок стал невольной жертвой одного из химических опытов Холмса.
4. Собака бежала сама, не прижившись на новом месте.

«Мне представляется настоящей загадкой, - писал мистер Холстейн в своем труде «Щенки бульдога и литературные агенты», - почему Уотсон вообще завел эту собаку, независимо от того, как бы сильно он не любил этих животных. У него не было своего жилища к тому времени, когда он поселился на Бейкер-стрит, и не было лишних средств, чтобы кормить еще один рот, даже если это рот щенка. И можете вы представить себе эту частную гостиницу на Стрэнде, которая позволила бы ему поселиться там с собакой

Решила начать.
По нашему обоюдному с oscary решению начинаем читать канон в новом переводе Людмилы Бриловой и Сергея Сухарева. И по ходу дела , видимо, будем сверяться со старым классическим переводом, оригиналом и комментариями.
Сразу хочу сказать по поводу комментариев - у меня имеются довольно интересные комментарии в двух больших книгах. И я хотела присовокупить их к данному посту. Но трезво взглянув на их объем только по тем моментам, что относятся к первой главе и на реалии жизни, боюсь, что это вряд ли получится. Наверное, по мере возможности буду выкладывать их отдельно. А то, правда, реально не знаю, что переводить - Правду об обряде Месгрэйвов, Детство ШХ или комментарии? Из всего этого самое короткое - Месгрэйвы, но это не значит, что там маленький объем.

А теперь вернемся к "Этюду". Предварительно меня слегка напряг этот "Ватсон" вместо "Уотсона". Все-таки , Ватсон - это чисто наше российское изобретение. Где-то родное и привычное, но для меня в нем все же есть что-то любительское. У западных холмсоманов даже встречала вопросы - почему у русских так? Их это , видимо, заинтересовало и они стали изучать наши переводы и увидели, что там все в порядке , но в нашем фильме непонятно почему звучит"Ватсон"
Помню, что совсем-совсем в детстве, я еще толком не видела фильмов, но знала это имя доктор Ватсон, и начав читать, немного удивилась, но привыкла. Книга всегда была первична, поэтому у меня в голове сидит все-таки Уотсон. Но вернемся к книге.

Я решила, что ради нового подробного перевода я стерплю Ватсона и может даже привыкну. Еще меня очень привлекали иллюстрации Пейджета и разные доп. материалы.
Еще не начав читать, я полистала книгу. Сразу показалось, что перевод громоздкий, какой-то неуклюжий. Явно о том, чтобы фразы и диалоги звучали красиво никто не думал. Мне подумалось, что не факт, что меня увлек бы герой в такой интерпретации. Может, дело в том, что я буквально срослась со старым переводом, который для меня местами звучит, как песня. Вот, например, знаменитая встреча Холмса и Уотсона в "Золотом самородке":
- Я искал там друга.
-А я врага.
В новой же интерпретации:
- Я искал своего приятеля.
- А я врага.
К тому же ниже, Холмс еще и говорит, что это "естественный враг".)) Но я забегаю вперед, совсем, как доктор Уотсон. Я наткнулась еще на множество таких вот неловкостей, но сейчас постараюсь говорить исключительно по нашей первой главе.
Первое, на что я случайно наткнулась было указание, "Ватсон - бывший хирург Военно-медицинского управления". Вот это управление мне очень как-то не понравилось. В старом переводе значится "служба" и это понятно, ведь речь идет о военных действиях.
Но здесь еще не могу не отметить такой момент в комментариях .
В самом начале "Этюда" значится ( Being a Reprint from the Reminiscences of John H. Watson, M.D., Late of the Army Medical Department).Здесь у Барринг-Гоулда фигурирует следующий комментарий.

"Представтьте, - как писал в своих библиографических заметках покойный Эдгар Смит, -эту книгу, какой она должна бы быть. Это чудесный том, в твердой обложке, с тиснением и прекрасно отпечатанный в какой-то частной типографии где-то около 1885 года. Наряду с его отчетом о первом приключении, которое он разделил со своим другом, мы найдем здесь также ряд ранних работ доктора: конечно же что-то о его встречах на трех континентах с женщинами многих национальностей, и более детальный отчет о том, свидетелем чего он был в Индии, в котором, будем надеяться, будет подробно описано о боевых заслугах доктора. Он должен был рассказать о многом: ему было около тридцати трех, когда он это писал, но будучи тем, кем он был, можно предположить, что у него было достаточно оснований, чтобы уже тогда назвать это "Воспоминания" Большинство исследователей, однако , предполагают, что эти "Воспоминания" никогда не выходили в печати. "В последние годы, - пиал мистер Джон Болл, - было проведено тщательное исследование, дабы определить местонахождение всех доступных изданий , но ни один экземпляр вышеупомянутых "Воспоминаний" так и не был найден.
"Как Уотсон познакомился с Конан Дойлем? - задавался вопросом мистер Блисс Остин в рождественском выпуске "Бейкер-стрит" 1962 года. Он предполагает, что сам Конан Дойль , возможно, пролил свет на это вопрос, когда написал в своей автобиографии: "К самым моим приятным воспоминаниям о периоде с 1880 по 1893 относится время, когда я был представлен, как начинающий писатель литературным кругам Лондона." "Затем он перечисляет авторов, с которыми познакомился - Редьярд Киплинг, Джеймс Стивен Филлипс, Уотсон... и многие другие. Значит, он встречался с Уотсоном в литературных кругах! Но что написал Уотсон, чтобы самому получить туда доступ? Очевидно, эти самые воспоминания, а "Этюд в багровых тонах" является лишь выдержкой из них."

Мне захотелось привести этот коммент, чтобы показать, какого размера достигало фанатство холмсоманов даже на таком раннем этапе. И все эти комменты такие атмосферные, особенно в совокупности со старыми книгами...
Очень неприятно меня удивил перевод имени ординарца Уотсона , как Марри(!). Если я не права, пусть меня поправят, но просто режет глаз. Я даже не сразу поняла, кто это.
Очень странная фраза в устах Стэмфорда о Холмсе: Просто он немного того: страстно увлечен наукой, точнее некоторыми науками.
Это что речь человека, я уж не говорю джентльмена , из девятнадцатого века?
Есть еще несколько моментов, которые мне показались очень неудачными. Хочу только отметить независимость переводчиков. У меня впечатление, что они не читали другие перевода Конан Дойля, а если читали, то это опять же говорит об их независимости.
Наверное, буду читать и дальше, но я бы не посоветовала этот перевод для первого знакомства с каноном. Хотя, возможно, новое поколение посмотрит на это иначе.