Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Захотелось сказать еще несколько слов о цикле Westron Wynde про молодого Холмса.
Когда-то услышала, как его хвалит Tenar. Но, кстати, когда она перевела "Дрессированного питона" меня как-то не впечатлило. Я имею в виду, естественно, не перевод - он безупречен - а сам фик. Я его тогда даже толком не дочитала.
Причем к автору я пришла как-то сама, не целенаправленно, а просто, в те времена, когда я читала на фанфикшене почти все подряд, за исключением (в те времена) слэша. Этот автор навсегда запомнился тем, что удалил интересный фик, который я сохранила только на половину. И потом у нее были и другие фики, которые мне нравились гораздо больше этого "молодежного" цикла. Это были уже "уотсоновские" записки, где лихо закрученный сюжет сочетался с психологизмом отношений главных героев. И меня тогда поражало, почему не взяться за эти фики, а "молодой Холмс" мне казался каким-то фельетоном.
Относительно недавно я начала читать все подряд у этого автора, не то, чтоб ради удовольствия, а просто боясь, что исчезнет что-то еще - если мне память не изменяет "Дневник Майкрофта Холмса" принадлежит тоже ей, и его она удалила в связи с тем, что эта вещь была ею опубликована. И я еще раз отметила те серьезные фики, о которых говорила выше. Были там два, где действие крутилось вокруг женитьбы Уотсона. И хотя это не слэш, но мне они показались очень проникновенными. Помню даже замечталась о клипе, который можно бы сделать...
Так вот тогда я и взялась за этого молодого Холмса. Прочла переведенного "Питона", а потом и все остальные части. Цикл, кстати, остался незаконченным, а сейчас автор, как и многие другие, ушла в тень.
И сейчас , уже не в первый, наверное, раз хочу сказать, что мне там нравится, а что нет. Для меня самые главные плюсы этого цикла это живые, какие-то очень настоящие, Майкрофт и Лестрейд. Они не белые и пушистые, и не самовлюбленные эгоисты. Потому и говорю, настоящие. Лестрейд готов протянуть Холмсу руку помощи, но это Лестрейд. У него есть свой интерес, он знает, что ему нужно, и совсем бескорыстной его помощь назвать нельзя. И это явно не Уотсон, по-моему, это не тот человек, на которого можно спокойно положиться в трудную минуту. Ну, вот это мое ИМХО, как-то вдруг сейчас подумалось.
В Майкрофте чудесным образом соединяются братская любовь и государственный интерес. Он, точно, способен через кого-то перешагнуть и порой молодому Шерлоку кажется, что и через него тоже. Но, разумеется, это не так. Майкрофт тут как раз тот большой брат, который издали наблюдает за событиями, готовый если нужно вмешаться и помочь, поддержать или даже создать преграды, чтобы оградить брата от опасностей. "Хиромант" при прочтении мне показался не очень, сейчас в переводе нравится гораздо больше. И честно говоря, на настоящий момент я понятия не имею, что там будет дальше, как-то он у меня не отложился)
Следующие две части, которые условно можно назвать "Тюрьма" и "Скачки")), еще более драматичные, особенно фик про тюрьму. Можно сказать, что после него Холмс никогда уже не будет таким , как прежде, и там еще более остро показано его положение меж двух огней - Лестрейдом и Грегсоном. Я сейчас уже точно не помню, но мне кажется, что после тех событий вполне можно понять его язвительное отношение к двум этим субъектам)
А последняя часть довольно романтичная) Женщины, скачки, и даже намек на "случай с одной русской старухой", если только я не ошибаюсь.
Теперь скажу, что я вовсе не всем здесь довольна) Вообще, очень редко попадается такой фик, где все было бы по тебе. Хотя бывает и такое. У меня порой впечатление, что это не двадцатилетний Холмс, а двенадцатилетний. И его голос все же звучит местами довольно сатирично. Я бы сделала все это более драматичным, Холмса более зрелым и серьезным. И более похожим на юношу из знатной, пусть и не богатой семьи. А то иногда кажется, что это уличный мальчишка, не умеющий себя вести и одетый как попало. И хотелось бы, чтоб не было большой разницы между ним и Холмсом 1881 года.
Иногда вижу тут какие-то моменты, которые можно было как-то развить, показать внутренний монолог Холмса.
Помню, что Тенар говорила, что это как бы роман взросления. Это так, но только этому не взрослому Холмсу уже, видимо, за двадцать. И молодой человек все же рассуждает несколько иначе, чем подросток. Тем более, если этот молодой человек - Шерлок Холмс.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
И чтоб этот день был не таким мрачным ,поделюсь тем, что обнаружила намедни . Это несколько видео с Джереми по ссылке. Кажется, из серии "только для своих"
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
День был просто жуткий. Я почти ничего не ела.
Скользила весь день от одной неприятности к другой. И было впечатление, что что-то меня вело этим путем. Правда, периодически в этот процесс неудач вклинивались какие-то посторонние очень хорошие добрые люди. Водитель такси - любитель классической музыки, девочка на автобусной остановке - подошла и начала мне вдруг рассказывать про своих подруг - я , правда, грешным делом, подумала, что она не в адеквате, но она так искренне все это мне рассказывала, как будто мы давно знакомы. Кстати, последнее время со мной стали часто происходить подобные случаи.
Ну и зато потом вдруг посреди всего этого бардачного дня пришло сообщение, что мне таки пришла посылка от лондонского сообщества ШХ. Я не ждала, и даже уже простилась и с посылкой и с деньгами)) Вот англичане... втихую послали , хоть бы написали. Правда американские шерлокианцы тоже все это делают молча, но они хоть пишут, что заказ поступил, а те вообще ничего. В общем эта была приятная неожиданность, тем более, что день такой...
Зато переводы, конечно, отдыхали) Жду выходных как никогда , после такого дня вообще нужен отпуск.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
После такого взлета с переводом последней главы "Хироманта" вчера в ночи впала в жуткий депресняк - до такой степени, что просто лечь не могла , шагала по комнате до пол-второго. Не так чтоб для меня это страшно поздно, но вставать-то в полшестого... А я последнее время чувствую, что уже физически сложно спать по четыре часа. Хотя слышу, как многие наши девицы сетуют, что не высыпаются, ложась в десять. Я даже представить себе такого не могу))
Как-то все не так... Наверное, были какие-то ожидания, слишком завышенные, а все оказалось как всегда, даже хуже. Но уже на работе как-то вновь возродилась, как Феникс))
Жду очередной посылки от Бандерольки. Причем там должны быть , во-первых, два потерянных журнала от Бейкер Стрит Иррегъюларс, во-вторых, еще один их журнал за 2013 г, который мне почему-то приперло приобрести, а он был только в одном магазине. И что характерно Бандеролька мне не советовала с ними связываться. Но я ж упрямая, все-таки связалась и победила. Журнал прислали к ним, туда, очень быстро. А я, наверное, псих, но пока весь этот заказ - там еще две книжки - не собрали, я очень психовала. Боялась, что вдруг, правда, отрубят нам всем интернет и посылка застрянет там у них, а я ее выстрадала практически, сколько переписывалась с этими Иррегъюларсами по поводу потерянных журналов...
И вот, кстати, насчет книг разных шерлокианских изданий. Oscary как-то говорила, что у нее был облом с Пейджетом, и у меня произошла подобная история. Только с издательством лондонского общества ШХ. Полная тишина - ни ответа, ни привета. И дело даже не в деньгах, просто обидно. Игнорят.
Читаю Эштона дальше. У него бывают, кстати, интересные идеи, если б к ним прибавить душевности моих любимых фанфиков, было бы очень неплохо. Не хватает глубины. Сегодня читала, хоть и засыпая)) "Историю Джона Клея, написанную им самим" с вступлением от Уотсона. Он там прямо страдалец, Клей, в смысле. Уотсон за него переживает и навещает его в тюрьме. Типа, отпрыск знатной семьи просто сбился с пути истинного, надо ему помочь. Холмс все же был другого мнения. А Клей подхватил в застенках чахотку и оставил Уотсону наследство в качестве своих мемуаров. Кажется, довольно неплохо. Мне чем-то напомнило главы про Морана, которые я тут как-то приводила morsten.diary.ru/?tag=4889823 и даже "Собак д`Эрбервиля" Но Клей все же там идеализированный какой-то. Сейчас подумала, что очень похожий чем-то на гранадовского Клея. Не плохо было бы перевести, но не буду загадывать.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Хотела немного пояснить и кое-что рассказать о моем дневнике.
И одна из первых вещей, которые хочу сказать - в основном все, что я тут выкладываю о классическом, книжном Шерлоке Холмсе. Он иногда, конечно, пересекается и с нашим советским Холмсом, и конечно же с гранадовским Холмсом Джереми Бретта, но это Холмс классический, девятнадцатого столетия. Ни к сериалу "Шерлок", ни к "Элементарно" отношения, в общем-то не имеет, ну или довольно относительное. Так что про "Шерлока" тут ничего не будет.
Потом хочу сказать, что вообще-то , я бы посоветовала читать здесь все с первой записи, так как оно постепенно тут развивалось) Но это просто предложение, конечно.
А если читать не сначала, то я бы все же предложила для знакомства заглянуть в мои записи по тэгом "Я и Холмс"
Там и про Канон с самого детства, и про кино, а потом про фанфики, сначала наши, потом уже англоязычные.
Еще хочу сказать, что самый первый фик, который я перевела был "Дневник Майкрофта". С него, собственно, мой дневник и начинается. За ним уже "Дневник ШХ". Вначале я переводила несколько стихийно, а потом стала стараться построить все, что у меня накопилось в хронологическом порядке, иначе мне просто не выбрать, с чего начать. Постепенно я немного узнала самых лучших и популярных буржуйских фикрайтеров. И можно заметить, что на самых-самых я завела тэги. Вот в частности, KCS - автор "Дневника ШХ"- это просто классик, она, правда, замечательно пишет, причем и смешные вещи и очень трогательные и душещипательные
Как я уже говорила, есть здесь маленькие кусочки - "Зарисовки с Бейкер-стрит" Самых разных авторов и тематики - там может быть смешная сцена, может быть отрывок разговора, или даже просто мысли Холмса или Уотсона. Это то, что осталось за кадром, я сама их очень люблю
Есть здесь и слэш. Под этим тэгом, кажется, может встретиться не только мой перевод, но и просто чей-то фик, который я здесь выложила. К слэшу я пришла не сразу, только, когда пропахала, кажется, все что было из канонических фанфиков и на безрыбье взялась за слэшные. Там есть несколько переводов знаменитой Кэти Форсайт. Ну, а если кто категорически против таких вольностей с мистером Холмсом, то обратите внимания на тэги внизу поста. Но слэша здесь, в принципе, не очень много.
Мы подробно здесь разбирали биографию Конан Дойля Это можно поискать где-то здесь
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Не хочу повторяться, но все же отмечу себе для памяти, что редко какую главу переводила с таким вдохновением. Словно под допингом была, и она, глава эта, меня не отпустила, пока я ее вчера около часа ночи не закончила. Я , наивная, думала, что сейчас быстро отредактирую и выложу, но потом все же сдалась и правильно сделала. Сегодня над этим редактированием пришлось изрядно попотеть, много было ляпов и таких оборотов, что либо надо пороть отсебятину, либо писать корявый дословный перевод. Но я старалась)
Очень понравился разговор Шерлока и Майкрофта. Чем-то напомнил "Детство Шерлока Холмса". Все же вся эпопея про Холмса - это одна большая вселенная, кто бы не писал ее составные части. И это здорово.
Глава 9
Средство к достижению цели.
- И что все это значит, Шерлок? Неизменно критически настроенный брат Майкрофт, который всегда был готов осудить и не спешил прощать, был весьма утомителен и в лучшие времена. Нынче же утром он был совершенно невыносим. Благодаря нескольким часам сна и недовольству, что я чувствовал в отношении этого дела вообще и тех обстоятельств, в которых оказался, в частности, я был не слишком расположен идти на поводу у его воинственного настроя. Если события предыдущего дня чему-то меня и научили, то как раз осознанию того, что слишком многие практически играют моей жизнью в бадминтон, перебрасывая ее от одного к другому. Лестрейд и Грегсон, сражающиеся друг с другом за право пользоваться моими мозгами, как псы, не поделившие кость; кузен Майлс, балансирующий на грани скандала, готовый того и гляди хватить лишнего и, кажется, ошибочно считающий, что я в качестве его ученика могу подменить его, когда он будет занят чем-то другим; и Майкрофт, использующий мои таланты так, как считал нужным, не для расследования случаев, которые были интересны мне, а в своих собственных интересах. Однако, никто из этих конфликтующих сторон еще не знал, что в то самое утро я задумал устроить маленький мятеж против этой тирании. Я решил, что буду поступать по своему и больше не позволю распоряжаться собой братьям, кузенам и инспекторам полиции, которые считали, что они все знают лучше меня. Я мог выслушать тираду Майкрофта с тем чувством тайного удовлетворения, которое появляется, когда тебе известно больше тех, кто, якобы, лучше проинформирован, и благодаря этому держал себя в руках. Через несколько часов мне удастся, наконец, сделать первый шаг вперед в отношении Риколетти – благодаря небольшой помощи от одного из друзей Майлса.
* * *
Было уже почти три часа ночи, когда я поднимался по ступенькам, ведущим в жилище моего кузена. Его лакей, восхитительный Элджернон, все еще бодрствовал и был все так же почтителен и заботлив. Он ни слова не сказал о том, который был час и что из-за меня он лишен ночного сна, а только спросил, не хочу ли я немного перекусить. Поблагодарив его, я отказался. Что мне действительно было необходимо, так это ванна. Я чувствовал, как будто какой-то неприятный осадок от этого вечера остался на моей коже, так же, как аромат Ветивер на моей одежде. В конечном счете, из уважения к другим обитателям этого дома в столь поздний час, я решил удовольствоваться умывальником – предвидя это, Элджернон принес несколько кувшинов с теплой водой – и пошел спать. К десяти часам утра Майлс еще не появился. Я спросил у его лакея, является ли это нормой; в ответ меня заверили, что часто мой кузен уходит в пятницу вечером и не возвращается до вторника. Я не стал продолжать расспросы, хотя вполне естественно было поинтересоваться, чем он таким занимался, что удерживало его вдали от дома столько времени. Исходя из того, что я уже узнал о нем, я мог представить себе для этого достаточное количество причин. Не то, чтобы я сильно беспокоился за благополучие Майлса, у меня были и свои заботы, а именно послание от Майкрофта, где он требовал, чтобы я встретился с ним на Пэлл-Мэлл. Видимо, он ждал от меня отчета о моих достижениях. Я также подозревал, что его вряд ли обрадует, что имя его младшего брата попало в утренние газеты. Лэнгдейл Пайк потрудился на славу, он написал подробный отчет про вчерашний бал, включающий имена гостей и все мало-мальски примечательные события, которые он счел важными. Я нахмурился, увидев, как он описал меня как «новое дополнение к семье Холмсов, который стремится пойти по стопам своего знаменитого кузена» и гадал, впустят ли меня когда-нибудь вновь в цивилизованное общество. Несмотря на срочность, о которой говорилось в телеграмме Майкрофта – он отличается этой счастливой способностью передавать настроение посредством тщательно подобранных слов, которая соединяет в себе краткость со строгостью – я заставил его подождать, пока я позавтракаю и прочту о том, как развиваются события в деле «Жуликов с Пиккадилли», как назвали кражу в Королевской Академии. Ну, слава богу, там не было никакого упоминания о бесчестных акробатах, несомненно к явному облегчению среди высших эшелонов власти Скотланд Ярда. Была процитирована точка зрения инспектора Грегсона, что это была «работа профессиональных похитителей бриллиантов» и было объявлено, что он намерен произвести арест в самом ближайшем будущем. Инспектору Лестрейду, разыскивающему по моему совету предприимчивого грабителя-одиночку, очевидно, нечего было добавить, и о нем говорилось в самом конце репортажа, где журналист написал, что его роль «помочь в этом расследовании инспектору Грегсону». Я улыбнулся, представив реакцию Лестрейда, когда он прочтет эту фразу. Фактически, утро, кажется, быстро шло своим ходом, который я не старался замедлить какими-то искусственными средствами. Определенно, в накрахмаленном белье и дорогой одежде есть нечто такое, что требует тщательного и уважительного отношения. Не как попало надеть на себя этот изысканный костюм – нужно время, чтобы оценить, каково это, когда тебя одевает Элджернон, который и без моей просьбы понял, что мне нужна его помощь. Когда все было сделано, когда накрахмаленный воротничок туго обхватывал мою шею, заставляя меня вытягивать ее и тем делаться еще выше, когда с моего сюртука смахнули последнюю пылинку, а на галстуке были разглажены все морщинки, только тогда я пристально изучил в зеркале свое отражение и остался вполне доволен увиденным. Щеголь в зеркале имел не такой потрепанный вид, как хорошо знакомый мне образованный молодой джентльмен. Я вступил, наконец, в пору зрелости, хоть и произошло это лишь благодаря этому изысканному костюму , и кто-то мог бы сказать, что это лишь кажущаяся видимость. Если это правда, что одежда делает человека, то в тот день я вышел из апартаментов Майлса, каким-то чудом преображенный в элегантного денди. Эффект же, произведенный им на окружающих, был совершенно ошеломляющим. Джентльмены кивали, женщины восхищались, лакеи кланялись. Подобные ощущения были незабываемы, и если я и проявил когда-то впоследствии каплю самолюбия, то она заключалась в культивировании определенной строгости и респектабельности костюма, которых я старался придерживаться даже при самых нелегких обстоятельствах. Уже за одно это я был обязан Майлсу. Но выходя в то утро из дома, я и не подозревал, что судьба вмешается в ход дальнейших событий, приняв облик встревоженного, измученного малого, который со всего маху налетел на меня, едва не сбив с ног. Я узнал в нем приятеля Майлса, с которым познакомился накануне вечером, на балу. Те же беды, из-за которых он разыскал там моего кузена, вновь привели к его порогу лейтенанта Теодора Фэйрфакса. Взгляд его воспаленных глаз с набрякшими веками казался еще более обезумевшим, а его внешний облик никак не соответствовал стандартам офицера королевского флота. Мы обменялись рукопожатием, но по его взгляду, прикованному к двери у меня за спиной, из-за которой я только что появился, было очевидно, что ему нужен совсем не гость, а хозяин этого дома. Тут мне подумалось, что наши интересы не так уж и разнятся. Человек, с которого требуют выкуп за какой-то проступок, совершенный им в юности, и шантажист, о деяниях которого я размышлял, вращались в одних и тех же кругах, и мне казалось, что это не простое совпадение. Майлс сказал, что лучшее, что можно сделать, это откупиться. Но я отнюдь не был с этим согласен. И тут сама собой появилась другая идея. Если б я смог склонить Фэйрфакса к своему мнению, то с царством террора Риколетти – если шантажистом в самом деле был он - можно будет покончить одним ударом. - Я не видел Майлса этим утром, - сказал я в ответ на его вопрос. – Я не знаю, где он. - Я знаю, что он вернется, - пробормотал он. – Спасибо, мистер Холмс. Я буду его ждать. И он бы ушел, но мои слова заставили его обернуться. - Что вы будете делать, если он не сможет достать деньги? Он пораженно смотрел на меня, вытаращив от испуга глаза. - Майлс рассказал вам? - Совсем немного, мистер Фэйрфакс. Признаться, я очень мало знаю об этом деле. - Но у него уже есть деньги? Ради Бога, скажите, что он их достал! - Мне кажется, что не важно, достал он их или нет. Вы не должны потворствовать шантажисту. Он начал смеяться, сперва просто нервно, затем громче, это были уже почти истерические рыдания, из-за которых шарахнулась в сторону лошадь, запряженная в экипаж, а в окнах домов появилась прислуга, и все уставились на нас, желая понять, что происходит. Я схватил Фэйрфакса за плечо и стал трясти его, чтоб привести в чувство. - Я не могу, - сказал бедный малый, закрывая лицо руками. – Если когда-нибудь станет известно, что я сделал, я погиб. - Ваше доброе имя – это ничто , если все оставшиеся вам годы вы будете во власти этого человека. Его и без того уже несчастное лицо залила краска смущения. - Не понимаю, что вы хотите сказать, мистер Холмс. Он требует заплатить ему тысячу фунтов и на этом с делом будет покончено. Я покачал головой. - Шантажист обладает алчной натурой. Редко когда все ограничивается одним платежом. Фэйрфакс побледнел. - Безопаснее всего было бы разоблачить этого человека, - произнес я. – Только тогда вы сможете освободиться от его власти. - Вы не знаете, о чем просите, - сказал он, нервно сглотнув. – Что он… - Это всего лишь предположение. – Пора было раскрыть свои карты. – Человек, о котором мы говорим, это ведь Риколетти, не так ли? Он отшатнулся, наткнувшись на перила ,и едва не сломал стебли лобелии, растущей в цветочном горшке у входа. - Почему вы так говорите? Неужели моя вина столь очевидна? Господи, если Хелена – эта милая, славная девушка - когда-нибудь узнает о моем позоре… Мистер Холмс, я скорее вырву сердце из своей груди, чем доставлю минуту горя этому добрейшему созданию. - Тогда положите конец этим мучениям, пока вы еще можете сделать это. - Конец… - пробормотал он. Его взгляд был теперь устремлен куда-то в дальний конец улицы, и теперь огонь возбуждения, горевший в его глазах, сменился каким-то отсутствующим выражением. – Я подумал об этом. Теперь я вижу, что должен поступить так, как вы сказали. - Я могу вам помочь, если вы доверитесь мне. - Доверюсь вам? – Он вяло перевел взгляд на меня. – Мистер Холмс, я ведь даже не знаю вас, однако, вам, кажется, известны самые сокровенные тайны моей души, все это как то слишком поспешно. - Что бы вы не совершили, это ничто в сравнении с низостью этого человека, - продолжал я. – Вас не осудят, мистер Фэйрфакс, вам будут аплодировать. - Что же вы предлагаете? Идти в полицию? Это был явно не лучший вариант. Я прекрасно понимал, что для борьбы с Риколетти мне неспроста не советовали выбирать законные пути. У него были могущественные покровители, и доказать его вину будет трудно, если только у Фэйрфакса не было требования денег, собственноручно написанного этим дьяволом. В противном случае, его заявление о подобном требовании не будет иметь никакой силы. Я считал, что нужно было застать шантажиста на месте преступления. Мне нужно оказаться рядом в тот момент, когда ему бут передавать деньги. Заявление скомпрометированного безрассудного молодого человека - это одно; а показания независимого, уважаемого свидетеля – совсем другое. С моей помощью и поддержкой Фэйрфакс мог бы разоблачить Риколетти, не боясь стать посмешищем. Тогда и другие подняли бы голос против него, и его влиянию на впечатлительных и уязвимых людей пришел бы конец. Когда перед Риколетти закроются двери цивилизованного общества, его карьере придет конец. Я, правда бы, предпочел увидеть его за решеткой за все его преступления, но меня предупреждали, что надо действовать более тонко. Возможно, и не он нажал на курок пистолета, оборвавшего жизнь молодого Бассетта, но он в некотором роде сам вложил ему в руки патроны. Подобную вину невозможно будет доказать, и он ответит за нее уже перед судом, который выше земного. И я пока должен удовольствоваться его разоблачением и опалой. В конце концов, мне нужно лишь выжидать. Я был уверен, что когда Риколетти будет лишен своего привилегированного положения и богатства , его преступные наклонности очень скоро заставят его обратить взор на другие незаконные средства обогащения. И когда это произойдет, я буду наготове. Заверив Фэйрфакса, что то, что я предложил, лишь в его интересах, я договорился с ним, что мы встретимся в его клубе, как только я переговорю с Майкрофтом. Я был удовлетворен своей работой – еще несколько дней и с этим мерзким делом будет покончено. Риколетти потерпит крах, а я смогу вернуться на Монтегю-стрит, подальше от всех братьев и кузенов, назад к моим книгам и к своим собственным исследованиям. Фэйрфакс также, казалось, обрел душевное равновесие и когда мы расставались, он был спокойнее, уже не так был похож на того отчаявшегося человека, каким я его встретил , и был настроен более решительно. Я взял кэб и отправился на Пэлл-Мэлл, находясь уже в гораздо более выгодном положении для того, что предстать перед моим властным братцем. Адрес, который он указал в своем послании, видимо, принадлежал месту расположения его новой забавы, а именно, клуба для самых необщительных джентльменов Лондона. Сама эта идея казалась мне совершенно нелогичной. Если человек склонен к мизантропии, то с какой стати он должен испытывать потребность в клубе, где окажется лицом к лицу со всем тем, что ему столь ненавистно? Но Майкрофт, имея большой опыт в таких вещах, был уверен, что его «детище» будет популярным, что казалось мне парадоксом, так как даже самый толстокожий мизантроп, не питающий естественной ненависти к комфорту клубной жизни, заартачится при виде толпы своих собратьев, какими бы схожими не были их наклонности. Как обычно, оказалось, что мой старший брат был не так глуп. Достаточное количество джентльменов сделали предварительные взносы, и это дало возможность выбрать помещение для клуба в одном из самых величественных зданий на Пэлл-Мэлл, с декорированным фронтоном, балконом в бельэтаже и вычурной классической роскошью коринфских полуколонн. Здание это недавно освободил другой клуб, члены которого приняли решение переехать за угол, на относительно более спокойную Сент-Джеймс-стрит. В здании уже шли соответствующие преобразования, и если Майкрофт добьется своего, то стук молотков плотников и болтовня рабочих будут последними громкими звуками, которые можно будет услышать в этих стенах. Я нашел его в единственной обитаемой комнате, с большим полукруглым окном, выходящим на Пэлл-Мэлл, более половины, которой была занята зачехленной мебелью. Для него там были поставлены стол и кресло, стол был весь покрыт какими-то архитектурными планами, а в кресле собственно и располагалась фигура моего брата, день ото дня все более тучная. Он был не в лучшем из настроений, частично из-за того, как он сам сказал мне, что строители вечно переносят сроки окончательного завершения ремонта, но , в основном, потому, что прочел отчет Пайка о моих последних похождениях, и именно поэтому он презрительно швырнул газету на стол и смерил меня высокомерным взглядом. - Ну? Я жду ответа, Шерлок. Я достал сигарету и закурил и лишь потом соизволил ответить. - Ты всегда веришь всему, что читаешь в прессе? - Нет, сэр, не всему, но когда в деле замешан Майлс, от него можно всего ожидать, включая… Он не смог найти подходящих слов, чтоб закончить эту фразу. И побагровевший и прямо таки кипящий от негодования, брат мой с усилием встал со своего кресла и подошел ко мне. Когда Майкрофт дает себе труд оказаться на высоте положения, он всего лишь на дюйм выше меня, но это рост человека, имеющего обыкновение запугивать окружающих. Смею заметить, что на простых смертных это срабатывает, но те дни , когда Майкрофт одной силой своей личности мог навязывать мне свою волю, давно миновали. Я оставался совершенно невозмутимым, многолетний опыт показал, что такой образ действий наиболее успешен уже потому, что неизбежно приводит его в ярость. - Я прошу у тебя объяснений, - настаивал он, видя, что его методы на меня не действуют. - Нет, Майкрофт, ты требуешь, а это совсем другое дело. Я никогда не отвечаю на требования, пора бы тебе уже это запомнить. - Значит, ты был на этом балу, - сказал Майкрофт, его брови подергивались от искреннего негодования. – Твое нежелание отвечать говорит само за себя. Я спокойно посмотрел на него, решив , что буду держать себя в руках. - Раз ты пришел к такому выводу, то да, я был там. - С Майлсом? - Он смог устроить, чтоб меня туда пригласили. Вряд ли я мог пойти туда без него. - Черт возьми, Шерлок! Когда я дал тебе это поручение, то никак не ожидал подобного поведения. - Что ты подразумеваешь под «поведением»? Ты имеешь в виду общение с другими людьми? - Ты, кажется, позволил себе нечто гораздо большее, чем «общение». «Стремится пойти по стопам своего знаменитого кузена» - так сказано в газете – вот о чем я говорю, сэр. Здесь также упомянуто о твоем , весьма близком общении с некими дамами. Его обвинительный тон, полный нездорового любопытства, вызвал у меня острое желание расхохотаться. - Я не стал бы это так называть. Я говорил с двумя женщинами: леди Агнес Маркхэм… - А, да, весьма уважаемая леди, - сказал Майкрофт , одобрительно кивая. – Что ж, это не так плохо, как я опасался. Я немного знал старого Маркхэма. Ему рано пришлось закончить свою дипломатическую карьеру , и впоследствии он ушел на покой и посещал свой клуб. А та другая женщина? - Мадам де Монт Сен-Жан. Она друг Майлса. - «Друг»? - Он с подозрением сморщил нос. – Это меня не удивляет. Майлсу всегда отлично удавалось заводить себе «друзей». - Я вполне могу понять, почему. В ней очень много душевной теплоты. Я сказал об этом довольно беспечным тоном, но на моего брата он впечатление не произвел. У него было просто каменное выражение лица, он был непримирим. - Я рад, что ты находишь это забавным, Шерлок. Боюсь, что я ошибался, доверившись тебе. Я вообразил, что ты способен выйти из этой авантюры незапятнанным. В будущем ты должен держаться подальше от друзей Майлса, кем бы они не были. - Я нахожу твой намек на то, что я не знаю, как себя вести, довольно оскорбительным. - Я ни на что не намекаю, - отрывисто сказал он. – Брат, я говорю это прямо. При всем твоем уме ты неопытен, просто невинный агнец среди волков. И ты, кажется, не понимаешь, что тебя не защищает богатство, чтоб ты мог рисковать быть замешанным в скандал и надеяться избежать всяческих последствий этого. Вместо того, чтобы развлекаться с друзьями Майлса, ты бы лучше вспомнил, зачем ты туда явился. Действовать, Шерлок, действовать! И не связываться с женщинами. - Я ни с кем не «связывался», выражаясь твоим языком, - возразил я.- Что касается твоего беспокойства о моей репутации, Майкрофт, то ты забываешь, что ты был только рад, что моим наставником будет наш погрязший во грехе кузен. - У нас не было иного пути. При всех его пороках, никто не знает мира, в котором вращается Риколетти лучше Майлса. – Брат взглянул на меня, окинув взором мою одежду. – Ты, кстати, выглядишь очень хорошо. Сколько это будет мне стоить? Я вскипел. -Ничего. Майлс все оплатил. - Майлс из принципа никогда ни за что не платит. Можешь быть уверен, что счет от твоего портного ляжет мне на стол. - Если так будет, то перешли его мне. - А как ты его оплатишь? Прекрасными словами и обещаниями? Нет, Шерлок, я ведь не критикую сейчас твое финансовое положение. И я не возражаю против таких расходов. Я просто сказал, как обстоят дела. Не сомневаюсь, что ты многое понял и сам. Какого ты мнения о Майлсе? - Он высокомерный, тщеславный, пустоголовый, напыщенный болван. Майкрофт вздохнул, как мне показалось, с облегчением. - По крайней мере, в этом отношении ты сохраняешь здравый смысл. - Он говорит тоже самое о тебе. - Вот как? Что именно он говорит? Майлс сказал немало добрых слов, и не всеми из их числа я готов был поделиться с Майкрофтом. Некоторые из них, несомненно, были правдивы – слова Майлса о том, что мой брат «первостатейный архи-манипулятор» были до боли близки к истине. Но меня поразила настороженность, которую я увидел в глазах брата, словно бы он опасался того, что мог по секрету сообщить мне Майлс. Застигнуть его врасплох было такой редкостью, что я решил этим воспользоваться. - Почему он так не любит тебя? – спросил я. Майкрофт отвернулся и неуклюже двинулся к своему креслу, но я успел заметить, то его полные щеки побледнели. - Он так сказал тебе? – спросил он, изображая полное безразличие к предмету нашего разговора. - Нет. Но это же очевидно, что между вами есть какая-то вражда. В чем причина? Он задумался, и за время этой минутной паузы я понял, что, что бы я не услышал сейчас, это едва ли будет правдой. - Просто разные интересы, ничего больше, - сказал он, и чтоб отвлечься, взял понюшку табаку. – Мы вместе учились в школе, потом в Оксфорде. Несмотря на это, у нас было мало общего. Он избрал свой путь, я пошел своим. – Майкрофт устремил на меня пристальный взгляд. – Шерлок, если я удовлетворил твое жгучее любопытство, то не считаешь ли ты, что нам пора перейти к более неотложному вопросу о Риколетти? Полагаю, что на балу ты не настолько был занят развлечениями , чтобы забыть о причине своего присутствия там? Чего ты добился? Премьер- министр не отличается терпением и будет ждать отчета. - Я добился кое-каких успехов. Если б в то утро Майкрофт не был так агрессивно настроен, то , возможно, я решил бы рассказать ему о своих планах. - И я не всю ночь посвятил бесцельным забавам. Я познакомился с этим человеком. - И? - Он читал по моей ладони. Кажется, он считает, что я нахожусь под влиянием сильных семейных связей.- Я позволил себе задержаться на этой мысли. – По ходу дела не произошло ничего необычного – о, кроме разве что его предсказания, что я умру молодым, утону. Майрофт выпрямился в своем кресле, он был сейчас сама серьезность. - Он так сказал тебе? Я посмотрел на него с добродушным снисхождением. - Да бог с ним, Майкрофт. Он же шарлатан. Ему надо было что-то сказать. Ведь ты же не веришь в такую ерунду? - Я действительно отношусь к разговору о смерти очень серьезно, - сказал он. – Ты забываешь, что он сказал леди Энстед, что она не доживет до свадьбы. - Леди Энстед, по твоим словам, была стара. Ее смерть не стала неожиданностью. - Старость это одно, а утонуть человек может когда угодно. Он сказал, когда произойдет твоя «гибель»? - Он не уточнил. - И он сказал это при свидетелях? - Да. Майкрофт закачал головой и забормотал что-то. - В чем дело? – спросил я, изумленный такой его реакцией. - Не дай Бог, если я подверг своего брата такой опасности, но теперь я вижу, как глуп я был, предложив тебе взяться за это дело. Ты должен бросить его, Шерлок. Я настаиваю на этом. Если какие-то слова и могли упрочить мою решимость, то они были только что произнесены. - Нет, - сказал я. – Без достаточного на то основания я не отступлюсь. Второй раз за этот день – и, возможно, за этот год – Майкрофт сделал величайшее усилие, чтобы подняться с места. - Ты не откажешь мне сейчас в этой просьбе , брат. - Тогда скажи мне, почему. Ведь не потому же, что хиромант сказал, что однажды я умру? - Нет, потому что он предсказал, что ты умрешь. Даже худший из шарлатанов представляет публике какое-то доказательство, подразумевающее, что его предсказания сбываются. Он говорил о твоей смерти; теперь он должен стоять на своем. Шерлок, я боюсь того, что Риколетти , возможно, выбрал тебя для убийства!
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Давно я ничего не писала просто так, на злобу дня, а уж тем более не на злобу))
Отличный был день, очень удачный. На работе вообще никто не трогал и я с обеда сидела переводила очередную главу "Хироманта". И это было так классно! Причем было увлекательно и диалоги переводить, но не только, даже описание Пэлл-Мэлл как-то очень вдохновило, словно сама там побывала, хотя, наверное, если читать, то ничего особенного. Ну, а потом начала диалог братьев Холмс, а это отдельное удовольствие. Наверное, сейчас продолжу, если не остыну. Но сейчас ехала домой вся окрыленная, прямом ощущение влюбленности настоящее
Ну, и раз уж я тут слегка ожила от депресняка этой зимы, то напишу еще пару строк.
Во-первых, выполню обещание) Я дочитала "Террор" и сериал посмотрела. Честно говоря, была идея, что после просмотра я как бы расставлю все точки над i и как бы окончательно представлю себе героев. Но не судьба...
По мне так, как экранизация, сериал все же не очень. Он все-таки очень по мотивам, я не так давно наткнулась на рецензию одной девушки, которая пыталась подробно об этом говорить, раскладывая все по полочкам. Я на тот момент еще только полсериала посмотрела, но была согласна с той половиной, что прочла. Но те, кто не читали, ее явно не поняли, и главная мысль была такая: нет, мы не читали, но экранизировано все отлично) Я, правда, подозреваю, что если б я не читала, то мне понравилось бы еще меньше. Какое-то смазанное было впечатление, но может, тут дело и в моем настроении.
Теперь, как я тоже обещала Sherlock, скажу кое-что о чтении. Читаю сборник Эштона на английском. Ну, это собственно, сборник холмсовских пастишей. Там, у буржуев, Эштон считается одним из лучших писателей, подражающих стилю Дойля. Ну, в точности насчет стиля я не уверена - не настолько все же чувствую язык. Но все же мне казалось, что ему немного не хватает живости. Ну и там сплошные расследования, если б к ним добавить хоть немного каких-нибудь душевных или смешных сцен между нашим дуэтом, то было бы очень неплохо. Один его рассказ я перевела, если кому интересно .Рассказ "Два пузырька" morsten.diary.ru/p215403176.htm
Ну, а в этой книге прочла "Дело ватиканских камей". По мне так очень плохо. Обычное ограбление с подлогом. И дело происходит в Лондоне, якобы с целью поссорить Англию с Ватиканом.
Ограбили. Холмс выследил преступника. Получил благодарность. Как-то все очень плоско.
Зато вот сейчас читаю "Рейгетский случай с отравлением". К Рейгетским сквайрам никакого отношения не имеет)). Но герои упоминаются в Каноне. В "Собаке Баскервилей" Уотсон говорит как Холмсу удалось "полностью снять с несчастной мадам Монпенсье обвинение в убийстве падчерицы, молоденькой мадемуазель Карэр, которая, как известно, полгода спустя объявилась в Нью-Йорке и благополучно вышла там замуж." Ну и вот рассказ как раз об этом, и он даже с продолжением. Я пока их дочитываю, но понравилось, как закручен сюжет. Немного в духе Агаты Кристи, очень напомнило ее детективы с отравлениями. Зловещая такая атмосфера. И Уотсон с Холмсом тут очень живые, даже захотелось перевести)
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сегодня я выкладываю тут перевод этого совсем маленького исследования. Оно довольно старое, я выудила его где-то в выпусках "Baker street journal" за пятидесятые годы. И хочу в связи с этим сказать следующее.
Конечно, все эти исследования очень притянуты за уши и наверняка могут кому-то показаться наивными и даже смешными. Но в них все же есть некоторое зерно истины, и очень интересно бывает узнавать, что занимало и занимает этих увлеченных людей. Все эти исследования велись и ведутся под эгидой Большой Игры (The Grand Game), и я буду стараться выкладывать их под соответствующим тэгом. О самой Игре я, может, как-нибудь напишу подробнее, ну а если кратко, то ее участники считают Шерлока Холмса реальным историческим лицом, а сэра Артура Конан Дойля - литературным агентом, издающим те мемуары , что писал о нем его биограф доктор Уотсон. Та статья, что приведена ниже написана явным единомышленником Шерлока Холмса, ярым сторонником научного подхода. Правда, иногда когда читаешь подобные вещи, не знаешь насколько всерьез можно принимать автора.
И очень был мудреный язык, так что если что, прошу прощения за косноязычие. Читая подобные расследования еще надо привыкнуть к тому, что многие из них писались очень давно и в них упоминаются исследователи-шерлокианцы, совсем нам не известные. А когда я только начинала узнавать этот мир, было даже захватывающе читать эти строки, где периодически упоминается то мистер Морли, то какой-нибудь покойный граф Уолбридж. И кажется, что Холмс , и правда, очень реальный человек, ведь это как бы продолжение Канона. Его более углубленное изучение)
О дне рождения Мастера
Рассел Маклахлин
Мне известно, что 6-го января сообщество «Baker Street Irregulars» отметило сто вторую годовщину со дня рождения самого лучшего и самого мудрого человека из всех, что нам известны. В том, что касается лет, я согласен. Однако, более точная дата рождает во мне неукротимое стремление к спору. Я решительно протестую против шестого января в качестве точной даты рождения. И чтобы аргументировать свой протест я призову сейчас на помощь все, чем располагаю: в интеллектуальном плане, научном и диалектическом. Не помню уже кто, сказал мне, что шестое января было выбрано, опираясь на астрологию; было выбрано неким специалистом в этой псевдо-науке, неким оставшимся неизвестным мне псевдо-ученым. Следовательно, я могу критиковать этого анонимного исследователя со всем пылом, какой сочту допустимым, не рискуя возмутить спокойствие, что царит в стенах Сиона.
Идея о том, чтобы прийти к какому-то заключению о герое Шерлокианы посредством астрологии, абсурдна сама по себе. Уже на 11-ой странице «Этюда в багровых тонах» Уотсон демонстрирует нам всем документ о ценных качествах и предпочтениях своего соседа. В третьем пункте этого перечня значится:
«Знания в области астрономии – никаких.»
И вероятно справедливо будет сказать, что астрология была предшественницей астрономии, так же, как какая-та белиберда предшествовала медицине, а магия предвосхищала науку. Но ни в одном уважаемом университете со времен первого плавания Колумба не изучали астрологию. Современные сторонники этой науки принадлежат к той многочисленной группе людей, что предпочитают заведомое надувательство трудной и напряженной умственной работе. Отправная точка этого параграфа проста : если благожелательный критик мог определить познания в астрономии умнейшего человека девятнадцатого столетия как «никакие», то, конечно, его интерес к ее устаревшей прародительнице с весьма сомнительной репутацией определенно должен быть равен «абсолютному нулю». Позже, уже когда они были друзьями, Уотсон пишет об одном разговоре за чаем летним вечером и описывает этот разговор как «бессвязный». И о чем же вы думаете, был этот бессвязный разговор? Я цитирую: « о причинах изменений в наклонности эклиптики к экватору».
Сейчас мы не будем говорить о том, каким был Уотсон наблюдателем и репортером, когда делал те первые записи; просто отметим, что любой, кто мог бы в «бессвязной» манере говорить на столь глубокомысленную тему, должен был обладать несколько большими знаниями в области астрономии, нежели те, о которых писал тогда Уотсон. Это обстоятельство говорит только в пользу моей теории, и я окончательно прихожу к выводу, что для того, кто достаточно основательно знал этот астрономический принцип, чтобы походя говорить о нем, должно быть, было неприемлемо само название астрологии. Поэтому мне кажется ясным, что любая попытка опереться в поисках важных фактов на такую псевдо-науку, должна быть названа анти-Шерлокианской, анти-Каноничной, и даже , если можно использовать такой исключительный термин – анти-Уотсоновской. Но мы знаем, что Шерлок Холмс родился в 1854 году и что его шестидесятый день рождения должен был приходиться на период в течение первых семи месяцев 1914 года; так как упоминание об этом возрасте имело место в начале августа того судьбоносного года; собственно говоря, 2 августа. Поэтому мы можем ограничить временные рамки периодом от первого января и, видимо, до тридцать первого июля. Как же узнать точную дату? Несколько лет назад эта дата была указана с такой логической точностью и с такой примечательной проницательностью, что просто не остается ни малейших сомнений по этому поводу. Это великолепное умозаключение было сделано покойным Рональдом Р. Уивером, который давно является подлинным столпом в храме «Общества Нищих-любителей» и которого определенно помнят, как ученого, который показал отличие между оконной нишей и эркером, что стало уже классикой; невозможно забыть , как блестяще он опознал капитана Эйр Шоу в человеке, под руководством которого успешно был потушен пожар на Бейкер-стрит в одну небезызвестную нам ночь. Это дорогой, уже покинувший нас, незабываемый «Денди» Уивер, который, не взирая на какие-то мелкие факты, сделал четкий логический вывод. Будучи ученым и эрудитом, он не решился назвать конкретный день, на это не было достаточных указаний. Но он назвал два месяца. Давайте проследим за ходом рассуждений Уивера.
Прошу вас обратить свое внимание на последний параграф «Чертежей Брюса-Партингтона». Вы найдете там следующие строки:
«Несколько недель спустя после описанных событий я случайно узнал, что мой друг провел день в Виндзорском дворце и вернулся оттуда с великолепной изумрудной булавкой для галстука. Когда я спросил, где он ее купил, Холмс ответил, что это подарок одной очень любезной высокопоставленной особы, которой ему посчастливилось оказать небольшую услугу. Он ничего к этому не добавил, но, мне кажется, я угадал августейшее имя».
Давайте не будем задерживаться на идеальном «уотсонизме», когда он задает Шерлоку Холмсу такой нелепый вопрос, как «Где Вы купили эту бесценную вещицу?». Чтобы помыслить о подобном пусть даже на тридцать секунд, значит показать себя первостатейным болваном за все девятнадцатое столетие. Уотсон едва ли был способен установить личность дарителя. Но даже для него не было сомнений, что та леди, которая преподнесла его другу эту дорогую безделушку, была сама покойная королева. И как раз это и привело Уивера и его последователей к неизбежному выводу. Наша дорогая, покойная королева не обладала слишком сложным для понимания характером. Это дает ключ к пониманию ее личности. Нам, например, прекрасно известно, что главное, чего она придерживалась в общественных отношениях, было скрупулезное и педантичное соблюдение формальностей; она скорее бы объявила войну, чем допустила бы нарушение этикета и общепризнанных правил. И если «Виндзорской Вдове» пришло в ее старую головушку подарить кому-то драгоценность, то при выборе камня она могла руководствоваться лишь одним соображением.
Она, конечно бы, выбрала его зодиакальный камень.
Безусловно, тут возникают вопросы. Относительно зодиакальных камней существуют старинные и современные теории. Согласно первым, изумруд – камень мая. Но современные специалисты в этой области относят его к июню. На какую же теорию сделала ставку королева? Нет возможности узнать это наверняка, а гадать нам запрещает определенная заповедь. Каждый, кто решит сделать вывод, основываясь на прилагательном, используемым Уотсоном, родственном слову «август», обречен на неудачу. Нет, несомненно, месяц рождения Шерлока Холмса май или июнь. Январь же можно считать в этом плане совершенно несостоятельным. Мои знания об изумруде и связанном с ним знаке зодиака основываются на материалах Американской Национальной Ассоциации ювелиров, обладающей исчерпывающей информацией по этому вопросу , которой они охотно готовы поделиться. Я бы рекомендовал сообществу продолжить это исследование. Мне удалось сузить поле поисков до шестидесяти одного дня. Я призываю направить в этом направлении свою исследовательскую энергию и сделать все, чтобы праздновать день рождения Мастера в тот самый день, когда он действительно родился. Но учитывая все достижения науки, интеллекта и логического мышления, я бы строго осудил каждого, кто решил бы выбрать эту указанную мной отправную точку для астрологического прогноза. Против подобной попытки я бы возражал, выражаясь словами Уотсона, самым решительным образом.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 8
Теории, факты и акробаты
Время – страшный противник. Оно ведет войну с молодостью, портит имущество , губит смельчаков. Хуже всего то, что оно похищает и изменяет и воспоминания. И никто из нас не может считать себя свободным от его влияния. В том, что касается меня, оно заставило меня позабыть, каким раздражающе самодовольным может быть Грегсон. Даже когда я мысленно возвращался к нашей последней встрече, мне представлялось, что память подводит меня, что окружающие не могут не понимать, каким до нелепости злорадным является этот человек. Однако, наша новая встреча убедила меня в обратном. Если Главный Суперинтендант берег его, как зеницу ока, как любил говорить мне Лестрейд, то я должен был поверить, что их начальник был человеком необыкновенного терпения, глядящим сквозь пальцы на недостатки инспектора. Либо же он превосходил Грегсона в самонадеянности,ведь, в конце концов, глупец может найти еще большего глупца, который будет им восхищаться. Как бы там не было, такая напыщенность не делала жизнь легче для тех, кто был вынужден с ним работать. За спиной инспектора маячила его неизменная тень, констебль Фаулер, сильный мужчина крепкого сложения, склонный к сарказму. То, что он расточал его, главным образом, на Грегсона было к лучшему, ибо его подчиненный, кажется, получал большое удовольствие, насмехаясь над ним при каждом удобном случае и бесконечно развлекая тем самым тех, кто мог это видеть. Рядом с этим несчастным дуэтом стоял еще более несчастный мистер Родни-Вэр, секретарь академии, весь кожа да кости, он больше походил на бумажную куклу, чем на человека. Временами, когда у него что-то спрашивали, он начинал судорожно подергиваться. Он хмуро взирал на нас, на Грегсона, на весь мир в целом – возможно, в душе он также угрюмо смотрел и на себя самого – и тем не менее, как минимум, двое считали этого раздражительного типа человеком, достойным их привязанности. На минуту я попытался представить, что возможно, он приятный человек с располагающим к себе характером, эту мысль я быстро отбросил, увидев, как глубоко залегли складки на его лбу – видимо, эта хмурая мина – обычное выражение его лица. Я представить не мог, какими чарами обладал этот мрачный, постаревший Казанова, но я всегда буду утверждать, что женские прихоти и причуды – это тайна, которую не смогу раскрыть даже я. Однако, это уже не моя забота, ибо передо мной предстала гораздо более насущная проблема в виде надвигавшейся на меня импозантной фигуры инспектора Грегсона. Его отнюдь не обрадовала встреча ни с одним из нас, и меньше всего со мной, и он старался скрыть это за хищной ухмылкой кота, увидевшего, что дверца клетки с канарейкой открыта и хозяйки нет в комнате. - Ну и ну, - сказал он, окидывая нас недобрым взглядом. И я заметил, что он даже не протянул нам руки. – Да неужто это мистер Шерлок Холмс? Когда я видел вас последний раз, вы подавали на стол и звались Генри. – Он критически осмотрел мой костюм. – А мы вышли в люди, да? Или теперь вы изображаете какого-то франта? От возмущения у Родни-Вэра перехватило дыхание. - Слуга? – прохрипел он. – Здесь, в Королевской Академии? Что же это такое, инспектор? Всяким ротозеям дозволяется глазеть на наше несчастье, словно это какое-то ярмарочное представление? - Мистер Холмс – человек безобидный, - сказал Грегсон. – Он совсем не такой, каким кажется. - Как и все мы, - заметил я. - Но кто вы такой, сэр? – продолжал вопрошать Родни-Вэр. Грегсон ответил, не дав мне даже рта раскрыть. - Он любитель в области раскрытия преступлений, и не буду отрицать, что в прошлом у него появлялось несколько хороших идей. Но больше благодаря счастливому стечению обстоятельств, нежели на основе собственных суждений. - Любитель? Я был уверен, что расследованием будут заниматься лучшие представители Скотланд Ярда! А вместо этого вы консультируетесь с … с какими-то… - Дилетантами, - сказал Грегсон. – Но это делает инспектор Лестрейд, а не я. Все еще изображаете сыщика, сэр? - Когда могу, инспектор. - Что ж, пожалуйста, но не сегодня и не здесь. Констебль, выведите из здания этого джентльмена. - Одну минуту, он здесь с моего разрешения, Грегсон, - сказал Лестрейдж. - Об этом я уже догадался. – Грегсон поднял голову и с подозрением втянул носом воздух. – Что это за запах? Пользуетесь дешевым одеколоном, Лестрейд? Или это опять ваш хорек? Одного взгляда на лицо Лестрейда было достаточно, чтобы от безразличия, с которым я намерен был отнестись к этому их соперничеству, не осталось и следа. Обвинение было необоснованным, особенно если учесть, что виновной стороной был я. Мой нос уже привык к характерному запаху Ветивера, которым Майлс щедро окропил мою персону, так что я больше не замечал этого невидимого шлейфа. Я плотнее запахнул на себе пальто и постарался сдержать уличающие испарения соединенных вместе ароматов кедра и сандалового дерева, чтобы избавить нас обоих от еще большего смущения. - Не знаю, почему вы все еще здесь, - продолжал Грегсон, поглядывая на своего соперника с плохо скрытым презрением. – У меня нет времени для любителей и дилетантов. Можете сами решить, к какой точно категории вы относитесь. Лестрейда нелегко было запугать, надо отдать ему должное. Он распрямился во весь свой, не особо впечатляющий , рост и постарался держаться со своим оппонентом на равных. - Вы, может быть, забыли ,Грегсон, но я также был назначен на расследование этого дела, - сказал он . - Вообще-то, да, я забыл. И это ваша вина. О вас мгновенно забываешь, хоть вы и обладаете редким талантом путаться под ногами, так что в этом я с вами согласен. Лестрейд вспыхнул, и лицо его приобрело оттенок, что бывает при последних стадиях удушения. Пришла пора и мне вступить в схватку. - Так вы распутали это дело, инспектор Грегсон? – спросил я. - Конечно, - сказал он, одарив меня испепеляющим взглядом. – В то время как вы что-то ищете внизу, я смотрю вверх. И он указал на слуховое окно, находящееся на высоте примерно сорок футов от пола. - Несомненно, в поисках божественного вдохновения, - пробормотал Лестрейд, а затем уже громче добавил: - И о чем это должно сказать нам? - Разве это не очевидно? – Грегсон с жалостью посмотрел на нас. – Акробаты. Мы оба удивленно уставились на него. - Акробаты? – воскликнул пораженный Лестрейд. - Акробаты-грабители, - поправил его Грегсон. – Проникли сюда через слуховое окно, взяли драгоценности и ушли тем же способом, что и пришли. – Он постучал по носу мясистым пальцем. – Когда речь идет о деталях, я соображаю быстро. Дверь была заперта, значит, они проникли сюда другим способом, ведь там же не было никаких следов. Это же очевидно. Они спустились, помогая друг другу, похитили драгоценности и ушли. Не правда ли, констебль? Лицо Фаулера – подлинный урок для начинающих актеров в искусстве изображения полнейшей невозмутимости – не дрогнуло ни единым мускулом. - Если вы так считаете, инспектор. - Именно так я и считаю, Фаулер, - ответил тот, пребывая в блаженном неведении относительно сарказма в тоне подчиненного. – И так я и напишу в своем рапорте. К утру я заберу в участок всех жонглеров, акробатов и канатоходцев в радиусе двадцати миль. И скоро я докопаюсь до сути этого дела. - Тогда вы даром потратите время, - сказал я. Несмотря на свою рассудительность , я больше не мог терпеть этот вздор, и мой оскорбленный ум взбунтовался. Грегсон подозрительно прищурился. - Что? - Более того, если вы цените свою репутацию , а также репутацию прочих ваших коллег из Скотланд Ярда, то я бы не стал упоминать об этой вашей, с позволения сказать, «теории» перед прессой. Они долго помнят о допущенных ошибках. - Я уверен, что здесь нет никакой ошибки. Моя теория точно объясняет все факты. - Грегсон , есть разница между тем, что возможно и тем, что является абсолютно невероятным. - В таком случае, какова ваша гипотеза, мистер Холмс? Это вопрос задал Родни-Вэр, как-то по-птичьи дернув головой. Он слушал наш разговор, сперва угрюмо, когда Грегсон заговорил о криминальных элементах в цирковой среде, а затем с гораздо большим интересом, когда я позволил себе высказать свое мнение. Несмотря на антипатию, питаемую им к «дилетантам», он явно ничего не имел против здравого смысла, от кого бы он не исходил. Я не особенно желал что-то говорить в присутствии Грегсона, но теперь я уже должен был что-то сказать. Однако прежде мне нужно было кое-что уточнить. - Могу я спросить вас, сэр, когда в последний раз здесь была уборка? – спросил я, опускаясь на пол и пристально разглядывая полированные доски паркета. Они были отполированы совсем недавно при помощи воска самого лучшего качества, и мне показалось, что я узнаю знакомый запах воска, используемого в «Особом воске для полов мистера Хартли», с которым я имел несчастье довольно близко познакомиться в последнем своем расследовании. - Пол моют ежедневно, после ухода посетителей. -Факт, что мог бы нам помочь, если бы уборку не произвели бы сразу после обнаружения пропажи. – Я встал и отряхнулся. – Единственное, что я могу сказать, так это то, что через слуховое окно сюда никто не проникал. - Как, сэр? - Мистер Родни-Вэр, если вы посмотрите, то сможете заметить, что вокруг затвора есть ободок засохшей грязи. Если окно открывалось, в нем должен бы образоваться разрыв. Как вы и сами видите, на полу нет никакого мусора. И более того, там наверху есть паутина, и ее точно уже некоторое время никто не трогал. - Господи! – воскликнул он, воодрузив на нос небольшие очки. – Мне придется сделать выговор уборщицам! - Таким образом, мы можем сказать с некоторой определенностью, что если только наши воры не были призраками или бы умели летать – что невероятно, то они, определенно должны были идти по полу. Любые следы, которые они могли бы оставить, были затерты ночными сторожами, вами, мистер Родни-Вэр, и полицией. - Вы говорите, что они не были призраками, мистер Холмс, - сказал Грегсон, - но дверь была заперта. Вы думаете, мы поверим, что они проникли сюда через узкую щель под дверью? Да через нее не прошмыгнет даже мышь. - Надеюсь, что, нет, - раздраженно произнес Родни-Вэр. - Нет, инспектор. Они открыли дверь, а потом вновь закрыли после своего ухода. - Но зачем? - Возможно, чтоб сюда не проникли другие воры? – Я улыбнулся, видя его озадаченный вид. – Если вы осмотрите замок, то увидите, что он был открыт отмычкой, и очень ловко, могу добавить, ибо отметин всего несколько и они совсем маленькие. - Значит, вы считаете, что мы имеем дело с профессиональными грабителями, - сказал Родни-Вэр. Его левый глаз начал подергиваться, и этот спазм вскоре охватил всю левую сторону его лица. – Боже мой! Что же я скажу владельцам? Я дал им слово чести, что с их драгоценностями ничего не случится. - Скажите им правду, - сказал я. – У вас есть страховка? Он махнул рукой. - Дело не в этом. Деньги ничто по сравнению с национальным достоянием, заключенным в этих вещах. И миссис Фаринтош удалось убедить предоставить свою диадему из опалов только с условием, что она вернется к ней в полной сохранности. Теперь, если поверить вашей теории, мистер Холмс, я должен сказать этой достойной леди, что ее диадема сейчас в руках негодяев, и она никогда ее больше не увидит? - Возможно, она и увидит ее снова, - сказал Лестрейд, - но вовсе не обязательно в том же виде. Мне приходилось сталкиваться с такими случаями, когда воры делят хорошо известную украденную вещь, такую, как тиара, на части и продают по кускам. - Или находят не слишком щепетильного покупателя, который не станет расспрашивать , откуда у них такие драгоценности, - заметил я. – И в том, что касается диадемы, думаю, ее ждет именно такая судьба. - А наша… - Родни-Вэр сконфуженно посмотрел в сторону разбитого футляра. – Другая пропажа? - Вы говорите о brayette, сэр? – с авторитетным видом спросил Лестрейд. При демонстрации полицейским сыщиком такой эрудиции Родни-Вэр удивленно заморгал. - Никогда бы не подумал, что вы… то есть, я хочу сказать, что не ожидал, что Скотланд Ярд разбирается в таких вещах. - О, вы бы удивились, сэр, узнав, какие вещи нам известны. Многосторонние знания так же важны в нашей работе, как и воображение, даже если некоторые из нас делают слишком поспешные выводы, - сказал он, бросив взгляд на Грегсона, который, кажется, потерял к делу всякий интерес. – Но тут есть один момент, который вы, возможно, могли бы объяснить. На ваш взгляд, этот brayette был ценным? Я не могу понять, зачем кому-то похищать его. Родни-Вэр нервно прокашлялся. - Меня и самого это удивило. Моей первой мыслью было, что это анархисты, и что, может быть, это было как бы в знак их мятежа против монархии. Или, может, это были блюстители нравственности, моралисты? - Романисты? – переспросил Грегсон, который слушал вполуха и не разобрал то, о чем говорил Родни-Вэр. – О, меня бы это не удивило, сэр. Это ведь сборище дебоширов, не правда ли, Фаулер? - От них всегда сплошное беспокойство, - согласился констебль. – Как только возникает какой-то непорядок, то, как правило, за этим обычно стоит человек с книгой в руках. - Нет, нет, моралисты, - повторил Родни-Вэр. – У нас, знаете ли, уже были прецеденты. - Довольно странные моралисты, которые удаляют столь порочный предмет с глаз долой и одновременно похищают драгоценности, - заметил я. - Ну, в данном случае… Секретарь промокнул взмокший лоб и его тик стал еще более заметен. - С этим предметом связана легенда, в которой говорится, что если какая-нибудь женщина, э… я имею в виду, естественно, замужняя бездетная женщина, пожелала бы как-то избавиться от такой беды, то ей следует воткнуть булавку в этот предмет мужского костюма, и в должное время ее желание исполнится. – Он нервно взглянул на нас. – Но это легенда. Весьма популярная в семнадцатом веке, как я слышал. - Вы верите в то, что этот артефакт украла женщина? – спросил я. - Бедное, заблудшее создание, - сказал Родни-Вэр. – Да, это возможно. - Глупости! – фыркнул Грегсон. Я кивнул. - Да, согласен. Он так и просиял. - О, вы согласны? Тогда какова ваша теория, мистер Холмс? Меня не обманул этот более почтительный тон. Ни один человек не позволит, чтобы гордость помешала его амбициям, и подобно Викарию из Брэя, Грегсон научился приспосабливаться к сложившейся ситуации. Если благодаря моим мозгам и проницательности ему удалось бы добиться преимущества перед своим соперником, он пошел бы на это, даже если это должно было стереть все различия между нами. Однако , я был другого мнения относительно того, насколько далеко я готов был позволить ему зайти. - В настоящий момент я не могу изложить ее, инспектор. Похищение brayett может быть очень важным, а может не иметь никакого смысла. Очевидно, это преступление, лишенное мотива, и уже одно это делает дело интересным, и я считаю, что равного ему нет. - Я рад, что вы так думаете, сэр, - сказал Родни-Вэр, вновь принимая свой хмурый вид. – Однако , меня это мало утешает. - Можете быть уверены, что мы сделаем все возможное, чтобы найти украденные ценности, - произнес Грегсон, выдавив из себя улыбку, которая не коснулась его глаз. – У меня есть четкое представление, кем могут быть эти грабители-профессионалы, и чем раньше мы их поймаем, тем скорее вернем драгоценности их законным владельцам. Что касается пропавшего brayette… - Он усмехнулся, взглянув на Лестрейда. – Почему бы вам не заняться этим, инспектор? Я знаю, как вы любите сложные задачи, и комиссар всегда говорит, что вам прекрасно удается раскрывать самые необыкновенные преступления. Поскольку больше мы уже мало что могли там узнать, мы ушли – Грегсон, дабы начать свои изыскания относительно местопребывания и действий одних из самых отъявленных похитителей бриллиантов нашей столицы, а мы с Лестрейдом вышли во двор, где он, наконец, дал выход своему раздражению, поедавшему его изнутри с тех пор, как он терпел все эти мучения от своего коллеги. - Я знаю, вы не обязаны помогать мне, - с упреком сказал он мне, - но я не ожидал, что вы на блюдечке преподнесете Грегсону это дело. - А вы бы предпочли, чтоб я спокойно стоял, пока он делает посмешище из Скотланд Ярда своей болтовней о грабителях- акробатах? Он порывисто сунул руки в карманы. - Нет. Но вам не нужно было говорить ему так много. И что это за запах? - Боюсь, что это от меня. Этим я обязан своему кузену. - В таком расследовании нам совершенно не до этого. От успешного завершения этого дела зависит слишком многое. - Я думал, что после того последнего дела вы уже на хорошем счету у своего начальника. - Он все еще недолюбливает меня, и даже еще больше после того, как я – то есть, мы - в прошлый раз добились успеха. Я знаю, что он намерен сделать из меня козла отпущения. Суть в том , что вы хороши ровно настолько, насколько успешно ваше последнее расследование. И не важно, чего вы добились в прошлом, если сейчас вас постигло поражение. Это дело очень важно, мистер Холмс, и я не могу позволить Грегсону улизнуть с победой. - Он и не улизнет, - сказал я, закуривая. – Кроме того, я не сказал ему ничего такого, о чем бы вы уже не сделали собственные выводы. - О банде профессиональных воров – да, это я уже понял. – Он вздохнул и сокрушенно покачал головой. – Но стоя здесь всю ночь напролет, ничего не добьешься. Мне нужно вернуться в Ярд. Я знаю нескольких человек, которые смогут сказать, что болтают на улицах об этом ограблении. - Сомневаюсь, что они смогут много вам рассказать. - Не знаю, мистер Холмс. Знаете ли, подобное преступление не могло остаться незамеченным. - Могло, если похититель достаточно благоразумен. Лестрейд удивленно воззрился на меня, не понимая. - Это была не шайка, инспектор. И ограбление не было спланировано. Это дерзкое и коварное преступление в качестве бравады совершил один человек. – Однако, инспектор все еще не успевал следить за ходом моих рассуждений. – Вам следует более тщательно подбирать людей для работы ночными сторожами. На вашем месте я бы сперва удостоверился те ли они, за кого себя выдают, но думаю, что с этим все в порядке. Группа грабителей-профессионалов не стала бы терять время, возясь с дверными замками, они бы поставили сюда своего человека, и кто бы подошел на такую роль лучше, чем ночной сторож? Ему всего лишь нужно было сообщить им, что сейчас им ничто не помешает и оставить двери незапертыми. - Откуда вы знаете, что они так не поступили? - Потому что он бы сбежал, когда пропажу обнаружили. Ни один уважающий себя конспиратор не остался бы, чтоб угодить в лапы полиции. - Мистер Холмс, но он мог бы рискнуть, пытаясь все отрицать, чтобы дать своим сообщникам время для побега. Что касается запертых дверей, то он мог бы дать им ключи. - Тогда зачем они воспользовались отмычкой? Нет, инспектор, наш герой работает в одиночку. - Родни-Вэр? Я покачал головой. - Чего бы он добился этим грабежом, кроме своей погубленной репутации? - А страховку? - Ее бы выплатили пострадавшим владельцам. -Так он продал бы украденное. Ему известны люди – не слишком разборчивые в средствах коллекционеры, которые заплатили бы за эти сокровища кругленькую сумму. - У него начальная стадия пляски Святого Витта. Он никогда бы не смог сделать те отметки, что были нанесены отмычкой с очень большой точностью. Кроме того, есть и другие способы украсть драгоценности, к которым у вас есть свободный доступ, не привлекая к краже всеобщего внимания. - Вы имеете в виду замену их точной копией? Я кивнул. - Родни-Вэр вовсе не ваш грабитель. Человек, которого вы ищете, хитрый и изобретательный, но со своим собственным кодексом чести. Ему также свойственна роковая склонность к самонадеянности, которая может однажды погубить его. - Как вы пришли к такому выводу? - Меня натолкнула на эту мысль кража brayett. Лестрейд, это было незапланированное преступление. Сегодня вечером он первый раз посетил эту выставку. Ну, возможно, он был здесь накануне вечером, чтобы понаблюдать за порядком, в котором проходят по галерее ночные сторожа, но даже в этом я не уверен. - Думаете, он мог оставить все на волю случая? - Он чрезвычайно уверен в своих способностях, могу добавить, что это доходит до полного безрассудства. Он входит, взламывает замок, берет то, что хочет – обратите на это внимание, Лестрейд; профессионалы никогда бы не остановились на двух предметах, когда вокруг было такое множество прочих ценностей – и затем… По ходу своих объяснений я изображал этого человека, то, как он действовал. Тут я повернулся и направился к воображаемому стеклянному футляру. - Он заинтригован, - продолжал я. – Какая драгоценность таится под этим бархатным покровом? Что это должен быть за брильянт, раз он укрыт так тщательно? – Я потянул за ткань. – И вот! Что же он находит внутри? Не бриллиант, Лестрейд, но часть доспехов. Нашему приятелю не чуждо чувство юмора. Что-то в этой вещице привлекает его. Он не удосуживается взяться за стеклорез, а просто разбивает стекло. Понимаете, где видна его бравада? Это ведь все равно как, если бы его ничуть не волновало, что его могут схватить. Или, возможно, он считает себя выше таких соображений. Как бы там не было, он берет brayette и уходит тем же путем, каким и вошел, тщательно заперев за собой дверь. - Поэтому никто и не узнал, что он был там? - Охранники открывали эту дверь во время своих обходов. И ему незачем было запирать ее, кроме как из желания, чтобы пропажу обнаружили не сразу. Лестрейд на минуту умолк, переваривая все то, что я сказал ему. - Если вы правы, мистер Холмс, то найти этого малого будет дьявольски трудно. Боже, ведь это может быть, кто угодно! - Ну, думаю, вы может исключить из нашего уравнения акробатов. Он фыркнул от смеха. - После этого там еще останется несколько сотен тысяч других. Но, поверьте, я благодарен вам за помощь. Если я когда-нибудь смогу для вас что-нибудь сделать… - Вообще-то можете. Я посмотрел на часы. Час был поздний и как всегда над городом висел густой туман. Меня не прельщала перспектива идти к апартаментам Майлса в этом костюме, источая аромат сандалового дерева. - Инспектор, вы направляетесь случайно не в сторону Мэйфэра?
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 7
Серьезный промах
- Разве это по правилам, – спросил я, - что два сыщика вместе расследуют дело? Лестрейд пожал плечами. - Это зависит от дела, мистер Холмс. Что касается этого расследования , то комиссар полиции считает, что тут стоит вопрос о репутации Академии. Они получили во временное пользование лишь половину всех заявленных драгоценностей, заверив, что сделают все возможное, чтобы обеспечить экспонатам должную защиту. - И это выразилось в том, что наняли и больше охраны? - Да, и по большей части это бывшие полицейские. Хоть и нельзя сказать, чтобы от этого было много толка. Они с тем же успехом могли бы вообще здесь не появляться. И все же, - сказал инспектор тем уважительным тоном, который и раньше появлялся у него, когда он говорил о своих коллегах, - я уверен, что они сделали все, что могли. - Так вы их знаете, я имею в виду, в лицо? Он задумался. - Лично, нет. - А кто-нибудь может назвать их имена? - Уверен, что кто-то сможет. Вы хотели бы поговорить с ними? Мне были уже хорошо знакомы методы Лестрейда, при помощи которых он пытался узнать, не отпугнуло ли меня его неохотное признание об участии в деле Грегсона. Я бы сказал, что я не пришел в полный восторг от того, что, возможно, мне предстоит вновь сойтись нос к носу со светловолосым инспектором. В нашу последнюю встречу нам не удалось найти общий язык. Он выражал явное неодобрение тем, что называл моей любительской работой, но оно, тем не менее, не мешало ему воспользоваться этим ценным вкладом, чтобы получить продвижение по службе. Что касается меня, то я очень не любил, когда меня шантажируют , угрожая сфабрикованным обвинением , чтобы добиться моей помощи и одержать верх над своим соперником. У Лестрейда были свои собственные методы убеждения, но они были не настолько ужасными и даже оскорбительными. Но как бы ни был я сведущ в тонком искусстве добиваться желаемого хитростью, у меня неизменно складывалось впечатление, что если не помогу ему с его расследованиями, то за этим последует какая-то беда на его домашнем фронте – и такая перспектива обладала гораздо большим резонансом ,нежели какое-то беспокойство по поводу властных амбиций Грегсона. Лучшие истории всегда таят в себе нечто большее, чем просто зерно правды, и я заметил, что ботинки Лестрейда не чистили, по меньшей мере, сутки, а также увидел на них свежие следы зубов – прощальный подарок от хорька его тестя. Этот вечер вымотал меня и привел в уныние, и перспектива оказаться нос к носу с Грегсоном меня совсем не привлекала. Инстинкт говорил мне, что надо идти домой , но профессиональный интерес требовал большего. Испытывая двойное давление – собственного рокового любопытства и истерзанных ботинок Лестрейда – я сдался. Видя это, инспектор постарался сдержать свою довольную улыбку, а затем повел меня в служебное помещение, правда это было слишком громкое название для этой невзрачной комнаты с протекающим потолком и облезшей штукатуркой, находящейся в задней части дома. Четверо пожилых бородатых мужчин пили чай, сидя в старых креслах, из сиденья которых торчала вылезшая набивка, точно внутренности из мертвой овцы. В комнате стоял сильный запах дешевого табака и еще более дешевого рома и вдобавок к этому там был очень неприятный запах канализации, исходивший, как я потом понял от этих самых кресел. Когда мы вошли, присутствующие встали и после краткой церемонии представления, нам предложили чай и пригласили присесть. Видя состояние этих кресел, я решил, что остаться стоять на своих двоих будет безопаснее. Я бродил по комнате, потом почувствовал, как что-то захрустело у меня под каблуком, и решил, что лучше встать поближе к двери, где более свежий воздух. - Хоть убейте, не знаю, как это случилось, - начал седой, сутулый мужчина, представленный мне, как Глэдстон. – Они, должно быть, проскочили здесь одним мигом, как молния. Понимаете, мы по очереди обходим галерею каждые пятнадцать минут, двое идут, а двое остаются здесь, как и сказал нам мистер Родни-Вэр. - Родни-Вэр? – спросил я Лестрейда. - Секретарь Королевской академии. В его обязанности входит проследить за тем, как организована охрана помещения. - Так вот, сэр, без четверти одиннадцать я и Джонс – он указал на своего седовласого напарника, сидевшего слева от него, - как обычно совершали обход, и кругом стояла тишина, как в могиле. Все двери были заперты, но когда мы заглянули в главную галерею, то увидели, что корона исчезла и поняли, что кто-то туда проник. - Таким образом, время совершения кражи ограничивается временным отрезком в пятнадцать минут, - сообщил мне Лестрейд. Я бросил на него усталый взгляд. - Сделав это открытие, вы потом проинформировали об этом полицию? - Нет, сэр, - сказал Джонс. – Мы сообщили об этом мистеру Родни-Вэру. А уже он вызвал полицию. - Родни-Вэр все еще находился в здании? В такой поздний час? - Очень трудолюбивый человек, этот мистер Родни-Вэр, -сказал Глэдстон. – Он часто работает допоздна. - Полагаю, что он работал в своем офисе. А вы не знаете, он оставался там всю ночь? Эта четверка переглянулась, и они пожали плечами. - Здесь в галереях и духу его никогда не было, - сказал служитель по имени Батт, - за исключением тех минут, когда он идет домой. Тогда он обычно заглядывает сюда, чтоб проверить, все ли в порядке. - Обычно, но не всегда? - Чаще всего, - посмеиваясь , сказал Глэдстон. – Он любит, чтобы мы по струнке ходили, но мы знаем, когда он может прийти. И он еще никогда не заставал нас врасплох, верно, парни? Да, вряд ли бы ему это удалось, имея дело с этими старыми вояками. - В котором часу он обычно уходил? – спросил я. - В полночь, если он шел домой. Если же нет, то часов в десять. - Что вы имеете в виду, говоря, «если же нет»? - У него была женщина, - сказал Батт, пряча улыбку за своей чашкой. – Не сомневаюсь, что жене он говорил, что работает допоздна. - Откуда вам это известно? – спросил я. - Не знаю, как вы, господин, - сказал Глэдстон, обменявшись со своими приятелями лукавой улыбкой, - а я никогда не надеваю свежий воротничок , когда иду к жене. Мы всегда знаем, когда у него эта «деловая встреча», потому что ему перед этим приносят сюда, к задней двери, чистые рубашки , из прачечной. - Вам следовало сказать об этом раньше, - строго сказал Лестрейд. – Это может иметь отношение к нашему делу. Глэдстон покачал головой. - Он не крал эти безделушки, инспектор. Я достаточно повидал на своем веку и знаю, что человек, который так переживает, не сможет утащить даже бутылку со своего заднего двора. А те, кого вы разыскиваете, уж вы меня извините, это профессионалы. Вошли и вышли, и все в один миг. Вам никогда их не найти. - Считайте, что вам повезло, что вы на них не наткнулись, - сказал Лестрейд, храбро пытаясь встать и выпрямиться в полный рост, чтоб подчеркнуть этим свой авторитет. – Такие люди, не задумываясь, прибавят к своему ограблению и убийство. Ну, что ж, это все, мистер Холмс? Я кивнул. - Спасибо, что уделили нам время, джентльмены. Кстати, кто выиграл? - О, - сказал Батт, - это была… Он умолк и все четверо виновато посмотрели в нашу сторону. - Лишь случайная игра, чтобы провести время, - закончил я. – Ночи тянутся так долго, когда нужно только охранять несколько пыльных артефактов. А теперь скажите, джентльмены, когда была последняя проверка перед тем, как обнаружили пропажу? - В четверть десятого, - пробормотал Глэдстон. - Значит, было полтора часа, в течение которых могла произойти кража. Мои поздравления победителю, джентльмены, так как возможно, вам придется жить на этот выигрыш некоторое время после вашего увольнения из-за этого ночного происшествия. Идемте, инспектор, здесь мы узнали все, что могли. Лестрейд вышел следом за мной и в коридоре мы остановились. - Как вы узнали, что они играли? – спросил он. - Когда я наступаю на маленькую ракушку, то могу поверить, что, возможно, это чей-то талисман. Но, если я вижу при этом четверых мужчин, то приходит мысль, что они могли использовать ее в качестве маркера для игры. Они пытались скрыть это, но не очень удачно. Ну, и к тому же атмосфера в той комнате была слишком нездоровой, что вряд ли было бы возможно, если бы они всего лишь исполняли здесь свои обязанности, как они утверждали. - Какой позор, - с горячностью проговорил Лестрейд. – Если б они служили у нас, то узнали бы, каково это забывать свой долг. - Если бы все должным образом исполняли свои обязанности, мы с вами оказались бы без работы, - заметил ему я. – Здесь, должно быть, есть и вина мистера Родни-Вэра . Сколько могли платить за ночную работу таким немолодым и не особо сильным охранникам, как Глэдстон и его приятели? - Полагаю, немного. – Лестрейд на минуту встретился со мной взглядом, а потом покачал головой. – Но это их не извиняет. Они не оправдали то доверие, что было им оказано. А это бросает тень на всех нас, особенно в такие тяжелые времена. Газеты будут вовсю смаковать эту историю, если им удастся хоть что-то пронюхать. - Уверен, что Родни-Вэр был убежден, что поступает разумно. У него были и свои соображения. - Вы имеете в виду – в том, что касалось этой его подруги? - И того факта, что он не смог выполнить обещания, данного владельцам экспонатов, что сможет обеспечить надежную охрану. И как это часто бывает, Лестрейд, вы неизменно получаете то, за что платите. - Это верно, - сказал он, хмыкнув. – А как насчет этого Родни-Вэра? Как считаете, он приложил руку к этой краже? Содержание этой женщины, должно быть, обходилось ему не дешево. И ведь это же он нанял Глэдстона и трех его напарников. А о том, что ему ничего не было известно о том, что они вытворяют, мы знаем только с их слов. Кто знает, может, он спустился вниз и сам впустил грабителей. - Это был бы не первый такой случай. - И не последний. Нечто подобное было в 1845 году в Урбино, где директор музея был заодно с шайкой воров, что украла картину Рафаэля. А в полицию он пошел и откровенно все рассказал там лишь тогда, когда не получил обещанной ему доли. Я изумленно взглянул на него. - Лестрейд, вы читаете о преступлениях прошлого? Он гордо поднял голову. - Я проглядывал несколько старых выпусков «Иллюстрэйтед полис ньюс». Просто из интереса, знаете ли. Я мог бы спросить, не связано ли это каким-то образом с тем, что однажды я сказал, что нет такого преступления, подобное которому уже не совершалось прежде. Мне выпала редкая возможность, и я мог получить власть над этим человеком, поставив его в униженное положение; то, что я решил не делать этого ,привело меня в замешательство. Презирая напыщенность в любом ее виде, я мог бы без раздумий сбить с инспектора спесь. И теперь меня беспокоили как раз эти «раздумья». Не то, что бы я хоть на секунду поверил в то, что сказал мне Риколетти, но в его предсказании говорилось о «скромном человеке с сильным характером, на которого вы сможете положиться». Было упомянуто и слово «друг», так, словно это можно считать еще одним достоинством. Это было совсем не то определение, какое бы я применил к Лестрейду, хотя наши недавние приключения явно предполагали, что он может претендовать на эту роль. Мало какой враг вынет нож из вашей груди – скорее вонзит его туда поглубже – и одолжит бедному молодому человеку деньги, которые нужны и ему самому. Видимо, подсознательно я искал дружбы. И это никуда не годилось, особенно если учесть, что она, кажется, могла каким-то образом влиять на мое суждение. Сама мысль о том, чтобы полагаться на кого-либо, была крайне неприятной, уж не говоря о том, чтоб этим кем-то мог оказаться Лестрейд. Пока я решил об этом не думать, хотя бы в интересах дела, но мне было очевидно, что я должен обратить внимание на то, насколько глубоко я позволю зайти нашим профессиональным отношениям в будущем. - Все в порядке, мистер Холмс? Вопрос Лестрейда свидетельствовал о том, что какая-то часть моих мыслей отразилась на лице, вот опять весьма нехарактерный промах, из числа тех, что я всегда старался избегать. - Я думал, - сказал я, - что было бы целесообразно осмотреть место преступления. - Верно. – Он вопросительно посмотрел на меня. – Вы точно не больны? У вас какой-то странный цвет лица. Если вам не хорошо… - Все в полном порядке, - прервал я , не дав ему выразить обеспокоенность по поводу моего здоровья. Возможно, это было весьма грубо с моей стороны, но это ведь и впрямь не имело к делу никакого отношения. – А теперь, если вы не против, пройдем в галерею? - Сюда, - сказал инспектор, указывая путь. – Все должно обойтись. Родни-Вэр показывал Грегсону это помещение. Но если мы вдруг наткнемся на него… - Инспектор, я ведь всего лишь сторонний наблюдатель. - Совершенно верно. – Он бросил на меня неуверенный взгляд. – Не то чтобы я нуждался в помощи во время этого расследования, так как дело достаточно простое. Я не сомневаюсь, что тут действовали профессионалы, но думаю, что не будет никакого вреда, если кто-то окинет все место преступления свежим взглядом. Хотя если вы что-то найдете… Он повысил голос, превращая свое непритязательное замечание в вопрос. - Вы будете первым, кто узнает об этом. Если его это и удовлетворило, то о себе я сказать этого не могу. Но раз семя брошено в почву, то все , что нужно, чтоб оно дало всходы, это вода сомнения и жаркие лучи негодования. Я напомнил себе, что на самом деле ничем не обязан Лестрейду. У нас не было никакого соглашения, за исключением разве что негласного понимания, основанного на старом знакомстве. И право же не имело значения, кто припишет себе все заслуги по раскрытию этого дела: он или Грегсон; как бы дело не повернулось, мне от того мало пользы. Я быстро превращался в пешку в этой их малой войне, и это мучило меня гораздо сильнее, чем я хотел бы признать. Я пошел за Лестрейдом через роскошные залы, каждый из которых затмевал пышностью предыдущий. Теперь вокруг были уже не голые стены, кругом висели полотна в богатых рамах, на которых резвились нимфы и сатиры, короли и пророки замерли в величественных позах, и остановили свой бег вздыбившиеся волны на морских пейзажах. В дверях, ведущих в главную галерею, я ненадолго задержался, будто бы исследуя дверной замок, словно бы я мог это сделать без помощи лупы, и через секунду, покинув сводчатый коридор, нагнал Лестрейда уже во втором зале. Слева на посту стояли два констебля. По одну сторону от входа стояли доспехи короля Генри, все остальное пространство занимали ослепительно сверкающие драгоценности в богатом обрамлении. Драгоценные камни, некогда украшавшие королевских особ, перстни, которыми были унизаны их пальцы, жемчуга, вплетаемые в прически королев, золотые погремушки для златоволосых принцев – несметные богатства, немыслимый соблазн. Как рассуждает большинство посетителей? Мы смотрим, восхищаемся, сожалеем, идем дальше. Однако, кто-то видит тут удобный случай и в его мозгу тут же рождается коварный замысел. И теперь два стеклянных футляра, стоявшие рядом, были пусты, драгоценности , находившиеся там , были похищены. - Королевская диадема была здесь, - сказал Лестрейд, указывая на более крупный футляр, - в другом была диадема из опалов. Я наклонился, чтобы прочитать надписи на футлярах и узнать имена владельцев похищенных драгоценностей. Первое имя сразу же дало мне ответ на вопрос, почему придается такое значение быстрому раскрытию этого преступления и возвращению краденного. Как значилось на второй табличке, владелицей диадемы из опалов была миссис Фаринтош. Это имя было мне не знакомо, хотя, без сомнения, она так же желала , чтоб ей вернули в целости и сохранности ее драгоценности, как и более знатная персона. Обследование места преступления показало, что стекло разрезали алмазной фомкой. Сделано это было быстро и аккуратно , и вырезанный кусок лежал на верху стеклянного корпуса. Для такого искусного мастера вытащить две тиары было делом нескольких минут. - Если бы эта вещица была моей, - произнес Лестрейд, глядя на золотой знак отличия, маленький шедевр художника по эмали, - я хранил бы ее в банке. Или продал бы и зашил деньги в матрас, где они будут в полной сохранности. Выставить свои ценности на всеобщее обозрение это значит напрашиваться на неприятности! - А что если бы украли ваш матрас? – спросил я, уделяя ему толику внимания. - На это мало шансов, когда дома моя теща, - шутливо ответил Лестрейд. – Злоумышленники бежали бы от нее целую милю. И, на мой взгляд, она очень ловко управляется со скалкой. - Тогда может, вам следует предложить Родни-Вэру ее кандидатуру на пост охранника и решить таким образом обе ваши проблемы, - сказал я, выпрямляясь. – А что с тем другим предметом? С этим brayette? Футляр, покрытый бархатом стоял, прямо в углу, рядом с королевскими доспехами, на нем была табличка, где говорилось, что данный экспонат предназначен лишь для научного изучения и не рекомендуется для просмотра женщинам, детям и мужчинам со слабой конституцией . Я отогнул фиолетовую ткань и увидел, что верхняя стеклянная панель футляра была разбита вдребезги и все осколки лежали внутри. - Интересно, - сказал я. – Как аккуратно и осторожно были вскрыты те футляры, а тут прямо таки вопиющая небрежность, об осторожности не было и речи. - Зачем вообще брать его, я вот этого не пойму, - сказал Лестрейд. - Возможно, эта штука как-то связана с манерой ограбления. - Вы имеете в виду, что грубо сработано? - Нет, скорее это было нечто вроде бахвальства. - Вам легко говорить, - пробормотал Лестрейд, - но я вряд ли смогу передать это начальству. Если придерживаться этой теории, то можно предположить, что этот предмет, в конце концов, окажется в Темзе. - Возможно, что и так. Лестрейд горестно вздохнул. - Никто не говорил, что работа сыщика легка. - Уже не представляете, что делать, мистер Лестрейд? Под высокими сводами галереи раздался громкий победоносный голос. И только по одному этому голосу я знал, кто вошел сюда, так же, как и Лестрейд. И мы повернулись, как один, дабы узреть перед собой улыбающуюся, самодовольную физиономию инспектора Тобиаса Грегсона.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сейчас пыталась заказать по Озону краску для принтера и была в шоке - доставка 300 руб, если платить онлайн, если оплата при получении 450! И это доставка до пункта выдачи, не курьерская. Это ведь практически самовывоз. Я сейчас не буду говорить на тему своих взглядов на преимущества нала и безнала, думаю, что сторонников у меня немного. Но даже 300 руб! У меня последние годы доставка была вообще бесплатной, в худшем случае рублей 70, ну 100... Боюсь, что опять это все говорит о том, что мы идем совсем не туда, о чем совсем не хочется думать... Попробую найти пресловутую краску где-то еще...
Была очень тяжелая неделя. Какие-то просчеты и ошибки на работе, недовольство начальства, и что называется все само из рук валится...
Опять начались разговоры о возможности отключения глобального интернета. Причем не когда-нибудь, а в самом ближайшем будущем. Очень депрессивно. Уж я ни говорю о фильмах и всех холмсовских сайтах, я вон только начала какие-то книги покупать за бугром... И даже не могу сейчас что-то срочно скачать или закупить, потому что финансы поют уже не романсы, а целые арии. Все растет и повышается, кроме зарплаты.
Выкладываю сегодня заключительную часть "Холмса в Оксфорде ". На мой взгляд, ничего особо интересного в ней нет, и даже не хотела выкладывать - какой-то кривоватый перевод получился), но потом все же решила, что надо довести дело до конца и покончить с этой брошюрой. В процессе того, как я это пишу вышел из строя и этот ноут - просто беда какая-то!
Николас Утехин "Шерлок Холмс в Оксфорде" Окончание
Оксфорд, который знал Шерлок Холмс в те дни далеких 1870-х, что теперь кажутся нам совершенно безмятежными, отличался от Оксфорда наших дней лишь некоторыми деталями и общественными отношениями. Тогда как теперь вы можете идти по территории университета, не боясь, того что ваш статус студента может навлечь на вас беду, в 1871 году Чарльз Кри мог упомянуть в своем , уже процитированном нами, дневнике, просто вскользь: «Понедельник, 6 ноября… Джим ввязался в стычку с «Городскими» на Бразеноуз Лэйн и следы этой битвы остались у него на лице.» Конфронтация между двумя группировками, что волей-неволей соседствовали друг с другом в Оксфорде, началась еще несколько веков назад; и только сейчас мы действительно можем сказать, что такая открытая враждебность теперь осталась в прошлом. И хотя все еще есть некоторая подозрительность и с той и с другой стороны, но сейчас она выражается скорее в саркастических замечаниях, нежели в кулачных боях. В Оксфорде все еще бывают недовольны студентами и их привычками: но жалобы эти вытекают скорее из экономических проблем двадцатого века, заключающихся в том, что студент, обучающийся за счет государственных грантов, который далеко не все свое время проводит за книгами в своей комнате или в библиотеке, автоматически становится тяжким бременем для налогоплательщиков. Сто лет назад, когда Холмс учился в Оксфорде, трения и стычки между Городом и Университетом происходили по причине взаимного недоверия и – по крайней мере, в том, что касалось отношения горожан к студентам - зависти и страха по неведению. В лучшем случае, там имел место довольно шаткий мир, в худшем – ссоры и драки по вечерам. И в некотором роде разграничения между этими группировками Оксфорда были тогда не столь определенны, как это стало позже. Автор, остроумно назвавший Оксфорд «латинским кварталом Каули», сатирически описывал современную реальность, когда дешевые машины массового производства Уильяма Морриса преобразили город и в физическом и в социальном плане. Оксфорд буквально был втянут в двадцатый век на буксире, привязанном к бамперу машины Морриса; однако, современность и традиции должны жить бок о бок друг с другом, и профессор кафедры истории, учрежденной одним из королей Англии, мог плечом к плечу (если и не рука об руку)идти по многолюдной Хай-стрит с профсоюзным деятелем из Каули. Насколько мы понимаем, в 1870-х индустриализация еще не начала развиваться в Оксфорде. Это был город с несколькими частными пивоварнями; в Волверкоте была – и все еще существует – бумажная фабрика; а паб «Букбайндерс Армз» в Иерихоне может рассказать собственную историю пивной, куда любили захаживать сотрудники «Кларендон Пресс» - издательства Оксфордского университета. В остальных отношениях Оксфорд был смесью свойственного викторианской эпохе духу коммерции и все еще сохраняющейся приверженности к сельской пасторальной жизни - сельскохозяйственные инструменты все еще продавались на Сент-Эбб стрит, а на рынке, что был на том месте, где сейчас находится автовокзал Глочестер Грин, продавали скотину. В то время, как этот открытый рынок был предназначен для городских и сельских жителей Оксфорда и его окрестностей, его соперник – крытый рынок, который скрыт четырьмя аллеями от парадного фасада магазинов Хай-стрит – которая могла бы считаться самым центром городской торговли, фактически официально управлялся университетом. И сегодня «Юниверсити Газетт» все еще торжественно освещает выборы Клерка для Рынка – почетный титул, простой и бесхитростный, но Джон Бетджман в своих опубликованных фотографиях Оксфорда викторианской и эдвардианской эпохи отобразил удивительную картину двух сошедшихся вместе культур: мы видим продукты труда мистера Пигготта (гордо глядящего в объектив), которые взвешивает почтенный ректор Ворчестерского колледжа в мантии и с окладистой бородой, чтобы убедиться, что, по крайней мере, в этой части рынка никого не обвесят. На одной стороне Хай-стрит находится бакалея Фрэнка Купера, сохраняющая лидирующее положение у покупателей, как среди горожан, так и среди обитателей университетской части города, в том числе и в качестве «главного изготовителя Оксфордского мармелада». Основанная в 1840 году, она была классическим примером местной фирмы, быстрыми шагами идущей вперед, так что в 1874 году, когда Шерлок Холмс еще был в стенах университета, семья этих фабрикантов смогла открыть свою фабрику по производству мармелада на новой территории, в «Виктория Билдинг», близ железнодорожной станции. Это было уже новшеством для того времени. Но перейдите на другую сторону Хай-стрит, пройдите через исторический район Радклиф –сквер (где можно стоять и с обеих сторон видеть только университетские здания) и вы окажетесь возле театра Шелдониэн, где лишь десятилетие назад студенты кричали на Мэтью Арнольда, когда он передавал в 1864 году Речь Крю: - Покороче! Дайте ему пива! Разве не похоже это на сцену, что могла бы иметь место где-то в Средневековье? Это, конечно, не означает, что с течением времени Университет ничуть не изменился, но пропасть была огромной, и Университет, прекрасно зная дух Викторианства и будучи создателем некоторых неотъемлемых частей этой эпохи – придерживался тенденции быть «самому по себе» и претерпевать какие-то перемены как можно позже. Почти за два десятилетия до того, как Холмс поступил в колледж Святого Иоанна, изменения уже витали в воздухе, когда 31 августа 1850 года была назначена комиссия, чтобы получить точные сведения о состоянии, дисциплине, занятиях и доходах Оксфордского Университета. Председателем комиссии стала августейшая персона из религиозного мира, новый епископ Норвичский – некогда сам учившийся в Квин-колледже – и спектр вопросов, исследуемых им и его шестью коллегами , был довольно широким. Одной из главных целей их изысканий было определить, какой уровень дохода требовался джентльмену, чтобы пройти четырехлетний курс обучения в Оксфорде, а также социальные аспекты студенческой жизни. Было намерение расширить льготы для поступления в университет выходцам из более бедных слоев населения (тут мы говорим не о бедняках, а скорее о классе лавочников и коммерсантов), классе, не имеющем возможности посылать своих сыновей в Оксфорд из-за высокой платы за обучение. В качестве примера члены комиссии отметили, что студент Даремского университета может жить на шестьдесят фунтов в год; но сумма 725 фунтов, которую, как утверждали, тратит в Ворчестерском колледже за четыре года студент, не получающий стипендии, считается довольно небольшой для студента Оксфордского университета. Собирание фактов в этой и в других важных областях, как можно себе представить, было очень трудным делом, потребовавшим много времени; Комиссия смогла представить отчет только в апреле 1852 года, и потребовалось еще два года прежде, чем Парламент утвердил Акт реформы, реорганизующий руководящий состав университета и возвещавший эру перемен, произведшей коренную ломку в Оксфорде, хоть и довольно постепенную. Как писал С.Э. Малллет в своей «Истории Оксфордского университета» (1927 г.),: «Привилегированные классы, устаревшие правила, обременительные и мешающие ограничения были устранены; и пожертвования, что так долго использовались довольно бесцельно, теперь сделали возможным обучение для более широкого круга лиц.» Поучительно, однако, заметить тон возражений, выраженных оппонентами реформаторов, пока комиссия еще работала. Свидетельства Фредерика Темпла, позже ставшего директором школы Рагби, а потом архиепископом Кентерберийским, должно быть типичное для тех, кто считал, что предложения для всеобщего обучения могут зайти слишком далеко и изменить слишком многое: «Страшно подумать о значительной части студентов, которые способны запятнать свой разум , а нередко и жизнь, влиянием порочных молодых людей. Предотвратить это было бы, несомненно, невозможно; но одно дело, когда это тлетворное влияние быстро передается тем, кто оказывается рядом, и совсем другое – когда у него нет свободного доступа к юным умам. Наш долг защитить неокрепшие умы, положив барьер на пути зла. А этот план ломает все барьеры.» Поэтому Оксфорд, с которым познакомился Холмс в 1869 году и тот университет, что он знал на протяжении семи лет, уже не были больше отрешившейся от этого мира общиной, какой она была ранее. Была признанна настоятельная потребность в переменах, и были проведены реформы. Нет, конечно же, нельзя сказать, что старые методы и отношения полностью ушли в небытие – это далеко не так. Возможно, Оскар Уайльд был столь же нетипичным студентом, каким он был и после окончания университета, когда для него не существовало других законов, кроме собственного мнения; но, тем не менее, у Д.Х.Эсмонда, ювелира и серебряных дел мастера из Сент-Олдейта, сохранился счет, который показывает на что он зачастую тратил свои деньги, учась в Магдален-колледже. Датированный концом 1876 года, он отражает покупку пары золотых запонок стоимостью в две гинеи и золотой булавки для галстука за пятнадцать шиллингов . В качестве примечания к этой покупке интересно заметить, что Уайльд не смог оплатить счет, и мистер Осмонд подал на него в суд. История умалчивает, чем закончился этот процесс Уайльда. Тогда как молодой Холмс вряд ли был таким щеголем, как Уайльд, можно ясно увидеть, что его вкусы в последующие годы сложились под влиянием Оксфорда. Можно надеяться, что ввиду своего юного возраста он еще не курил трубку, будучи студентом первого курса, но приятно представить восемнадцатилетнего Холмса в конце его двухлетнего пребывания в колледже, наблюдающим рано утром за тем, как служитель ворошит угли в его камине, и внимательно изучающим меню завтрака, задумчиво покуривая новую трубку, недавно приобретенную им у «Мэйо и сына» на Корнмаркет-стрит – где , в 1875 году, он мог приобрести инкрустированную пенковую трубку за 3 фунта 17 шиллингов. Мэйо так же считались «Поставщиками вин, крепких напитков и сигар»; Шерлок Холмс, который много лет спустя заказал «несколько пыльных покрытых паутиной бутылок старого вина» в конце дела «Знатного холостяка», был, должно быть, обязан Оксфорду своими познаниями по части вин, так же, как и познаниями более интеллектуального характера. Гораздо удобнее заведения Мэйо для Холмса был магазин Е. Воркмана, в доме 73 по Сент-Джайлс-стрит, как раз напротив колледжа Святого Иоанна. Также он мог изучать прейскурант Д.Итона в его заведении, которое специализировалось на такой экзотике как «Мадера Восточной Индии», «Вина Кейптауна» и «Мускат Ривзальт» наряду с более привычными кларетами, бургундским, рейнвейном и мозельским. Для более торжественных случаев, когда предпочтительнее было предаться сему пороку в городе, нежели на территории колледжа (и всегда помня о том, что он должен вернуться в колледж к девяти часам вечера, а то рискует быть пойман проктором и университетской полицией), Холмс будет посещать гостиницу «Шахматная доска», в одном из переулков Хай-стрит, а позже любовно вспоминать тамошний портвейн и постельное белье; согласно Оксфордскому справочнику за 1875 год хозяином гостиницы в то время был эсквайр Е. Гардинер. Чарльз Кри отмечает в своем дневнике день, проведенный с друзьями, в гостинице «Насест», во время которого некий «Холмс» (более полное имя не указывается) каким-то образом развлекал компанию. Это был век «Человека колледжа», когда Оксфордский студент не заглядывал за пределы своего колледжа большую часть своей академической, спортивной и общественной жизни. Однако, мы вряд ли преступим границы вероятности, если представим Кри, узнавшем об одаренности юного Шерлока Холмса – который по его собственному признанию, «часами оставался один в своей комнате,» - и в обществе оживленных молодых людей отправившемся с интересом провести время в старой гостинице. Такова, в общем и целом, счастливая и спокойная жизнь Оксфорда 1870-х и молодого Шерлока Холмса, который на протяжении семи лет был частью этого университета. Тогда как по большей части он казался одиночкой, который мало общался со своими ровесниками – почти наверняка чувствуя себя неуютно, брошенным в столь юном возрасте в чуждую ему атмосферу – тем не менее, если мы были правы в своих предположениях, у него сохранились лишь счастливые воспоминания о времени, проведенном в Оксфорде. Его богемные привычки в более позднее время, его с одной стороны, утонченные, а с другой – непритязательные вкусы, отношение к закону и высокомерная властность, политические и духовные взгляды – можно проследить , что начало всему этому было положено в годы его становления, проведенные в Оксфорде. Возможно, для оксфордского студента 1870-х и необычно было говорить много лет спустя с такой надеждой и верой о школах-интернатах; но человек, который мог так прекрасно и красноречиво говорить о розе, а после о существовании божественного Провидения, несомненно, обладает интеллектом, который отчасти был сформирован религиозным фундаментом, который дал ему оксфордский колледж Святого Иоанна.
Постскриптум 1985 г.
Мне хотелось бы думать, что публикация в 1977 году эссе «Шерлок Холмс в Оксфорде» положила конец всем научным теориям на тему университета и колледжа Холмса. Почти, да, но не совсем! С тех пор появились только две важные статьи на сей счет, хотя причиной этого без сомнения является тот постоянный поток материалов на все мыслимые аспекты жизни и поведения знаменитого дуэта с Бейкер-стрит; иногда требуются годы чтобы вновь вернуться к какой-то особой теме. Но в мартовском выпуске «Бейкер-стрит джорнал» за 1979 год Роберт Мосс сделал новое предположение, что Холмс изучал химию в оксфордском Крайст Черч колледже под чужим именем , а затем поехал в Кембридж. Никаких доказательств, подтверждающих теорию «чужого имени» представлено, увы, не было, но гипотеза автора о колледже Крайст Черч довольно разумна. «Все указания, что мы находим в Каноне, говорят о том, что решив изучать химию, Холмс стал искать лучший колледж, где он мог бы это делать и лучшего преподавателя» - говорит Мосс и указывает, что в Крайст Черче лекции по химии читал Огюстус Вернон Харкорт, ассистент профессора химии сэра Бенджамина Броуди. В 1872 году Броуди сменил кто-то менее интересный в плане практических химических исследований, и это побудило Холмса оставить Оксфорд, не получив ученой степени и отправиться в Кембридж. Другая новая статья, написанная Бернардом Дэвисом, старым исследователем Холмсианы, была опубликована в летнем выпуске «Шерлок Холмс Джорнал» за 1985 год; благодаря тщательному вдумчивому прочтению и исследованию «Глории Скотт», он приходит к выводу, что эти события происходили либо в 1873, либо в 1874 году. А сопоставление дат летних каникул в Оксфорд и Кембридже за каждый год неумолимо приводит – я рад сообщить об этом – к еще одному заключению: что Холмс и молодой Тревор должны были обучаться в Оксфорде. Таким образом, последнее слово на эту тему лишь еще более подтверждает мою идею. Первая из двух этих статей – лишь очень легковесный пример теории «двух университетов»; возможно, идеальный способ, чтобы уйти от главного вопроса? Несмотря на мягкую критику мистера Мосса, говорящего, что «изучение обветшавших университетских календарей и почетных списков – дело несерьезное», я все же остаюсь верным мистеру Эдмунду Гору Александру Холмсу из колледжа Святого Иоанна в Оксфорде.