Тэнкервилльский ужас

Рассказ Westron Wynde - по-прежнему буду называть ее так - опубликованный в 22 выпуске сборников Маркума.

***

- Боже правый- воскликнул я, когда однажды утром поздней осенью 1889 года мы засиделись за завтраком. - Холмс, в «Таймс» упоминается ваш брат. Что-то насчет благотворительного завещания?
- Да, Майкрофт действительно говорил о чем-то в этом роде. - Он лениво пробежал глазами статью, которую я ему передал. Читая дальше, он издал сухой смешок.-- Послушайте это: "Мистер Майкрофт Холмс, передавая пожертвование в Фонд для впавших в бедность писателей от имени клуба "Диоген" на Пэлл-Мэлл, сказал о том, как нужна щедрость в это трудное для многих время. “Это прискорбная истина нашего века - что бедные всегда с нами”, - сказал мистер Холмс. “Поэтому на нас возложена обязанность следовать библейскому примеру - быть великодушными по отношению к своим братьям, а также к беднякам и нуждающимся на нашей земле”. Боже мой, до чего же Майкрофт напыщенный малый!
- По-моему, это звучит очень великодушно.
- Мой дорогой Уотсон, - ровным голосом произнес Холмс, - вы когда-нибудь видели, чтобы члены “Диогена” преодолевали свою леность ради чего-то, кроме собственных интересов? Разве вы не видели в последнее время в прессе рассуждений о натуре человека, который мог бы поскупиться дать полпенни девочке, продающей спички, но при этом потратить пять гиней на бутылку кларета? Несколько соседних клубов уже подверглись критике за то, что было названо «беспрепятственным падением». Без сомнения, Майкрофт пронюхал, что «Диоген» будет следующим.Это не более чем попытка подлить масла в огонь.
- Тем не менее, сумма, о которой идет речь, весьма значительна.
- Они могут себе это позволить, - пренебрежительно сказал Холмс. - И, осмелюсь заметить, чтоб держать волков на расстоянии от их дверей,это тоже чего-то стоит.
- Вы это не одобряете, - заметил я.
Холмс со вздохом поставил чашку на блюдце.
- У меня есть основания считать возможность своего членства в таких институтах на уровне нуля. Как можно стремиться разгадать тайны мира, удалившись от него?
- Это очень ограниченный взгляд на этот вопрос, - возразил я. - Дело не только в этом.Ведь общение со своими ближними…
- Привлекает меня еще меньше, за исключением присутствующих. Простите меня, Уотсон, но вы говорите как завсегдатай клубов. Вы привыкли к заведенному там порядку. Но будь у вас хотя бы половина моего опыта общения с подобными местами, вы бы никогда больше не переступили их порог.
Я улыбнулся.
- Вы, конечно, преувеличиваете, Холмс.
- Вовсе нет. Некоторые из моих самых интересных случаев были связаны с теми, кто считался завсегдатаями клубов.
- Например?
- Майор Прендергаст.
читать дальше
Это имя мне что-то напомнило, и через минуту я вспомнил, где слышал его раньше.
- Из Тэнкервилльского клуба? Он порекомендовал вас этому бедняге Опеншо. Я припоминаю, вы говорили что-то об обвинении в шулерстве .
- Дело было не только в этом.
Холмс встал и набил трубку. Я понял, что он был в беспокойном настроении и,не имея под рукой никакого дела, соизволил просветить меня об ошибочности моего поведения и о недостатках клубов в целом. В окна барабанил дождь, и при отсутствии клиентов или каких-то иных визитеров, я не мог придумать лучшего способа скоротать однообразное утро кроме, как послушать об одном из ранних расследований Холмса. За годы нашего общения он не раз подразнивал меня мимолетными упоминаниями о каком-нибудь малоизвестном деле, о котором мне было ничего не известно, и о котором позже от него нельзя было добиться ни слова. Настолько редкими были моменты, когда он был в настроении поделиться воспоминаниями, что он теперь
полностью завладел моим безраздельным вниманием.
- Обвинение в мошенничестве было достаточно серьезным, чтобы оправдать страдания майора, но не это привело его к моей двери. Этот человек боялся за свою жизнь! - Струйка голубого дыма поднялась из его трубки к потолку, когда Холмс лукаво посмотрел на меня. - Не хотите ли послушать об этом деле? Я понимаю, что миссис Уотсон в отъезде, но не хотелось бы быть причиной вашего пренебрежительного отношения к своему домашнему очагу.
- С моим домом все будет в порядке, - сказал я, устраиваясь на диване и ожидая, когда он начнет. - И я сгораю от любопытства.
- Итак, - начал он, - вы выразили удивление, увидев в газете имя моего брата. Однако, если бы вы были подписчиком "Таймс" в марте 1877 года, вы бы увидели имя Майкрофта, как приложение к моему в качестве моего ближайшего родственника в уведомлении о моей внезапной смерти, наряду с какими-нибудь витиеватыми словамио том, что подающая надежды молодость оборвалась, или еще какой-нибудь подобной чепухой. Насколько я помню, это была строчка из "Доктора Фаустуса" Марлоу: «Обломана жестоко эта ветвь. Которая расти могла б так пышно. Сожжен побег лавровый Аполлона…». Помнится, Майкрофт тогда был особенно доволен своим выбором этих строк. Он все еще цитирует их мне, когда пребывает в одном из своих менее великодушных настроений.
- Но, мой дорогой Холмс, вы хотите сказать, что он верил в то, что вы были мертвы?
- Ну, якобы верил. И половина Лондона вместе с ним.
- А другая половина лондонцев?
- Они не читают "Таймс". И, смею заметить, их ни на йоту не волнует гибель никчемных молодых людей, которые любительски расследуют преступления и оказываются их жертвами. Тем не менее, моя добыча в это поверила, и это того стоило. - На его лице появилось выражение легкого триумфа. - Не говоря уже о том факте, что это было ближе к истине, чем того хотелось бы Майкрофту или мне.
- Вашей жизни грозила смертельная опасность?
- Совершенно верно, - задумчиво произнес он. - Если бы не удача, моя "ветвь"действительно была бы "обломана", как выразился Марлоу. Таково безрассудство юности.
Он уселся в свое обычное кресло у камина.
- Признайтесь, что вы заинтригованы, Уотсон.
- Я, безусловно, потрясен.
- “Приходится идти, когда дьявол гонит”, - мрачно сказал он. - И никогда на свете не было такого дьявола, как полковник Фрэнсис Афтон. - Он задумчиво затянулся. - Видите ли, Уотсон, ваше влияние пагубно. Я перенял у вас привычку начинать рассказ с конца и пренебрегать фактами по делу.
- Вы не будете возражать, если я буду делать заметки? - спросил я, потянувшись за своим блокнотом.
- Ни в коей мере. Может, кому-то это как-нибудь позже пригодится. «Пусть нас судят по нашим поступкам », как сказано у Овидия. Хотя, - добавил он, - если судить обо мне по моим
поступкам в данном случае, любой здравомыслящий человек порекомендовал бы менее опасное
занятие, чем работа детектива-консультанта. Вы готовы?
Я кивнул, занеся ручку над страницей.
-Превосходно!
Его взгляд стал мечтательным и отстраненным, когда он углубился в свои воспоминания.
- Это началось, как и многие из моих ранних дел, со случайной встречи с человеком, который должен был предоставить мне возможность проявить свои способности. Вы, наверное, помните, что в те дни я был не так хорошо известен. Поэтому, я был вынужден браться за все, что попадалось мне на пути. Не стану отрицать, это несколько охладило мой пыл. Представ перед миром, я ожидал, что мир обратится ко мне за помощью. Вместо этого я часто испытывал разочарование и был обременен долгами.
Следствием этого была необходимость прибегнуть к щедротам моего брата. До некоторой степени он это терпел. К его чести надо сказать, что он ни от чего меня не отговаривал, хоть и не поощрял. Исключением из этого правила был случай с майором Прендергастом.
Так уж случилось, что я пошел к брату на поклон, когда у меня ни оказалось ни угля для растопки, ни даже теплого пальто. Я ожидал, что последует еще одна лекция о разумности моего выбора профессии. Вместо этого я обнаружил, что Майкрофт пытается утешить джентльмена, который, казалось, был на грани нервного срыва. Только те, кто когда-либо был свидетелем жалких
усилий моего брата на этом поприще, поймут, когда я скажу, что он потерпел прискорбную неудачу .
Едва я оказался в комнатах Майкрофта, как этот малый закрыл лицо руками и начал рвать на себе волосы.
- Мужайтесь, сэр!–пожурил Майкрофт своего несчастного гостя. – Нельзя допускать нарушения стандартов, из-за того, что вам грозит разорение. Если вы будете продолжать в том же духе, другие жильцы будут жаловаться. - Холмс тихонько рассмеялся. –Как я уже сказал, Майкрофту несколько не достает сочувствия.
Познакомившись с его братом, я вполне мог в это поверить.
- Вы должны понимать, что это был не тот обычный прием, которого можно ожидать, когда кто-то
наносит визит Майкрофту, - продолжил Холмс. – Мое любопытство, естественно, было возбуждено - особенно когда его домовладелица напомнила о своем присутствии и настоятельно попросила не шуметь.
- Что, черт возьми, происходит? – спросил я, когда он выпроводил ее и закрыл дверь, отгораживаясь от любопытных глаз.
Майкрофт повелительно взглянул на меня свысока.
- Какое вам до этого дело, сэр? Хотя, судя по твоему виду, Шерлок, причина твоего
пребывания здесь очевидна. Назови мне сумму, и я вышлю тебе чек. А теперь ступай отсюда.
Я не собирался позволять мелким финансовым заботам остановить меня. Я стоял на своем.
- Кто это? - спросил я.
- Майор Прендергаст, - сказал он наконец, с неохотой. -Прендергаст, это мой младший брат Шерлок. Прендергаст ведет праздный образ жизни ради королевы и страны, и, следовательно, у него никогда не бывает денег. Это то, что объединяет вас двоих.
Мужчина лет сорока пяти с исхудавшим лицом и волосами песочного цвета, треволнения которого были вполне очевидны, майор достаточно взял себя в руки, чтобы заметить мое присутствие.
- Что касается меня, то это моя собственная вина, - сказал Прендергаст, поднимаясь на ноги.
- Простите меня, мне не следовало приходить. Я не знал, к кому еще обратиться.
- И в самом деле. Спокойной ночи, майор, - сказал Майкрофт, открывая перед ним дверь.
- И тебе, Шерлок. Для одного вечера волнений вполне достаточно.
Я пропустил это мимо ушей. Терпение никогда не было сильной стороной моего брата.
- Что это за проблема? – спросил я.
- Карточный долг, - сказал Прендергаст, - или вернее, его последствия. Если я покину этот дом, думаю, что не доберусь до конца улицы живым .Он убьет меня, мистер Холмс.
Никогда не следует упиваться страданиями других, но я должен признать, что это открывало передо мной некоторые возможности.
- Кто хочет вас убить? - продолжил я свои расспросы.
- Полковник Афтон! - Он подавил сдавленное рыдание. - Я вижу, вам не знакомо его имя. Это перед ним я в долгу, и боюсь, , что он потребует выплатить долг кровью!
Я обратился за объяснением к своему брату, потому что Прендергаст был почти без чувств от ужаса.
- Прендергаст - троюродный брат одного министра , - устало сказал Майкрофт. –Мы немного знакомы, поскольку являемся членами того же клуба, где образовался этот злополучный долг.
Это мне ни о чем не говорило. В те дни Майкрофт менял клубы так же регулярно, как и свой воротничок. Не сумев найти тот, который отвечал бы его требованиям, он в конце концов решил создать свой собственный. Таким образом по необходимости родился клуб«Диоген».
- Мой клуб - "Тэнкервиль», - сказал майор, когда я попросил его рассказать свою историю. - Я проиграл много денег в карты. Немалую сумму, мистер Холмс. Фактически, немногим меньше 5000 фунтов стерлингов.
Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох и начал поигрывать небольшим золотым кольцом с осколком алмаза, которое носил на безымянном пальце. Оно было довольно безвкусным,сильно изношенным и поцарапанным, как я заметил, и совершенно не сочеталось с покроем и стилем его одежды. Он, явно, хранил его из каких-то сентиментальных чувств, поскольку кольцо было слишком мало для него и предназначено для леди, но все же оно не было напоминанием о минувшей любви, которое можно было бы надежно хранить на цепочке для часов, а чем-то таким, что ему нужно было немедленно вручить. Исходя из этого и из того немногого, что он мне рассказал, я сделал вывод, что Прендергаст зарабатывал свои деньги за игорными столами, и это кольцо он считал своим талисманом "на удачу". Возможно, вы заметили, что даже обычный игрок подвержен множеству суеверий. Где сесть, в какую сторону повернуться, входя в заведение, предметы, которые, по его мнению, увеличивают его"удачу", – все это может иметь значение для приверженца азартной игры. Если вам интересно, я написал монографию на эту тему.
- Мне говорили, что белому вереску или кроличьей лапке приписывают те же самые свойства, - заметил я, - которые, как я полагаю, обладают почти такой же эффективностью.
- Значит, вы отрицаете, что у вас есть испытанный ритуал, когда дело доходит до ваших собственных ставок? - сказал Холмс, бросив взгляд в мою сторону. - Когда вы выбираете этот стул и тот же огрызок карандаша, с которым не хотите расставаться, я знаю, что вы делаете свой выбор для дневных забегов.
Я смущенно заерзал на стуле. Он был, как обычно, прав. Я и не подозревал, что это настолько очевидно.
- Что касается майора Прендергаста, - продолжал Холмс, - он с готовностью подтвердил те выводы, к которым я уже пришел.
- Мой доход зависит от карт и лошадей, - сказал он. - Бог свидетель, я мало в чем еще преуспел, кроме как в военном деле,но те дни давно прошли. Ранение в печень в колониях положило этому конец. Что ж, в последнее время мне немного не везло, и когда несколько парней из клуба пригласили меня сыграть с ними в вист, я ухватился за эту возможность. Однако вскоре я оказался без гроша в кармане. Никогда еще меня не постигала такая неудача. В конце концов, я подумал, что удача отворачивается от меня.Я ошибался.
Он покачал головой, уж не знаю - с сожалением, или с недоверием, хотя и то, и другое было применимо к ситуации Прендергаста.
- Я не знал, что делать, джентльмены, - продолжал он. - У меня не было такой суммы, чтобы заплатить им. Мне грозил крах и разорение, так же, как и моей репутации. И тогда, когда я был в полном отчаянии, Афтон предложил мне спасательный круг. Он был готов покрыть долг.
- Это было очень великодушно с его стороны, - сказал я. - А что он хотел взамен?
- Определенные гарантии. У меня есть незамужняя тетка преклонных лет, на которую я возлагал большие надежды. Афтон предложил мне аванс в счет любого будущего наследства, из которого он получил бы свою первоначальную сумму и плюс еще половину в качестве процентов.
- Крайне неразумно, - сказал Майкрофт. - А что, если бы леди изменила свое завещание?
- Афтон думал об этом, - сказал Прендергаст. - Он был готов пойти на этот риск в обмен на то, что я соглашусь застраховать свою жизнь.
Я взглянул на Майкрофта. Это звучало как сомнительное соглашение, если таковое вообще существовало.
- Что ж, я согласился, - сказал майор. - А что еще мне оставалось делать?
В тот же вечер мы подписали договор и сделали необходимые приготовления. На следующее утро я посетил офис страховой компании, и полис был оформлен.
- Вам не показалось странным, что незнакомый человек захотел помочь вам таким образом? – спросил я.
- Боюсь, что нет, - признался он. - Я был несказанно благодарен ему. И он был так добр. "Все, что угодно, лишь бы помочь члену клуба«Тэнкервиль» и офицеру", - сказал он. Он был готов поверить мне на слово относительно ситуации с моей тетей и заключил нашу сделку еще до того, как получил подтверждение моих слов.
Что ж, вот тут-то и начались мои проблемы. Моя тетя была в ярости, когда получила письмо от Афтона, в котором сообщалось о нашей договоренности. Она в тот же день вычеркнула меня из своего завещания. Оставался полис страхования жизни.
У него задрожали руки.
- Только когда я выяснил более точные детали, я осознал, в какую опасную ситуацию невольно попал. В случае моей смерти, каким бы образом она ни произошла, Афтон получит 20 000 фунтов стерлингов. Святые небеса! - причитал он. - Мертвый я стою больше, чем живой!
- Вы поступили очень глупо, - сказал Майкрофт. - Это совершенно очевидно.
- Я пошел к Афтону, предложив вернуть все, что я был ему должен, - сказал Прендергаст. -Я был уверен, что смогу выиграть в карты достаточно, чтобы выплатить свойдолг. Я объяснил свое затруднительное положение, и он был готов принять мои условия о выплате первоначальной суммы с процентами. Он действительно отнесся к этому довольно разумно, учитывая обстоятельства. Однако полис по-прежнему действовал. Что ж, я больше не думал об этом до сегодняшнего дня.
Он прервал свой рассказ и взволнованно стиснул руки.
- Мне было брошено обвинение в шулерстве, - сказал он с надрывом. - Я клянусь, что оно совершенно беспочвенно, но до тех пор, пока я не буду оправдан, на мой единственный источник дохода наложен запрет. А если я не смогу выплатить долг, то я покойник. - На его лице выступили капельки пота. -Джентльмены, в своей жизни я сталкивался с такими ужасами, что не буду даже пытаться их описывать. Но должен признаться, что перспектива того, что может произойти в ближайшие несколько часов, наполняет меня невыразимым страхом. Сегодня вечером, когда я направлялся домой, я был уверен, что за мной следят.
- Вы видели, кто это был? – спросил я.
- Нет, я боялся оглянуться назад, - сказал он. - Я пробежал всю Пэлл-Мэлл, не зная, куда лучше пойти, пока я не вспомнил, что видел, как мистер Холмс входил в это здание. Ваш брат был настолько добр, что предложил мне убежище в трудную минуту. Но одному богу известно, что теперь со мной будет!
- И с тех пор он здесь, - хрипло сказал Майкрофт.
Я отвел своего брата в сторону, так, чтоб нас не слышал Прендергаст.
- Что ты намерен с ним делать? - поинтересовался я.
- Я не несу за него ответственности, - возразил мой брат.
- Его родственнице – тете – нужно обо всем сообщить.
- Он уже это сделал. Но она не хочет иметь с ним никаких дел. Она хочет держаться вдали от любого скандала.
- Тогда нужно найти деньги.
- Шерлок, что ты хочешь, чтобы я сделал, усыновил его? -Майкрофт выглядел оскорбленным. - Содержать тебя и так достаточно обременительно, не говоря уже о том, чтобы брать на себя заботы о еще каких-то обездоленных. Неужели ты считаешь, что я запросто могу достать такую сумму?
- Если ты отошлешь его, то подпишешь ему смертный приговор.
- Это не моя забота. И я склонен считать, что долги человека - это его собственное дело, - заявил Майкрофт. - Надеюсь, что однажды ты усвоишь этот урок.
- Ты не оставляешь мне выбора, - сказал я. - Если ты ничего не предпримешь, то я провожу его до дома.
Мой брат на два дюйма выше меня ростом, когда он делает себе труд воспользоваться этим. В тот вечер он попытался сделать это, но без особого эффекта, потому что я не намерен был отступать. У Майкрофта есть свои недостатки, но обычно можно быть уверенным, что в кризисной ситуации он поступит по справедливости, почувствовав угрызения совести.
-Очень хорошо, - сказал он, раздраженно вздыхая. - Я попрошу кого-нибудь отвезти его в Дувр. Поездка на континент сделает его недосягаемым для этого Афтона.
Холмс вытянул ноги и устремил взгляд на огонь. Дождь за окном становился все сильнее, размывая грань между серым небом и серыми зданиями.
- Ну что ж, Уотсон, - сказал он, снова набив трубку, - дело было сделано, и нам удалось увести Прендергаста без происшествий. Он покинул Англию обесчещенный, без единого пенни за душой, если не считать одежды, которая на нем была и этого маленького золотого кольца. То, что он остался жив, было еще большей удачей. Однако я не сбрасывал со счетов, что страхи Прендергаста были не более чем плодом его собственного воспаленного воображения. В конце концов, ничто не говорило о том, что Афтон планировал совершить убийство, чтобы возместить свои траты.
Именно настойчивость в оформлении страхового полиса подсказала мне, что мои инстинкты были верны. Я задумался о том, сколько было других, которым не настолько повезло. Что были и другие – в этом я был уверен. Когда преступнику удается достичь успеха, действуя в установленном им порядке, он уже далее неизменно придерживается выбранного курса.
Мне было нелегко напасть на след Афтона. Скандалы такого рода, как правило, остаются внутри семей, так что мне показалось, что первым делом я должен обратиться в сами страховые компании. Я сбросил со счетов более крупные ассоциации – потери порядка 20 000 фунтов стерлингов вызвали бы немало недоумения и потребовали бы тщательного расследования. Они также с большей вероятностью отклонили бы такое заявление. Поэтому я обратился именно к более мелким компаниям.
И в пятнадцатом из обойденных мной офисов, я, наконец, нашел свою цель. Агент, мистер Мартин Уорнер, побледнел при упоминании имени полковника Афтона, и мне потребовалось некоторое время, чтобы убедить его в том, что у нас общие интересы, прежде чем он рассказал мне все, что ему известно об этом джентльмене.
Три года назад, как сказал мне Уорнер, на Симеона Генри Финна был оформлен полис страхования жизни на сумму 30 000 фунтов стерлингов.
Премия была выплачена Афтоном, и он был назван единственным бенефициаром.
В то время Финну было двадцать восемь лет, и он вполне мог рассчитывать на то, что переживет действие полиса, в котором были оговорены точные обстоятельства, при которыхконтракт был бы расторгнут. У Уорнера не было никаких проблем с этим. Со времени принятия Закона об азартных играх 1744 года юридически невозможно застраховать жизнь другого лица, если не может быть продемонстрирован законный страховой интерес. Долг принес Афтону эти проценты, и он заплатил более высокую премию, чем обычно, чтобы включить пункт, оговаривающий, что выплата будет гарантирована даже в случае самоубийства застрахованного. Он также потребовал, чтобы полис был бесспорным, в результате чего у компании было изъято право оспаривать
претензию.
- Все было хорошо, пока несчастный Финн не был найден мертвым в своих комнатах в Олбани, с пустой склянкой лауданума под кроватью. Чтобы пощадить семью, следствие вынесло официальный вердикт о несчастном случае, и полис был выплачен. По словам Уорнера, эта сумма поставила компанию на грань банкротства. Другим, по его словам, повезло меньше.
В то время у него были свои подозрения, но поскольку Финн был найден в запертой комнате и ключ был при нем, расследование оказалось безрезультатным.
Однако, я был готов довериться впечатлениям Уорнера. Почему, по его словам, ключи находились при убитом? Зачем человеку, собирающемуся свести счеты с жизнью, прятать их в карман? И почему лауданум оказался под кроватью? Если, как он утверждал, склянка выпала из мертвой руки, то почему положение его рук был отдалено от кровати, когда его нашли?
В высшей степени проницательный человек, Уотсон! Проведя собственное расследование, он узнал о, по меньшей мере, восьми других компаниях, в отношении которых Афтон проводил подобную политику в течение десяти лет. После того, как он затребовал свои деньги, они были вынуждены закрыть свои двери.
Все это, по-видимому, указывает на какое-то преступление со стороны Афтона. Однако в выявленных случаях пять человек покончили с собой, а с остальными тремя произошли несчастные случаи. Кроме того, благодаря моим собственным усилиям я смог идентифицировать шесть других компаний, действие полиса которых было прекращено путем немедленной выплаты долга и процентов, без сомнения, родственниками, опасающимися последствий.
Вы поймете мою дилемму. Тот факт, что в некоторых случаях Афтон был готов принять платеж , в сочетании с характером долга и присущим человеку страхом позора, который заставляет его покончить с собой, мог бы свидетельствовать о том, что мы оклеветали человека, который, по сути, не сделал ничего плохого, кроме как протянул ближнему щедрую руку помощи.
Поэтому я был вынужден навестить всех оставшихся в живых родственников Симеона Генри Финна, чтобы узнать их впечатления об этом человеке.
Из всей семьи со мной разговаривала только его мать . Отец умер через год после сына, по словам миссис Финн, от «разбитого сердца». Когда речь зашла о полковнике Афтоне, эта дама была тверда в своих убеждениях.
- Мой сын никогда бы не покончил с собой! - заявила она.
- Долг был значительным, - сказал я. - Почему вы так уверены в этом?
- Потому что у него не было понятия о чести, мистер Холмс. Долг для него ничего не значил. Действительно, в то утро, когда его нашли мертвым, я получила от него письмо, в котором говорилось, что он намерен покинуть страну, чтобы бежать от своих кредиторов.
По моей просьбе она предъявила это письмо. Несмотря на заверения миссис Финн в обратном, я мог видеть, что слова Финна о его "уходе" могут быть истолкованы и в другом значении.
- Он был прожигателем жизни, - сказала миссис Финн. - Он был знаком со всеми грехами этого мира и упивался ими. Мы ничего не могли с ним поделать. Но, несмотря на все это, он был моим младшим сыном. Мы нашли бы деньги. Если бы он рассказал нам о своем затруднительном положении, я бы продала все, что у меня было, чтобы избавить его от этой участи.
- А потом, когда я уже думал, что все уже сказано, миссис Финн сделала мне последнее откровение.
- Его смерть убила его бедного отца, в этом я уверена, - сказалаона. - Он был шокирован тем, что Симеон осмелился рассчитывать на наследство. Он оставил его без единого пенни. Затем последовало обвинениев мошенничестве. Это привело его в ярость. Но у него было доброе сердце, мистер Холмс. Он бы простил Симеона, будь у него время.
Наконец-то появилась закономерность.
- Мошенничестве? – спросил я.
- В карточной игре, - объяснила эта леди. - Из-за этого он был исключен из своего клуба. Он умер в ту же ночь.
- И как назывался этот клуб?
- Тэнкервилль.
Кто-то скажет, что совпадения происходят с гораздо большей частотой, чем могла бы позволить Вселенная. Однако я утверждаю, что все это не может происходить в одном и том же клубе с одним и тем же обвинением в адрес члена клуба, который был в долгу перед одними и теми же джентльменами. Согласитесь, что это было чересчур. И поскольку по прошествии стольких лет след уже оборвался, стало очевидно, что с моей стороны необходимо провести тщательное расследование. Как и следовало ожидать, Майкрофт был менее в этом убежден.
- Не может быть и речи! - сказал он, когда я задал ему этот вопрос.
- Все, что мне нужно, - это твоя рекомендация для моего вступления вТэнкервилльский клуб, - сказал я ему. – В свое время потребуется еще и письмо, лишающее меня наследства.
Какими бы вескими ни были его аргументы в пользу обратного, он был во власти более могущественных сил. Премьер-министр узнал о роли Майкрофта в оказании помощи человеку, обвиняемому в мошенничестве, покинуть страну, и это произвело на него не самое лучшее впечатление. Это, вкупе с разрастающимся скандалом, который угрожал высокопоставленному члену правительства, в конечном счете повлияло на его решение.
Итак, несколько дней спустя я вошел в "Танкервиль", приняв вид праздного прожигателя жизни при полном параде и совершенно беспечного, когда дело доходило до денег. Если я все оценил правильно, то был уверен, что привлеку внимание Афтона. И действительно, после недели, проведенной за карточными столами, ко мне подошли двое и пригласили меня присоединиться к ним за игрой в баккара. Я могу постоять за себя за игрой в карты, но играя против этих двоих я вскоре почувствовал себя не в своей тарелке.
Более прекрасной пары карточных шулеров я никогда не встречал. О, это было сделано очень искусно. Ложные тасовки, сдача снизу, дёржка (замена карт, заключающаяся в том, чтобы первую карту положить на место второй, а вторую - на место первой) – в ту ночь я кое-чему научился.
Я продолжал играть, безрассудно удвоив свои ставки из чистой бравады, подозревая, что это был первый акт в драме Афтона, и к концу вечера я проиграл 6000 фунтов стерлингов. Я написал им записки с обещанием расплатиться к завтрашнему дню и удалился в курительную комнату, чтобы утопить свои печали в бренди. Именно тогда ко мне подошел человек, который представился полковником Фрэнсисом Афтоном.
Афтон был высоким и жилистым, ему было около шестидесяти лет, с худым, но красивым лицом, пытливым взглядом карих глаз и седеющими волосами, начинающими редеть у висков. Ранение поставило крест на его военной карьере, ибо у него была нетвердая походка, и он с некоторым трудом занял свое место напротив меня. На золотой цепочке от часов он носил крупный опал, грубо ограненный и отполированный - прекрасная любительская работа.
Существует распространенное мнение, что опалы приносят несчастье, но здесь был человек, который либо смеялся в лицо суевериям, либо имел какие-то личные причины держать их при себе. Я пришел к выводу, что тут было и то, и другое, и в последнем случае я позже узнал, что он нашел опал, о котором идет речь, в Австралии и сам попытался разрезать его на части. Опять же, это немалый подвиг, поскольку в ходе этой операции опалы могут быть повреждены. Итак, перед нами был человек незаурядной отваги. Его послужной список подтверждал это наблюдение. Он был в Крыму, в Инкермане, в составе 20-го пехотного полка, где служил с отличием. История о том, как он стал одалживать деньги бедным молодым людям, стоила того, чтобы ее выслушать.
- Мистер Шерлок Холмс, не так ли? - спросил он. Я жестом пригласил его присоединиться ко мне.
- Я слышал, вам сегодня немного не повезло за игорным столом.
- Пустяки, сэр, - ответил я.
- Возможно, для вас. Но для других это небольшое состояние. - Он сделал глоток бренди и задумался. - У вас есть средства, чтобы заплатить?
- Рано или поздно заплачу.
- А. - Он осторожно поставил свой стакан на стол. - По моему опыту, мистерХолмс, такие люди не считают терпение добродетелью.
- Возможно, это и так. Однако у меня нет другого выбора.
- Хорошо, - сказал он, подавшись вперед в своем кресле с видом человека, собирающегося
поделиться сокровенным, - что, если я скажу вам, что в состоянии покрыть ваш долг?
- Зачем вам это делать? - спросил я.
Он пожал плечами.
- Когда-то я был молод. Я знаю, каково это - быть стесненным в средствах из-за нехватки
денег. Кроме того, если джентльмен не может помочь члену своего клуба, то какой, к дьяволу, прок от членства?
Все это было очень правдоподобно и совершенно невероятно. Как я и ожидал, приманка вот-вот должна была повиснуть передо мной, и паук был готов к прыжку.
- И что вы хотите получить взамен этого? – спросил я.
Он достал свой портсигар и предложил мне сигарету.
- Компенсацию.Скажите, рассчитываете ли вы получить какое-нибудь наследство от ваших родственников?
- У меня есть только брат, - сказал я, прикуривая сигарету от спички, которую он поднес мне. – Возможно, вы знаете его – это Майкрофт Холмс. Он тоже член Танкервильского клуба.
Он прищурился, пытаясь вспомнить.
- Это такой крупный малый, обычно сидящий где-то в углу и жалующийся на шум?
Я кивнул.
- Он выплачивает мне небольшую ренту. Он так скуп, что я жил бы в бедности, если бы не имел преимущества жить своим умом.
- Вы его единственный родственник, - задумчиво произнес Афтон. - А что, если мы будем рассматривать это как ссуду под залог вашего будущего наследства? Надеюсь, вы упомянуты в его завещании?
- Я подтвердил, что да, и таким образом дело было сделано, - сказал Холмс, поднимаясь со своего места, чтобы размять затекшие конечности. Он прошелся по комнате, что позволило мне закончить свои записи, и к тому времени, когда он выглянул в залитое дождем окно и с отвращением задернул штору, я был готов записывать следующую главу его рассказа. Он встал перед камином и неторопливо продолжил.
- В тот вечер мы составили временный контракт, и деньги были выплачены.
На следующее утро я явился в офис страховой компании.
Мое беспокойство по поводу того, что они узнают меня, было необоснованным, несмотря на то, что эта компания была одной из многих, которые я посетил во время своего предварительного расследования. Требования были выполнены, и полис был должным образом оформлен и заверен печатью.
Следующим этапом в этом мрачном фарсе стало письмо, которое Афтон отправил Майкрофту. Я был у него, когда он получил его. Он прочел мне свой ответ, тут же лишивший меня наследства. Поставив свою подпись, он вздохнул, отложил ручку и ущипнул себя за переносицу.
- Я только что дал Афтону мандат на твое убийство, - с трудом вымолвил он.- Скажи мне, что ты знаешь, что делаешь, Шерлок.
Я обрисовал ему свой план. Я пойду к Афтону, чтобы предложить альтернативу, с помощью которой я вернул бы ему эту сумму в рассрочку плюс проценты. Афтон, естественно, согласился бы, чтобы не вызывать подозрений. Затем, вскоре после этого, было бы выдвинуто ложное обвинение в мошенничестве, чтобы лишить меня единственного источника дохода. Когда -и если он, в самом деле, попытается убить меня,- то сработает наша собственная ловушка.
Все прошло именно так, как я и ожидал. Соглашение было заключено, и я продолжил свое необдуманное поведение. Прошло несколько вечеров, и ко мне снова подошли те же джентльмены, что и раньше в клубе. Мы сыграли несколько конов, в ходе которых мне позволили выиграть, а потом поднялся шум. В колоде была обнаружена крапленая карта, и на меня был направлен указующий перст.
В тот же вечер меня выгнали из клуба с запретом возвращаться туда впредь. Таким образом, я оказался в том же положении, что и несчастный майор Прендергаст.
Чтобы придать достоверности моему новому образу жизни, я снял комнаты в одном из лучших районов Вестминстера. Именно в них я сейчас и возвращался. Я шел пешком, чтобы дать тому, кто следовал за мной, шанс показать свою силу. Однако я был разочарован. В отличие от Прендергаста, я не смог обнаружить присутствие бесшумного убийцы и добрался до своей двери незамеченным и невредимым. Я уже начал думать, что у майора был причудливый нрав, пока, пошарив у себя под кроватью, не обнаружил, что пустая бутылочка из-под лауданума уже была на месте. Им не нужно было следовать за мной. Они знали, где я жил. Место моего убийства было подготовлено.
Чего я не знал, так это того, как они этого добьются. Я принял меры предосторожности, проверив, надежно ли закрыто окно, и вынул ключ из входной двери. Это не спасло юного Финна, но не было никакого смысла предоставлять моим потенциальным убийцам легкий доступ в комнату, поворачивая ключ в замке с другой стороны. Удовлетворенный тем, что в комнате не скрывалось никаких затаившихся существ, готовых вонзить отравленные клыки в мою плоть, или газа, вытекающего из поврежденной каминной полки, я лежал в темноте на своей кровати и ждал.
Я был убежден, что покушение будет предпринято в ту ночь, последовав за моим позором и изгнанием из клуба. Если бы я не совершил прыжок по собственной воле, то меня бы столкнули. Стрелки отсчитывали проходящие часы, и время шло. Затем, когда далекие удары курантов Биг-Бена пробили три часа, я услышал слабое шипение. Я сел, прислушиваясь, чтобы определить
источник звука. Уверенный, что он доносится из окна, я попробовал направиться в том направлении. Именно в этот момент у меня вырвался совершенно непроизвольный хохот.
Холмс затянулся, выпустив большое облако дыма, которое повисло перед лампой, приобретя янтарный оттенок.
- Я думаю, вы знаете меня достаточно хорошо, Уотсон, чтобы понимать, что я не из тех, кто склонен хохотать.
-Я много раз слышал, как вы смеетесь, - признался я.
- Совершенно верно. Но смеяться в момент крайней сосредоточенности мне совсем не свойственно. От одного смешка я мог отмахнуться, но потом за ним последовал другой и еще один, пока я совсем не обессилел от смеха. Я осознал серьезность своего положения. Меня целенаправленно травили оксидом азота. Как я поднялся на ноги, я никогда не узнаю. Я помню, что был слаб, как новорожденный младенец, и простое усилие встать было совершенно изнурительным. Каким-то образом я добрался до окна, но обнаружил, что оно закрыто точно так, как я его оставил. Я стал возиться с запором, но мои пальцы одеревенели и, казалось, были из свинца. Сама комната как будто накренилась на бок, странное ощущение, которое только усилило мое чувство замешательства.
Я умирал, Уотсон, и если бы в те последние минуты у меня не осталось хоть крупицы здравого смысла, я бы наверняка погиб. Вместо этого я схватил стул и швырнул его в оконное стекло.
При этом дыхание Холмса, словно заново переживавшего этот момент, участилось, и легкий румянец окрасил его бледные щеки.
- Никогда еще я не был так благодарен за глоток лондонского воздуха, проникший сквозь это разбитое стекло, - продолжал он. – Я сделал глубокий вдох, и туман в моем разуме начал проясняться. У меня был свой ответ на вопрос, как юный Финн встретил свой конец. Можно было бы надеяться, что среднестатистический врач сможет отличить смерть, вызванную лауданумом, от другой, вызванной оксидом азота. Однако в данном случае масса улик указывала на первое, и все, что не соответствовало этому, было отброшено как аномалия.
Что касается способа исполнения, то при осмотре я обнаружил на полу небольшую деревянную пробку. В мое отсутствие в углу оконной рамы было просверлено отверстие,которое было скрыто этой заглушкой и тонким слоем краски и сажи. Когда снаружи вставлялась трубка или небольшой патрубок, заглушка вынималась, и газ проникал в помещение. Если бы не ковер под окном, меня бы насторожил звук от ее падения на пол. Не часто мне приходится признавать ошибку, Уотсон. Однако,если бы не величайшая удача в ту ночь, я должен был понести высшую меру наказания за то, что оказался не на высоте положения. Это был полезный урок о необходимости наблюдения.
Не было у меня и преступника. Кто бы это ни сделал, он взобрался по водосточной трубе с баллоном оксида азота к моему окну на третьем этаже.Немалый подвиг для обычного человека, не говоря уже о полковнике с его старым ранением. Я уже знал, что он нанимал лакеев – присутствие карточных шулеров в клубе было достаточным доказательством, но этот проворный малый, очевидно, был кем-то другим. Взяв это на вооружение, я убедил своего брата согласиться сделать вид, что покушение на мою жизнь было успешным. Он идеально сыграл роль скорбящего родственника. Сообщение о моей смерти должным образом появилось в прессе и дало мне еще один день для завершения моего расследования.
Оксид азота - это не то, что можно найти на полках местной аптеки. Должно быть, он был похищен по заказу, потому что это явно не то, что вор мог бы решить похитить в первую очередь. К середине утра, за счет хорошей кожаной обуви, я нашел пострадавшего дантиста в Челси, заведениекоторого было ограблено несколькими днями ранее. Был украден баллон с оксидом азота, а вместе с ним и маленький кусочек золота, который в тот день был удален из зуба пациента.
На это легко не обратить внимание, но это ценная подсказка! Я дал задание своим Нерегулярным отрядам , и к концу дня у меня было имя ростовщика в Олдгейте, который принял золото в счет погашения долга. Личная просьба и соверен облегчили его совесть , и за эту цену я узнал личность вора, Джона Финча, бывшего акробата в бродячем цирке, выступавшего под псевдонимом «Летающий зяблик», пока ослабление здоровья не положило конец его карьере. Перспектива попасть в петлю палача вскоре развязала ему язык, как только прибыла полиция. Если требовалось дополнительное подтверждение его причастности к преступлению,то в его комнатах был обнаружен пустой баллон с оксидом азота. Он сохранил его для того, чтобы продать по цене металлолома. Видите, Уотсон, как пагубна бывает бедность. Даже с учетом суммы, которую он должен был получить от полковника Афтона, он сохранил компрометирующие его улики, чтобы заработать еще несколько пенни.
После этого оставалось только ждать, пока Афтон сделает свой ход.
Соответственно, на следующее утро я отправился в офис страховой компании с двумя констеблями и инспектором Монкрифом из Скотленд-Ярда. Полковник не замедлил явиться с подачей заявки по страховому полису.
На этом месте своего повествования Холмс удовлетворенно улыбнулся.
- Можете себе представить его удивление, когда он увидел меня. От пустых угроз полковник быстро перешел к оскорблениям, когда Монкриф сказал ему, что его сообщник обвинил его в смерти Симеона Генри Финна и нескольких других людей, погибших в результате отравления оксидом азота, несчастных случаев и убийств, обставленных как самоубийство.
-Будьте вы прокляты, Холмс! - бушевал он, пока они надевали на него наручники.
- Зачем вы это сделали, полковник? - спросил его Монкриф.
Видя, что игра проиграна, Афтон успокоился и усмехнулся. –Из-за денег, из-за чего же еще?
- С вашего позволения, сэр, должен сказать, что это довольно безжалостно.
- Какая еще от них польза? - заявил Афтон с раздражением, предназначавшимся мне. - Я видел, как на поле боя погибли тысячи человек, каждый из которых стоил десяти этих бездельников. Лучше, чтобы их смерть принесла мне хоть какую-то выгоду, чем чтобы они растрачивали свое бессмысленное существование в ущерб всем остальным!
Таков был конец этого дела. Сообщники Афтона в клубе были задержаны, а Прендергаст оправдан. Позволю себе заметить, у него действительно есть веская причина ,чтобы помнить меня. Что касается меня, то этот опыт меня обогатил. Пренебрежение мельчайшими деталями - это ошибка, которую я больше никогда не совершу.
Тут Холмс вздохнул, и его взгляд переместился далеко за пределы нашей прокуренной комнаты, куда-то в далекое прошлое.
- Когда они уводили Афтона, я увидел отблеск огня в его прекрасном опале, когда на него попал свет. Знаете, Уотсон, римляне верили, что опал наделяет своего владельца даром невидимости, что делает его привлекательным талисманом для воров и грабителей? Точно так же в средневековье его приравнивали к"Дурному глазу" из легенд и приписывали ему способность приносить несчастье. Какая ирония, что полковник Афтон выбрал для себя именно этот драгоценный камень.
Он выбил табак из трубки и бросил ее на каминную полку.
- Но хватит этого уныния. Дождь прекращается. Пора обедать,мой дорогой друг, после этого прогуляемся по парку, а затем концерт.
- Сегодня вечером в ”Савойе" идет комическая опера, - предложил я.
- Не самый лучший выбор на мой вкус, - сказал Холмс, - но подходящий, учитывая историю, которую вы только что услышали. В конце концов, добровольный смех - лучшее лекарство!


«- Я слышал о вас, мистер Холмс. Я слышал от майора Прендергаста, как вы спасли его
от скандала в клубе Тэнкервилл.”
- А-а, помню. Он был ложно обвинен в нечистой картежной игре.”

Джон Опеншо и Шерлок Холмс
“Пять зернышек апельсина”

Новая выставка Габриэля Маццони.
Конечно, не сильно что-то новое, но просто для настроения





Сначала засомневалась, но, видимо все же, это постер к "Спящему кардиналу"







Вот такие Холмсо-шахматы

Подумалось недавно, что неплохо бы еще поближе посмотреть на Джека Трейси. Тем более, что он дал интервью этому замечательному журналу.



"Шерлок Холмс Ревью Интервью: Джек Трейси"



С огромным удовольствием «Шерлок Холмс Ревью» представляет первое интервью из тех, что, как мы надеемся, станут серией интервью с ведущими фигурами в Шерлокиане. Это интервью с Джеком Трейси, BSI,(автором такой важной вехи, как «Энциклопедия Шерлокиана», так же, как и других монографий, статей и книг о Шерлоке Холмсе и сэре Артуре Конан Дойле)имело место в офисе «Gaslight Publications», Шерлокианской/Дойлеанской издательской компании мистера Трейси,17 февраля 1987 года.

ШХР: Что вас в первую очередь привлекло и околдовало в Шерлоке Холмсе?

Трейси: То же, что и всех. Чудесное воплощение викторианской эпохи, кажется, захватывает каждого, кто в конечном итоге становится серьезным Шерлокианцем. И, конечно, логика – идея, что в Шерлокианском мире мы живем логикой, и как логически мыслящая личность, ты открываешь мир таким, каким ему следует быть. Когда тебе тринадцать лет, это замечательное открытие.

ШХР: Похоже, что многие шерлокианцы открывают для себя Холмса в этом возрасте…

Трейси: Да, в сущности, все мы это делаем в двенадцать-тринадцать лет. Для меня это произошло в библиотеке младших классов средней школы.

ШХР: Я понял, что какое-то время вы работали на телевидении.

Трейси: Я около шести лет был продюсером радио и телевизионных программ.

ШХР: Каким образом вы совершили скачок от телевидения к издательскому делу?

Трейси: Ну, я всегда был страстным писателем, примерно со второго курса. Я сперва поступил на телевидение потому, что подумал, что здесь будет гламурно. Но это было не так. Во-вторых, когда вы говорите людям, что собираетесь стать писателем, они говорят: «О, так вы вырастете и будете звездой, да?» Итак, как любой разумный человек, которому приходится оправдывать свое высшее образование, дорогое, как любое образование в колледже, я специализировался на некоем привлекательном и в то же время вполне законном фундаметальном предмете, то есть на телекоммуникациях. Сначала я пошел работать в университет, а затем на телевизионную станцию Индианаполиса, где снимал рекламные ролики, а после этого я был выпускающим режиссером на местном кабельном телевидении здесь, в Блумингтоне. На каждом из этих мест я проработал по два года. Однако, все это время я, действительно, хотел писать, и я вновь открыл для себя Шерлока Холмса, благодаря «Аннотированному Шерлоку Холмсу» Баринг Гоулда в 1969 году. Я пошел в библиотеку и прочел все «Писания о Писаниях». Они состояли из книги Орландо Парка «Шерлок Холмс, эсквайр, и доктор медицины Джон Уотсон: Энциклопедия их расследований». Когда я увидел слово «Энциклопедия», то подумал: «Вау, вот книга, которая объяснит мне все эти непонятные слова и фразы и географические термины, которые я не понимаю. Я взял ее, и, конечно, оказалось, что она не была ничем подобным. Это была книга, состоящая из списков и при этом плохо написанная. Я был так горько разочарован, что сказал себе, как вероятно до меня это делали тысячи других людей: Черт, я мог бы сделать кое-что получше!». Так я и сделал.
читать дальше
ШХР: Вы говорите об «Энциклопедии Шерлокиана».

Трейси: Конечно. Должен признать, что не особо снисходительно говорю о книге Парка, но я очень многим ей обязан, потому что, если бы не мое презрительное отношение к этой книге, я бы никогда не написал свою.

ШХР: Это интересно, потому что я как раз собирался спросить , вдохновляла ли она вас тем или иным образом.

Трейси: В этом плане это было критическое вдохновение. Я не очень благосклонно отозвался о ней в своей аннотации в «Энциклопедии Шерлокиане».

ШХР: Если точнее, вы назвали ее «одной из самых бесполезных из всех когда-либо опубликованных книг».

Трейси: С возрастом все мы становимся мягче, и если когда-нибудь появится второе издание, я это изменю. Это, конечно, правда, но, тем не менее, я сожалею, что сказал это. Когда я написал это, мистера Парка уже некоторое время не было в живых, иначе я никогда бы такого не сказал. На самом деле, в то время я не знал никаких шерлокианцев. Я был тогда еще за пределами нашего сообщества викторианских джентльменов, в противном случае я бы знал, что не стоит публиковать подобный отзыв. Я не отказываюсь от него, я просто сожалею, что так выразился в опубликованной книге.

ШХР: Значит, «Энциклопедия Шерлокиана» была вашей первой книгой. Сколько времени у вас ушло на ее создание?

Трейси: Шесть лет.

ШХР: Помнится, я читал, что большинство своих исследований вы сделали в университете Индианы.

Трейси: Полагаю, что в университете Индианы есть единственная в стране академическая кафедра викторианских исследований. Одной из причин этого является то, что в университетской библиотеке содержится такое обширное собрание викторианских работ. Например, у них есть все когда-либо опубликованные издания Бедекера, что оказалось бесценным для подготовительных работ над «Шерлокианой». Источники, доступные для изучения в этой библиотеке, просто потрясают. Если бы я не жил в городе, где были доступны все эти книги, я никогда бы не смог написать свою Энциклопедию.

ШХР: Я знаю, что за эту книгу вы получили «Эдгара»(Премия, названная в честь Эдгара Алана По). Не эта ли книга принесла вам также и доступ и членство в Обществе BSI?

Трейси: Да. Я был принят туда в январе 1977 года, а книга была опубликована в ноябре того года. Конечно же, я писал для «Baker Street Journal», и Джулиан Вольфф и несколько других известных шерлокианцев знали, что я пишу свою энциклопедию.

ШХР: Это настоящее признание того, насколько ценной находят шерлокианцы эту книгу. Я сам постоянно ссылаюсь на нее.

Трейси: Поэтому я и написал ее. Вернее, даже не написал, я просто собрал ее. Но сделал это именно потому, что в ней была такая очевидная и насущная необходимость.

ШХР: Успех «Шерлокианы» привел к созданию «Gaslight Publications»?

Трейси: Да. Мне надо было что-то делать с авторским гонораром от «Шерлокианы» и «Апокрифы», которая вышла примерно три года спустя. В 1979 году умер Лютер Норрис, оставив весьма серьезную пустоту в шерлокианском издательском мире, и которую я заполнил , благодаря счастливому стечению обстоятельств.

ШХР: Изыскания для ваших книг, вероятно, дали вам довольно основательное, хоть, может, и не систематическое образование в области Викторианской истории и культуры.

Трейси: О, да.

ШХР: Как по вашему, что в этой эпохе так сильно привлекает не только шерлокианцев, питающих особый интерес к этой эре, но и других? Похоже, сейчас к ней пробуждается всеобщий интерес.

Трейси: Думаю, именно потому, что это был век уверенности, такой прогрессивный век – особенно в культурном, общественном и научном отношении. Конечно, Шерлок Холмс воплотил в себе эту прогрессивное, научное отношение.

ШХР: Вы считаете, что сегодняшнее общество сильно отличается от викторианского?

Трейси: О, да. В некотором смысле – к лучшему, в некотором – к худшему. Мы гораздо охотнее и откровеннее стремимся поделиться своей свободой, чем это было сто лет назад. Викторианский век во многом отношении был аномалией. С одной стороны – концепция заокеанской империи, один из наиболее прискорбных аспектов этого века. С другой стороны – те из нас, кто извлекает пользу из культуры белых англо-саксов, определенно смотрят на нее, как на поистине, достоверно романтическую эру. Но только если вы были белым и европейцем.

ШХР: Вы бы не хотели быть африканцем…

Трейси: Или американским индейцем, или египтянином, или индусом или китайцем.

ШХР: То есть Империя давала европейцам больше уверенности в себе…

Трейси: Думаю, это был момент наивысшего доминирования Западной Европы на мировой арене.

ШХР: Как вы думаете, до какой степени Шерлок Холмс отражает такой образ мышления? В своем Введении к «Шерлокиане» вы говорите, что «на краткий исторический миг, короче продолжительности одной человеческой жизни, сложились идеальные условия для появления Шерлока Холмса.» Почему так вышло?

Трейси: Шерлок Холмс воплотил в себе концепцию ученого, как героя. Еще не было негативной реакции на науку , и мы все еще смотрели на ученого, как на того, кто поведет нас вперед к лучшим временам. Побочные эффекты этого пока не рассматривались. Поэтому, например, мы построили наши паровые двигатели, и небо было черным от дыма, а все сказали: «Ну, разве это не удивительно!», потому что кислотные осадки начнутся только через сто лет.

ШХР: Как вы считаете, если Шерлок Холмс представляет собой вообще свою эпоху, то он представляет и типичного викторианца? Холмс был известен своей внешней отчужденностью, но под ней он также мог быть довольно теплым и заботливым по отношению к своим ближним, особенно к своему единственному близкому другу, доктору Уотсону.

Трейси: Да, это пережиток романтического периода, и в некотором смысле большая часть викторианской литературы была таким пережитком. Дойль, определенно, в огромной степени испытывал влияние Романтизма. Большинство героев этого века были в той или иной степени «байроническими». Байронический герой был не просто угрюмым, но действительно испытывал презрение к людям и их нравам. Холмс бывал мрачен, но в то же время, как ученый , был человеком своей эпохи, работающим для человечества.

ШХР: Многие делали психоанализ Холмса с самыми разнообразными результатами.

Трейси: Да, это забавно. Давайте сделаем это.

ШХР: В «Энциклопедии Шерлокиане» вы приводите убедительные доводы в пользу того, что у Холмса была «легкая форма маниакальной депрессии», и в книге «Подкожно, мой дорогой Уотсон» вы снова говорите, что у него «проявляются отчетливые маниакально-депрессивные черты».

Трейси: Уотсон часто говорит о «двойственной натуре» Холмса – его энергии во время расследования, после чего следует период «черной реакции» по его завершении. Я думаю, что Дойль четко описывает легкую форму маниакальной депрессии.

ШХР: Что такого есть в Холмсе, на мгновение ставящее под сомнение его вымышленность, что позволяет проводить такой анализ?

Трейси: Полагаю, это невероятная глубина его образа. Когда Дойль определяет какую-то его конкретную черту, то становится понятным, что есть другие черты, столь же важные и глубокие. Кажется, мы никогда не сможем ими пресытиться. Холмс – один из немногих литературных героев, который предстает реальным человеком благодаря демонстрации столь многих аспектов своей личности. Надо отдать должное гениальности Дойля. Он был величайшим создателем образов со времен Диккенса, с точки зрения популярной литературы с того времени трудно представить кого-либо, кто смог бы создать персонажа одним росчерком пера так, как это удалось Дойлу.

ШХР: Популярность Холмса проявилась бесчисленными способами, но среди шерлокианцев самый очевидный это – «Высшая Критика». Майкл Харрисон назвал ее «напрасной тратой времени». Другие утверждали, что «Игра» закончена. Каково ваше мнение о «Высшей Критике» в целом и закончена ли Игра?

Трейси: Все, что вы можете сказать об этом, - правда. Это Высшая Критика, вдохновляющая и изумительная, и чрезвычайно, бесконечно захватывающая, и так же верно то, что она является тратой времени и закончена. Кажется, ее пик пришелся на конец 1960-х или начало 1970-х, и я ощущаю снижение уровня исследований и самобытности. Однако я думаю, что многое из этого, связано с тем фактом, что с каждым уходящим годом мы все дальше и дальше удаляемся от Викторианской эпохи и, следовательно, наше понимание ее постоянно снижается. Становится труднее писать об этом. Те, кто основал Высшую Критику в 1930 году, жили в Викторианский век или, по крайней мере, в нем жили их родители. Им были понятны отношения и нравы того времени. Родители и даже дедушки и бабушки большинства тех, кто пишет на темы Шерлокианы сегодня, родились уже в этом веке. Это было одной из причин, по которой я написал «Энциклопедию Шерлокиану». Я ощущал совершенно неверное и неадекватное понимание отношений , бытовавшихв Викторианскую эпоху. В настоящее время на рассказы о Холмсе часто накладываются современные взгляды, которые абсолютно неверны и не соответствуют эпохе.

ШХР: В шерлокианских работах появилось новое направление под названием «Новая критика». Оно было так названо в последнем выпуске Атлантического Ежемесячника. Они определяют эту Новую Критику как взгляд на Шерлока Холмса как на отражение его создателя, а также как на самостоятельный предмет изучения.

Трейси: Да, должен с этим согласиться.

ШХР: Вы верите, что это новое будущее шерлокианской науки?

Трейси: Да, уверен в этом. Если вы предполагаете, что Игра уже сыграна – то, нет, она, конечно, никогда не будет закончена – но если считаете, что она пошла на убыль, как это представляется мне, то изучение Шерлока Холмса, как литературного создания Конан Дойля , не только логично, но и давно востребовано. Как один из основателей Общества Артура Конан Дойля и как один из шерлокианцев, которые уже много лет назад решили, что создатель гораздо более интересен, чем его творение, я с радостью приветствую это новое направление. Я за него обеими руками.

ШХР: Атлантический ежемесячник утверждает, что в некоторых своих работах вы «играете по обе стороны поля». В качестве примера они приводят «Конан Дойля и Святых наших дней», где вы и играете в Игру и подходите к делу с исторической точки зрения.

Трейси: Они абсолютно правы. Фактически я указал им на это. «Конан Дойль и Святые наших дней» - в этом отношении переходная книга. Если б я переписал ее сегодня, то не стал бы давать себя труд , играя в Игру. Или, кто знает? Может, и стал бы…

ШХР: Ну, нельзя отрицать, что Игра – это интересно.

Трейси: Это замечательно, пока вы знаете, о чем говорите. И это очень трудно, если вы ничего не знаете о Викторианской эпохе. Акцентирование на самом Дойле создает новую игру – в которой мы все, более или менее, равны.

ШХР: Похоже, что среди ученых, не принадлежащих к шерлокианским кругам, происходит переоценка Дойла с точки зрения его как писателя и исторической личности. Что вызывает это изменение? Просто Высшая Критика выдыхается или постоянное внимание шерлокианцев переключилось на Дойла?

Трейси: По моему, Шерлокиана привлекла достаточное количество людей, и небольшой процент из них теперь составляет критическую массу для серьезного признания Дойла как такового – не только, как литератора, но и как личности. Он был потрясающим человеком.

ШХР: Говоря о Дойле в первую очередь, как о писателе, вы имеете в виду, что он в значительной степени был лишен признания и недооценен. Это так?

Трейси: О, да. В значительной степени. Литераторы в целом начинают ценить его таланты не только, как хорошего рассказчика, но и как писателя.

ШХР: А в чем его величайшая сила в качестве писателя?

Трейси: Его краткость. Его фантастическая гениальность в изображении героя или ситуации или настроения всего в нескольких словах. И эти несколько слов – это даже меньше, чем одно предложение. Мне никогда не приходилось читать другого такого писателя, как он. Он не просто описывает в общих чертах своих персонажей, он показывает их вам с невероятной глубиной подробностей, и при этом , тратя так мало слов, что это кажется сверхъестественным.

ШХР: «Сверхъестественное» - подходящее слово, когда речь идет о Дойле.

Трейси: Думаю, да.

ШХР: Рассматривая его как историческую фигуру, ученые все больше ценят его как крупного игрока в политике своего времени.

Трейси: По крайней мере, на популярной сцене его времени. Вот почему «Gaslight» переиздает так много его работ. Многие из них не издавались, по крайней мере, со времен Первой Мировой войны. Мне нравится думать, что наша серия "Столетие Конан Дойла" как-то повлияла на это возрождение, просто сделав его книги доступными для широкой публики, чего раньше не было.

ШХР: Многие шерлокианцы и в самом деле не подозревали о том, каким плодовитым писателем был Дойль.

Трейси: Не только не подозревали, но и не хотели знать. Даже перед лицом Новой Критики их не волновали не-шерлокианские произведения Дойла, и это делало их беднее.

ШХР: Настанет ли когда-нибудь день, когда рассказы о Шерлоке Холмсе будут изучаться, как серьезная литература и другими учеными, а не только шерлокианцами?

Трейси: Безусловно. Так же, как книги Диккенса – это один из способов изучения раннего периода Викторианской эры, Шерлок Холмс – это уже лучший способ изучить ее поздний период, чтобы почувствовать атмосферу того времени. Я время от времени перечитываю «Знак четырех» просто для того, чтобы окунуться в ритмы речи представителей низшего класса, которые я слышу от членов семьи Мордекая Смита или, когда Джонатан Смолл рассказывает историю своей жизни, не говоря уже о Нерегулярных отрядах Бейкер-стрит.

ШХР: Вы когда-нибудь замечали, что популярность Холмса падает?

Трейси: Шерлок Холмс никогда не испытывает упадка. Он лишь приходит в нормальное состояние перед следующим подъемом. Был бум, когда вышли «Комментарии» Баринг Гоулда, был бум, когда появился «Семипроцентный раствор кокаина» и сейчас мы переживаем подобный бум. Вы не можете считать периоды между этими бумами временем падения популярности. Это просто выдох между двумя вдохами.

***

Скажу всего несколько слов. Ну, вот мы читали уже статью про него и его предисловие к "Шерлокиане", и вроде понятно было, что он довольно своеобразный человек, возможно, окруженный загадками. Но вот сейчас, когда я несколько дней была в атмосфере этого интервью, у меня сложилось , наверное, несколько иное впечатление. Даже не знаю, как сказать, но по моему, он весьма странный шерлокианец. Скорее литературовед и дойлеанец. Сложилось впечатление, что Канон для него - это замечательные книги гениального писателя. Который написал и другие такие же замечательные книги. И вот сразу немного удивили вначале его слова о том, что его в первую очередь привлекло в Холмсе - викторианская эпоха и логика; что, правда, именно это? И "Знак четырех" он перечитывает, чтоб услышать речь людей низшего класса?
И он был очень немногословен, примерно такой же мне представляется его "Шерлокиана".) И порой казалось, что интервьюер - возможно, это был Стивен Дойл - гораздо больше увлечен Холмсом, чем сам Трейси. По мне так, если акцент с Холмса сместить на Дойля, то это будет совсем другая история...

Понемногу обо всем в перерывах между работой.

Как всегда , после дней в офисе отрадно оказаться на удаленке, выспаться, почувствовать себя человеком и подумать о каких-то своих планах.

В метро вчера очень хорошо пошел "Копперфильд". То есть он и вообще всегда хорошо шел, но бывают какие-то особые моменты, когда от чтения получаешь особенное удовольствие.

***
Я писала недавно о закрытой странице "Sign of Holmes" на фейсбуке, на которую недавно подписалась. Ну, вот такой пример их творчества.



"Скандал в Богемии". Я , к стыду своему, не была уверена, что рассказ был издан в 1891 году. Здесь когда-то был фанфик на эту тему, но вообще если встать на позиции Большой игры, интересно, что свои воспоминания Уотсон начал со "Скандала". Ну, и насколько я понимаю, проиллюстрировано все это фотографией из спектакля "Секрет Шерлока Холмса".

***
В своих тщетных поисках шерлкианских уголков в Рунете набрела вот на такую справочную запись ru.wikibrief.org/wiki/Sherlock_Holmes_fandom . Пыталась возмутиться такому косноязычию и небрежности, но это, конечно, просто автоматический перевод, а другой тут у нас никому и не нужен.

***
Вчера на работе внезапно закончила перевод официально опубликованного рассказа Westron Wynde (под именем S.F.Bennett, прямо хочется назвать мисс Беннетт) "Тэнкервилльский ужас". Надо будет немного подредактировать. В принципе неплохо, но ее рассказы о молодом Холмсе , на мой взгляд, более атмосферные и живые, хотя этот, возможно, более каноничен.

***
Подбираюсь в очередной раз к журналам "Шерлок Холмс ревью". Те, кто меня читают, должны помнить, что я оттуда перевела два классных интервью с Бреттом. Но журналы эти - их всего-то всего несколько номеров - это что-то особенное. Кажется, даже в их рекламе всегда была фраза, что это журнал, опередивший время. И мне кажется, авторы там всегда смотрели шире, если можно так сказать, обычных взглядов и представлений о Холмсе.
Я там постоянно что-то теряю) То есть нахожу, а потом не могу найти. Вот в частности, постоянно вспоминаю слова известного шерлокианца Джона Беннетта Шоу о Бретте, а потом не могу вспомнить где это было. Теперь вот точно поняла, что это в его интервью из этого журнала, и надо будет его обязательно перевести. Но сейчас пока сижу над другим интервью оттуда.

Ты любишь всех, а любить всех – значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.

Оскар Уайльд "Портрет Дориана Грея"

***

Мне вот это очень близко, хоть, может, и в несколько ином ключе

Глава 9

Троянский конь

Я вернулся домой после этого вечера, где было вино, женщины и Лестрейд, и обнаружил, что миссис Балстрод снова не сидела без дела. Меня ждала миска холодного овощного рагу. Пора было проверить мою гипотезу.
Я погрел его, попробовал и, обнаружив, что, не считая того, что оно немного солоновато, у рагу не было какого-то неприятного или острого привкуса, доел его до конца. Остаток ночи я провел, бодрствуя и размышляя – то есть в то время, когда меня не мучили ноющие дрожащие конечности, лихорадочно пылающий лоб и такая зевота, от которой можно вывихнуть челюсть.
Когда взошло солнце, у меня раскалывалась голова, текло из носа, и я видел, как из камина выбралась стайка гоблинов и начала танцевать на потолке. Но как бы они не старались, им не удалось помешать мне сделать несколько умозаключений.
У Лестрейда были серьезные неприятности. Понимал он это или нет, его информатор, Слепой Билли, был не так услужлив, как он утверждал, или был не таким альтруистом, чтобы рисковать жизнью и свободой за весьма скупую подачку. На ум пришла фраза о «морковке перед носом осла» , и хотя вмешательство инспектора могло принести добрые вести фермерам Эссекса, я был совершенно уверен, что, как и прежде, в то время, как полиция будет занята этим, произойдет другое, куда более серьезное преступление.
Потом эта лошадь по кличке «Екатерина Великая». Я никогда не верил в совпадения. То , что Лестрейду сообщили имя лошади, которой пророчили выигрыш в Альберт Стейкс в Эскоте и которая к тому же принадлежала семье невесты Майкрофта, до предела расширило границы вероятного. Или от полного изнеможения или от остаточного действия лауданума , я не мог ясно проследить какую-нибудь связь между двумя этими фактами. Она определенно существовала, но с какой целью?
Тем более что, было очевидно, что результаты забега могут быть подстроены. И на этом мне надо было сконцентрировать свое расследование. Майкрофт любил мне говорить, что детектив-консультант должен консультировать, но от меня явно требовалось нечто большее. Но проблема была в том, что я был далеко не в лучшей форме. Меня систематически опаивали, у меня было ослабленное состояние, и подобно матери Лестрейда, мне придется продолжать курс приема этого снадобья хотя бы для того, чтоб держать под контролем лихорадку и гоблинов. По крайней мере, с этим я мог разобраться незамедлительно.
В половине восьмого я оставил гоблинов предаваться своим забавам и понес свою пустую миску на кухню, где миссис Балстрод разогревала чайник, готовясь выпить свою обязательную чашку утреннего чая. Сердечная женщина с теплым северным акцентом, который наводил на мысль о ее йоркширском происхождении, она выказала приветливость, которая в такой ранний час была выше моего понимания.

- Доброе утро, мистер Холмс, - сказала она , увидев меня и улыбнувшись с неподдельной радостью. – Не часто вас здесь увидишь.
- Я плохо спал. Не имело смысла продолжать это занятие.
- Мне жаль это слышать, - посочувствовала она. – Но вам не стоило затруднять себя и приносить сюда тарелку. Я и сама бы это сделала, когда бы пришла прибираться в вашей комнате.
- Мне это не составило труда.
- Ну, раз уж сейчас вы здесь, не хотите ли выпить чашку хорошего чая? – Из чайника со свистом вырвалось облако пара, она сняла его с огня при помощи плотной прихватки и стала наполнять заварной чайник. – Ничто не может быть лучше чашки доброго чая, когда вы неважно себя чувствуете. Думаю, вы переутомились. Прошлым вечером вы, похоже, пришли уже после десяти.
- Думаю, что поужинал я довольно поздно. – Я сел за ее кухонный стол, и она поставила передо мной чашку из тонкого фарфора с тисненными на ней цветами. – Рагу не соответствовало вашим обычным стандартам, миссис Балстрод.
Она казалась немного обиженной, но продолжала наливать мне чай.
- Раньше вы никогда не жаловались, мистер Холмс.
- Я обнаружил, что в нем чего-то не хватает. Возможно, примеси опиума.
Она уронила чайник на стол и на нем зазвенела крышка.
- Не знаю, что вы имеете в виду, сэр.
- Да нет же, знаете, миссис Балстрод. Вы добавляете в мою еду лауданум каждые три или четыре дня. Вы выбираете для этого острые блюда, чтобы заглушить его привкус. На самом деле, я должен поздравить вас. Так меня обмануть могли всего несколько мужчин и еще меньшее число женщин. Это редкое достижение.
Я сделал глоток чая. На мой вкус он был слабоват, но освежил мое пересохшее горло.
- Ну, же, к чему такой напуганный вид, - продолжал я, ибо ее лицо стало смертельно бледным и можно было подумать, что она того гляди лишится чувств. – Поскольку мне и так все известно, можете сказать мне остальное. Таковы были инструкции моего брата, верно?
Она кивнула и упала на стул по другую сторону стола.
- Я в ужасе ждала дня, когда вы все обнаружите. И знала, что это произойдет, ведь вы умны так же, как ваш брат.
Но все же недостаточно, подумал я про себя.
- Да, сэр, я добавляла лауданум в вашу еду, - сказала она, теребя фартук, охваченная чувством вины и отчаяния. – Но я делала это из лучших побуждений.
- Я верю вам.
- Сэр, когда ваш брат снял для вас эту комнату, он сказал, что вы больны. Кроме того, сказал, что вы трудный пациент и не станете принимать лекарство. Сказал, что он не может просто стоять и смотреть, как вы страдаете, поэтому просил меня добавлять лауданум в вашу пищу в качестве болеутоляющего. Он велел так делать через каждые два дня, хотя мне это казалось неверным. Мой старик нуждался в нем каждый день с его болями в спине и, боже сохрани, если он не мог его получить в должное время. Но я подумала, что вашему брату виднее, поэтому делала то, что мне было сказано. И он платил мне дополнительно пять шиллингов в неделю за то, чтобы я заботилась о вас, так кто я такая, чтобы спорить?
И, в самом деле, кто, подумал я. Даже в лучшие времена Майкрофт был силой, с которой приходилось считаться. Я понял, что хозяйка испытывала к нему чувство, близкое к благоговению. Уверен, что если б я умер в ходе этого эксперимента, она аналогичным образом попыталась бы оправдать свое участие в этом деле.
- И, казалось, это помогло, - продолжала она, - но через некоторое время вам, похоже, снова стало хуже, поэтому я посоветовалась с вашим братом, и он велел мне увеличить дозу и продолжать ее увеличивать и впредь. А потом вы начали принимать его сами, и я подумала, что мне тогда уже не надо больше давать его вам. Но я нашла тот пустой пузырек, поняла, что вы прекратили его принимать и начала дать его вам снова.
Ее глаза наполнились слезами.
- О, мистер Холмс, вы очень сердитесь на меня, сэр? Я знаю, что с нашей стороны это было нехорошо, но мы с вашим братом не хотели причинить вам вреда, клянусь вам.
И, тем не менее, вред был причинен. Я был разгневан, но не на миссис Балстрод. Напротив, я был благодарен ей за то, что она подтвердила, что мои проблемы , возникшие в последнее время, были связаны с лауданумовой зависимостью, а не с размягчением мозгов. С первым еще можно как-то разобраться, со вторым – все сложнее.
- Теперь я припоминаю, - сказала она, всхлипывая и вытирая нос фартуком, – что возможно, у меня сохранилось одно из писем вашего брата. В тот момент мне казалось неправильным вмешиваться в лечение другого человека. Я подумала, что мне надо сохранить его, на всякий случай.
Со стороны Майкрофта было глупо излагать на бумаге нечто настолько обличающее. Это было понятно самому последнему лакею в министерстве. Однако, все зародившиеся у меня сомнения относительно его роли в моем отравлении рассеялись, когда миссис Балстрод вытащила с полки Библию в черном кожаном переплете, и пролистав ее, извлекла оттуда лист бумаги, вполне логично вложенный на странице «Книги Судей Израилевых», и вручила его мне.
Было достаточно одного поверхностного взгляда.
Это была рука моего брата. Это была подпись моего брата. Мне было хорошо знакомо и то и другое, чтобы понять, что письмо, которое я держал в руках , не было подделкой.
В нем в мельчайших подробностях излагались его требования касательно моего лечения, говорилось о том, как присланные им врачи подтвердили, что мое состояние ухудшается, и что это было более необходимо, чем когда-либо, чтобы миссис Балстрод продолжала добавлять в мою еду лауданум и постоянно увеличивать дозу. Он даже увеличил свою оплату до одной гинеи в неделю, чтобы возместить ее затраты и компенсировать неудобства.
Я оказался лицом к лицу с горькой истиной. Мой брат обрек меня на медленное мучительное угасание. Я спрашивал себя, что заставило его так поступить? В какой момент из обузы я превратился в помеху?
Исходя из того, что сказала миссис Балстрод, этот план Майкрофт выработал после событий в Постернской тюрьме. Эти комнаты он выбрал, действуя от моего имени, когда снизошел, подобно Юпитеру, чтобы забрать меня из моей Спиталфилдской лачуги, он позаботился об услугах миссис Балстрод, и это он солгал хозяйке, что я безнадежный инвалид.
Я не обладаю пылким воображением, но в эту минуту я мог бы поклясться, что в эту маленькую кухню, полную горячих испарений, прокрался мертвецкий холод и уязвил меня в самое больное место.
Я подумал, что понимаю, что двигало им. На протяжении моих последних расследований он различным образом пытался лишить меня средств к существованию, отдалить меня от источников расследований и совсем недавно пытался вовлечь меня в свой мир с предложением места в Уайт-холле. Если эти попытки казались противоречивыми, то у них все же была общая связующая нить. Все это были попытки меня контролировать. И к неудовольствию Майкрофта я твердо стоял на своем.
Что тогда ему оставалось, кроме, как вывести меня из строя посредством болезни? Когда он добился сочувствия окружавших его пэров своими заявлениями, что он сделал все, что мог для своего своенравного младшего брата, моя смерть была бы вполне логичной развязкой. Небольшая передозировка лауданума однажды ночью, и я уже больше не буду проблемой для него. Красота его плана состояла в том, что от него не требовалось много усилий.
Теперь я уже не сомневался, что таков был его план с самого начала. То, что он чувствовал себя достаточно защищенным, чтобы изложить на бумаге свои инструкции, говорило о том, что он не боялся разоблачения. Очевидно, он не учел чувства личной заинтересованности миссис Балстрод или откровения Лестрейда о его матери. В конце концов, он тоже был подвержен ошибкам. Его самоуверенность стала моим спасением.
Однако, был один инцидент, который я не мог объяснить. После приема по поводу помолвки Майкрофта у меня были те же симптомы, как после сдобренных лауданумом блюд миссис Балстрод. Мысленно я вернулся к горьковатому привкусу бренди, который мы пили с Мальпасом, нашей беседе на террасе и выражению лица Майкрофта, когда он увидел нас вместе.
Я мог построить несколько теорий в отношении событий того вечера. Либо он боялся Мальпаса, как я вначале подумал, или этот человек работал на него. Если Майкрофт боялся его, тогда он мог что-то сделать с нашими напитками, чтоб удалить меня из его общества и отправить Мальпаса домой, в постель. То, что не было сообщений о смерти этого человека, говорило о том, что он тоже злоупотреблял лауданумом.
Но с другой стороны, если Мальплас выполнял распоряжения Майкрофта, то тогда он солгал о том, что его бренди пригарчивает и сказал так только для того, чтобы заставить меня поверить, что ничего плохого не случилось.
В целом, я склонялся к тому, что Мальплас был одним из наемников моего брата. Я совсем не верил выдумке, что Майкрофт, пользуясь благосклонным вниманием премьер-министра и с амбициями и стремлением добиться руки дочери аристократа, нуждался в консультации так называемого «советника», как он назвал Мальпласа. Теперь я понимал, что в тот вечер тот исполнял роль одного из наемных убийц, налив мне в бренди лауданум с намерением избавить Майкрофта от его проблематичного брата раз и навсегда.
Если иметь это в виду, выражение лица Майкрофта, когда он увидел нас вместе, принимало еще более зловещий аспект. То, что я истолковал , как боязнь Мальпласа, можно было расшифровать , как страх от того, что я все еще на ногах и их план отравить меня потерпел фиаско. Или еще хуже – страх предательства, что вполне возможно, когда один человек вынужден довериться другому. И это объясняло чрезмерную заинтересованность Майкрофта содержанием нашей беседы. И если я был жив, то он вправе был ожидать шантажа.
Если он и был обеспокоен своей неудачей, то я не больно ему сочувствовал. Он пытался убить меня и потерпел фиаско. Но теперь было очевидно, что он вовсе не был предан, и что Мальплас недооценил усердия миссис Балстрод по части укрепления моей выносливости. И поскольку я знал, что Майкрофта не так легко обескуражить, то из этого следовало, что он предпримет еще одну попытку.
В первый раз за долгое время у меня было состояние, близкое к дурному предчувствию. Когда ты знаешь своего противника, то у тебя есть понимание его способностей и возможностей. Есть всего несколько людей, возбуждающих во мне ужас, но я знал, что в своем брате найду достойного противника. И не просто равного себе, а превосходящего.
Я знал, что до некоторой степени вызываю у Майкрофта возмущение, но думал, что это не больше, чем поведение ребенка, которого начинает вытеснять младший брат. Большую часть нашего детства мы провели вдали друг от друга, и его почти постоянное пребывание в школе означало, что я воспитывался практически, как единственный ребенок в семье. И только когда мы стали старше, когда умерли наши родители, он начал как-то вмешиваться в мою жизнь. Я в значительной степени отмахивался от этого как от доброжелательного вмешательства. Я пропускал мимо ушей его колкости о том, насколько легче была бы его жизнь, если б я родился девочкой. Теперь я понимал, как я ошибался.
В своем неведении, я не смог оценить глубину его ненависти. Он мной манипулировал , меня перехитрил и довел до края гибели.
Мне также было известно, что Майкрофт не делает дважды одну и ту же ошибку. Мне надо было уехать в такое место, где ему и в голову не придет искать меня, и как можно скорее.
- Я правильно поступила, сэр? – продолжала миссис Балстрод, испуганная моим долгим молчанием.
- Да. – Хотя она никогда этого не узнает, она спасла мою жизнь. – Однако, теперь, когда я уже в курсе дела, я бы предпочел начать собственное лечение. Мне потребуется лауданум.
Она не возражала. Извлекла из недр одного из своих переполненных сервантов стеклянный пузырек, до половины наполненный знакомой красной жидкостью и вручила его мне.
- А доза? – спросил я, открывая крышку и добавляя настойку себе в чай.
- Семьдесят капель.
У меня внезапно что-то сжалось внутри, что совсем не было связано с недостатком этого зелья. Семьдесят капель более чем вдвое превышали дозу, которую я прежде употреблял. Человек, организм которого не привык к этому наркотику, уже дважды был бы мертв. Становилась очевидной опасность моего положения.
- Семьдесят? – повторил я, не уверенный в том, что не ослышался.
Она кивнула.
–Я всегда давала вам еще пару дополнительных капель, когда приносила вам еду. Иначе вам от этого не было бы никакой пользы.
Я отсчитал в свою чашку на несколько капель меньше полной дозы, выпил и почувствовал, как улетучивается ночная летаргия. Вновь появилась испарина, демоны отступили в тень, и я почувствовал себя почти нормально, или это была, по меньшей мере, иллюзия нормального состояния.
Благодаря моему брату, мне придется принимать наркотик на продолжении нескольких последующих недель. Благодаря Лестрейду и накопленным медицинским познаниям читального зала Британского музея я знал, как отучить себя от этого. Я был обязан инспектору не только за это, но и за характер его дела, который предлагал мне средство спасения.
Миссис Балстрод, когда я сообщил ей, что меня не будет пару недель, понятное дело, забеспокоилась. Она хотела знать, что ей сказать моему брату, если он спросит о моем отсутствии. Я просто ответил, что все это было с целью дальнейшего улучшения моего здоровья. Похоже, такая идея ей понравилась. Если бы я сказал ей правду, то, что я намерен забрести в конюшню, она бы не так легко приняла мой ответ за чистую монету.
Я положил в саквояж несколько вещей и окунулся в утреннюю толкотню улиц. Несколько покупок были завершающими штрихами в приобретении всего того необходимого, что мне понадобится для предстоящей мне задачи, и затем я стал обдумывать, как буду заново знакомиться с седлом.
Прошло несколько лет с тех пор, как я ездил верхом. В сельской местности поездки верхом все еще самое обычное дело для тех, кто не может или не хочет приобрести экипаж. В городе такая возможность представляется редко, так мы уже привыкли к удобству наемного кэба. Кроме крайне состоятельных лондонцев, мало у кого в городе имеются конюшни. Для тех , кому они нужны, такую услугу легко могут предоставить. Таким образом, у меня не было проблем с тем, чтоб найти лошадь.
Владелец конюшни, малый с сомнительной репутацией, в коричневом клетчатом костюме, брюки которого были внизу покрыты пятнами от грязных брызг, окинул меня взглядом и буркнул что-то мальчишке-конюху, который привел спокойного на вид темно-гнедого коня с пылом старой ломовой лошади. Такое предложение я отверг и попросил чего-то более энергичного. Хозяин усмехнулся и велел парню привести «Вельзевула». Был выведен гнедой мерин, косящий на меня глазом и постоянно гарцующий. Если к этому еще добавить отвратительную привычку схватить зубами неприкрытые одеждой части тела, то я понимал, каким образом этот конь заслужил свою кличку.
Хозяин и конюх с усмешкой переглянулись, когда я взобрался в седло. Затем отпустив уздечку, мальчишка шлепнул коня по крупу, и мы помчались бешеным галопом, не разбирая дороги, ворвавшись в поток уличного движения. Лавируя между кэбами, едва избегая пешеходов, разбегавшихся в разные стороны маленьких детей и маленьких собак, мне понадобились все силы, чтобы натянуть поводья и заставить лошадь остановиться до того, как мы едва не столкнулись с тележкой пивовара. Слыша гневные слова возницы, несущиеся нам вслед, мы перешли на скорость, которая была чем-то средним между рысью и легким галопом, и в какой-то неловкой манере, вынудившей нас передвигаться скорее боком, нежели ехать вперед, наконец, оказались в Гайд-парке.
Рано утром королевский парк был заполнен экипажами представителей высшего света и молодыми людьми, пытавшимися произвести впечатление своими последними приобретенными лошадьми, гарцуя по песчаной дороге, известной, как «Роттен Роу».


Роттен Роу

Сердитые взгляды и недовольный ропот сопровождали нас, пока мы продолжали свое сражение, ничуть не щадя друг друга. Мы толкались, гарцевали, пятились и брыкались, продвигаясь к концу этой дороги, и к этому времени лошадь была вся в мыле, а у меня от напряжения болел каждый мускул.
Когда после десяти миновал еще один час, я с неохотой повернул коня туда, откуда мы приехали, и наша битва началась заново. Неподалеку от того места, где мы въехали в парк, я увидел знакомую фигуру в черном костюме для верховой езды, сидевшей в дамском седле на отважной кобыле мышастой масти.
- Леди Эстер, - окликнул я, заставляя своего коня идти рысью рядом с ее лошадью.
Она подняла голову, смутно встревоженная внезапным появлением возле себя почти неуправляемого коня. Под черной шляпкой и вуалью выбившиеся из прически пряди волос мягко обрамляли ее лицо. Это движение самым очаровательным образом придало румянец ее щекам, а глаза ярко заблестели. В отличие от моих неумелых действий она легко управлялась с лошадью. Руки в перчатках крепко и спокойно держали переплетенные поводья, и у ее лошади, хотя и слегка закусившей удила, не было никаких сомнений, кто тут главный.
- Доброе утро, мистер Холмс, - сказала она осторожно. – Это неожиданный сюрприз. Или же нет? Ваше появление здесь этим утром должно мне что-то сказать?
- Нет, с какой стати?
- С одной стороны, вы сказали мне, что нечасто ездите верхом – и ваша поза подтверждает это – а с другой стороны – я говорила вам, что каждый день в этот час катаюсь тут верхом. И я прихожу к заключению, что вы меня разыскивали.
Она мило улыбнулась, и я не мог отрицать сказанного ею.
- Вы проницательны, миледи. Дело в том, что мне нужно с вами поговорить.
Тут кто-то кашлянул и по другую сторону лошади я увидел полную женщину средних лет, разумно одетую в коричневую шляпу и одежду тускло-коричневого цвета, она ехала в легкой двуколке с сиденьями по бокам, которую вез крепкий черный пони.
- Позвольте представить вам горничную и компаньонку, миссис Сару Лукас, - сказала леди Эстер. – Лукас, это мистер Шерлок Холмс. Его брат женится на моей сестре.
Твердый взгляд синих глаз этой женщины пробуравил меня насквозь, и у меня сложилось впечатление, что она пыталась определить мой характер. Словно в ответ на мои мысли, она подняла кнут, который держала в руке, будто показывая, что если потребуется, она готова будет защитить честь своей подопечной.
- Мадам, я не причиню вреда, - сказал я. – Я просто хочу поговорить с леди Эстер.
Женщина ничего не сказала и продолжала пристально смотреть на меня.
- Могу ли я воспринимать это, как одобрение? – спросил я свою спутницу.
-Это самое лучшее, что вы можете получить, - сказала она. – Лукас не может говорить. Ее покойный муж был пьяным садистом, и однажды ночью он отрезал ей язык за то, что она осмелилась спросить, где он был. Моя мать взяла ее в горничные, и теперь она служит мне.
- А ее муж?
Лукас с бесстрастным видом провела пальцем по горлу.
- Он умер при таинственных обстоятельствах, - сказала леди Эстер. Она ждала, что я что-нибудь скажу, и пока я медлил, продолжала. – Полиция так и не смогла установить личность убийцы. К сожалению.
Ее лукавая улыбка позволила мне сделать собственные выводы.
- Лукас – свирепая защитница, - сказала она. – Если вам есть что сказать, я выслушаю вас. Однако, следите за своими манерами, мистер Холмс. Лукас наблюдает за вами.
Словно в подтверждение слов своей хозяйки, Лукас перехватила мой взгляд и снова провела пальцем по горлу.
- Уверяю вас, мои намерения честны, - поспешно сказал я. – Собственно говоря, мне нужна ваша помощь.
Она удивленно приподняла бровь, как если бы не могла представить обстоятельства, при которых это могло быть необходимо.
- Моя помощь? Звучит захватывающе.
- У меня есть опасения, - начал я, - о безопасности вашей скаковой лошади.
- О Кэти? – недоверчиво произнесла она. – Что могло навести вас на такую мысль?
- У меня есть все основания считать, что кто-то хочет причинить ей вред. С вашего разрешения, мне бы хотелось предложить свои услуги по ее защите.
Леди Эстер покачала головой.
- Я не понимаю. Зачем кому-то причинять вред Кэти?
- Возможно, для того, чтоб не дать ей выиграть в Альберт Стэйкс.
Она засмеялась.
- Она не выиграет. Все это глупая фантазия моего отца. Ее лучшим результатом было, когда она пришла четвертой в забеге для четырех лошадей.
- И, тем не менее, у меня есть основания считать, что ее шансы на победу возросли.
- Ведь вы же это не серьезно, да? – Она внимательно изучала мое лицо, и выражение ее собственного лица постепенно омрачилось. – Да, вижу, что серьезно, мистер Холмс. Но простите меня за этот вопрос, с какой стати вам, человеку, который целыми днями сидит за своим столом в Уайт-холле, заботиться о моей лошади?
Довериться ей было не самым лучшим выбором. Я был знаком с ней всего один вечер, хотя этого было достаточно, чтобы она произвела на меня впечатление силой своего духа и смелостью. Со временем я бы нашел другой путь в скаковые конюшни, но против меня были обстоятельства и мой брат. И она вполне справедливо задала мне этот вопрос. Я решил, что должен довериться правде, и на то были веские причины. Одна из моих утренних покупок позволила мне еще больше понять характер этой леди, и я обнаружил нечто такое, что вселяло в меня надежду поверить в то, что она примет план, который я собирался изложить ей.
- Боюсь, я был не совсем честен с вами, леди Эстер, - признался я.- Я не только не работаю вместе со своим братом, но и вообще не служу ни в одном из правительственных департаментов. Фактически, у меня вообще нет никаких связей с Уайт-холлом, за исключением тех случаев, когда они нуждались в моих услугах.
- Тогда чем же вы занимаетесь?
- Ваш отец этого бы не одобрил.
- Нет, а вот я могла бы. Вы интригуете меня, мистер Холмс.
Я сделал глубокий вдох, и конь воспользовался этой возможностью, чтоб рвануть поводья, едва не оторвав мне руки. Вернув свое превосходство, я сделал еще одну попытку.
- Я – детектив-консультант.
Прошло немало времени с тех пор, как я мог уверенно произнести эту фразу. Теперь я знал причину своих проблем, путаница у меня в голове несколько улеглась, и этот мир вновь понемногу становился понятным.
Она удивленно смотрела на меня, и ее взгляд выражал нечто среднее между изумлением и недоверием.
- Какой же вы странный малый. Теперь я понимаю, почему Джордж называет вас «Дотти» (Тронутым). Вы правы, мой отец это бы не одобрил. Теперь я понимаю, почему это держали от него в секрете. – Она захихикала. – Так скажите мне, что же делает «детектив-консультант»? Вы следите за людьми?
- Иногда.
- Вы прокрадываетесь и заглядываете в окна частных домов?
- Если того требует дело.
- Тогда вы такой же, как эти частные детективы, о которых пишут в газетах.
- Нет. Леди Эстер, я не имею дело с этими мелкими обманами супружеских пар или случаями супружеской неверности. У меня имеются особые способности к наблюдательности и построению на ее основе логических выводов. Например, так я могу сказать, что вы очень подавлены из-за замужества вашей сестры.
Она тихонько фыркнула.
- Вы узнали об этом в прошлый вечер.
- А если я скажу, что все это утро вы с сестрой утешали друг друга, я буду далек от истины?
- Нет, мистер Холмс. Но как…?
- У вас на плече остались следы слез, миледи, а длинные темные волосы, которые я вижу там, могут принадлежать только вашей сестре.
Она отвернулась, и по тому, как она стиснула зубы, я мог сказать, что задел ее за живое. Наконец, она посмотрела в мою сторону и ее глаза подернулись влагой.
- Она несчастна, и я тоже. По правде говоря, мистер Холмс, я совсем не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж за вашего брата. Осмелюсь заметить, что он хороший человек, но холодный и сдержанный. Моей сестре нужно тепло. Она не будет счастлива в этом браке.
Учитывая недавние события, я не мог с ней не согласиться.
- Однако, вы показали мне, как освободить ее от этой партии. Я скажу своему отцу о вашей «профессии», все как есть.
- Так бы поступила «Леди Агата из Харпингтон-холла»?
Я вытащил из кармана небольшую книжку, приобретенную мной в то утро. Название гласило «Леди Агата из Харпингтон-холла». Леди Эстер бросила на нее пренебрежительный взгляд.
- Вы ее прочитали?
- Она многое объясняет.
Она нахмурилась.
- Не насмехайтесь надо мной, мистер Холмс. Это глупые рассказы для детей.
- Совсем напротив, мне там открылись надежды ее автора и мечты о жизни, полной приключений.
Она отвернулась.
- Я не леди Агата. Она свободна делать все, что пожелает.
- Из этого следует, миледи, что вы желали бы иметь возможность сделать то же самое.
- При моей жизни мне никогда не узнать такой свободы. Этот мир принадлежит мужчинам, таким, как мой отец и ваш брат. Я могу лишь надеяться, что так будет не всегда.
Минуту мы ехали молча, пока к ней не вернулось самообладание.
- В ответ на ваш вопрос, мистер Холмс, скажу, что леди Агата, вне всякого сомнения, помогла бы вам, и у истории был бы счастливый конец. Таков закон жанра. Исходя из моего опыта, «счастливые концы» бывают только в сказках. Мне было бы жаль разоблачать вас, так как вы проявили ко мне только уважение, но я должна сделать то, что могу, чтоб оберечь счастье моей сестры.
- Тогда позвольте мне предложить альтернативу, которая менее обременит вашу совесть. – По выражению ее лица я заметил, что ее это заинтересовало. – Я возьмусь разыскать мистера Алана Каммингса из Пеннсильвании. Как вы поступите с этой информацией, решать вам. Я бы только хотел, чтобы ваша сторона сделки не зависела от его благоприятного ответа.
В первый раз за это утро было очевидно ее воодушевление.
- Это подойдет. Я верю, что это была «работа» моего отца. Если это так, то у нас еще есть время исправить эту ошибку. Однако, если он расторг их помолвку по собственному желанию, то моя сестра этим удовлетворится. – Когда наши взгляды встретились, ее глаза сияли от чего-то , похожего на радостное возбуждение. – Что вы хотите, чтоб я сделала?
- Мне нужно рекомендательное письмо, чтоб поступить на работу в конюшни вашего отца.
- Эти конюшни не принадлежат моему отцу, - сказала она, сдерживая смех. – Тренер, мистер Гарольд Мильтон, служит у герцога Хэмптона. Он тренирует Кэти и нескольких лошадей других владельцев за установленную плату. – Она немного подумала, задумчиво наклонив голову. – Возможно, он уступит просьбе взять на работу человека, которого мы выбрали для ухода за Кэти. Однако, эта просьба имела бы больший вес, если бы исходила от моего отца. Наш тренер не слишком прислушивается к мнению женщин.
- Я бы предпочел, чтобы лорд Роузлинн ничего об этом не знал.
- А разве я говорила, что что-то ему скажу? Я напишу письмо. Мне и прежде приходилось подделывать подпись моего отца.
Я сознавал, что на протяжении всего разговора компаньонка не отрывала от нас взгляда.
- О, я полностью доверяю Лукас, - сказала леди Эстер, когда я поделился с ней своими опасениями. – Она была предана моей матери и не испытывает любви к моему отцу или к какому-то другому мужчине. Она нас не предаст.
Словно отвечая на ее слова, Лукас кивнула. Что ж, буду надеяться, что леди Эстер была права.
- Утром вас будет ждать письмо о встрече с мистером Мильтоном, - решительно сказала она. – Как мне назвать вас? «Холмс» - это обычная фамилия, но имя «Шерлок», возможно, слишком самобытное, принимая во внимание связи между нашими семьями.
На ум совершенно естественно пришло одно имя, принеся с собой все старые ассоциации с делом, которое обернулось не в мою пользу. Я думал, что оставил Генри Холмса в Постернской тюрьме; но судьба решила дать ему еще один шанс.
Я подумал, что наше дело подходит к концу, но у леди Эстер были другие планы.
- Мистер Холмс, вы позволите мне поделиться с вами одним наблюдением? – спросила она.
- Конечно.
- Мистер Мильтон - требовательный человек. На него не произведет впечатления ваше искусство верховой езды, если судить по тому, что я видела до сих пор. В ваше «девчачье образование» не входило обучение верховой езде?
- Ни в коей мере.
- Ну, а в моем «девчачьем образовании» оно считалось весьма необходимым, - сказала она. – Выше голову, пятки вниз, это то, что нужно помнить. И опустите же руки, мистер Холмс. Если вы предоставите коню такую свободу, он ей воспользуется. У нас осталось немного времени перед тем, как я должна возвращаться домой. Покатаетесь со мной? Я еще смогу научить вас управлять чистокровной лошадью!

Вот все точно, не убавить, не прибавить. Хотя сказать это легче, чем сделать. Надо просто отвлечься и пусть эта река течет сама. Хотя грести все же надо.

***

День прошел с пользой. Неплохо в общем, посидела с переводом, с поправкой на больную голову.

Есть ощущение, что здесь уже просто никого нет. А раз так, то какой смысл-то жаловаться на отсутствие реакции?

Мой днев кто-то поместил на Главную страницу. Но все настолько плохо, что этого даже не чувствуется. Хотя у него, конечно, нейтральное название.

Подписалась на днях еще на одну закрытую страницу в фейсбуке "Знак Холмса". Самое смешное, что там просто обычные фотки из фильмов, ну, иногда коллажи. Зачем это закрывать?)

А фейсбук мне сегодня что-то подбадривающее предлагает, словно чувствует, что мне это надо.

Пора собираться в магазин. Смотрю на солнечные блики на полу и помнятся эти же блики в этой комнате, когда мне было лет пять-шесть. День клонится к вечеру, и скоро папа придет с работы. Я, правда, это время почти не помню. Возможно, потому, что рано с работы он приходил не часто...

Сейчас еще глянула на перевод и подумала, что, наверное, надо перечитать главы с семьей невесты Майкрофта и все что там о лошадях. Не фига не помню.

Это у меня еще видно голову отпустило - а за окном то собираются, то расходятся тучи, и у меня четкое ощущение, что все это столько времени как-то давит мне на голову. Хорошо бы грозу...

Но вот вообще же надо писать перевод, но ища слова Тенар о фиках Westron Wynde, заглянула в свою папку и накрыло)



И это будут обрывочные записи оттуда и не только

Но к слову опять таки в поисках зашла в один дневник, где Холмса уже почти нет или он давно уже не тот) и снова утонула в старине - а я из тех, кто копается в дневниках, а не смотрит исключительно последние записи, так ничего и не найдешь и не стоит даже начинать. Ну так вот, а тут я прямо погрузилась в то время: Гранада, Spacefall, клип Fix you... Я потом там еще посижу, но сейчас то, что нужно не нашла. И если что напишу руками.

И еще, и еще!)) Вот чтоб написать руками полезла в свои файлы. О, мой бог! Там даже копать не надо достаточно сверху посмотреть на эти названия, и даже на тот подход, с которым они разложены по папкам - Холмс и архив, собранный по определенной методе, неотделимы друг от друга. И это прекрасно, что я это все тогда начала. И обязательно надо продолжить, причем именно так по папкам, файлы на компьютере это совсем не то.

Вот тогда бы записывать, как все это пошло-поехало. А так помню только, как наткнулась на "Дневник ШХ" KCS, а потом на "Дневник Майкрофта" Westron Wynde и стала печатать, чтоб попробовать дома перевести. Это, наверное, как раз десять лет назад было, ну, чуть больше, наверное...

Нашла еще одну папку, где вначале листы к фику "Под розой".


читать дальше
А потом несколько распечаток со страницы Alchemy (это сейчас было напоминалкой) Да и много чего еще. Какие-то первые фанфики на русском. "Высокие отношения" с Вайолет Хантер

"Эти испуганные взгляды, дрожащие губы… Ночные кошмары Уотсона, вещие сны о Рейхенбахе... мягкое, но настойчивое «либо я, либо кокаин», или «вы хотите, чтобы я навсегда исчез из вашей жизни» - с таким предсказуемым ответом… Их мир замкнут друг на друге, у них один общий страх на двоих – смерть единственного на земле дорогого человека. Они не могут жить друг без друга, но вместе каждый из них пытается сделать жизнь своего компаньона невыносимой."

И в связи с этим вот это, правда, я поняла, что у меня в голове смешались два небольших фанфика.

"- Дружище, не переживайте, все наладится. - Как необычно было слышать такие слова от него.
Я благодарно улыбнулся и решился на признание.
- У меня какое-то непонятное предчувствие.
- Ну, что вы, Уотсон, вы же врач - человек науки, откуда предчувствия? Разве что вы как медик... неужели? - осторожно уточнил он.
-Нет-нет, - решительно помотал я головой.
- Вот и прекрасно. А предчувствия выкиньте из головы - они разрушают счастье.
- Правда? Откуда вы знаете? - улыбнулся я. - Неужели на собственном опыте?
- Знаю, Уотсон, - он мягко улыбнулся"

Насчет автора не уверена. Фанфик "Возможность счастья".

***
И вот это... Когда-то стало почти откровением.

-- Послушайте, -- сказал я, взглянув на Холмса, -- это звонок. Кто же может прийти сегодня? Кто-нибудь из ваших друзей?
-- Кроме вас, у меня нет друзей, -- ответил Холмс. -- А гости ко мне не ходят».

("Why," said I, glancing up at my companion, "that was surely the bell. Who could come to-night? Some friend of yours, perhaps?"
"Except yourself I have none," he answered. "I do not encourage visitors")
_
чем для Холмса на самом деле была эта женитьба Уотсона? «one fixed point»... который внезапно перестал быть «one fixed point» его мира. «Кроме вас у меня нет друзей», - говорит он.
не было. нет. не будет... полное одиночество.

***
Фанфик Кейт Лир, о котором было так живописно рассказано и навсегда запомнилось: "Безопасно на твердом камне стоят уродливые дома; приди и посмотри на мой сияющий дворец, построенный на песке".
А потом удалось найти кое-что этой Кейт Лир. Надо посмотреть что там.

***
Фантазия про миссис Уотсон. "жила очень уединенно, да мужиков-то нормальных в глаза не видала, а тут вдруг такой красивый, умный, необычный, ослепительный, поразил сердце и воображение... Замуж за доктора вышла ... отчасти и по расчету, 27 лет, может, другого шанса обрести семью никогда не выпадет и человек он хороший. И безропотно отпускала мужа к Холмсу, потому что хотела хоть что-то знать о его жизни...

А в связи с этим вспомнилось, как у Кэти Уотсон решил, что Холмс любит Мэри:

"Я решил действовать, как джентльмен, чего бы мне это ни стоило. Мой друг был невероятно талантлив, знаменит, обладал средним достатком и весьма впечатляющей внешностью. Я знал, что предложу Мэри выбрать одного из нас и не стану обижаться, хотя мне и делалось дурно от мысли, что я не выдержу никакого сравнения с Холмсом."

***
Но я вот сейчас листаю свою подшивку, и как же это здорово. И оно таким было из-за обсуждений, из-за обмена мнениями, шутками, своими историями.

"На утро доктор не поехал домой (чего он там не видел?), потому что Холмс уволок его завтракать на Бейкер-стрит)))"

И вот это... Ну, это, конечно, Новикова

Знаю, кончится минута
Откровения такого,
И азартом, как цикутой,
Он меня отравит снова.
И опять меня потащит
В подворотни, в переулки,
Где места не для прогулки,
Где «сыграть» так просто «в ящик».

Раз-два-три – и всё сначала.
Вальс со смертью не прервётся,
Если только сердце бьётся
И рука не подкачала.
Потому что этот дьявол,
Что сейчас так осторожно
Мне поправил одеяло,
По другому жить не может.

***
Короче, это был день ностальгии, который немножко поставил меня на место и показал, что на самом деле важно, а что нет. И надеюсь, мне это поможет справиться с разными тяжелыми моментами.

Ну, и надо, наверное, сказать, что дневник мой возник вот на этой волне. И то, что было задумано и предполагалось, не сбылось, но была своя прекрасная история. И сейчас, конечно, безумно жаль, что все это уже в прошлом.

Возможно, здесь уже немало сомнительного и соответственно перевод местами сильно "хромает")

Я тут только вначале добавлю, что автор что-то "заигралась". В "Москательщике на покое" Холмс и Уотсон вполне себе успешно разговаривали по телефону

Дома с технологиями



Ни в одном из этих фильмов не показано, что Холмс испытывает дискомфорт от современности, и, действительно, он регулярно демонстрирует свои знания и компетентность в области технологий. В "Голосе ужаса" он использует на Бейкер-стрит монитор звуковых волн, подключенный к радиоле, чтобы обнаружить, построив сложный и необъяснимый график, что передачи "Голоса" были предварительно записаны.
Крупные планы этого монитора с его кнопками, циферблатами и дисплеем звуковых волн показаны в ходе продолжительной сцены . Он также приходит к выводу, что пластическая хирургия помогла немецкому шпиону выдать себя за сэра Эвана: такая хирургия была относительно новым медицинским методом, широко не применявшимся до окончания Первой мировой войны при лечении травм лица и головы. В «Секретном оружии», он осознает важность "трех звуковых лучей", которые делают бомбовый прицел таким точным и, следовательно, желанным изобретением (и есть множество снимков, на которых бомбовый прицел используется со смертоносной точностью), и в «Вашингтоне» он рассказывает Уотсону о преимуществах хранения информации на микрофильме: всего один голубь может доставить домой 18 000 солдатских писем. Короче говоря, он так же хорошо знаком с автомобилями, скоростными катерами, домофонами, радио и самолетами, как раньше с железнодорожным расписанием 1895 года, хотя технологии никогда не позволяют затмить основную предпосылку классического детективного жанра, которая заключается в том, что преступления должны раскрываться с помощью логических выводов.
читать дальше
Временами показывается, что старомодные методы столь же эффективны, как и новейшие технологии. В "Секретном оружии" Холмс пытается прочитать то, что кто-то написал в блокноте перед тем, как оторвал страницу: его подробное объяснение используемых химических веществ и использование проектора "волшебный фонарь" напоминают скорее о его викторианской лаборатории, нежели о методах 1940-х годов. В «Вашингтоне» Холмс вынужден извиниться перед американской полицией за то, что предположил, что они будут такими же тугодумами, как и в Англии, сказав, что иногда он забывает "о более современных научных методах, особенно эффективных здесь, в Америке".
Слова "метод" и "научный" подчеркивают контраст с высокомерной Англией, все еще застрявшей в девятнадцатом веке, хотя "викторианская" Англия одерживает небольшой триумф позже в фильме, когда американская лаборатория с ее множеством суперсовременного оборудования не может обнаружить жизненно важную улику - фрагмент старинной мебели, который Холмс находит лишь с помощью своей лупы.
Этот "современный" Холмс, на самом деле, больше разбирается в технологиях, чем его оригинал, созданный Дойлем, показывая, что ностальгия была ключом к привлекательности героя в рассказах. Нигде, например, в Каноне Дойла нет описания поездок Холмса и Уотсона в «подземке», хотя к 1890-м годам это стало неотъемлемой частью жизни Лондона. В "Союзе рыжих" Уотсон сообщает, что они "путешествовали на метро", но при этом не происходило никакого диалога или действия; а в "Чертежах Брюса-Партингтона", они проводят много времени на путях или на платформах подземки в поисках улик, но никогда не едут в самом поезде. Точно так же ни Холмс, ни Уотсон в рассказах не пользуются телефоном: в «Москательщике на покое»" Холмс говорит о возможности получать информациюпо телефону, находясь на Бейкер-стрит; в "Трех Гарридебах"Уотсон ищет имя в телефонной книге, но не звонит; и в ‘Знатном клиенте", - Холмс записывает номер телефона.Очевидно, что в квартире есть телефон (как, впрочем, и в декорациях фильмов),но в рассказах он никогда не звонит, и читатель не слышит, чтоб он звонил.

Мораль военного времени

Еще один способ, с помощью которого можно выявить любые несоответствия между настоящим и прошлым, - это через ценности, исповедуемые Холмсом и Уотсоном. Ценности Холмса обычно воспринимаются как абсолютные: они имеют мало общего с машиной правосудия или с "английским джентльменом", но со всем , что связано с разумным представлением о справедливости. Но Бернард Дик указывает на новую двусмысленность в "Голосе ужаса", утверждая, что, хотя предпосылка сюжета холмсианская мораль, которой придерживается Холмс, - это мораль военного времени, «мораль военной необходимости». Дика возмущают манипуляции Холмса с Китти, девушкой из бара в Ист-Энде. Сначала Холмс побуждает ее «мобилизовать простой люд Лаймхауса»на поддержку дела союзников, обещая, что она встанет во главенародной армии. Затем он ожидает, что она переспит со своей добычей "ради Англии’: «Нацист, которого Китти должна соблазнить, - англичанин, и именно Холмс организует это соблазнение». Это, вероятно, осталось бы незамеченным в любом другом персонаже, кроме Холмса: однако, представления публики о том, что его ценности и поведение будут (однозначно викторианскими) настолько укоренились, что попытка "обновить" их до менее абсолютных стандартов будет воспринята неблагоприятно.
Большая часть более поздних критических статей о сериале «Юниверсал» была сосредоточена на теме, были ли они успешными как "фильмы о Шерлоке Холмсе", и общее мнение сводилось к тому, что обстановка военного времени, как правило, мешала этому, но стоит помнить, что фильмы были сняты для военных нужд (и, выражаясь коммерческими терминами, чтобы утолить зрительский голод по фильмам о войне). В этом контексте полезно вернуться к рекомендациям OWI, приведенным в началеэтой главы, и оценить, насколько военные фильмы о Холмсе соответствовали критериям. Очевидно, что их намерением было "помочь выиграть войну": Сеймур отметил в 1987 году, что заключительные речи были настолько убедительными, что "даже сегодня хочется броситься покупать военные облигации", и в этом есть прямое обращение к общим традициям Британии и Америки в лице Холмса. Пресс-релиз фильма «ШХ в Вашингтоне»открыто объединяет Холмса и патриотизм, рекомендуя кинотеатрам размещать ‘улики’ в колонке газетных объявлений, которые, если их расшифровать, содержат патриотическую фразу, например,: «Шерлок Холмс говорит, покупайте больше облигаций».
После этих трех фильмов сериал сменил свой курс, уйдя от откровенно современной обстановки в мифическое королевство шотландских замков, клубящегося тумана, света свечей и потайных ходов. Время от времени будут делаться ссылки на войну, но преступления, злодеи и их мотивы больше не будут однозначно принадлежать нацистам. Студия - или зрители - возможно, устали от шпионских фильмов на военную тематику или, возможно, сочли, что модернизация Холмса зашла слишком далеко. Стейнбруннер и Майклс утверждают, что "выдергивание Холмса из привычного окружения было слишком дестабилизирующим, и смесь получилась не совсем удачной", хоть это не всегда подтверждалось рецензиями того времени. Конечно, были и инакомыслящие голоса: Говард Барнс из «New York Tribune» посоветовал «Юниверсал» "оставить Шерлока Холмса во времени, к которому он конкретно и принадлежал", но по большей части рецензии были умеренно одобрительными в отношении фильмов - не шедевры, но достаточно захватывающие, с большим количеством экшена и того, что еженедельник «Кинематограф» назвал ‘прекрасным средством для привлечения в кинотеатры рабочего класса’.
Если Холмс действительно воплощал собой уверенность во времена неопределенности, то сохранять это качество становилось все труднее в условиях, когда врагом был не один человек, которого можно было бы привлечь к ответственности и восстановить статус-кво - и все это за 70 минут. Превращение Мориарти в криминальный мозг, стоящий за каждым актом шпионажа военного времени, создало новые трудности: Дерек Лонгхерст отмечает, что использование его таким образом выявило "очевидный страх перед организованной сетью,подпольем, которое может стать мощной угрозой для общества"благодаря безжалостному руководству инакомыслящего индивидуалиста’. К 1943 году почти в каждой семье в США (а также, конечно, в Британии) были те, кто сражался на суше, на море или в воздухе - их истории и заверения в том, что именно действия "маленьких людей" помогли выиграть войну, казались зрителям более актуальными. До сих пор в фильмах о Холмсе успех зависел от высшего существа: маленькие люди, такие как Китти в "Голосе ужаса",считались ненужными, как только их цель была достигнута. Была также проблема уставшей от войны публики. Бисен говорит, что OWI «упустила то, что уже осознал Голливуд: действие пропаганды в сюжете становится более мощным и привлекательным, когда ее послание ненавязчиво для зрителя».