В очередной раз пришли в голову мысли о карме. Поневоле задумаешься о ней, когда тебя неуклонно преследуют одни и те же жизненные ситуации, и естественно печальные. Считается, что это уроки и нечего пенять на тех, кто , поступает с тобой как-то не так - это тебя учат высшие силы. Умом это понимаю, но все равно божий промысел - это одно и чему тебя учат, поди разберись, а люди - орудие этих самых высших сил уже другое...
В такие моменты чувствую, что готова восстать против таких законов мироздания, и в связи с этим сейчас вдруг вспомнилась одна из моих любимых некогда детских книг.
Так уж вышло, что любовь к историческим романам родилась у меня благодаря нашей историчке, которая учитель была никакой и прекратив опрос, открывала учебник и просто начинала его читать. Ну иногда , правда, приносила еще какую-то дополнительную литературу и кое-что читала из нее. Но однажды в мае перед нашим переходом в 5-й класс, где нас ждала История Древнего мира, она вдруг решила, поскольку уже был конец учебного года, и у всех было каникульное настроение, устроить что-то вроде внеклассного чтения. Открыла книгу и прочла:

" Меня зовут Алкамен, мне тринадцать лет. Я родился в Афинах, в славном городе, который поэты называют "пышновенчанным" и "белоколонным".

Однако, если я иду по улице, я низко опускаю голову и вижу только ноги прохожих. Ведь я раб, сын рабыни и не смею поднимать глаза на свободных. Вот я и хожу по улицам, не видя красоты белокаменных портиков и величавых кипарисов, которые воткнули свои верхушки в ослепительное небо.

По вечерам, когда зной сменяется прохладой, рабы возвращаются с поля или из мастерской. Они еле волочат ноги, их ужин (кусок хлеба и горсть маслин) остается несъеденным до утра: усталые, они валятся спать. Тогда из темных сараев и мрачных подвалов сквозь стрекот цикад и крики сов доносится невнятное бормотание. Это рабы во сне проклинают Афины. Они желают этому городу, чтобы храмы его рухнули и задавили под развалинами его жен и дочерей, чтобы огонь пожрал его масличные рощи, чтобы чума, мор и запустение пришли в его предместья и села...

На разных языках они осыпают проклятьями его, великий город, за то, что заковал их ноги в цепи, забил шеи в колодки, изнурил непосильной работой, отнял молодость и счастье.

Мне же старик Мнесилох (я вам позднее расскажу о нем) говорит:

- Ты еще молод, не испытал еще рабского горя, ты любишь наш город и совсем не похож на раба."

Это был "Алкамен - театральный мальчик" Говорова. Мое первое знакомство с художественной исторической литературой


Книга о Древней Греции , о маленьком рабе Алкамене, служившим в театре Диониса, о его участии в одной из греко-персидских войн. Именно о нем я и вспомнила, при мысли о своем бунте против своих кармических уроков. Для меня в книге очень красивый язык и приведу несколько цитат.
"Чья-то жесткая рука стащила меня с забора.

- Что ты делаешь, скверный мальчишка? - Это был Фемистокл; угольные глаза его пылали.

- Долой благородных, долой ползучих черепах! Да здравствуют морские орлы! - крикнул я в лицо своему идолу те лозунги, которые сегодня провозглашал народ.

Улыбка раздвинула бороду Фемистокла.

- Ах ты, маленький демократ! Запомни, однако, надо быть снисходительным к побежденному противнику. Кто знает? Может быть, завтра нас с тобой ожидает его участь!

Я с таким восторгом смотрел, закинув голову, в его мужественное лицо, что он засмеялся и спросил:

- Как зовут тебя, мальчик?

- Алкамен, господин.

- Чей ты сын?

- Сын рабыни, господин.

Лицо вождя сразу сделалось скучным и озабоченным, он отодвинул меня и стал спускаться по лестнице к своим приспешникам.

Сын рабыни! А он, наверное, думал, что я свободный!"


"- Но неужели девочка повинна в том, что творили ее прадеды? Неужели они сами не расплатились своей кровью?

- Капля крови зовет за собой десять капель.

- Но если таков закон богов, то боги твои не боги, а убийцы и негодяи!

Эсхил поднял в ужасе руки; полы его длинного плаща раздулись от предрассветного ветра, - он стал похож на пророка или на громадную летящую птицу.

- Закрой уста, нечестивец! Помни, что рок кует каждому разящий меч его судьбы! Помни, что Зевс не прощает святотатства!

- Ну, если так, - я тоже от волнения вскочил на ноги, - я повторю тебе, Эсхил, слова твоего Прометея:

"Скажу открыто - ненавижу всех богов!"

- Прометей сам был бог и восставал против бога. Мы же смертные и должны терпеть ярмо судьбы....


- Эсхил положил руку мне на плечо.
- Рабы не цари, - усмехнулся он. - И богам не за что их карать. Пусть счастье сына рабов спасет гонимую внучку Алкмеонидов.
Эсхил порылся за поясом, достал бисерный кисет, вытряс на ладонь монеты. Выбрал одну, на которой совсем стерся знак совы, подал мне.

Ветер развевал его бороду, он неожиданно ласково улыбнулся. Добрый Эсхил!

- Прости меня, господин... - сказал я голосом, хриплым от чувства неловкости.

- Ты сам не знаешь, малыш, что ты здесь говорил... В твоих речах я услышал отзвуки грядущих безумий!"

Кстати, книга выделяется из множества детских тем, что в ней довольно реалистичный безрадостный конец - добро не побеждает, а совсем наоборот.

"Я очнулся от грубого прикосновения. Сразу много рук вцепилось в меня; колючая веревка туго обматывалась вокруг моих рук. Луна скрылась, была полная тьма...

Негодяи, ругаясь шепотом, спешили меня выволочь из храма; в зубы забили вонючую овчину, как это сделали некогда варвары.

На улице слабый свет лампы осветил склонившиеся лица, глаза которых блеснули от любопытства и алчности.

Боги! Это были все те же лидиец и египтянин!

- Не беспокойся, благочестивейший Килик, - шептал вкрадчивый голос, мы его вывезем так, что и муха об этом не прожужжит. И продадим его на край света, в Тавриду или в Элам, откуда ему уже возврата не будет."

sarosh, добро пожаловать! Располагайтесь поудобнее и чувствуйте себя, как дома)

Перед тем , как выложить эту статью, скажу несколько слов. Как я уже писала в одном посте, меня поразили эти Верне и иже с ними. С одной стороны, возможно, что-то надумано, может, даже многое, но изложенная теория довольно интересна, не говоря уже о целом пласте информации. Перед нами проходят несколько эпох, несколько биографий, это история семьи, в конце концов...
Переводила это несколько дней и мне на почту стала приходить реклама, связанная с живописью)) Потому что в самом деле пришлось копаться в биографиях художников и изучать картины. Снова вспомнила, как еще до моего увлечения Холмсом упросила деда купить мне в книжном набор открыток по живописи. Потом разочаровалась, хотела импрессионистов - ими увлекалась мама, а тут были какие-то неизвестные французы, писавшие наших царей и графов. Половина репродукций там принадлежала кисти Верне, но поняла я это только сейчас)
Я старалась переводить как можно ближе к тексту, у автора определенный стиль. Хочу сказаь, что есть вещи не совсем логичные, но , тем не менее, статья мне понравилась.Только лучше читать внимательнее, чтоб не запутаться, кто чей сын, отец, друг и т.д.

Бернард Дэвис
Артистизм в крови
- и еще кое-что помимо этого

Предисловие

То, что изложено ниже, частично основано на документе, переданном мной в Сообщество в 1962 году. В нем были выдвинуты предположения, что очевидно семейные фамилии «Шерлок» и «Майкрофт» были генеалогически связаны с родовым именем (патронимом) «Холмс» и что «скрытое» имя «Верне» также фигурирует среди этих родовых имен. Небрежное упоминание Холмсом «бабушки, которая была сестрой французского художника Верне» без еще каких-то дополнительных уточнений, указывает на то, что она была сестрой Ораса Верне (1789-1863) наиболее известного из всей его семьи в Викторианскую эпоху благодаря его впечатляющим и реалистичным военным полотнам. Он определенно был лучше известен, чем его отец , Карл (1758-1836) или дед , Жозеф (1714-1789). Обнаруженные в северо-восточном Дербишире идеальные условия для альянса Холмс-Майкрофт сделали связь между Шерлоком и одним из Верне не просто возможной, но даже вероятной…
Вот их история
-------------

Клод-Жозеф, известный, как Жозеф Верне, родился в 1714 году и был старшим из 22 детей Антуана Верне, художника-декоратора в папском дворце в Авиньоне. Когда ему было двадцать лет Жозеф поехал учиться живописи в Рим, где, благодаря своей щедрой и великодушной натуре приобрел много друзей – не только художников, но и музыкантов, таких как Глюк и Перголезе, ибо он был чрезвычайно музыкален и прекрасно играл на гитаре.



Истинным призванием Жозефа были пейзажи – особенно морские. Видимо, благодаря своей любви к морю, он познакомился с Сесилией Паркер, дочерью адмирала Паркера, а потом женился на ней. Хотя они и были католиками, эти ирландские Паркеры вели свой род от Мэттью Паркера, первого протестантского Архиепископа Кентерберийского Елизаветинской эпохи.


Умелый администратор, учредивший 39 новых постановлений религиозного устава, Паркер, главным образом, известен тем, что он был первым собирателем древнеанглийских и средневековых манускриптов и основателем английского антикварного движения. Одна из самых ценных рукописей «Англосаксонской хроники» названа в его честь, и его дары колледжу Корпус Кристи в Оксфорде и Университетской библиотеке Кэмбриджа – бесценные древние манускрипты, являющиеся подлинным сокровищем. Его потомок унаследовал эту страсть к древним рукописям и палимпсестам и даже опубликовал несколько статей на эту тему.
Будучи подлинным космополитом, Жозеф обожал Рим. Как уроженец Авиньона, он не был исконным французом, а скорее подданным Папы; его родной язык был провансальским, и на итальянском языке он говорил лучше, чем по-французски. Однако, в 1753 году он с сожалением покинул Италию, чтобы приступить к выполнению грандиозного заказа короля Людовика ХV – написать 20 древнейших портов Франции; подобный заказ говорил о том, что в ближайшие несколько лет ему придется вести кочевой образ жизни. И в 1758 году, когда Верне были в Бордо, у Сессилии родился третий сын, Антуан Шарль Орас, который позже станет известен, как Карл Верне.


Жозеф Верне. Морской порт


Жозеф Верне. Вид на Тулон и гавань

Жозеф был в зените свей славы, имея значительный доход и апартаменты в Лувре, и являясь влиятельным лицом не только в художественных салонах, но и при дворе. В 1760 году было задумано выпустить серию гравюр с изображением вышеупомянутых портов Франции, и Верне смог доверить эту работу только своему лучшему другу Жаку Филиппу Ле Ба. Ле Ба был великолепным гравером и лучшим учителем гравировки в Европе. Его мастерская всегда привлекала к себе учеников из разных стран, и они жили вместе с семьей мастера на улице Ла Гарп. Как и Жозеф, Ле Ба, был очень музыкален и прекрасно играл на виолончели.
Один из его учеников , которого он привлек к работе над гравюрами по картинам Верне, был еще довольно неопытный молодой человек, недавно вернувшийся из Санкт-Петербурга, по имени Жан-Мишель Моро. Во время визитов Верне, когда Жозеф пристально изучал работы молодых граверов, Моро смог лучше узнать известного художника-мариниста. Много лет спустя он узнал его еще лучше, ибо позже Моро стал тестем Карла Верне.
Но наше внимание привлекает соученик Моро, сидевший с ним на одной скамье и вырезавший гравюру с одной из картин «Порты Франции» … Возможно, ему не суждено было стать известным, но какая известность сравнится с именем? Он был ирландцем ,и его имя было Уильям Шерлок.
***

В Лондоне с его населением 700 000 человек уже проживало множество ирландцев; особенно много было их в театральной сфере и среди художников. В 1759 году молодой Уильям Шерлок получил премию в 20 гиней за гравировку в Художественной школе на Сент-Мартин Лейн. Ее учредили Уильям Хоггарт и его друзья в «Турецкой голове» на Жерар-стрит, в Сохо. Этот успех также дал Уильяму право делать гравюры для «Истории Англии» Смоллетта наравне с парижским гравером Франсуа Равене. Равене был бывшим учеником Ле Ба, и он уговорил Уильям поработать у своего старого учителя.
Французский язык молодого Шерлока так же, как и его техника, должно быть, претерпели изменения к лучшему, когда он работал над гравюрами по картинам Верне вместе с Моро. Они работали одними инструментами, делили трапезу, а возможно, вместе и ночевали в мансарде особняка старого Ле Ба. Старик был толстым весельчаком, который строил некогда рожи, чтоб развеселить дофина. Он любил увеселения – музыкальные вечера, для которых доставал свою любимую скрипку. Как частый гость на этих вечерах, Жозеф Верне со своей гитарой помогал разнообразить импровизированную программу концертов. Если у молодого ирландца был музыкальный дар – возможно, он играл на том традиционном для ирландцев инструменте, который Сэм Мертон называл «проклятой скрипкой» - его, наверняка , поощрили к участию в концерте. У Жозефа была слабость к землякам его супруги.
Первые четыре гравюры были закончены в 1761 году и мастера приступили к следующей серии работ. Кроме того, Шерлок сделал свою собственную гравюру «Мыза» по картине Жана-Батиста Пильмана. В следующем году, когда Жозеф поселился в своей резиденции в Лувре, Шерлок вернулся в Лондон. Мы не знаем, встречал ли он четырехлетнего Антуана-Шарля, но о его отце у него, определено, сохранились самые приятные воспоминания, так же, как и о своем товарище, Моро. Связь последнего с семьей Верне является одной из самых веских причин, по которой мы можем считать связь между Шерлоком и Верне вполне возможной. Это могло бы быть еще одним ингредиентом «Артистичности в крови», которая, как заметил Холмс, может принимать самые странные формы.
Артистичная жилка у Холмса был , в основном, музыкальной и актерской. Он прекрасно знал и понимал живопись, не имея к ней собственного творческого таланта. Его наброски вряд ли могли бы быть хуже рисунков Уотсона, который изобразил Форин Офис похожим на могилу фараона.
Когда Уильям Шерлок вернулся в Лондон, первый адрес в его списке был «Музыкальный магазин мистера Уэлкера, Жерар-стрит, угол Маклсфилд-стрит, Сохо.» Не означает ли это, что, в конце концов, он все-таки любил «эту проклятую скрипку»?
Происхождение самого Уильяма представляет широкие возможности для артистичности в крови совсем другого , но весьма походящего рода… Хорас Уолпол заметил, что Уильям был «сыном Шерлока, учителя фехтования», и в 1765 году Уильям представил на выставке новую картину «Школа фехтования», на которой определенно была изображена студия его отца на Олд-Квин-стрит, в Уорминтере. Но Френсис Шерлок не всегда был учителем. В молодости он был профессиональным бойцом до того, как поединки с боевым оружием были вытеснены боксерскими. Он был профессиональным воином, бьющимся при помощи палаша или дубинки (или трости) на кровавых, типичных для Англии, представлениях, длительность которых зависела от выносливости участников, а также от полученных ими ушибов и порезов, поэтому поединки эти редко имели фатальный исход.
Родившийся в Дублине, «Парень с реки Лиффи», как его называли, стал известен в Англии, сражаясь на ярмарках и бойцовых аренах, таких, как та, что содержал английский чемпион Джеймс Фигг на Исткастл-стрит, в районе Мерилбоун. Одновременно с Френсисом на ринге тогда выступал дядя Эндрю доктора Джонсона, который научил его борьбе и боксу, и когда Самуэль Джонсон впервые приехал в Лондон он поселился на Исткастл-стрит. Позже Уильям снимал комнаты на Жерар-стрит, недалеко от «Турецкой головы» , известного места встреч не только художников, но и известного «Клуба», членами которого были Джонсон, Гаррик и Джошуа Рейнольдс. Не случалось ли Уильяму проводить время со старым лексикографом?
«Он стоит, словно фехтовальщик с рапирой в руках» - написал капитан Годфри о бойцовском стиле Шерлока. Это может объяснить, каким образом он мог неплохо зарабатывать на жизнь с этим оружием джентльмена, уже после того, как ушел с ринга. Сочетал ли он бокс и борьбу с фехтованием, как делали другие профессиональные бойцы, нам не известно. Хотя мы знаем человека, который при необходимости сочетал во время схватки тот и другой вид защиты.
А через много лет на ринге Фигга на Тоттенхэм-Корт-Роуд Шерлок Холмс одержал победу в поединке с венгерским чемпионом Фэдди, и на этом герцог Кумберлендский потерял несколько тысяч гиней.
Френсис Шерлок определено мог бы стать предком-чемпионом Шерлока Холмса.
***

К 1764 году Уильям Шерлок обратил свое внимание на фешенебельное искусство миниатюры и выставлял свои работы вместе с Обществом Художников, которое было основано группой Хоггарта. Через год он снял студию побольше по адресу Ромили-стрит, в Сохо.
В 1767 году Общество получило Договор о присвоении ему статуса корпорации, но раскол в его рядах привел к выходу из него наиболее выдающихся его членов и к созданию Королевской Академии, президентом которой стал сэр Джошуа Рейнолдс. Однако, Общество продолжало проводить выставки и открыло свою собственную новую галерею на Стрэнде. В 1771 году Шерлок был избран в члены общества, и на выставке было представлено не менее восьми его портретов. В следующем году он стал Директором Общества.
Он поддерживал связи с Францией через своих знакомых французов, таких , как Равене и Пильман, которые также были членами общества. Позже он совершил несколько длительных поездок в Париж и одну в Авиньон, и вероятно, встречался во Франции с Верне.
В 1770 г. художественный Лондон простирался от Сохо до Мэрилебон Филдс и Оксфорд-стрит. В 1775 г. Уильям поселился в доме №17 по Ньюман-стрит – дорогой фешенебельной улице художников. Однако, попытки бросить вызов Академии дорого стоили Обществу и содержание здания собственной галереи фактически привело его к банкротству. Художникам пришлось продать его с убытком для себя и через много десятилетий оно стало Театром Лицеум. Долги привели к затруднительному положению руководящих членов Общества, поэтому ничего удивительного , что в 1779 году Уильям переезжает в более дешевую квартиру в гораздо менее фешенебельном доме по адресу Нортон-стрит ,25.
Всего через два дома от него жил Ричард Уилсон, который был приятелем Жозефа Верне в те времена, когда оба они жили в Риме. У бедного, отверженного Уилсона был только мольберт и совсем немного мебели. Жозеф часто упрекал английских экспертов, за то, что они игнорировали таланты его друга, но, к сожалению, при жизни Уилсона его солнечные пейзажи не были оценены по достоинству, и он умер в нищете. Шерлок должно быть знал Уилсона, одного из членов-основателей Общества, и особенный интерес вызывает то, что его сын Уильям Прескотт Шерлок стал не только страстным почитателем Уилсона, но и лучшим из всех известных подражателей его стилю, настолько, что многие из бесчисленных полотен Уилсона , представленные во множестве галерей на самом деле принадлежат кисти У.П.Шерлока.
Еще одной интересной связью с Верне была дружба Уильяма с Джорджем Стаббсом, самым величайшим из художников, воспевших красоту лошади и оказавшего наиболее сильное влияние на молодого Карла Верне. Монументальный труд Стаббса «Анатомия лошади», опубликованный в 1766 году, стал Библией Карла, и он был первым французским художником, писавшим лошадей в классических и исторических композициях в натуралистической манере Стаббса.
1777-й был тяжелым годом для Общества Художников в связи с понижением доходов. Шерлок выставил в этом году на выставку пять своих портретов. Среди картин Общества, представленных Шерлоком на выставке, можно было увидеть и морской пейзаж Жозефа Верне, что можно было расценить как знак преданности старому другу.

****

Жозеф Верне Автопортрет

Печаль и разочарование омрачили последние годы Жозефа Верне. Война и скупость правительства вынудили его оставить проект «Порты Франции» незавершенным, было закончено лишь пятнадцать полотен. У его жены Сессилии развилась острая меланхолия, и после смерти ее любимого отца ее пришлось поместить в дом для умалишенных. Жозеф пытался отвлечься от своих горестей в светском обществе, и кроме того , он стал франкмасоном, пройдя посвящение в Ложе Девяти Сестер, к которой также принадлежали Вольтер, Бенджамин Франклин и Жан-Батист Грёз.
Жозефа также поддерживали надежды, возлагаемые им на его младшего сына Шарля или Карла, как его называли друзья. Карл должен был стать художником. Будучи хрупким и болезненным в детстве, Карл возмужал, став первоклассным атлетом, ловким фехтовальщиком, самым быстрым бегуном Парижа и превосходным наездником. Любовь к лошадям доминировала в его работе, и он стал настоящим англоманом и верным сторонником английских видов спорта – скачек, охоты, атлетики и бокса. Он получал огромное наслаждение от них и еще от посещения оперы.
Своей худощавой крепкой жилистой фигурой и внешностью Карл пошел в мать ,и нет никаких сомнений в том, что Шерлок Холмс унаследовал его стройную высокую фигуру, впалые щеки, орлиный нос и глубоко посаженные глаза. Достаточно лишь взглянуть на портрет Карла.



К сожалению, Карл также выказывал и нестабильность темперамента, свойственную его матери, черты той наследственной меланхолии, которая чередовалась с периодами приподнятого настроения и лихорадочной активности. Эта черта передалась и его потомку.
Такие настроения и слишком веселые компании заставили Карла пренебречь его занятиями и причиняли немало беспокойства Жозефу. Даже, несмотря на то, что после двух попыток ему удалось получить римскую премию, поездка была крайне неудачной. Расставание с некой молодой леди довело его до отчаяния, близкого к попытке самоубийства, и он даже пытался уйти в монастырь, но потом передумал. В отчаянии Жозеф вызвал его домой, но Карл постоянно уходил из дома – на скачки или же в оперу и так продолжалось много месяцев подряд. Вынужденный отъезд вместе с родственниками в Авиньон отрезвил его, и он полностью погрузился в работу над своим первым большим полотном – при участии множества лошадей – «Триумф Эмилия Павла».
Однажды Жозеф привел в мастерскую Карла своего старого друга. Это был бывший соученик Шерлока, Моро, теперь один из выдающихся граверов Франции. Это знакомство принесло свои плоды, и в 1787 году, когда Карлу было 29, он женился на очаровательной дочери Моро, Фанни. В довершение ко всему, благодаря «Триумфу», Карла приняли во Французскую Академию. В 1788 году у него родилась дочь, а через год – сын, который стал Орасом Верне. Однако, новые ветви появлялись, а старые отмирали , и вскоре после рождения Ораса Жозеф тихо скончался в Лувре, ему было 75 лет. Это был конец эпохи . 14 июля пала Бастилия.
Как и большинство художников, Карл приветствовал Революцию, но пришедший с ней рост насилия шокировал его. Его любимая сестра была приговорена к гильотине за сочувствие к роялистам. Карл отчаянно умолял художника-якобинца Давида ходатайствовать за нее. Последний дал лживый, достойный презрения ответ: «Я писал Юния Брута; я не могу умолять Робеспьера…» Это сломило дух Карла. Он уединился в деревне до тех пор, пока к власти не пришла Директория.
Постепенно к Карлу вновь вернулись энергия и вдохновение художника и за картины, отражающие битвы при Аустерлице и Маренго, он получил Орден Почетного Легиона. Однако, в этой области его затмил его сын Орас, и Карла , главным образом помнят, как яркого и живого художника, воспевшего красоту коня, и прекрасного карикатуриста.
****
Но у нас возникла проблема… Единственная дочь Карла и Фанни, Камилла, была замужем лишь один раз, и ее мужем был Ипполит Леконт. Тут может быть только один ответ. Если бабушка Холмса принадлежит к этому же поколению, то она, видимо, должна быть незаконным ребенком. И как насчет того, что, возможно, был и второй такой ребенок?
Очевидно, что родственники Холмса, Вернеры, были родней не по бабушкиной линии, а от мужской половины Верне. Семья молодого доктора Вернера, купившего с помощью Холмса в 1894 году практику Уотсона, поступила как полагается типичным консервативным викторианцам, изменив свою фамилию, чтобы скрыть французское происхождение. Однако, даже Холмс, который очевидно был заинтригован своей родословной, говорил о своей бабушке довольно неопределенно. Еще можно было бы выпустить из вида одного внебрачного отпрыска Верне, обосновавшегося в Англии, но двое вряд ли не привлекли бы к себе внимания, если только они не прибыли туда вместе – как брат и сестра.
Если мы будем думать о периоде, когда могли появиться на свет эти отпрыски Карла Верне, то весьма вероятно было бы предположить, что это могло быть в 1783 году, после болезненного состояния двадцати пятилетнего Карла, готового уйти в монастырь, когда он вдруг , наоборот, погрузился в роскошную жизнь богемного Парижа. Он все еще зависел от своего отца, и то, что он был принудительно отправлен в Авиньон, возможно, было единственным средством, которым Жозеф мог совладать с кризисом в жизни его сына. Карл не желал покидать молодую леди – кем бы она ни была – танцовщицей из Оперы или гризеткой из толпы в спортивном клубе. Для него это было очень серьезно, ибо она родила ему двоих детей с разницей около года – или может быть, близнецов. Жозеф был обеспокоен, ведь Карл все еще ничего не достиг, как художник.
Жозеф был добрый, великодушный человек, и если этому затруднительному положению надо было положить конец, то он бы позаботился о том, чтобы молодая женщина и ее дети были хорошо обеспечены. Не вероятно, чтобы она и Карл тайно поженились и что впоследствии молодая женщина умерла, так как в этом случае не было бы причин, почему дети не должны быть признаны законными. Их мать в любом случае постаралась бы позаботиться о том, чтобы они носили фамилию отца.
Вероятнее всего, маленькая семья приехала в Англию во время ужасных лет Террора -1793-1794 когда через Ла Манш хлынул поток эмигрантов. Многие из них были людьми интеллектуальных профессий и из мира искусства, либералы, на которых якобинцы вымещали свою ярость уже после того, как покончили с аристократами. У некоторых было совсем мало имущества и еще меньше денег. Они наводнили такие места, как Сохо, Мэрилебон и Блумсбери. Те, кто вывез из Франции ценности , мог теперь снять особняки в Портмане и Кэвендиш-сквер, но было множество тех, кому повезло значительно меньше и им приходилось снимать меблированные комнаты и жить на улицах, гораздо более низкого сорта, выходящих на Тоттенхэм-Корт-Роуд.
Сочувствующие британские художники объединились, чтобы помочь тем, кто был в нужде. Часть Миддлсексской больницы в верхней части Ньюман-стрит превратилась в большой приемный пункт и информационный центр для приехавших французов, и дружелюбно настроенные люди со связями, такие, как Уильям Шерлок, помогали им найти жилье и работу. Общество Художников было, в конце концов, распущено в 1791 году, и в это время Уильям Шерлок, которому теперь уже было пятьдесят, появился в каталогах Академии как участник выставок. У него также был очень успешный побочный бизнес в качестве реставратора по адресу 78, Слоун-стрит, в Челси. Уильям, конечно же, знал, что Карл женат на дочери Моро, но, возможно, ему также было известно и о существовании двоих детей.
В пост-революционный период было трудно поддерживать связи с Францией, особенно после того, как разразилась война. До смерти Жозефа, и возможно, даже немного позже Уильям поддерживал связи с этой семьей, включая и Карла. У них определенно было много общего. Карл был наполовину ирландец и страстно увлекался фехтованием и боксом, не говоря уже о живописи и связи Уильяма со Стаббсом. Если дети Карла и их мать и нуждались в друге в Лондоне 1790-х, то никто не подходил на эту роль лучше Уильяма Шерлока.
Вот самая плодотворная ситуация для нашего предполагаемого альянса Шерлок-Верне - предполагающая еще одну ситуацию, которая могла произойти через несколько лет, когда один из членов семьи Уильяма – один из его сыновей или племянник - в конечном итоге женился на мадемуазель Верне и стал будущим дедом Шерлока Холмса по материнской линии.
Ну, дедушка Шерлок – это, конечно, хорошо, но оставил ли какие-то следы молодой англичанин французского происхождения с талантом – достаточным для того, чтобы попробовать свои силы в том мире, в котором он вырос? В каталоге выставки, проводимой в 1812 году Британским институтом по адресу Пэлл-Мэлл, 52, есть запись «Домашний интерьер» Т.Верне… Адреса нет. И, по крайней мере, мы знаем, что Т. Верне не был французом. Институт выставлял картины только британских художников. Молодому мистеру Верне было тогда, должно быть, 27 или 28 лет.
Конечно же, мы не должны быть шовинистами и сексистами. «Т.Верне» могла бы быть и бабушка Холмса… Может быть, Тереза? Но с другой стороны, ей ведь тоже могло бы быть 27 или 28 лет и мы предпочли бы, что к тому времени она уже была бы миссис Шерлок!

Джереми. Если я не ошибаюсь, фотки из "Johny the priest"

Небольшая зарисовка KCS по просьбам трудящихся

Когда за нашим посетителем захлопнулась дверь, я с упреком повернулся к Холмсу. Он так и не сдвинулся со своего места возле камина.
- Право же, Холмс, - строго сказал я. - Вы могли бы проявить хоть чуточку больше терпения.
- Потворство глупости и скудоумию никому не принесет пользы, Уотсон, - раздраженно бросил он. - Этому человеку уже пора бы узнать, что меня интересует лишь то, что имеет отношение к делу.
- То, что Лестрейд не столь сообразителен, как вы, не дает вам права быть таким грубым, - возразил я. - Ведь со мной вы никогда так не говорите, когда я не успеваю уследить за ходом ваших мыслей.
Его нахмуренное лицо слегка прояснилось.
- Это совсем другое дело.

Часть 2 здесь morsten.diary.ru/p215170476.htm

Я бы датировал предполагаемую трагедию в семье Холмса самым концом 1873 года или первой половиной 1874 –го, когда он был еще впечатлительным студентом. Вспомним, что во время летних каникул 1873 года он был рад провести месяц на лоне природы с Треворами в их имении Донниторп в Норфолке, и явно тогда у Холмса еще не было такой сильной психологической реакции на ужасы, которые могут твориться в уединенной сельской местности. Более того, тогда он еще не решил, чем будет заниматься в будущем. «Мировой судья Тревор», конечно, был так удивлен, когда как-то после обеда Холмс продемонстрировал свое искусство наблюдательности и построения выводов, что устремил на гостя своего сына «непреклонный, странный, дикий взгляд больших голубых глаз и вдруг упал в обморок - прямо на скатерть, на которой была разбросана ореховая скорлупа». Однако, именно слова Тревора-старшего, как сказал Холмс Уотсону, навели его «на мысль, что это могло бы быть моей профессией, а до того дня это было увлечение, не больше». Старый Тревор сказал:
«Не знаю, как вам это удается, мистер Холмс, но, по-моему, все сыщики по сравнению с вами младенцы. Это - ваше призвание, можете поверить человеку, который кое-что повидал в жизни.»
Таким образом, он заронил эту мысль в сознание молодого Холмса. Однако, я не сомневаюсь, что окончательное решение посвятить свою жизнь борьбе против «совершаемых тайком злодеяний» было принято Холмсом в результате его собственного столкновения еще в юности со «страшными грехами». В связи с этим нам нужно вспомнить, что Холмс не нуждался в том, чтобы превращать «простое хобби» в карьеру специалиста по раскрытию преступлений. «Сцена, - писал Уотсон, -потеряла в его лице прекрасного актера», когда Холмс стал детективом. «Дело не только в том, что Холмс переменил костюм. Выражение его лица, манеры, самая душа, казалось, изменялись при каждой новой роли, которую ему приходилось играть.» И, в самом деле изобразить вот такого «любезного простоватого священника» в деле Ирен Адлер мог бы «один лишь мистер Джон Хэр».
Уже упоминалось о боксерском искусстве Холмса, и, несомненно, если бы захотел, он смог бы сделать успешную карьеру на этом поприще. Он сам сказал так Уотсону так же, как и его старый противник Мак-Мурдо, с которым Холмс провел три раунда на ринге Алисона в день его бенефиса в 1884 году. Четыре года спустя они случайно встретились в Пондишери Лодж, где удалившийся от дел Мак-Мурдо, теперь работающий привратником у Бартоломью Шолто, сначала наотрез отказывался впустить в дом Тадеуша Шолто, мисс Морстен, доктора Уотсона и Шерлока Холмса. В одиннадцать часов вечера при свете месяца, иногда выглядывающего меж облаков, и при желтом огне фонаря Мак-Мурдо не узнал своего старого знакомого, пока Холмс не представился:
«- Уж не мистера ли Шерлока Холмса я вижу?! - воскликнул боксер. - А ведь он самый и есть! Как это я сразу вас не узнал? Вы не стояли бы здесь таким тихоней, а нанесли бы мне ваш знаменитый встречный удар в челюсть, я бы тогда сразу узнал вас. Э-э, да что говорить! Вы из тех, кто зарывает таланты в землю. А то бы далеко пошли, если бы захотели!»
Не говоря уже о сцене и карьере боксера, не подлежит сомнению, что Холмс поднялся бы до самых высот профессии, если бы решил стать химиком-аналитиком. Вспомним, что еще молодой Стэмфорд, перед тем, как представить друг другу будущих друзей, описывал Холмса, как «первоклассного химика». Сам Уотсон вскоре назвал познания Холмса в этой области «глубокими», а позже уже после десяти лет близкого знакомства заметил, что «наука потеряла в его лице тонкого мыслителя, когда он стал специалистом по расследованию преступлений».
Химия была первой любовью Холмса, и он сохранил глубокую привязанность к этой науке на протяжении всей своей карьеры сыщика-консультанта. Уотсон говорил, что «Холмс чувствовал себя неуютно» без химических препаратов, и на протяжении всего Канона встречается немало случаев, когда Холмс полностью отдается своему увлечению этой наукой:
«Он едва отвечал на мои вопросы и ставил весь вечер какие-то сложнейшие химические опыты. Нагревал реторты, дистиллировал воду и развел под конец такую вонь, что я чуть не убежал из дому. До рассвета я слышал, как он звенит пробирками и колбами, занимаясь своими ароматными экспериментами.»
И действительно, в деле мисс Мэри Сазерленд, «с нелепой шляпой и простоватой физиономией», довольно обличительный эпизод в отчете Уотсона не оставляет нам никаких сомнений в том, что интерес Холмса к его детективной работе вторичен по сравнению с тем, как он поглощен химическим анализом:
«Однако Холмса я застал дремлющим в кресле. Огромное количество бутылок, пробирок и едкий запах соляной кислоты свидетельствовали о том, что он посвятил весь день столь любезным его сердцу химическим опытам.
– Ну что, нашли, в чем дело? – спросил я, входя в комнату.
– Да, это был бисульфат бария.
– Нет, нет, я спрашиваю об этой таинственной истории.
– Ах, вот оно что! Я думал о соли, над которой работал.»

Холмс страстно желал вернуться к занятиям химией, и еще за двенадцать лет до своего ухода от дел он сказал Уотсону, что его все более и более «привлекало изучение загадок, поставленных перед нами природой, нежели те поверхностные проблемы, ответственность за которые несет несовершенное устройство нашего общества». В тот же период, достигнув финансовой независимости, благодаря услугам, оказанным им королевскому дому Скандинавии и Французской республике, Холмс говорил Уотсону о своих надеждах (которым, к сожалению, как оказалось, не суждено было сбыться) иметь «возможность вести образ жизни, более соответствующий моим наклонностям, и серьезно заняться химией».
Мы видим, что значительное число фактов говорит о том, что Холмс бы скорее предпочел стать химиком-аналитиком, однако, вместо этого по какой-то веской причине был вынужден стать специалистом по раскрытию преступлений. Я показал, что это решение явно было принято им после визита в Донниторп в 1873 году. «Мировой судья Тревор» выразил восхищение его талантами по части наблюдательности и умения построения выводов, но нет причины считать, что эти лестные отзывы были чем-то большим, нежели просто мелкой деталью в решении Холмса оставить университет со степенью бакалавра в 1874 году, вместо того, чтобы продолжив учебу заняться научной работой, к которой у него, судя по всему, были и склонности, и дарования. «Старый Тревор» лишь заронил в сознание Холмса мысль, что он мог бы зарабатывать на жизнь при помощи своего искусства построения выводов.
Однако, в 1874 году выбор был сделан, и Холмс приехал в Лондон, где снял комнаты на Монтегю-стрит недалеко от Британского музея. Он отложил в сторону свою любимую химию и посвятил себя «изучению всех тех отраслей знания, какие могли бы пригодиться» в будущей борьбе с преступностью . Цель подобных действий Холмса ясна. Где-то в это время в Сассексе произошла трагедия, и само по себе это было веской причиной, по которой Холмс не горел желанием остаться в университете. Для его гордой и чувствительной натуры была бы чрезвычайно мучительна дурная слава, которая могла бы потянуться за ним в результате этого события. Пока он был студентом, то был вынужден «часами оставаться в одиночестве в своей комнате», не имея «точек соприкосновения» с другими студентами, как он описывал свое существование Уотсону, но, выйдя за стены университета, ему уже трудно будет сопротивляться перспективе затеряться где-нибудь в Лондоне. Мой друг Джеймс Эдвард Холлройд сделал весьма ценное предположение, что трагедия, постигшая их родителей, произвела подобное воздействие и на брата Шерлока, Майкрофта. Он считает весьма существенным то, что Майкрофт был « одним из самых странных людей» в Лондоне и «больше нигде его не увидишь», кроме как в его квартире на Пэлл-Мэлл, в его офисе в Уайт-холле или в клубе «Диоген». Майкрофт был одним из основателей этого необыкновенного убежища для «самых необщительных, самых "антиклубных" людей нашего города», где «членам клуба не дозволяется обращать друг на друга хоть какое-то внимание».
Более того, Холмс взял на себя роль своего собственного психиатра. Вместо того, чтоб позволить кому-то мучительно копаться в своем подсознании, он дал ему свободу и тем самым одержал над ним победу. Воздух Лондона (и, конечно же, Сассекса, Суррея и многих других графств, в которых проходили его расследования), как он скажет потом Уотсону, должен будет стать чище благодаря его неустанному разоблачению и наказанию «тайных злодеяний». Полностью ли успешным было это психологическое исцеление – вопрос, относительно которого мнения разделились. Жизнь Холмса постепенно исполнилась смысла и содержания, и постепенно он смог преодолеть свое пристрастие к кокаину, который он несомненно использовал в первые годы после смерти родителей, чтобы разогнать преследовавших его призраков. В конечном счете, он счел возможным вернуться в Восточный Сассекс. С другой стороны, Уотсон никогда не писал, что Холмс поборол свою маниакальную депрессию, регулярный переход от «полнейшей расслабленности к необычайной энергии» и от хорошего настроения к состоянию мрачной меланхолии, что, несомненно, было вызвано жестоким ударом, полученным им в ранней юности.
Наряду с другими вопросами , поднятыми в этом эссе, весьма значительным также является необычное отношение Холмса к некоторым преступникам. Конечно же, он был милостив к ним там, где не было преступления против человека и не имело место «тайное злодеяние». Так, например, он отпустил Джеймса Райдера, который не смог устоять от соблазна украсть драгоценный камень. «Возможно, я укрываю мошенника, но зато спасаю его душу.» Это не кажется мне таким уж важным. Если мы принимаем теорию, что отец Холмса cам вершил правосудие, убив миссис Холмс и ее возлюбленного и возможно так же лишив жизни и себя, то важно неизменное отношение Холмса к тем преступным мужчинам и женщинам, которые действовали подобно палачам.
В деле «царственной и величественной леди», разрядившей свой револьвер в сердце шантажировавшего ее человека, из-за которого сердце ее мужа не выдержало, Холмс не раскрыл ее имя полиции, хотя был свидетелем убийства Милвертона. Леди, несомненно, совершила намеренное убийство, но Холмс сказал Лестрейду, что иногда личная месть бывает справедлива и что в этом деле его симпатии на стороне преступников, а не жертвы.
Сэр Юстас Брэкенстол был ужасным человеком. Он проткнул руку жены шляпной булавкой, сжег ее собаку и ударил жену по лицу, оставив большой багровый кровоподтек. В добавление к этому он бросил графином в горничную Терезу Райт. Рыцарственный защитник леди Брэкенстолл капитан Джек Крокер убил сэра Юстаса одним ударом кочерги (здесь не стоит вопрос «тайного злодеяния). Изобразив суд присяжных, Холмс дружески расстается с моряком. Также заканчивается дело и с доктором Стерндейлом в деле «Дьяволовой ноги».
Пусть судит читатель, являются ли эти подобные случаи убедительным примером. Мне кажется, что, да, и я думаю, что они накладывают свой отпечаток на гипотезу трагедии, постигшей родителей Холмса . Симпатия Холмса была всецело на стороне отца, которой избавил мир от «страшных грехов», которые запятнали его собственный дом. Он действовал, как «судья и палач», подобно доктору Стерндейлу, капитану Крокеру и величественной леди, которая также совершила правосудие сама, своими руками. Тот факт, что симпатия Холмса распространяется на этих и подобных им людей, не может не считаться весьма существенным.

Про первую фотку никакой информации



Из архива Линды



Судя по всему из "Секрета"

Итак, как обещала. И для начала скажу, что точно пастиш "Трещина в линзе" писался по Баринг Гоулду. Автор добавила Холмсу любовную историю и , видимо, психологические проблемы , а так у нее все идет по Баринг Гоулду, как по писанному.
По мне так, как будто один человек писал.
У Баринг Гоулда отец Холмса, бывший военный. Получив травму, выходит в отставку, и поскольку не так давно умирает его старший брат, то он наследует усадьбу Майкрофт в Северном Райдинге, в Йоркшире. Ради интереса следует отметить, что его старший брат умирает после падения с лошади.
И, как написано, став владельцем поместья, Сайгер Холмс тут же сделал две вещи. Во-первых, отпустил бороду, во-вторых, решил найти жену. Ею стала Вайолет Шерринфорд, мать которой была сестрой Эмиля-Жана-Ораса Верне, выдающегося французского художника.
Далее Баринг Гоулд говорит, что никаких портретов Сайгера Холмса не сохранилось, но известно, что он был удивительно похож на своего племянника Джорджа Эдварда Челленджера , таким образом Баринг Гоулд присоединил к семье Холмс еще одного героя Конан Дойла, героя его романа"Потерянный мир". Вот его описание:

"Больше всего поражали его размеры. Размеры и величественная осанка. Такой огромной головы мне в жизни не приходилось видеть. Если б я осмелился примерить его цилиндр, то, наверно, ушел бы в него по самые плечи. Лицо и борода профессора невольно вызывали в уме представление об ассирийских быках. Лицо большое, мясистое, борода квадратная, иссиня-черная, волной спадающая на грудь. Необычное впечатление производили и волосы — длинная прядь, словно приклеенная, лежала на его высоком, крутом лбу. Ясные серо-голубые глаза бросили на меня критический, властный взгляд из-под мохнатых черных бровей. Я увидел широчайшие плечи, могучую грудь колесом и две огромные руки, густо заросшие длинными черными волосами. Если прибавить ко всему этому раскатисто-рыкающий, громоподобный голос, то вы поймете, каково было мое первое впечатление от встречи со знаменитым профессором Челленджером."

Сайгер Холмс женился на Вайолет Шерринфорд 7 мая 1844 года. Их первенец Шерринфорд родился в 1845 году. Второй сын, Майкрофт, появился на свет в 1847 году, а третий сын, Шерлок, семь лет спустя. Полное имя мальчика было Уильям Шерлок Скотт Холмс .
Сайгер Холмс обладал пытливым умом, и вскоре ему стало скучно в уединенном поместье. И в июле 1855 года вся семья отправилась в путешествие на пароходе "Лердо". Они держали путь в Бордо. Оттуда они напаправились в По, где провели зиму. Семья пребывала там до мая 1858 года, пока Шерлоку не исполнилось четыре года. Затем Холмсы направились в Монпелье, где жили родственники миссис Холмс.
Затем семья была вынуждена вернуться в Англию в связи с тяжелой болезнью отца Вайолет. После его кончины его зять повез семью в Роттердам.
Путешествия по Континенту были в то время делом обычным. Еще не наступила эра великих войн, и семья Холмс смело путешествовала по Европе. Дармштадт, Карлсруэ, Штутгарт, Мангейм, Мюнхен, Гейдельберг - их экипаж в любую погоду колесил по самым плохим дорогам ,проезжая тысячи километров .
Они посетили Италию, побывали в Тироле и в Зальцбуге, съездили в Вену, а оттуда в Дрезден.
Путешествие Холмсов продолжалось почти четыре года и оказало большое влияние на молодого Шерлока Холмса. Чуждый обычным мальчишеским интересам, всегда в обществе братьев и родителей, каждый из который был на свой особый лад поклонником изящного и прекрасного - все это произвело воздействие на формирование его характера.
В 1864 году семья Холмс покинула Германию и вернулась на родину.
Сайгер Холмс снял дом в Кеннингтоне. У него были довольно твердые взгляды на образование, которое должны получить его сыновья. Шерринфорд должен был немедленно поступить в Оксфорд. Как старший брат, он, конечно же, унаследует йоркширское имение. Майкрофт, по мнению отца, прекрасно сможет проверять отчетность в одном из госдепартаментов. И ему также следует поступить в Оксфорд, когда ему исполнится восемнадцать. Шерлок, решил Сайгер Холмс, станет инженером. А пока отправил сына в школу-интернат.
В этот период молодой Шерлок знакомится с Шерманом, чучельщиком с Пинчин Лейн. В его лавке он проводит много времени, задавая множество вопросов о птицах и животных.
Зимой 1865-66 года Шерлок был болен и много времени проводил в спальне. Когда он уже поправлялся, отец вручил ему книгу Уинвуда Рида "Мученичество человека" и она произвела на молодого Холмса довольно тягостное впечатление.
После выздоровления родители увозят Шерлока в Йоркшир. В течение года он посещает там местную среднюю школу.
Зимой 1867-68 г. здоровье мальчика ухудшилось и родители вновь везут его в Лондон проконсультироваться с выдающимся врачом сэром Джеймсом Смитом. Тот вынес вердикт, что у мальчика хрупкое здоровье . Его забрали из школы и по совету врача в сентябре 1868 года чета Холмсов вместе с младшим сыном отплывают из Плимута в Сен-Мало. В октябре они прибыли в По.
Чтобы укрепить здоровье сына, Сайгер Холмс сам начал заниматься с ним боксом. И параллельно Шерлок посещает самую знаменитую фехтовальную школу в Европе.
К весне 1871 года семья возвращается в Англию. Холмс-старший полон решимости сделать из Шерлока инженера. С этой целью он нанимает для него летом 1872 года весьма необыкновенного преподавателя. Им оказывается профессор Джеймс Мориарти.
Но между ним и его учеником мгновенно вспыхивает антипатия. Профессор ничему не смог научить мальчика и вскоре он покидает поместье.
А в октябре 1872 года Шелок Холмс, так же, как его братья, поступает в Оксфордский Университет