Начну сегодня выкладывать свой перевод этой статьи из журнала общества "Baker street irregulars" (сокращенно BSI)
Журнал за прошлый год том 69. №4



Статья состоит из трех частей. Собственно из политической подоплеки, заставившей кинематографистов выдернуть Холмса из привычной обстановки викторианской Англии и погрузить в военные будни Второй Мировой. Вторая часть - самая большая о фильмах с участием Бэзила Рэтбоуна и Найджела Брюса и третья - о радиоспектаклях с их же участием.

Шерлок Холмс против Гитлера
Крис Чан
Реальная история

Введение

С тех пор, как Артур Конан Дойль впервые представил миру Шерлока Холмса в повести «Этюд в багровых тонах», Холмс и Уотсон совершили немало литературных подвигов, от разоблачения мелких краж и странных организаций до раскрытия ужасных убийств. Не раз Холмс даже брался за расследования дел международного значения. Естественно, эти приключения лишь плод воображения их автора. Не важно, сколько шпионов или преступников удалось задержать Холмсу, его триумф не имел никакого влияния на мир, лежавший за пределами детективных рассказов.
Но Вторая Мировая война изменила такое положение дел. Группа режиссеров, сценаристов, актеров и государственных деятелей вынесла приключения Холмса на киноэкран и в радиоэфир, чтобы тем самым мобилизовать воинский дух американцев. Американское Управление Военной Информации (УВИ), правительственное агентство, приняло решение убедить американцев в необходимости действий государственных органов и поддерживать в военное время высокий боевой дух при помощи Голливуда. Главной целью агентства было добиться того, чтобы даже развлечения американцев были назидательными и призывающими к патриотизму. Результат этих усилий УВИ был довольно неоднозначным. Тогда как некоторые группы граждан по различным причинам противились такому явному давлению со стороны УВИ, другие всецело поддерживали цели правительства. И на этих последних оказали самое благотворное влияние фильмы и серии радио-спектаклей о Холмсе. С Холмсом и Уотсоном в исполнении Бэзила Рэтбоуна и Найджела Брюса, эта легендарная пара сошла со страниц книги, и викторианская эра вступила в борьбу с нацистами.


Краткая история УВИ

Вот здесь wwii.space/13-06-42-%D1%81%D1%88%D0%B0-%D0%BE%D... есть еще немного информации об этом

Америка стала выходить из своей изоляции и начала военные приготовления после нападения японцев на Перл Харбор. Однако, мнения и восприятие сложившейся ситуации резко разделились. Поэтому многие в администрации Рузвельта считали, что необходимо предпринять меры, которые могли бы оживляюще подействовать на умы американцев в отношении военных вопросов. 13 июня 1942 года президент Рузвельт санкционировал создание УВИ, департамента, который с помощью средств массовой информации смог бы повлиять на отношение американцев к войне.
Большинство ведущих членов УВИ были верными приверженцами администрации Рузвельта и так называемыми либералами. В 1940-е быть «либералом» значило одобрять Рузвельта и его видение американской политики, особенно политики Нового курса. Хотя УВИ часто действовало, как цензор, оно не считало своей целью подавление политических диссидентов, а преподносило себя организацией обеспокоенных за судьбу страны американцев, которые хотели проинформировать население о важных политических вопросах. Агентство прекрасно осознавало, что чересчур деспотические меры могут спровоцировать ответный удар. Интересно, что УВИ не писали самостоятельно свои собственные, идейно содержательные пьесы, а вместо этого пытались склонить Голливуд изменить уже имеющиеся сценарии для радио- и кино постановок с тем, чтоб они отражали политические взгляды правящего кабинета.
Вместо того, чтоб побуждать Голливуд генерировать ненависть к Оси, УВИ старалось обеспечить долгосрочную эффективность своих целей, продвигая свои позитивные идеи доброй воли либерального Нового Курса. Демократия была пробным камнем, который мог принести спасение нации, а фашизм был самым верным средством погубить ее будущее. Людей признавали виновными не за их национальность или расу (выбирать которые было не в их власти), а за их политические убеждения. В руководстве Бюро Киноиндустрии (БКИ, подразделение, подчиняющиеся УВИ)для киностудий говорилось: «Любая форма расовой дискриминации или религиозной нетерпимости, особые привилегии для тех или иных граждан являются проявлениями фашизма и будут признаны таковыми… Мир не возможен до тех пор, пока милитаризм и фашизм не будут полностью уничтожены» . Шоу бизнес мог бы гарантировать мировую безопасность, создавая продукт назидательного содержания. УВИ было уверено в том, что фашизм угрожал физической безопасности демократического мира, а фашистская идеология представляла опасность для интеллектуальной и моральной безопасности всех свободных наций.
Многие из ведущих членов УВИ были выдающимися деятелями искусства, интеллектуалами, политическими активистами. Элмер Дэвис, директор УВИ, был известным журналистом либеральных взглядов, работающим на радио.



Давний друг Кристофера Морли, он был принят в «Нерегулярный отряд с Бейкер-стрит» под именем «Дело установления личности». Арчибальд Маклиш и Роберт Шервуд оба были лауреатами Пулитцеровской премии и заместителями директора в УВИ. Историки, такие, как Артур Шлезингер младший и Генри Прингл также были выдающимися членами этой организации. Почти все члены УВИ были сторонниками либерального Нового Курса. Исключением являлся издатель-консерватор Гарднер Коулс младший, назначенный заместителем директора, дабы «придать УВИ характер двухпартийной системы».
УВИ представляло собой не костную бюрократическую систему, а направляющую силу и резонатор. Как указывает Алан Уинклер: «Никто в Америке не обладал властью немецкого министра пропаганды Гебельса. Свойственная Германии жесткая централизация власти чужда американскому образу жизни». УВИ было органом пропаганды, но оно скорее пыталось как-то воздействовать на диссидентов, нежели уничтожать их.
УВИ не располагало абсолютной диктаторской властью, чтоб с ее помощью влиять на кино- и радио-индустрию. Оно часто пыталось предотвратить выход на экраны фильмов, содержание которых резко расходилось с его политикой, но такие попытки редко бывали успешными. Чаще УВИ старалось более мягко воздействовать на этот процесс, предлагая сценаристам добавить в диалоги немного патриотических чувств, затрагивать в пьесах для радио и кино военную тему и воздавать должное тем действиям, что предпринимает в этой области правительство. Рузвельт считал, что кино и радио принадлежат к одним из самых действенных способов воздействия на умы американцев и большинство членов УВИ, глубоко преданных политике Рузвельта и Новому Курсу, полностью разделяли его мнение.

Вот здесь можно посмотреть информацию по этому Новому Курсу ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%...

Дэвис сказал: Самый легкий способ вдохнуть некую пропагандистскую идею в умы большинства людей это провести ее к ним посредством развлекательных кинолент, когда люди даже не поймут, что находятся под воздействием пропаганды». Однако не удивительно, что многие в Голливуде весьма неохотно дозволяли правительству «вдохнуть» свои политические идеи в их кинопродукцию. Сценаристы и режиссеры сопротивлялись вмешательству в их творческие замыслы, а руководители студий содрогались при мысли о потери прибыли вследствие отрицательной реакции публики на это постоянное и неукоснительное навязывание ей патриотических идей.
И, несмотря на то, что у УВИ была поддержка федерального правительства США, управлению отнюдь не хотелось противостоять всей индустрии развлечений. «Голливуд предпочитал избегать острых углов; УВИ требовало утверждения либеральных идей Нового курса во имя Америки и всего мира». Вначале у УВИ возникли проблемы с упрочением своего влияния. Создатели «Маленького Токио», довольно жестко поставленного антияпонского триллера 1942 года, обвинили УВИ в игнорировании опасности японского шпионажа, усмиряя тем самым решительные действия УВИ. Подобные поражения научили УВИ необходимости занять более твердую позицию, и вскоре управление уже настаивало на том, чтобы студии направляли им на рассмотрение свои сценарии. Реакция на это большинства студий была довольно безразличной, и большая часть предложений УВИ, таких как, например, требование добавить в сценарий «Касабланки»(1942 г.) больше благородных монологов антифашистского содержания, были холодно отвергнуты.

********

От себя скажу, что для меня, по крайней мере, очень сильный момент в "Касабланке" когда в этом ресторанчике в ответ на звучащие песни немецких офицеров выходит вперед это лидер Сопротивления и просит оркестр играть "Марсельезу". И как это подействовало на людей, всех, кто был в ресторане. Как все встали и запели - просто мурашки по коже. Как эта девушка, отнюдь не героиня, поет ее со слезами на глазах, и это было настоящим сплочением людей безо всяких пропагандистских речей. Вот этот отрывок. Очень люблю его





Опасения Голливуда лишиться публики растаяли, как дым, как только в военные годы стремительно повысились доходы киностудий. Это произошло, в основном, благодаря тому, что американцы пытались найти в кино некое убежище от тягот военного времени. По словам голливудского сценариста Роберта Рискина, когда УВИ заявило, что «оно желало бы лишь оказать поддержку и помощь, отношение к нему Голливуда как по волшебству изменилось». Публику, однако, все же утомляла довольно прозрачная пропаганда в фильмах того времени. К 1944 году кинозрители отдавали предпочтение фильмам, далеким по тематике от военных будней. С окончанием войны УВИ было упразднено.
Порой гармоничные, порой неспокойные отношения между УВИ и Голливудом со всеми их конфликтами и компромиссами по большей части не подтверждены официальными документами, но одними из свидетельств влияния УВИ являются чрезвычайно успешные фильмы и радио-постановки о Шерлоке Холмсе. У этой серии радиоспектаклей был неизменно высокий рейтинг, а фильмы о Холмсе военного времени были одними из самых успешных картин категории «Б» своего времени. Военные фильмы о Шерлоке Холмсе сейчас являются основным примером того, какова была реакция Голливуда на давление со стороны УВИ, когда киностудии шли на разумный компромисс.


Следующая часть про кино очень большая , буду дробить ее

Давненько я не была на фейсбуке, а сегодня он подкинул вот такие раритеты с Бэзилом Рэтбоуном

Отвлеклась от своих многочисленных переводов. Хорошо, что их много и здорово, что целая куча планов и опять жду прибытия очередной бандероли)

А сейчас приперло написать вот о чем.

Смотрю "Следователя Тихонова". Вообще по российским сериалам я не особенный специалист, и актеров современных молодых почти не знаю, но кое-что иногда смотрю.

Кроме всего прочего тут временами такая ностальгическая Москва 70-80-х. Не без ляпов, конечно, ну и еще просто показывают кинохронику. У меня ностальгия, потому что там мне было очень хорошо.

А потом Ефремов. Такой тут близкий и понятный, что я постоянно ощущаю какое-то теплое чувство к нему. Несмотря ни на что, и я даже не берусь его судить, в том, что касается реала, потому что дело вообще темное, ну, и по любому, если б такая беда случилась с моим другом или братом, то для меня они все равно не перестали бы быть близкими людьми

А в том, что касается сериала и его героя - вижу в нем порой отца, таким, какой он был как раз в то время. Немного легкомысленного, немного бесшабашного, но любящего и любимого.
И несмотря на то, что тут он мне отца напомнил, у меня всегда было ощущение, что мы с ним выросли чуть ли не в одной песочнице. И чувство это, наверное, появилось после фильма "Когда я стану великаном", увиденном когда-то случайно в детском санатории.

"Когда я вырасту и стану великаном
Я всем разбитые коленки залечу
И всех ребят из нашего подъезда
Я через крышу прыгать научу"

Там такие классные мушкетерские титры) Я тогда даже подумала, что романтический фильм, потому что ничего о нем раньше не слышала.
Я уже позже потом узнала, что это была осовремененная версия Сирано де Бержерака - я темная была и Ростана еще не читала, мне где-то двенадцать было.
Мне сейчас кажется, что это, возможно, его лучшая роль, хотя сколько ему там... четырнадцать? Фильм прекрасный, и там блистательный звездный состав взрослых актеров - Ефремов-старший, Ахеджакова, Инна Ульянова. А юные актеры ничуть им не уступают.

Михаил играл там совершенно по-взрослому, это было что-то на грани трагикомедии. И он там был безумно смешной, и безумно трагичный в своей первой любви.

На всякий случай, вдруг кто-то не смотрел, приложу несколько любимых киноотрывков

Вот здесь они отец и сын Ефремовы - одна из любимых сцен. Этот педагог из РАНО или откуда он там приехал - нормальный мужик с юмором, не консерватор и не бюрократ, и к юному "благородному разбойнику" отнесся с большой симпатией




Полные юмора сцены с "Ромео и Джульетой" на английском и великолепной Ахеджаковой


И потрясающая сцена на уроке литературы с этими стихотворными импровизациями



А здесь все уже гораздо серьезнее и вот тут прямо цитата из "Сирано", и самоотверженная безответная любовь



И потрясающий финал

Довольно значительной из утерянных немых кинокартин является экранизация пьесы «Шерлок Холмс» с участием Уильям Джиллетта, который стал Холмсом для целого поколения театралов по обе стороны Атлантики первых трех десятилетий двадцатого века. Фильм был снят в 1916 г., в это время Голливуд обращался ко многим театральным актерам с предложением воссоздать на экране их самые известные театральные роли, а заодно добавить престижа и респектабельности фильмам , которые все еще считались довольно низкопробным видом искусства. Компания «Эссеней» сняла фильм в апреле 1916 года, и когда в мае он вышел на экраны, заслужив всеобщее признание, один рецензент выражал свою радость от того, что Джиллетт смог «остаться в относительно неизменном образе его Шерлока Холмса на радость будущим поколениям». Несомненно, этот рецензент не представлял о том, насколько печальной может быть ирония, заключенная в его словах «относительно неизменном». (Когда писалась эта книга, фильм с Джиллеттом считался утерянным).
Теперь немного об Уильяме Джиллете(1853-1937).


В 1899 году пьеса о Холмсе, написанная Дойлем, попала в руки американского актера Уильяма Джиллетта, которая ему очень понравилась, но он подумал, что некоторая переработка сделает ее еще лучше. Дойль уже потерял интерес к своему замыслу к тому времени, когда получил телеграмму от Джиллетта, в которой тот просил разрешения привнести в пьесу романтики и «женить Холмса». Автор, как известно, ответил: «Жените его, убейте его, делайте с ним, что хотите». Но , посмотрев последнюю версию пьесы в обработке Джиллетта, Дойль дал свое одобрение, сказав актеру, что он «превратил это в чудесную пьесу».



Премьера спектакля состоялась в Нью-Йорке 6 ноября 1899 года, и ее успех решил судьбу Джиллетта, ибо ему пришлось выходить на сцену с этим спектаклем с поразительной регулярностью до тех пор, пока он не оставил сцену в 1932 году. В 1916 году, в возрасте шестидесяти двух лет он сделал экранную версию пьесы, но в действительности непревзойденным Холмсом Джиллетт был именно в театре. Американский критик Бут Таркингтон выразил общее мнение, заявив: «Я скорее предпочел бы увидеть, как вы играете Шерлока Холмса, чем в рождественское утро вновь оказаться ребенком».

Вот, что удалось нарыть еще помимо книги.

На самом деле это какой-то образец гугл-перевода и это то, что мне удалось из него разобрать

С. Э. Далингер, ведущий эксперт по пьесе «Шерлок Холмс» резюмировал: «Не повышая голос и оставаясь довольно бесстрастным, он мог быть волнующим без напыщенности или бесконечно трогательным, не опускаясь до сентиментальности. Одним из его самых больших преимуществ, как актера, была способность, не говоря ни слова о своем внутреннем состоянии, столь искусно показать это своей игрой, , что публика сидела, затаив дыхание, ожидая, когда он заговорит».

«Уорд Морехаус» описал стиль игры Джиллета как «сдержанный, твердый, почти пронзительный». Гретхен Финлеттер вспомнила, что это был «сухой, почти монотонный голос, превосходно подходящий для великого Холмса». В 1937 г. Нью-Йорк Таймс отметила, что, «будет трудно убедить ту часть американской публики, которая знала и с волнением следила за его игрой, что на американскую сцену когда-либо ступал лучший актер, чем он...».




Приведу выдержки из книги «Шерлок Холмс на сцене»

Получив разрешение Дойла, Джилетт не преминул воспользоваться предоставленной свободой. Он ввел в пьесу драматические, полные напряжения сцены и юмористические диалоги, а также безжалостно вычеркнул ряд персонажей — в том числе роковую Ирен Адлер. Вместо «этой женщины» появилась красавица Элис Фолкнер, главное же — появилась та самая любовная интрига, которой столь страшился Конан Дойль.





Тем не менее, Джиллетт сохранил многие черты канонического Холмса: детектив непрерывно курит трубки, сигары или сигареты, играет на скрипке, делает себе инъекции кокаина, демонстрирует язвительность, холодный интеллект и силу дедукции, не теряет присутствия духа в минуты опасности, умеет изменять свою внешность до полной неузнаваемости, отрешенно размышляет, закутавшись в халат, любовь же до поры до времени считает непростительной обузой.



Внимательный читатель или зритель заметит и другие отсылки к каноническим произведениям, доступным на тот момент Джиллетту. Вся линия компрометирующих особу королевской крови бумаг взята из «Скандала в Богемии». Эпизод с плохо выбритой щекой Уотсона восходит к «Тайне Боскомбской долины», уловка с дорожной сумкой и наручниками — к «Этюду в багровых тонах»,


разговор Холмса и Мориарти — к «Последнему делу Холмса».


Другим источником послужили нашумевшие криминальные драмы. Третий акт пьесы разворачивается в газовой камере, с помощью которой профессор Мориарти расправляется со своими жертвами (такая камера появляется у Конан Дойля и в одном из поздних рассказов о Холмсе, «Москательщик на покое»).


Джилетт ввел в пьесу также многочисленные сценические новации, от тщательно проработанных реалистических декораций и костюмов до живых диалогов, поразительных звуковых эффектов и знаменитого приема смены декораций в темноте. И пусть уже в тридцатые годы «Шерлок Холмс» виделся многим критикам как «невозможная и абсурдная мелодрама» и вопиющий пример «сенсационности, не знающей никаких границ» - пьеса надолго пережила создателей и продолжает ставиться в наши дни.

Вот здесь несколько гифок, которые довольно неплохо показывают диалог Холмса с Уотсоном











Джилетт работал быстро: переделка пьесы, начатая им в 1898 г., заняла всего четыре недели. Но пришла беда — в ночь на 23 ноября загорелся театр «Болдуин» и одноименная гостиница в Сан-Франциско, в огне погибли несколько человек. Пожар уничтожил и рукопись пьесы, находившуюся у секретаря Джилетта. Погибла и исходная пьеса Конан Дойля, о которой сегодня мало что известно — не сохранилось ни единой копии.

Джиллетт не унывал: видимо, у него имелись черновики пьесы. Уже через неделю был готов новый вариант; именно его Джиллетт привез в мае 1899 г. в Англию, куда приехал за окончательным разрешением Конан Дойля на постановку. На железнодорожной станции под Андершоу произошла знаменательная встреча — ставшая, по выражению из совсем других времен, «началом прекрасной дружбы». Карр описывает ее следующим образом: из поезда, «в длинном сером плаще с пелериной, вышел… живой Шерлок Холмс. Резкие черты, глубоко посаженные глаза под кепкой-дирстокером. Даже возраст Джиллетта, которому было около сорока пяти, в точности подходил к образу Холмса… Конан Дойль глядел на него, раскрыв рот от удивления». Тем временем «Холмс» неторопливо приблизился к Конан Дойлю, осмотрел его в увеличительное стекло и изрек: «Бесспорно, писатель». Конан Дойлю ничего не оставалось, как разразиться веселым смехом — и принять Холмса таким, каким изобразил его в пьесе Джиллетт. Матери Конан Дойль написал, что версия Джиллетта показалась ему «прекрасной пьесой… Два его акта просто великолепны!
«Джилетт превратил [„Шерлока“] в замечательную пьесу; он превосходный актер и я уверен, что если не случится ничего непредвиденного… пьеса обречена на успех. А если начало будет удачным, она будет годами ставиться в разных странах… Обычно я не страдаю излишним оптимизмом, но на пьесу возлагаю большие надежды. Это наша козырная карта» — сообщал он.

Конан Дойль не ошибся. Премьера «Шерлока Холмса» состоялась 23 октября 1899 г. в театре «Стар» в Буффало и увенчалась грандиозным успехом. «Любой почитатель детектива мистера Дойля обязан признать, что Джиллетт во всех отношениях стал его идеальным воплощением» — писала газета «Буффало экспресс.Восторженный отзыв напечатала «Нью-Йорк таймс»: «Уильям Джиллетт, вместе с тщательно отобранной труппой, одержал убедительную победу. Большая, критически настроенная аудитория с начала до конца с неослабевающим вниманием следила за сценой. После каждого акта труппу вызывали аплодисментами, и актеры раскланивались перед занавесом».
Шестого ноября 1899 г. пьеса была впервые показана взыскательной нью-йоркской публике в театре «Гаррик» на 35-ой улице и, согласно «Нью-Йорк таймс», заслужила «безусловное одобрение» зрителей[13]. После сотен спектаклей в различных городах США Джиллетт решился представить пьесу англичанам; лондонская премьера состоялась 6 сентября 1901 г. в «Лицеуме», театре Генри Ирвинга. Спектакль был встречен скептически — галерка шумела и требовала, чтобы Жилетт говорил громче, а его влюбленный детектив не пришелся по душе критикам. «Даже если Шерлоку и суждено было попасть на подмостки, то любовь, мы считаем, ему уж точно не подобает… Но здесь, в „Лицеуме“, он оказывается наделен сердцем и притом довольно влюбчивым. Да, этот Холмс влюбляется с первого взгляда, хотя и пытается, надо признать, оправдать собственную репутацию тем, что выражает свою страсть с каменным лицом» — писала «Таймс». Спектакль, однако, не сходил со сцены до апреля и еженедельно приносил антрепренерам в среднем по 2000 фунтов. Так началось долгое и триумфальное шествие пьесы, которую американский журнал «Современная литература» в 1911 году назвал «первой и наиболее важной детективной драмой».









Но Джиллетт создал не просто спектакль: задолго до Бэзила Рэтбоуна, Джереми Бретта, Василия Ливанова или Руперта Эверетта он создал классический образ, запечатлевшийся в сознании миллионов почитателей Холмса. Не кто иной, как Джиллетт, подарил Холмсу изогнутую трубку, ставшую затем у многих иллюстраторов и актеров трубкой-калабашем (Джиллетт предпочитал трубку с изогнутым мундштуком, так как она позволяла зрителям хорошо видеть лицо актера во время спектакля). Жилетт придумал и знаменитую фразу, ставшую в чуть измененном виде визитной карточкой Холмса — на сцене актер произносил: «Элементарно, мой дорогой друг». Он подарил мальчику-слуге Холмса имя «Билли», которое подхватил затем Конан Дойль. С его легкой руки драматурги и авторы бесчисленных пастишей принялись живописать любовные приключения Холмса с различными романтическими героинями. Добавим, что моделью для замечательного американского иллюстратора Конан Дойля, Фредерика Стила, послужил ни кто иной, как Джиллетт.»

Вот его непосредственный портрет из моей книги с комментариями Барринг Гоулда




А вот иллюстрации, вдохновленные его Холмсом









Вот здесь можно взглянуть на фрагменты фильма




Немножко покопалась на тумблере . Там у народа вызвал интерес вот такие "непонятки"



Табличка на дверях Уотсона. Судя по всему, здесь он не Джон и даже не Джеймс)


Уотсон почему-то пишет пером, словно дело происходит, как минимум, в начале девятнадцатого века...






С 1910 до 1920 года было выпущено более пятидесяти фильмов немого кино о Шерлоке Холмсе. Их можно разделить на две категории: либо они пытались более или менее успешно придерживаться оригинального сюжета и характера героя, либо просто воспользовались основными деталями из историй о Холмсе, и создавали с его участием совершенно новые, иногда абсолютно, не соответсвующие этому герою сценарии. И роль Шерлока Холмса свелась к тому, чтоб быть простой марионеткой в руках кинорежиссеров.
В фильме «Поющие под дождем» Кэти Сэлден сказала, что немые фильмы это «масса глупой пантомимы». И определенно эти ранние фильмы были именно такими. Они лишили Шерлока Холмса его величайшего атрибута – вербальной демонстрации своего интеллектуального превосходства и блестящего метода дедукции . Титры в немом кино были еще не совершенны и количество их было сведено к минимуму. Поэтому в немых фильмах детектив стал скорее человеком действия, нежели мыслителем.

Это стихотворение Винсента Старетта как гимн и Канону, и всей Шерлокиане и шерлокианцам. Правда, раньше даже не представляла и не задумывалась о том, что речь идет не только о Холмсе с Уотсоном, но и о тех, "кто слышит зов". Огромное спасибо oscary, которая когда-то открыла мне на это глаза.

Увидела вот эту гифку, и она напомнила об этом стихотворении и вообще о Большой игре. Решила, пусть будет здесь. Тем более, что я вроде взяла на себя роль просветителя (а это, кстати, помогает не останавливаться, не принимать все слишком близко к сердцу - как говорится, ничего личного - а просто делиться информацией)







221 б

Перевод Rimmaara.

Сойдя однажды с типографских строк,
Они остались здесь и здесь живут.
Пусть время утекает как песок,
Но эти двое в вечность не уйдут.
Поет рожок сквозь череду потерь…
Кто слышит зов – для тех идет игра.
Знай, Англия все та же и теперь,
Лишь верили бы искренне сердца.

Едва затопит тротуары ночь,
За окнами сгущается туман,
Кэб катится сквозь моросящий дождь,
И в двух шагах не различишь огня.
Но даже если мир к чертям пойдет –
Здесь будет вечный девяносто пятый год.

Сейчас на тумблере встретилось вот такое рассуждение:
"Я знаю, что Винсент Старретт выбрал 1895-й из-за слов Уотсона, который говорит, что это был самый лучший и успешный год для Холмса. Но кроме того я нахожу интересной мысль, что он выбран из-за крайне интересного времени - это уже после Рейхенбаха, и до очередной женитьбы Уотсона (если таковая в самом деле была), и это чистая квинтэссенция Холмса и Уотсона, и их расследований."

Мне самой чисто интуитивно казалось, что 1895 год говорит о том, что худшее, т.е.Рейхенбах, позади, а вместе с ним все его последствия и даже размолвки, связанные, к примеру, с женитьбой Уотсона. 1895 - это когда уже все хорошо (хочется в это верить) И, как говорится,"остановись, мгновение" - пусть уйдет все плохое, что было "до" и никогда не наступят те возможные беды, что, может быть, ждут их "после"


Для информации.

Винсент Старретт



Винсент Старретт (Vincent Starrett)

Родился в Торонто, Канада. Семья Старретта переехала в Чикаго - город, где прошла вся жизнь Винсента.
Старретт был большим поклонником творчества Артура Конан Дойла. Вместе с Кристофером Морли он стоял у истоков создания самого крупного шерлокианского общества Baker street irregulars. Он написал одно из лучших подражаний Конан Дойлу - "Необыкновенный Гамлет" (1920г.). В 1933 году Старретт написал первую биографию знаменитого сыщика: "Частная жизнь Шерлока Холмса", расширенный вариант которой вышел в 1960 году.
С 1942 года и до своей смерти Винсент вел колонку книжного обозрения в "Chicago Tribune". Одно из его эссе 1942 года было посвящено древним китайским детективным историям, и в частности, работе судье Ди. Таким образом, он познакомил читателей с знаменитым китайским судьей раньше Роберта ван Гулика (на этой почве между писателями возникла дружеская переписка).
Серийными персонажами его собственного детективного творчества стали сыщики-любители Джимми Левендер, Уолтер Гест, Джордж Вашингтон Трокселл. Трокселл принадлежит к категории детективов, которые никогда не расстаются со своим домом добровольно (так называемый "armchair detective"). Самым известным в плеяде таких героев является Ниро Вульф Рекса Стаута. В конце 40-х годов Старретт и Стаут стали друзьями.
Винсент Старретт избирался президентом Ассоциации американских детективных писателей. В 1957 году Ассоциация наградила писателя званием Гранд-Мастер.





Вот некоторые из его изречений:




"Когда мы собираем книги, мы собираем счастье"


"Только то, во что верит сердце, является истиной"




И еще немного из "Частной жизни Шерлока Холмса" (заранее прошу прощения за, возможно, несовершенный перевод)


"Больше всего хотелось бы представить их дома, на Бейкер-стрит, где оставшись одни , они неспешно проводят время за тем, что доставляет им тайное удовольствие. Маленькие виньетки совершенного счастья в клубах табачного дыма и лондонского тумана."


"Но не может быть могилы для Шерлока Холмса или доктора Уотсона...Разве не всегда они будут жить на Бейкер-стрит? Разве не там они сейчас в эту минуту, когда пишутся эти строки? За окном грохочут по мостовой колеса кэбов, пробираясь сквозь дождь, и Мориарти замышляет свой последний дьявольский замысел. А внутри полыхает в камине огонь, и Холмс с Уотсоном наслаждаются честно заслуженным отдыхом... И они всегда живы для тех, кто их любит; в романтичном уголке сердца, в ностальгической стране нашей памяти, где всегда 1895 -й год"

Винсент Старретт "Частная жизнь Шерлока Холмса.




И позже, надеюсь , я напишу более подробно о создании общества "Нерегулярных частей с Бейкер-стрит", а пока попался на глаза вот такой отрывок, очень живописный)

"Очевидно, этот ежегодный обед общества "Нерегулярных частей с Бейкер-стрит" был целым событием.
Винсент Старретт со своим приятелем заявился в кэбе, в костюме, затем все порядком напились, и тут появился Уильям Жиллетт, и все окончательно лишились рассудка"

"-Здесь произошла какая-то гнусность, - сказал Шерлок Холмс. -Уотсон, вам лучше приготовить свой пистолет."


Медные буки

Это первая глава книги "В роли Шерлока Холмса"

Можно сказать, что это что-то типа краткой биографии Дойля. Мне она даже показалась довольно бессвязной и надерганной из разных кусков. Но с другой стороны, понятно, что книга, собственно, посвящена не Дойлю, и автор просто отдает ему дань уважения, поскольку речь идет о его творении.
Мне эта глава далась не очень легко, хотя с биографией Дойля я знакома, хоть, может, и не особенно досконально.
В переводе есть несколько слабых мест, так что заранее прошу пардона, если что не так, но я старалась.

Ну, и заодно скажу лишний раз, что если кому-то будет интересно, то под тэгом Чертанов morsten.diary.ru/?tag=5686253 (только что выделила его отдельно) есть довольно большие выдержки из замечательной книги Максима Чертанова "Конан Дойль" из серии ЖЗЛ Я сама получила от чтения большое удовольствие и извлекла очень много ценной информации, дающей большую пищу для размышлений.

Ну, а теперь продолжим

Артур Конан Дойль
Артистизм в крови


Артура Конан Дойля помнят, главным образом, как создателя Шерлока Холмса – первого в мире детектива-консультанта – образа, который сошел со страниц и зажил независимой жизнью на сцене, на экране, на радио и т.д. Но Холмс был только одной из многогранных струн для смычка Дойла.

Артур Игнасиус Конан Дойль родился в Эдинбурге 22 мая 1859 года. Его мать , Мэри, была родом из Ирландии и могла проследить свою родословную вплоть до известного семейства Перси из Нортумберленда, а от них до рода Плантагенетов. Ничего удивительного, что юному Дойлю много рассказывали об истории, опасных приключениях и героических подвигах, которые послужили семенами вдохновения в его последующей карьере писателя.
Семья была большая – Артур был одним из десяти детей, и матери было очень нелегко растить их на скудный доход своего отнюдь не честолюбивого супруга, Чарльза Олтемонта Дойля, который был государственным служащим ,а временами работал художником. Отец Дойла имел склонность к депрессии, эпилепсии и алкоголизму , что в конечном итоге привело его к тому, что в 1893 году он был помещен в психиатрическую лечебницу.
Чтоб избавить Артура от депрессивной домашней обстановки миссис Дойль удалось наскрести достаточно денег, чтоб отправить его в колледж Стоунхерст, учебное заведение с очень строгими иезуитскими правилами, расположенное в уединенной части Ланкашира. Это здесь он начал всерьез задумываться по поводу своей религиозной веры и к тому времени , когда в 1875 году он покинул стены этой школы, Дойль решительно отверг христианство и стал агностиком. Проучившись еще год у иезуитов в Фельдкирхе, в Австрии, Дойль удивил свою семью тем, что принял решение изучать медицину в Эдинбургском университете.
И во время своего обучения в университете – с 1876 по 1881 годы – он встретился с двумя профессорами, которые позже послужили ему прототипами для его героев. Дойль был литературным бродягой на побережье жизни, черпая из своего жизненного опыта множество разных деталей , чтоб позже использовать в своих книгах.


Молодой Конан Дойль
В своей автобиографии «Воспоминания и приключения»(1924) Дойль описывает профессора Резерфорда с его «ассирийской бородой, поразительным голосом, широкой грудью и своеобразными манерами», черты которые позже были приписаны колоритному профессору Джорджу Эдварду Челленджеру, главному герою его научно-фантастического романа «Затерянный мир» (1912). Еще более значимым было его общение с доктором Джозефом Беллом, чей метод дедукции, позволяющий узнать историю и характер его пациентов, казался почти волшебством.


Харизматичный и вдохновляющий доктор Джозеф Белл

Он стал прообразом и послужил источником вдохновения для создания Шерлока Холмса, и интересно отметить, что первое собрание рассказов «Приключения Шерлока Холмса» (1892) было посвящено «Моему старому учителю Джозефу Беллу». Бытует мнение, что Дойль испытывал к Беллу почти сыновние чувства, видя в нем отца, которого практически был лишен дома.
Чтоб заработать деньги, будучи в университете, и помочь матери содержать семью Дойль часто брался за внештатную работу, в том числе за работу медика-ассистента в таких районах, как Бирмингем, Шеффилд и Шропшир. Ему даже случалось служить корабельным врачом на арктическом китобойном судне, это был еще один опыт, который предоставил ему достаточно материала для писательской деятельности, в особенности для рассказа «Капитан «Полярной Звезды»(1883).
Закончив университет в 1882 году, Конан Дойль стал партнером доктора Джорджа Бадда, с которым у него была общая медицинская практика в Плимуте; а Бадд некогда был его приятелем в Эдинбургском университете. Он был эксцентричным человеком, отличавшимся крайним непостоянством; партнерство вскоре распалось, и Дойль был вынужден собрать свои вещи и открыть собственную практику в Саутси. К тому времени он уже начал писать, но только в Саутси Дойль стал предпринимать конкретные действия, чтобы опубликовать плоды своих трудов. Пока медленно упрочивалось его положение в качестве практикующего врача, Дойль попробовал себя в качестве автора серии коротких рассказов, позже подумывая написать детективную повесть, в которой сыщик – сперва его звали Шерринфорд Холмс – раскрывал бы преступления путем того же метода дедукции, который применял некогда Джозеф Белл. Эта идея материализовалась в повести «Этюд в багровых тонах», где, Шерринфорд, конечно, стал Шерлоком, и так родилась легенда. «Этюд в багровых тонах» впервые появился в рождественском ежегоднике Битон за 1887 год, Дойль получил скудную плату в 25 фунтов, и тем самым отказался от всех авторских прав на свое творение.



В 1885 году Дойль женился на Луизе Хоукинс («Туи»), сестре одного из своих пациентов, но этот союз был омрачен слабым здоровьем Туи.



Ободренный публикацией своего детективного рассказа, теперь Дойль переключил свое внимание на жанр исторического романа - свою первую любовь -, вдохновленный теми историями, что рассказывала ему в детстве мать, и своим восхищением перед книгами сэра Вальтера Скотта. Результатом этого стал роман «Михей Кларк» (1889) , где говорилось о восстании Монмута. Это был большой успех и по части критики и в финансовом отношении, и именно этот роман убедил Артура Конан Дойля, что писательская деятельность является его подлинным призванием. Американский редактор журнала «Липпинкотт манзли мэгэзин» в 1890 году заказал ему второй роман о Шерлоке Холмсе, и менее, чем за шесть недель Дойль написал «Знак четырех».
Однако, лишь в 1891 году лондонский «Стрэнд Мэгэзин» начал публиковать знаменитую серию из двенадцати рассказов, которые позже вошли в сборник «Приключения Шерлока Холмса», и тогда Холмс стал подлинным властителем дум читающей публики.



«Совершенно очевидно, что идеальным компромиссом был бы постоянный герой , действующий на протяжении целого ряда рассказов, и если он только привлечет читателя, то это прочно привяжет читателя к данному журналу» - писал Дойль. И со своим предложением он в первую очередь пришел в редакцию «Стрэнд».
Именно так и случилось. В течение шести месяцев с момента первого появления сыщика с Бейкер-стрит на страницах «Стрэнд» в рассказе «Скандал в Богемии» основным притягательным пунктом и главным источником дохода журнала было каждое новое приключение Шерлока Холмса.
Несмотря на успех первой серии рассказов Дойлю быстро наскучил его герой, и хотя за вторую серию рассказов ему предложили гораздо бОльшую плату, он решил, что эта серия будет последней. Ему требовалось больше времени для написания исторических романов, которые он считал более достойными своего пера и которые смогли бы принести ему известность.


Сатирический шарж на Дойля и его творение в журнале "Панч" 1926 г.

Поэтому в последнем рассказе второй серии (позже известной, как «Записки о Шерлоке Холмсе»(1894)) он обрек своего героя на гибель в водной пучине Рейхенбахского водопада в крепких тисках могущественного профессора Мориарти.
Игнорируя жалобы публики на безжалостное убийство Холмса, Дойль сконцентрировался на других своих творческих замыслах, таких, как «Родни Стоун» (роман времен Регенства), «Дядя Бернак», в котором описывались события периода Наполеонвских войн, и многочисленных рассказах. В этот период он создал одного из любимых своих героев, бригадира Жерара, лукавого и комически напыщенного офицера наполеоновских войск. Так же, как и Холмс , Жерар впервые появился в серии рассказов в «Стрэнд», которые позже вышли одной книгой.
По мере того, как росла писательская слава Дойля, он все более и более был вовлечен в общественную жизнь страны. Он принял активное участие в Бурской войне (1899-1902), оказывая медицинскую помощь в полевом госпитале Лэнгмана в Блумфонтейне, и написал историю этой войны и памфлет, оправдывающие действия Британской армии.
На рубеже веков Дойлу пришла в голову идея написать рассказ о собаке-призраке. Прорабатывая сюжет с помощью своего друга, Флетчера Робинсона, автор понял, что для детективной линии ему нужен главный герой , и так для новой повести «Собака Баскервилей», впервые появившейся в августе 1901-го в«Стрэнде», был, наконец, возрожден Шерлок Холмс. А на следующий год Дойлю предложено было рыцарское звание за его заслуги в Бурской войне, хотя многие чувствовали, что это было в знак благодарности за оживление Шерлока Холмса. В 1903 году он поддался на выгодные предложения, как в Британии, так и в Америке, и начал писать больше рассказов о Холмсе.
Туи умерла в 1906 году, и годом позже Дойль женился на Джин Лекки , которая была поистине любовью всей его жизни.


Свадьба Конан Дойля и Джин Лекки в церкви Сент-Маргарет в Вестминстере 18 сентября 1907 года. Справа брат Дойля Иннес, который был его шафером


Конан Дойль с семьей.

В этот период он отстаивал невиновность парса, Джорджа Эдалджи, обвиненного в убийстве домашнего скота в Уорвикшире. Используя методы своего литературного героя, которые помогли доказать, что из-за своего плохого зрения Эдалджи не мог совершить это преступление, Дойль добился его освобождения.
Были и другие процессы, привлекшие внимание Дойля, когда он чувствовал, что была допущена несправедливость. Он пытался добиться отмены смертной казни Кейсмента, обвиненного в предательстве во время Первой Мировой войны (хотя на этот раз его усилия успехом не увенчались) и также заявил о невиновности Оскара Слейтера, немецкого еврея, обвиненного в убийстве. Благодаря усилиям Дойля, в 1927 году, отсидев в тюрьме 18 лет, Слейтер был освобожден. С началом Первой Мировой войны Конан Дойль играл важную роль в формировании местных добровольных частей – предшественников отрядов местного ополчения – и действовал, как военный корреспондент, посещая места боевых действий.



Конан Дойль и Джеки Куган 1923 г. (американский киноактер, первый в истории ребенок-кинозвезда)

Возможно, бессмысленная гибель стольких молодых жизней вновь оживила его интерес к спиритуализму, ибо в 1916 году он был уже убежден, что должен посвятить последние годы жизни распространению этого учения. Это решение еще более окрепло после смерти его сына Кингсли, который после тяжелого ранения в битве при Сомме умер от пневмонии. В последнее десятилетие своей жизни много времени и энергии Конан Дойль отдавал лекциям по спиритуализму в Австралии, Америке, Канаде и Южной Африке. Он был осторожен и скрупулезен, проверяя медиумов, но бывали случаи, что его обманывали.
Этим воспользовались его критики, называя его крайне легковерным.
И в 1922 году, когда Дойль признал фотографии эльфов в Коттингли подлинными, то выглядел до наивности доверчивым. Две девочки из Йоркшира утверждали, что не только видели эльфов в горной долине недалеко от своего дома, но даже и сфотографировали их. Выдающийся теософ, Эдвард Гардинер, был убежден в подлинности фотографий и Дойль поддерживал его точку зрения.
Одержимость Дойля спиритуализмом и его поиск неопровержимых доказательств существования жизни после смерти свел его с фокусником Гудини, который также был спиритуалистом. Но они рассорились после сеанса, на котором леди Джин Конан Дойль, действующая, как медиум, получила письменное послание от покойной матери Гудини. Поскольку мать фокусника была еврейкой и не могла не произнести, не написать ни слова по-английски, Гудини объявил сеанс фальсификацией. Позже он высмеял этот случай в статье, и это еще более углубило разрыв между ним и Дойлем.
После предпринятого им тура по Скандинавии и Голландии, где он читал лекции по спиритуализму, Дойль вернулся домой обессиленным, и у него произошел сердечный приступ. Полностью он уже так от него и не оправился и умер в своем доме в Кроуборо , в Сассексе, 7 июля 1930 года
Артур Конан Дойль был замечательным человеком во многих областях своей жизни. Его литературное наследие, возможно, имеет более широкий спектр, чем у любого другого писателя девятнадцатого и начала двадцатого столетия: он писал стихи, пьесы, морские рассказы, семейные драмы, исторические и научно-фантастические романы, медицинские истории, трактаты о спиритизме, и, конечно, детективы. Но будучи замечательным писателем, он, кроме того, был умнейшим, энергичным, передовым человеком своего времени со своими твердыми взглядами и идеями – человек из викторианской эпохи с мировоззрением уже века двадцатого. Азарт толкал его на самые разные поступки: он бежал кросс за Парламент (безуспешно), играл в крикет за MCC, захватив даже раз воротца великого Грейса; стал одним из первооткрывателей лыжного спорта в Швейцарии; проявлял острый интерес к фотографии и писал статьи на эту тему в «Британский журнал фотографии», ну, и конечно, он был врачом; это звание он ценил выше всех других.
Учитывая столь многие выдающиеся и поразительные качества писателя, не приходится удивляться тому, что самый известный созданный им литературный персонаж, Шерлок Холмс, был столь же богато одаренной личностью.

Этот пост , возможно, будет и не слишком содержательным, но я просто для себя отмечу, как постепенно погружалась в мир шерлокианы, благодаря своим книжным открытиям последнего времени.

Наверное, первой моей иностранной книгой о Холмсе была "Starring Sherlock Holmes" Дэвиса. О киновоплощениях Холмса.




Я тогда заново открывала для себя Холмса и Гранаду, но должна отметить, что толком еще так и не взялась за эту книгу, потому и хочу главу за главой подробно рассмотреть ее в своем дневнике.
Но это то, что касается фильмов.

Потом был Канон с аннотациями Барринг Гоулда и, наверное, с него все и началось. Причем интересно, что все с этими книгами - их два тома - у меня вышло как-то случайно) Я была еще полным лохом и в сети, и в плане каких-то познаний о шерлокианской литературе. Во-первых, я никак не думала, что это столь объемный труд, считала что просто какие-то комментарии к Канону. И когда получила вот такой талмуд, была немного ошарашена.



А потом меня еще больше поразило письмо от продавца, который приносил извинения за рассеянность и за то, что прислал только один том. Тут же выслал второй том, не взяв никаких денег за доставку.
И должна сказать, что я вначале была немного разочарована,- сейчас даже немного стыдно об этом вспоминать,- что там был, собственно, весь Канон соответственно на языке оригинала, а комментарии скромно размещались на полях. И было довольно много черно-белых иллюстраций довольно низкого качества. Книги были старыми, 1975 года.
Теперь справедливости ради хочу сказать, что во-первых, я ныряю в эти тома каждый раз, когда нужно посмотреть какую-то фразу из Дойля на английском. Это во-первых. Ну, а во -вторых, когда стала потихоньку рассматривать и изучать эти самые побочные комментарии - и плюс там еще было несколько огромных глав вступления - меня поразила сама атмосфера, которой повеяло со страниц этих книг. Все эти английские обращения: "как писал мистер Кристофер Морли...", "по словам лорда Донегалла...", "в соответствии с тем, что заявила миссис Сейерс...". Уже с первых страниц почувствовалось, что это, в самом деле, исследования, которые пишут "немногие для немногих читателей". Предполагалось, что читателям хорошо известны имена всех этих знаменитых шерлокианцев. Попутно приводились цитаты из их работ, которые вызывали у меня живой интерес уже одними своими названиями, но не только ими. "Мой дорогой Холмс" Гэвина Бренда, "Шерлок Холмс, как юрист" Альберта Блостейна, "Шерлок Холмс - собиратель редких книг" Маделейн Стерн, и многих других.
Обращали на себя внимание иллюстрации, хоть и сильно затемненные, как на плохом ксероксе, но тем не менее , там я впервые увидела многие из иллюстраций к Канону, и потом к примеру, обращали на себя внимание портреты Уотсона




И как-то особенно произвела на меня впечатление вот эта фотография помощника Дойля майора Вуда с подписью "Полагаю, доктор Уотсон?"


Ну, и собственно прямо на примере этой книги я узнала, что такое "Большая игра" .


"В самом начале "Этюда" значится ( Being a Reprint from the Reminiscences of John H. Watson, M.D., Late of the Army Medical Department).Здесь у Барринг-Гоулда фигурирует следующий комментарий.

"Представтьте, - как писал в своих библиографических заметках покойный Эдгар Смит, -эту книгу, какой она должна бы быть. Это чудесный том, в твердой обложке, с тиснением и прекрасно отпечатанный в какой-то частной типографии где-то около 1885 года. Наряду с его отчетом о первом приключении, которое он разделил со своим другом, мы найдем здесь также ряд ранних работ доктора: конечно же что-то о его встречах на трех континентах с женщинами многих национальностей, и более детальный отчет о том, свидетелем чего он был в Индии, в котором, будем надеяться, будет подробно описано о боевых заслугах доктора. Он должен был рассказать о многом: ему было около тридцати трех, когда он это писал, но будучи тем, кем он был, можно предположить, что у него было достаточно оснований, чтобы уже тогда назвать это "Воспоминания" Большинство исследователей, однако , предполагают, что эти "Воспоминания" никогда не выходили в печати. "В последние годы, - пиал мистер Джон Болл, - было проведено тщательное исследование, дабы определить местонахождение всех доступных изданий , но ни один экземпляр вышеупомянутых "Воспоминаний" так и не был найден.
"Как Уотсон познакомился с Конан Дойлем? - задавался вопросом мистер Блисс Остин в рождественском выпуске "Бейкер-стрит" 1962 года. Он предполагает, что сам Конан Дойль , возможно, пролил свет на это вопрос, когда написал в своей автобиографии: "К самым моим приятным воспоминаниям о периоде с 1880 по 1893 относится время, когда я был представлен, как начинающий писатель литературным кругам Лондона." "Затем он перечисляет авторов, с которыми познакомился - Редьярд Киплинг, Джеймс Стивен Филлипс, Уотсон... и многие другие. Значит, он встречался с Уотсоном в литературных кругах! Но что написал Уотсон, чтобы самому получить туда доступ? Очевидно, эти самые воспоминания, а "Этюд в багровых тонах" является лишь выдержкой из них."

Я приведу совсем маленькие отрывки, чтоб дать некоторое представление о стиле, в котором написано вступление. В предыдущем посте я привела труд Нокса, а вот здесь можно увидеть, что последовало за этим

"В 1932 году покойный Гарольд Уилмердинг Белл (1885-1947), известный американский археолог сделал первую попытку датировать расследования Холмса, как описанные Уотсоном, так и лишь упоминаемые, в своей книге "Шерлок Холмс и доктор Уотсон: хронология их приключений". Этот прекрасный том бирюзового цвета был издан в Лондоне издательством "Констэбл и Ко." ограниченным тиражом 500 экземпляров по цене 15 шиллингов.

В октябре того же года вышла монография эрудированного и неизменно вызывающего восхищение мистера Т.С.Блейкни "Шерлок Холмс: факт или вымысел?" Она представляла собой нечто большее, нежели просто хронологию. Ее главы "Мистер Шерлок Холмс", "Холмс и Скотланд Ярд", "Литература мистера Холмса" дают новое освещение и Холмсу и всей Саге в целом.
В 1930-м Кристофер Морли написал свое продолжительное предисловие к полному собранию рассказов о Холмсе, опубликованному американским издательством Дублдэй; в 1940 году вышла первая американская антология под редакцией Винсента Старетта "221б: исследования о Шерлоке Холмсе....


В 1951 году вышла книга Гэвина Бренда "Мой дорогой Холмс", а в 1953-м покойный доктор Эренст Блумфилд Цайслер опубликовал свою "Хронологию Бейкер-стрит: комментарии о священных писаниях доктора Джона Уотсона "




Ну, и потом вот такой небольшой пример разброса мнений шерлокианцев относительно года рождения Холмса:

"Мы приняли за аксиому 1852 год, - писал мистер Блейкни, - и ничем не рискуя, можем считать, что более ранняя дата неприемлема, но с другой стороны, вполне допустим и 1853-й."
"Поскольку нам не удалось найти его свидетельства о рождении , общепризнанным фактом считается, что Шерлок Холмс родился либо в конце 1852, либо в начале 1853 года, - писал в своих "Исследованиях о Шерлоке Холмсе" мистер Грайзербрук.
"Нет достаточных оснований, чтобы более точно определить дату рождения Мастера , чем в период между 1857-59 годами, - таков был окончательный вердикт доктора "

Привожу эти маленькие цитаты, чтоб просто дать представление о стиле этой книги и общем направлении шерлокианских дискуссий. Надеюсь позже приведу более полный перевод и вступления и комментариев.

Но все эти имена и названия книг и монографий запали мне в память, и я стала уже более углубленно изучать буржуйский книжный рынок. Наверное, в тот период двумя главными приобретениями можно считать книгу Николаса Утехина "Холмс в Оксфорде", перевод которой я здесь полностью выкладывала под тэгом Университет Это исследование на тему университета, где учился Холмс. И именно тогда я впервые узнала имя Николаса Утехина, редактора "Шерлок Холмс Джорнал".



А потом еще был сборник "Франция в крови" - о французских корнях Холмса и Французских следах в Каноне.



Именно оттуда я перевела чрезвычайно интересную статью о связях Холмсов и Верне.morsten.diary.ru/p215367514_bernard-djevis-arti... А уже позже я поняла, что сборник выпущен английским (лондонским) обществом Шерлока Холмса и это стало для меня мерилом - у них в самом деле есть поразительные исследования

Еще ближе познакомиться с Большой игрой и трудами шерлокианцев удалось благодаря двум огромным томам , которые так и назывались "Большая игра" и были изданы американским шерлокианским сообществом "Baker Street Irregullars" (Нерегулярные части с Бейкер-стрит) Думала, что вряд ли когда-нибудь куплю более дорогие книги.



Но перечень глав говорил сам за себя

Дата "Знака четырех"
Знания химии - глубокие
Доктор Уотсон и британская армия
Первые дни на Бейкер-стрит
Доктор Уотсон в Нетли
Свидание в Монтенегро:июнь 1891 года
Баскервилль-холл
Правда о Мориарти
Ранние годы Шерлока Холмса
Корнуолл и Дьяволова нога

И это только часть глав...

Благодаря этим книгам открыла для себя вышеупомянутое сообщество BSI, которое ведет довольно активную работу, проводит встречи и конференции, издает книги и журналы. В одном посте, конечно, всего не охватишь, у меня и так чувство, что мчусь галопом по Европам, но, тем не менее, хочу сказать еще вот что. Открыла для себя такие уникальные издания, как шерлокианские журналы. Это главным образом, журналы двух крупнейших шерлокианских обществ - американское Baker Street Irregulars и британское Sherlock Holmes Journal. На мой взгляд , издания и работы второго отличаются большей глубиной, но, наверное еще рано судить - я только начала изучать их. Некоторые переведенные мной статьи уже выкладывала в дневник и буду продолжать это делать и впредь

Журналы эти тоже практически редкость. Один год я подписывалась на BSI, но они порой бывают довольно безалаберны и не обязательны, поэтому с этим завязала. Интересно, что порой старые их журналы достать гораздо проще, чем журналы периода с 2012 по 2016. Они практически недосягаемы, а обложки бывают очень завлекательны, потому периодически проглядываю интернетные забугорные ресурсы, иногда бывают сюрпризы. Вот кое-какие из моих сокровищ)



А теперь надеюсь еще ознакомиться с содержанием английского шерлокианского "Общества Северных Месгрейвов". Но это пока в перспективе...





Вообще, не сказала, наверное, и десятой доли того, что хотела. Потому как тема большая и я, наверное, просто пыталась привлечь к ней внимание. Чтоб не быть голословной, постараюсь почаще выкладывать сюда переводы статей. Вот только где бы взять еще время... Но, как говорится, было бы желание

Мне хотелось, возможно, уже не в первый раз немного поговорить о шерлокианцах, их исследованиях и их знаменитой "Большой игре". О том, как я постепенно со всем этим познакомилась. Но сначала мне бы хотелось вспомнить одного из основоположников всего этого движения.
Я говорю сейчас о преподобном Рональде Ноксе


В 1911 году Нокс написал эссе, озаглавленное "Исследование литературы о Шерлоке Холмсе", которое сегодня считается краеугольным камнем шерлокианской науки.Вместо того, чтоб утверждать, что рассказы о Холмсе можно причислить к Большой литературе, он стал указывать на странности в этих рассказах. Как на самом деле звали Уотсона: Джон или Джеймс? Куда он был ранен: в ногу или в плечо? Как мог пес Виктора Тревора укусить за ногу Холмса, когда студентам не дозволялось держать собак?

А серьезным литературным критикам Нокс говорил :" Если кто-то возразит, что исследование литературы о Холмсе не достойно внимания академического ума, я мог бы довольствоваться ответом, что академический ум достоин исследовать все, если при этом исследование является полным и систематическим".

Как говорил сам Холмс, "для великого ума мелочей не существует".

Чтоб не быть голословной я решила для общего ознакомления, а заодно и для себя - чтоб было под рукой - поместить тут эту работу Нокса. А потом уже идти дальше - рассказать о том, как его последователи подхватили его идею , развили и усовершенствовали.

Итак,

Рональд А. Нокс

Исследование литературы о Шерлоке Холмсе


Предисловие переводчика

Переводить эту работу Рональда Нокса — и честь, и наказание. Лестно прикоснуться к славе человека, который постоянно цитирует великих писателей и мыслителей, человека, который на голову выше тебя интеллектуально. Все это так, но именно здесь для переводчика скрыто настоящее минное поле. Пусть как читатель я не узнал цитаты — это не беда, но беда, если я не узнал ее как переводчик и перевел не теми словами, под которыми она известна! А Рональд Нокс цитирует, часто совсем не задумываясь о таких мелочах, как ссылки на оригинал. Правда, иногда цитата очевидна — например, когда она написана на латыни или греческом, не говоря о французском. Но иногда Нокс сам пишет фразу на латыни, не заботясь о переводе, — что за трудность с его-то классическим образованием! Очевидно, что и предлагаемая статья предназначена для подобных ему людей. А что делать нам? Оставить такие строки без перевода, как сделал автор? Пришлось иногда поступать именно так, иногда искать литературный перевод, иногда переводить самому.
Второй момент — примечания. Я их, конечно, вставлял, но не ко всему, что встречалось. Я считаю, что человек, читающий Нокса, способен и сам войти в Интернет и перевести дюйм или фут в сантиметры, узнать, кто такой Петрарка и т. п. Поэтому примечания я вставлял на свое усмотрение. Кстати, все они сделаны мною.
Третье: цитаты Конан Дойля. Я старался найти цитируемые места, используя имеющийся у меня черный восьмитомник шестидесятых годов. Переводы там, я считаю, великолепные, но... Некоторые детали там исчезли. Например, как читатели увидят, в одном месте переводчик вместо «старого халата мышиного цвета» написал просто «старый халат». Это ничуть не испортило рассказ. Не знал переводчик, что Рональд Нокс сравнивает цвета халата в разных рассказах! Не читал, да и вряд ли мог прочесть. Но что делать нам? В этих случаях я тоже вставлял примечания.
И все-таки удовольствие от общения с монсеньором Рональдом Ноксом перевешивает все трудности, связанные с работой. Надеюсь, что и читатели порадуются вместе со мной.

8 сентября 2016 года Гастингс




Исследование литературы о Шерлоке Холмсе

Монсеньор Рональд А. Нокс

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны. Если и есть что-либо приятное в критике — так это отыскивать то, что совершенно не предназначено для наших поисков. Согласно именно этому методу мы рассматриваем как существенное то, что автор не желал считать существенным, и считаем важным то, что автор расценивал как мелкий эпизод. То есть, если кто-то написал книгу, посвященную репе, современный ученый пытается обнаружить из текста, был ли автор в хороших отношениях со своей женой; если поэт пишет о лютиках, каждое слово, которое он произносит, может использоваться в качестве аргументов против него в спорах, посвященных его взглядам на будущее мироустройство. Используя этот захватывающий принцип, мы с упоением выкапываем у Аристофана свидетельства об экономике его времени именно потому, что Аристофан ничего не знал об экономике; мы пытаемся расшифровать Шекспира, поскольку внутренне уверены, что Шекспир никогда ничего не зашифровывал; мы просеиваем Евангелие от Луки, чтобы изучить синоптическую проблему, так как Святой Лука, бедняга, никогда не подозревал, что такая проблема существует.
Особо приятно применить этот метод к Шерлоку Холмсу, потому что — в некотором смысле — это его собственный метод. «Я всегда придерживался мнения, что мелочи важнее всего», — говорит он. Эти слова могли бы быть девизом его работы в течение всей жизни. И дело обстоит именно так, не правда ли, как любим говорить мы, священнослужители, — по мелочам, явно незначительным вещам мы и судим о характере человека.

читать дальшеЕсли кто-то возразит, что исследование литературы о Холмсе не достойно внимания академического ума, я мог бы довольствоваться ответом, что академический ум достоин исследовать все, если при этом исследование является полным и систематическим. Но я пойду дальше и скажу, что в настоящее время нам нужно гораздо ближе познакомиться с методами Шерлока. Зло, которое он совершил, продолжает жить и после него, полезное же погибло вместе с ним в Райхенбахе. Известен факт, что несколько человек пристрастилось к пагубной и вредной привычке принимать кокаин в результате чтения книг о Холмсе. В равной степени очевидно, что Скотланд-Ярд не извлек ни капли пользы ни из его насмешек, ни из примеров. Когда Холмс в «Союзе рыжих» обнаружил, что преступники роют подкоп в подвалы банка, он уселся с потайным фонарем в подвале и спокойно арестовал их, как только они вошли. Но когда полиция обнаружила, что банда Хаунддича использовала тот же самый прием, что сделали полицейские чины? Они направили несколько констеблей, которые колотили в двери помещения в банке, крича: «По нашим сведениям у вас происходит ограбление». Конечно же, их перестреляли, а Министерство внутренних дел вынуждено было вызвать целый полк с оружием и пожарную команду, чтобы организовать поимку преступников.
Любое исследование о Шерлоке Холмсе должно начинаться с изучения доктора Уотсона. Давайте рассмотрим сразу литературный и библиографический аспект вопроса. Во-первых, относительно аутентичности. В цикле о Холмсе есть несколько серьезных несогласованностей. Например, «Этюд в багровых тонах» и «Воспоминания» написаны рукой доктора Джона Г. Уотсона, но в рассказе «Человек с рассеченной губой» миссис Уотсон, говоря о своем муже, называет его Джеймсом. Автор данного исследования вместе с тремя братьями написал сэру Артуру Конан Дойлю, прося разъяснений, причем в подписи свои имена мы расположили в соответствующем стиле, снабдив крестами и пометкой, что это Знак четырех. В ответе было сказано, что это просто ошибка — фактически ошибка редактирования. «Nihil aliud hic latet, — утверждает великий Соувош, — nisi redactor ignoratissimus» . Тем не менее эта ошибка дала оригинальный стимул Бэкнеке создать теорию Второго Уотсона, которому он приписывает «Этюд в багровых тонах», «Глорию Скотт» и «Возвращение Шерлока Холмса». Первому Уотсону он оставляет остальную часть «Записок», «Приключения», «Знак четырех» и «Собаку Баскервилей». Он оспаривает «Этюд в багровых тонах» по другим причинам: например, там заявляется, что знания Холмса в области литературы и философии равны нулю, тогда как совершенно ясно, что настоящий Холмс был начитанным человеком и глубоким мыслителем. Мы вернемся к этому тезису позже.
Бэкнеке отбрасывает «Глорию Скотт» частично из-за того, что Холмс там утверждает, что пробыл в колледже только два года, в то время как в «Обряде дома Месгрейвов» он говорит «в последние годы моего пребывания в университете», — по мнению Бэкнеке, это доказывает, что эти два рассказа не вышли из-под пера одного и того же человека. Кроме того, в «Глории Скотт» сказано, что терьер Перси Тревора укусил Холмса, когда тот шел в церковь, что немыслимо, так как собак не допускают на территорию любого университета. «Терьер более уместен на ступенях церкви, — добавляет критик, — чем эта жульническая имитация среди божественных творений настоящего Уотсона». Следующее обвинение против «Глории Скотт» состоит в том, что в ней показано только четыре составляющих из одиннадцати (о них речь позже), характерных для полного описания расследования Холмса, — более низкий процент, чем встречается в любой другой подлинной истории. Лично я верю, что это несоответствие объясняется исключительным характером расследования, а эти две нестыковки слишком незначительны (на мой взгляд), чтобы дать основание для столь тонкой теории. Для меня и «Глория Скотт», и «Этюд в багровых тонах» — подлинные факты биографии Холмса.
Когда мы подходим к «Последнему делу Холмса», где предполагается его смерть, а затем к возвращению ничуть не пострадавшим и даже еще более энергичным, проблема углубляется. Некоторые критики, считая рассказы цикла «Возвращение» подлинными, расценивают «Последнее дело Холмса» как инцидент, сфальсифицированный Уотсоном в его собственных целях. Так, М. Пифф-Пафф считает это старой драматической уловкой и приводит пример с Залмоксисом или Гебелейзисом у древних гетов, который скрывался под землей в течение двух лет, и затем возвратился, чтобы проповедовать доктрину бессмертия. Фактически М.Пифф-Пафф формулирует свой вердикт так: «Шерлок Холмс никогда не падал в Райхенбахский водопад, — это Уотсон пал с нагромождения собственной лжи». В подобном же тоне Билгеманн утверждает, что этот эпизод — слабая имитация Эмпедокла на Этне, а оставленный альпеншток представляет собой известный башмак, который был извергнут назад вулканом. «Этот эпизод «Последнего дела Холмса», в его собственных бессмертных выражениях, «опрокидывает тележку-с-яблоками», т. е. Уотсона».
Другие, и среди них, конечно, Бэкнеке, считают «Последнее дело» подлинным, а рассказы из цикла «Возвращение» фальсификацией. Аргументы против этих рассказов могут быть разделены на следующие: (а) изменения в характере и методах Холмса, (б) те факты, которые указывают на противоречия в самом рассказе, (в) несогласованности, найденные в сравнении с предыдущими рассказами.
(а) Настоящий Холмс никогда не унижает клиента. Холмс же в «Трех студентах» «раздраженно пожал плечами в знак согласия, и наш визитер... стал торопливо излагать суть дела». С другой стороны, у настоящего Холмса нет никакой болезненной тяги к тяжким преступлениям, но когда Джон Гектор Макфарлейн говорит о том, что его могут арестовать, мы слышим: «Вы пойдете в тюрьму! — воскликнул Холмс. — Да это просто замеча… просто ужасно». Дважды в «Возвращении» он смеется над арестованным — черта, которая была чужда настоящему Холмсу, то ли из-за профессионального этикета, то ли по другим причинам. Далее, фальшивый Холмс называет клиента по имени, что совершенно невозможно для автора, взгляды которого не искажены ошибочным представлением о происходящем. Он сознательно воздерживается от еды во время работы, тогда как настоящий Холмс поступает так только по рассеянности, как в «Пяти зернышках апельсина». В этих историях он трижды цитирует Шекспира и все три раза без ссылки на источник. В «Пляшущих человечках» его логика слаба. В «Одинокой велосипедистке» он посылает Уотсона в качестве своего эмиссара — беспрецедентный случай, поскольку даже в «Собаке Баскервилей» он сам едет в Дартмур инкогнито, чтобы следить за событиями. Истинный Холмс никогда не колеблется и не сомневается; Холмс в рассказах серии «Возвращения» сомневается по крайней мере три раза.
(б) Возможно ли то, что университетский документ, содержащий текст на соискание стипендии, — нет, оксфордский документ! — поскольку в связи с этим делом упоминается «старинный дворик колледжа», — должен быть напечатан только за день до экзамена? . То, что он содержал только половину главы Фукидида? То, что на корректуру гранок этой половины главы у экзаменатора ушло полтора часа? То, что гранки этой половины главы должны были быть напечатаны на трех последовательных полосах? Кроме того, если на карандаше было написано имя ИОГАНН ФАБЕР, как могли две буквы НН — и только две эти буквы! — остаться на огрызке карандаша? Далее, профессор Дж. A. Смит доказал, что невозможно определить по наложению следов от передней и задней велосипедных шин, в какую сторону двигался велосипедист.
(в) Относительно фактических неувязок. В тайне «Одинокой велосипедистки» брак заключается без единого свидетеля, не считая счастливой пары и исполняющего обязанности священнослужителя. В «Скандале в Богемии» Холмса, загримированного под праздношатающегося бездельника, приглашают специально на том основании, что брак без свидетеля будет недействительным. В «Последнем деле Холмса» полиция «накрыла всю шайку, кроме него», т.е. Мориарти. В «Пустом доме» мы слышим, что полиция не смогла осудить полковника Морана. Профессора Мориарти в «Возвращении» называют профессором Джеймсом Мориарти, тогда как из «Последнего дела Холмса» мы знаем, что Джеймсом звали его брата, военного, который пережил его. И, самое худшее, кукла в окне на Бейкер-стрит задрапирована в «старый халат мышиного цвета»! Как будто мы забыли, что именно в синем халате Холмс выкурил унцию табака, размышляя о запутанном деле «Человека с рассеченной губой»! «Детектив, — говорит М. Папье-Маше, — стал хамелеоном». «Это не в первый раз, — вторит ему более тяжеловесный Соувош, — когда цветные одежды используют для обмана! Но на самом деле Шерлок, наш современный Иосиф, окончательно исчез, и злой зверь Уотсон пожрал его».
С этой критикой я согласен, но, однако, не могу согласиться с теорией «Второго Уотсона». Я считаю, что все рассказы написаны одним Уотсоном, тогда как подлинный цикл — это фактически реальные расследования, фальшивые приключения — это напряженная работа его собственного воображения. Конечно же, мы можем восстановить факты. Уотсон был чем-то вроде бездельника. Он мот: это мы узнаем из начала «Этюда в багровых тонах». Его брат, как выясняет Холмс, исследуя царапины на крышке часов, был законченным алкоголиком. Сам Уотсон, будучи холостяком, посещает бар Критерион: в «Знаке четырех» он признается, что выпил за ланчем слишком много кларета, ведет себя довольно странно, затем рассказывает, «как однажды глубокой ночью ко мне в палатку заглянул мушкет и я дуплетом уложил его из двуствольного тигренка», и предостерегает свою будущую жену «ни в коем случае не принимать более двух капель касторового масла, поскольку это очень опасно», и настоятельно советует «в качестве успокаивающего средства в больших дозах стрихнин» . Что происходит? Пророческий дар Илии покидает его; его жена, как мы знаем, умирает; он вновь попадает во власть старого порока; его практика, уже сократившаяся из-за постоянного пренебрежения делами, сходит на нет; он вынужден зарабатывать на жизнь, стряпая неуклюжие пародии на замечательные расследования, тогда как раньше был лишь правдивым летописцем.
Соувош даже составил подробную таблицу его заимствований от других писателей и из более ранних собственных рассказов. Пребывание Холмса в Тибете с Далай-ламой заимствовано у доктора Николя ; шифр «Пляшущих человечков» аналогичен описанному в «Золотом жуке» Эдгара Аллена По; «Конец Чарльза Огастеса Мильвертона» демонстрирует влияние Раффлса ; «Подрядчик из Норвуда» многое взял из «Скандала в Богемии»; сюжет «Одинокой велосипедистки» напоминает «Случай с переводчиком»; «Шесть Наполеонов» — «Голубой карбункул»; «Второе пятно» копирует «Морской договор» и так далее.
Теперь перейдем к датировке различных произведений, насколько она может быть сделана по внутренним фактам, неявным или явным. Результаты можно свести в следующую таблицу.

(1)«Глория Скотт» — первое дело Холмса.
(2) «Обряд дома Месгрейвов» — его второе дело.
(3) «Этюд в багровых тонах» — впервые появляется Уотсон, то есть это первый из рассказов «мы с Холмсом». 1879 год.
(4) 1883, «Пестрая лента».
(5) 1887, апрель, «Рейгетские сквайры».
(6) Тот же год, «Пять зернышек апельсина».
(7) 1888, «Знак четырех» — Уотсон обручается.
(8) «Знатный холостяк». Накануне свадьбы Уотсона.
Затем близко следуют
(9) «Горбун»,
(10) «Скандал в Богемии» и
(11) «Морской договор», — очевидно, именно в этом порядке.

___К какому-то отрезку 1888 года мы должны отнести и (12), (13) и (14), то есть «Приключения клерка», «Установление личности» и «Союз рыжих». В июне 1889 года имеем: (15) «Человек с рассеченной губой», (16) «Палец инженера» (лето) и (17) «Голубой карбункул» (где-то сразу после Рождества). Рассказ «Последнее дело Холмса» датирован 1891 годом. Остаются «Серебряный», «Желтое лицо», «Постоянный пациент», «Случай с переводчиком», «Берилловая диадема» и «Медные буки», относящиеся, очевидно, ко времени до женитьбы Уотсона, а «Тайна Боскомской долины» после нее: другая датировка для них невозможна.
Остается только «Собака Баскервилей». Она явно датирована 1889 годом, то есть, не претендует на то, что происходит после «Возвращения». Соувош, который считает ее подделкой, указывает, что в «Таймс» никогда не опубликовали бы передовицу о свободе торговли до конца 1903 года. Но этот аргумент противоречит себе сам: мы можем доказать методом, похожим на тот, который использовал Блант в «Неумышленных совпадениях в Священных Писаниях» , что все происходило до 1903 года. Старый чудак, который собирается затеять судебный процесс против полиции, говорит, что случай войдет в историю как дело «Френкленд против королевы» , а как все мы знаем, в 1901 году на престол взошел король Эдуард.
Мне не следует напрасно тратить время на другие доказательства (весьма неудовлетворительные), которые были представлены, чтобы показать поддельность «Собаки Баскервилей». Кошачья любовь Холмса к личной чистоте действительно не вяжется с заявлением в «Этюде в багровых тонах», что все руки у него были покрыты отметками от уколов, заклеенными пластырем, — хотя этот аргумент также используется Бэкнеке, чтобы высказаться против подлинности более раннего произведения. Более серьезный вопрос касается времени завтраков Уотсона. И в «Этюде в багровых тонах», и в «Приключениях» мы читаем, что Уотсон завтракал после Холмса; в «Собаке» нам говорят, что Холмс завтракал поздно. Но тогда единственный верный вывод состоит просто в том, что Уотсон завтракал очень и очень поздно.
А теперь возьмем как основу для нашего исследования три крупных произведения: «Знак четырех», «Этюд в багровых тонах» и «Собаку Баскервилей», — вместе с двадцатью тремя рассказами: двенадцать в «Приключениях» и одиннадцать в «Записках», — и продолжим исследовать структуру и литературные антецеденты этой формы искусства. Фактическая схема каждого произведения должна состоять, согласно немецкому ученому Рацеггеру и его школе, из одиннадцати различных частей. Порядок их в некоторых случаях может быть изменен, и в рассказе их может быть больше или меньше, смотря по тому, насколько он ближе или дальше от идеального. Лишь в «Этюде в багровых тонах» присутствуют все одиннадцать; в «Знаке четырех» и в «Серебряном» их десять, в «Тайне Боскомской долины» и «Берилловой диадеме» — девять, в «Собаке Баскервилей», «Пестрой ленте», «Рейгетских сквайрах» и «Морском договоре» — восемь и так далее, пока мы не доходим до «Пяти зернышек апельсина», «Горбуна» и «Последнего дела Холмса» — с пятью и «Глории Скотт» — лишь с четырьмя.
Первая часть — Proömion, или введение — домашняя сцена на Бейкер-стрит с неповторимыми характерными чертами и иногда демонстрацией, устроенной детективом. Затем следует первое разъяснение, или Exegesis kata ton diokonta, то есть заявление клиента по делу, сопровождаемое Ichneusis, или личным расследованием, часто включающим знаменитое ползание по полу. № 1 присутствует постоянно, № 2 и 3 — почти всегда. № 4, 5 и 6 менее необходимы: они включают Anaskeue, или опровержение официальной теории Скотланд-Ярда, первый Promenusis (exoterike), в котором дается несколько случайных намеков для полиции (она никогда к ним не прислушивается), и второй Promenusis (esoterike), в котором намечается истинное направление расследования лишь для одного Уотсона. Иногда оно оказывается неправильным, как в «Желтом лице». № 7 — Exetasis, или дальнейшее продвижение расследования, включающее перекрестный допрос родственников, домочадцев и т.п., исследование трупа (если таковой имеется), посещение архива и различные следственные действия известного характера. № 8 — Anagnorisis, в котором преступник пойман или изобличен. № 9 — второе Exegesis (kata ton pheugonta), то есть признание преступника, № 10 — Metamenusis, в котором Холмс описывает, в чем состояли улики и какие выводы он сделал, и № 11 — Epilogos, иногда состоящий из единственного предложения. Это заключение, как и Proömion, — постоянная составляющая и часто содержит нравоучение или цитату какого-нибудь знаменитого писателя.
Хотя «Этюд в багровых тонах» — в некотором смысле типичная и идеальная история про Холмса, она же несколько примитивна, и от некоторых элементов позже отказались. Exegesis kata ton pheugonta (№ 9) содержится по большей части не в словах преступника, а составляет отдельную историю в устах рассказчика, что занимает непропорционально большой объем. Это непосредственно демонстрирует влияние Габорио: его детективная загадка занимает один том, содержащий прослеживание преступления назад к тому, кто его совершил, — конечно же, это герцог: второй том, «Триумф детектива», почти полностью посвящен семейной истории герцога, начиная со времен Революции, и мы вновь видим детектива Лекока лишь в последней главе. Конечно, этот метод рассказа сочли длинным и громоздким, но французская школа еще не переболела им, так как «Тайна желтой комнаты» оставляет целиком необъясненную проблему, чтобы можно было написать «Духи дамы в черном» .
Но литературные заимствования мастерского стиля доктора Уотсона следует искать гораздо дальше, чем у Габорио, По или Уилки Коллинза. В частности, М. Пифф-Пафф в своей Psychologie de Vatson установил некоторые очень замечательные параллели с «Диалогами» Платона и греческой драмой. Он напоминает нам о горячности Фраcимаха, когда тот врывается в спор о республике , и сравнивает его с выступлением Этелни Джонса: «Ну будет, будет. Никогда не стыдитесь правды. Так что же здесь произошло? Скверное дело! Скверное! Факты, к счастью, налицо, так что всякие там теории ни к чему», — и так далее. И когда этот детектив возвращается спустя несколько дней понурый, вытирая лицо красным платком, мы вспоминаем, как Сократ описывает, что впервые в жизни увидел, как Фрасимах покраснел. Конкурирующие теории Грегсона и Лестрейда служат лишь, чтобы проиллюстрировать многообразие ошибок.
Но наиболее важный момент — природа критики Скотланд-Ярда. У Лекока есть соперник, но этот соперник — его собственный начальник, который мешает его планам из враждебности и фактически потворствует получению заключенным записок через окно камеры. У ревности Лестрейда нет этой мелочности — это комбинация интеллектуальной гордости и профессиональной враждебности. Это противостояние регулярных сил любителю. Софисты ненавидели Сократа за то, что они брали деньги, а он нет. Случаи, в которых Холмс берет деньги, по крайней мере явно, очень редки. В «Скандале в Богемии» ему дают 1000 фунтов, но это, похоже, только для покрытия текущих расходов. В конце он отказывается взять в награду изумрудное кольцо. Он позволяет Городскому и Пригородному банку оплатить лишь свои расходы в связи с делом «Союза рыжих». То же самое он повторяет в другом месте: «Что касается моей награды, наградой мне моя профессия». С другой стороны, он принимает 4000 фунтов от мистера Холдера, когда вернул недостающие бериллы, сам уплатив за них 3000 фунтов. В «Этюде в багровых тонах», говоря о своей профессии, он заявляет: «Я выслушиваю их истории, они выслушивают мое толкование, и я кладу в карман гонорар». В «Случае с переводчиком» он подтверждает, что для него расследования — средство к существованию. И в «Последнем деле Холмса» мы слышим, что ему так хорошо заплатили знатные персоны за пару расследований, что он может удалиться от дел и заняться химией. Мы должны предположить поэтому, что он действительно иногда берет плату, но, возможно, только тогда, когда клиенты могут заплатить. Тем не менее, по сравнению с государственными служащими, он вольная птица: над ним не висит дамоклов меч увольнения, и нет нужды рассчитывать на повышение. Это дает и преимущество: Холмса не сбить с толку второстепенными вопросами, и факты не давят на него — это ставит его выше уровня софистов.
Если софисты были заимствованы из «Диалогов» Платона, один элемент, по крайней мере, явно идет из греческой драмы. У Габорио нет никакого Уотсона. Доверенное лицо Лекока — старый солдат, сверхъестественно глупый, немыслимо неэффективный. Уотсон обеспечивает то, в чем нуждается драма Холмса — хор. Он представляет твердый, ортодоксальный, респектабельный взгляд на мир в целом; его обыденность подчеркивается, чтобы ярче выделить центральную фигуру. Он остается незыблемым среди вихрей и потоков обстоятельств.
Ille bonis faveatque, et consiletur amicis,
Et regat iratos, et amet peccare timentes;
Ille dapes laudet mensae brevis, ille salubrem
Justitium, legasque, et apertis otia portis.
Ille tegat commissa, deosque precetur et oret
wut redeat miseris, abeat fortuna superbis.

Именно профессору Сабаглайону мы обязаны исследованием Уотсона в аспекте его хорового значения. Он сравнивает следующий пассаж в «Пестрой ленте»

Холмс: «Леди не могла передвинуть свою кровать, ее кровать всегда оставалась в одном и том же положении по отношению к вентилятору и шнуру. Этот звонок приходится называть просто шнуром, так как он не звонит».
Уотсон: «Холмс! Кажется, я начинаю понимать, на что вы намекаете. Значит, мы явились как раз вовремя, чтобы предотвратить ужасное и утонченное преступление»

с хорошо известным пассажем в «Агамемноне»:

Кассандра: «А! а! Вот, вот… Держи! Прочь от быка гони
Корову! Рог бодает…
Рог черный прободает плоть, полотнами
Обвитую! В хитрых тенетах он!
Рухнул в купальню, мертв…
Выкупан в бане гость».
Предводитель хора: «Гаданий сокровенных не разгадчик я,
Но все же сердце чует весть зловещую» .

Уотсон, как и хор, всегда сопричастен главному действию и, кажется, полностью разделяет привилегии аудитории, но все же, как и хор, он всегда приблизительно на три шага позади аудитории в распутывании заговора.
Печатью, символом и тайной Уотсона, конечно же, является его шляпа-котелок. Он не походит на другие котелки: это своего рода священническое одеяние, insigne службы. Холмс может носить мягкую фетровую шляпу, но Уотсон верен своему котелку даже в полночь в тишине Дартмура или на голых склонах Райхенбаха. Он постоянно носит его, как архимандрит или раввин носит свой головной убор: лишенный котелка Уотсон — все равно что остриженный Далилой Самсон. «Уотсон и его котелок, — говорит М.Пифф-Пафф, — можно разделить только мысленно». Это его шерстяной капюшон, его петас-невидимка , его mitra pretiosa , его папская тиара, его нимб. Котелок олицетворяет все, что является неизменным и неоспоримым: закон и правосудие, установленный порядок вещей, права человека, триумф человека над животными. Он возвышается над убогостью, страданиями и преступлениями; он изобличает, исцеляет и освящает. Плавность его краев — это кривая идеальной симметрии; округлость его тульи — это округлость нашего мира. «По шляпам клиентов Холмса, — пишет профессор Сабаглайон, — мы вычисляем цепь событий, привычки, характерные черты людей; головной убор Уотсона выдает его характер». Для Холмса Уотсон — это все: его медицинский советник, его фон, философ, доверенное лицо, единомышленник, биограф, домашний священник, но прежде всего для истории он останется владельцем несокрушимой шляпы-котелка.
Но если детективы-соперники — это софисты, а Уотсон — хор, то что такое клиенты, и что — преступники? Здесь очень важно помнить, что они — лишь второстепенные фигуры. «Убийцы в цикле о Холмсе, — уверяет нас М.Папье-Маше, — имеют не большее значение, чем убийцы в Макбете». Сам Холмс часто осуждает привычку Уотсона создавать из всего слишком сенсационные истории, но он несправедлив. Личность преступников не интересует Уотсона, в отличие от Габорио с его герцогом; они имеют не большее отношение к сыщику, чем то, что существует между собакой-ищейкой и ее добычей. (Автор «Тайны желтой комнаты» допустил просчет, когда сделал Жозефа Рультабия сыном преступника.) Они не наполняются жизнью благодаря высоким религиозным помыслам, как высокопарные злодеи в «Неведении отца Брауна» Честертона. Все клиенты Холмса — образцовые клиенты: они излагают свои проблемы на безупречном газетном языке; все преступники — образцовые преступники: они совершают самое умное из того, что мог бы сделать преступник в данных обстоятельствах. Говоря своего рода сократовскими парадоксами, мы могли бы сказать, что лучший детектив может поймать только лучшего вора. Единственная грубая ошибка со стороны преступника опрокинула бы все выводы Холмса. Их единственные мотивы — любовь и деньги, единственные несомненные качества — жестокость и хитрость.
И, наконец, мы переходим к центральной фигуре и должны попытаться собрать вместе несколько разрозненных нитей в сложном и многостороннем характере. В этом есть некая ирония, поскольку сам Холмс предпочитает считать себя машиной, бесчеловечной и равнодушной ищейкой. Его любимая цитата: «L’omme, c’est rien; l’oevre, c’est tout» .
Родословная Шерлока Холмса насчитывает длинную линию сельских сквайров. Его бабушка была сестрой французского художника: его старший брат Майкрофт был, как все мы знаем, более одаренным, чем он сам, но нашел себе занятие, став, если можно доверять написанному, важным правительственным чиновником. Про школьные годы Шерлока мы не знаем ничего; Уотсон учился в школе, и одним из его одноклассников был племянник пэра, но это, похоже, исключение, так как «было очень забавно вывалять его в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины». Это, кажется, позволяет нам отбросить мысль, что Уотсон учился в Итоне. С другой стороны, у нас нет никаких фактов о его университетских годах, кроме свидетельства (всегда сомнительного) в одном из рассказов «Возвращения», что пейзаж Кембриджа был ему незнаком. О студенческих днях Холмса мы знаем намного больше. Он был довольно замкнутым по натуре, и его развлечения — бокс и фехтование — не способствовали обширному кругу знакомств.
Одним из его друзей был Перси Тревор, сын бывшего преступника, скопившего деньги на австралийских золотых приисках; другим — Реджиналд Месгрэйв, родословная которого идет от Нормандского завоевания, — то есть настоящий аристократ. Он жил в колледже, но что это был за колледж? И в каком университете? Аргумент, что его научная склонность естественно привела бы его в Кембридж, несостоятелен: почему он ограничился лишь двумя годами, если хотел получить надлежащее научное образование? И все же, чем больше я думаю о богатстве двух его друзей, аристократичности одного и франтоватости другого, вместе с изоляцией, которая смогла «удержать под спудом» даже такого яркого человека, как Холмс, — все больше и больше я склоняюсь к мнению, что он находился в колледже Крайст-Черч . Но убедительных доказательств у нас нет.
Если он и был оксфордцем, то не получил классического образования. И все же, когда Уотсон описывает свои первые впечатления от этого человека в начале «Этюда в багровых тонах» — locus classicus для характеристики Холмса, — он заблуждается, утверждая, что знание Холмсом философии — нуль и знание им литературы — нуль. Дело в том, что Холмс не позволял своим талантам проявляться, пока не прожил с Уотсоном в течение некоторого времени и не убедился в его надежности. Фактически же он сравнивает Хафиза с Горацием, цитирует Тацита, Жан-Поля, Флобера, Гете и Торо и читает Петрарку в вагоне поезда. У него нет никакого специального интереса к философии как таковой, но все же он придерживается определенных взглядов на научный метод. Философ не мог бы сказать: «Сколько раз я говорил вам, отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Он не мог бы перепутать наблюдение с умозаключением, как делает Холмс, когда говорит: «Вот, например, наблюдение показало мне, что утром вы были на почте», рассматривая грязь на ботинках Уотсона. Здесь мы имеем умозаключение, хотя его можно назвать неявным умозаключением, но все же энергичной работой мысли. И все же Холмс не был сенсуалистом. Мог ли реалист сформулировать такое возвышенное исповедание веры, как в «Этюде в багровых тонах»: «Пора бы мне знать, что если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью логических заключений, значит, его можно истолковать иначе»?
И здесь я должен сказать пару слов относительно так называемого «метода дедукции». М.Папье-Маше смело утверждает, что он просто украден у Габорио. М.Пифф-Пафф в своей известной статье «Qu’est-ce que c’est la deduction?» резко заявляет, что методы Холмса — индуктивные. Эти две ошибки базируются на одном основании. Лекок умеет наблюдать: он замечает следы на снегу. У него есть сила умозаключений, поскольку он может вывести из таких следов поведение тех, кто их оставил. Но у него нет метода дедукции — он никогда не садится и не обдумывает, что преступник, скорее всего, мог сделать затем. У Лекока есть его лупа и пинцет, но у него нет халата и трубки. Именно поэтому он вынужден снова и снова зависеть от простой удачи, чтобы вновь найти потерянные нити. Холмс не зависит от удачи и не молится о чуде. Именно поэтому Лекок, сбитый с толку после долгого расследования, вынужден обратиться за помощью к своего рода кабинетному детективу, который, не вставая с кресла, говорит ему, что в точности произошло. Неправильно называть этого последнего персонажа, как это делает М.Папье-Маше, прототипом Майкрофта: если хотите, он прототип Шерлока. Лекок — всего лишь Стэнли Хопкинс, почти Лестрейд своего времени. Сам Холмс объяснил для нас различие между наблюдением (или умозаключением) и дедукцией. С помощью наблюдения a posteriori он узнает о посещении Уотсоном почтового отделения по грязи на его брюках; с помощью же дедукции он a priori знает, что тот посылал телеграмму, поскольку видел много марок и открыток в столе Уотсона.
А теперь давайте нарисуем портреты двух Шерлоков Холмсов: одного на досуге, другого за работой. Бездействие, конечно, отвратительно ему — значительно больше, чем Уотсону. Уотсон утверждает про себя, что очень быстроног, но у нас в подтверждение есть лишь его собственные слова, и Холмс всегда оказывается быстрее; помимо этого у нас нет никаких доказательств атлетизма Уотсона, за исключением того, что он смог забросить дымовую шашку в окно второго этажа. Холмс же — боксер и фехтовальщик; во время периодов вынужденного безделья он палит из револьвера в противоположную стену, украшая ее «патриотическим вензелем «V. R.» . Когда Уотсон впервые познакомился с ним, значительную часть досуга скрашивала скрипка, но позже она стала лишь средством расслабиться после тяжелой работы. И — это очень важно — музыка была точной антитезой кокаина. Мы никогда не слышим о наркотике, используемом, чтобы стимулировать умственные способности для тяжелой работы. Весь необходимый стимул он получает из табака. Все мы знаем, конечно, что он курил крепкий табак, но немногие смогут сразу сказать, из чего сделана его трубка. Фактически его вкусы менялись. Долгой бессменной вахте в доме Невилла Сент-Клера сопутствовала вересковая трубка — это когда он поглощен работой; когда он продирается через завалы проблем, как в «Установлении личности», он достает свою «старую глиняную трубку, которая всегда служила ему советчиком». В «Медных буках» он раскуривает «длинную трубку вишневого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять». Однажды он предложил свой табак Уотсону. Уотсон, между прочим, когда въехал вместе с Холмсом в их общую квартиру, курил корабельный табак, но, должно быть, вскоре заменил его на более крепкий, тонко скрыв марку под литературным псевдонимом «аркадской смеси». От этого дорогого продукта он не отказался, даже будучи женат, хотя экономить им приходилось: в холле пришлось настелить линолеум. Но трубка для Уотсона — это совсем не то же самое, что трубка для Холмса: именно Холмсу принадлежит бессмертная фраза: «Эта задача как раз на три трубки». Он один из величайших курильщиков в мире.
А теперь давайте посмотрим на Холмса в работе. Все мы знаем, как оживляется он при появлении клиента, как, согласно неподражаемой фразе в «Дьяволовой ноге», «Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как старый гончий пес, услышавший зов охотника». Мы видим его, осматривающего комнату и держащего нос на дюйм от пола в поисках окурка, апельсиновой корки, зубного протеза, ушных затычек и прочего, что мог оставить преступник. «Это не человек, — говорит знаменитый польский критик М.Минск, — это или животное, или бог».
Именно это обвинение в бездушности, брошенное Холмсу, я особо хочу опровергнуть. Правда, что мы видели, как он избивает мертвые тела в лаборатории, чтобы узнать, могут ли появиться синяки после смерти. Правда, что он — ученый-исследователь. Правда, что мы видим пассажи, подобные этому в «Знаке четырех».

Мисс Морстен:
— С того самого дня и до сих пор я ни слова не слыхала о моем несчастном отце...
Мисс Морстен прижала руку к горлу, и сдавленное рыдание оборвало на полуслове фразу.
— Когда это случилось? — спросил Холмс, открывая записную книжку.

Но действительно ли верно утверждать, что стремление Холмса поймать преступника проистекает не, как у Уотсона, из-за страсти к правосудию, а просто из научного интереса к дедукции? Такая истина всегда не больше, чем полуправда: трудно утверждать, что футболист играет только ради гола или только ради упражнений. Человечность и наука в Холмсе странно перемешаны. В один миг мы слышим, как он утверждает: «Женщинам никогда нельзя доверять полностью, даже лучшим из них» (трус!), или же заявляет, что не может согласиться с теми, кто ценит скромность среди достоинств, так как логик должен видеть все вещи точно такими, как они есть. Даже его восхищение розой в «Морском договоре» призвано скрыть тот факт, что он исследует оконную раму на предмет царапин. В другой момент он упоминает о «небольшом выборе белых вин» и рассуждает о волшебных пьесах, скрипках Страдивари, буддизме на Цейлоне и военных кораблях будущего. Но есть две особенно человечные черты, которые проявляются в самый миг действия. Одна — это любовь к театральности, как тогда, когда он посылает пять апельсиновых зернышек убийцам Джона Опеншоу, или берет с собой в тюрьму губку, с помощью которой можно разоблачить человека с рассеченной губой, или подает морской договор на блюде под крышкой на завтрак. Вторая — это любовь к афоризмам. Получив письмо от герцога, он восклицает: «А вот это, мне кажется, одно из тех несносных официальных приглашений, которые либо нагоняют на вас скуку, либо заставляют прибегнуть ко лжи». Существует специальный вид афоризмов, известный как шерлокизмы, — не менее ста семидесяти трех из них собрал неутомимый Рацеггер. Примерами могут служить следующие:

___— Есть еще какие-то моменты, на которые вы посоветовали бы мне обратить внимание?
___— На странное поведение собаки в ночь преступления.
___— Собаки? Но она никак себя не вела!
___— Это-то и странно, — сказал Холмс.

И еще:

— Откуда вы знаете?
— Я следил за вами.
— Я никого не видел.
— Так и должно быть, если за вами слежу я .

Чтобы полностью описать предмет, потребовался бы курс лекций по меньшей мере на два семестра. Через некоторое время, когда досуг и работа позволят, я надеюсь их подготовить. А пока я выпускаю в свет эти наброски, очерчивая контуры возможного исследования. Вы знаете мои методы, Уотсон: примените их!



Приложение:
Ответ сэра Артура на эту статью

«Не могу удержаться, чтобы не написать Вам о том веселии — а также изумлении, — с которыми я читал Вашу статью о Шерлоке Холмсе. Меня удивило, что кто-то мог потратить столько сил на подобный материал. Конечно, Вы знаете его гораздо лучше, чем я, поскольку рассказы были написаны не по порядку (и небрежно) без ссылок на то, что было раньше. Я лишь рад, что Вы не нашли больше нестыковок, тем более по датам. Конечно, как Вы, кажется, заметили, по мере выхода рассказов Холмс полностью изменился. В первом, «Этюде в багровых тонах», он был просто вычислительной машиной, но по мере продолжения мне пришлось сделать его более культурным человеком. Он никогда не демонстрирует, что у него на сердце — за исключением игры, — именно это один из Ваших ученых критиков справедливо осуждал как фальшивую ноту. Один из моментов, который не был отмечен ученым Соувошем... заключается в том, что в значительном количестве рассказов — я осмелюсь сказать, в четверти — никакого преступления, согласно юридическим нормам, нет вообще. Другой факт — один из немногих, за который я чувствую удовлетворение, но который никто никогда не отмечал, — это то, что Уотсон, выступая как хор и летописец, никогда ни на миг не выходит за собственные ограниченные способности. Никогда от него не исходит проблеска остроумия или мудрости. Все с огромным сожалением отброшено, чтобы он мог быть просто Уотсоном».
(из The Knox Brothers, 1977, Penelope Fitzgerald. Благодарим Берди Эдвардса!)


Перевод Гастингса

Как раз на тему о "темной сторону" миссис Хадсон. Вспомнила про этот клип, который я когда-то с трудом утащила с какого-то сайта. Уж больно понравился))