Листаю старые страницы дайри, что-то типа ностальгии.

И набрела вот на это стихотворение, которое у меня где-то лежит в напечатанном виде. Давно хотела его поместить в свой дневник, а теперь вот смогу это сделать, уж точно не покушаясь на авторские права. И надеюсь, что так оно точно не забудется и не исчезнет

Автор Doctor Offline

***
Когда
от неприглядных берегов
отхлынет Темза, и наступит осень,
и дождь вуаль кисейную набросит,
а город, опасаясь сквозняков,
закроет окна и задернет шторы,
как веки, чтоб не видеть - в этот час
я неизбежно вспоминаю Вас.

Безумного, отчаянного в спорах,
не видящего рамок и границ,
перед которым - или падать ниц,
иль проклинать за то, что слишком дорог
и неотвязно близок. День за днем
бледнеют краски тусклого пейзажа.
Лишь в Вашем взгляде - блеск, и свет, и даже...

Мне кажется порою, что вдвоем
мы видим то, чего поодиночке
не разглядеть. Всего опасней ночи,
и Ваши пальцы на плече моем,
и только пара дюймов между нами,
и - словно в омут - в Ваш бездонный взгляд,
и я хотел бы отступить назад...

Холодная вода воспоминаний
течет под воротник. Не отрезвить.
Я вновь порвал невидимую нить,
и вот - живу в захлопнутом капкане.
Для возвращенья больше нет причин...
Нет, есть. Да что я от себя скрываю?
Ведь каждый день упорно забываю -

и вспоминаю вновь.
Неизлечим.

Попалась вот такая картинка, запечатлевшая эксцентричную позу читающего Холмса



И это напомнило фотографию из "Секрета Шерлока Холмса". Мне кажется, художника вдохновила именно эта поза Бретта

На тему совпадений. Ну, вот говорят про "ихнюю" британскую деревню. А у нас была наша, советская)

Совершенно случайно обнаружила несколько фоток для проб к фильму "Высокая проба" 1983 года. Старый советский фильм. Скачала, чтоб посмотреть и по ходу рассматривала фотографии с кадрами из фильма. Там же было немало фото актеров, пробовавшихся на роли в этом фильме. И что же я вижу?
Сразу привлекло имя Соловьева Л. Ибо в детстве я с жадностью искала его в титрах разных фильмов и в журнальных статьях. Похоже, что это она , наша Ирен Адлер




А следующей на след выплыла фотография Екатерины Мишиной (в миру Зинченко)



Забавно, что здесь на съемках , видимо, встретились Ирэн Адлер и мисс Морстен.

Кстати, по ходу написания этого поста обнаружилось, что "упал" Радикал, по крайней мере, у меня он не открывается никоим образом

Письмо Холмса Джону Тернеру.

По материалам из книги "The Case notes of Sherlock Holmes "

Не так давно зашел у нас разговор об Оскаре Уайльде , и я вспомнила про статью, которую видела в старом выпуске "Sherlock Holmes Journal"за 1954 год. Когда-то начала ее переводить, но потом отложила, а сейчас вот как раз вспомнила и решила перевести.
Но что хочу сказать прежде, чем выкладывать саму статью. Не уверена, что я закончила бы этот перевод, если б уже не пообещала заранее. Обещанное всегда стараюсь выполнять - рано или поздно) Не скажу, что статья совсем не о чем, да и автор, кажется, довольно известен в шерлокианских кругах, т.е. можно сказать классик, но это скорее какая-то поэтическая зарисовка, нежели исследование. Конечно, наверное, наивно будет искать какие-то серьезные взаимосвязи между Каноном и произведениями Оскара Уайльда, но у меня лично сложилось впечатление, что они принадлежат к одной общей литературной вселенной.
Ну, и я лично сделала для себя вывод, что, как минимум, одна из книг Уайльда довольно крепко связана с Каноном - это "Преступление лорда Артура Сэвила". Сама я ее прежде не читала, но по ходу переводу пришлось углубляться и в перевод и в оригинал этой книги, и у меня, в самом деле, появилось ощущение, что это какая-то боковая ветвь Канона. И к тому же мне показалось, что она явно вдохновляла Westron Wynde, когда та писала свой цикл о молодом Холмсе - тут и хиромант, и какие-то очень знакомые великосветские дамы и вроде даже упоминается кузен, живущий в Венеции - а это по-моему, намек на так и не законченный цикл, который должен был продолжится в Венеции, если я ничего не перепутала.
Но во многом статья наивна, и, наверняка, кто-то скажет, что подобное сходство существует практически между всеми книгами одной эпохи. У меня и самой были такие мысли. И я сразу скажу, что были здесь строки, вызвавшие у меня улыбку и недоумение. И все же я не жалею, что перевела эту статью, это была возможность прикоснуться к жизни и творчеству Уайльда и решила, что обязательно прочту вот это "Преступление лорда Артура". Ну, и кроме того, все это было на заре развития шерлокианской науки, это хоть и не 30-е годы, а 1954-й, но все же все еще только начиналось и сам журнал еще делал только первые шаги - страницы скреплены скрепами и сам текст будто бы отпечатан на машинке.

Итак,

Джеймс Эдвард Холройд

Доктор Уотсон и мистер Уайльд





Столетнюю годовщину Оскара Уайльда в октябре этого года от столетнего юбилея Шерлока Холмса отделяет лишь несколько месяцев. То, что двух этих выдающихся представителей поздневикторианской эпохи чествуют в одном и том же году не так уж странно, как могло бы показаться на первый взгляд; ибо в карьере и того и другого наблюдается множество параллелей. И не последней из них является тот изначальный (или как кто-то сказал бы, элементарный) факт, что год рождения их обоих ставится под сомнение и является предметом обсуждения. Хотя большинство поддерживает идею, что в нынешнем году следует отмечать столетний юбилей Холмса, но существует немало и инакомыслящих, кто колеблется относительно точной даты юбилея в диапазоне от 1953 до 1958-го; и несмотря на почти единодушное мнение биографов Уайльда в отношении 1854-го, в некоторых книгах продолжают указывать годом рождения 1856-й.
Оба могли претендовать на артистическое происхождение: Холмс –вследствие родства с французским художником Верне; Уайльд - благодаря его замечательной поэтичной матери – «Сперанце». Обоим был в высшей степени свойственен драматизм. Обоим случалось выступать под псевдонимами – Холмсу под именем капитана Бэзила, Уайльду - Себастьяна Мельмота. Расположения обоих в зените их славы искали сильные мира сего. У обоих имелись связи с королевскими домами: Уайльд, как нам теперь известно, крестник короля Швеции; Холмс – доверенное лицо нескольких европейских монархов.
Но возможно лучше сопоставить эти схожие черты более последовательно. Вернемся назад, к хорошо известной встрече, к одному обеду в Лондоне, где представитель филадельфийского издательства «Липпинкотт» предложил Оскару Уайльду и другу доктора Уотсона, Артуру Конан Дойлю написать роман для его журнала. В результате того обеда (несомненно, это была одна из самых странных встреч, произошедших в то невероятное десятилетие) появились «Портрет Дориана Грея» и «Знак четырех». Оба романа были опубликованы в ежемесячном журнале Липпинкотта в 1890 году и некоторые критики считали, что в истории о Шерлоке Холмсе слышатся уайльдовские отголоски. И хотя позже Холмс безжалостно велел Уотсону вести рассказ «без поэтических отступлений», сам он в «Знаке» описывал рассвет, забрезживший над Лондоном в довольно лирической манере:

«Как хорошо дышится свежим утренним воздухом! Видите вон то маленькое облачко? Оно плывет, как розовое перо гигантского фламинго. Красный диск солнца еле продирается вверх сквозь лондонский туман.»

Но, на самом деле, Холмсу это было не свойственно, и надо признать, что у Уайльда гораздо лучше вышло колоритное описание, когда лорд Артур увидел, как на рассвете фермерские повозки направляются к Ковент Гарден : «Горы овощей сверкали, как россыпи нефрита на фоне утренней зари, как зеленый нефрит на фоне нежных лепестков роскошной розы.» (Заметим между делом, что в тот же выпуск Липпинкотта, где был напечатан «Дориан Грей», входил также и рассказ «Свадьба на море» Кларка Расселла, писателя, чьи чудесные морские рассказы очень любил, как нам известно, доктор Уотсон.)
Если и не существует никаких свидетельств, что Уайльд и Холмс когда либо действительно встречались, то, по крайней мере, такая возможность у них все же была. И в самом деле, если считать, что Холмс учился в Оксфорде, а не Кембридже ( и среди выдающихся шерлокианцев, отстаивающих эту точку зрения, есть и С. Робертс, и преподобный Рональд Нокс и Гевин Брэнд), они должны были быть сверстниками, и Уайльд, который обладал врожденной склонностью к изучению древних родословных, не мог не заинтересоваться таким аристократом, как Реджи Месгрейв, который даже сдержанному Холмсу напоминал о «серых башенных сводах, решетчатых окнах и всех благородных останках феодальной архитектуры».
И не было бы ничего удивительного, если бы следя за бородатым пассажиром кэба , Холмс и Уотсон, идя по Риджент-стрит, в соседнем кэбе увидели бы Уайльда, спешившего на ланч в Кафе Рояль, один из его любимых ресторанов. (И Холмс, и Уайльд оба были заядлыми любителями поездок в кэбах). В тот летний вечер, когда двое друзей шли по Пэлл Мэлл, чтобы встретиться с Майкрофтом в клубе «Диоген», они легко могли натолкнуться на Уайльда, который посещал клуб на Альбемарл-стрит и снимал комнаты в районе Сент-Джеймс.
По случайному стечению обстоятельств Уайльд закончил Оксфордский университет в том же году, когда доктор Уотсон получил в Лондонском степень врача. Когда Уайльд впервые приехал в Лондон, он занял комнаты «в темной улочке, выходящей на Стрэнд» и мог встречать там Уотсона, который «влачил неуютное и бессмысленное существование» «в гостинице на Стрэнде».
Не известно проявлялись ли уже тогда литературные амбиции Уотсона. Более или менее точно мы можем утверждать лишь то, что бессмертное партнерство Холмса и Уотсона зародилось в начале 1881 года по адресу 221б Бейкер-стрит, и 4 марта они отправились в Лористон Гарденс, в Брикстон, чтобы расследовать таинственное убийство и это положило начало бесчисленным подвигам Холмса.
Холмс, как нам известно, в то время уже писал временами статьи для журналов, ибо это его статью «Книга жизни» Уотсон назвал «галиматьей». Уайльд также уже ступил на литературное поприще, ибо за два дня до той раздражительной вспышки Уотсона одно из его стихотворений было опубликовано в «Мире» («The World»). Это был журнал, полный слухов и сплетен, в котором позже Уайльд и Уистлер предавались не самой респектабельной пикировке. В призыве Майкрофта, обращенном к младшему брату в деле «Чертежей Брюса-Партингтона»: - «Брось все, забудь на время свои пустяковые полицейские ребусы», слышится эхо язвительной насмешки Уистлера: «Оскар собирает с наших тарелок сливы для пудинга, которым он торгует в провинции.»
И в том же 1881 году в театре "Опера Комик" состоялась премьера комической оперы «Пейшенс»(«Терпение»), которая начала свой долгий путь на сцене, заняв второе место в мире по количеству показов среди всех музыкально-театральных произведений; а «Панч» тогда же начал свои постоянные, и зачастую чрезвычайно грубые нападки на Уайльда. 17 сентября 1881 года пародия на поэму Уайльда была представлена, как «строфы нашего премного обожаемого поэта Drawit Milde» (это пародийное имя я решила привести в оригинале, не уверена, как его перевести) В феврале следующего года, примерно в то время, когда банкир Александр Холдер топал по снежным улицам, чтобы получить консультацию Холмса в деле с берилловой диадемой, Уайльд на снежном плуге продирался сквозь полную предрассудков северо-американскую публику во время своего знаменитого турне. Доктор Уотсон, конечно, заметил бы, что на своем пути Уайльд посетил одного из его собственных героев, преподобного Генри Уорда Бичера, чей не обрамленный портрет стоял на стопке книг в гостиной на Бейкер-стрит.
Мы можем быть уверены, что Холмс и Уотсон, читавшие все газеты и собирающие газетные вырезки для своего алфавитного указателя, отметили для себя рост и становление Уайльда, как серьезного поэта и растущее количество критических статей на его поэтические произведения и драматургию в последующие годы. И можно предположить, что благодаря их любви к маленьким радостям жизни, им бы особенно понравилась его статья «Обеды и блюда», которая была опубликована в «Пэлл Мэлл Газетт» 7 марта 1885 года. И в свете наших нынешних рассуждений как интригующе начинается анонимная статья Уайльда в журнале «Court and Society Review» за 4 мая 1887 года: Должны ли гении встречаться?
Тем временем совпадения продолжались. 13 апреля 1887 года Уайльд написал рецензию на драму Уильяма Джиллетта «Захвачен врагом». И кто бы мог догадаться, что еще до конца этого века Джиллетт напишет еще одну пьесу, героем которой будет Шерлок Холмс,и которой суждено будет стать бестселлером по меньшей мере, на двух континентах?
Читатели «Знака четырех» вспомнят, что мисс Морстен, позже ставшей женой доктора Уотсона, была назначена встреча у входа в театр Лицеум, на Веллингтон-стрит, в Стрэнде, когда в тот сентябрьский день 1887 года в дождливые сумерки к театру съезжались многочисленные зрители. Вполне возможно, что и сам Уайльд был в театре в тот самый вечер, ибо 14 сентября 1887 года "Court and Society Review" опубликовала его заметку о постановке «Зимней сказки» в Лицеуме.(И как бы между прочим уместно будет вспомнить, что в галерее этого театра были вывешены иллюстрации Обри Бердсли из журнала «Желтая книга» к «Эскорту леди Голд». Еще одни из хорошо известных его иллюстраций, к «Вагнеритам» ведут к дальнейшим изысканиям относительно того, встречались ли когда-нибудь Холмс и Уотсон с этим удивительным человеком. (Про Обри Бердсли можно немножко почитать вот здесь zen.yandex.ru/media/id/5c50a5104d5f1400ad919a43...) Мы знаем, что Бердсли был горячим поклонником Вагнера; мы знаем, что Холмс и Уотсон часто посещали оперу и что в ходе дела «Союза рыжих» они пошли на вечер Вагнера в Ковент Гардене; и, наверняка, Холмс с его особым интересом к искусству должен был заметить расцвет таланта этого молодого гения).

Потом в 1887 году Холмс занимался делом Роберта Сент-Саймона , а Уайльд написал рассказ о преступлении лорда Артура Сэвила. Двое эти молодых лондонских аристократов, несомненно, были знакомы. В следующем году, примерно в то же время, когда «Таймс» поздравляла Уайльда с выходом в свет под его редакцией журнала «Мир женщины», Холмс говорил Уотсону:-Прекрасный пол – это по вашей части.

Однако, все эти параллели достигли высшей точки, когда в «Панч» дважды появлялись пародии и на Холмса, и на Уайльда. В выпуске за 26 августа вместе с «Приключением Пиклока Холса» появилось обсуждение последней комедии Оскара под далеко не самым утонченным названием «Еще более дикие идеи» (Still wilder Ideas), и затем в новогоднем выпуске вышел еще один рассказ о Пиклоке Холсе и еще одна пародия на Уайльда, в которой Дориан Грей приглашал Джульетту на ужин в обществе Ричарда Феверелла, Этель Ньюком, Эрнеста Мальтраверса, Тома Джонса и прочих.

Возможно, мне возразят, что есть некоторое смешение и неразбериха в этой смеси фактов и фантазии, и мне не позволено будет далее развить свою мысль, исходя из такого рода совпадений, что Роберт Росс, литературный душеприказчик Уайльда, как-то опубликовал статью под заглавием «Пейзажи мистера Холмса»; что лорд Альфред Дуглас, как и Уотсон, часто играл на бегах и имел счет в банке «Кокс и Компания»; и что свадьба Уайльда, состоявшаяся в церкви Святого Джеймса, в Сассекс Гарденс, в Паддингтоне происходила совсем неподалеку от церкви Святой Моники на Эджвер-роуд, где была свадьба Ирен Адлер, на которой Холмс был единственным свидетелем. Но, тем не менее, я могу еще указать на многочисленные параллели в этих двух- во всех других отношениях - столь различных мирах. К примеру, можно было бы сказать, что леди Уиндермир роднит с Лэнгдейлом Пайком, как минимум, топографическая близость. А ее лондонский дом назывался Бентинк-хаус. И он, несомненно, находился на Бентинк-стрит, той самой улице, где Холмсу едва удалось увернуться от мчавшегося на него парного фургона, возницей которого был один из приспешников Мориарти. А Паркер, дворецкий Уиндермиров, вполне мог бы быть родственником того игрока на варгане, который был дозорным Морана в «Пустом доме». Достопочтенная Гвендолин Ферфакс практически кровная родня леди Френсис Карфэкс, тогда как сэр Роберт Чилтерн, заместитель министра иностранных дел («Идеальный муж»), очевидно, действовал в то же время, что и министр по европейским делам, достопочтенный Трелони Хоуп. Когда в «Кентервильском привидении» мы читаем: «Он стер пятно второй раз», то, не колеблясь воспринимаем это как некий смутный намек, а письмо молодого Вашингтона Отиса на тему «Постоянства пятен крови, связанных с преступлением» явно относилось к тем монографиям, которые вполне мог бы написать и сам Холмс. И совсем не нужно быть гениальным сыщиком, чтобы услышать эхо вот этой цитаты из «Сфинкса»:

И вот теперь
Ужасные змеи и пестрые гадюки ползают открыто
Среди поверженных колонн.

Но чтобы найти самое поразительное свидетельство родства между литераторами с Бейкер-стрит и Тайт-стрит, мы должны обратиться к «Преступлению лорда Артура Сэвила», опубликованного в 1887 году (в том же году, что и «Этюд в багровых тонах»). Например, на приеме в самом начале этого повествования, фигурирует девушка с глазами цвета фиалки, как у Алисы Тернер в «Тайне Боскомбской долины», а также герцогиня, у которой вырывается любимое восклицание Уотсона: - Боже мой! То, что хиромант читает по руке одного из гостей, звучит очень похоже на один из примеров наблюдательности Холмса только как бы в несколько перевернутом виде:

- Непоседливый нрав; четыре дальних путешествия в прошлом, одно еще предстоит. Трижды попадал в кораблекрушение. Нет-нет, дважды, но рискует разбиться вновь. Убежденный консерватор, весьма пунктуален, страстный коллекционер. Тяжело болел в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. В тридцать унаследовал крупное состояние. Питает отвращение к кошкам и радикалам.

И как интересно сравнить «научный трактат о человеческой руке» хироманта с монографией Холмса «О влиянии профессии на форму руки».

Когда лорд Артур продолжил свою ночную прогулку, то должен был пересечь Бейкер-стрит, ибо он прошел через парк, перешел Оксфорд-стрит и оказался у Мэрилебоунской церкви.
Временами это повествование заимствует некоторые идиомы из шерлокианской саги. Лорд Артур с размаху бросается на диван. И перед нами мелькают знакомые очертания кэбов и полисмена с фонарем в руках.
Позже , когда молодой лорд покупая яд у аптекаря в Мэйфэре, поясняет, что это «для большого норвежского дога, который …уже дважды укусил кучера за ногу», мы тут же слышим здесь намеки на Сигерсона, Карло и бультерьера Виктора Тревора.
Когда мы видим, как он устремляется в библиотеку клуба, «прихватив "Пэлл-Мэлл", "Сент-Джеймс газетт", "Глоб" и "Эко", разве тут же не приходит нам на память распоряжения Холмса о размещении объявления в газетах в рассказе «Голубой карбункул»: «В "Глоб", "Стар", "Пэлл-Мэлл", "Сент-Джеймс газетт", "Ивнинг ньюс стандард", "Эхо" – во всех, какие придут вам на ум.».
И когда мы слышим, что лорд Артур наносит визит русскому, который снимает комнаты в Блумсбери, мы, конечно же вспоминаем, что и Холмс снимал квартиру в этом районе, когда впервые приехал в Лондон.

Самое лучшее здесь - это немецкий анархист герр Винкелькопф, который также, как и Холмс, отдает предпочтение небольшому выбору белых вин («потягивая превосходный «Маркобрюннер» из бледно-желтого бокала с имперской монограммой) и в той же степени презирает полицию («Английские сыщики – наши лучшие друзья: благодаря их тупости мы делаем все, что хотим.») И их мнение также совпадает, когда речь идет о деликатном вопросе гонорара.
Винкелькопф: «Я работаю не ради денег, я живу исключительно ради своего искусства.»
Холмс: «Искусство для искусства, Уотсон. Вы ведь тоже, когда занимались врачебной практикой, наверное, лечили не только за плату.» («Алое кольцо»)


Можно предположить, что взрывное устройство, которое Винкелькопф по своему собственному признанию послал военному коменданту Одессы и из-за которого взлетела на воздух одна из его горничных, как раз и было причиной того, что Холмса «вызывали в Одессу в связи с убийством Трепова», о чем говорится в деле «Скандал в Богемии». И, наверняка, можно не сомневаться в том, что к хитроумным изобретениям герра В. относился также и «зонтик, который стрелял , как только его открывали» и который ставит точку в отчете о мистере Джеймсе Филлморе, который, как записано в «Загадке Торского моста», «вернувшись домой за зонтиком, бесследно исчез». Между прочим, Роберт Росс жил в Филлимор Гарденс, в Кенсингтоне и Уайльд как-то назвал его «Святым Робертом из Филлимора».

В своих «Воспоминаниях и приключениях» Конан Дойл отдавал должное артистичности Уайльда. Но когда Уайльд , уговаривая его посмотреть одну из своих пьес, с самым серьезным видом говорил: «- Вы должны ее увидеть. Она прекрасна. Она гениальна», то сэр Артур решил, что его собеседник попросту сошел с ума. Ему, очевидно, не пришло в голову, что это была всего лишь беззаботная шутка неуемного писателя.

Похоже, что сам Холмс мог бы отреагировать в данной ситуации более адекватно. Оскар был несравненным собеседником и Шерлок, как нам известно из «Знака четырех», также мог быть незаурядным рассказчиком. («Холмс, когда хотел, мог быть исключительно интересным собеседником. Я никогда прежде не видел его таким разговорчивым. Он говорил о средневековой керамике и о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего. И говорил так, будто был специалистом в каждой области.»). Какой захватывающей могла бы быть их беседа! Два невероятных человека, совершенно непохожих друг на друга, за исключением того, что оба были гениями; и каждый встретил бы в лице другого достойного противника; каждый из них не имел равных в выбранном им поле деятельности; и оба они великолепно олицетворяли собой два противоположных полюса своего времени.

Но последнее слово, несомненно, осталось бы за Холмсом, который мог бы сказать Уайльду то же, что сказал и Уотсону: «Артистизм в крови может принимать самые разные формы»

***

Меня тут, признаюсь, заинтересовала личность матери Уайльда. Приведу несколько выдержек из ее биографии.




Джейн Франческа Агнес Элджи родилась в 1821 году в Ирландии, в семье дублинского адвоката Чарльза Элджи и Сары Кингсбери. Дедушка Франчески по материнской линии — доктор Томас Кингсбери был Комиссаром банкротов в Ирландии. Баронет Чарльз Ормсби, её дядя, был членом ирландского парламента. Родная сестра матери, тётушка Генриетта, была замужем за Чарльзом Метьюрином, автором романа «Мельмот Скиталец», которым восхищался А. С. Пушкин. Старший брат Франчески эмигрировал в США, где стал известным адвокатом. Двоюродный брат — Роберт Мак-Клюр — вице-адмирал, был прославленным исследователем Арктики. Сама Франческа Элджи считала, что её семья происходит от знатного итальянского рода Алигьери. Она называла себя потомком Данте.

В 17 лет Джейн увлеклась движением «Молодая Ирландия». Юная красавица стала знаменем восстания против английского правления, писала политические стихи и воззвания в журнал “The Nation”, в которых призывала народ на баррикады. «Никто из тех, кто выступал с обличением политических ошибок в Ирландии, — пишет её биограф, — не пользовался таким благоговейным вниманием, как эта очаровательная девушка, ставшая вскоре известной под псевдонимом Сперанца». «Я выражаю душу великой нации, на меньшее я, признанный поэтический голос моего народа, не согласна. Я жрица у алтаря Свободы», — писала Джейн в будущем своему сыну Оскару.

Вскоре случилось несчастье: у Франчески умерла мама. И хотя замужество не входило в её ближайшие планы, в ноябре 1851 года Сперанца стала женой известного врача-окулиста Уильяма Уайльда. Со стороны эта пара выглядела странно: некрасивый муж был наголову ниже своей красавицы-жены. Правда, их многое объединяло: они оба были людьми известными, обеспеченными, разносторонне одарёнными, трудолюбивыми, оба увлекались легендами, древними мифами и поверьями, оба были патриотами Ирландии. Общие духовные интересы, глубокое уважение и взаимное восхищение друг другом сделали этот брак на редкость крепким. Романтичная творческая натура Сперанцы помогла ей разглядеть за невзрачной внешностью талантливую личность Уильяма Роберта Уайльда. Она всем сердцем полюбила этого, по её словам, «лучшего собеседника в Дублине» (из письма к подруге).

В 1852 году родился их первенец — Уильям, а 22 ноября 1854 — Оскар Уайльд. После рождения второго сына Джейн написала своей подруге: «Скорее можно представить Жанну д’Арк покорную узам брака, чем Сперанцу, качающую люльку с мальчуганом. Ребёнку всего месяц, а он уже красив и силён, если бы ему было три; его назвали Оскаром Фингалом. Не правда ли, это великолепно, туманно и в стиле Оссиана?»

Один из друзей семьи Гамильтон написал о Джейн Уайльд следующее: «Вне всякого сомнения, Сперанца была самой яркой звездой галактики… Молодость, красота, исключительное воспитание, редчайший ум, личное обаяние, образованность, оригинальность и сила характера сделали эту женщину центром дублинского высшего общества».

И если старший сын Уилли воспитывался Сперанцей на героическом эпосе ирландского народа, то Оскару досталась мама, охваченная страстью к неоклассическому возрождению. Новый дом Уайльдов был украшен картинами из жизни древних греков и римлян, копиями античных скульптур. Поостывшая к революционным идеям Франческа погружала своих сыновей в мир Эсхила, Софокла и Еврипида. С любовью и вниманием Джейн Уайльд раскрывала души своих детей, наблюдала, изучала их особенности и сильные стороны характеров, которые, впрочем, сама и создавала. Теперь уже Оскар ходил у матери в любимчиках. «Уилли хорош, — писала она в своём дневнике, — очень красив и на редкость умён, но Оскар — О! из него получится нечто божественное». Своим чутким восприятием «божественной эллинской речи» и проявленным усердием при изучении языков Оскар наравне с Уилли завоевал сердце матери.
----
В 1895 году Оскару Уайльду предъявили обвинение в «непристойных отношениях» с молодым аристократом Альфредом Дугласом. Друзья убеждали писателя покинуть Англию.Леди Франческа сказала: “Если ты уедешь, я от тебя отрекусь, а если останешься, то навсегда будешь моим сыном”».
К сожалению, всё произошло совсем не так, как она себе представляла. После заключения сына в тюрьму и вынесения приговора героический дух Сперанцы был сломлен. Леди Уайльд тяжело заболела. Ей отказали даже в просьбе проститься с сыном. Мать Оскара умерла ровно через месяц после вынесения ему приговора. Это стало для него страшным ударом. Сын винил себя в смерти матери, которую любил больше всего на свете.

В своей тюремной исповеди «Из глубины» Оскар Уайльд писал: «Моя мать, равная по своему интеллекту Элизабет Баррет Браунинг, а по историческому значению — мадам Ролан, умерла от горя, потому что её сын, чьим гением и творчеством она так гордилась, кого считала достойным носителем славного имени, был приговорен к двум годам принудительных работ… Её смерть поразила меня таким ужасом, что я — некогда повелитель слов — не нахожу ни слова, чтобы передать мою муку…»

Читая про историю жизни Сперанцы, натолкнулась на замечательное высказывание Джона Раскина:

«КОГДА СОЕДИНИЛИСЬ ЛЮБОВЬ И МАСТЕРСТВО, МОЖНО ОЖИДАТЬ ШЕДЕВРА»

***
Хочу еще кое-что добавить. Может, я лох и что-то где-то упустила, но не помню и не нашла в книгах упоминания о том, что в "Союзе рыжих" Холмс с Уотсоном слушали Вагнера. Это был концерт Сарасате, но что он играл Вагнера я как-то упустила.

В ходе перевода в очередной раз столкнулась с тем, что перевод,с которым нам часто приходится иметь дело, может быть довольно авторским. Поскольку отталкивалась от оригинала "Преступления лорда Артура", то пытаясь провести сравнение - как предлагал автор- в отношении цвета глаз героини и Алисы Тернер, поняла, что в советском переводе и тут допустили вольности. Глаза-то у нее в принципе фиолетового цвета, цвета фиалки - если выразиться изящнее, но никак не голубые. Ну, и еще вот долго ковырялась в поэме Уайльда "Сфинкс" в переводе Гумилева - уж больно было интересно, как он художественно изобразит "пеструю ленту". Оказалось, что зря я старалась, потому что, видимо, из соображений рифмы все змеи и пестрые гадюки были просто названы "ехиднами")) Так что пришлось мне худо-бедно обойтись своими силами.

В общем, как-то вот так. Хоть сама статья полна фантазий, но я очень рада, что ее перевела и пока вкратце ознакомилась с "Преступлением лорда Артура". У меня стойкое впечатление, что книга эта связана с циклом о молодом Холмсе и, наверное, надо с ней ознакомиться более подробно.

Ну, и это, конечно, имеет лишь косвенное отношение к этому посту, но последнее время часто стали приходить в голову мысли о том, чтоб попробовать сделать свой перевод Канона. Ну, не то, чтобы свой... Я все же большой поклонник старого советского, но хотелось бы как-то его переработать - что-то исправить, что-то дополнить, внести указания на соответствующие цитаты из того же Шекспира, например. А то последнее время стала часто ощущать, что оригинал и перевод - причем почти любой - две большие разницы. Но это пока мечты... Не хватает времени даже на самое необходимое.

Не знаю, стоит ли об этом писать, когда нет времени даже на более позитивные посты, но. наверное, мне нужно выпустить пар)

И речь пойдет, конечно, о моей работе. Спрячу под кат, потому что тут не самые позитивные мысли и впечатления. Все довольно хаотично, и это просто эмоции последних двух дней. Ничего нового в них нет, просто я от всего этого отвыкла за этот - для меня очень спокойный - год. И если честно как-то оно сразу все навалилось в эти дни - хоть на работу временами выезжала и раньше - бег до метро, толкучка в транспорте, форс-мажорные обстоятельства на работе и непременное засыпание за ужином - знакомо все просто до боли и как же я не хочу вновь в это погружаться...

читать дальше

Вообще, работаю здесь ужасно давно, хотя иногда кажется, что пришла совсем недавно. Ну, и надо сказать, что когда-то все было иначе и многое было связано с этой компанией - и дружба, и любовь и просто сознание того, что я знаю свое дело, и хоть в работе моей ничего особо возвышенного нет, но я чувствовала себя здесь уверенно, как говорят, была лицом компании - в общем, картина была довольно позитивная.

Ну, я вообще-то реалист, и это сейчас так все хорошо говорю о прошлом, а было, конечно, всякое, ну, и коллектив, который, в общем, принято считать дружным и хорошим, был далеко не идеален, и нервотрепки хватало всегда, но все это компенсировал мой отдельный кабинет, где можно было в случае чего отсидеться и быть вдали от всяких дрязг .

Но постепенно настали новые времена. За последние несколько лет коллектив сменился процентов на восемьдесят. Пришло новое время и новые люди.
Собственник компании все тот же, к слову сказать, он вроде входит в десятку богатейших людей России. Но на ведущих руководящих постах многие сменились. Была взята на вооружение новая политика, основанная на зарубежном опыте. И со стороны это, возможно, выглядит позитивно. Вот же они молодые бизнесмены, будущее России, вооруженные западным опытом и горящие энтузиазмом. Сейчас все завертится и мы окажемся впереди планеты всей...
Да только вот ничего позитивного, кроме громких иностранных слов, что-то не чувствуется. То есть, полагаю, что кто-то все это ощущает... Ну, а на лицо вот что. Появилась куча тестов с дурацкими вопросами.Причем двух видов - в первых вам задают примерно 50 вопросов о том, что для вас важнее зарплата или престижность работы в компании. Вопросы задаются по-разному, но суть одна. И как сказали, главное при этом не сбиться и настаивать на том, что работа в этой компании это наше все.Это немного раздражает, но терпимо. Со вторыми вопросами похуже. Они вроде как должны подтвердить вашу компетентность. Помню, в первый раз я напряглась, поскольку в своей новой работе компетентна лишь отчасти. Но оказалось, что тут проверяется вообще непонятно чья компетентность. Я здесь как-то написала, что вопросы были рассчитаны на Майкрофта Холмса. Давались какие-то цифры по рождаемости и нужно было сказать каков прирост населения Бразилии. Ответить на вопросы из области высшей математики, физики, географии, политики. Ответить на все это надо на скорость! И представьте, вам говорят, что от этого теста будет зависеть, кого сократят в ближайшее время. А вас спрашивают про то, о чем вы не имеете ни малейшего понятия. Потом сказали, что главное в этом деле скорость. Вот такие нововведения.

На самом деле за последние два дня произошли два события, которые вернули меня к реальности после этого, в чем-то очень спокойного периода удаленки. Ну, и как бы исчезли последние иллюзии...
Вот эти самые прогрессивные новые люди решили практически упразднить мою должность. Ну, вроде я переквалифицировалась, ладно. Потом вот совсем недавно отобрали и комнату, а это ж не просто было рабочим местом, там же кучи документов, оргтехника и много чего еще - чего просто выбросить нельзя, потому что упразднить все это совсем они тоже не могут, поэтому я им вроде как пока нужна, с какой стороны ни посмотри. Но моя комната приглянулась одной бизнес-леди, которой дали кабинет рядом с моим. И она решила, что это помещение просто идеально подходит для ее раздевалки И весной меня со всеми пожитками выкинули оттуда и перевезли в будку возле самого входа. И вот тут заметьте какой подход к делу. И дело вовсе не в том, что это непосредственно меня касается. Но подход ни разу не деловой и даже не капиталистический, он монархический какой-то. Нужны апартаменты! И все тут. Прохожу когда мимо, вижу как там, где у меня стояли несколько шкафов с папками, теперь стоит одинокая пальма - классное использование рабочей площади! И плевать, что у этой комнаты было более полезное применение. А зато в моей будке у меня вечное чемоданное настроение - и я не представляю, как что-то найти в документах, которые так по пакетам и лежат, с которыми я переехала. Потому что расставить и разложить их негде. Сидеть за столом и работать на компе можно, только чертовски неудобно, со стола при этом приходится что-то перекладывать на пол и иногда даже ставить на это ноги потому что иначе никак. Ну, и если честно, я рада и такому закутку, куда можно прийти и перевести дух. Но там можно просто сидеть и ничего не делать, а вот работать затруднительно. Но как мне жизнерадостным тоном сказала начальница, что и не надо, работать я буду в зале, а здесь, ну, чисто на всякий случай, если вдруг какой редкий клиент появится...

Ну, вот они и появились. Позавчера за полчаса до конца рабочего дня главбух притащил ко мне вместе с двумя мужиками три коробки финансовых документов, которые надо растасовать и передать, так сказать, по назначению. Растасовать?! Где? Вот в этой туалетной кабине? Чтоб встать просто у стола, мне пришлось оттуда вытащить стул)) Люди, пришедшие получать документы, были не особо довольны, когда я попросила прийти позже, но кажется поняли меня, увидев, как я раскладываю эти пачки везде, где придется: на столе, на принтере, на полу... Идущая уже домой начальница окинула критическим взором этот пейзаж и сказала, чтоб я позвонила ей, когда соберусь уходить, чтоб она знала, во сколько это все закончится. Это закончилось в восемь. Я отрапортовала, что все в порядке. вроде количество более или менее сошлось, на что мне ответили, что я как всегда нервничаю на ровном месте. Все в порядке, она не сомневалась, что я смогу все разобрать в любых условиях. Да, все фигня, конечно, кроме наплевательского отношения и того, что так это просто не делается. Ну, и вообще-то из этой деревни в восемь вечера еще надо как-то уехать... Ну, и чего я так недовольна? все же нормально...

А на следующий день было , типа, подведение итогов по скайпу, плавно перешедшее в бизнес игру для поддержания командного духа. И умилила наша главная шефиня. Был проведен анонимный опрос, по разным вопросам, касающимся компании. Поразительно, но большинство недовольны зарплатой и условиями труда, а рекомендовать компанию своим знакомым готовы только 20 процентов. А чего удивляться-то? Это при том, что зарплаты многих коллег превышают мою, как минимум, вдвое, а вообще я даже не помню, в каком году ее последний раз поднимали, причем чисто символически.
А наша мадам прямо тут же попросила сказать, в чем же интересно тут дело. И когда опять пошли ответы про зарплату, она очень так уверенно сказала, что не все же измеряется деньгами. Должна быть еще какая-то причина. И заговорила о престижности работы в компании, о том же командном духе и активной позиции. Заметив между делом, что обещанную премию урежут вдвое, ибо не заслужили...
Ну, я вот только не пойму, ну , не хотите платить деньги, ладно, все это уже давно поняли, но сколько можно вешать лапшу на уши с почти комсомольским задором? После этого все мы вместо работы - которую никто не отменял - играли два часа в эту командную игру. А командный дух он, вообще-то в другом. Чтоб потом мы трое могли вовремя закончить работу и не задерживать друг друга, мы в перерывах игры как могли делали свои несчастные проводки... Это вот без громких слов и лозунгов - ты сам сделаешь все зависящее, чтоб не подвести коллег. Помню, что на прошлом подведении итогов старшая коллега сказала: Да какой командный дух, они же с нами даже не здороваются.
Ну, и вот сейчас любят говорить про то, сколько раньше было вранья. Возможно; только сейчас не меньше. Со стороны выглядит все на редкость позитивно. Столько энергии, столько замечательных слов было сказано о сплоченности, взаимовыручке, командном духе. Но это если ты все это видишь и слышишь первый раз. А если торчишь тут, сколько я, то поймешь, что это все вранье, и лесть, потому что вокруг все благостно кивают и говорят, что все супер.

Ну, в общем, вот. Прошу пардона за негатив

В очередной раз пересматривала вчера "Эбби Грейндж" и более, чем когда либо почувствовала как бы двойственность в словах леди Брэкенстол. Не знаю, мое ли это только видение или это чувствуют все... Но решила сказать об этом.
Проиллюстрировать это практически нечем, там все собственно заключено в словах леди Мэри и попутной реакции Холмса и Уотсона. И эта их реакция также позволяет взглянуть на ее рассказ как бы с другой стороны; их глазами, их эмоциями; когда все сказанное этой женщиной напомнило им о чем-то своем, хорошо знакомом, с чем они постоянно сталкивались в своей жизни.

Леди Мэри вроде как говорит о муже, хотя потом уже становится ясным, что все это совсем не о нем. И хотя она использует тут свои воспоминания об отце, то, что она говорит, практически легенда. Но прислушаемся к ее словам о якобы близком человеке, страдающим от болезненного пристрастия. В данном случае, к спиртному. Но пристрастие бывает разным... Например, кокаин... И я уверена, что ее рассказ напоминает Холмсу и Уотсону собственную историю.

"Сэр Юстес пил...Не так, чтоб это повлияло на наш брак, и не так, чтоб это мешало ему выполнять общественный долг..."

Особенно вот это, для меня это прямо приоткрывает дверь на Бейкер-стрит:

"Когда это овладевало им сильно, он прятался куда-нибудь до тех пор, пока зелье не переставало действовать"

"Конечно, я приходила в отчаяние" - Грустное лицо Уотсона. - "Но он был достаточно горд, чтоб избавить меня от этого зрелища"

Характерно, что и у Холмса и у Уотсона слова ее вызывают, видимо, в памяти одни и те же ассоциации. Это видно по тем взглядам, которыми они тут же обмениваются - они понимают друг друга без слов.
Ну, я лох, и делать закладки не умею, потому вот он этот фрагмент



Может, все и не так, но я давно уже вижу в этом фрагменте вот такой двойной смысл. Думаю, что похожих эпизодов в Гранаде немало, какие-то нам уже известны, какие-то нет. Я не знаю, насколько это было заложено в первоначальный замысел. А если и было, то, мне кажется, в сериале есть немало такого - подобного - о чем никто не стал бы писать или говорить в интервью. Имеющий уши да услышит.

Ну, и еще попутно. "Эбби Грейндж" - в чем-то уникальная серия. По крайней мере, для меня. Возможно, потому, что эта серия после долгого перерыва. Возможно, из-за трагедии с Джоан и тяжелого морального состояния. Но Джереми здесь идеальный Холмс. И такой худой... Но дело не только в этом - не знаю, как назвать... Но для меня он здесь именно квитэссенция Холмса. В самом чистейшем виде.

Уже несколько раз мне задавали вопросы о кое-каких шерлокианских книгах, которые я про себя называю книжками-игрушками. Но это, конечно, шутка, просто книги эти, особенно буржуйские, это как продолжение той самой Большой Игры. У нас тоже вышел своего рода аналог такой книги, и наверное, многим он хорошо известен - это "Приключения Шерлока Холмса" из серии "Книга-эпоха".



О нем я немножко расскажу в следующем посте, для тех , кто еще не знаком с этой книгой

Возможно, я и не права, но мне кажется,что идея такой книги была позаимствована у англоязычного двухтомника "The case notes of Sherlock Holmes". По-моему Sherlock когда-то немного рассказывала о первом томе, и я сейчас немножко расскажу и покажу страницы этих книг для тех, кто о них не слышал. Собственно, в основном речь пойдет как раз о первом томе, потому что второй том - Возвращение Холмса" на мой взгляд , был уже несколько бледнее.





Эта книга была, наверное, второй моей книжной покупкой из-за рубежа. Первой была книга Дэвиса.

Итак , книга, как это явствует по ее заглавию, представляет собой непосредственно записки, сделанные доктором Уотсоном и прилагающиеся к ним , так сказать, "материалы дела": телеграммы, отчеты, записки, фотографии. По мне так это воплощенный книжный вариант "Большой игры" - документальное подтверждение реальности "Священных писаний".

Пока продемонстрирую несколько страниц, а к остальному надеюсь вернуться позже, когда пойдет речь об этих делах.

Итак, открываем



И далее следуют материалы дела "Скандал в Богемии". Записки, сделанные рукой Уотсона, карта Богемии, письмо короля Холмсу





К этому делу еще прилагаются так называемые артефакты, бережно вложенные в особые карманы из тончайшей бумаги, похожей на кальку. Фотография Ирен Адлер и афиша ее выступлений








Тайна Боскомбской долины.

Телеграмма Холмса Уотсону, карта, газетная заметка, записка Холмса Джону Тернеру







Собака Баскервилей.


Самое начало истории, визитная карточка доктора Мортимера, отпечатки лап



И отдельно вложенный манускрипт, сложенный вчетверо



Последнее дело Холмса

Его письмо Уотсону из Франции



И последняя страница... Письмо Холмса, газетные заметки



Все это можно рассматривать до бесконечности)

А в следующем посте постараюсь немножко "осветить" наш отечественный аналог)

Возможно, все же есть вещи, которые трудно перевести на русский, сохранив ту музыку и ритм, которая чувствовалась на языке оригинала - что-то будет утеряно: либо изящество, либо точность. И иногда даже думаешь, что лучше за что-то даже не браться)

Но у меня случилось что-то типа вдохновения) И пускай эта моя попытка будет здесь. Если даже она немного неловкая, то все таки донесет смысл)



Это одна из самых старых зарисовок. Точное имя автора напишу позже, но мне кажется, что оно звучит, как rabidsamfar - как-то так

Зарисовка из цикла 100 words to Baker Street



Теперь, после того, как Моран был надежно заперт в камере Скотланд Ярда, разбитое окно – заткнуто одеялом, и было покончено с праздничным ужином , приготовленным миссис Хадсон, мы проговорили почти всю ночь , но, в конце концов, после вина и всех событий этого поразительного дня нас обоих потянуло в сон. Я подумывал, не стоит ли пойти домой – до начала утреннего приема оставалось не так уж много времени – но диван был ближе, и когда мне удалось выпроводить Холмса в его спальню, я устроился там, закрыв глаза и надеясь , что смогу соснуть здесь, никем не потревоженный.


И на этот раз оба мы были разбужены не моим ночным кошмаром, а его.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра