Люди, если вдруг откликнется кто живой, а статистика у всех работает? У меня появились смутные сомнения...
Хотя все может быть, конечно.

P.S. Не, похоже, работает, просто все как всегда

Когда захожу на техподдержку, становится немного тревожно - похоже, этот сайт никто не чинит. Число посетителей, кстати, тоже тревожное, в общем, понятно, что отсюда все бегут.А я опять расслабилась, надо продолжить заниматься архивом.
Сейчас чисто погулять вышла в Дыбр. Надеюсь, что как убежище оно неплохое, но в принципе дайри, конечно, не заменит и по хорошему делать там нечего. Только залечь на дно.

Вообще , если трезво подумать, что если хотеть какой-то публичности, то мне самое место все же в ЖЖ. Но в принципе везде довольно глухо. Признаю это без всякой драмы - что есть, то есть.

На фикбуке народ обрадовался возможности не писать отзывы, а дарить авторам какие-то монеты. Нам это знакомо. Тревожная тенденция. А я только сегодня проглядывала буржуйский фик с 75 комментами. Поэтому у них непрерывный процесс. А у нас с Холмса переключились на Шерлока, с Шерлока - на Благие намерения и дальше со всеми остановками. чувствую себя мастодонтом.

Радостно вернулась к английским фикам. И прямо услышала голос из "Командос": "С возвращением, Джон"))

Вроде немного отпустило голову и хоть немного надо заняться переводом. На завтра приготовила себе в дорогу большой pdf-файл со "Сценой". Ну, очень здоровая глава. Из серии "на работе все равно делать нечего", хоть и не всегда, конечно.

Под конец немного разочаровалась содержанием) Надеялась, что будет больше о книгах, чем о поездках, и книгах более широкого масштаба не только о холмсовских местах в Лондоне. Потому, по возможности, кратенько)

***
Но... в начале 2015 года у меня появилась идея собрать книгу новых пастишей о Холмсе, которые я намерен был издать. То, что вначале был скромной идеей выпустить книгу в мягкой обложке, включающей пару дюжин рассказов, выросло в продолжающуюся серию "Новая книга рассказов о Шерлоке Холмсе MX", которая сейчас насчитывает двенадцать объемистых томов, и скоро их будет еще больше. Авторские гонорары за книги идут на поддержку школы «Stepping Stones» в Андершоу, одном из бывших домов сэра Артура Конан Дойла. На данный момент книги, благодаря очень любезной поддержке авторов, собрали для школы более 30 000 долларов.

Поскольку книги редактировались в течение всего 2015 года, стало очевидно, что первые три тома станут самыми большими из всех изданных книг такого рода. Издатель Стив Эмедж запланировал грандиозную вечеринку по случаю выхода книг в Лондоне, и какое-то время мне было очень грустно, когда казалось, что я не смогу там присутствовать, поскольку я был лично заинтересован в появлении на свет этих книг. Но потом было решено, что я вернусь в Англию на вечеринку и мое второе холмсианское паломничество . (Большое спасибо всем, кто помог сделать это возможным!) Вечеринка была невероятной, как и встреча со многими авторами, внесшими свой вклад.

Находясь в "Андершоу" и " Stepping Stones ", я смог провести некоторое время в бывшем кабинете сэра Артура, в том самом месте, где он будучи литературным агентом, готовил к публикации "Собаку Баскервилей" и "Возвращение Шерлока Холмса". Я даже смог начать писать новый рассказ прямо там, как показано на этой фотографии . . ..



И выпала возможность встретиться там с Роджером Джонсоном


***
Это почти все и я ограничусь совсем кратким обзором книг. Они, в основном, краеведческие и мне лично интересны лишь в плане каких-то подробностей или благодаря авторам.

Две книги Бернарда Дэвида. Даже не знала, что у него были книги. Он из тех авторов, у кого каждая статья как открытие.



Ну, тут вот на всякий случай полезная информация
"Пара более поздних книг - "Лондон Шерлока Холмса" (2012) Джона Кристофера и "Лондон Шерлока Холмса" (2015) Роуз Шепард. Каждая книга довольно красочна и привлекательна, но они освещают только самые популярные места. Я был несколько разочарован книгой Шепард – это толстая и красивая книга, но в ней представлено слишком много фотографий Бенедикта Камбербэтча и Мартина Фримена, вместо того, чтобы показать актеров, которые на самом деле изображали Шерлока Холмса, очевидно, в качестве подачки современным поклонникам этих недавних версий Альтернативной вселенной.

***

Дирстокер и я пробрались в лабораторию в Бартсе, где я достал экземпляр Полного собрания сочинений о Шерлоке Холмсе, который захватил с собой, и перечитал фрагмент о первой встрече там наших героев.



Я поехал на запад поездом в Дартмур, где исследовал вересковые пустоши и прочитал главы“Человек на гранитном столбе” и “Второй отчет доктора Уотсона” из «Собаки Баскервилей», сидя на вершине «Хаунд Тор». Вот как это выглядело. ...



Я поехал в Эдинбург, потому что хотел побывать в Шотландии, раз уж посетил Великобританию, а что может быть лучше, чем посетить статую Холмса на месте рождения сэра Артура, а также паб «Конан Дойл»? (Действие некоторых превосходных пастишей тоже происходит в Эдинбурге.)



Вернувшись в Лондон, я совершил речную экскурсию, пытаясь представить, как преследую Джонатана Смолла и Тонгу после отплытия с того самого причала, которым пользовались Холмс, Уотсон и Этелни Джонс из Скотленд-Ярда.

Я также провел пару дней в Ист-Дине, Берлинг-Гэп и Бичи-Хед в Сассексе и их окрестностях, потому что Холмс фактически большую часть своей жизни прожил , удалившись от дел, в своем коттедже в Саут-Даунсе. (Если вы верите Баринг-Гулду – а я в основном верю, поскольку я в значительной степени сторонник его теорий, – Холмс проживал там с осени 1903 года до своей смерти в 1957 году, дожив до глубокой старости, благодаря маточному молочку!)
Находясь в этом районе, я нашел место на вершине утесов Бичи-Хед, прямо напротив фермы Ходкомб, и перечитал “Львиную гриву”, глядя вниз на ферму “Фулворт” (Берлинг–Гэп - слева, ближе к белым скалам) и дом Мод Беллами "Гавань". (Этот дом действительно существует, точно такой, как описано в рассказе! Его можно увидеть в конце дороги, ведущей на вершину холма в Берлинг-Гэп, “того самого, с угловой башней и шиферной крышей”, как описывает его Холмс в “Львиной гриве”). Находясь там, я также перечитал заключительную главу книги Баринга-Гулда "Шерлок Холмс с Бейкер-стрит", описывающую смерть Холмса там, на этом месте, 6 января 1957 года.

Бывают совершенно внезапные посты. Ну, а в данном случае даже серия постов...
Просто некоторое время назад наткнулась на гигантское эссе Дэвида Маркума, оно висит сейчас в закладках, подумала, что обязательно надо будет им заняться и немножко о нем забыла. Но вот таких случаев бывало много и сейчас, вспомнив о нем, решила, что надо ковать железо, пока горячо. И, наверное, будет ряд постов - эссе очень большое со множеством фотографий и я не хочу все это запихивать в один огромный пост и прятать все это под кат. Поэтому будет много частей.

И для начала скажу пару слов о Дэвиде Маркуме. Я о нем не раз здесь упоминала, но я постоянно нахожу свидетельства того, что этот дневник никто не читает, потому скажу в двух словах. Маркум - своего рода подвижник. Он издал огромнейшее количество сборников пастишей о Холмсе и сам является автором многих книг - у нас что-то переводили, но как всегда не самое лучшее. Помню, как я впервые увидела 1 том этой его Новой Шерлокианы "Новые рассказы о Шерлоке Холмсе. Часть 1 1881-1889".

Потом появился 2 том и третий... Когда их стало 6, у меня мелькнула мысль, что издатель просто нашел в Холмсе прекрасную "дойную корову" и будет теперь выдавать сборники , конца которым не будет. В чем-то я оказалась права - им в самом деле нет конца)) Сейчас их уже более трех десятков вот только этой серии, а есть еще серии с более узкой направленностью - о начале знакомства с Уотсоном(я пока еще не добралась), о Хиатусе, о Войне... Я почти залпом прочла 5 сборников, 6 оказался неудачным, если мне память не изменяет и я тогда остановилась. Но потом были еще соблазнительные аннотации, и я просто пока не дошла до этих книг, но сейчас стала потихоньку перечитывать их сначала. Было много интересных рассказов, некоторые из которых были очень атмосферными. Ну, я уже упоминала и об индийской принцессе, и вот на Новый год выкладывала рассказ из Рождественского 5-го тома. Сейчас уже как-то смутно помню рассказ, где происходит встреча Майкрофта и Мориарти, и запомнился рассказ периода 1920-х, где уже и джаз, и авиация, и Холмс прекрасно со всем этим уживается) Это я к чему. Сборники все же очень хороши, их никак нельзя назвать элементарным выжиманием денег и привлечением покупателей. Ну, вот по-крайней мере, из 6 прочитанных 5 очень интересны, и я точно продолжу знакомство с ними. Очень интересуют сборники про войну...
И вследствие всего этого надо сказать, что Маркум отлично умеет выбирать интересные рассказы и привлекать талантливых авторов. Одно имя Линдсей Фэй чего стоит) И, кажется, там у него издавалась и Westron Wynde уже под другим именем. Поэтому он мне интересен.
Но есть о нем еще такая подробность. Он категорически не воспринимает Бретта. И мне это тоже в какой-то степени интересно. Ну, понятное дело, что у всех свое восприятие. Но я уважаю такой его подход, отличный как бы от большинства. И мне это близко в каком-то плане. Для меня это значит сейчас не брать, не глядя, все, что дают, а воспринимать широко раскрытыми глазами. Ну, это вот так же, как у нас с Ливановым. Кто-то в восторге, кто-то наслаждается этой "иронией", а кто-то скажет "господи, да ведь тут ничего общего с книгой". Ну, а кто-то еще скажет:"бог с ним, что в книге по другому, а мне так больше нравится")) Бретт, конечно, прямо скажем не Ливанов) Но вот Маркум считает, что он там тоже многое исказил. Когда я читаю такое, то не схожу с ума от возмущения, а понимаю в сотый раз, что надо бы очень серьезно перечитать Канон. Возможно, почаще заглядывая в оригинал.
В общем, сказала я свои два слова) и даю слово Маркуму

Дэвид Маркум

Холмсианские паломничества: Планируя Великий Хиатус
[Версия этого эссе первоначально появилась в "Трудах Пондишерри Лодж", информационном бюллетене индийского Общества Шерлока Холмса (Том 6, № 1, 1 июня 2018 г.)]



Англия звала меня с тех пор, как я себя помню.
Я всегда был очарован всем этим. Если по телевизору покажут что-нибудь об Англии, я остановлюсь и посмотрю. Я смотрю на карты и старые фотографии и удивляюсь различным эпизодам истории, которые происходили в стольких уголках мира. И мне нравятся истории, действие которых происходит там, особенно детективы примерно с 1870–х по конец 1930-х годов.
Иногда я задаюсь вопросом, не заложено ли это во мне изначально. Я родился, вырос и до сих пор живу в восточном Теннесси, который был заселен в значительной степени английскими, шотландскими, валлийскими и ирландскими иммигрантами. Практически в любом направлении, в котором это прослеживается, – а члены моей семьи провели довольно обширную генеалогическую исследовательскую работу, – мое происхождение английское и шотландское. “Маркум” происходит от “Маркхэм”, и в этом направлении линия нашей родословной была прослежена вплоть до Ноттингема 1400-х годов. (Интересно, что мой отец, Джон Маркум, всю жизнь проработал в правоохранительных органах и даже короткое время был шерифом – и мы в родстве с сэром Джоном Маркхэмом, который был шерифом Ноттингема.)
Другие имена в моей семье имеют схожие английские и шотландские корни. Девичья фамилия моей матери была “Рэтбоун”. Ее мать была “Рассел”. Мать моего отца была “Смит”, а его бабушка по отцовской линии (и, следовательно, моя собственная прабабушка) была “Уотсон”. (Первый американский Уотсон в нашем роду приехал из Англии в начале 1800-х годов.) Таким образом, во мне течет кровь и Уотсона, и Рэтбоуна. И можно было бы вспомнить радиопередачу “Случай с самым лучшим маслом” из радиопередачи "Новые приключения Шерлока Холмса" (18 апреля 1948 года), в которой Холмс говорит Уотсону, что он дальний родственник Рэтбоунов.
Поскольку интерес к Англии проистекает из многих направлений, то моя любовь к миру Шерлока Холмса только подливает тут масла в огонь.

Знакомство с Холмсом

Впервые я начал читать о Холмсе в 1975 году, когда мне было десять лет. С тех пор я собрал, прочитал и рассортировал в хронологическом порядке буквально тысячи приключений Холмса, как канонических, так и стилизованных. В середине 1990-х я вернулся в колледж, для получения второй степени в области гражданского строительства. В то время произошло несколько вещей. Впервые у меня появился доступ к хорошему быстрому Интернету, и поэтому я смог отследить много новых пастишей, о которых раньше не знал. Я также смог распечатать сотни из них – реально хороших историй, – которые я нашел спрятанными в Интернете. (Хорошо, что я заархивировал их, так как многие с тех пор исчезли.)

В то же время ночами я работал, возвращаясь днем в колледж, но были большие промежутки времени, когда я мог сделать свою домашнюю работу, а затем – когда она была закончена – почитать для собственного удовольствия. Я всегда любил Холмса, и в тот период, когда у меня было свободное время на работе с трех часов дня до полуночи, я начал читать - в очередной раз - различные рассказы о Холмсе из моей коллекции, накопленной с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Но я обнаружил, что просто перечитываю те же самые книги, к которым всегда обращался и прежде - Канон и кое-какие любимые пастиши. Попутно я приобрел немало книг, которые еще не читал. Поэтому я решил, пока у меня есть настроение, прочитать их все – до тех пор, пока у меня есть интерес, прежде чем решу переключиться на что-то другое.
По мере чтения мне стало любопытно, какие места упоминаются в историях – как реальные, так и подразумеваемые(фигурирующие под другим именем). Я начал сверяться с картами. Оказалось полезным сделать ксерокопии некоторых основных карт Англии и Шотландии и хранить их у себя в небольшой папке. Я повсюду носил с собой эту папку, когда читал и перечитывал различные приключения Холмса - на работе, в колледже и дома, – постигая мир Холмса и Уотсона таким образом, как раньше никогда еще этого не делал. Я также стал делать подробные заметки о датах, когда произошло каждое приключение, и чем больше я читал и перечислял, тем больше я начинал понимать, как все это вместе складывается, - как Канон, так и стилизации,- в Великий Холмсианский Гобелен.

Хронологии и карты

В качестве отправной точки для моей собственной хронологии я использовал хронологию Баринга-Гоулда, но были моменты, когда я с ним не соглашался, и я никогда не чувствовал, что его утверждения являются догмой. Продолжая читать, я усовершенствовал и увеличил свою коллекцию, собранную в папку – как с улучшенными картами, так и со списками историй по датам. У меня также были различные аннотации к каждому рассказу, как стилизованному, так и каноническому, включая те места в рассказах, которые не вписывались в общую картину, и другие случаи, которые упоминались по ходу в разных пастишах, “Неописанные случаи” из Канона, такие как Гигантская крыса Сумматры и Вигор, Хаммерсмитское чудо, и их эквиваленты в пастишах.
Примерно через год я закончил читать все, что у меня было о Холмсе, - несколько сотен книг, - и получил очень солидное представление о настоящей хронологии. И я обнаружил, что мне еще совсем не надоело читать о Холмсе. Никогда не было необходимости или желания переключаться на что-то другое, и я все еще постоянно находил новые истории, чтобы добавить к тому, что я только что закончил читать. Легко было принять решение развернуться и начать перечитывать все снова, вернувшись к самому началу, к истории из фанфика, действие которой разворачивается в 1844 году и повествует о том, как отец Холмса, вернувшись с военной службы в Индии, встретил мать Холмса, ухаживал за ней и потом они поженились. Это самое раннее в моей хронологии, которая простирается с 1844 по 1957 год, когда Холмс скончался на утесах над своей виллой в Сассексе в возрасте 103 лет.

С тех пор я продолжал жить в мире Холмса, вплоть до настоящего времени – продолжая читать и перечитывать как старые, так и новые рассказы и все больше уточняя свою хронологию. Сейчас в ней более 750 страниц, набранных довольно мелким шрифтом, содержащих тысячи приключений из романов и рассказов, радио- и телевизионных эпизодов, фильмов и сценариев, комиксов и фанфиков, а также неопубликованных рукописей. Я включаю только традиционные истории – никаких историй, где Холмс - скорее Ван Хельсинг, нежели детектив-консультант; ничего пародийного или с реальными сверхъестественными явлениями; и абсолютно ничего такого, где приключения Холмса и Уотсона разворачивается в альтернативных вселенных или современных условиях, где они выступают скорее как дефективные и сломленные злодеи, чем как герои, называют друг друга “Шерлок” и “Джон”, и не имеют ничего общего с настоящим Холмсом.
Поскольку я исследовал этот мир на протяжении почти четверти века, по ходу дела выстраивая хронологию, я также усовершенствовал свои карты и добавил много информации о путешествиях, связанных с Холмсом, в свою личную библиотеку, что оказало невероятную помощь, когда я наконец смог поехать в Англию во время моих трех (пока) холмсианских паломничеств в 2013, 2015 и 2016 годах.

Жребий, в какой-то степени, брошен.
Попутно переводу начала сразу делать пост со своими примечаниями-впечатлениями, думала, что он пойдет отдельно, но, наверное, на этот раз совмещу, а уж как там будет дальше, бог знает... Как сказали бы древние люди, знамения не внушают большого оптимизма)

И вначале будут энциклопедические записи, а ниже мои соображения.

***

А

A, первая буква почти во всех алфавитах. Переписывая «Британскую энциклопедию», по его словам, Джабез Уилсон потратил восемь недель, пока писал об Аббатах, Стрельбе из лука (Archery),Доспехах (Armour), Архитектуре и Аттике, надеясь вскоре перейти к букве B.(REDH, Союз рыжих)

Aback (назад, задом) Фок-реи «Глории Скотт» были отведены назад во время мятежа (GLOR, Гория Скотт), то есть развернуты так, что ветер прижимал парус к мачте, чтобы препятствовать движению судна. Мое добавление: в переводе Савельева – единственном, близком здесь к оригиналу – значится: «Моряки забрасопили реи на фок-мачте»

Abbas Parva – Аббас Парва, беркширская деревня, где остановился цирк Рондера в ту ночь, когда его владелец был убит, а Евгения Рондер – искалечена. (VEIL,Дело квартирантки под вуалью). Название происходит от латинского abbas, означающее аббат, и parvus, означающее маленький; parva как элемент в английском географическом названии, обозначающее малый или меньший.

Abbey, The (Аббатство) см. Westminster Abbey (Вестминстерское аббатство)

*Abbey Grange (Эбби Грейндж) - дом и поместье сэра Юстеса Брэкенстолла, в Маршэме, в Кенте (ABBE, Эбби Грейндж)

Abbey Grange, The Adventure of the (Приключение Эбби Грейндж)(ABBE) , хроника событий, которая первоначально появилась в «Стрэнд Мэгэзин» за сентябрь 1904 года и в еженедельнике «Колльер» 31 декабря 1904 года и была на следующий год опубликована в сборнике «Возвращение Шерлока Холмса».



Она касается расследования Холмсом убийства сэра Юстеса Брэкенстолла. Уотсон пишет, что это дело имело место где-то к концу зимы 1897 года, и почти все авторитетные лица сходятся на январе 1897 года.
Уотсон пишет, что одно время он предполагал, что «Приключение Эбби Грейндж» будет последним из подвигов Шерлока Холмса, о которых он когда-либо поведает публике (SECO, Второе пятно)

*Abbey school (Эбби скул/школа) см. Priory school (либо просто частная школа, либо «Случай в интернате»

Abduction (похищение) см. kidnapping (похищение, главным образом детей, но не только)

Abdullah Khan (Абдулла Хан) – один из четверых (SIGN, Знак четырех)

Abel White (Абель Уайт) – англо-индийский владелец плантации индиго, нанявший Джонатана Смолла надсмотрщиком и убитый в начале мятежа (SIGN, Знак четырех) В некоторых изданиях фигурирует, как Abelwhite.

Aberdeen (Абердин) , город в восточной Шотландии, население 153 ,503. Холмс знал о произошедшем здесь случае, аналогичном делу Сент-Саймона (NOBL, Знатный холостяк). Инспектор МакДональд был родом из Абердина (VALL, Долина страха)

Aberdeen Shipping Company, официально Aberdeen Steam Navigation Company (Абердинская пароходная компания) – пароходная компания с отделениями в Сити. Миссис Сент-Клер ездила в Абердинскую пароходную компанию за посылкой (TWIS, Человек с рассеченной губой)

***

Я говорила, что будут как бы проблемы языкового барьера. При официальном переводе Канона - как советского , так и более поздних - с ними как-то выходили из положения, но когда речь заходит о точном следовании оригиналу, выскакивают несоответствия и ты сразу видишь различия между оригиналом и переводами. Причем, вполне понятные и , конечно, незначительные, но я вот взялась только за первую запись, а уже увидела эти самые языковые разночтения. Это разница между словами, которые в русском и английском начинаются на букву А. И при переводе "Стрельба из лука" и "Доспехи(вооружение)" были заменены на "Арматуру" и "Арсенал".

Если честно, думала, что будет нелегко, но тут "подводные камни" в каждой записи. С одной стороны, дело , конечно, в языке, но с другой - такое впечатление, что мы с англичанами разные книги читали. Сейчас придется с головой уйти в сравнительное изучение "Глории Скотт".

Ну, в общем, понятно, что все идет от перевода. А он у нас высокохудожественный - со всеми вытекающими последствиями. Отсюда открытия на каждом шагу, при том, что подробности "Глории Скотт" в отношении морских приключений я знаю весьма посредственно. Но можно точно сказать, что местами у нас все переводили своими словами, а ты потом будешь тщетно искать слово фок-рея))

Дело Евгении Рондер я всегда старалась именовать по-старому, хоть в старых книгах у меня этого рассказа и не было - "Дело необычной квартирантки", но поскольку сейчас неплохо бы хоть как-то связать это с аббревиатурой, то пусть будет "Дело квартирантки под вуалью"

Теперь вот такая еще фигня. В оригинале многие рассказы носят названия "приключение". Даже зарисовка была на эту тему). Даже не знаю, как быть - все, как в оригинале, или в привычном виде...

Ну, вот еще раз поняла, что новые переводы, конечно, бесценны - потому что более-менее ничего не вырезано. Никак раньше не думала, что во "Втором пятне" что-то говорится про "Эбби Грейндж"

Но сразу скажу еще вот что - это чертовски трудно и трудоемко, по крайней мере, для меня. У меня весь диван уже завален книгами - разными нашими изданиями, комментариями Баринг Гоулда в оригинале и в переводе и я прыгаю, заглядывая то туда, то сюда. И переводчик я все же тот еще. так что это гигантский труд и явно пойдет небольшими частями - хорошо, если охвачу сейчас страницу и...голова слегка идет кругом))

Похоже, будет отдельный тэг "Открытия Шерлокианы"))

Еще неделю назад решила, что постараюсь это начать в эти длинные выходные. Начало положено. И позже, в течение дня сделаю первую запись содержания "Шерлокианы". Не знаю, насколько она будет пространной, как пойдет, и вначале там вроде нет особо больших записей.





Энциклопедия Шерлокиана

Или

Универсальный словарь имеющихся знаний
о Шерлоке Холмсе

и его биографе докторе медицины Джоне Х.Уотсоне

Составлена и издана

Джеком Трейси

Автором работ «Конан Дойль и Святые наших дней», «Второе августа»,"Какая там, к черту, старуха!"


Предисловие

Еще двадцать лет назад подобная книга была бы абсурдной. У любого, кто вырос до Второй мировой войны, были какие-либо связи с Викторианской и Эдвардианской эпохами, которые служили окружающей средой для Шерлока Холмса; многие из людей, живших в 1930-х и 1940-х годах, были уже совершенно взрослыми во времена Холмса, физическая и интеллектуальная окружающая обстановка существенно не отличались, и, конечно, отношения и лексикон еще не потерпели сильных изменений. Именно те из нас, кто родился и вырос во время и после электронной революции 1950-х годов, нуждаются в том, чтобы нам объяснили насквозь механистичный, высокомерно оптимистичный девятнадцатый век.

Бытует мнение, что викторианцы, в конце концов, не так уж сильно отличаются от нас, что большинство современных институтов ведут свое начало из викторианских времен, - но те, кто так говорит, — это историки и социологи, личность которых сформировалась до того, как компьютеры и спутниковые коммуникации изменили центр всеобщего внимания. Возможно, тридцать лет назад мы были похожи на викторианцев. Теперь - уже нет.

Истина состоит в том, что у викторианцев нет с нами почти ничего общего. Они были последними представителями человечества — до сих пор — кто познал настоящую уверенность в себе, кто искренне ожидал, что их мир устоит. Ничто еще не предвещало жестоких разочарований войны, депрессии, неизвестности ядерной угрозы. Их институты, так же, как их архитектура и артефакты, создавались, чтоб быть увековеченными, как вершина человеческих достижений – подвиг этноцентрического высокомерия, которому мы не скоро сможем что-то противопоставить. Только теперь, после огромного промедления, комбинированная технология и общественное сознание двадцатого века, наконец, разрушают тяжкий гнет девятнацатого.
Не стоит скорбеть об уходе Викторианства. Если смотреть объективно, наше викторианское наследие в высшей степени негативно. Достоинства этой эпохи были сметены историческим течением, и нам остается справляться с пережитками искусственного века.

Викторианство было названо эпохой компромисса, и это было весьма справедливо. Почти каждая значимая концепция, идентифицируемая как однозначно викторианская, была результатом компромисса — компромисса между прогрессом и традицией, наукой и религией, богатством и бедностью, привилегиями и свободой, просвещением и нетерпимостью, совестью и истерией. Это работало столетие назад, когда решение вопроса можно было отложить и забыть о нем. Однако наше собственное поколение, очевидно, больше не может позволить себе искать убежища в компромиссе – особенно, в таком анахроническом, негуманном компромиссе, что мы унаследовали от викторианцев.

Такие фундаментальные установки делают нас бесконечно отличными от них, несмотря на поверхностное физическое сходство наших миров. Если они и наслаждались сильным чувством безопасности и общности, то это достигалось ценой жесткого кодекса социального поведения, который очень сильно противоречил нашим собственным представлениям о личной свободе. Если они и обладали беспрецедентной культурной стабильностью, то это было за счет институционализации (наделения законным статусом), а не решения проблем, созданных их собственной физической и экономической экспансией. Если они и жили в центре всемирной экономической империи, то только благодаря эксплуататорской системе, которая заставляла их рационализировать самые жестокие расовые и культурные теории в ущерб как научной, так и теологической целостности.

Это в силу скрупулезности викторианцев и чувству ответственности перед их собственной близорукостью их институты простояли так долго, и только перед лицом саморазрушения, которое они сделали неизбежным, мы начали осознавать, насколько они непригодны для общества, чуткого к человеку и природе.

Необходимость разрушения социальных моделей викторианцев делает еще более важным то, чтобы мы действительно понимали их, если хотим правильно выполнять свою работу. Это не всегда легко, поскольку, если мы закрываем глаза на их более прискорбные обстоятельства (что сделать возмутительно легко), последние двадцать или тридцать лет правления Виктории, возможно, являются одними из самых по-настоящему романтичных в истории. Это без труда обнаружил бы любой мужчина с небольшим количеством денег и жаждой приключений. Каждый континент по-прежнему в изобилии мог представить любое сочетание опасностей и потенциальных богатств, какое только можно вообразить. На картах Африки и Южной Америки по-прежнему было множество белых пятен, если вас привлекали совершенно примитивные условия, и мало волновали развлечения цивилизованной жизни, а Центральная Азия и полярные регионы были, возможно, менее экзотическими, но не менее сложными. Австралия, Южная Африка и американский Запад предлагали приключения без лишений и тяжких испытаний жизни исследователя. Были жители островов Южного моря, восточные индейцы, краснокожие индейцы, африканцы и арабы (все "ниггеры"), которых эксплуатировали по всему миру. Армия предназначалась для низших классов, если только вы не были офицером, но любой жаждущий сражений англичанин всегда мог испытать сильные ощущения, сражаясь против флибустьеров в Центральной Америке, работорговцев в Судане или националистов на Балканах; или же, по вашему предпочтению, вы могли получить место военного корреспондента и присоединиться к смелым кампаниям против вооруженных примитивным оружием аборигенов Ашанти или населения осваиваемых территорий Индии. Это была эпоха "рядовых джентльменов" — хорошо образованных младших сыновей имущих классов, которые никогда не получили бы наследства дома и поэтому отправились за границу воевать, оседать, колонизировать, управлять, исследовать, и все это ради Англии и империи.

Это также была эпоха героев - ученых и инженеров-строителей. В те дни реакция против различных технологий была не популярной. Конечно, было крушение иллюзий; обещанная утопия машин не осуществилась, и викторианцы понимали, что шестеренки и рычаги служат только для того, чтобы сделать безумие более эффективным, — но они не боялись своих машин. Самый ограниченный ум мог бы постичь работу паровой машины, разобрать дедушкины часы, почувствовать запах газа, вытекающего из форсунки, разобраться с лифтами, буровыми вышками и насосными станциями и мгновенно распознать звук клапана в туалете, снова вышедшего из строя. (Сегодня у нас нет такого преимущества: мы не можем видеть электрон, а у монтажной платы нет движущихся частей, и хотя интеллектуально мы можем постичь теорию электроники, мы просто не в силах оторваться от карманного калькулятора и посмотреть на это своими глазами.) Викторианцы верили, что творение должно быть упорядоченным, единообразным и определенно ньютоновским. Эту концепцию механистической простоты они применяли ко всему, от космологии до раскрытия преступлений.
И на краткий исторический миг, короче продолжительности одной человеческой жизни, сложились идеальные условия для появления Шерлока Холмса.
Профессия Холмса, как детектива—консультанта, зависела от правильной комбинации культурных элементов – общераспространенного признания научных принципов в то время, когда наука все еще находилась на стадии, позволяющей отдельному человеку разумно понимать целое; стабильного общества, в котором методы наблюдения и дедуктивные принципы, основанные на наблюдении, могли быть сформулированы и применены быстрее, чем менялись данные, на которых они основывались; и существования состоятельного среднего класса, из которого можно было привлекать клиентов. Но это только половина истории.

Если бы наука дедукции и анализа, как утверждал Холмс, существовала только в виде курса лекций, саги о Шерлоке Холмсе не было бы. К счастью, доктор Уотсон был человеком романтических, а не дидактических наклонностей.

Ибо Холмс жил и работал в самом центре крупнейшей колониальной империи, которую когда-либо знал мир. В гостиную на Бейкер-стрит входили и выходили чередой золотые миллионеры, исследователи Африки, правительственные чиновники и иностранные сановники — все представители Империи, живописно смешавшись с представителями британского среднего класса, от чайных брокеров до машинисток и сельских врачей, для которых существовала Империя (и сюда мы должны включить сотрудников Скотленд-Ярда, поскольку существование государственной полиции является одним из верных признаков доминирующего среднего класса); только к концу своей карьеры, когда Холмс приобрел репутацию человека осмотрительного, к нему постоянно стали обращаться представители английской знати . Его неизбежно придирчивое отношение к своей профессии, возможно, даже сделало его нечувствительным к присущему ей романтизму — но, к счастью для всех нас, там был Уотсон, чтобы облечь в плоть и кровь суровые основы расследования и тем самым создать одну из самых бессмертных серий рассказов в мировой литературе.

Сегодня колониализм - это поблекший анахронизм, города больше не являются великими культурными и финансовыми центрами (хотя такая иллюзия продолжает существовать), средства массовой информации распространяют среди всех культуру, а также знания, и победа среднего класса давно признана - и все же притягательность Шерлока Холмса сильна, как всегда. После жалких искажений образа Холмса, сделанных такими, как Уильям Джиллетт и Бэзил Рэтбоун (Холмс в роли молчаливого безрассудца, Уотсон в роли комического помощника, а также других его изображений, созданных многочисленными писателями и актерами, в отношении которых, - если бы вы не знали противовоположное - то поклялись бы, что они никогда не читали ни строчки о Холмсе), имеется определенное возрождение интереса к великому детективу как к литературной, а не кинематографической фигуре.

Трудность, вызванная этим возвращением к оригиналу, заключается в недостаточном знакомстве с викторианской средой. Большая часть лексики, институтов и установок конца девятнадцатого века исчезла из опыта современных американцев. У читателя, которому требуется более полное представление о Холмсе через разумное понимание многочисленных намеков на викторианский образ жизни, больше нет легкого доступа к определениям, объяснениям и различным аспектам. Со времен Холмса произошло так много событий, что современные влияния вытеснили девятнадцатый век из словарей и энциклопедий. Информация, которую читатели Уотсона принимали как должное, больше недоступна без исторического подхода. Вот так и появилась «Энциклопедия Шерлокиана».

Проще говоря, это книга об исторической обстановке и окружении приключений Холмса. Хотя она многим обязана "шерлокианской" традиции, на самом деле, она не является ее частью. Обе они основаны на одном и том же исходном предположении — что Шерлок Холмс и доктор Уотсон были живыми историческими лицами, что хроники основаны на реальных событиях и что сэр Артур Конан Дойл выступил литературным агентом Уотсона при их публикации — и на этом сходство заканчивается. Культ "Шерлокианы" - это экстравагантная интеллектуальная шутка высшего порядка, в которой факты и вымысел должны быть смешаны как можно тщательнее. Эта работа основана на прямо противоположном подходе. Это не какая-то "модная" книга, и в ней никогда не делается предположений. На самом деле, все упоминания, которые явно являются воображаемыми, отмечены звездочкой, чтобы читатель сразу же осознал этот факт.

Интересно (хотя на самом деле не слишком удивительно) наблюдать, что, хотя Шерлок Холмс пользуется всемирной популярностью, его последователи наиболее распространены именно в Соединенных Штатах, и что большая часть шерлокианских исследований была проведена американцами. Вообще, большинство из нас, довольно раболепные англофилы; мы можем идеализировать Англию, в которой мы не живем, но когда доходит до дела, мы гораздо более объективные наблюдатели британской среды, чем сами британцы; и нам не обязательно нужен перевод этих историй. Поэтому позвольте мне предвосхитить критику, применяемую столь многими английскими шерлокианцами к книгам, написанным американцами, и указать, что это книга для американцев, написанная американцем, и что она не претендует ни на какую другую точку зрения.

Такое признание, возможно, гораздо более необходимо, чем может показаться на первый взгляд, поскольку я намеревался выпустить этот дополнительный том к саге о Холмсе, в котором читатель сможет с комфортом ознакомиться во время чтения. По этой причине используемый язык представляет собой разновидность англо-викторианского наречия, которое для англичанина может показаться высокопарным и даже слегка комичным, но для американца будет сочетаться с прозой Уотсона, не отклоняясь от интонации оригинала. Стиль тщательно подобран по образцу эталонных работ того времени, а предполагаемая точка зрения - викторианская.

Эксперименты быстро показывают, что я не могу сохранить в языке привкус эпохи и в то же время обеспечить исторический подход к материалу. В связи с этим принято решение представить «Энциклопедию Шерлокиану» так, как если бы она была написана в первом десятилетии двадцатого века человеком той эпохи, - прием, который одновременно обеспечивает единую точку зрения и позволяет получить широкую историческую перспективу, что в совокупности даже более успешно, чем я предполагал. В результате в этой книге почти не упоминаются события, произошедшие после 1914 года (единственными исключениями являются даты смерти и биографические подробности лиц, упомянутых в саге). Естественно, эта точка зрения не является последовательной, но результатом является синтез английского общества в 1880-1910 годах с акцентом на 1890-е годы, что отражает общее состояние знаний, существовавшее во времена Холмса. Поймите, что никакая информация не дается без объяснения причин, в которую не верили бы сами викторианцы. (Там, где иногда вставляются обязательные шерлокианские данные, например, в датировании событий, они были четко указаны как таковые.)
Этот прием представлял опасность того, что я непреднамеренно выражу идеи девятнадцатого века в терминах, которых тогда не существовало. Возьмем наиболее наглядный пример, Уотсон неоднократно ссылается на "двойственную натуру" Холмса, говоря о ней как, возможно, о выдающейся грани личности детектива. Холмс явно страдал легкой маниакально-депрессивной формой - однако этот термин не встречается в широком употреблении в работах того времени и его не будет и в этой.
И я хорошо осведомлен о том, что гепард — это не леопард, но во времена Холмса зоологическая классификация была не так уж совершенна, и в тогдашних справочниках для непрофессионалов гепард действительно определялся как разновидность леопарда, так и здесь. Строгое соблюдение таких тривиальных стандартов позволяет поддерживать разумную атмосферу подлинности.

В то время как я опустил некоторые викторианские взгляды, такие как откровенно расистские намеки на представителей не европейской расы, я сохранил другие, в том числе практику обращения к женам и детям по именам их мужей и отцов, что не только экономит место, но и несет в себе правильный оттенок шовинизма девятнадцатого века. Использование демографических показателей также является простым и, в наше перенаселенное время, довольно глубоким указанием на пропасть между нами и викторианцами, все показатели по Соединенным Штатам основаны на переписи 1900 года, а все остальные статистические данные о населении приведены по состоянию на 1901 год, если не указано иное.
Каждая запись здесь в идеале состоит из трех частей — определения, описания и ссылки. Определение представляет собой простое предложение, описывающее предмет. Если требуется дополнительная информация для ясности или для шерлокианского интереса , то добавляется описание; оно может занимать от одного предложения до нескольких страниц. Наконец, ссылка содержит четырехбуквенный код, указывающий, в какой истории появляется данный элемент, часто сопровождаемый предложением в контексте. Естественно, это не универсальная формула; некоторые предметы вообще не нуждаются в определениях, а для других включение описания или контекстуального предложения было бы посторонним, неуклюжим или отвлекающим. В некоторых статьях, таких как, например, о самом Холмсе или о Скотланд Ярде, описание и ссылки неразрывно связаны друг с другом. Очень немногие общие термины, слишком часто используемые для конкретных контекстов - например, в Польше или Англии - вообще не содержат ссылок; но они сведены к минимуму. Другие состоят почти из одних ссылок, наиболее ярким примером является запись, под названием "СЛУГА".
За некоторыми исключениями, элементы указаны точно так, как они написаны в рассказах, чтобы избежать путаницы в их поиске, хотя в некоторых случаях перекрестные ссылки направят читателя к более удобному заголовку. «Энциклопедия» в изобилии снабжена ими всякий раз, когда могут возникнуть различные заголовки, а также среди статей, каким-то образом связанных друг с другом. Такого рода вещи находят свое логическое продолжение в статье "Лондон", которая в двух тысячах слов описания не содержит ни одного кода рассказа и фактически представляет собой одну длинную повествовательную перекрестную ссылку. Чтобы сэкономить место и не прерывать поток информации, перекрестные ссылки печатаются маленькими заглавными буквами без дальнейшего обозначения.

Там, где Уотсон делает тонко замаскированный намек на четко идентифицируемые места или предметы, либо в литературных целях, либо из-за простой ошибки, я уточнил идентификацию; но в связи с не спекулятивным характером этой книги я предпочел придерживаться консервативных взглядов и избегать идентификации, если доказательства не являются исчерпывающими. Таким образом, Грейт-Орм-стрит Уотсона признается настоящей Грейт-Ормонд-стрит в Блумсбери; но, даже несмотря на то, что подавляющее большинство шерлокианцев единодушно признало, что Сток-Моран на самом деле является суррейской деревушкой Сток-д'Абернон, я не стал признавать это отождествление в отсутствие более прямых доказательств и обозначил название «Сток-Моран» как вымышленное. Меня скорее будут критиковать за то, что я опустил, чем за то, что я включил, и читатель, который чувствует, что эта книга разжигает его интерес к культу Шерлока, должен твердо помнить об этом факте. Записям вымышленного характера предшествует звездочка (*), важными исключениями из этого правила являются персонажи рассказов, которые не обозначены таким образом, наряду с другими явно вымышленными элементами, такими как элементы многих дел Холмса, опубликованных и неопубликованных.

Одно важное допущение, которое будет исполняться, заключается в том, что во всех случаях, при отсутствии явных доказательств обратного, предполагается, что наблюдения и память Уотсона точны и что он искренне и честно излагает все события. На очевидные противоречия фактов будет указание, а иногда и объяснение, всегда исходя из предположения, что несоответствия являются результатом ошибки, а не обмана.
Я действовал также исходя из предположения, что никто не собирается обращаться к такой книге, как эта, не прочитав сначала «Шерлока Холмса» исключительно для удовольствия. Я без колебаний излагаю «секреты» рассказа, если это кажется необходимым. В то же время я предположил, что читатель ничего не знает о викторианской Англии, кроме того, чему его научили общие знания и что он смог вывести для себя из чтения рассказов.

Более непосвященный читатель, возможно, придет в уныние, обнаружив, что не может найти здесь упоминание о дирстокере, инвернесском плаще или пенковой трубке - стереотипных символах Шерлока Холмса. Все они, увы, являются апокрифическими. Они являются частью шерлокианского фольклора, но не являются частью Холмса в том плане, в каком его описывал Уотсон. Сидни Пейджет, знаменитый иллюстратор рассказов для журнала "Стрэнд", любил носить дирстокер (или "двухкозырку"), и когда он изображал Холмса где-то в провинции, он иногда одевал его в такой костюм. Но Холмс всегда был человеком, соблюдающим приличия. "Дирстокер" носят только за городом, а "Инвернесс" - это, по сути, дорожный плащ, защищающий от железнодорожной сажи и дорожной грязи. Образ Холмса, разгуливающего по освещенным газовыми фонарями улицам Лондона в этом "традиционном" наряде, смехотворен. Сами истории расскажут вам, что, когда детектив выходил в город, он надевал твидовый костюм или угнетающе респектабельный викторианский сюртук.



Изогнутую пенковую трубку можно приписать Уильяму Джиллетту, американскому актеру, который сыграл Холмса в театре в 1899 году. Джиллетт обнаружил, что не может одновременно держать руки свободными для других дел и держать в зубах вездесущую трубку, необходимую для любой характеристики Холмса. Он решил проблему, использовав более сбалансированную пенковую трубку, которая гораздо меньше нагружала его челюстные мышцы. Иллюстратор американского журнала Фредерик Дорр Стил, который основывал свои представления о Холмсе на образе, созданном Джиллеттом, увековечил ее, и на свет появилось еще одно клише.

И вы никогда не увидите слов "Элементарно, мой дорогой Уотсон". Бэзил Рэтбоун, возможно, страстно любил это выражение, но Холмс никогда его не произносил.
Когда мы отбрасываем мифологию, какой бы приятной она ни была, и ограничиваемся историческим и культурным фоном саги о Холмсе, первое, на что обращает внимание исследователь, - это огромная масса доступного материала. Поздняя викторианская и эдвардианская эпохи, возможно, наиболее детально задокументированы в истории. Замечательные современные методы печати, дешевая рабочая сила, образованное население и отсутствие конкуренции со стороны еще не изобретенных средств массовой информации создали огромный рынок для тысяч книг на все мыслимые темы. Экономичные процессы фотогравировки, разработанные примерно в 1890 году, сделали возможным создание популярного иллюстрированного журнала, такого как «Стрэнд». И сегодняшние "полные" словари и "универсальные" энциклопедии едва ли достойны этого названия по сравнению со стандартами девятнадцатого века. Справочники, которых тогда существовало намного больше, чем сегодня, были гораздо более подробными по той простой причине, что детали не менялись радикально от издания к изданию — и, если они и менялись, это происходило наряду с тем, что сокрушающиеся исследователи 1920-х годов называли "признанными чертами нормальной жизни", и в целом, предсказуемыми темпами.

Материал в этой книге в значительной степени выкроен из того, что викторианцы должны были сказать о себе, и здесь очень мало по-настоящему оригинальных исследований. Большая часть информации доступна для сбора - если, как это сделал я, вы потратите шесть лет на ее поиск. Я многое упростил, реорганизовал и переработал формулировки для большинства справочников девятнадцатого века, подчинив ясность полноте и скрупулезной точности, но по большей части я решил как можно меньше вторгаться в чрезвычайно красноречивую эпоху. Среди этих страниц есть несколько действительно оригинальных открытий, особенно шерлокианского характера, и они будут найдены на своих местах, но привлечение к ним внимания было бы бессмысленно. Самовосхваление, которое под этим предполагается, основано не на значимости какого-то одного предмета, а на единстве, точности и беспрецедентной завершенности работы. Энергия — ничто без метода, и я сознательно стремился к тому, что сам Холмс называл "высшим даром художника - знанием того, когда нужно остановиться".

Есть что-то бесспорно притягательное в эпохе, олицетворенной жизнью и талантами Шерлока Холмса, люди которой искренне верили, что способны контролировать окружающую их среду, которых еще не коснулись долгосрочные последствия их технологий, которые, к счастью, не подозревали о такой озабоченности двадцатого века, о таких проблемах, как распространение ядерного оружия, экология и сокращение запасов энергии. Тем не менее, будет лучше, если мы смягчим ностальгию несколькими грубыми реалиями. Победоносная Англия для меня - очень реальное и очень близкое место, которому я могу радоваться и сочувствовать, но которым я редко могу восхищаться, и никогда не стану мечтать о том, чтобы мы в него вернулись.

Это правда, что во времена Холмса не существовало ничего подобного компьютерам, замороженным полуфабрикатам и другим наказаниям простой жизни. Также не было ни антибиотиков, ни законов о продуктах питания и лекарствах, ни санитарии, о которой можно было бы говорить, ни гражданских прав, зачастую, права на апелляцию в уголовном порядке, ни законов о детском труде, ни профсоюзов, ни социального обеспечения, ни минимальной заработной платы. Было отмечено, что за шестьдесят три года правления Виктории Великобритания участвовала в более чем двухстах заморских войнах, большинство из которых велось против первобытных племен Азии и Африки; но, по общему признанию, ни одна из них не была ядерной. С экологической точки зрения мы просто заменили загрязнение, вызывающее эмфизему, на загрязнение, вызывающее брюшной тиф. И когда вы поймаете себя на том, что тоскуете по той незамысловатой эпохе, когда в наши дома не вторглись все эти энергозатратные, посредственно сконструированные приборы, просто вспомните, что во времена Шерлока Холмса вся рутинная работа выполнялась руками неимущего, низкооплачиваемого слуги, который понятия не имел о комфорте и элементарном самоуважении; и если это вас не волнует, то, пожалуйста, подумайте о том, что, учитывая соотношение размера высшего и среднего класса к низшим, вы, вероятно, были бы одним из них. Старое доброе время только началось.

Блумингтон, Индиана, 1 марта 1977 года

Вообще, надеюсь сегодня активно так посидеть за переводом, но загадывать не буду.

Заглянула по обыкновению на ebay. На аукцион выставили огромную коллекцию журналов с первоначальной ценой 100 баксов. По большей части все это у меня есть, хотя вот BSI за 2012 г. сверху выглядит очень соблазнительно. Была б миллионером, наверное, позволила бы себе, хотя вообще-то на месте продавца написала бы полный перечень, а не ограничивалась фотками с кипами журналов. Незнающим людям они вообще ни к чему за такую цену, а тем, кто в теме, наверное, хотелось бы знать, за что сражаться. Фотки для наглядности.










***

А сейчас позволю себе откровенный разговор. С самой собой - о разговоре с читателями речь, видимо, уже не идет Последние дни показали, что все дошло до предела, сейчас все хуже некуда. Я о дневнике, конечно.
читать дальше
Ну, и вот сейчас в очередной раз спросила себя, как же так вышло, что я так глубоко во все это вляпалась?)) Это я, разумеется, не про Холмса, а про дневник.
Все ж начиналось так скромно. Хотела просто поделиться и, так сказать, "вступить в общину". Ага. В общину, к слову сказать, так и не вступила. Но у меня был же выход, когда увидела, что все молчат. Я и пошла отсюда, что было чертовски логично, а сейчас мне логики как раз и не хватает.

Потом вмешалась судьба и все было, как во сне... Черт, я, кажется, почти плачу... Это было счастье, да, чего уж там. Как я потом не раз цитировала,"я был счастлив и - редкий дар судьбы- знал об этом". Но все пошло потом так, как пошло. Но я даже здесь сейчас найду положительный момент. Когда в вас горит огонь, он может и сжечь, это прискорбно, но я сейчас почему-то где-то в душе сравниваю это с Бреттом, переворачивающим столы на тех, кто подсовывал ему сомнительные сценарии про "Холмса". Это, когда тебе что-то настолько не безразлично, что ты готов сражаться за это. "До ссадин, до смертных обид".

Возможно, надо было закончить там и тогда. Потому что такое, конечно, никогда не повторится.

Но меня уже засосало. И были планы, которым, видимо, не дано осуществиться. Ну, и потом вот эта моя коллекция. Да, хотелось делиться. С теми, кому интересно. Но хотелось и общения. Ну, я ж не фирма какая-нибудь благотворительная, не переводческое бюро...Но все становилось все хуже и хуже. Сейчас дошло до самого края.
По-хорошему, надо признать, что:

во-первых, это мало кому интересно;
во-вторых, возможно, кому-то и интересно, но они просто хотят все это читать, а разговаривать со мной или высказывать свое мнение желания у них нет, и как бы я ни металась, это ничего не изменит.

В принципе, надо признать свое поражение и успокоиться. Сказать себе, что сейчас ты пишешь здесь что-то потому, что у тебя есть какая-то цель - какая бы она ни была. Забыть сказки о том, что Шерлок Холмс в России очень популярен.

У меня была какая-то идея-фикс, о том, что раз на меня все это свалилось - хоть и не с неба, а собственными, порой довольно тяжелыми усилиями - то я должна как-то все это "вынести в массы". Но это, видимо, из той оперы, что насильно осчастливить нельзя. Оскари не зря говорила, приводя мне в пример меня же саму, что я начала переводить, нашла сайты, нашла книги, журналы, нашла деньги, наконец))) Узнала какие-то имена, копалась и что-то выискивала. Если есть желание можно раскопать множество вещей - вот только сценариев Коулза мне сейчас не раскопать из-за санкций, но это к слову - а в противном случае ничего этого не нужно. Если человеку не интересно, копать он ничего не будет, увидит - почитает, не увидит - спокойно будет жить дальше, переключившись на что-то другое.

Поэтому, наверное, я перегнула палку - в отличие от Бретта) - и пыталась выдать желаемое за действительное. Сама о том ужасно сожалею.

Сейчас вернусь таки к переводу и дальше уже, как пойдет. Прошу пардона, если сказала что лишнее

Сын Йорка

«Бледные щеки Холмса порозовели, и он поклонился нам, как кланяется драматург, вызванный на сцену рукоплесканиями зрителей.»

Доктор Уотсон. «Шесть Наполеонов»



- Как вы это сделали? – спросил Тони Девитт, бросая взгляд на публику перед бенефисом Эскотта.– Это кто, министр иностранных дел? Думаю, у вас здесь половина Уайт-холла и значительная часть внешнеполитического ведомства.
- У меня есть там кое-какие связи.
- Боже, здесь Ирвинг, - произнес Ленгдэйл Пайк, который и сам подошел взглянуть на публику.
- Удивительно!
- Не волнуетесь?
- Самую малость. Но если моему примеру никто не последует, то все пропало, - сказал Эскот с огоньком в глазах.



Его инсценировка первой сцены была проста. Он стоял освещенный прожектором на темной сцене, а на декорациях у него за спиной были изображены еле различимые очертания Лондона. Костюм был тот же, что был на Девине в сибберовской версии спектакля, но Уильяму Эскотту удалось преобразиться в более зловещую фигуру, чем та, которую являл собой Девинь. У него не было искусственного горба, но изогнутые шея и плечи как бы отражали извращенную природу души его героя. В то время, как его речи говорили совсем иное, вы начинали думать, что, возможно, скорее это тело изменило свои очертания, следуя примеру духа, живущего в нем, нежели душа изменилась под влиянием уродливого тела. Задолго до того, как Ричард показал свою истинную злодейскую сущность, от голоса Эскотта у зрителей мурашки побежали по спине, когда они впервые услышали его речь.
Ее начало было довольно приятным…

«Итак, преобразило солнце Йорка
В благое лето зиму наших смут.
И тучи, тяготевшие над нами,
Погребены в пучине океана.
Победный лавр венчает нам чело…»
читать дальше
…до тех пор, пока он не открывает своих планов со спокойной злобой, более выразительной, чем если бы он беспрестанно кричал. Эскотт, казалось, понимал отвратительную, коварную натуру этого человека, и это проявлялось в его голосе, позах, каждом его движении.

« Я сплел силки: умелым толкованьем
Снов, вздорных слухов, пьяной болтовни
Я ненависть смертельную разжег
Меж братом Кларенсом и королем.»

Уильям Эскотт контролировал каждую сцену спектакля и так же следил за тем, что происходит в зрительном зале. Актеры, которые добровольно вызвались принять участие в его бенефисе, вместе с ним создавали мир, который держал их в своем плену до тех пор, пока Эскотт не падал на сцену, играя умирающего Ричарда, и не опускался занавес, разрушая это рабство. Он был хозяином всего этого. На какую-то долю секунды воцарилась тишина, а потом раздался шквал аплодисментов, и публика вызывала их на бис, снова и снова…
Критики встретили спектакль с энтузиазмом и газеты на следующее утро были полны хвалебных отзывов.
«В смелом отходе от их обычной практики небольшой Корицианский театр возродил оригинального «РичардаIII» Шекспира ради бенефисного спектакля одного из их молодых актеров. Это было особенно смело после негативных рецензий на более раннюю постановку этого спектакля в стандартной инсценировке Сиббера. Актер Уильям Эскотт сделал инсценировку и поставил этот спектакль, а также сыграл главную роль. Перед бенефисом мистер Эскотт декламировал сцены из пьес в городских парках, чтобы привлечь внимание лондонцев к своему спектаклю. Среди публики преобладали правительственные чиновники, возможно, у мистера Эскотта есть там друзья или члены его семьи. Спектакль втянул публику в свое действо, разбивая барьер между актерами и зрительным залом, благодаря натурализму, который мог бы соперничать с «Гамлетом» Генри Ирвинга. Сам мистер Ирвинг во время спектакля сидел в ложе Корицианского театра и вместе с другими зрителями, стоя аплодировал Эскотту и его партнерам. Хотелось бы надеяться, что на сцене Корицианского театра будут идти повторные спектакли этой версии «РичардаIII», так чтобы как можно большее число зрителей стали свидетелями этого замечательного события.»
«Невероятно! – написал другой критик. – Трудно подобрать слова, достаточно выразительные, чтобы рекомендовать игру Эскотта в роли Ричарда III. Этот маленький театр одержал настоящий триумф.»
«Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут…» Так начинается Шекспировский «Ричард III». И, тем не менее, эти слова на протяжении 175 лет не звучали с английской сцены. Почему же? Да потому, что театры использовали «инсценировку», написанную в 1699 году Колли Сиббером, в которой совершенно иной первый акт. Дважды в начале этого века актеры Макриди и Фелпс пытались вернуться к оригиналу, но публика не одобрила их истолкование пьесы. Там, где они потерпели неудачу, Уильям Эскотт с труппой Корицианского театра смог добиться успеха.»
Бенефис Эскотта имел бурный успех. Он оправдал вложенные им усилия, как в финансовом, так и во многих других отношениях. Сазаноф хотел внести в него несколько небольших изменений и ввести в репертуар театра. Себастьян Девинь был изрядно раздражен, когда Ленгдейл Пайк рассказал ему о планах Сазанофа.
- И сколько вы уже знаете этого мошенника? – спросил Девинь.
- Мы познакомились в колледже. И уж точно не были тогда в хороших отношениях.
- Он тогда любил театр?
- Нет, ничего подобного.
- Охотно верю. Было очевидно, что он ничего не знает об актерском мастерстве и законах сцены, и вот через несколько месяцев он уже захватывает место ведущего актера.
- Вы не считаете, что он его заслужил?
- Это был просто мыльный пузырь, который скоро лопнет. В том, что его бенефис оказался таким успешным, частично сыграло свою роль везение, а частично он выехал на горбу более опытных актеров. Сомневаюсь, что его стойкости хватит, чтобы играть этот спектакль один вечер за другим.
- Посмотрим, - ответил Пайк.
Мысли Девиня обратились от спектакля Эскотта к своему собственному спектаклю.
- Я влип из-за этой инсценировки Сиббера. Если бы Сазаноф позволил мне сыграть «Ричарда» в этой версии…
- Эскотта?
- Шекспира!
- Думаете, у вас вышло бы лучше?
- Несомненно!
С такими мыслями Девинь вытащил договор Сазанофа, в котором он мог дублировать Эскотта в роли Ричарда. Он все еще играл Генри в качестве дублера Девитта, но если бы Эскотт был не здоров, он стал бы играть Ричарда. Это, по меньшей мере, давало ему шанс показать, на что он способен в этой трактовке Ричарда, и, таким образом, снять с себя ответственность за провал Сибберовской инсценировки.
- Соперничество меня не интересует, - сказал Эскотт, когда Пайк передал ему этот разговор.
- Не говорите мне этого. Вы решили взять на себя постановку «Ричарда». Вы вынашивали эти планы на протяжении нескольких месяцев.
- Потому что я терпеть не могу инсценировку Сиббера и потому, что почувствовал, что могу сыграть эту роль лучше. Думаю, что у меня более реальные представления о злобе в людских сердцах, чем у Девиня. Я имел дело с такими, как Ричард.
- Возможно, причина именно в этом. Но аплодисменты публики вам явно доставили удовольствие.
Эскотт улыбнулся. Этого он не мог отрицать.
Следующие пять дней, пока к удовлетворению Сазанофа шли репетиции новой версии «Ричарда III», они продолжали играть «Ромео и Джульетту» и «Короля Лира». Потом, 2 августа состоялась премьера «Ричарда», который должен был идти неопределенное время, а также они продолжали играть «Ромео» в качестве дневного субботнего спектакля. Это давало Девиню удовлетворение от убийства Эскотта семь раз в неделю. Для него в этом было что-то очищающее. И, кроме того, очень выгодное для театра. Рецензии и молва подстрекали любопытных посмотреть этого нового «Ричарда III».Шли недели, а кассовые сборы оставались по-прежнему высокими. Имя Уильяма Эскотта стало известным в Лондоне. К счастью, без грима и костюма, он выглядел совсем иначе, что позволяло ему оставаться неузнанным и избавленным от назойливого внимания незнакомцев на улицах города.

Решила записать это здесь, как своеобразное наблюдение. И своего рода замечание в отношении советского перевода.
До завтрака закончила проверять-редактировать вторую часть "Скрипки". И там было, наверное, два момента на грани "непереводимости")

Ну, во первых, это "care" в самом конце и те его значения, что есть в английском, а у нас это можно в какой-то степени сравнить с "жалеет, значит любит". Но в русском все же нет слова , которое бы одновременно значило "заботиться", "волноваться" и "любить". Поэтому уж как получится.

А во-вторых, тут это немного связано с советским переводом "Союза рыжих" и знаменитой фразой оттуда: "Ловкий малый! – заметил Холмс, когда мы снова зашагали по улице. – Я считаю, что по ловкости он занимает четвертое место в Лондоне, а по храбрости, пожалуй, даже третье."
Я по возможности всегда стараюсь использовать цитаты из советского перевода. И эта вроде вполне бы должна меня устроить, если бы не оказалось так, что в "Скрипке" Холмс намекает на то, что первым в первом пункте он считает Майкрофта, и мне как-то показалось, что понятие "ловкий" не относится к тем, что можно легко применить в отношении него. И стала смотреть... слово-то "smart" тоже со множеством значений: умный, ловкий, хитрый, продувной, сообразительный, находчивый. В нашем издании "Комментариев Баринг Гоулда" переводчик Д.Воронин перевел это как"сообразительный". То же самое и у Бриловой (в "белом" издании). Но , на мой взгляд, тут что-то среднее. Как говорили на одной моей работе, "не расскажешь, надо петь")) То есть, это и умный, естественно, но и хитрый, в каком-то плане, коварный), с цепким, проворным умом. "Ловкий" - здорово было сказано, но тут, наверное, нечто большее. Говоря простонародным языком, ушлый)

Но вот сейчас еще залезла в перевод Михалюка. Его раньше все время приводила Оскари. И у него это переведено, как "умнейший". Интересный перевод, кстати, хотя, наверное, очень авторский.

Вообще огромное удовольствие получаешь, копаясь вот так и в оригинале, потом в разных изданиях. И все же живых книг ничто не заменит. Листать их - совсем не то же, что искать что-то в электронном тексте. Который все же текст, а не книга