«Бледные щеки Холмса порозовели, и он поклонился нам, как кланяется драматург, вызванный на сцену рукоплесканиями зрителей.»
Доктор Уотсон. «Шесть Наполеонов»
- Как вы это сделали? – спросил Тони Девитт, бросая взгляд на публику перед бенефисом Эскотта.– Это кто, министр иностранных дел? Думаю, у вас здесь половина Уайт-холла и значительная часть внешнеполитического ведомства.
- У меня есть там кое-какие связи.
- Боже, здесь Ирвинг, - произнес Ленгдэйл Пайк, который и сам подошел взглянуть на публику.
- Удивительно!
- Не волнуетесь?
- Самую малость. Но если моему примеру никто не последует, то все пропало, - сказал Эскот с огоньком в глазах.

Его инсценировка первой сцены была проста. Он стоял освещенный прожектором на темной сцене, а на декорациях у него за спиной были изображены еле различимые очертания Лондона. Костюм был тот же, что был на Девине в сибберовской версии спектакля, но Уильяму Эскотту удалось преобразиться в более зловещую фигуру, чем та, которую являл собой Девинь. У него не было искусственного горба, но изогнутые шея и плечи как бы отражали извращенную природу души его героя. В то время, как его речи говорили совсем иное, вы начинали думать, что, возможно, скорее это тело изменило свои очертания, следуя примеру духа, живущего в нем, нежели душа изменилась под влиянием уродливого тела. Задолго до того, как Ричард показал свою истинную злодейскую сущность, от голоса Эскотта у зрителей мурашки побежали по спине, когда они впервые услышали его речь.
Ее начало было довольно приятным…
«Итак, преобразило солнце Йорка
В благое лето зиму наших смут.
И тучи, тяготевшие над нами,
Погребены в пучине океана.
Победный лавр венчает нам чело…»
читать дальше